Онлайн чтение книги Время и снова время Time and Time Again
3

– Весть о твоей страшной утрате, Хью, меня просто сразила. – Профессор Маккласки налила чай из фарфорового чайника, памятного Стэнтону со студенческих времен. – И я подумала: раз уж нам не с кем отметить сочельник, почему бы не провести его вместе.

Стэнтон принял дымящуюся чашку, но не ответил на сопровождавшую ее теплую улыбку.

– Мне как-то все равно, профессор, – сказал он. – Для меня Рождество уже ничего не значит.

– Оно знаменует рождение Спасителя, – заметила Маккласки. – А это кое-что значит.

– Меня этот парень не спас.

– Возможно, он с тобой еще не закончил.

Стэнтон одарил ее долгим тяжелым взглядом. Конечно, уважение к ней безмерно, но всему есть предел.

– Я очень надеюсь, что не услышу совет искать утешение в религии, – пробурчал он.

– И в мыслях не было. Я не считаю, что религия должна утешать. Вот почему англиканцы не преуспели – они старались утешить. В глубине души люди хотят костра и серы. Они мечтают о жестком мстительном Боге, который повелевает и карает за непослушание. Оттого-то нынче пророк Магомет так популярен. Я сама подумывала о переходе в ислам. В Аллахе, по крайней мере, есть какой-то задор. Но, понимаешь, я не смогу отказаться от выпивки. Кстати, как насчет глотка бренди? Ты наверняка продрог.

В половине девятого утра Стэнтон хотел отказаться от спиртного, но Маккласки, не дожидаясь ответа, цапнула бутылку, стоявшую между ее распухших лодыжек. Фыркнув на устрашающую картинку циррозной печени, обязательную на этикетках алкогольной продукции, она щедро плеснула бренди в чашки.

– Когда требуется утешение, я, честно говоря, предпочитаю хряпнуть, а не молиться.

– Мне это не надо. Я выпил целое море. Не помогает.

– Но уж коль Рождество, будем здоровы! – Профессор чокнулась с чашкой Стэнтона, звучно подула на чай и, сделав добрый глоток, удовлетворенно выдохнула.

– Ладно, в чем дело-то? – спросил Стэнтон. – В письме говорилось о необходимости срочно увидеться. Что стряслось?

– Ты был в Шотландии, да? – вопросом ответила Маккласки. – Я переговорила с твоим полковником.

– Откуда ему знать, где я? Он меня выгнал взашей.

– За тобой приглядывают. Боятся, что ты начнешь балаболить о своих сногсшибательных секретных миссиях. Чтоб заработать кучу денег.

– Я не хочу кучи денег. И никогда не хотел. Пора бы уже им это усвоить. И потом, даже если придурку известно мое местонахождение, какого черта он вам рассказывает? Я-то думал, в полку исповедуют сдержанность.

– Полковник наш выпускник. Даже сейчас это кое-что значит.

Хью кивнул. Конечно, значит. Даже сейчас. В стране, разделенной всевозможными общественными барьерами – сектантскими, религиозными, расовыми, половыми и финансовыми, – старые узы не распадались. В этот особый круг входили по рождению, а мать Стэнтона работала водителем автобуса. Обучение в Кембридже на военную стипендию стало его первым знакомством с теневой деятельностью «системы однокашников», и сейчас удивлявшей.

– Ну хорошо, что вам нужно? – спросил Стэнтон. – Зачем вы меня разыскивали?

– Дойдем и до этого, Хью, дойдем. – В мягком голосе Маккласки проскользнули стальные нотки, от которых съеживались поколения студентов. – Только я сама решу, когда и как.

Стэнтон прикусил губу. Кое-что не изменится никогда. Маккласки по-прежнему профессор, а он студент. Эта иерархия нерушима, что бы ни происходило в жизни. Воспитанники Маккласки становились министрами, послами или, вот как он, увенчанными наградами вояками и прославленными авантюристами. Но стоило им оказаться в старинном кресле эпохи королевы Анны и ощутить на себе буравящий взгляд налитых кровью глаз из-под густых кустистых бровей, как они вновь превращались в восемнадцатилетних студентов. Эти брови, прозванные «кустарник Маккласки», сейчас были нелепо подведены иссиня-черной краской. «Если уж чернить брови, стоило бы маленько их проредить», – подумал Стэнтон, прихлебнув чай. Даже сквозь вкус коньяка он распознал любимый профессорский сорт. «Английский завтрак» с клубничным оттенком. Пятнадцать лет его не пил.

– Я был в горах, – уступил Стэнтон. – На дальних северо-западных вершинах. Жил в палатке над озером Лох-Мари.

– Поди, промозгло.

– Слегка.

– Бичевание вкупе с очищением, да?

– Я просто надеялся, что физические тяготы помогут отвлечься.

– Разумеется, не помогли.

– Нет.

– Блажь и дурь.

– Вероятно.

– Если уж невтерпеж, хандрить мог бы и в тепле.

– Видимо, я надеялся, что помру от голода или переохлаждения.

– Матерь божья! Серьезно? А почему просто не застрелиться?

– Самоубийство не по мне.

– А-а-а. На случай жизни после смерти. Понятно. То есть ты рассчитывал, что в борьбе со стихиями мать-природа сделает за тебя всю работу и ты с чистой совестью отправишься в небытие?

– Да, такая мысль, наверное, была.

– Но, к несчастью, ты Кремень Стэнтон. Тот, кого ничто не может убить. На камнях вдосталь съедобного лишайника. Подо льдом шныряет лосось, которого можно проткнуть острогой. Полно сучьев и вереска, чтобы построить шалаш. В колледже все смотрели твои ролики, Хью. Мы ужасно гордились тобой. Студенты вечно о тебе расспрашивают. Я рассказываю, как на лекциях ты голыми руками ловил крыс и жрал их живьем.

– Я поймал одну крысу. И уж конечно не съел. Иначе, наверное, подох бы.

– Ты обрастаешь легендами, ничего не попишешь. Кремень наперекор Крутизне . Великолепное шоу. Я скачала все выпуски. Даже внесла деньги. На благотворительность.

Стэнтон поморщился. «Кремень наперекор Крутизне» – неплохое название. Уж лучше всякой фигни типа «Человек против дикой природы». Опыт подсказывал, что человек никогда не противостоит дикой природе, поскольку той безразлично, жив он или мертв. Вступая в схватку с природой, человек всего лишь проверяет себя . Вот почему Стэнтон так озаглавил свои любительские видеоролики. Но он сделал глупость, использовав свое старое армейское прозвище. Одно дело, когда товарищи считают тебя безбашенным сукиным сыном и величают Кремнем, но под той же кличкой светиться в сети – это уже выпендреж.

– Просто чтобы выразить сочувствие и все такое, – чуть мягче сказала Маккласки. – По поводу несчастья. Хотела послать… письменные соболезнования. Ужасный случай.

Она помешивала чай, вид у нее был чрезвычайно удрученный.

– Случай? Я не считаю это случайностью, – ответил Стэнтон. – Это было убийство.

Маккласки оторвала взгляд от чашки:

– Вот как? Серьезно?

– А как еще это назвать? Женщину с двумя детьми насмерть сбивают на «зебре». И скрываются.

– Ну да, в таком ракурсе…

– Для меня это убийство. Будь моя воля, я бы вынес им смертный приговор и сам привел его в исполнение.

– А я бы стала твоим подручным, – сказала Маккласки. – Но их так и не нашли? Все четверо сгинули?

– Да. Канули в каком-нибудь наркопритоне.

Стэнтон протянул свою кружку. Маккласки плеснула ему бренди.

– Значит, ты взял и отсек свою прежнюю жизнь? – спросила она.

– Наверное, да.

– А что друзья?

– Их было немного. На моей работе без них проще.

– А родственники?

В глазах Стэнтона промелькнуло подозрение:

– Зачем вам это?

– Просто поддерживаю беседу, Хью.

– Не похоже. По-моему, вы что-то выведываете.

– В таком случае ты мог бы учтиво мне ответить, – жестко сказала Маккласки.

Поразительно, как в мгновение ока она перехватила инициативу. Стэнтону доводилось ходить на медведя, но он не мог совладать с Маккласки. Да уж, без умения строить беседу не станешь первым профессором-женщиной в Тринити-колледже.

– Я знаю, что матушка твоя скончалась, – продолжила Сэлли. – Курево, что ли?

– Да, рак легких.

– Удачно. Если уж загнуться, так от того, что доставляет удовольствие. Ты, конечно, единственный ребенок. А где отец?

– Не знаю. Мне все равно. Я никогда его не видел. Послушайте, профессор, к чему эти…

– А женины родичи? – Маккласки не давала себя сбить. – Ведь теперь они и твоя семья. Общее горе и все такое.

Стэнтон пожал плечами – мол, с вами не сладишь.

– Вы никогда не отличались тактичностью, верно? Ну хорошо. Раз вы настаиваете. Нет, я не общаюсь с родителями Кэсси. Они приверженцы нью-эйджа, по сути, хиппи. Так и не примирились с тем, что их дочь вышла за военного, тем более спецназовца, который для них всего лишь террорист в форме. Моя сетевая затея их вообще взбесила – они считали, что я подзуживаю хулиганье убивать редких животных. Я никогда им не нравился, со смертью Кэсси ничего не изменилось. Мы не виделись с похорон.

– Превосходно.

– Что – превосходно? К чему все это, профессор?

– Всему свое время, Хью, – сказала Маккласки. – Погода скверная, у нас впереди целый день. Где ты вообще обитаешь? Дома тебя не было, но ты не мог провести три месяца на Лох-Мари. Даже ты не пережил бы морозов, какие ударили в прошлом ноябре.

– Туда-сюда мотаюсь, – ответил Стэнтон. – Гостиницы, общаги. Только чтоб поспать. В дороге легче скоротать время.

– Скоротать до чего?

– До смерти, надо думать.

– Выходит, ты просто сдаешь позиции?

– Какие позиции? Мир-бардак мне не интересен. И я сам себе тоже.

– А что сказала бы Кэсси?

– Кэсси ничего не скажет. Она умерла.

– Но ты же солдат, Хью. Даже если тебя вышибли. Хорошие солдаты не сдаются.

Стэнтон усмехнулся. Нынче такие сентенции услышишь не часто. Даже в армии старомодные понятия храбрости и чести вызывали большое подозрение. Как недостаточно «емкие».

В дверь постучали. Прибыл завтрак.

– Все путем, Сэлли, – сказал рассыльный, когда профессор расписалась в квитанции. – Отдыхайте, Сэл.

Стэнтон никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл Маккласки по имени, да еще в уменьшительной форме.

– Ну да, я Сэл. – Профессор закрыла дверь за рассыльным. – Новая культурная уравниловка не делает исключений. Самое смешное, что сколько бы люди ни называли друг друга по имени, все равно богатые богатеют, бедные нищают и всем на всех наплевать. Разве жизнь не прекрасна?

– Послушайте, профессор. – Стэнтон принял тарелку с жареной едой. – Может, все-таки объясните, зачем вы меня позвали?

– Я попробую, Хью, но сейчас ты сам поймешь, что это совсем не просто.

– Попытайтесь.

Маккласки принялась уплетать яичницу с беконом, которую, к отвращению Стэнтона, полила медом.

– Я знала, что с этим будет нелегко, – с набитым ртом проговорила она. – Давай начнем вот с чего. Если бы ты мог изменить один исторический факт… Если б появилась возможность перенестись в прошлое и в определенном месте, в определенное время что-то одно изменить, куда бы ты отправился? Что бы ты сделал?

– Профессор, вы прекрасно знаете, что я…

– Хью, я о другом. Ты не можешь вернуться в Кэмден и удержать жену и детей на тротуаре. Я хочу услышать не субъективный, а объективный ответ. Речь не о тебе и твоей личной трагедии. Я говорю о всех нас и глобальной трагедии. О человечестве.

– Да пошло оно, человечество. Наша вонючая кучка протянет еще поколение-другое. И поделом. Без нас вселенная будет лучше.

– Разве мы такие уж неисправимые? – спросила Маккласки.

– А разве нет?

– Конечно нет. Те, кто производит на свет Шекспира и Моцарта, небезнадежны. Мы просто сбились с пути, вот и все. Но если б нам дали шанс исправиться? Всего один шанс. Сделать один ход в великой исторической игре. Что бы ты выбрал? Что, на твой взгляд, стало величайшей ошибкой в мировой истории и, самое главное, какой твой единственный поступок смог бы ее предотвратить?

– Вся человеческая история – страшное бедствие, – не сдавался Стэнтон. – Если хотите ее исправить, отправляйтесь на двести тысяч лет назад и пристрелите обезьяну, которая первой попыталась выпрямиться и ходить на двух ногах.

– Не пройдет. Словоблудие не принимается. Я хочу получить настоящий ответ, подкрепленный фактами.

– Скучаете по студентам, профессор? – спросил Стэнтон. – Праздник не в праздник без ваших «Что, если бы»?

– Если угодно.

– Не угодно. Я не расположен к игрищам, честно.

– Ты вообще ни к чему не расположен. Сам сказал, что просто коротаешь время до смерти и других дел у тебя нет. Однако завтра Рождество, а на улице минус десять. Так поблажь мне. Позавтракай. Прими еще коньячку и окажи услугу старой одинокой карге, размечтавшейся о компании. Она знала, что ты свободен. Ведь ты одинок больше, чем она сама.

Стэнтон посмотрел в окно. Надвигался буран. Перспектива сочельника в дешевой гостинице казалась малопривлекательной даже тому, кто не особо стремился жить. А в теплой гостиной было полно уютных вещиц, появившихся на свет еще до рождения Стэнтона, Кэсси и их детей. Книги, картины, антиквариат. Стэнтон прикрыл глаза и отхлебнул чаю с коньяком. Похоже, он уже слегка захмелел. Такого приятного легкого кайфа не было с тех пор, как…

Стэнтон стряхнул задумчивость и сфокусировался на собеседнице.

– Ладно, профессор, – согласился он. – По случаю Рождества.

– Значит, играем! – Маккласки потерла руки с испятнанными никотином пальцами. – Давай, постарайся. В чем самая крупная ошибка человечества? Что стало его самой большой бедой?

Словно по заказу, в окно ударил ледяной шквал, грозя высадить стекло. Градины размером с мраморный шарик колотили по раме, предусмотрительно укрепленной на случай участившейся непогоды.

– Ну вот вам и ответ, – кивнул на окно Стэнтон. – Изменение климата. Весьма заметное, верно? Землетрясения, цунами, засухи, наводнения, торнадо, маленькие ледниковые периоды. Гольфстрим смещается, и в один чудесный день Восточный Сассекс превратится в Северную Канаду. Еще пара неурожайных лет – и весь мир окажется на грани голода.

– Изменение климата – это следствие , Хью, – решительно возразила Маккласки. – Результат глобального потепления, которое тоже есть следствие. В частности, сжигания углерода, благодаря которому движется автомобиль. Ты отменишь изобретение машин?

– Только не я, профессор. Я, знаете ли, автомобильный фанат. По-моему, ради идеально отлаженного двигателя вполне можно пожертвовать парочкой айсбергов.

– Тогда долой центральное отопление? Заморозку продуктов? Инкубаторы для недоношенных? Лифты для инвалидов? Мы не расцениваем все эти штуки как бедствие, верно? Но все они вносят свой вклад в глобальное потепление. Отменяем их?

Стэнтон почувствовал себя студентом, которого препод кладет на обе лопатки.

– Тут вопрос степени, верно? – Он пытался отстоять свою версию. – Конечно, выгоды бесспорны, но остается фактом, что со времени промышленной революции…

– Ты считаешь ее бедствием? – радостно перебила Маккласки. – И хотел бы предотвратить? Событие, которое наделило миллиарды людей здоровьем и достатком? Дешевая еда, дешевая одежда, дешевая энергия. Целые народы получили удобства, какие прежде не снились и королям. Промышленная революция – не единичное событие, но результат бесчисленных научных и технологических прорывов. Началом ее послужило не что-то одно, даже не изобретение прядильной машины, как некогда учили в школе. А я разрешаю тебе изменить только одну вещь. Так что извини, Хью, промашка. Придется сделать еще попытку.

Впервые за полгода с лишним Стэнтон чуть не рассмеялся. Странное чувство. Однако внутри чуть отпустило.

– Ладно, профессор, выкладывайте.

– Что выкладывать?

– Ясно же, что у вас есть ответ. Вы просто хотите погонять меня, прежде чем выдать свой вариант. Как в студенческие времена. Я могу назвать что угодно. Изобретение пороха. Расщепление атома. Экспорт оспы в Новый Свет и импорт сифилиса. Водопровод, который сами же римляне загубили свинцовыми трубами. Вы все отметете, потому что знаете, чем дело кончится.

Маккласки осушила чашку и вновь плеснула себе коньяку.

– Ты прав и не прав, Хью, – сказала она. – Да, у меня есть ответ, но я, конечно, не знаю, чем дело кончится, этого не знает никто на свете. Однако я знаю, где все началось. Вообще-то в этой самой комнате. Возможно, в этих самых креслах. Двести девяносто семь лет назад.

Стэнтон подсчитал в уме:

– В 1727 году?

– Именно в 1727-м.

Маккласки отодвинула тарелку с недоеденной яичницей и положила ноги в кроссовках на маленький пуфик. Потом достала старую, хорошо обкуренную трубку и пальцами в бурых пятнах набила ее табаком, который россыпью держала в кармане шинели.

– Ничего, если я покурю, пока ты еще ешь? Да, нарушение правил, запрещающих курение ближе пятидесяти метров от человека или здания. Но что толку быть главой колледжа, если не можешь главенствовать в собственной гостиной?

– Я не против, – сказал Стэнтон. – Я дважды бывал на Ближнем Востоке, там курили все, включая меня.

– Уж я-то знаю, что для доброй истории нужна трубка.

– Вы собираетесь поведать историю?

– Первую половину, Хью. Вторая еще не написана.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Бен Элтон. Время и снова время
1 - 1 06.12.16
1 - 2 06.12.16
Историческая справка 06.12.16
1 06.12.16
2 06.12.16
3 06.12.16
4 06.12.16
5 06.12.16
6 06.12.16
7 06.12.16
8 06.12.16
9 06.12.16
10 06.12.16
11 06.12.16

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть