Глава 5

Онлайн чтение книги Дальше живите сами This Is Where I Leave Yoy
Глава 5

13:55


Потом все мы едем в Слепую Кишку. Так прозвали тупиковый проулок, где стоит дом моих родителей – большой белый дом, классический образчик колониальной архитектуры. Он расположен как раз в середине проулка, там, где мостовая расширяется, образуя идеальную площадку для игры в хоккей и катания на великах. На самом деле нашим тупиком заканчивается большая городская магистраль. Она называется Вест Ковингтон и тянется мимо торговых центров, скверов и парков через весь городок Элмсбрук, а потом исчезает в жилых кварталах, где после последнего поворота и становится нашей Слепой Кишкой. Когда народ объясняет, как проехать куда-нибудь в этой части города, наш дом служит знаком, что пора поворачивать назад: если вы видите большой белый особняк, значит, дальше ехать уже некуда. Именно так я и думаю, когда паркую машину перед родительским домом. Дальше ехать некуда.

Папа был одержим домом: вечно его ремонтировал и прихорашивал. Мастер на все руки, он сам пилил-строгал, сам красил и тонировал, прочищал канализацию, менял трубы и промывал из шланга внутренний дворик. Занявшись бизнесом, он скучал по физическому труду, и выходные ему были не в радость, если не удавалось “повкалывать”. Только сейчас краска на доме уже облупилась, а с оконных рам она и вовсе свисает клочьями, из-под карниза растекается уродливый коричневый подтек, голубоватая плитка на дорожке гуляет, словно зубы, которые того и гляди выпадут, а шпалеры с розами накренились, словно вот-вот рванут со старта и убегут от дома прочь. Трава на газоне, как видно, стосковалась по воде и местами побурела, но пара раскидистых бентамидий, на которые мы лазали в детстве, стоят во всей красе, и их розоватые листья густо нависают над дорожкой, прикрывая ее от дождя. Отец уходил мучительно и долго, и со всеми заботами мама забыла отменить ежегодный визит рабочих, которые чистят и наполняют бассейн, так что он сверкает теперь посреди двора неестественно синей водой. Зато вокруг него меж плиток пробивается неполотая трава. Дом похож на женщину, которая издали привлекает внимание, но, подойдя поближе, недоумеваешь: что ты в ней, собственно, нашел?

Дверь нам открывает Линда Каллен, наша соседка и ближайшая подруга матери. Она впускает нас в дом и обнимает – всех поочередно. У Линды грушевидная фигура, а в лице есть что-то от грызуна, не дикого, а книжного или мультяшного, вроде мудрой диснеевской крысы, которая сидит в кресле-качалке, нацепив на нос очки, а озвучивает ее Джуди Денч или Хелен Миррен. Добродушная, царственная, заслужившая “Оскар” крыса. Линда знает всех нас с пеленок и считает родными детьми. Ее собственный сын, Хорри, стоит чуть позади и, глядя в пол, принимает у нас верхнюю одежду.

– Привет, Джад, – говорит он мне.

– Привет, Хорри. – Я похлопываю его по спине, и он на мгновение цепенеет, но тут же, пересилив себя, произносит:

– Сочувствую. Жаль, что Морта больше нет.

– Спасибо, Хорри.

Хорри был совсем маленьким, когда его отец, Тед, напившись, умудрился утонуть в детском надувном бассейне, пока Линда ходила в магазин. Вернувшись домой, она обнаружила продрогшего рыдающего Хорри в воде вместе с мертвым отцом. Так они остались вдвоем в соседнем доме, но дневали и ночевали у нас. Хорри учился на класс старше Пола и на класс младше Венди, так что в нашу семейку он вписался вполне органично. В старших классах Хорри запал на Венди. Вообще, в нее в тот или иной момент влюблялись все парни в нашем городке, но Хорри обставил всех, поскольку был вхож в дом. С тех пор мы часто заставали их с Венди врасплох по темным углам. Ну а потом, уже на втором курсе колледжа, Хорри с кем-то подрался в баре – подробности неизвестны – и получил по башке обрубком бейсбольной биты… Сейчас ему тридцать шесть лет, он живет с матерью, не может водить машину и сосредотачивать внимание дольше, чем на пару секунд. Иногда его настигают мини-приступы: он деревенеет и теряет способность говорить. Мой отец каждый день заезжал за Хорри, и они вместе ехали в магазин, где Хорри работал подручным на складе и носил продавцам бутерброды из соседней забегаловки. Наверно, теперь его работодателем будет Пол.

Венди, даже не раздевшись, бросается обнимать Хорри, и он, уронив все плащи и куртки, обнимает ее в ответ.

– Привет, Подсолнушко.

– Хорри, – шепчет она куда-то ему в шею.

Он целует ее влажные волосы, и когда Венди отстраняется, глаза у нее красны от слез.

– Не плачь, – произносит он. Его рубашка промокла от соприкосновения с ее плащом.

– Я не плачу, – отвечает она и начинает рыдать в голос.

– Ну-ну, не надо… – Хорри нервно помаргивает и принимается подбирать упавшую одежду.


14:07


Серена, младшая дочка Венди, орет как резаная. Мы обедаем под ее нескончаемый ор, поскольку Венди установила в холле специальный монитор с динамиками и все звуки из коляски, которая стоит наверху, в спальне, доходят до нас с утроенной громкостью. Но Венди, судя по всему, даже не собирается идти наверх и утихомиривать своего младенца.

–  Мы даем ей поплакать , – провозглашает она, словно они с мужем примкнули к какому-то политическому движению или партии. Только для чего устанавливать монитор, если они все равно позволяют ей плакать? Впрочем, вслух я такие вопросы давно не задаю: себе дороже. В ответ меня смерят снисходительным взглядом, который припасен у всех родителей для всех не-родителей, чтобы напомнить, что я пока – человек неполноценный.

Орущий младенец – это еще цветочки. Вендин шестилетний сынок Райан обнаружил в гостиной пианино, которое не настраивали много десятков лет, и нещадно лупит по клавишам кулаками. Барри же счел, что теперь самое время ответить на пропущенные деловые звонки, и вышагивает взад-вперед между столовой и гостиной, громко обсуждая тонкости какой-то сделки, которая, без сомнения, еще больше увеличит его и без того абсурдно огромное состояние. Поскольку у него в ухе беспроводная гарнитура, он напоминает безумца, который беседует сам с собой.

– Японцы на это никогда не пойдут, – произносит он, мотая головой. – Мы-то готовы вложиться, но цена бумаг совершенно неприемлема.

Финансисты почему-то считают, что их работа и они сами – важнее всего и всех, поэтому окружающие просто обязаны заткнуться, пока они проводят телефонную конференцию, то есть треплются по телефону с партнерами из Дубая. Эти люди ворочают миллиардами, в сравнении с которыми дни рождения детей или смерть тестя – просто ничто. Во всяком случае, не первый пункт повестки дня. Барри бывает дома или где-то с семьей очень редко, да и тогда постоянно говорит по телефону или, насупившись, просматривает электронную почту на смартфоне и всем своим видом показывает, что дерьмо, с которым он имеет дело, в разы круче дерьма, в котором живут все окружающие. Случись ему сидеть рядом с президентом Соединенных Штатов во время ядерной бомбардировки, он все равно бы пялился в экран и, по обыкновению, хмурил брови, точно говоря: “Мои проблемы не чета вашим”. Мне – со стороны – кажется, что он не очень-то хорошо ведет себя с Венди. Едва замечает, в сущности. Вплоть до того, что она и детей, даже старшего, тяжеленного, вынуждена при необходимости поднимать сама. Ну а Венди унаследовала от нашей матушки установку: не выносить сор из избы. У нас все замечательно. Точка.

– Райан, прекрати! – рычит Барри в сторону пианино, прикрыв рукой микрофон. Не потому, что его сын раздражает всех присутствующих, и не потому, что близким покойного нужна тишина, а потому что “папочка говорит по телефону”. Райан на секунду останавливается и, похоже, всерьез обдумывает просьбу отца, но не усматривает для себя никаких выгод. Соната для фортепьяно и двух кулаков возобновляется.

– Венди! – с досадой взывает Барри. Ее имя соскакивает с губ мужа коротко, рефлекторно – значит, призыв стандартный. И сейчас, на людях, Венди его стандартно и успешно игнорирует.

Линда приготовила запеченного лосося с картофельным пюре. Она кружит вокруг стола с добавкой и, завидев опустевшую тарелку, щедро подкладывает туда новую порцию, ловко обходя Барри, который продолжает маршировать взад-вперед, чертыхаясь в телефон. Линде помогает Элис, потому что она – невестка, а не дочь усопшего и, по канону, тяжелую утрату не понесла. Барри тоже имеет право помогать, но ни за что не будет, потому что он – говнюк. Не по канону, а по жизни.

Элис и Пол давно и безуспешно пытаются завести ребенка. Она принимает таблетки для усиления фертильности и набирает из-за них лишний вес. Еще она принимает гормоны, из-за которых глаза у нее постоянно на мокром месте – по поводу все того же лишнего веса. Так, во всяком случае, насплетничала мне Венди и даже рассказала, что когда Элис полагает, что у нее овуляция, она вызывает Пола домой в обеденный перерыв и ждет его в супружеской кровати.

– Нет, ты представляешь?! – причитала Венди. – Бедный Пол должен вздрючивать член по два раза в день!

Сейчас на лице Элис – гримаса. Точнее, вымученная улыбка. Она смотрит на стоящего у пианино Райана широко открытыми, повлажневшими глазами и старается всячески показать: со мной все прекрасно, я способна умиляться чужому ребенку, хотя не способна родить собственного. Она бросает на Пола многозначительный взгляд, но тот сосредоточенно поглощает картофельное пюре и старается не смотреть ни на ближайших родственников, ни на собственную жену.

Тут внимание Райана, очевидно, переключается на что-то другое, пианино смолкает, и – ровно в тот же момент – смолкает ор младенца в динамиках. Во внезапной тишине всем становится неловко, словно до сих пор шум помогал нам спрятаться.

Сучки-сучки, сладенькие штучки,” – взвывает на всю столовую электронная музыка в стиле рэп, и Филипп торопливо лезет в нагрудный карман за мигающим телефоном.

– Все собираюсь сменить мелодию, – смущенно говорит он и со щелчком откидывает крышку. – Ау… Что? Нет-нет, удобно, самое время! – Он захлопывает телефон, смотрит на нас торжественно и произносит: – Она здесь.

Словно все мы только ее и ждали. Так кого же мы ждали? Пока мы пытаемся это вычислить, Филипп широким шагом выходит из столовой и, набрав скорость, с разбегу распахивает парадную дверь. Мы бросаемся на кухню, к полукруглому окну в эркере, откуда открывается чудный вид на окрестности. Женщина как раз вылезает с заднего сиденья “линкольна”-такси. У незнакомки нет татуировок – во всяком случае, на видимых частях тела, нет и силиконовых грудей или бедер, то есть всей той атрибутики, которая присуща девушкам Филипповой мечты. Особенно его обычно заводит упругая попка под короткой юбкой, и лучше – без трусиков. Но нам, даже издали, ясно, что эта белокурая дама с низким пучком а-ля Грейс Келли, в хорошо скроенном костюме, без нижнего белья по городу не расхаживает. Наоборот, думаю я, у нее дорогущее белье, возможно даже сексапильное, из бутиков “Виктория Сикрет” или “Ла Перла”. Она определенно привлекательна и к тому же холеная, словно отполированная до металлического, хромового блеска. Другими словами, как раз такая женщина, какую рядом с Филиппом никак не ожидаешь увидеть. Искушенная в жизни, утонченная и, насколько я могу судить, значительно старше моего братца.

– Кто это? – спрашивает мать.

– Может, это его адвокат? – предполагает Венди.

– У Филиппа есть адвокат? – удивляется Элис.

– Он иногда попадает в неприятности.

– У него сейчас неприятности?

– Не исключено.

Тут Филипп до нее добегает. Нет, они не обмениваются рукопожатием, не целуются целомудренно, как друзья. Они впиваются друг в друга жадными ртами.

– Что ж, полагаю, она не его адвокат, – произносит Элис с легкой издевкой. Вообще, с Элис не всегда понятно, что она про кого думает. Венди она точно не любит. На самом деле, она никого из нас не любит. Элис – из хорошей семьи, где родные братья и сестры и их мужья и жены чмокаются при встрече и на прощанье, поздравляют друг друга с днем рождения и очередной годовщиной свадьбы, исправно, без всякого дела звонят родителям и под конец разговора говорят “я тебя люблю” естественно, ненатужно и абсолютно искренне. Мы, Фоксманы, для нее – жестокие дикари, не способные на привязанность и не ждущие любви, инопланетяне, которые бесстыдно пялятся через кухонное окно на то, как их младший братец тискает задницу какой-то тетки.

– Я перешлю коэффициенты по мылу, – говорит Барри у нас за спиной. – Мы меняли их уже дважды.

Решив в конце концов поберечь слюну, Филипп и его таинственная гостья направляются к дому, а мы устремляемся назад – за стол. Последнее слово, как всегда, остается за Венди.

– Трахаться с собственным адвокатом! Хорошо устроился!


14:30


– Это – Трейси, – гордо объявляет Филипп, встав во главе стола. Мы как раз успели рассесться по местам, когда он, нацеловавшись и наобнимавшись, торжественно ввел ее в дом. – Моя невеста.

Мы остолбенели. Ну, челюсть, возможно, отвисла не у всех, но если невеста на добрых пятнадцать лет старше жениха, это, пожалуй, чересчур. А его даме, пусть даже хорошо сохранившейся, было явно за сорок.

– Пока мы даже не помолвлены, – нежно поправляет его Трейси. – Но собираемся.

Н-да, похоже, поправлять Филиппа ей не впервой, виден навык. И это наш Филипп, который встречается исключительно со стриптизершами, актрисами, порнозвездами, официантками, а подружки невест задирают для него юбки на автостоянке – прямо во время свадьбы… Даже одна невеста среди них попалась, что было, то было. “Я не смог удержаться, – еле шевеля разбитыми в кровь, вспухшими губами, сказал он мне тогда с больничной койки после общения с друзьями жениха. – Так получилось”. Эта коронная фраза, “так получилось”, годится на все случаи Филипповой жизни, этакая идеальная эпитафия человеку, который всегда оказывается ни в чем не повинным свидетелем собственных поступков.

– Здравствуйте, – говорит Трейси. – Сожалею, что мы знакомимся в таких печальных обстоятельствах.

Уверенно и четко, с большим достоинством. Не подхихикивает, не мнется. Филипп закидывает руку ей на плечо и довольно ухмыляется, точно всех нас заткнул за пояс. Мы молчим. Когда молчание явно затягивается, Филипп устраивает перекличку родственников.

– Это – моя сестра Венди, – произносит он.

– У вас чудный костюм, – откликается Венди.

– Спасибо, – отвечает Трейси.

– А вон тот парень, который беседует сам с собой, – это Барри, муж Венди.

Глядя на Трейси в упор, Барри произносит:

– Ну, может, и продам еще восьмушку. Не исключено. Но им понадобятся твердые гарантии. Мы это уже проходили, неоднократно.

– Барри у нас козел порядочный.

– Филипп!

– Не бойся, милая. Он нас все равно не слышит. Это – мой брат Пол и его жена Элис. Они меня не очень-то любят.

– Только потому, что ты сволочь, – говорит Пол. По-моему, это первые слова, которые он произносит после похорон. Что конкретно его взбесило, понять сложно. В нашем семействе горе напоказ не выставляют, мы наслаждаемся им скрыто, по-своему. Среди возможных побочных эффектов – хамство и раздражительность.

– Очень приятно с вами познакомиться, – говорит Элис чрезмерно приторно, пытаясь извиниться разом за Пола и за всех нас, а еще – за свои лишние килограммы и за то, что она не так элегантна и невозмутима, как Трейси. Сам ее голос – точно мольба о пощаде: Я когда-то была такой, как ты. Второй размер, идеальные волосы. Давай будем друзьями .

– А это – мой брат Джад. Вот он, если мне не изменяет память, меня любит.

– Привет, Джад.

– Привет.

– Джаду недавно наставили рога.

– Спасибо, что разъяснил, Фил, – говорю я.

– Просто чтобы потом не было недоразумений, – отзывается Филипп. – Ведь Трейси теперь – член семьи.

– Бегите, Трейси. Бегите, пока не поздно! – шутливо и слишком громко советует Элис. Ее нервная улыбка кривится длинной трещиной, еще больше раздвигая пухлые щеки, расширяется на концах и – мгновенно исчезает.

– Мы это уже проходили, – повторяет Барри. – Это непродуктивно.

– А это – моя мамочка, – произносит Филипп, разворачивая Трейси лицом к матери, которая, натянуто улыбаясь, сидит рядом с Линдой.

– Здравствуйте, Трейси. Надеюсь, вы не будете судить нас слишком строго. Все-таки сегодня тяжелый день.

– Ну что вы, миссис Фоксман. Это я должна просить прощения за то, что появилась без предупреждения, да еще в такой печальный для вас момент.

– Вот и проси, – шипит Венди.

– Венди! – одергивает ее мать.

– Он обозвал Барри.

– Прости! – говорит Филипп. – Я его давно не видел. Так что вполне возможно, хотя и маловероятно, что Барри больше не козел.

– Филипп, – строго и уверенно произносит Трейси. Видно, что Филипп у нее под контролем, как дрессированная собачка. – Филипп нервничает, – поясняет нам Трейси. – Ему сегодня непросто. Конечно, мы бы предпочли приехать сюда для знакомства с семьей при других обстоятельствах, но – поскольку я не только невеста Филиппа, но и его инструктор, – мы оба решили, что в этот непростой момент я должна быть рядом с ним.

– Поясните слово “инструктор”. – В голосе мамы появляются металлические нотки.

– Трейси – мой психотерапевт, – гордо поясняет Филипп.

– Вы спите с пациентом? – возмущается Венди.

– Как только мы осознали, что любим друг друга, я передала Филиппа моему коллеге.

– И как у вас с профессиональной этикой?

– Нам было непросто, но мы с этим справились.

– Так получилось, – одновременно произносит Филипп.

Тут на лестнице появляется малыш Коул, в одной футболке, без трусов. В руках у него старый белый ночной горшок, который пылился под раковиной с детства Филиппа.

Венди утверждает, что у Коула наступил этап “познания этого мира”, поэтому он бродит по дому, точно инопланетянин, все трогает, все изучает и постоянно что-то бормочет себе под нос. Сейчас он подходит к Барри, который наконец-то закончил беседовать по телефону и сел к столу, сует горшок ему под нос, для проверки, и объявляет:

– Папа, Тэ!

Барри озадаченно смотрит в горшок, потом на Венди. И спрашивает:

– Что ему надо? – словно увидел своего двухлетнего сына впервые.

– Тэ! – торжествующе выдыхает Коул.

Содержимое горшка и в самом деле напоминает по форме букву Т. Тут Коул победно поднимает ночную вазу над головой, все выше, выше, потом теряет равновесие и – роняет горшок на стол. Звенят бокалы, жалобно клацают ножи и вилки, Элис вскрикивает, мы с Хорри ныряем под стол, а содержимое перевернувшегося горшка приземляется на тарелку Пола. Вроде гарнира. Пол отскакивает, словно на тарелке вот-вот взорвется граната, и падает на пол, увлекая за собой Элис. На них с грохотом валятся стулья.

– Господи! Коул! – вопит Барри. – Ты обалдел?

– Не кричи на ребенка! – орет Венди.

Коул глядит на своих издерганных, никчемных родителей и внезапно разражается оглушительными рыданиями, осознанно и без всякой преамбулы. С места в карьер. Поскольку папа с мамой не расположены его утешать, я решаю, что у меня как у дяди тоже есть права и обязанности. Я беру малыша на руки, он лепечет что-то мне в шею, а его маленькая мокрая попка липнет к моему локтю.

– Ты молодец, парень! Молодец, что покакал в горшок, – подбадриваю я его. Детей ведь положено хвалить. Иначе сегодняшний эпизод кончится тем, что Коул будет до десяти лет ходить в памперсах.

– Я сдеяй Тэ, – шепчет он сквозь слезы и трется носом о мой воротник. Нет ничего слаще, чем лепет ребенка, искренний, страстный, с кучей неожиданных ошибок, точно у иммигранта. Вообще-то мне, в отличие от некоторых, большое чадолюбие не свойственно. Но Коула могу слушать хоть весь день напролет. Кстати, слушающий ребенка дядя не обязан оттирать стол от какашек.

– Умница, Коул, – говорю я, оценивающе глядя на тарелку Пола. – Хорошее получилось Тэ, ничего не скажешь.

Пол и Элис кое-как встают на ноги. Похоже, их подташнивает. К этому моменту мы все повскакали с мест и сгрудились, точно на семейном портрете – все Фоксманы минус усопший, – разглядывая еще теплую какашку на тарелке Пола. Да, что-то не верится, что мы выдержим тут вместе семь дней. Сила отталкивания велика, она расшвыряет нас, как молекулы в ходе химической реакции. Так что пока неизвестно, чем все это закончится. Понятно, что добрый фарфор какашкой не испортишь. Но нам до фарфора далеко.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Джонатан Троппер. Дальше живите сами
1 - 1 09.03.17
Глава 1 09.03.17
Глава 2 09.03.17
Глава 3 09.03.17
Глава 4 09.03.17
Глава 5 09.03.17
Глава 6 09.03.17
Глава 7 09.03.17
Глава 8 09.03.17
Глава 9 09.03.17
Глава 5

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть