Онлайн чтение книги Время для Звезд Time for the Stars
Глава 1. Фонд Далеких Перспектив

Если верить биографиям, в земном пути избранников Судьбы все спланировано с самого начала. Наполеон уже босоногим корсиканским мальчишкой прикидывал, как он будет править Францией, примерно то же самое происходило и с Александром Великим, а Эйнштейн, так тот прямо в колыбели бормотал свои уравнения.

Может, так и есть. Что касается меня, я просто жил себе потихоньку. Когда-то давно я видел в одной старой книге, принадлежавшей моему дедушке Лукасу, карикатуру, на которой был нарисован человек в вечернем костюме, прыгающий с лыжного трамплина. С видом потрясенным и неверящим он произносил: «И как это меня сюда занесло?»

Очень хорошо понимаю его ощущения. И как это меня сюда занесло? Меня и рожать-то даже не собирались. Не облагаемая налогом квота для нашей семьи была трое детей, а тут появился такой роскошный подарочек, состоявший из моего брата Пэта и меня. Мы были огромным сюрпризом для всех, а особенно – для моих родителей, моих трех сестер и налоговых инспекторов. Не помню, чтобы я сам тогда удивлялся, но самые первые воспоминания связаны у меня со смутным ощущением, что мое существование не вызывает особого восторга, хотя, если говорить правду, отец, мать, Вера, Надежда и Любовь относились к нам вполне прилично.

Вполне возможно, отец не лучшим образом повел себя в сложившихся, чрезвычайных обстоятельствах. Многие семьи получали дополнительную квоту или договорившись с какой-нибудь другой семьей, или как там еще, особенно в тех случаях, когда не облагаемый предел был исчерпан сплошными мальчиками или сплошными девочками. Но отец был не таким, он был упрямым. Он считал этот закон неконституционным, несправедливым, дискриминационным, противным общественной морали, а также воле божьей. Он перечислял вам список разных великих, бывших младшими детьми в своих семьях, начиная с Бенджамена Франклина и кончая первым губернатором Плутона, а затем требовал ответить ему на простой вопрос – где было бы человечество сейчас, если бы не они? – после чего маме приходилось его успокаивать.

Возможно, отец и был прав, ведь он был знатоком почти во всем, даже в своей профессии, которой являлась микромеханика, а особенно – в области истории. Он хотел назвать нас в честь двух величайших, по его мнению, героев американской истории, а мама – в честь своих любимых художников. Вот таким-то образом я и оказался Томасом Пейном Леонардо да Винчи Бартлетом, а мой братец – Пэтриком Генри Микельанджело Бартлетом. Отец звал нас Томом и Пэтом, мама – Лео и Майклом, а сестрицы – Ненужным и Вдвойне Ненужным. Победил, будучи самым упрямым, отец.

А упрямым папа был. Он мог заплатить ежегодный подушный налог за нас, лишних, подать заявление на квартиру для семерых и смириться перед неизбежным. После этого он мог подать заявление с просьбой о пересмотре для нашей семьи лимита. Вместо всего этого он каждый год требовал освобождения нас, близнецов, от налога, что каждый раз кончалось одинаково – он платил наш подушный налог чеком со штампом «ОПЛАЧЕНО БЕЗ СОГЛАСИЯ», а мы семеро продолжали жить в квартире для пятерых. Когда мы с Пэтом были маленькими, мы спали в самодельных колыбелях в ванной, что не представляло особых удобств для остальных членов семьи. Когда мы подросли, мы спали на кушетке в гостиной, что было неудобно для всех, особенно для наших сестриц, считавших, что такое положение сильно портит их жизнь.

Папа мог разрешить все эти проблемы, подав заявление на эмиграцию нашей семьи на Марс, Венеру или спутники Юпитера; время от времени он поднимал этот вопрос. Однако вопрос этот был тем единственным, что вызывало в маме упрямство даже большее, чем у него. Не знаю уж, что именно так пугало ее в перспективе космического полета. Она просто плотно сжимала губы и не отвечала ни слова. Папа говорил, что при эмиграции предпочтение оказывают как раз большим семьям и что подушный налог как раз и предназначен для субсидирования внеземных колоний, и почему бы тогда не попользоваться теми деньгами, которые у нас отняли? Не говоря уж о том, что дети смогут расти на свободе, не стукаясь все время друг о друга там, где за спиной каждого настоящего работника не стоит по бюрократу, только и мечтающему изобрести еще какие-нибудь правила и ограничения. Ну почему, ответь ты мне, почему? Мама так и не ответила, а мы так и не эмигрировали.

Нам всегда не хватало денег. Два лишних рта, лишние налоги и отсутствие пособий на двоих детей – в результате всего этого закон о стабилизации семейного дохода «сидел» на нашей семье так же плохо, как одежки, которые мама перешивала нам из отцовского старья. Очень редко мы могли позволить себе заказать обед на дом по телефону, как это делали другие. Папа даже приносил домой несъеденные остатки своего обеда с работы. Мама снова пошла работать, как только мы, близнецы, стали ходить в детский сад, однако единственным нашим домашние роботом была допотопная модель «Мамин помощник» фирмы Моррис Гараж. Эта штука ежесекундно пережигала пробки, и программирование ее занимало почти столько же времени, сколько потребовалось бы, чтобы сделать все вручную. Мы с Пэтом близко познакомились с моющими средствами и грязной водой, по крайней мере я – познакомился. Пэт обычно настаивал на стерилизации посуды, или у него был содран палец, или с ним случалось что-нибудь еще.

Папа часто говорил о скрытых преимуществах бедной жизни – о науке надеяться только на себя, о закаливании характера и обо всем прочем. К тому времени как я стал достаточно взрослым, чтобы понимать эти разговоры, я стал достаточно взрослым, чтобы хотеть, чтобы эти преимущества не были столь неощутимыми. Однако, если подумать теперь, он, возможно, и был кое в чем прав. Жила наша семья весело. Мы с Пэтом держали на кухне хомяков, и мама никогда не возражала. Когда мы превратили ванную комнату в химическую лабораторию, девицы поначалу отнеслись к этому неприязненно, однако, когда отец хотел нам помешать, они уговорили его не делать этого и стали развешивать белье где-то в другом месте, а позднее, когда мы вылили кислоту в раковину и испортили канализацию, мать защищала нас от управдома. Только однажды мама была против нашей затеи – это случилось, когда ее брат, дядя Стив, вернулся с Марса и подарил нам несколько канальных червей, которых мы решили разводить на продажу. А когда папа, принимая душ, наступил на одного их них (так как мы не обсудили с отцом своих планов), она заставила нас сдать их в зоопарк, кроме того, на которого папа наступил – от него уже было мало толку. Вскоре после этого мы сбежали из дому, чтобы записаться в Космическую Морскую Пехоту – дядя Стив был сержантом-баллистиком – и когда прибавить себе лет не вышло и нас отправили домой, мама не только не ругалась, но, как выяснилось, все это время, пока нас не было, она кормила наших змей и шелковичных червей.

Да, я думаю, что мы были счастливы. Но тогда нам так не казалось. Мы с Пэтом были очень близки и все делали вместе, но мне бы хотелось сказать вот что: быть близнецами – это не идиллия Дамона и Финтия[1]Дамон и Финтийгреческие философы, неразлучные друзья, жившие в IV в. до н.э. в период царствования Дионисия II Сиракузского. Один из них, не раздумывая, согласился принять смерть за другого, после чего растроганный император помиловал их обоих., которую вам внушают сентиментальные писатели. Тебя сближает с другим человеком то, что ты родился вместе с ним, жил с ним в одной комнате, ел с ним, играл с ним, работал с ним и, судя по собственным воспоминаниям или воспоминаниям других, никогда ничего не делал без него. Все это сближает, делает вас почти незаменимыми друг для друга, но это совсем не значит, что вы любите этого человека.

Я хочу сказать все это, потому что с тех пор, как близнецы стали вдруг такими важными особами, о них успели наговорить уйму всякой ерунды. Я – это я; я – не мой брат Пэт. Я всегда могу различить нас, даже если другие на это не способны. Он – правша, я – левша. И с моей точки зрения, я тот человек, который почти всегда получает меньший кусок пирога. Я помню случаи, когда Пэт, ловко извернувшись, получал оба куска. Я не выражаюсь образно, а говорю об обычном глазированном торте, и о том, как брат всех обманул и вдобавок к своему получил мой кусок, заставив родителей думать, что он – это мы оба; а все мои протесты были бесполезны. Десерт, если тебе восемь лет, может быть самым торжественным событием дня, а нам как раз было по восемь.

Я не жалуюсь… хотя даже теперь, после всех прожитых лет и пройденных миль, я ощущаю комок гнева в горле при воспоминании о том, как был наказан: отец и мать решили, что именно я хочу выцыганить две порции десерта. Я не жалуюсь, я просто пытаюсь рассказать правду. Доктор Деверо сказал, чтобы я написал об этом и начал с того, что значит – быть близнецами. Ведь вы же не близнец, не правда ли? Может, вы и близнец, но сорок четыре против одного – что нет. Даже не разнояйцовый, в то время, как мы с Пэтом однояйцовые, что встречается еще в четыре раза реже.

Говорят, что один из близнецов всегда несколько отсталый – я лично так не думаю. Мы с Пэтом всегда были похожи так же, как два ботинка одной пары. Иногда, когда мы отличались друг от друга, я оказывался на четверть дюйма выше и на фунт тяжелее; затем мы уравнивались. В школе мы получали одинаково хорошие оценки, у нас одновременно резались зубы. Что у него было – так это хватка, не в пример моей, что психологи называют «очередностью клева». Но все это было неуловимо настолько, что различить было невозможно, а со стороны так и вовсе не было заметно. Насколько я помню, началось это с пустого места, однако развилось в схему поведения, поломать которую не смог бы ни один из нас, как бы ему этого не хотелось.

Может, если бы акушерка первым приняла меня, когда мы родились, именно я бы и получал больший кусок. А может быть, она как раз меня первым и приняла, – я же не знаю, как все это началось.

Только не думайте, что быть близнецом, который всегда получает меньший кусок, очень плохо. Чаще всего это хорошо. Ты попадаешь в незнакомую толпу, где чувствуешь себя робко и неуверенно, и вот, на расстоянии в пару футов от тебя появляется твой близнец, и ты больше не одинок. Или ты получил от кого-то удар в челюсть, а, пока у тебя все плывет перед глазами, твой близнец ударил его, и победа на вашей стороне. Ты провалился на экзамене, и твой близнец провалил его с таким же треском, так что опять ты не один. Но не думайте, что быть близнецом – это значит иметь очень близкого и верного друга. Это совершенно не так и, в то же время – это нечто большее. Впервые мы с Пэтом столкнулись с Фондом Далеких Перспектив, когда этот самый мистер Гикинг заявился к нам домой. Мне он не понравился. Папа тоже его невзлюбил и даже хотел выставить из дома, однако тот уже уселся за столом с чашкой кофе в руке, так как у матери представления о гостеприимстве были самые что ни на есть твердые.

Таким образом этому типу Гикингу и было дозволено изложить, что же именно привело его к нам. Он был, по его словам, разъездным агентом «Генетических исследований».

– Это что еще такое? – резко спросил отец.

– «Генетические исследования» – это научное агентство, мистер Бартлет. Настоящий проект состоит в сборе данных о близнецах. Ведется эта работа в интересах общества, и мы надеемся на Ваше сотрудничество.

Папа набрал в легкие побольше воздуха и влез на воображаемую трибуну, которая у него всегда была наготове.

– Снова это правительство сует всюду свой нос. Я – добропорядочный гражданин: я плачу по счетам и содержу свою семью. Мои ребята ничем не отличаются от любых других. Я невыносимо устал от того, как к ним относится правительство. И я не намерен позволить дергать их, колоть и по-всякому исследовать для того только, чтобы доставить удовольствие какому-то там бюрократу. Мы хотим только одного – чтобы нас оставили в покое и чтобы это самое правительство согласилось с очевидным фактом, – мои ребята имеют не меньшее право дышать воздухом и занимать свое место под солнцем, чем кто-либо другой.

Отец не был невежественным человеком, просто во всем, что касалось нас с Пэтом, у него срабатывала автоматическая реакция, подобная рычанию собаки, которую часто пинают. Мистер Гикинг попытался было успокоить его, но не тут-то было. Если отец заводил свою пластинку, прервать его было невозможно.

– И передайте этому своему Департаменту Контроля Народонаселения, что я не собираюсь иметь ничего общего с их «генетическими исследованиями». Что они хотят выяснить? Вероятно, как предотвратить рождение близнецов. А что плохого в близнецах? Вот что было бы с Римом без Ромула и Рема?[2]Ромул и Рем – братья, согласно легенде, переданной Титом Ливием, основавшие в 753 г. до н. э. Рим/ Ответьте мне! Мистер, да знаете ли Вы, сколько…

– Пожалуйста, мистер Бартлет, поймите, я не связан с правительством.

– Э? А что же Вы сразу не сказали? Кто же вас тогда прислал?

– «Генетические исследования» – это агентство Фонда Далеких Перспектив.

Тут я почувствовал, что у Пэта неожиданно возник интерес к происходящему. Конечно, о Фонде Далеких Перспектив слышали все, но вышло так, что мы с Пэтом как раз только что сделали курсовую работу по некоммерческим корпорациям, причем использовали Фонд в качестве типичного примера. Нас заинтересовали цели Фонда Далеких Перспектив. На его гербе были слова «Хлеб, пущенный по воде», а на первой странице устава – «На благо наших потомков». Дальше в уставе было напущено море юридического тумана, который управляющие Фонда понимали как указание тратить деньги только на то, на что ни правительство, ни какие-нибудь другие корпорации своих средств расходовать не станут. Того, чтобы предложенный проект был интересен с научной точки зрения и благотворен с социальной, было недостаточно; он должен был быть настолько дорогостоящим, чтобы никто за него не взялся, а возможные его результаты должны были сказаться в столь отдаленном будущем, что оправдать его в глазах налогоплательщиков или держателей акций не было бы ни малейшей возможности. Чтобы заставить управляющих Ф.Д.П. загореться энтузиазмом, вы должны были предложить нечто такое, что будет стоить миллиард или больше и, скорее всего, не даст ощутимых результатов в течение десяти поколений, если вообще когда-нибудь их даст… что-нибудь типа проекта управления погодой (этим они уже занимались) или проблемы, куда девается ваш кулак, когда вы разжимаете руку.

Самое смешное – что хлеб, пущенный по воде, действительно возвращается сторицей; на самых сомнительных проектах Ф.Д.П. заработал прямо-таки непристойные суммы денег – я имею в виду непристойные для некоммерческой организации, каковой он и являлся. Вот взять хотя бы проблему космических путешествий – пару сотен лет тому назад эта проблема казалась прямо-таки нарочно придуманной для Ф.Д.П.: дело было фантастически дорогим и не обещало в обозримом будущем никаких результатов, идущих в какое бы то ни было сравнение с капиталовложениями. Одно время некоторые правительства занимались этим, имея в виду военное применение, но Бейрутский Договор 1980 года покончил даже с такими работами.

Именно тогда Фонд Далеких Перспектив вышел на сцену и начал радостно транжирить деньги. Как раз в это время корпорация к своему ужасу заработала несколько миллиардов на масс-конвертере Толмсона, намереваясь первоначально потратить не меньше столетия на одни только первоначальные исследования. Так как они не могли раздать дивиденды (ввиду отсутствия акционеров), им надо было каким-нибудь образом избавиться от всех этих денег; космические путешествия представлялись вполне подходящей дырой, куда их можно было запихнуть.

О том, что из этого вышло, знают даже дети: факел Ортеги сделал полеты в пределах Солнечной системы дешевыми, быстрыми и простыми: односторонне проницаемый энергетический экран сделал внеземную колонизацию осуществимой и практически выгодной; Ф.Д.П. просто не мог тратить деньги с такой скоростью, с какой они поступали.

Конечно, в тот вечер я об этом не думал; просто так уж вышло, что мы с Пэтом знали про Ф.Д.П. несколько больше, чем большинство старшеклассников… видимо, больше, чем знал наш отец, так как он фыркнул и ответил:

– Как ты говоришь, «Фонд Далеких Перспектив»? Уж лучше бы ты был от правительства. Если бы такие загребущие организации облагались как следует налогами, государству не приходилось бы драть со своих граждан эту подушную подать.

А вот это не было правдой, не было «аналитической зависимостью», как выражались в «Началах Математической Эмпирики». Мистер Мак Кифи велел нам оценить влияние – если такое вообще имеется – Ф.Д.П. на экспоненциальную кривую роста технологии. Так, или я провалил курсовую работу, или именно Ф.Д.П. не дал этой кривой пойти на спад в начале XXI века – я хочу сказать, что «культурное наследие», запасы знаний и богатств, не дающие нам превратиться в дикарей, – все это сильно выросло из-за того, что такие некоммерческие исследовательские организации были освобождены от налогов. И я не высосал эту информацию из пальца – есть цифры, подтверждающие это. Что произошло бы, если бы старейшины племени заставили бы Уга охотиться вместе с остальными, вместо того, чтобы оставаться дома и изобретать первое колесо, пока мысль о нем еще ярко горела в его голове? Мистер Гикинг ответил:

– Мистер Бартлет, я не могу обсуждать преимущества и недостатки такого положения вещей. Я всего лишь служащий.

– И вот я-то как раз и плачу Вам жалование. Помимо своего желания и косвенно, но тем не менее плачу.

Мне хотелось ввязаться в этот спор, однако я чувствовал, что Пэт что-то задумал. Впрочем, это не имело значения; мистер Гикинг пожал плечами и сказал:

– Ну, если так, то спасибо Вам за гостеприимство. Просто пришел я сюда только затем, чтобы попросить Ваших двойняшек пройти несколько тестов и ответить на несколько вопросов. Тесты безвредны, а все результаты будут сохранены в тайне.

– А что вы пытаетесь выяснить?

Думаю, что мистер Гикинг не покривил душой, когда ответил:

– Этого я не знаю. Я всего лишь разъездной агент, я не руковожу этим проектом.

Вот тут-то и вступил Пэт.

– Не понимаю, папа, почему бы и нет? Мистер Гикинг, тесты у Вас в портфеле?

– Патрик…

– Папа, ничего страшного тут нет. Так какие там тесты, мистер Гикинг?

– Ну, это делается не совсем так. Наш проект разрабатывается в одной из контор, находящихся в здании Транс-Лунарной компании. Прохождение тестов занимает примерно полдня.

– Так, это значит на другой конец города и полдня там… а сколько вы платите?

– Что? Мы просим испытуемых пожертвовать своим временем в интересах науки.

Пэт покачал головой.

– Тогда извините, мистер Гикинг, сейчас у нас экзаменационная неделя… к тому же нам с братом приходится подрабатывать в школе.

Я молчал. Экзамены у нас уже окончились, остался только «исторический анализ», краткий курс без математики, только немного статистики и псевдопространственного счисления, а школьная химическая лаборатория, в которой мы подрабатывали, на время экзаменов была закрыта. Я уверен, отец не знал всего этого, иначе он мгновенно вмешался бы. Он всегда готов по малейшему поводу напялить тогу римского судьи.

Пэт встал, и я вслед за ним. Мистер Гикинг продолжал сидеть.

– Но можно и договориться, – ровным голосом произнес он.

Пэт запросил у него столько же, сколько мы зарабатывали мытьем посуды в лаборатории за месяц, – и это за один вечер работы, а затем содрал еще и добавку, когда выяснилось, что нам придется проходить тесты вместе (будто мы поступили бы как-нибудь по-другому!). Мистер Гикинг заплатил без малейших колебаний, наличными, вперед.