Онлайн чтение книги Женщина в окне The Woman in the Window
Глава 18

– Похоже, вы ужасно скучаете, – говорит она, когда я открываю дверь в прихожую.

А потом обнимает меня. Я нервно смеюсь.

– Могу поспорить, вас тошнит от всех этих черно-белых фильмов.

Она буквально врывается в дом. Я не произнесла еще ни слова.

– Я вам кое-что принесла. – Она с улыбкой запускает руку в сумку. – Холодное.

Запотевшая бутылка рислинга. У меня текут слюнки. Я уже сто лет не пила белого.

– О, не надо было…

Но Джейн уже чешет в кухню.

За десять минут мы приканчиваем вино. Джейн прикуривает сигарету «Виргиния слим», потом вторую, и скоро воздух под потолком наполняется клубами табачного дыма. Его запахом отдает рислинг в моем бокале. Оказывается, я ничего не имею против. Это напоминает мне о магистратуре, о беззвездных вечерах на барных улицах Нью-Хейвена, о мужчинах с пепельными губами.

– У вас там много мерло, – говорит Джейн, оглядывая кухонную стойку.

– Я заказываю его оптом, – объясняю я. – Мне оно нравится.

– Как часто вы пополняете запасы?

– Несколько раз в год.

По меньшей мере раз в месяц.

Она кивает.

– Вы давно уже находитесь в этом состоянии? – спрашивает она. – По-моему, вы говорили – полгода?

– Почти одиннадцать месяцев.

– Одиннадцать. – Складывает губы в виде крошечной буквы «о». – Свистеть я не умею. Но представьте, что сейчас свистнула. – Джейн тушит сигарету в чашке для хлопьев, складывает вместе ладони и наклоняется вперед, словно в молитве. – Так чем же вы занимаетесь целый день?

– Консультирую людей, – с достоинством произношу я.

– Каких людей?

– В Интернете.

– А-а.

– Еще беру онлайн уроки французского. А также играю в шахматы, – добавляю я.

– Онлайн?

– Онлайн.

Она проводит пальцем по ободку своего бокала.

– Значит, Интернет, – говорит она, – что-то вроде вашего… окна в мир.

– Ну, как и обычное окно. – Я указываю на застекленное пространство у нее за спиной.

– И ваша подзорная труба, – говорит она, и я краснею. – Шучу, шучу.

– Мне так неловко, что…

Джейн машет рукой, затягивается сигаретой.

– Ах, перестаньте. – Она выпускает дым изо рта. – У вас есть настоящая шахматная доска?

– Вы играете?

– Раньше играла. – Джейн прислоняет сигарету к чашке. – Покажите-ка свои шахматы.

Наша первая партия в разгаре, когда звонят в дверь. Пять коротких звонков – доставка лекарств. Джейн пошла открывать.

– Наркотики вразнос! – верещит она, возвращаясь из прихожей. – Есть от них какой-то толк?

– Это стимуляторы, – говорю я, откупоривая вторую бутылку, на этот раз мерло.

– Теперь у нас вечеринка.

За выпивкой и игрой мы болтаем. Мне известно, что у нее, как и у меня, один ребенок, но я не знала, что мы обе морячки. Джейн предпочитает ходить под парусом в одиночку, я привыкла плавать вдвоем, – по крайней мере, так было раньше.

Я рассказываю ей о медовом месяце с Эдом. Тогда мы зафрахтовали тридцатитрехфутовую яхту «Алерион» и плавали по греческим островам, от Санторини к Делосу, от Наксоса к Миконосу.

– Вдвоем, – вспоминаю я, – носились по Эгейскому морю.

– Совсем как в «Мертвом штиле», – говорит Джейн.

Я делаю глоток.

– Мне кажется, в «Мертвом штиле» они были в Тихом океане.

– Ну, не считая этого, совсем как в «Мертвом штиле».

– К тому же они вышли в море, чтобы оправиться от несчастья.

– Ладно, пусть так.

– А потом они спасли психопата, который пытался их убить.

– Вы дадите мне высказать мою мысль или нет?

Пока она хмурится, глядя на шахматную доску, я шарю в холодильнике в поисках шоколадного батончика, потом разрезаю его кухонным ножом. Мы сидим за столом и жуем. Сладкое на ужин. Совсем как у Оливии.

Спустя некоторое время Джейн спрашивает:

– У тебя бывает много народу?

Она наносит мне удар слоном, передвинув его через доску.

Я качаю головой, проталкивая вино в глотку:

– Нет. Только ты и твой сын.

– Почему? Почему нет?

– Не знаю. Родители умерли, а я слишком много работала и не успела обзавестись друзьями.

– И коллеги не приходят?

Я думаю об Уэсли.

– Мы практиковали вдвоем, – говорю я. – Так что теперь напарнику приходится выполнять двойную нагрузку.

Она смотрит на меня.

– Это печально.

– И не говори.

– У тебя есть даже телефон?

Я указываю на провод, притаившийся в углу за кухонной стойкой, и похлопываю себя по карману.

– Древний-древний айфон, но он работает. На случай, если позвонит мой психиатр. Или кто-то еще. Мой съемщик.

– Твой красивый съемщик.

– Мой красивый съемщик, да.

Сделав глоток, я беру ее королеву.

– Это было круто.

Она смахивает со стола крупицу пепла и разражается громким смехом.

После второй партии она просит показать ей дом. Я немного колеблюсь – Дэвид последним изучал дом сверху донизу, а до этого… я, право, не могу вспомнить. Бина никогда не поднималась выше первого этажа. Доктор Филдинг бывает только в библиотеке. Сама мысль кажется интимной, словно я собираюсь вести по дому за руку нового любовника.

Но я соглашаюсь и вожу Джейн из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Красная комната.

– Такое ощущение, будто меня заперли внутри артерии.

Библиотека.

– Как много книг! Неужели ты прочитала все?

Я качаю головой.

– Хоть одну прочитала?

Я хихикаю.

Спальня Оливии.

– Пожалуй, маловата? Слишком маленькая. Нужна комната на вырост, как у Итана.

С другой стороны мой кабинет.

– Ох, ах! – восклицает Джейн. – В таком месте девушка найдет чем заняться.

– Ну, в основном я играю в шахматы и разговариваю с другими затворниками. Если ты называешь это занятием.

– Послушай. – Она ставит бокал на подоконник, засовывает руки в задние карманы джинсов. Наклоняется к окну. – Вон мой дом, – говорит она низким, почти хриплым голосом.

Только что она была такой игривой, такой веселой, и этот ее серьезный вид приводит меня в замешательство.

– Да, он там, – соглашаюсь я.

– Красивый, правда? Дом что надо.

– Да.

Она еще с минуту смотрит туда. Потом мы возвращаемся в кухню.

Время идет.

– Часто пользуешься этим? – спрашивает Джейн, расхаживая по гостиной, пока я обдумываю следующий ход.

Солнце быстро клонится к закату. В этом изменчивом свете Джейн в своем желтом джемпере скользит по моему дому, как дух.

Она указывает на зонт, притулившийся у стены, будто человек, который выпил лишку.

– Чаще, чем можно подумать, – отвечаю я.

Откинувшись на спинку кресла, я описываю предложенную доктором Филдингом терапию на заднем дворе – нетвердые шаги вниз по ступеням крыльца, пузырь из нейлона, защищающий меня от забытья, прозрачность воздуха, порывы ветра.

– Любопытно, – говорит Джейн.

– Лучше сказать – нелепо.

– Но это помогает? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Вроде да.

– Ну вот, – произносит она, похлопывая зонт по ручке, как похлопывают собаку по голове, – у тебя все получится.

– Эй, когда у тебя день рождения?

– Хочешь мне что-нибудь подарить?

– Давай-ка полегче.

– На самом деле уже скоро, – говорю я.

– У меня тоже.

– Одиннадцатого ноября.

У нее глаза лезут на лоб.

– Это и мой день рождения.

– Шутишь!

– Нет. Одиннадцатое число одиннадцатого месяца.

Я поднимаю бокал.

– За одиннадцатое одиннадцатого.

Мы чокаемся.

– Есть ручка и бумага?

Я достаю то и другое из ящика, кладу перед ней.

– Просто сядь здесь, – велит мне Джейн. – Сделай красивое лицо.

Я хлопаю ресницами.

Несколько коротких, резких штрихов, и на белом листе возникают мои черты: темные глаза, гладкие скулы, немного выступающий подбородок.

– Постарайся передать мой патологический прикус, – говорю я, но она шикает на меня.

Рисует минуты три, дважды подносит бокал к губам.

– Вуаля! – восклицает она, показывая мне бумагу.

Я изучаю набросок. Сходство поразительное.

– Ловко у тебя получается.

– Правда?

– А другое умеешь рисовать?

– Портреты других людей? Хочешь верь, хочешь нет, я могу.

– Нет, я имею в виду животных или, скажем, натюрморты.

– Не знаю. Меня в основном интересуют люди. Как и тебя. – Она ставит в углу размашистую подпись. – Та-да. Оригинал от Джейн Рассел.

Я засовываю набросок в выдвижной ящик, в котором держу хорошее столовое белье. Иначе портрет может испачкаться.

– Посмотрите-ка на это.

Кажется, по столу разбросаны самоцветы.

– От чего пилюлька?

– Какая?

– Розовая. Восьмиугольная. Нет, шестиугольная.

– Это индерал. Бета-блокатор.

Джейн прищуривается.

– Это же от сердечных приступов.

– И также от приступов паники. Замедляет сердечный ритм.

– А та от чего? Маленькая белая, овальной формы?

– Арипипразол. Атипичное антипсихотическое средство.

– Звучит серьезно.

– Да, и в некоторых случаях это действительно серьезно. Для меня это просто добавка. Она позволяет оставаться в здравом уме, но от нее я толстею.

Джейн кивает.

– А это что?

– Имипрамин. Тофранил. От депрессии. От него бывает ночное недержание мочи.

– У тебя энурез?

– Сегодня ночью может быть.

Я прихлебываю вино.

– А эта?

– Темазепам. Снотворное. Приму позже.

Джейн кивает.

– Разве можно принимать что-то из этого с алкоголем?

Я глотаю.

– Не-а.

И только в тот момент, когда пилюли проскальзывают в глотку, я вспоминаю, что уже пила лекарства утром.

Джейн откидывает голову, выпуская изо рта струйки дыма.

– Пожалуйста, не говори «шах и мат». – Она хихикает. – Мое эго не может принять трех поражений подряд. Не забывай, что я много лет не играла.

– Это заметно, – говорю я.

Она фыркает и смеется, выставив на обозрение серебряные пломбы.

Я осматриваю своих «пленников»: обе ладьи, оба слона, толпа пешек. Джейн «съела» коня и пешку. Она видит, что я разглядываю ее трофеи, сбивает коня на бок.

– Лошадь упала, – произносит она. – Вызови ветеринара.

– Люблю лошадей, – сообщаю я.

– Посмотри-ка. Чудесное выздоровление.

Она поднимает коня, гладит его мраморную гриву.

Улыбнувшись, я допиваю красное вино. Джейн наполняет мой бокал. Я смотрю на нее.

– Мне нравятся твои серьги.

Она теребит одну из них, потом другую. В каждом ухе – маленькая гроздь жемчужин.

– Подарок бывшего бойфренда, – говорит она.

– Алистер не против того, что ты их носишь?

Подумав немного, она смеется:

– Сомневаюсь, что Алистер знает.

Джейн поворачивает колесико зажигалки большим пальцем, подносит ее к сигарете.

– Знает, что ты их носишь, или знает, от кого они?

Она затягивается, потом выпускает дым в сторону.

– Ни то ни другое. С ним бывает трудно. – Она постукивает сигаретой по чашке. – Не пойми меня превратно – Алистер хороший муж и хороший отец. Но у него все под строгим контролем.

– Почему?

– Доктор Фокс, вы анализируете мои действия? – спрашивает она.

Голос у нее веселый, а глаза холодные.

– Если уж на то пошло, я анализирую твоего мужа.

Она вновь затягивается, потом хмурится.

– Он всегда был таким. Не очень доверчивым. По крайней мере, в отношении меня.

– А почему так?

– О, в детстве я была неуправляемой, – говорит она. – Распущенной – во всяком случае, по выражению Алистера. Плохая компания, плохие перспективы.

– Так было, пока ты не встретила Алистера?

– И после нашей встречи тоже. Я не сразу избавилась от недостатков.

Думаю, на это не могло уйти так уж много времени – судя по ее виду, матерью она стала в двадцать с небольшим.

Она качает головой:

– Какое-то время я встречалась с другим.

– Кто это был?

Гримаса.

– «Был» – это правильно. Не стоит вспоминать. Все мы совершаем ошибки.

Я молчу.

– Так или иначе, все кончилось. Но моя семейная жизнь по-прежнему… – Джейн щелкает пальцами, – испытание на стойкость. Я бы так сказала.

– Le mot juste[13]Верно сказано (фр.). .

– Эти уроки французского полностью окупаются. – Она хмыкает сквозь зубы, сигарета торчит кверху.

Я продолжаю давить на нее:

– Что делает твою семейную жизнь испытанием на стойкость?

Джейн выпускает дым. В воздухе повисает идеальное по форме голубоватое кольцо.

– Сделай так еще, – вопреки желанию, прошу я.

Джейн выдувает второе кольцо, и я понимаю, что напилась.

– Понимаешь… – Она откашливается. – Дело не только в этом. Все так сложно. Алистер меня напрягает. Семья напрягает.

– Но Итан замечательный парень. Я говорю это как человек, который с первого взгляда понимает, что перед ним хороший ребенок, – добавляю я.

Джейн смотрит мне в глаза.

– Рада, что ты так думаешь. Я тоже так считаю. – Она снова стряхивает пепел с сигареты. – Ты, наверное, скучаешь по своим родным.

– Да. Ужасно. Но я каждый день с ними разговариваю.

Она кивает. Глаза у нее осоловели. Вероятно, она тоже пьяна.

– Хотя болтать по телефону и быть рядом – разные вещи, правда?

– Да. Конечно, это совсем другое дело.

Она кивает еще раз.

– Видишь, Анна… Заметь, я не спрашиваю, что именно привело тебя на этот путь.

– Излишек веса? – говорю я. – Ранняя седина?

Я правда наклюкалась.

Она пьет вино, потом произносит:

– Агорафобия.

– Ну… – Если уж мы делимся секретами, я признаюсь. – Травма. С любым может случиться такое. – Я нервничаю. – Поэтому я впала в депрессию. Глубокую. Не хочется об этом вспоминать.

Но Джейн качает головой:

– Нет-нет, понимаю, это не мое дело. И догадываюсь, что ты не в состоянии приглашать гостей на вечеринку. Просто мне кажется, что тебе надо найти еще какие-то занятия. Помимо шахмат и черно-белых фильмов.

– И шпионажа.

– И шпионажа.

Я обдумываю предложение.

– Когда-то я занималась фотографией.

– Такое впечатление, что ты по-прежнему этим занимаешься.

Я притворно улыбаюсь:

– Вполне справедливо. Но я имею в виду фотографирование на улице. Мне это очень нравилось.

– Что-то вроде «Людей Нью-Йорка»?

– Скорее, съемка природы.

– В Нью-Йорке?

– В Новой Англии. Иногда мы туда ездили.

Джейн поворачивается к окну.

– Взгляни на это. – Она указывает на запад, и я гляжу на сочный закат. Сумерки сгущаются; здания на сияющем фоне, словно вырезанные из бумаги; невдалеке кружит птица. – Это и есть природа, верно?

– Формально – да. Какая-то ее часть. Но я имею в виду…

– Мир – прекрасное место, – настаивает Джейн, и говорит она вполне серьезно. У нее спокойный взгляд, ровный голос. Она встречается со мной глазами, долго смотрит на меня. – Не забывай об этом. – Наклонившись вперед, она вдавливает окурок в дно чашки. – И не упусти его.

Я выуживаю из кармана телефон, направляю на бокал, делаю снимок. Потом смотрю на Джейн.

– Молодец, – ворчливо произносит она.