Онлайн чтение книги Трое в лодке, не считая собаки Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog)
Глава XVIII

Шлюзы. — Мы с Джорджем фотографируемся. — Уоллингфорд. — Дорчестер. — Эбингдон. — Семейственный человек. — Хорошее место, где можно утонуть. — Трудный участок реки. — Развращающее влияние речного воздуха.

Рано утром мы покинули Стритли, прошли на веслах до Калэма, стали в затоне и, натянув тент, легли спать.

Река между Стритли и Уоллингфордом выдающего интереса не представляет. За Кливом у вас будет участок в шесть с половиной миль, где нет ни одного шлюза. Это, пожалуй, самый длинный свободный участок реки выше Теддингтона, и этим пользуется Оксфордский гребной клуб для своих отборочных соревнований среди восьмерок[66] …и этим пользуется Оксфордский гребной клуб для своих отборочных соревнований среди восьмерок.  — т. е. гребной клуб Оксфордского университета..

Но, как бы ни радовало такое отсутствие шлюзов человека с веслом, любителю развлечений остается об этом только жалеть.

Мне, например, шлюзы нравятся. Они приятно разнообразят скучищу гребли. Мне нравится сидеть в лодке и медленно возноситься из прохладных глубин к новым горизонтам и новым пейзажам; или погрузиться в бездну, как бы покинув мир, а потом ждать, когда заскрипят мрачные створы и полоска дневного света начнет расширяться. И вот перед вами простирается во всю гладь улыбающаяся река, и вы освобождаете свою лодчонку из недолгого плена и вновь выбираетесь на приветливый простор Темзы.

Они такие живописные, эти шлюзы! Бравый старик-сторож, веселая жена и ясноглазая дочка — как приятно перекинуться с ними парой слов![67]Вернее, было приятно. Комитет по регулированию судоходства и рыбных промыслов превратил себя в агентство по найму идиотов. Большинство новых шлюзовых смотрителей, особенно на оживленных участках реки, — легковозбудимые невротики, совершенно неподходящие для этой должности. — Примеч. автора. Здесь встречаешься с другими лодками и обмениваешься речными сплетнями. Без этих обсаженных цветами шлюзов Темза перестанет казаться страной чудес.

Разговоры о шлюзах напоминают мне о катастрофе, в которую чуть не попали мы с Джорджем однажды летом около Хэмптон-Корта.

День был чудесный, шлюз был забит, и, как водится на реке, пока мы стояли, а вода поднималась, некий хваткий фотограф нас фотографировал.

Я не сразу сообразил в чем дело, и поэтому был весьма удивлен, когда заметил, как Джордж лихорадочно поправляет брюки, ерошит волосы, залихватски сдвигает шапочку на самый затылок и затем, изобразив печально-благодушевную томность, принимает грациозную позу и пытается куда-нибудь спрятать ноги.

Сначала я подумал, что он заметил какую-нибудь знакомую девушку; я стал оглядываться, чтобы выяснить кого именно. Тут я увидел, что все вокруг одеревенели. Все застыли в таких затейливых и прихотливых позах, какие я видел только на японском веере. Девушки улыбались. О, как они были милы! А молодые люди хмурились, и лица их выражали величие и суровость.

Тут, наконец, истина постигла меня, и я испугался, что не успею. Наша лодка была впереди всех, и я рассудил, что с моей стороны испортить фотографу снимок будет просто невежливо.

Итак, я быстро повернулся лицом и занял позицию на носу, опершись на багор с небрежным изяществом, таким манером, чтобы стало понятно, какой я сильный и ловкий. Я поправил прическу, выпустил на лоб прядь и придал лицу выражение ласковой грусти с легким оттенком цинизма, что, как говорят, мне идет.

Пока мы стояли так в ожидании решительного момента, сзади раздался голос:

— Эй! Посмотрите на нос!

Я не мог оглянуться и выяснить, что там случилось, и чей это был нос, на который было нужно смотреть. Я бросил украдкой взгляд на нос Джорджа. Нос как нос (во всяком случае, исправлять там было нечего). Тогда я покосился на свой, но и там все было вроде как надо.

— Посмотрите на нос, осел вы этакий! — крикнул тот же голос, уже громче.

Затем другой подхватил:

— Вытаскивайте скорее свой нос, алё! Вы, вы, двое с собакой!

Ни Джордж, ни я оглянуться не решались. Фотограф уже взялся за крышечку, и снимок мог быть сделан в любую секунду. Это нам так орут? Ну и что там такое у нас с носами? Почему их надо вытаскивать?

Но тут завопил уже весь шлюз, и зычный глас откуда-то сзади воззвал:

— Да гляньте же на свою лодку, сэр! Эй вы, в черно-красных шапках! Быстрей, а то на снимке получатся ваши трупы!

Тогда мы оглянулись и увидели, что нос нашей лодки застрял между брусьями стенки, а вода прибывает и лодка кренится. Еще секунда, и мы опрокинемся. С быстротой молнии мы схватились за весла; мощный удар в боковину освободил лодку, а мы полетели вверх тормашками.

На этой фотографии мы с Джорджем получились плохо. Как и следовало ожидать (наверно это была судьба), фотограф пустил в ход свою чертову машину как раз в тот момент, когда мы лежали на спинах, болтая ногами как сумасшедшие, а на наших физиономиях было написано «Где мы?» и «Что случилось?».

Главным композиционным элементом на фотографии оказались, без сомнения, наши четыре ноги. Потому что больше почти ничего не было видно. Они заняли передний план целиком. За ними можно было разглядеть очертания других лодок и фрагменты окружающего пейзажа; все остальное, однако, имело такой совершенно несущественный и жалкий вид, в сравнении с нашими ногами, что пассажиры других лодок просто устыдились собственного ничтожества и карточки заказывать не стали.

Владелец одного парового баркаса, который заказал шесть штук, отменил заказ, как только увидел негатив. Он сказал, что возьмет карточки, если ему покажут где его паровой баркас. Но никто показать не смог, потому что баркас находился где-то за правой ногой Джорджа.

С этой фотографией вышло вообще много неприятностей. Фотограф считал, что мы должны взять по дюжине штук каждый, поскольку заняли девять десятых площади снимка. Но мы отказались. Мы сказали, что не прочь фотографироваться во весь рост, но предпочитаем делать это в корректной ориентации.

Уоллингфорд, который на шесть миль выше Стритли, городок очень древний; он являлся активным центром по производству английской истории. Во времена бриттов это был примитивный, вылепленный из грязи поселок; бритты жили здесь до тех пор, пока римские легионы не прогнали их и не заменили глинобитные стены мощными укреплениями, следы которых Время не смогло уничтожить до наших пор — так здорово умели строить каменщики тех древних времен.

Но Время, пусть и споткнулось о римские стены, вскоре обратило в прах самих римлян, и после них дикари-саксы дрались здесь с мамонтами-датчанами, пока не пришли норманны.

Город, укрепленный и обнесенный стенами, простоял до самой Парламентской войны, когда Фэйрфакс подверг его долгой и жестокой осаде[68] Город, укрепленный и обнесенный стенами, простоял до самой Парламентской войны, когда Фэйрфакс подверг его долгой и жестокой осаде.  — Город, а точнее собственно Уоллингфордский замок, был одним из последних трех оплотов роялистов во время гражданских войн 1642–1651 гг. английской буржуазной революции 1640–1660 гг.; в результате этих войн был казнен Карл I (см. прим. к главе VIII), отправлен в изгнание его сын Карл II, на смену монархии пришло Английское Содружество 1649–1653, затем Протекторат 1653–1659, личное правление Оливера Кромвеля. Во время Третьей гражданской, Парламентской войны 1649–1651 замок был укреплен, были установлены две тяжелые пушки. Томас Фэйрфакс, Третий Лорд Фэйрфакс Камеронский (1612–1671) подверг его осаде, которая длилась шестнадцать недель. Замок сдался и в 1562 г. был полностью разрушен по распоряжению Оливера Кромвеля.. Но город все-таки пал, и стены его были разрушены до основания.

От Уоллингфорда к Дорчестеру окрестность реки становится гористее, разнообразнее и живописнее. Дорчестер стоит в полумиле от берега. Если лодка у вас небольшая, к городку можно подобраться на веслах по Тему, но лучше все-таки причалить у Дэйского шлюза и пройтись пешком по лугам. Дорчестер — обворожительно мирный старинный городок, уютно дремлющий в безмятежности и покое.

Дорчестер, как и Уоллингфорд, был городом уже в древности; он назывался тогда Кайр Дорен, «город на воде». Позднее римляне поставили здесь огромный лагерь; окружающие укрепления видно и до сих пор как невысокие сглаженные холмы. В саксонские дни Дорчестер был столицей Уэссекса. Город этот очень древний и когда-то был велик и мощен. А теперь он стоит себе в стороне от шумного света, тихонько дремлет и видит сны.

Вокруг Клифтон-Хэмпдена — деревушка просто прелестная, старомодная, покойная, вся в изящном цвету — речной пейзаж роскошен и великолепен. Если вам придется заночевать в Клифтоне, лучше всего остановиться в «Ячменной скирде». Это, бесспорно, на реке самая чудная, самая старинная гостиница. Она стоит справа от моста, довольно далеко от деревни. Маленькие фронтончики, соломенная крыша и решетчатые окна придают ей совершенно сказочный вид, а внутри там и вовсе как «в некотором царстве, в некотором государстве».

Для героини современного романа эта гостиница место не совсем подходящее. Героиня современного романа, как правило, «царственно высока» и постоянно «выпрямляется в полный рост». В «Ячменной скирде» она бы каждый раз билась головой в потолок.

Для пьяного эта гостиница место также никуда не годное. Слишком здесь много сюрпризов в виде всяких нежданных ступенечек — то вниз из одной комнаты, то вверх в другую. Что подняться в спальню, что, поднявшись, отыскать постель — никакое из таких предприятий ему не осуществить никогда.

Наутро мы встали рано, потому что хотели попасть в Оксфорд к полудню. Просто удивительно, как рано встаешь когда ночуешь на открытом воздухе. Как-то не особо хочется полежать «еще пять минут», как обычно хочется на перине, когда лежишь завернувшись в плед на дне лодки, с саквояжем вместо подушки. Мы покончили с завтраком и прошли Клифтонский шлюз уже к половине девятого.

От Клифтона до Калэма берега тянутся плоские, нудные и неинтересные, но после Калэмского шлюза — это самый холодный и глубокий шлюз на реке — пейзаж оживляется.

В Эбингдоне река подходит прямо к улицам. Эбингдон — типичный провинциальный городок, спокойный, чрезвычайно респектабельный, чистенький и отчаянно скучный. Он гордится своей древностью, но ему вряд ли сравниться с Уоллингфордом и Дорчестером. Когда-то здесь стояло знаменитое аббатство, и теперь в том что осталось от священных стен варят горькое.

В Эбингдонской церкви Св. Николая стоит памятник Джону Блэкуоллу и его жене Джейн, которые после долгой и счастливой супружеской жизни скончались в один и тот же день, 21 августа 1625 года. А в церкви Св. Елены есть запись о мистере У. Ли, умершем в 1637 году, который «имел в жизни своей от чресл своих потомства двести без трех». Если попробовать посчитать, получится что семейство мистера Ли насчитывало сто девяносто семь человек. Мистер У. Ли (пять раз избиравшийся мэром Эбингдона) был, без сомнения, благодетелем своего поколения; но я надеюсь, что в наш перенаселенный девятнадцатый век таких осталось уже немного.

Между Эбингдоном и Ньюнэм-Кортни Темза очаровательна. В Ньюнэм-Парк побывать весьма стоит. Он открыт по вторникам и четвергам. Во дворце собрана богатая коллекция картин и редкостей, а сам парк очень красив.

Бьеф под Сэнфордской перемычкой, сразу под шлюзом, очень подходящее место для того чтобы утопиться. Подводное течение здесь просто страшное; стоит вам только туда попасть — и дело в шляпе. Здесь установлен обелиск, отмечающий место где уже утонули двое купальщиков. Ступеньки этого обелиска обычно служат трамплином для молодых людей, которые стремятся проверить, как здесь на самом деле опасно.

Иффлийский шлюз с «Мельницей», в миле от Оксфорда[69] Иффлийский шлюз с «Мельницей», в миле от Оксфорда…  — Мельница у деревни Иффли была популярным местом и особенно прославилась после пожара 1908 г., который ее полностью уничтожил., — излюбленный сюжет среди братьев по кисти, обожающих речную сцену. Реальный объект, однако, после картин вызывает значительное разочарование. Вообще, я заметил, в этом мире мало что как-то соответствует своему изображению на картинке.

Иффлийский шлюз мы прошли около половины первого и затем, приведя лодку в порядок и приготовив все к высадке, двинулись на приступ последней мили. Чтобы разобраться в этом участке реки на нем нужно родиться. Я бывал здесь порядочно, но освоиться так и не смог. Человек, способный пройти прямым курсом от Иффли до Оксфорда, вероятно, сумеет ужиться под одной крышей с женой, тещей, старшей сестрой и старой семейной служанкой его младенческих лет.

Сначала течение тащит вас к правому берегу, потом к левому, потом выносит на середину, разворачивает три раза, снова уносит вверх и заканчивает, как правило, попыткой расплющить вас о дебаркадер со студентами.

Все это, разумеется, послужило причиной того, что на протяжении данной мили мы постоянно становились поперек дороги другим лодкам, а они нам; а это, разумеется, послужило причиной того, что в ход было пущено внушительное количество ненормативной лексики.

Не знаю почему оно так, но на реке все становятся просто до крайности раздражительны. Пустяковые казусы, которые на суше проходят почти незаметно, доводят вас практически до исступления если случаются на воде. Когда Джордж с Гаррисом разыгрывают из себя ослов на суше, я снисходительно улыбаюсь. Когда они идиотничают на реке, я употребляю такие ругательства, от кровь стынет в жилах. Если наперерез моей лодке лезет другая, мне хочется схватить весло и поубивать там всех.

Тишайшие, кротчайшие на берегу люди попав в лодку становятся буйными и кровожадными. Однажды я совершал плавание с молодой леди. Это была самая ласковая и славная девушка, сама по себе, но слушать, как она выражается на реке, было просто страшно.

— Алё! Чтоб ты сдох! — вопила она, когда какой-нибудь незадачливый гребец попадался ей на пути. — Надо смотреть куда прешься!

А если парус не становился как следует, она хватала его, дергала вообще уже страшно и с возмущением объявляла:

— Нет, вот ведь гаденыш!

И тем не менее, как я уже говорил, на берегу она была мила и добросердечна.

Речной воздух оказывает развращающее влияние на характер; и это, я думаю, та причина, по которой даже грузчики с барж иной раз нагрубят друг другу, допустив выражения, о которых, не сомневаюсь, в спокойную минуту жалеют.