Онлайн чтение книги Тьма сгущается перед рассветом
V

Документы и заявки на получение вагонов-платформ были оформлены. Дежурный весовщик обещал не задерживать. Но шел уже третий день, а платформ не было. Все четверо — Илиеску, электрик, слесарь и Томов теперь по очереди под открытым небом сторожили машины у погрузочной рампы. По нескольку раз Илья, иногда вместе с Илиеску, ходил на станцию справляться, когда же, наконец, дадут платформы для погрузки. Утром весовщик сказал, что накануне было полтора десятка платформ, но их забрала воинская часть. Теперь он велел зайти часам к пяти. Времени было много, и Томов решил пойти в город на телефонную станцию — сообщить в гараж о причине задержки. С ним пошел и слесарь. Он в Констанце служил в армии и некоторое время работал. У машин остался дежурить электрик. Илиеску был в городе по каким-то своим делам.

Кругом царило оживление. Констанца — самый крупный порт Румынии на Черном море; здесь, как говорили, можно купить «маму и папу». Констанца и ее окрестности славились не только курортами, дачами; тут можно было достать любые контрабандные товары, начиная с маслин, лимонов, английского сукна, кожи и лака всех видов и кончая опиумом, револьверами, духами и живым товаром… В портовых скудно освещенных улицах и переулках можно встретить матросов разных стран, предлагающих дешевые безделушки, курительные трубки или блестящие, под золото, портсигары, духи в флаконах в виде черной кошки или Дон-Кихота, китайские веера или французские порнографические открытки. Из окон их окликают хриплыми от табака и алкоголя голосами представительницы той известной профессии, которая дозволена полицией… Здесь скандалят сутенеры, режутся из ревности любовники какой-нибудь содержанки, жестоко мстят полицейским агентам, доносчикам, стреляют… Из грязных, третьеразрядных ресторанчиков доносятся модные куплеты. Скрипка, кларнет и барабан составляют оркестр. Иногда к ним присоединяются цимбалы. Музыканты надрываются до поздней ночи, потом пропивают заработанное и валяются где-нибудь в подворотне.

Как и во всех городах страны, улицы названы именами королей. Главная улица обязательно имени Карла, отель Карла, бульвар королевы Марии, есть и королевский дворец. Чтобы люди не забыли, что страна свободна, им напоминает об этом «Площадь Независимости»… Приезжий не заметит больницы, школы или театра, но в глаза ему непременно бросится величественное здание казино. Недалеко отсюда расположена ратуша-примария. Центр более или менее чист. Повсюду магазины, экспортные и импортные конторы, представительства заграничных фирм, комиссионных бюро. Кафе-закусочные на каждом шагу. Без них город, наверное, не мог бы существовать. Посетители — обычно маклеры всех категорий: квартирные, домовые, залоговые, брачные, по купле-продаже машин, зерна, скота, вина, мельниц, золота — одним словом, всего! Сюда заглядывают коммерсанты, фальшивомонетчики, дельцы, изготовители дипломов об окончании университетов не только румынских, но и заграничных, жулики, выдающие себя за адвокатов, советчики, берущиеся устраивать темные, незаконные дела. Почти круглый год сюда приезжают беженцы, преимущественно евреи. Кому удалось эмигрировать из Австрии, кто вызвался из Чехословакии, да и из самой Румынии люди убегают… Много молодежи. Они выросли, хотят учиться, работать, есть и, наконец, жить — на то они и родились. Но жить под покровительством его величества и их сиятельств? «Попробуйте у шакала выпросить кость!» — говорят они. Король-отец выжимает последние соки и каждый раз изобретает новый повод для повышения налогов на всякую мелочь. И не пикнешь, за малейшее непослушание — тюрьма. А кроме всего прочего, он финансирует железногвардейцев, приговаривая: «Таких надо держать, как псов на цепи, чтобы в случае надобности спустить для профилактики»… Хотя его молодчики для видимости шумят: «Король — еврейский ставленник!» Сынок, наследник престола, тоже хорош. Этот вдохновляет погромы и носит траур по головорезам, отдавшим жизнь за Франко. Учиться? Для этого нужны деньги… А где их взять? — Работать? — Где? — Торговать? — Чем? Быть лотошником, амбулантом, как отец, чтобы полиция гнала с одного места на другое и вымогала взятки, — противно. Вот тогда-то эти молодые, горячие головы попадают на удочку сулящих золотые горы националистов. Они едут в Констанцу и ищут возможность выбраться в «Эрец»[45] Эрец  — Израиль (др. евр.) .. Шулера их накалывают, как бабочек, на картонку: сначала обещают достать паспорт, добиться визы на выезд, устроить отправку, а пока что берут задатки, и, если удается, получают всю сумму «вперед»… Потом тянут, обещают и в конце концов скрываются. Пострадавшие плачут, проклинают проходимцев, себя, власть, порядок, весь мир…

Без сыщиков, тайных агентов, сутенеров тут не обходится. Они прислушиваются, следят, потом хватают… А иной раз, не доведя до участка, за взятку отпускают: публика битая. Знают, что если не удастся урвать сейчас, потом это сделает начальство. Эти друг другу цену знают — во сколько каждый котируется. Дельцы здесь здороваются с сыщиками за руку и дают «в лапу» комиссионные. Более крупные чины, те, что сидят в кабинетах и ездят в машинах с королевским гербом, получают в конвертах или прямо на текущий счет… Они не трудятся, не бегают до потери сознания в жару и в проливной дождь, как это делают их подчиненные. Им все дается легко: нужно только смотреть сквозь пальцы. Собственно говоря, они и этого не делают. Они вообще ничего не делают… «Себе и только себе!» Уж так заведено в «Румынии королей Гогенцоллернов»: брать взятки, брать, что можно, с живых и мертвых!.. И прикроет все это «Нация, Династия, Герб, Бог».

Если же кто-нибудь унесет килограмм гвоздей или литр керосина и не сумеет вовремя откупиться, его может судить даже военный трибунал! Об этом обязательно напишут в газете и поместят снимок: вор на скамье подсудимых, охраняемый четырьмя или пятью вооруженными до зубов жандармами… А вот когда уходят «налево» целые составы с бензином, шерстью, мукой, когда миллионы рассовывают по карманам господа министры, принцы, король — это считается нормальным… Недаром в Румынии напевают:

Бог — помогает,

Герб — укрывает,

Династия — хватает,

Нация — страдает.

Кто не знает проделок их сиятельств-министров?.. Национал-царанистское правительство Маниу как-то заключило контракт с Бруно Селецки, представителем чехословацкой фирмы «Шкода» в Бухаресте, на поставку румынской армии вооружения на огромную сумму — почти на семь миллиардов лей. И этот же самый заказ польская фирма бралась выполнить всего за один миллиард! Но тогда сиятельные министры не могли бы положить себе в карман комиссионные…

Не было также секретом, что фирма «Шкода» запродала румынскому правительству Маниу двадцать пять тысяч пулеметов по 50 тысяч лей за штуку. А швейцарская фирма просила за такой же самый пулемет всего-навсего 9100 лей! Но это, разумеется, было невыгодно господам министрам, и румынское государство переплатило целый миллиард лей! Или куда уж больше, если сама фирма «Шкода» за батарею гаубиц просила 2,94 миллиона чешских крон, а румынское правительство было настолько щедро, что уплатило 3,26 миллиона… Коммерсанты не удивлялись — это было в порядке вещей!.. Но этот «порядок» ложился тяжелым бременем на плечи трудящихся.

В Констанце «игра в счастье» занимает не последнее место: карты, рулетка, чет-нечет, табле — все на деньги. Вот она, Констанца, и вот он мир!..

Пребывание в этом портовом городе окончательно сбило Илью с толку.

Возвращаясь с телефонной станции, Томов со слесарем зашли в закусочную на улице Траяна. За перегородкой, видимо, играли в карты: «Бей!.. Кроешь? Принимаю…» Потом смех, ругательства…

В зале закусывали, пили старое, пробовали новое, еще не перебродившее вино. Растопырив ноги, с осоловелыми глазами — вот-вот упадет — стоял человек в полувоенной форме и шарил по карманам: не хватало расплатиться. Видимо, просчитался или обсчитали, а быть может, и обчистили.

За соседним столиком двое, слегка навеселе, ели что-то жареное, темное, с трудом разрезая его тупым ножом. Здесь, как и повсюду, говорили о делах, о наживе и, конечно, о войне. Но этих двоих последнее, должно быть, не так уж беспокоило:

— Дела будут и тогда, не тревожься! В военное время ушлые иногда зарабатывают десятки лимонов! — говорил один. — Не применили бы только этих газов. Тогда и нас может коснуться. Это порт, а не какой-нибудь Клуж или Сибиу. Сюда в первую очередь прилетят гости и начнут клевать… Впрочем, знаешь, и это теперь уже не страшно. На то есть зенитки и противогазы… А Гитлер все же нахал и шизофреник. Это ясно. Но для коммерции он — молодчина! Я восхищен до пяток. Клянусь! Его люди, слышь ты, проникают, куда угодно. Говорят, они шпионят… Надо им шпионить, когда все, что нужно фюреру, дадут сами наши министры и даже король, а на худой конец — железногвардейцы, да еще скажут спасибо за честь. На что тогда держать такую ораву? Но нацисты эти, слышь, мне пока что, клянусь, нравятся. Они люди коммерции. Покупают они все, буквально все! Шерсть им надо, хлеб закупили, нефть выкачивают, золото вывозят… Теперь и вино тоже пошло туда на экспорт! Не знаю, насколько это правда, но слыхал, что в Германии ничего не пропадает: из опилок они делают хлеб, из песка — мыло, из антрацита, представляешь, сливочное масло! Слыхал какое дело? А ихние цейссовские очки или карандаш «Фабер»! Разве где в мире найдешь такие? Все умеют в лучшей форме. И все им мало. Хватают, как голодные свиньи… Недавно мне один рассказывал, будто немцы собираются в Румынии чистить бесплатно все нужники… Будут дерьмо вывозить в Германию, слышь? И, наверное, заработают на этом немало. Здесь без риска… И поставлено солидно! Экспорт!

— Может быть, немцы потом это же вернут нам обратно и тем самым расплатятся за нефть, зерно и шерсть?.. — сказал второй, сидевший спиной к Илье.

— Нет, я серьезно. Дело выгодное! Имей в виду — экспорт! Я слыхал, будто они из этого самый лучший спирт вырабатывают! Да, да, с немцами не шути. Цеппелин — помнишь? А в мировую ту пушку, «Берту», которой они обстреливали вон откуда Париж?.. То-то, дружище! А поляки, конечно, хвастуны и фантазеры. Что их армия, что наша — одно дерьмо… Только для парадов и похоронных шествий они пригодны. А наверху у нас там сидят политические импотенты. Поверь! Собственно говоря, и у них положение незавидное. Что они могут сделать? Пойти с русскими? Абсурд! Эти их в два счета перевешают. Нам с тобой тогда вообще конец… Или… Кто их знает… — Он в раздумье передвинул дымившуюся сигарету из одного угла рта в другой… — А вдруг дадут торговать?.. Много ли нам нужно? Чтобы дома был всегда обед, — он загнул мизинец, — одеть прилично семью, при возможности сэкономить и построить себе еще один-другой домишко, содержать, не скажу уж много, но хотя бы одну любовницу, имею я право? …ну, и чтобы мы могли вот как сейчас — разок, два, ну пусть три или четыре в неделю — тяпнуть по холодненькому шприцу и немного перекусить… там антрекот или мититеи… — Он громко рыгнул. Все пальцы уже были загнуты, но он продолжал держать на весу свой жадный волосатый кулак. — Кажется, довольно скромно… А?.. Ведь без коммерции не живут же и русские, пусть они будут трижды большевиками и дважды коммунистами. Не представляю, как еще иначе может существовать государство? Говорят, у них там рабочие взяли власть… Хорошо! На здоровье! Но торговля себе торговлей. И конкуренция всегда была, есть и будет. Наши шумят, будто русские могут напасть на нас. Что-то не верится, чтобы им была нужна наша земля… Подумаешь, тоже мне большая страна… Не успеешь здесь, в Констанце, издать звук, как уж на том конце страны, в Орадя Маре, отдается эхо!.. Тоже мне «Великая Румыния»! А у русских этой земли столько, что они сами ее как следует не знают!

— А Бессарабия? — усмехнулся второй.

— Ну, это дело другое. Пока мы должны сказать спасибо, что нас оттуда не просят… Мы уже и так немало выкачали, а дальше будет видно. Бог поможет. Ну, за здоровье, и чтобы, главное, дела были хорошие… Будь здоров!..

На высокой подставке над прилавком загорелась зеленая лампочка, потом загудел приемник. Из Софии передавали легкую музыку.

Слесарь и Томов расплатились и вышли, чтобы отправиться на товарную. Когда Илья подошел к киоску купить сигареты, он вдруг заметил за невысоким палисадником, у какой-то кофейни, парня с очень знакомым лицом. Томов присмотрелся. За столиком с двумя молодыми людьми и девушкой сидел его бывший одноклассник Хаим Волдитер! Это он осмелился сказать преподавателю, что в России молодежи открыты все пути, и был за это изгнан из лицея.

Хаим узнал Илью и, перепрыгнув через ограду палисадника, подбежал к нему.

— О, Томов, Илюша, привет! Как живешь? Что ты здесь делаешь?

Илья познакомил Хаима со своим спутником и рассказал, что они прибыли за грузом и автомашинами для гаража.

— Для какого гаража? — удивился Хаим.

— Работаю в Бухаресте в одном крупном гараже, — ответил Илья.

— Погоди, Илюша! — Хаим даже отступил назад. — Я что-то не понимаю тебя, ей-богу! Ты же в авиацию поступил?

Томов горько улыбнулся.

— Собирался, но не приняли. Бессарабец… и потом не нашлось у меня четырнадцать тысяч лей, — скупо объяснил он.

— Значит, получилось, как со мной: хотел закончить лицей, а угодил в керосиновую лавочку дядюшки Соломона?.. Вместо авиации — гараж!

— Всякое, Хаим, бывает, — грустно произнес Илья.

— Так что? Тебя даже и не принимали вообще? — продолжал удивляться Хаим.

Томов отрицательно покачал головой.

— А мы там, в Болграде, ей-богу, думали — Илюша уже авиатор! Значит, тебя даже и не принимали?

— Даже и не принимали…

Доброе веснушчатое лицо Хаима опечалилось. Он посмотрел на заплатанные, но начищенные ботинки Ильи, вздутые в коленках брюки и вздохнул…

— Теперь мне уже понятно, почему Валя Колев, когда мы встретились с ним весной, сказал, что ничего не получает от тебя и даже будто твоя мама тоже не знает, где ты находишься. А я, чудак, думал, что ты в военной авиации — и это секрет… Ей-богу, так думал!.. Ну, так ты видал такого чудака? А?

Хаим был все такой же — небольшого роста, щуплый, чуть сутулый. Разговаривая, он отчаянно размахивал руками. Всегда веселый, острый на язык, Хаим был добрым товарищем. Когда еще в младших классах он приносил объемистый кулек с завтраком, большую часть съедали друзья, для которых хлеб со сливочным маслом и повидлом или котлеты с чесноком были редчайшим лакомством. А мать Хаима старалась давать ему с собой как можно больше: «Дома мой Хаим ничего не кушает. А из гимназии, сколько я ему ни даю, ничего не приносит обратно! И отчего он у нас такой худой, чтобы я так знала горе, как могу сказать!..» Она была доброй женщиной. «Илюша, останься у нас, пообедаешь, — часто говорила она. — Может быть, мой Хаим покушает с тобой за компанию. Я сварила из полкурочки бульон с клецками. Ты знаешь, что такое клецки? От останься, посмотришь! Чтоб я так была здорова, что тебе понравится. Это не бульон, а золото!»

Но Хаим делился не только завтраками. На протяжении почти всех лет Илья занимался по его книгам. Больше половины учеников класса не имели своих книг, они стоили очень дорого. Чтобы Илья мог приобрести необходимые учебники, его отцу нужно было бы работать не менее двух месяцев. Выручал всегда Хаим. И не только одного Томова… За это Илья называл Хаима «постоянный поставщик».

Хаим учился хорошо. Особенно он любил историю и географию. Его живой ум откликался на все происходящее. И почти по каждому поводу он мог рассказать анекдот…

Однажды Хаим решил остаться на уроке закона божьего. Он сказал батюшке, что христианская религия ему больше нравится — «это история». Долгое время он учил этот предмет и даже получал «десять». Батюшка был очень доволен и, говоря о «заблудших овцах», всегда ставил Хаима Волдитера в пример своим ученикам. К этому времени Хаим нашел на чердаке какую-то русскую книжицу и прочел ее — отец еще в детстве выучил его русскому языку. И вот под конец урока, когда батюшка снова упомянул о «заблудших овцах», Хаим сказал, что среди «овец», к сожалению, есть много шакалов, готовых утопить друг друга в чайной ложечке, и что «овцы» не были бы такими «баранами», если бы не поддавались «ослам», которые за это получают большое жалованье…

С тех пор Хаиму запретили присутствовать на уроках закона божьего. Священник пожаловался раввину, преподававшему в лицее основы иудейской религии, но тот сказал, что Хаима Волдитера он давно не допускает на уроки религии: «Он мутит воду. А однажды даже сказал, что «религия — опиум для народа!»…

Батюшка осенил себя крестом, а раввин закатил глаза…

Вспомнив это, Томов рассмеялся: «И он еще удивляется, почему я не в авиации!»

— Ну, что ты смеешься? Нет, ей-богу, Илюша, ты работаешь в автомобильном гараже или просто так?..

Слесарь тоже засмеялся и подтвердил, что вот уже больше года они работают вместе в гараже «Леонида и К°».

— Ну, а ты, Хаим, как поживаешь? Какими судьбами попал в Констанцу?

Хаим кивнул на своих друзей, доедавших мороженое, и, скептически поджав губы, спросил:

— А ты думаешь, Илюша, я сам знаю? Ей-богу, нет! Еду… — и Хаим развел руками.

— Куда, если не секрет?

— Куда? Да, да, куда!.. А куда, ты думаешь, я могу ехать в такое «прекрасное» время? А? Если Гитлер уже сожрал четверть Европы!..

Илья догадался, но сделал вид, будто не понимает.

— Учиться?

— Нет, это только не для еврея. «Богом избранная» нация! Везде гоняют… Хотя можно быть евреем и получать все как по заказу, но для этого нужны «пети-мети»… А мне, наверное, суждено уехать… От судьбы никуда не уйдешь. Вот так было и с моей мамой… Мы с Валей Колевым как-то нашли русские прокламации. Опять там же, у нас на чердаке. Старые, уже пожелтевшие от времени. Наверное, с семнадцатого или восемнадцатого года. Так вот, мы с ним устроили кружок. Собственно говоря — это так был кружок, как я сейчас митрополит. Но моя мама узнала и сказала, что если я не перестану заниматься запрещенными делами, она повесится. Боялась, что я попаду в полицию. Ты ведь помнишь, за что меня тогда исключили из лицея?

— Конечно помню. Я об этом часто вспоминаю…

— Нет, ей-богу, ты вспоминал меня, Илюша?

Томов утвердительно кивнул головой.

— Так вот к чему я говорю все это… О судьбе человека. Маме не пришлось вешаться. Она, бедняга, как раз на русскую пасху умерла…

— Что ты говоришь?! От чего же?

— Ты спрашиваешь, Илюша, от чего, как будто бы не от чего в наше время умереть. Дал бог в нашем Болграде железногвардейцев, и они устроили погром…

— Как погром?! — прерывающимся голосом спросил Томов.

— Очень просто — погром… Да! Ты что, не знаешь, что такое погром? Били стекла в еврейских домах, мазали на стенах шестиугольные звезды дегтем, срывали вывески, ломали калитки, ворота — все, что попадало под руку! А у Шмае Хаймовича подожгли лавку. Нашли у кого! Нет, чтобы тряхнуть его соседа, твоего бывшего хозяина, Гаснера, так они спалили лавчонку Хаймовича… А под конец влезли через окно в аптеку Розенцвейга и учинили там первоклассный разгром. На другой день по всему городу валялись горчичники, вата, разорванные резиновые грелки, банки, склянки и даже клизмы… Было весело, что и говорить…

Томов не мог поверить, что в Болграде может быть такое…

— Э! Там теперь, Илюша, такие дела творятся, что страшно и противно! И кто, ты думаешь, всем этим командовал? Не знаешь? Так я тебе скажу: твой «кум»!..

— Какой еще там мой «кум»? — сердито спросил Илья. — Спятил ты, что ли?

— Ты прав. Можно в самом деле с ума сойти… Ей-богу, ты прав, не спорю… А все же знаешь кто? Жоржик Попа! В прошлом году он с горем пополам окончил лицей. Там уже хотели скорее от него отделаться и не оставили на третий год. Но на бакалавре он засыпался. Не помогли и папенькины связи. Зато теперь он стал большим деятелем! Даже, говорят, ездит не то в Галац, не то в Бухарест за инструкциями… Отец, видимо, ему передал бразды правления, и он весь день колесит по городу на автомобиле. Они его немного подремонтировали, перекрасили, но все равно громыхает и дымит, как паршивый паровоз. А мадемуазель Изабелла не стесняется иногда совершать на нем прогулки….

Томов опустил глаза. Хаим увидел, как на лбу его появились три глубокие складки.

— Причем же тут я все-таки?

Хаим пояснил:

— Когда ты уехал из Болграда, Жоржик Попа стал ухаживать за Изабеллой. Они частенько бывали вместе в кино, на бульваре, в казенном саду. Вот наши ребята его и окрестили почему-то «кум Илюшки Томова»!.

— Ничего глупее, наверное, не могли придумать, — со злостью сказал Илья.

— А чего только не придумает наш Болград! Это же тот еще Болград! Но ты, Илюша, не обижайся. Жоржику Попа и его приятелям из «Железной гвардии» тоже досталось! Однако ты же можешь, не дай бог, подумать, что наша полиция им помешала? Нет, боже сохрани! Вся полиция с городовыми, полицмейстером, сигуранцей, комиссарами и главным сыщиком Статеску в ту ночь будто в воду канула… «Зеленые» орудовали, как им только было угодно. По-моему, все полицейские — «зеленые», как и сам Жоржик Попа и его папочка, чтоб они все горели в огне. Но с Жоржиком Попа была потеха… Умрешь от смеха, ей-богу! В аптеке кто-то из легионеров напал на ящик с маленькими конвертиками. Там оказались круглые таблетки, на вид как шоколадки. И на вкус приятные. Да! Грамотеи подумали, что это какие-то витамины, и набросились!.. Набили карманы и лопали как семечки… Кое-кто из них слопал по сорок-пятьдесят штук… И что ты думаешь, это в самом деле были шоколадки? Нет! Это было сильнодействующее слабительное! Ей-богу!.. И на утро всех схватила «скоростная желтуха»!.. Теперь у нас «зеленых» прозвали «желтыми»… Потеха, ей-богу!

Томов и слесарь хохотали от души, а Хаим продолжал:

— Нет, так ты послушай: полиция, говорят, потребовала от врачей спасти «желтых». Тем не менее четверо дали дуба. Ей-богу! А Жоржик Попа выжил чудом. Его папочка привез лекарства и врача из Галаца. Не знаю, насколько это правда, но слыхал, что Изабелла к нему в больницу не ходила. Но в городе ее все равно прозвали «мадемуазель Желтова»…

Слесарь смеялся до слез. Ему очень нравилось, как Хаим рассказывает, подкрепляя свой рассказ жестикуляцией. Илья грустно улыбался. Он вспоминал слова Жени Табакарева: «Изабелла тогда плакала, просила помирить… Значит, любит!..» Вот приеду, расскажу, посмотрим, что он теперь скажет, — думал Илья.

Хаим вывел Томова из задумчивости.

— А ты, Илюша, еще спрашиваешь, куда я еду! В ту ночь, когда был погром, моя мама очень перепугалась. «Зеленые» с факелами шествовали по городу, как мы с тобой, идиоты, помнишь, на десятое мая тоже с факелами ходили. Ну вот, на пятый день после погрома мама умерла… Отец тогда тоже говорил, что не выдержит, если я не перестану читать большевистские прокламации, и еще он сказал, что полиция следит за нашим домом, а это значит, что в один прекрасный вечер меня могут забрать в подвал к господину Статеску. Я уже однажды там просидел ночь, хотя тогда и не за что было. Но я понял, что отцу с его астмой только этого не хватает. Ведь еще до смерти мамы его уволили с нефтебазы Жака Цоллера, а он там, как-никак, работал бухгалтером!

— Теперь он работает? — спросил Томов.

— Спрашиваешь, работает ли? Ты разве не знаешь, что если у нас потеряешь место, то потом не так легко найти другое? Покамест он ведет дела то одному лавочнику, то другому, то третьему. Так и перебивается. Много ли им нужно с сестренкой?! Как-нибудь… Что касается полицейских, то они на меня так смотрели последнее время, что лучше бы вообще ослепли, как и мой родич, «прекрасный» дядя Соломон, у которого я работал в лавке. Он тоже хорош! Откуда-то пронюхал насчет прокламаций, кажется, я сам их нечаянно оставил на конторке под бумагами — хотя если он их видел, то должен был понять, что они старые, — и тоже сказал, что выгонит меня. А тут вдобавок стали поговаривать, будто Гитлер займет Румынию. Ты же понимаешь, Илюша, что нам тогда — амба! Что было делать? А у нас в городе развили свою деятельность сионисты из «Гордонии»… Знаешь, там внизу, на бывшей Александрова, в старой синагоге, рядом с еврейской школой «Тарбут». Туда и пригласили отца. Я бы в жизни к ним не пошел. Не перевариваю их. Какие-то тупые фанатики. И вот отцу там предложили через это самое общество «Гордония» послать меня в Палестину… Отец сказал, что у нас не найдется денег на такую дальнюю поездку. Но ему ответили, что денег не надо, нужно только пройти «Акшару», то есть вместе с такими же безденежными ребятами и девушками отработать «трудовой стаж». Заработанные деньги частью пойдут на проездные расходы, а остальные — на нужды «Гордонии». Начались у нас дома скандалы, отец настаивает, а я отказываюсь. Кончилось тем, что я все лето был на этой самой «Акшаре». Работали как проклятые с рассвета до полуночи в имении помещика Ковалетти. А из заработанных денег никто из нас не получил ни гроша. В моей «квуца» — так именуется наша группа — отбывали наравне со мной «Акшару» еще тридцать парней и девушек, которые по-нашему называются «холуцим»… А выполняли мы работу за тридцать восемь человек! Семь «холуц» только числилось. Они оплатили деньгами свой стаж. Оказывается, можно и так, если есть «пети-мети». Но дело в том, что за них мы отдувались… Хочешь, посмотри на мои руки, и ты поймешь, чего только ни приходилось нам делать… Представь себе, Илюша, что раньше на сезон помещик Ковалетти нанимал восемьдесят-сто человек. А наши руководители из «Гордонии» сложили всю ответственность на тридцать одного «холуца» нашего «квуца». А знаешь почему? Потому что они заключили с помещиком контракт на все без исключения работы и получили за это с него оптом, но это обошлось ему намного дешевле, чем нанимать, как обычно, людей из села… Но ты бы посмотрел, Илюша, как злились на нас крестьяне местных деревень, они ведь живут только с того, что идут работать на сезон к помещику. Не спрашивай! Душа разрывалась!.. Несколько раз я и еще кое-какие «холуцы» собирались бежать оттуда. Но каждый раз перед нами вставал вопрос: «Чего мы этим добьемся и что сами будем потом делать?» Так и мучались. А если бы ты знал, как мы работали! По-моему, хуже каторжан. Вставали чуть свет, еще солнце не собиралось всходить. Кормежка? Отвратительная! Потому что «квуца» хотела показать «экономию». В общем, не опрашивай! И ели мы тоже как попало, больше на ходу! Часам только к девяти-десяти вечера кончали… Но закончив работу, «холуц» обязан освежиться, привести себя в порядок и по звону колокола идти ужинать, а потом на беседу. И что, ты думаешь, это были за беседы? Каждый вечер одно и то же: «Задачи сионистов в построении многомиллионного государства»!.. К счастью, беседа длится всего один час, но и этот час кажется вечностью. В голову ничего не лезет, клюешь на ходу… Примерно к одиннадцати часам начинаются танцы. Ты представляешь себе, как нам нужны были эти танцы? А? Как рыбе зонтик! Но хочешь-не хочешь — нужно идти… Сионисты говорят: «Надо закаляться!» И вот мы «закаляемся»! Отупело хлопаем, стоя в кругу, и поем:

Ай юпай-дия, юпай-да,

Юпай-дия ай ла-са!..

Юпай-дия, юпай-да…

Может быть, ты думаешь, что от этих танцулек можно увильнуть? Так ты ошибаешься. По очереди в кругу скачут, как полоумные, парень с девушкой… И так каждый вечер одно и то же. К полуночи раздаются удары колокола: «Отбой!» Ждешь его, как евреи ждали когда-то мессию. Не ложишься, а валишься. Часам к пяти снова удары колокола: поднимайся на работу… Сквозь сон кажется, что это еще звонят отбой. Вот таковы, Илюша, мои дела! «Акшару» закончил и теперь еду со своим «квуца» в Палестину, говорят, там мед течет! Посмотрим, какой там у них мед… Боюсь, как бы он не оказался для нас горчицей… Поверь, — я искренне говорю, — мне вообще кажется, что хорошо только там, где нас нет!

Из палисадника вышел парень, извинился, отозвал Хаима и стал что-то говорить ему по-древнееврейски. Рядом со щуплым, в помятом костюме Хаимом он казался атлетом. Широкоплечий, высокий, холеный, в очках с золоченой оправой, в шелковой цвета хаки рубашке с накладными карманами и погончиками, в брюках «гольф» ниже колен и клетчатых чулках, — он был похож на молодого плантатора. Через плечо на кожаном ремешке висел красивый термос.

Когда парень отошел, Хаим спросил:

— Слушай, Илюша, не знаешь ли ты случайно, где здесь можно купить револьвер?

Томов пожал плечами и вопросительно посмотрел на слесаря. Тот, хорошо знавший город, сказал, что следует поинтересоваться в припортовых улицах…

— Мы уже кое-что достали, — сказал Хаим, — но еще нужен пулемет.

— Пулемет?

— Не удивляйся, Илюша. Надо! — вздохнул Хаим.

В это время парень снова подошел, и Хаим познакомил его с Томовым и слесарем. Увидев, что они относятся доброжелательно к их просьбе, парень стал рассказывать, для какой цели им нужно оружие. Он говорил, что в ближайшем будущем все евреи выедут на «обетованную землю», где смогут найти подлинное счастье и стать полноправными людьми. Но для достижения этой цели, — говорил он, — мы должны трудиться, привыкать к лишениям, закаляться. Каждый наш «холуц», приезжая в свой родной дом, обязан привезти оружие, потому что мы, сионисты, создаем многомиллионное государство… А для того, чтобы создать такое государство, нам нужно расширить территорию… Однако без оружия мы не сумеем отвоевать наши земли у врагов…

В это время нарядная девушка позвала парня, и он, извинившись, ушел.

Хаим посмотрел ему вслед и тихо сказал:

— Может быть, ты думаешь, Илюша, что он отбывал с нами эту «Акшару»? И не собирался… У его папочки в Яссах фабрика. Может быть, не денежная, ко все-таки фабрика. И он едет в Палестину, чтобы открыть там такую же. Взамен «Акшары» они уплатили деньги, а отдувались мы… Ведь деньги пошли в общую кассу, а нам от этого не холодно и не жарко! Только приходилось за него гнуть спину. А в нашем «квуца» все кричат, что для создания сильного государства нужны деньги! Как будто бы мы не знаем, что с деньгами везде хорошо. Тоже мне Америку открывают! И если ты, Илюша, думаешь, что я верю во все, что он здесь говорил, ты ошибаешься… Ей-богу, ошибаешься! Я еще понимаю, если бы он, скажем, уже там побывал. А так — что? Повторяет то, чем прожужжали нам уши в «квуца». Ты бы посмотрел, Илюша, — потеха! Парни и девушки выступают на беседах и до хрипоты твердят одно и то же: «Надо создать сильное государство с мощной армией!» По-моему, у этих фанатиков много амбиции, да мало амуниции!..

Томов улыбнулся:

— Ты, Хаим, все такой же…

— Нет, Илюша, ты бы посмотрел на девок, такие же фанатички, как и здешние «зеленые», то есть я хотел сказать «желтые». Но скажи, что делать? Еду… в «обетованную землю искать счастья!» Как будто его там столько, что даже и на мою долю хватит… Но надо и это испытать, чтобы, может быть, потом не жалеть…

Рядом на тротуаре пожилая женщина раскинула складной столик и, раскрыв большую картонную коробку, начала выкрикивать:

— Есть новинка! Заграничное мыло! Покупайте немецкое эрзацмыло «Шмуцфрессер!» Последняя новинка из-за границы!.. Эрзацмыло «Шмуцфрессер» экономично в употреблении, имеет приятный аромат и помогает от чесотки… Есть новинка!

Друзья Хаима Волдитера собрались уходить. Хаим стал прощаться и на глазах его заблестели слезы.

— Ну, Илюша, дорогой, прощай… Эх, черт возьми, в самом деле думал, что ты хорошо устроился, ей-богу, так думал. Да и не только я — все в Болграде думают, ты в авиации! Но если бы ты знал, как мне не хочется ехать!.. Ей-богу, правду говорю. А что делать? Поеду… Хоть здесь не сладко, но все же я тут родился, отец с сестренкой остаются, остается и мать в могиле… Грустно! Кто знает, когда мы еще увидимся, и вообще, увидимся ли?..

Томову тоже было тяжело. Знать бы, что он сможет ему помочь найти работу…

— А что, если бы ты с нами поехал в Бухарест?.. Может, подыскали бы тебе работенку. А пока что будешь жить со мной. Там и Женя Табакарев живет…

Хаим махнул рукой.

— У меня уже заграничный паспорт с визой английского консульства. На рассвете наш пароход уходит…

Хаим продолжал держать руку Ильи обеими руками.

— Успокойся. Не понравится там — вернешься, — сказал Илья. — Может быть, здесь к тому времени обстановка переменится. Думаю, что так долго продолжаться не может…

С другой стороны улицы послышался голос газетчика:

— «Курентул», «Тимпул», «Крединца»! Напряженное положение в Данциге! Первая партия немецкого мыла на рынках страны! Повышение цен на сахар, растительное масло и керосин! Германские фирмы конкурируют с французским мылом! Новое снижение цен на немецкое мыло и… румынскую веревку! «Курентул», «Тимпул», «Крединца»! Попытка к бегству из заключения «капитана» «Железной гвардии»!.. Напряженное положение!..

Хаим посмотрел в сторону палисадника. Его спутники расплачивались.

— Торопятся. Нам обещали к пяти часам чешский пулемет «ЗБ» и два пистолета. И где, ты думаешь? В одном доме терпимости!… Да, да. Не смейтесь… И мы, кажется, повезем этот пулемет и пистолеты из одного «не родного» дома терпимости в другой, «родной», на «обетованной земле»!..

Томов рассмеялся.

— Да. Такое у меня предчувствие. Во всяком случае, это тоже «новый порядок»!.. Слыхал, цены на сахар, масло и керосин — повышаются; «Шмуцфрессер» конкурирует с «Лавон»! Оттого, наверное, цены на мыло и веревку снижаются… А я, Хаим Волдитер из Бессарабии, на деньги сионистов покупаю у румынских проституток для Палестины чешский пулемет!.. Нет, ты только вдумайся хорошенько: разве это не потеха? А? Но, Илюша, имей в виду, эта потеха кончится кровью, вот посмотришь… И мне даже кажется, что между этим пулеметом, мылом и веревкой есть что-то общее… Ей-богу!.. Ну, будь здоров, Илюша! До свидания!.. Будешь в Болграде, передай Колеву привет!.. Пиши: Палестина, Тель-Авив, до востребования, Волдитеру.

Когда Хаим был далеко, слесарь сказал:

— Хороший малый!

Томов ответил невпопад:

— Хорошего в нашей жизни мало…

Слесарь понял, что Илья расстроен. Они долго шли молча. Илья думал о Хаиме, о себе, о холеном парне. Потом слесарь, словно после длительного раздумья, вдруг сказал:

— А тот малый, что в очках, у которого отец фабрикант, ну и жох! Я почему-то раньше думал, они могут только быть докторами да торговать подтяжками… А вишь, пулеметы покупают!.. Маленький-то стоющий, и мозоли какие…

Томов грустно ответил:

— В каждом народе есть богатые и бедные, сволочи и хорошие люди — сам видишь…


Читать далее

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I 09.04.13
II 09.04.13
III 09.04.13
IV 09.04.13
V 09.04.13
VI 09.04.13
VII 09.04.13
VIII 09.04.13
IX 09.04.13
X 09.04.13
XI 09.04.13
XII 09.04.13
XIII 09.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I 09.04.13
II 09.04.13
III 09.04.13
IV 09.04.13
V 09.04.13
VI 09.04.13
VII 09.04.13
VIII 09.04.13
IX 09.04.13
X 09.04.13
XI 09.04.13
XII 09.04.13
XIII 09.04.13
XIV 09.04.13
XV 09.04.13
XVI 09.04.13
XVII 09.04.13
XVIII 09.04.13
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I 09.04.13
II 09.04.13
III 09.04.13
IV 09.04.13
V 09.04.13
VI 09.04.13
VII 09.04.13
VIII 09.04.13
IX 09.04.13
X 09.04.13
XI 09.04.13
XII 09.04.13
XIII 09.04.13
XIV 09.04.13
XV 09.04.13
XVI 09.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть