Онлайн чтение книги Тьма сгущается перед рассветом
XII

Ня Георгицэ играл в табле со своим постоянным партнером Войнягу. Бросая кости, он то и дело просил напарника перемешивать их получше. Обычно, когда ня Георгицэ проигрывал, ему казалось, что партнер мошенничает.

Женя работал в вечернюю смену. Мадемуазель Вики уехала на два дня в деревню, к сестре. Мадам Филотти судачила во дворе с соседкой, вдовой железнодорожника. Морару уехал куда-то со своим хозяином, профессором Букур. Еще вечерний сумрак не успел окутать землю, как Илья, уставший с дороги, прилег отдохнуть и крепко уснул.

А бывшему обер-кельнеру сегодня явно не везло: играли уже девятую партию, а он выиграл всего две. Войнягу выбрасывал «дубли» и, усмехаясь, пророчил своему партнеру новый проигрыш:

— Ого, ня Георгицэ, это пахнет уже настоящим разгромом. Тогда будет восьмая партия на твоей совести… Вот если я выкину еще несколько «дублей», ты станешь по крайней мере «министром», если не больше…

Старик злился, но возразить было нечего…

— Теперь тебя не спасет уже и сам Петраке Лупу из Маглавита! — подзуживал его партнер.

— Ну его к шуту, дурака… Его даже в армию не взяли… А ты, Войнягуле, помешивай. Не заговаривай мне зубы… Я вижу, не беспокойся. Помешивай, помешивай… Нет, нет, так не пойдет, кидай снова. Знаю я эти фокусы… Ты их перенял у Морару. Не выйдет!..

— Пожалуйста, могу выкинуть снова, но тогда пеняй на себя… Выпадет еще лучше. Это точно!..

— Эй вы, шальные! Все азартничаете… Послушайте-ка лучше, что творится, — донесся со двора голос мадам Филотти. — Пришла только что дочь мадам Опря, Джерджиетта, послушайте, что она рассказывает…

Ня Георгицэ, взглянув на часы, с досадой вскрикнул:

— Тьфу, черт побери, последние известия прозевали!.. — И он бросился к приемнику. Пока загорелась зеленая лампочка, мадам Филотти пересказывала слышанное… Наконец с все нарастающей силой раздался встревоженный голос диктора:

Ня Георгицэ насупился. Мадам Филотти стояла, приложив согнутый палец к подбородку, и смотрела на мужа: сейчас он улыбнется и скажет, что ничего страшного нет… Однако ня Георгицэ отвернулся. Он хотел было войти в большую комнату, но вспомнил, что там спит Томов. Войнягу достал табачницу и стал сворачивать папиросу. Все молчали.

— Чем все это кончится? — с растерянным видом спросила мадам Филотти. — Неужели в самом деле будет война?

Ей никто не ответил. Ня Георгицэ почему-то не сказал, что Англия и Франция не допустят, и взглянул с опаской на Войнягу: только бы этот не начал опять насмешничать… Но может быть, он в самом деле ошибается? Тогда, значит, он вообще все время ошибался… Ня Георгицэ в полной растерянности стоял посреди комнаты.

Наутро, когда Илья только встал и еще умывался на кухне, а ня Георгицэ уже сидел у приемника, из коридора послышался голос:

— Почта!..

Илья выбежал в коридор с полотенцем в руках. Вышел из комнаты и ня Георгицэ. Он поздоровался с почтальоном за руку. Это был его старый знакомый.

— Есть что-нибудь хорошее? — спросил ня Георгицэ.

Почтальон, улыбаясь, достал из сумки большой желтый конверт и, повертев его в руках, сказал:

— У тебя проживает Томов Илие?

— Я Томов…

— Письмо вам… И здесь, пожалуйста, черканите-ка свою фамилию, но только чернилами и так, чтобы можно было прочесть… Корреспонденция казенная!..

Илья быстро вытер руки и взял лощеный конверт.

Ня Георгицэ приоткрыл дверь в большую комнату и крикнул жене:

— Леонтина! Принеси чернильницу и ручку. Там на окне, в углу…

Томов держал конверт, а ня Георгицэ, успевший уже достать свои очки, наклонившись, рассматривал вместе с Ильей штамп а левом углу конверта:

— Надо дать почтальону на чай… Мелочь есть? — шепнул Илье ня Георгицэ.

Вошла мадам Филотти с чернильницей и, увидев желтый конверт, воскликнула:

— Бог мой! Что это еще такое?.. Случайно не новый налог прислали?

Ня Георгицэ сделал ей знак не мешать.

Расписавшись, Томов достал из кармана несколько монет и протянул их почтальону, но тот отрицательно покачал головой.

— Нет, мой господин. Вы сначала посмотрите, радостное ли оно для вас, а уж потом будете меня благодарить. А так, что?..

Илья сунул монеты ему в карман и стал распечатывать конверт. Ня Георгицэ сиял, а мадам Филотти, облокотившись о стол, не сводила глаз с Томова, достававшего из конверта белую хрустящую бумагу, Развернув ее, Илья прочитал вслух:

Ня Георгицэ с радостным криком обернулся к жене:

— Леонтина, дорогая, наш господин Илие будет летчиком! Браво! Само министерство его приняло!.. Слышите, господа? Назначение в Бузэу!

Мадам Филотти просияла и бросилась трясти руку Томову.

Ня Георгицэ похлопал по плечу почтальона.

— Мерси, дружище! Браво! Такие вести всегда нам приноси!.. Да, да… Мое почтение!..

Когда почтальон был уже за дверью, ня Георгицэ сказал:

— А разве не я тогда заставил господина Илие написать министру? Думаете, если малость постарел, — так уже ничего не понимаю? Ого! Сколько я видал за свои шестьдесят лет, вам, ребятки, и не снилось!.. Но теперь уже ничто не может помешать… Факт! Приказ министерства! С этим не шутят! Господин Илие, смотри, когда станешь летчиком, нас не забывай… А летчиком станешь, я уже чувствую, факт!

К их удивлению, Илья оставался совершенно равнодушным и, казалось, думал о другом…

А когда мадам Филотти выразила сожаление, что теперь Томов от них уедет, Илья спокойно ответил:

— Да никуда я не поеду, мадам Филотти…

— Как?! — вскочил ня Георгицэ. — Теперь, когда уже есть разрешение самого министерства, — вы не хотите?!..

Томов кивнул головой.

— Да. Не хочу. — И пока ня Георгицэ разводил руками, а мадам Филотти пожимала плечами с видом крайнего изумления, Илья вбежал в комнату и стал быстро одеваться. Уже уходя, он схватил со стола письмо и сунул его в боковой карман.

Мадам Филотти, выйдя на крыльцо, смотрела ему вслед, а ня Георгицэ, сокрушенно вздыхая, пошел к приемнику.

Илья торопился в гараж. Только проходя мимо больших часов у больницы «Колця», он убавил шаг — до начала работы было больше двадцати минут.

На площади Братиану газетчики назойливо предлагали утренние газеты, выкрикивали интригующие заголовки. Илья купил газету и до гаража успел ее просмотреть. На работе, улучив момент, когда в диспетчерской не было никого, кроме Илиеску, Томов рассказал о полученном письме. Илиеску усмехнулся.

— Значит, добровольцем-учеником пойдешь?..

Томов с укоризной посмотрел на Захарию.

— Ты не сердись, а подумай. Правда, вытирать самолеты ты, может быть, и будешь, а вот летчиком — вряд ли… Но все же подумай.

Томов взял из рук Илиеску письмо и разорвал его.

— Значит, решил? Ну и молодец. Тогда вот что, я хотел тебе сказать… после работы, ровно в семь тридцать, придешь к углу улицы Кометы и бульвара Ласкара Катарджиу… Сможешь?..

Томов кивнул головой.

— Ко мне не подходи… Иди следом. Когда надо будет, я сам подойду…

Сердце Ильи тревожно забилось. Вот оно!

В этот момент задребезжал звонок, рабочие выходили на обед. Пошел в столовую и Томов. В ожидании обеда он задумчиво вертел ложку и твердил про себя: «Ровно в семь тридцать на углу Кометы и Ласкара Катарджиу». Ему хотелось, чтобы время шло скорее.

Через открытые двери с улицы слышались сигналы автомашин, звонки трамваев и снова выкрики газетчиков. «Опять специальный выпуск!» — подумал Илья и прислушался.

«…С четырех ноль-ноль войска Германии выполняют очередной приказ фюрера! «Порунка Времий»! Эдицие спечиалэ! Механизированные части вермахта вторглись в семи пунктах на территорию Польши! «Порунка Времий»! Немецкая авиация бомбардировала Варшаву в шесть, восемь и десять часов утра! Специальный выпуск! С четырех ноль-ноль…»

Новый гитлеровский секретный план «Вейс» претворялся в жизнь… Полилась кровь польского народа…

В Бухаресте правительственные газеты сообщали, что Польша напала на Германию, и цитировали заявление канцлера «Третьей империи», сделанное им всего два часа назад. Однако все понимали, что это очередная агрессия нацистов. Железногвардейский листок «Порунка Времий» сообщал, что фюрер уже издал «закон» о присоединении Данцига к рейху…

Во время обеда какая-то машина пришла в гараж. У шофера оказалась газета «Тимпул», рабочие окружили его. В газете сообщалось, что польская армия оказывает сопротивление фашистским войскам…

— Значит, война, о которой все время твердили, началась, — говорили рабочие, — и теперь уже совсем близко от нас…

Любители поспорить о политике, предсказывавшие, что в случае нападения фашистов на Польшу Англия и Франция немедленно окажут помощь полякам, теперь торжествовали… Они повторяли сообщения радио и специальных выпусков: «Правительства Великобритании и Франции вручили Гитлеру ультиматум: немедленно прекратить военные действия на территории Польши!»…

Железногвардейцы распустили слух, который охотно был подхвачен некоторыми слоями населения: «Фюрер впервые в своей жизни рассмеялся до слез, когда услышал об угрозе Англии и Франции объявить Германии войну!»…

Немало людей задавали себе вопрос: «Неужели немцы настолько сильны, что не боятся Англии и Франции, вместе взятых?» Им отвечали: «Э-э-э, пока англичане помочь обещают, а французы заседают в парламенте, фашисты — наступают…»

В эти дни в связи с ратификацией договора о ненападении между Советской Россией и Германией румынские газеты делали вид, будто лойяльно относятся к СССР. Железногвардейские холуи теперь обрушивались на Польшу. Особенно нападали на министра иностранных дел Польши полковника Бек. В газетах сообщалось, что еще в 1918 году, будучи начинающим офицером польского генштаба, Бек выполнял шпионские задания на территории Советской Украины, а в 1921 году снабжал ядами и оружием известного шпиона Савинкова, занимавшегося в то время подрывной деятельностью против СССР… Однако о том, что Бек, будучи польским военным атташе в Париже, был уличен в передаче секретных франко-польских сведений германскому генеральному штабу, и о том, что из-за этого генерал Фош предложил ему немедленно покинуть Францию, румынские газеты умалчивали… «Пан Бек свое дело сделал, и фюрер еще оценит его заслуги», — говорили в Бухаресте. Однако и это не было бог весть каким секретом: поляки сами хорошо знали о «деятельности» своего министра иностранных дел… И не случайно полгода назад, когда вслед за Риббентропом в Варшаву прибыл министр иностранных дел Италии граф Чиано, поляки устроили демонстрацию протеста перед зданием германской миссии… Они кричали: «Долой Гитлера!», «Долой прогерманскую политику!» А в Кракове во время антигерманской демонстрации несли чучело: верхом на полковнике Бек сидел Гитлер и что-то нашептывал ему на ухо…

Вернувшись в Рим, Чиано сообщил Муссолини:

Но теперь румынская пресса всячески старалась изобразить его ярым противником Германии.

Поздно ночью третьего сентября, когда в Бухаресте стало официально известно, что Англия и Франция находятся в состоянии войны с Германией, на севере Румынии, в Буковине, появились первые польские беженцы. Через несколько дней их было уже очень много. Они хлынули на юг страны, а немецкая авиация продолжала по нескольку раз в день совершать налеты на Варшаву, Краков, Катовицы.

Радио, газеты и специальные выпуски каждый день преподносили новые «сюрпризы»:

Люди были охвачены паникой, а прожженные политиканы рассуждали теперь как обыватели: во что верили вечером, от того к утру отказывались. Наивные полагали, что «каша заварилась случайно»… Им в тысячный раз повторяли: «Это случилось не сегодня, и не вчера… Смотреть надо глубже… Абиссиния, Испания, Австрия, Чехословакия, теперь Польша, — понятно или и сейчас не доходит?!»

А бухарестское радио продолжало по нескольку раз в день передавать:

Кинотеатры столицы начали показывать документальные кинокартины об укрепленных линиях «Зигфрид» и «Мажино». У центральных кинотеатров и на главных улицах железногвардейцы распространяли листовки с речами и портретами фюрера.

Под вечер варшавское радио передало, что Бек прилетел в Лондон. Здесь, как абиссинскому негусу Хайле Селасие, австрийскому канцлеру Шушнигу, услужливому президенту Бенешу, ему обещали помочь. Но пока что румынское правительство Арманда Калинеску распорядилось образовать недалеко от города Яссы лагерь и интернировать польских беженцев…

По всей стране благотворительные организации проводили сборы средств в помощь полякам, а местные власти под видом конфискации оружия забирали драгоценности. К полякам наезжали также местные богачи и скупали за бесценок одежду, ковры, золотые вещи, автомобили. Поляки не знали ни языка, ни цен, ни на каком свете они находятся…

Вскоре Варшава оказалась под обстрелом германской артиллерии. Дороги на юг по-прежнему были забиты беженцами. Они ехали на телегах, велосипедах, детских колясках, но большинство шло пешком. Их обгоняли богачи-соотечественники на тяжело груженных машинах…

В Бухаресте внезапно стало известно, что польское правительство перебралось в Люблин. «Порунка Времий» выпустила «Специальный выпуск» с сенсационным заголовком:

Вечером, когда Морару, вернувшись из какой-то поездки с профессором, пришел в пансион, первое, что он сказал ня Георгицэ вместо обычного «добрый вечер», было:

— Ну как, дядюшка? Гитлер заказал новую стопку! Опять «последнюю»?!

Ня Георгицэ с деланным спокойствием показал газету. В вечернем выпуске «Ултима Ора» было перепечатано сообщение английского правительства о прибытии в румынский порт Констанцу истребителей для поляков.

— Ого! Увидишь, что будет! Помощь теперь потечет вовсю… Факт! Ты не шути! Из-за Польши вступили в войну такие державы, как Англия и Франция. Это тебе, Аурика дорогой, не фунт изюма… Конечно! Сейчас все переменится. Факт!

Однако в ту же ночь бухарестское радио передало официальное правительственное заявление, что никаких самолетов для Польши в Констанцу не прибыло… Кое-кто поговаривал, будто правительство отказалось принять самолеты, чтобы показать Германии полнейшее соблюдение нейтралитета…

Но через несколько дней в Бухаресте стало известно, что Польша вовсе не нуждается в самолетах… На румынских аэродромах начали приземляться польские самолеты… Газеты печатали заявления польских летчиков, высказывавших недовольство своим правительством и командованием, которые куда-то сбежали, оставив армию и народ на произвол судьбы. Поляки в один голос обвиняли англичан и французов в лицемерии и предательстве.

Ня Георгицэ ходил как пришибленный. Он слушал радио, перечитывал по нескольку раз в день газеты и молчал…

В Бухаресте возник новый слух. Поговаривали, будто командующий польской армией маршал Рыдз-Смиглы, президент Польши Мосьцицкий, министр иностранных дел Бек и еще кое-кто из польского правительства находятся на севере Румынии. Когда это стало известно железногвардейцам, несколько десятков молодчиков вышли на центральную улицу Бухареста с плакатами, обвинявшими правительство Арманда Калинеску в нарушении нейтралитета по отношению к Германии. Фашисты требовали немедленной конфискации польского золотого запаса, ввезенного в страну, и интернирования всех поляков, независимо от их прежних рангов и чинов. Для подкрепления своих требований железногвардейцы побили стекла в витринах нескольких магазинов и разгромили газетный киоск, где не продавались фашистские листки…

Среди зевак, собравшихся у разбитой витрины, кто-то сказал:

— Чему, господа, удивляться? Пора привыкнуть… Ведь идем к «новому порядку»!

Кто-то ответил:

— О, да… «Новый порядок!» Но не забудьте, это еще пока цветочки… Да, да, цветочки!..