Онлайн чтение книги Мечта Мира The World's Desire
VI. История царицы Мериамун

Реи, жрец бога Амена, начал свой рассказ нехотя и медленно, но скоро увлекся и стал рассказывать с увлечением, присущим старым людям.

— Царица прекрасна, — сказал он, — видел ли ты кого-нибудь красивее в своих странствованиях?

— Она очень хороша, — ответил Скиталец, — я желал бы, чтобы она была здорова и счастлива на троне!

— Вот об этом-то я и хочу говорить с тобой, хотя рассказ мой может стоит мне жизни! — сказал Реи. — Но легче будет на сердце, когда я скажу тебе, и может быть, ты можешь помочь и мне, и ей, когда узнаешь все! Фараон Менепта, ее супруг— сын божественного Рамзеса, вечно живущего Фараона, сына Солнца, почивающего в Озирисе.

— Он умер? — спросил Одиссей.

— Он живет вечно на лоне Озириса, — ответил жрец, — и царица Мериамун — его побочная дочь.

— Брат обвенчан с сестрой! — воскликнул с удивлением Одиссей.

— Таков обычай царственного дома со времен детей Хора. Старинный обычай! Священный обычай! — продолжал Реи. — Но женщины, которые узаконивают обычаи, часто нарушают их. Из всех женщин Мериамун выделяется своим послушанием, остается верной старым обычаям. Брат ее, Фараон Менепта, имел много сестер, но Мериамун — прекраснее всех. Она так хороша, что народ назвал ее Дитя Луны, очень умна и не знает страха. Случилось так, что она изучила, что редко бывает среди наших женщин, всю тайную мудрость нашей древней страны. За исключением царицы Тайя, никто не знает больше Мериамун, я научил ее многому…

Он помолчал немного.

— Я занимался с ней с самого детства, — продолжал он, — был ее другом и учителем, и после отца и матери она любила меня больше всех. Любит она немногих. Меньше всех привязана она была к своему царственному брату Менепта. Она бойка и жива, а он тих, и речь его медлительна. Она не знает страха, а он боится войны. С самого детства она смеялась над ним, над его речью, превосходила его всем, даже в бегах и играх, хотя это было нетрудно, так как наш божественный Фараон не отличается остроумием и догадливостью. Еще ребенком, она сожалела и завидовала, что он будет носить двойную корону Египта, будет могущественным властителем страны, тогда как она вынуждена жить в бездействии и бедности.

— Но, странно, почему из всех своих сестер он избрал именно ее? — спросил Одиссей.

— Да, странно, и произошло это удивительным образом! Божественный Рамзес пожелал женить сына. Менепта всячески противился этому, но воля отца — это воля богов. Божественный Менепта был очень искусен в одной древней египетской игре. Это игра в деревянные пешки, очень любимая в Кеми. Конечно, игра в пешки вовсе не женское дело, но Мериамун не хотела уступить своему брату и поручила мне вырезать ей из твердого кипрского дерева пешки в виде кошачьих голов.

Я вырезал их своими собственными руками, и каждый вечер она играла со мной, а я был лучшим игроком в то время.

Однажды, на закате солнца, ее брат Менепта вернулся с охоты на львов в очень дурном расположении духа, так как охота была неудачна. Он велел подать вина, выпил его у ворот дворца и стал еще мрачнее.

Направляясь в свои комнаты во дворец, Менепта шел, размахивая своим хлыстом, как вдруг обернулся и заметил Мериамун. Она сидела под большими пальмовыми деревьями и играла со мной в пешки, одетая в белую с пурпуром одежду, с золотой змейкой в темных, как ночь, волосах, прекрасная, как Гаттор, богиня любви, или сама Изида.

Я — старый человек и скажу, что не было женщины прекраснее Мериамун, и нет такой на свете, хотя наш народ толкует об удивительной красоте Чужеземной Гаттор.

Одиссей вспомнил о рассказе лоцмана, но промолчал.

— Божественный царевич Менепта увидал Мериамун, — продолжал Реи, — и подошел к нам. Ему надо было на ком-нибудь излить свой гнев. Я встал и низко поклонился ему, Мериамун небрежно откинулась на стенку кресла, грациозным движением своей нежной руки смешала деревяшки и приказала своей прислужнице, госпоже Натаска, собрать их и унести. Но глаза Натаски украдкой следили за царевичем.

— Приветствую тебя, царственная сестра! — сказал Менепта. — Что ты делаешь с этим? — он указал кончиком хлыста на деревяшки. — Это не женская игра, и эти деревяшки вовсе не сердца мужей, которыми можно играть по своему желанию. Эта игра не требует большого остроумия. Займись своим вышиванием, и это будет лучше.

— Привет тебе, царственный брат, — ответила Мериамун, — мне смешно слышать, что эта игра не требует остроумия. Твоя охота не удалась, займись же игрой, которую боги помогли тебе преодолеть!

— Это пустяки, — отвечал Менепта, бросаясь в кресло, с которого я встал, — но я хорошо играю и сумею дать тебе «храм», «жреца», пятерых лодочников и обыграю тебя. — Храм, жрец — так называются в игре деревяшки, Скиталец, — добавил Реи.

— Я принимаю вызов! — вскричала Мериамун. — Но мы будем играть три раза! Моей ставкой будет священная змейка на моем челе против твоего, царственного жреца. Кто выиграет, пусть носит то и другое!

— Нет, госпожа, — осмелился я сказать, — это слишком высокая ставка!

— Высока ставка или низка, а я согласен, — ответил Менепта. — Моя сестра слишком долго смеялась надо мной. Она увидит теперь, что вся ее женская хитрость не поможет ей превзойти меня в игре, что сын моего царственного отца, будущий Фараон, — выше всякой женщины. Я принимаю твой вызов, Мериамун!

— Хорошо, царевич, — вскричала она, — после солнечного заката ты найдешь меня в моей первой комнате. Возьми с собой писца, чтобы отмечать игру. Реи будет судьей. Но не пей вина сегодня вечером! Иначе я выиграю твою ставку!

Менепта ушел, а Мериамун громко засмеялась. Но я предвидел беду. Ставки были слишком высоки, игра слишком неожиданна. Мериамун не хотела слушать меня, она всегда была своенравна.

Солнце зашло, и два часа спустя Менепта пришел в сопровождении писца, найдя Мериамун уже готовой к игре. Перед ней на столе лежала квадратная доска. Он молча сел и спросил, кто начнет игру.

— Погоди, — возразила Мериамун, — надо приготовить ставки!

Сняв с головы царственную змейку, она распустила свои дивные волосы и передала мне свою ставку. «Если я проиграю, — заметила она, — то никогда не буду носить царственный уреус!»

— Пока я жив, ты не будешь его носить! — отвечал Менепта, снимая свой уреус и подавая мне.

Между обоими уреусами была значительная разница. На короне Мериамун была одна змея, а Менепты — двойная.

— Да, Менепта, — произнесла Мериамун, — быть может, Озирис, Бог смерти, ожидает тебя; он ведь любит великих людей. Начинай игру!

При этих зловещих словах Менепта нахмурился, но с готовностью начал игру. Мериамун играла спокойно и небрежно. Менепта выиграл первую игру и с криком «Фараон умер» сбросил пешки с доски.

— Каково я играю! — сказал он насмешливо. — Совсем по-женски: вы умеете нападать, но не защищаться.

— Не хвались, Менепта! — перебила Мериамун. — У нас две игры впереди. Я начинаю!

Вторую игру выиграла Мериамун и, крикнув «Фараон умер», сбросила пешки с доски. Менепта нахмурился, пока я устанавливал доску и пешки, а писец отмечал игру.

Очередь была за Менептой начинать третью игру.

— Клянусь священными богами, — вскричал он, — я принесу им богатые дары в знак победы над тобой!

— Клянусь священной богиней мести, — ответила Мериамун, — которой я молюсь ежедневно, я выиграю!

— Тебе бы надо клясться головой кошки, — произнес он насмешливо.

— Да, это верно, в особенности, если кошка одолжит мне свои когти. Играй же, царевич Менепта!

В конце игры, после долгой борьбы, когда Мериамун потеряла большую часть своих пешек, лицо ее вдруг озарилось радостью. Казалось, она что-то решила в своем уме.

Пока Менепта велел принести вина и пил его, она полулежала на своем резном кресле, не сводя глаз с доски, потом сделала такой удачный ход, так тонко выполнила намеченный ею план игры, что Менепта стал в тупик и проиграл. Напрасно призывал он богов и клялся соорудить небывалый по роскоши храм.

— Боги не слышат тебя! — смеялась Мериамун. Тогда он начал проклинать все и всех и пил вино.

— Глупцы ищут мудрости в вине, но только мудрецы находят ее! — продолжала она. — Смотри, царственный брат, «Фараон умер», я выиграла и побила в твоей любимой игре. Реи, слуга мой, дай мне этот уреус, не мой, нет, а двойной, который Фараон проиграл мне. Я надену его; он мой теперь, Менепта! Я победила тебя!

Мериамун встала, выпрямилась во весь рост и стояла так, освещенная светом ламп, с царственным уреусом на челе, смеясь над Менептой и протягивая ему свою маленькую руку для поцелуя. Она была так прекрасна, что Менепта перестал клясть богов и судьбу свою и удивленно смотрел на нее.

— Клянусь Пта, ты очень хороша! — вскричал он. — Я прощаю отцу его мысль сделать тебя моей супругой и царицей!

— А я никогда не прощу ему этого! — возразила Мериамун.

Но Менепта выпил слишком много вина.

— Ты будешь моей царицей, — произнес он, — и поэтому я поцелую тебя! По праву сильнейшего, я это сделаю! — и прежде чем Мериамун успела отскочить, обнял ее и поцеловал прямо в губы.

Мериамун побледнела, как мертвец. Сбоку у нее висел кинжал. Она быстро схватила его и ударила им Менепту. Если бы тот не успел отступить, то наверное был бы убит. Вместе с этим она крикнула: «Вот тебе, царевич, твой поцелуй!»

Ей удалось только проколоть его руку, и я схватил ее и удержал от вторичного удара.

— Змея! — произнес Менепта, побледнев от страха и ярости. — Я еще поцелую тебя, все равно, хочешь ли ты этого или нет! А за рану ты мне дорого заплатишь!

Она тихо засмеялась: ее гнев прошел. Я побежал за врачом, чтобы перевязать руку Менепты.

— Царственная госпожа, что ты наделала? — сказал я Мериамун, когда вернулся к ней. — Ты знаешь, что твой божественный отец предназначил обвенчать тебя с Менептой, которого ты ранила!

— Я не хочу этого, Реи! — ответила она. — Не хочу этого тупицу, который называется сыном Фараона. Кроме того, он мой сводный брат, и я не могу быть женой брата. Сама природа возмущается против этого обычая!

— Это нельзя изменить, госпожа! Таков обычай страны и царственного дома, такова воля твоего отца. Боги, твои предки, были обвенчаны, согласно этому обычаю: Изида стала супругой Озириса. Великий Аменемхат установил его и за ним все праотцы и весь их род. Подумай только, — я говорю это тебе потому, что люблю тебя, как родную дочь, — ты не можешь избежать этого, ведь ложе Фараона— это ступень к царскому трону. Ты любишь власть, а это — ворота могущества. Быть может, хозяин ворот умрет, и ты будешь одна сидеть на троне!

— Ах, Реи, ты говоришь, как советник царей! Как я ненавижу его! Ведь я могу руководить им, я знаю это! А наша игра сегодня ночью: все будущее было на этой доске. Смотри: его диадема на моем челе! Быть может, так должно быть, я отдамся ему, хотя ненавижу его. Я начну новую игру, и ставкой будет жизнь, любовь и все, что мне дорого, и выиграю… Уреус будет принадлежать мне, так же как двойная корона древнего Кеми, и я буду править страной, как Хатшепу, великая царица я сильна, а сильному боги даруют победу!

— Да — ответил я, — смотри, госпожа, чтобы боги не обратили силу твою в слабость. У тебя слишком страстная душа, а страсть в женском сердце — это дверь, в которую входит безумие. Сегодня ты ненавидишь, берегись, чтобы эта ненависть не обратилась в любовь!

— Любовь! — произнесла она насмешливо. — Мериамун не полюбит, пока не найдет человека, достойного своей любви! И тогда… Тогда любовь ее разрушит все, и горе тому, кто станет на ее пути! Прощай, Реи!

Вдруг она заговорила со мной на другом языке, которого никто не знал, кроме меня и ее, — на мертвом языке мертвого народа Страны Скал, откуда вышли наши отцы.

— Я иду, — произнесла она, и я задрожал при ее словах, потому что ни один человек не говорит на этом языке, когда у него добрые мысли на уме, — я иду просить совета у того… ты знаешь… — она дотронулась до царственного уреуса.

Я бросился к ее ногам и обнял ее колена, крича: — Дочь моя, дочь моя! Не совершай этого страшного греха! Молю тебя, за все блага мира, не буди того, кто почивает в Озирисе, не призывай к жизни то, что мертво и холодно!

Она кивнула головой и ушла…

Старый жрец побледнел, говоря это.

— Что же она задумала? — спросил Скиталец.

Реи закрыл лицо руками и некоторое время молчал.

— Да не буди и ты того, кто почивает в Озирисе, Скиталец! — произнес он, наконец. — Язык мой запечатан. Я сказал тебе более, чем надо было. Не спрашивай! Вот они идут! Пусть бог Ра и Амен пошлют им свое проклятие! Пусть Амепти поглотит их. Пусть зловещая рыба Себек вонзит в них свои зубы и пожрет их!

— За что ты проклинаешь их, Реи, и кто они такие? — спросил Одиссей. — Я слышу пение и шаги людей!

В самом деле, до них доносился топот ног и слова песни.

— Это проклятые богохульники — колдуны и рабы Апура, — сказал Реи, когда музыка и пение замерли вдали. — Их колдовство сильней нашей мудрости: их предводитель был одним из наших жрецов и изучил тайны нашей мудрости. Они ходят и поют только перед бедой. Еще до рассвета мы узнаем что-нибудь новое. Да истребят их боги! Хорошо было бы, если б царица Мериамун позволила им уйти отсюда навсегда, в пустыню, как они желают, но она хочет закалить сердце царя!