Онлайн чтение книги БЕЛЫЙ РАБ The white Slave
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

На следующий день, подъезжая к Карльтон-Холлу, мы увидели под аркой крыльца джентльмена, платье и весь внешний вид которого сразу обличали в нем лицо духовного звания. Мистер Мэзон, радушно приветствовавший гостя, представил его мне как преподобного Поля Тельфера, ректора епископальной церкви святого Стефана.

Было нечто в облике мистера Тельфера, что с первого же взгляда произвело на меня впечатление. Это был высокий, стройный молодой человек, лет двадцати трех или четырех. Его красивое лицо, когда он говорил, озарялось лучезарной улыбкой, освещавшей, казалось, все кругом. Речь его была очень проста и в то же время полна достоинства и очарования.

- Он сын миссис Тельфер, урожденной мисс Монтгомери, - объяснил мне мистер Мэзон. - Его мать была дочерью прежней владелицы Поплар-Гроув, той самой дамы, которую вы, по вашим словам, так жаждали повидать. Я лично не был с нею знаком, но, хорошо зная ее внука, я нисколько не удивлен тем, что вы были так разочарованы, не застав ее.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что миссис Монтгомери и ее дочь, после потери своего состояния, перебрались в Чарльстон и там, к ужасу своих родственников, открыли школу для девочек. Вскоре мисс Монтгомери завоевала сердце одного из местных богачей, некоего мистера Тельфера, и стала его женой. От этого брака родился сын, тот самый молодой священник, черты лица которого напомнили мне черты его матери.

- Кстати, - продолжал мистер Мэзон, - раз вы так искренне заинтересовались системой, применяемой мною на плантации, я должен сказать, что мистер Тельфер сыграл в создании ее немаловажную роль. Без его участия не обходится ни свадьба, ни крестины. Запрещение пойти в воскресенье в церковь и послушать его проповедь воспринимается нашими рабами как самое тяжелое наказание.

Позднее мне стало известно, что священником мистер Тельфер сделался под влиянием своей матери. Потеря состояния и связанные с этим трудности толкнули ее на путь благочестия, в котором она искала утешения от всех своих бед. Она с самой ранней юности сына старалась внушить ему, что им руководит призвание стать священником, и он сейчас отдавал все свои силы пастырской деятельности.

Церковь святого Стефана, в которой совершал службу мистер Тельфер, была одной из самых старых во всем графстве. Это было полуразрушенное здание с обвалившейся крышей, лишенное дверей и оконных рам. Только стены продолжали еще кое-как стоять. Мистер Тельфер потратил остаток своих средств на то, чтобы хоть частично восстановить это здание. Сюда стекались к нему рабы со всех соседних плантаций.

С самого начала своей миссионерской деятельности мистер Тельфер главное внимание обратил на моральное состояние своей паствы, - оно волновало его больше, чем вопросы чисто религиозные. В лице своего соседа, мистера Мэзона, он встретил деятельного помощника. Делал он попытки воздействовать и на остальных хозяев и таким путем хоть сколько-нибудь улучшить невыносимое положение рабов.

Но, несмотря на частичные улучшения, которые могли быть внесены в положение рабов, мистер Тельфер, как и всякий здравомыслящий человек, не мог смотреть на самую систему рабовладения как на нечто незыблемое и неизменное. Входя в близкое соприкосновение как с хозяевами, так и с рабами, он лучше кого-либо другого понимал, в какое ложное положение поставлены и те и другие. Не имея сил полностью освободиться от широко распространенных предрассудков, он не находил путей, чтобы изменить существующее положение. В конце концов он увлекся придуманным кем-то проектом колонизации. Он сам стал председателем "Колонизационного общества" в своем графстве. Под влиянием его патетических проповедей некоторые из владельцев дали свободу своим любимым рабам, с тем чтобы они были отправлены в Либерию. Его яркое воображение, не считаясь ли с временем, ни с пространством, рисовало ему картины "всеобщего исхода" всего негритянского народа и всех "цветных" из, Америки и переселения его в Африку, где должна возникнуть новая цивилизация, новый оплот христианства. Он был так глубоко убежден в возможности увидеть свою мечту осуществленной, с таким восторгом говорил о ней, что, как ни ясна была для собеседника несбыточность надежд мистера Тельфера, как-то жаль было разочаровывать его.

На горе мистера Тельфера, последние выступления аболиционистов на Севере нанесли тяжелый удар его надеждам. Он с огорчением говорил о том, что поведение этих аболиционистов на долгие годы отодвинет освобождение рабов на Юге. Он на себе уже испытал последствия этих выступлений. Несколько времени назад он организовал воскресную школу, где, помимо проповедей и наставлений, рабов обучали чтению и письму. И вот только что комитет бдительности, состоящий из плантаторов, обратился к нему с предложением прекратить эти занятия впредь до нового распоряжения, "ввиду возбуждения умов".

- Ах, капитан Мур, - с волнением воскликнул молодой священник, - вы избрали мало подходящий момент для знакомства с южными штатами. Вы сами можете убедиться, что представляет собой рабство в этой стране! Все мы сейчас превращены в рабов! Нигде в Америке, - ни у нас на Юге, ни в так называемых "свободных штатах", - не существует сейчас ни свободы слова, ни свободы печати, как нет ее ни в Риме, ни в Вене, ни в Варшаве. Впрочем, я уверен, что в этих городах люди свободны все-таки выражать свое мнение о рабстве в Америке; запрещены там только всякие споры о внутренней политике этих стран. Что ж, и у нас вы также имеете право порицать папизм или русское самодержавие. Но, бога ради, воздержитесь от всяких разговоров о рабстве. Где-нибудь в гостиной, где я не знал бы хорошо всех присутствующих, я счел бы неосторожным говорить то, что говорю сейчас: я и без того на весьма дурном счету. Недавно я отправил одному из моих друзей письмо, в котором, говоря о колонизации, цитировал Вашингтона, Джефферсона, [24][24] Джефферсон, Томас - президент США (1801-1809). Патрика Генри и других известных всем и прославленных патриотов. Письмо это должно было появиться в печати в Ричмонде, но до выхода в свет было схвачено комитетом бдительности. Вынесенное комитетом решение гласило, что письмо подлежит сожжению, как призыв к бунту и мятежу.

- Да что вы! - воскликнул я. - Тогда это злополучное письмо, вероятно, пылало на костре, огонь которого освещал площадь при моем въезде в город.

И я рассказал ему о приключениях, выпавших на мою долю в этом городе.

- Ричмондским джентльменам, - произнес мистер Тельфер, - мало было сжечь мое письмо (мне кажется, кстати сказать, что они предпочли бы сжечь Вашингтона и Джефферсона). Они сообщили комитету бдительности нашего округа о том, что я человек подозрительный и что за мной нужно зорко следить. А эти милые господа, в свою очередь, не довольствуясь закрытием моей школы, взяли на себя труд руководить моим чтением. Несколько последних месяцев я получал по почте издающуюся в Нью-Йорке газету, носящую название "Освободитель". Если не ошибаюсь, это главный орган создавшегося недавно в Нью-Йорке союза аболиционистов. Высылали мне эту газету бесплатно, и читал я ее с большим интересом, стараясь глубже разобраться в целях, к которым стремятся эти люди. Но мои друзья или, вернее сказать, мои хозяева из комитета бдительности сочли такое чтение вредным и запретили мне читать подобные газеты. Вот вам образец той свободы, которая существует сейчас в Северной Каролине.

Слова эти, вопреки обычной сдержанности и спокойствию мистера Тельфера, были произнесены с некоторой горечью и даже с возмущением.

- Мне хотелось бы, джентльмены, - сказал я, - разобраться, в чем состоит разница между колонизационистами, как наш почтенный друг мистер Тельфер, и аболиционистами на Севере, которым он приписывает вредное влияние в разрешении вопроса освобождения рабов. Разве у вас не одни и те же цели и не один и тот же враг?

- Разница вполне ясна, - ответил мистер Тельфер. - Но ваш вопрос не удивляет меня. С тех пор как началось общее возбуждение, нас склонны смешивать. Мятежниками и врагами на Юге стали теперь, как я заметил, считать всякого, выражающего сколько-нибудь отрицательное отношение к рабству. Мы, колонизационисты, считаем, что страдания, причиняемые рабством, ужасны и что интересы как белых, так и негров требуют, чтобы были приняты какие-то немедленные меры; но очень многие среди нас не допускают в то же время и мысли, чтобы две столь различные расы могли жить бок о бок на равной ноге. Пока негры находятся среди нас, говорят многие, не может быть иного положения: либо они должны оставаться нашими рабами, либо мы - стать их рабами. Вы будете уверять меня, - поспешил он вставить, видя, что я собираюсь протестовать, - что это предрассудок! Но что поделаешь, если предрассудок этот непреодолим? Наша идея колонизации принимает его в расчет. Освободив рабов, мы намерены удалить их из этой страны. Аболиционисты - те не заботятся о последствиях. Они говорят, что мы обязаны выполнить наш долг, а остальное предоставить воле божией. Это легко сказать, но, не позволяя себе порицать их цель, я считаю себя вправе осуждать их поведение. Вы на моем примере можете видеть, в какое положение они поставили всех южных рабовладельцев, даже наиболее доброжелательно относящихся к неграм. Боюсь, что единственным результатом их выступлений окажется лишь ухудшение в положении негров. Сорвутся все попытки, которые делаются для повышения морального и умственного развития рабов. Сорвется и наш план колонизации - единственный, имеющий на Юге хоть какие-нибудь шансы на успех.

Я слушал, с трудом скрывая свой гнев. Спорить было бесполезно. Так вот каковы были мысли человека, выдававшего себя за друга негров. "Жить с неграми бок о бок на равной ноге белые не могут"… Разве можно было спорить с человеком, для которого это было непреложной истиной?… Нет, тут нужны были совсем иные меры!…