Онлайн чтение книги Титус Гроун Titus Groan
ЧЕЛОВЕК В ОКНЕ

В тот самый день, когда госпожа Гертруда подарила мужу наследника, дочь их, Фуксия, стояла задумчиво у окна своей спальни. Девочка плакала, отчаянно кусая губы. Нянюшка Слэгг, встревоженная донельзя – нянька просто не понимала причин расстройства воспитанницы – суетилась вокруг девочки, тщетно пытаясь успокоить ее. Нянюшка была настолько растеряна, что даже не пыталась обнять Фуксию, как это происходило в подобных случаях раньше. И Фуксия продолжала плакать, глядя на мрачную громаду горы Горменгаст, а нянька, то и дело всплескивая руками, кудахтала: «Ну что же стряслось с тобой, кровиночка моя? Не тужи, сердешная – не надо расстраиваться! Ну почему ты не хочешь поделиться со мной своим горем? Деточка – скажи, скажи, легче на душе станет!»

Но слезы продолжали струиться по щекам юной герцогини – она только еще сильнее расстраивалась, слыша унылое бормотание няньки.

Наконец старуха, поняв, что успокоить воспитанницу все равно не сможет, выпорхнула из комнаты, пообещав на прощание принести девочке пирожок.

Фуксия же, дождавшись, пока шаги нянюшки затихнут в переходах, со всех ног бросилась на улицу. Она летела, не разбирая дороги – люди бросались в стороны, стремясь избежать столкновения. Фуксия и сама не помнила, как оказалась на улице. Опомнилась она тогда, когда бежала через сад. Там тоже было одно из ее укромных местечек – где кончались клумбы с цветами – творения Пентекоста – затем начинались заросли папоротников, а дальше – небольшое озерцо. Здесь всегда стояла тишина – даже птицы не резвились в ветвях, что окаймляли озеро.

Фуксия бросилась на землю и заплакала. «Ненавижу! Ненавижу все! – сотрясалась от рыданий девочка. – Всех ненавижу! Надоели все! Весь мир!»

Однако вскоре рыдания прекратились – горло чесалось, глаза распухли. Фуксия села и, глядя в воду, сказала, как бы размышляя: «Вот вырасту и буду жить одна! Всегда одна! В каком-нибудь уединенном доме в лесу… Или даже внутри дерева…»

Сорвав травинку, девочка принялась ее пережевывать.

– Конечно, когда я буду жить одна, кто-нибудь доберется до моего места. Может быть, этот кто-то будет даже из другого мира. Не из этого! Придет кто-нибудь даже из другого мира. Из нового мира. Не из этого! Придет кто-нибудь… не такой, как они все. Он сразу влюбится в меня, потому что я всегда одна, я не такая, как они все… Этому человеку будет хорошо со мной, потому что у меня есть главное качество – гордость!

Но тут же слезы снова хлынули из глаз девочки.

– Он… он будет высоким, выше Флея… Сильный как лев и с гривой желтоватых волос – тоже как у льва… Только его волосы будут вьющимися. Он будет большим и сильным человеком, умным – намного умнее доктора. Он будет одет в черный камзол, так что моя одежда будет казаться очень яркой. Он вот так подойдет… И скажет: «Леди Фуксия!» А я ему: «А в чем, собственно, дело?»

Дочь герцога шмыгнула носом и уставилась, пригорюнившись, на водную гладь.

Фуксии показалось, что по поверхности озера пошла рябь – возможно, вода понимает ее.

В то самое время, пока девочка мечтала о подобном льву пришельце из другого мира, Стирпайк начал свое последнее путешествие по оплетенной плющом стене.

Госпожа же Слэгг делилась с Кидой своими переживаниями. В душе старой женщины боролись два чувства – с одной стороны, она хотела вести себя с подобающим няньке его светлости достоинством, с другой – она даже за это короткое время успела привязаться к Киде и вдобавок испытывала к ней почти материнское чувство.

Флей в это время полировал кусочком замши шлем, надеваемый лордом Гроуном в торжественных случаях, Свелтер точил в кухне нож для разделки мясных туш. Лезвие и без того уже было остро отточено, но шеф-повар, пробуя острие о ноготь большого пальца, всякий раз хмурился и вновь принимался терзать точильный камень. Возможно, просто отвратительный скрежет стали о камень приводил хозяина герцогской кухни в восторг.

Фуксия, насидевшись на холодной земле, поднялась на ноги и не спеша направилась к вершине густо заросшего папоротниками холма. Стирпайк как раз продирался сквозь заросли плюща и находился примерно в сорока футах от окна ее потаенной комнаты.

Фуксия, набродившись по окрестностям замка, вернулась домой и первым делом заперла дверь. Вынув кусок угля, девочка окинула комнату скучающим взглядом – уже все стены либо заклеены ее рисунками, либо просто изрисованы. Наконец, углядев свободный кусочек стены у самой дверной притолоки, юная герцогиня приставила к стене стул, взгромоздилась на него и нарисовала сердце, выведя вокруг него надпись: «Я Фуксия. И всегда буду ею. Я – это я. Не пугайся! Подожди, и все увидишь!»

Девочка зевнула и подумала – вот скукотища-то! Чем бы заняться? Внезапно она ощутила острое желание углубиться в книгу стихотворений, что была скрыта от посторонних глаз на чердаке. Остальное уже было делом техники – еще раз убедившись, что дверь надежно заперта, она зажгла свечу, отодвинула кровать от стены и через несколько минут, поднявшись по винтовой лестнице, очутилась в своем убежище.

Вообще-то девочка нечасто забиралась на чердак в предвечернее время, предпочитая скрываться от посторонних глаз с раннего утра. Но делать все равно было нечего, и теперь Фуксия пробиралась давно знакомым путем, то и дело посматривая на яростно прыгающее пламя свечи. Девочка подосадовала – от свечи остался короткий огарок, она забыла позаботиться о новой. Но тут же вспомнила – три недели назад она принесла на чердак пачку красных и зеленых церковных свечек. Как хорошо, что вспомнила! Добравшись до комнаты, Фуксия обрадовалась – свечи на месте. Девочка решила зажечь три свечки – и тогда комната будет ярко освещена – окно она закрыла, так как дул сильный ветер. Фуксия зажгла новую свечку и направилась к окну – нужно было поплотнее закрыть ставни. И тут ей показалось, что у нее остановилось сердце – у второго окна лежало скорчившееся неподвижное тело. Как попал этот человек сюда? Неужели через окно?

Стирпайк затруднялся даже приблизительно определить, как долго он пребывал в бессознательном состоянии. Тем не менее всему на свете рано или поздно приходит конец – и сознание стало постепенно возвращаться к нему. Между тем вечерние сумерки уже начали окутывать землю, повеяло холодом, хотя окна были закрыты. Именно дуновение холодного воздуха было первым ощущением юноши, когда он открыл глаза.

Несколько мгновений Стирпайк лежал с открытыми глазами, совершенно ничего не соображая. Он выдел перед собой закрытые решетчатые ставни. Поваренок напряг и без того измученный ум – неужели он уже находится на том свете? Интересно, это рай или ад? Во всяком случае, поначалу он был твердо убежден, что это не Горменгаст – подобного помещения он еще не видел. Не помнил юноша также и того, как он оказался тут. Затем Стирпайк ощутил острое чувство голода – в желудке словно кошки скребли. Вообще ныло все тело – кажется, он был весь исцарапан. Он чувствовал себя очень плохо – окружающие предметы казались ему только расплывчатыми тенями. И тело было будто налито свинцом…

Постепенно зрение паренька начало входить в норму, и вскоре он понял, что маячившие перед глазами серые и белые пятна – это не что иное, как висящие на стене картины. Только вот в помещении было довольно сумрачно, так что Стирпайк не мог бы разглядеть то, что было изображено на картинах, даже находясь в добром здравии.

Он попытался пошевелить рукой, но с удивлением обнаружил, что тело стало словно чужим – вообще не чувствуется.

Тем не менее силы понемногу, но стали возвращаться в измученное тело: уже вскоре беглец мог с трудом пошевелить руками. Именно протянув руку в сторону и ощупав странный узкий столбик, Стирпайк понял, что это – ножка стола. А потом он и вовсе сумел подняться на колени, схватившись за край стола, и встать на ноги. Поваренок чувствовал, как предательски подрагивают ноги, как у него начала кружиться голова. Мутным взором он посмотрел на стены – так и есть, там висят картины… Стирпайк опустил голову, и увидел на столе принесенные Фуксией за день до этого съестные припасы…

Беглец не поверил своим глазам, ведь это целое богатство: две сморщенных груши, половина пирога, девять фиников в коробке и сосуд – конечно же, с напитком! Рядом с провизией сиротливо лежала книга – издали юноша безошибочно определил, что это книга стихов. Безразлично посмотрел он на раскрашенную в серо-багровые тона страницу – он все еще не мог поверить, что видимое – не плод его фантазии. Голодной курице, известно, просо снится…

Однако видение не исчезало, и Стирпайк с замиранием сердца позволил себе предположить, что глаза его все-таки не подводят. Он несмело склонился над раскрытой книжкой – чья-то умелая рука изобразила трех одетых в просторные серые одежды людей, бредущих по покрытому багровыми цветами лугу. Особенно юношу поразили кисти рук и босые ноги изображенных на картинке людей – они были выведены с особой выразительностью, так что казались даже реальнее и значимее, чем лица…

На второй странице тесно кучковались строгие черные буквы. Строчки поначалу плясали перед глазами Стирпайка, но когда со зрением все стало в порядке, паренек разглядел, что это были стихи. Поваренок никогда в жизни не обнаруживал в себе любви к изящной словесности, но теперь непонятная сила заставила его пожирать глазами черные строчки – одну за другой:

Присмотревшись, Стирпайк обнаружил на странице оставленные чьими-то пальцами отпечатки. Судя по их количеству, книгой пользовались довольно часто. Однако открытие больше обрадовало паренька – выходит, его зрение наконец-то восстановилось! Искры в глазах больше не мелькали, и веки перестали чесаться. Беглец опирался ладонями о край стола – пальцы подрагивали, в жилах чувствовалось напряжение, но руки теперь уже выдерживали.

Стирпайк опомнился – нужно хоть как-то утолить голод! Продолжая глядеть в книгу, он протянул руку в сторону и схватил первый попавшийся предмет – им оказалась груша. Поднеся сморщенный плод к лицу, паренек опешил: кто-то уже кусал грушу, мякоть стала сухой и коричневой. Судя по всему, грушу пытались съесть день-два назад…

Но беглеца мало интересовал человек, принесший сюда эти – без преувеличения – дары богов. Продолжая тупо смотреть в книгу, поваренок погрузил зубы в уже суховатую мякоть плода. По подбородку Стирпайка потек сладкий липкий сок – выходит, мелькнула мысль, груша только с виду казалась такой неказистой!

Проглотив первый кусок, юноша неожиданно ощутил страшную слабость. Что такое – неужели чья-то недобрая рука нарочно отравила плод? Положив грушу на стол, Стирпайк испуганно замер – но все обошлось – желудок заурчал с новой силой, властно требуя наполнения. Паренек поспешно принялся доедать грушу, решив, что как только он съест лежащие перед ним яства, недомогание пройдет само собой. Покончив с едой, Стирпайк поднял голову и с удивлением заметил чуть в стороне благородные линии роскошнейшего дивана. Наконец-то рука судьбы стала подбрасывать ему приятные сюрпризы! Взяв недоеденный кусок пирога и сосуд, в котором плескалась какая-то жидкость, юноша, шатаясь, направился к царственному ложу. Впрочем, нужда научила поваренка быть предусмотрительным – прежде чем уйти от стола, он ссыпал в карман финики. Дойдя до дивана, Стирпайк улегся на темно-красную обивку. Приятно заныли пружины, принимая на себя вес исхудавшего тела. Поваренок подумал, что на диване, должно быть, давно уже никто не лежал…

Полежав немного, все еще не веря, что остался жив, Стирпайк поднял с пола кувшин и лениво поболтал им в воздухе – тут же заплескалась жидкость. «Вода», – подумал беглец безразлично. Однако, выдернув зубами затычку, он понял, что ошибся в худшую сторону. В сосуде оказалась настойка – хлебнув, юноша почувствовал, как огонь разливается по жилам. Крепкая, пронеслась мысль, ну прямо как выдержанное вино! Сделав еще несколько глубоких глотков, он поднялся на ноги и прошелся по помещению – еда и питье определенно придали ему сил. Чтобы закрепить чудесное воскрешение – ну, если не из мертвых, то из полумертвых уж точно – юноша за два присеста прикончил остальные припасы. Выходит, живём! Сложив губы трубочкой, поваренок принялся насвистывать услышанную как-то на кухне мелодию. Потом прошелся вдоль стен – все-таки интересно, что это за картины…

Между тем за окном быстро смеркалось – Стирпайк широко зевнул: после проведенной ночи на крыше эта комната казалась просто земным раем! Конечно, он расположится прямо на диване, а завтра уже видно будет… Однако юноше не суждено было долго предаваться радужным мечтам – его чуткое ухо уловило близкие шаги. Что такое?! Может, померещилось? Кому нужно приходить сюда – судя по обстановке, тут не господские покои, а склад разной рухляди. Но шаги становились все громче и громче – несомненно, теперь они слышались слева…

Стремясь предвосхитить неблагоприятное развитие событий, Стирпайк неслышно подкрался к двери и осторожно, стараясь не скрипнуть петлями, приоткрыл ее немного. Он ожидал, что за дверью будет подобное же помещение, заваленное вышедшим из употребления господским добром. Но увиденное подвергло беглеца в самый настоящий шок…

Поразили поваренка не только размеры располагавшегося за дверью помещения, но и тот факт, что его комната находилась как бы наверху, нависала над этим помещением. Но самым ужасным оказалось то, что он был здесь не один! Прямо в его сторону шагала девчонка в кроваво-красном платье со свечой в руке. И это под самой крышей! Несмотря на весь трагизм положения, Стирпайк вдруг подумал – где же он видел девочку? Несомненно, он где-то ее уже встречал… Пламя свечи, которую держала в руках нежданная гостья, то и дело колебалось, скрывая то лоб, то щеки девочки. Стирпайк понял – она идет как раз в его сторону. Судя по походке, ничего не боится. Если вспомнить увешанные картинами стены, диван и еду на столе – неужели он, сам того не ведая, вторгся в ее владения? Но кто она такая? И что делает здесь в столь поздний час? Поваренок, тяжело дыша, прикрыл дверь и направился к окну. Сердце его снова готово было выпрыгнуть из груди.

И все же – где он видел это красное платье? Ведь что-то такое было совсем недавно… Красное… Между тем шаги уже раздавались за стеной. Юноша затравленно огляделся – где же спрятаться? Как назло, тут не было ни одного укромного места. Взгляд Стирпайка отчаянно метался по комнате, на мгновенье задержавшись на книге стихов. Так это, выходит, девчонкина книга! Не помня себя, беглец бросился к окну и, перевесившись через подоконник, заглянул вниз. И тотчас же в голове у него помутилось – лежащая внизу бездна, спокойная и торжественная, разом напомнила о злоключениях последних двух суток. Повернувшись к двери, Стирпайк растерянно остановился, а губы его шептали сами собой: «Где? Где я мог видеть это платье?» В этот момент шаги как раз замерли по ту сторону двери. У поваренка подкосились ноги, и он обессиленно повалился на четвереньки. Даже молодой организм был не в состоянии справиться с последствиями эмоционального перенапряжения – уже теряя сознание, Стирпайк припомнил: это красное платье он видел в восьмиугольной комнате, когда Флей, сам того не желая, позволил ему заглянуть в просверленное в стене отверстие. Это была Фуксия, дочь самого герцога. Тогда девчонка была просто вне себя – ее почему-то расстроило рождение брата. Фуксия была очень несдержана, даже истерична – от такой особы ждать ничего хорошего не приходится. Все они, господа, одним миром мазаны. И тут скрипнула входная дверь, пламя свечи тревожно заметалось из стороны в сторону. Глаза паренька уже закрывались, но он сумел углядеть две горевших свечи – их девчонка несла в руках. Последнее, что запечатлелось в мозгу Стирпайка – шаг Фуксии в его сторону, шаг осторожный и угрожающий. Потом наступил полный провал…

Но хозяйка чердака и сама была на грани обморока – она слышала, как гулко колотится ее сердце.