XXVI. РАЗЛАД

Онлайн чтение книги Старшины Вильбайской школы The Willoughby Captains
XXVI. РАЗЛАД

После того, что Риддель сказал в парламенте, ему не оставалось выбора. Подобно тому адмиралу, который, высадившись на неприятельский берег, сжег свои корабли, старшина отрезал себе путь к отступлению, сознавшись во всеуслышание в том, что знает или подозревает виновника приключения во время гонок. Теперь ему оставалось только кончить начатое. Сознание невозможности выбора придало ему смелости. Входя в зал заседаний, он еще колебался, как ему поступить, теперь же все было решено: он должен вывести преступника на свежую воду и сделает это. Был ли сам Вибберлей автором безыменного письма, задал ли он свой вопрос по наущению автора письма или же это было простою случайностью, Ридделя не занимало. Вопрос был задан, и Риддель был почти рад этому.

Прежде всего надо переговорить с Виндгамом и добиться, чтобы он сознался в своем поступке. Но разыскивать его тотчас после сцены, разыгравшейся в парламенте, когда любопытство каждого было возбуждено и все были настороже, нечего было и думать. Риддель решил дождаться вечера, когда Виндгам, по обыкновению, приходил к нему готовить уроки. Но тут опять явилось затруднение: вот уже несколько дней, с того вечера, как между ними произошел неприятный разговор, расстроивший обоих, мальчик не приходил к нему; надо, значит, послать за ним. Подумав, Риддель рассудил, что если он пошлет Виндгаму записку, это не может возбудить подозрений. Он дождался окончания парламентских прений, позвал своего фага Кьюзека и вручил ему записку к Виндгаму, в которой просил того непременно зайти к нему вечером. Кьюзек отнес записку и не преминул при удобном случае рассказать Виндгаму со всеми подробностями о знаменательных послеобеденных событиях.

— Ты много потерял, что не пошел сегодня на заседание, — сказал он. — Вот весело-то было!

— В самом деле? — спросил рассеянно Виндгам, которого несколько смутила записка Ридделя.

— Ужасно весело! Парретиты устроили настоящий скандал. Парсон нагородил с три короба чепухи… Какую-то там партию они образовали, «Картечницу», что ли… Подняли шум, крик ужасный. Их останавливают, а они еще хуже. Стали выводить, а они — драться… Наконец-таки вывели.

— Парретиты вечно глупят, — заметил Виндгам.

— Да, зазнались они; их давно пора осадить. Во вторник у нас с ними сражение — партия крикета.

— А-а! Непременно приду посмотреть на вас, — произнес Виндгам тоном мецената. Несмотря на свои горести, он не мог забыть, что принадлежит ко второй партии крикетистов и, следовательно, представляет собой в некотором роде особу. — Так вы намерены осадить их?

— Само собой. Последнее время они совсем разленились, а мы, наоборот, сделали большие успехи в игре… Да, о чем бишь я говорил? Ах, да: что парретиты наскандалили. Но это еще не все. Вот угомонили их, только все успокоились, стали говорить речи, встает Вибберлей и спрашивает Ридделя — как ты думаешь, о чем? — о гонках: правда ли, что он, то есть Риддель, знает, кто подрезал шнурок. Угадай, что ответил Риддель.

— Почем я знаю?

— Он ответил, что правда, то есть что он подозревает, кто это сделал.

— Кто же это сделал? — спросил Виндгам с живостью.

— В том-то и дело, что он не хотел сказать. «Пока я не узнаю наверное, не скажу», говорит, с тем и ушел… Все взбунтовались. Уж бранили Ридделя, бранили!.. Говорят: «Или он скажет нам, кого он подозревает, или пусть выходит из школы». Ну, да он сам расскажет тебе обо всем.

Кьюзек ушел, а Виндгам стал волноваться по поводу полученной им записки. Зачем он понадобился Ридделю? Они не видались с того вечера, когда Виндгам чуть не проговорился об «Аквариуме». Теперь он был почти уверен, что Риддель опять пристанет к нему с расспросами, и боялся, что не сумеет сдержать обещание, данное им Сильку и Джильксу. Ему очень не хотелось идти, а между тем как было не пойти? С другой стороны, и любопытство его было возбуждено. Кого подозревает Риддель? Виндгам надеялся, что ему, как своему другу, Риддель скажет или хоть намекнет о своих подозрениях, а может быть, за разговором о гонках забудет о том неприятном вопросе, который он поднял было в тот вечер.

Когда в отделении директора все уселись за приготовление уроков, Виндгам собрал свои книги и отправился к старшине. По лицу Ридделя он сразу увидел, что неприятный вопрос не забыт и будет снова поднят. У него екнуло сердце.

— Хорошо, что ты пришел: мне необходимо поговорить с тобой серьезно. Ты так внезапно исчез тогда… — начал Риддель.

— Тогда мне нельзя было оставаться: я обещал Ферберну, что вернусь к перекличке, — сказал мальчик, избегая смотреть на своего друга.

— Наверное, ты знаешь, о чем я хочу говорить с тобой? — продолжал Риддель.

— Да… то есть я думаю, что знаю.

Настало неловкое молчание. Наконец Риддель собрался с духом и сказал:

— Надеюсь, Виндгам, что ты мне поможешь покончить с этим неприятным делом.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил мальчик, закрывая лицо руками. Строгий голос Ридделя приводил его в отчаяние.

Но Риддель решил не поддаваться жалости.

— Я хочу сказать, что нам с тобой остается одно из двух: или ты добровольно сознаешься в том, что ты сделал, или я должен буду сам рассказать директору об этом, — сказал он.

Мальчик вскочил в испуге.

— Умоляю вас, Риддель, не говорите директору! Ведь меня исключат… Я знаю, что вел себя дурно, слушался разных… Ну, да все равно. Даю вам слово, что больше этого не повторится. Вы были ко мне так добры… Простите меня на этот раз и не требуйте, чтобы я сознался. Если б я был один, я охотно сознался бы во всем, но я обещал молчать… Милый, голубчик, пожалейте меня!

Трудно было Ридделю устоять против такого воззвания.

— Бедный мальчик! — вырвалось у него. Виндгам ухватился за этот проблеск сочувствия, как утопающий за соломинку, и удвоил свои мольбы:

— Я сделаю все, что вы потребуете, только не просите меня, чтобы я сознался, и устройте, чтобы меня не исключили!.. Подумайте, что будет с моей мамой, что скажет брат… Я знаю, что заслужил наказание… но… выручите меня на этот раз… только на этот раз!

— Если б ты пошел к директору и рассказал ему всем… — начал было Риддель.

— Нет, нет, — перебил его Виндгам, — этого я не могу! Я не один… Понимаете, я дал слово… Я не могу сознаться, если б даже своим сознанием мог избавить себя от наказания.

Риддель понял, что настаивать бесполезно, но у него все еще не хватало духу высказать мальчику свое окончательное решение.

— Виндгам, голубчик, — заговорил он голосом, полным горячего сочувствия и жалости, — я знаю, что тебе трудно. Я уверен, что ты не так виноват, как это может показаться с первого взгляда… Если б я только знал, что это случится, лучше бы я совсем не поступал в эту школу… Я с радостью помог бы тебе, но не знаю, как… Ну, хочешь, пойдем к директору вдвоем и расскажем…

— Нет, нет, я ни за что не пойду к директору! — закричал мальчик с прежней горячностью.

— В таком случае, я должен буду сделать это один.

Виндгам взглянул на Ридделя, хотел что-то сказать и залился слезами. Риддель не мог этого вынести.

— Послушай, Виндгам, если бы тут не была замешана честь всей школы… — начал он, сам не зная еще, что он скажет.

Но Виндгам вдруг перестал плакать и поднял на него удивленные глаза.

— Честь всей школы? Какое отношение может иметь честь нашей школы к тому, что я…

По какой-то роковой случайности они никак не могли договориться до конца. Виндгам не кончил своей фразы, потому что отворилась дверь и на пороге показался Блумфильд:

— Мне нужно поговорить с тобою, Риддель.

Тут только он заметил, что Риддель не один и что оба — хозяин и гость — очень взволнованы. Он поспешил извиниться и хотел было уйти, но Виндгам, которому было стыдно своих слез перед Блумфильдом, предупредил его.

— Я сейчас ухожу, — проговорил он торопливо и, захватив свои книги, выскочил в коридор.

Но, несмотря на то что он старательно прятал свое лицо, Блумфильд успел рассмотреть, что глаза у него заплаканы.

С Виндгамом что-нибудь случилось? — спросил Ридделя без особенного, впрочем, любопытства, а скорее чтобы завязать разговор.

— Ничего особенного. Так, маленькая неприятность, — ответил Риддель, стараясь говорить как можно спокойнее. — Что же ты не сядешь?

С того дня, как Риддель стал старшиной, Блумфильд ни разу не заходил к нему, и теперь ему было неловко. Он давно уже понял, что звание «выборного старшины», навязанное ему его доброжелателями, было нелепо, и решился отделаться от него. Уж несколько раз, к немалой досаде этих доброжелателей, он высказывал готовность помириться и даже подружиться со своим соперником, но пойти к нему до сих пор не решался; не решился бы, может быть, и в этот раз, если б не одна побочная причина.

— Я давно собираюсь поговорить с тобою, да не знал, как начать, — все боялся, что ты на меня сердишься, — начал Блумфильд.

Риддель, приятно удивленный и этим визитом и дружеским тоном, каким заговорил с ним Блумфильд, ответил ласково:

— За что же мне на тебя сердиться?

— Как за что? Ты имеешь полнее право сердиться на меня, — заторопился Блумфильд, конфузясь и в то же время радуясь, что может наконец высказаться. — Все наше отделение и я в том числе были против тебя. Я виноват больше всех: я позволил им навязать себе глупую роль и много повредил тебе… Я давно понял, как это глупо с моей стороны. Знаешь, когда я это понял? После твоей речи в парламенте, когда ты вспомнил старика Виндгама и говорил, что мы должны следовать его совету… Вот и пришел тебе сказать это.

Настал черед Ридделя конфузиться.

— Пустяки, есть о чем говорить… — пробормотал он краснея. — Кончились наши ссоры, ну и прекрасно.

— Прекрасно, — повторил Блумфильд. Не он не сказал еще всего, что собирался сказать, и продолжал с маленькой заминкой: — И знаешь, все эти дрязги давно бы кончились, если бы не эти проклятые гонки. Они всех нас перессорили.

Риддель начал ежиться. Он одного только и боялся — как бы Блумфильд не заговорил о гонках.

— Конечно, в таком безобразном деле никто из нас не мог подозревать ни тебя, ни Ферберна и никого из нашей компании; но естественно, что все мы думали, что сделал это кто-нибудь из вашего отделения… Я и все мы очень рады, что ты нашел наконец виновного. Когда ты назовешь его, все успокоятся и все придет в порядок.

Кончив свою речь, Блумфильд с облегчением перевел дух. Положение старшины было трудное. Он отлично понимал, на что намекал Блумфильд: товарищи требовали от него, чтобы он сказал, кого он подозревает, и, пожалуй, они были правы. Виндгам виноват, это ясно; прочему же не назвать его? Все равно рано или поздно он должен будет это сделать.

Естественно, что Блумфильд и все они хотят знать имя виновного. И как было бы хорошо, если бы они успокоились наконец и отстали от него! Вся эта история так ему надоела! Он знал, что пока он не скажет им, кого он подозревает, ему житья не будет от их приставаний… И все-таки он колебался. Его смущала последняя неоконченная фраза Виндгама. Что, если он не виноват? Трудно, конечно, этому поверить, ну, а вдруг? Имеет ли он, Риддель, право назвать Виндгама, если есть хоть какое-нибудь сомнение, хотя бы тень сомнения в его вине?.. «Нет», сказал ему внутренний голос, и он спокойно ответил Блумфильду:

— Я надеюсь, что скоро в состоянии буду выяснить это дело.

— Как! Ведь ты сказал, что знаешь виновного! — воскликнул тот.

— Я сказал, что подозреваю.

— Кого?

— Этого я не скажу, пока не узнаю наверное: я могу ошибиться.

— Не можешь же ты, однако, держать про себя такую вещь! Ведь в этом вся школа заинтересована! — воскликнул Блумфильд с жаром. — Во всяком случае, я как капитан шлюпки Паррета имею право знать, кто подрезал наш рулевой шнурок.

— Я и скажу тебе, когда буду знать наверное, кто это сделал, — твердо проговорил Риддель.

— Ты можешь сказать мне, кого ты подозреваешь.

— Нет, не могу.

— Я никому не скажу, даю тебе слово.

— Все равно не могу.

Обращение Блумфильда резко изменилось. Он не ожидал такого отпора. Он пришел к Ридделю отчасти чтобы помириться с ним, отчасти из любопытства, а больше всего по настоянию товарищей, которые хотели во что бы то ни стало добиться от Ридделя, кого он подозревает. Блумфильд был убежден, что ему это легко удастся, что Риддель обрадуется тому шагу к примирению, который он, Блумфильд, сделает своим визитом к нему, и пойдет ему навстречу. Оказалось, однако, что это не совсем так, и Блумфильд начал горячиться.

— Так ты решительно отказываешься сказать, кого ты подозреваешь? — обратился он к старшине уже другим тоном.

— Решительно отказываюсь до тех пор, пока не удостоверюсь, что мои подозрения справедливы, — отвечал Риддель.

— Интересно, что ты сделаешь для того, чтобы удостовериться в этом.

— Все, что будет от меня зависеть.

— Известно ли тебе, что говорят товарищи о твоем поведении во всей этой истории? — спросил Блумфильд.

— Я не могу помешать им говорить все, что им вздумается.

— Они говорят, что если ты честный человек, то обязан высказаться яснее.

Риддель поднял спокойный взгляд на говорившего, и Блумфильду стало стыдно сорвавшегося у него намека. Он поспешил поправиться:

— То есть, видишь ли, они говорят, что если ты не скажешь, кого ты подозреваешь, то всякий может подумать, что ты покрываешь кого-нибудь.

При этих словах старшина изменился в лице, и Блумфильд это заметил.

— От тебя зависит очистить себя в их глазах, — продолжал он насмешливо. — Только что ты толковал о том, как неприятно, что мы постоянно ссоримся, а между тем сам не хочешь сделать такой пустой уступки… Можешь быть уверен, что до тех пор, пока эта безобразная история не выяснится, наши недоразумения не прекратятся.

— Блумфильд, ведь я сказал тебе… — начал Риддель.

— Что бы ты там ни говорил, ты не можешь отрицать, что под предлогом неуверенности покрываешь это го негодяя, кто бы он там ни был, — окончательна вспылил Блумфильд и, видя, что Риддель молчит, пошел из комнаты.

Но в дверях он вдруг остановился. У него мелькнула одно подозрение. Не могла ли иметь какое-нибудь отношение к гонкам странная сцена между Ридделем и Виндгамом, которую он застал, когда вошел к Ридделю? Он вспомнил, как оба они были взволнованы, вспомнил, что у Виндгама были заплаканные глаза. Кроме того, он теперь припомнил, что всю эту неделю Виндгам был какой-то странный — не то грустный, не то озабоченный. Не он один это заметил — многие говорили об этом. Что старшина покровительствует брату своего друга, ни для кого не было тайной; вся школа дразнила Виндгама его дружбой с Ридделем. Кого же может покрывать Риддель, как не Виндгама? Блумфильд обернулся к старшине со словами:

— Не забывай, что и другие могут заподозрить кое-кого… Что, если бы я, например, заподозрил твоего друга, который только что хныкал тут?

Хорошо, что Риддель стоял спиной к говорившему; если б только Блумфильд мог видеть его лицо, у него не осталось бы никаких сомнений в верности его догадки. Что было делать Ридделю? Молчать — значило подтвердить догадку Блумфильда. Солгать, сказать ему, что он ошибается? На это Риддель не был способен. Рассказать ему все и попросить, чтобы он молчал, пока дело не выяснится окончательно? Но для этого надо было назвать Виндгама. Нет, пока есть хоть тень сомнения, он не назовет его…

Призвав на помощь все свое самообладание, Риддель ответил:

— Извини меня, Блумфильд, право в настоящую минуту я не могу сказать ничего больше.

Блумфильд ушел рассерженный. Обсуждая с товарищами предстоящий визит к старшине, он с полной уверенностью говорил об успешности этого визита и теперь не знал, что он им скажет. К тому же в душе он сознавал, что Риддель прав, и это еще усиливало его досаду.

О своей догадке относительно Виндгама он решил пока молчать.

— Ну что, добился толку? — нетерпеливо спросил его Гем, ожидавший вместе с Ашлеем и Типпером его возвращения

— Нет, — отвечал Блумфильд с мрачным видом.

— Что же он тебе сказал?

— Что он сам не уверен, или вообще какую-то чепуху в этом роде. Теперь я окончательно убедился, что он кого-то покрывает.

— Наверное. Я был убежден в этом с самого начала, — сказал Ашлей.

— Этого нельзя так оставить: надо, чтобы он знал, до крайней мере, что мы о нем думаем. В первый же раз, как только встречусь с ним, я не поклонюсь ему, — объявил Типпер.

— Очень ему нужны твои поклоны! Поверь, что он и не заметит. Нет, тут надо не то: надо заставить его сказать, кого он подозревает, — решил Гем, любивший энергичные меры.

— Если бы знать, что он никого не покрывает и вообще не хочет увильнуть от ответа, можно было бы, мне кажется, подождать денька два, прежде чем предпринимать что-нибудь решительное, — заметил Блумфильд.

— Чего тут ждать? Ясное дело, что он хочет увильнуть. Он надеется, что пройдет время и все забудется.

— Потому-то и надо показать ему, что мы не позволим шутить с нами.

— До чего мы дожили! — воскликнул в добродетельном ужасе Ашлей. — Старшина — баба, старшина — трус! Мало того — он оказывается еще и негодяем.

— И подумать только, что он попал в первую партию крикетистов! — подхватил Типпер.

— Он был полезен нам как игрок, — заметил Блумфильд. — Если бы не он, может быть мы и не выиграли бы партию.

— Я согласился бы лучше двадцать раз проиграть ее, чем выиграть с его помощью, — объявил Гем.

Таким образом, несчастный старшина, начинавший было подниматься во мнении товарищей, провалился, по-видимому, безвозвратно. Парретиты подписали ему приговор, а парретиты были законодателями в Вильбае.


Читать далее

Тальбот Рид. Старшины Вильбайской школы
I. СТАРЫЙ СТАРШИНА 16.04.13
II. ЧЕТЫРЕ ЧАСА ИЗ ЖИЗНИ ФАГА. (Фагами в английских школах называются новички и вообще младшие воспитанники, которые, по установившимся школьным обычаям, обязаны исполнять все распоряжения старших учеников и вообще находиться в их полном подчинении.) 16.04.13
III. МЕЖДУЦАРСТВИЕ 16.04.13
IV. ДИРЕКТОР ПРЕДСТАВЛЯЕТ ШКОЛЕ НОВОГО СТАРШИНУ 16.04.13
V. ПОПАЛИСЬ?! 16.04.13
VI. СУД 16.04.13
VII. РИДДЕЛЬ ВСТУПАЕТ В ДОЛЖНОСТЬ СТАРШИНЫ 16.04.13
VIII. ИГРА В ПАРЛАМЕНТ 16.04.13
IX. ЗАНЯТИЯ ХИМИЕЙ В ОТДЕЛЕНИИ МИСТЕРА ВЕЛЬЧА 16.04.13
X. ВИНДГАМ-МЛАДШИЙ И ЕГО ДРУЗЬЯ 16.04.13
XI. ДИРЕКТОРСКАЯ ШЛЮПКА В ДЕЛЕ 16.04.13
XII. ТЕЛЬСОН И ПАРСОН ИДУТ В ГОСТИ 16.04.13
XIII. ГОНКИ 16.04.13
XIV. ДЕЛО НЕЧИСТО 16.04.13
XV. ДНЕВНИК БОШЕРА 16.04.13
XVI. ПИТОМЦЫ И НАСТАВНИКИ 16.04.13
XVII. НОВЫЙ СТАРШИНА СТАНОВИТСЯ ВЕЛЬЧИТОМ 16.04.13
XVIII. ВЫРОДИЛСЯ ЛИ ВИЛЬБАЙ? 16.04.13
XIX. ВИЛЬБАЙ ПОМЕШАЛСЯ 16.04.13
XX. СТАРШИНА В РОЛИ ГЕРОЯ 16.04.13
XXI. РИДДЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ТАИНСТВЕННОЕ ПИСЬМО 16.04.13
XXII. ТОМ-ЛОДОЧНИК ЗАРАБАТЫВАЕТ ДВЕ ПОЛКРОНЫ 16.04.13
XXIII. ВИЛЬБАЙЦЫ — ПОБЕДИТЕЛИ 16.04.13
XXIV. НЕДОРАЗУМЕНИЕ 16.04.13
XXV. ВЗРЫВ «КАРТЕЧНИЦЫ» 16.04.13
XXVI. РАЗЛАД 16.04.13
XXVII. ВИНДГАМ ПРОБУЕТ ВЫПУТАТЬСЯ ИЗ БЕДЫ 16.04.13
XXVIII. ДНЕВНИК БОШЕРА ПРИГОДИЛСЯ 16.04.13
XXIX. СТАРЫЙ ВОПРОС В НОВОМ СВЕТЕ 16.04.13
XXX. МИРНЫЙ ДОГОВОР 16.04.13
XXXI. ХЛОПОТЛИВЫЙ ДЕНЬ ДЛЯ ДИРЕКТОРА 16.04.13
XXXII. ЧИТАТЕЛЬ ПРОЩАЕТСЯ С ВИЛЬБАЙСКОЙ ШКОЛОЙ 16.04.13
XXVI. РАЗЛАД

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть