Онлайн чтение книги Колеса фортуны The Wheels of Chance
11. Интермедия

А теперь оставим на время мистера Хупдрайвера посреди темной Северной улицы в Мидхерсте и вернемся к той паре, что стояла у железнодорожного моста между Милфордом и Хэзлмиром. Она была яркая брюнетка лет восемнадцати, с блестящими глазами и тонким лицом, которое от малейшего пустяка заливал румянец. Глаза ее блестели сейчас особенно ярко из-за слез. Мужчине, светлому блондину с довольно длинным носом, нависавшим над льняными усами, с бледно-голубыми глазами и очень прямо посаженной, даже слегка запрокинутой головой, было года 33—34. Он стоял, широко расставив ноги и подбоченившись, с видом, одновременно агрессивным и вызывающим. Они проследили глазами за Хупдрайвером, пока он не скрылся из виду. Неожиданное появление его остановило поток ее слез. Мужчина, покручивая свои пышные усы, спокойно смотрел на девушку. Она стояла, отвернувшись, ни за что не желая заговаривать первой.

— Ваше поведение, — сказал он наконец, — привлекает внимание.

Она повернулась к нему, глаза ее и щеки пылали, руки были крепко сжаты.

— Отъявленный мерзавец — вот вы кто! — произнесла она, задыхаясь, и топнула ножкой.

— Отъявленный мерзавец?! Девчонка моя! Вполне возможно… Но кто не станет мерзавцем ради вас?

— «Девочка моя»! Да как вы смеете со мной так разговаривать? Вы…

— Я готов сделать что угодно…

— О!..

Наступила короткая пауза. Она в упор смотрела на него, глаза ее горели гневом и презрением, и он под этим взглядом, наверно, слегка покраснел. Но он погладил свои усы и усилием воли постарался сохранить цинично-спокойный вид.

— Будем же благоразумны, — сказал он.

— Благоразумны! Все, что есть в мире подлого, трусливого и грязного, заключено в этом слове.

— У вас всегда была склонность… к обобщениям. Но давайте посмотрим фактам в лицо… если вы не возражаете.

Она нетерпеливо взмахнула рукой, предлагая ему продолжать.

— Так вот, — сказал он, — вы ведь сбежали.

— Я ушла из дому, — с достоинством поправила она его. — Я ушла из дому, потому что мне было там невыносимо. Потому что эта женщина…

— Да, да. Но факт тот, что вы сбежали со мной.

— Это вы поехали со мной. Вы называли себя моим другом. Обещали помочь мне, чтобы я могла зарабатывать на жизнь литературным трудом. Вы же сами сказали: «Почему, собственно, мужчина и женщина не могут быть друзьями?» А теперь вы посмели… посмели…

— Право, Джесси, эта ваша поза оскорбленной невинности…

— Я вернусь обратно. Я запрещаю вам — слышите, я запрещаю вам задерживать меня…

— Подождите. Я всегда считал, что у моей маленькой ученицы, уж во всяком случае, ясная головка. Видите ли, вы еще не все знаете. Выслушайте меня.

— Разве я вас не слушала? Но вы только оскорбляли меня. Это вы-то, который говорил только о дружбе, который едва осмеливался намекнуть на что-либо другое…

— Однако вы понимали намеки. Вы все прекрасно знали. Прекрасно. И не были против. Какое там! Вам это даже нравилось. В этом и была для вас вся прелесть — что я люблю вас и не решаюсь признаться. Вы играли этим…

— Все это вы мне уже говорили. И, думаете, это вас оправдывает?

— Я еще не кончил. Я решил… как бы это сказать, сделать игру более равной. Я предложил вам уйти из дому и уехал вместе с вами. Я выдумал, будто у меня есть сестра в Мидхерсте, а никакой сестры у меня нет! И все это с единственной целью…

— Какой же?

— Скомпрометировать вас.

Она вздрогнула. Это было что-то новое. С полминуты оба молчали. Затем она сказала — чуть ли не с вызовом:

— Подумаешь, как вы меня скомпрометировали! Конечно, я вела себя как дура…

— Дорогая моя, вам еще нет и восемнадцати лет, и вы очень мало знаете об этом мире — меньше, чем думаете. Но вы узнаете его. Прежде чем вы напишете все те романы, о которых мы говорили, вам придется его узнать. Вот, к примеру… — Он помолчал в нерешительности. — Вы вздрогнули и покраснели, когда официант за завтраком назвал вас «мэм». Вы решили, что это занятная ошибка, но ничего не сказали, потому что он был молод и явно волновался… к тому же вы и сами смутились: мысль, что вас приняли за мою жену, оскорбила вашу скромность. И вы предпочли притвориться, будто ничего не заметили. Но я-то записал вас в гостинице как миссис Бомонт. — Вид у него был чуть ли не виноватый, несмотря на циничную позу. — Миссис Бомонт, — повторил он, покручивая льняные усы и наблюдая за действием своих слов.

Она молча смотрела на него.

— Да, быстро я постигаю эту науку, — наконец медленно произнесла она.

Он подумал, что настало время для решительного наступления.

— Джесси, — сказал он совсем уже другим тоном, — я знаю, это подло, низко. Но неужели вы думаете, что я интриговал и занимался всеми этими ухищрениями с какой-то иной целью…

Она, казалось, не слышала его слов.

— Я еду домой, — внезапно заявила она.

— К ней?

Она вздрогнула.

— Вы только представьте себе, — сказал он, — как она вас теперь встретит!

— Так или иначе, с вами я расстаюсь.

— Да? И…

— Поеду куда-нибудь, где я смогу зарабатывать себе на жизнь, быть свободной, не думать об условностях…

— Дорогая моя, будем циничны. У вас нет ни денег, ни кредита. Никто вас к себе не возьмет. Остается одно из двух: либо вернуться к мачехе, либо… довериться мне.

— Как я могу вам довериться?

— Тогда вы должны вернуться к ней. — Он помолчал, чтобы она могла осознать, что это значит. — Джесси, я не хотел говорить того, что сказал. Честное слово, я не соображал, что говорю. Если можете, простите меня. Я ведь мужчина. Я ничего не мог с собой поделать. Простите меня, и обещаю вам…

— Как же я могу вам поверить?

— Испытайте меня. Уверяю вас.

Она недоверчиво взглянула на него.

— Во всяком случае, пока поедемте со мной дальше. Мы уже достаточно долго стоим под этим ужасным мостом.

— Ах, дайте мне подумать! — сказала она, отворачиваясь от него и прижимая руку ко лбу.

— Подумать! Послушайте, Джесси. Сейчас десять часов. Давайте заключим перемирие до часа?

Она поколебалась, потом потребовала, чтобы он сказал, что он подразумевает под перемирием, и наконец согласилась.

Они сели на велосипеды и молча поехали по залитой солнцем, поросшей вереском равнине. Оба чувствовали неловкость и разочарование. Она побледнела, снедаемая страхом и гневом. Она понимала, что попала в беду, и тщетно пыталась найти выход. Только одна мысль все время вертелась у нее в мозгу, как она ни старалась прогнать ее. Это было совершенно не относящееся к делу соображение — что голова его удивительно похожа на бесцветный кокосовый орех. Он тоже был разочарован. Романтический подвиг обольщения оказался, в общем-то, скучным делом. Но ведь это только начало. Во всяком случае, каждый день, проведенный вместе, был плюсом для него. Может быть, все не так уж и плохо, и эта мысль несколько утешила его.