Онлайн чтение книги Только не дворецкий
Найо Марш

Перевод и вступление Анастасии Завозовой

БЛАГОДАРЯ своему отцу Найо Марш родилась два раза. В 1895 году — естественным путем и в 1899-м — официальным, когда ее отец вспомнил, что ребенка надо зарегистрировать. «Найо», что означает «умненькая», — одно из традиционных маорийских имен, которые пакеха, то есть жители Новой Зеландии европейского происхождения, часто давали своим детям. Мать Найо была актрисой, и Найо с детства полюбила театр, хотя увиденная ею в юном возрасте сцена самоубийства Джульетты навсегда поселила в ней страх умереть от яда. Именно поэтому у Марш так мало детективов, в которых жертва была бы отравлена.

Несмотря на то что родители Найо Марш были довольно скромно обеспечены и практически всю жизнь копили деньги, чтобы приобрести дом в более респектабельном районе, она получила очень хорошее классическое образование — сначала в колледже Сент-Маргарет, а затем в кентерберийской Школе искусств. Этим она обязана отцу, который, будучи иммигрантом, всю жизнь остро ощущал свое непрочное положение в «приличном» новозеландском обществе и старался изо всех сил, чтобы его дочь заняла в этом обществе более высокое место.

Первоначально Найо Марш не думала связывать свою жизнь с литературой. Она колесила по Новой Зеландии с театральной труппой, после окончания Школы искусств профессионально занималась рисованием — ее работы даже выставлялись в художественных галереях — и писала путевые заметки в местные новозеландские газеты. Попав в 1928 году в Лондон, она подрабатывала там манекенщицей и на паях с друзьями даже открыла небольшой магазинчик «Тач энд Гоу», в котором продавались предметы интерьера, сделанные руками самой Найо и ее друзей. В 1931 году ей — после прочтения какого-то из детективов Кристи — пришла в голову мысль попробовать самой написать убийство, и в 1934-м был опубликован ее дебютный роман «Игра в убийство» (английское название романа — «A Man Lay Dead».). По задумке Найо Марш, ее герой — инспектор, а потом и суперинтендант Родерик Аллейн, джентльмен по происхождению, получивший столь же прекрасное образование и воспитание, как лорд Питер Уимзи, — все же должен был заниматься сыском не для собственного удовольствия: раскрытие преступлений для него не любительское увлечение, а работа, и подчас неприятная. Нарушив каноны классического детектива, Марш в романе «Маэстро, вы — убийца!» (английское название романа — «Artists in Crime», 1938) знакомит Аллейна с любовью всей его жизни и будущей женой, художницей Агатой Трой, которая в дальнейшем привнесет в тексты Марш то страстное увлечение искусством, которое было свойственно самой писательнице.

ОДНОЙ ИЗ главных особенностей детективной прозы Марш — помимо отсылок к столь любимому ею театру и театральной жизни — было то, что в своих романах она всегда прибегала к изощренному способу убийства. Так, например, голова одной из жертв приземлялась на обеденный стол, другого несчастного сварили в гейзере, а еще кто-то умирал, закатанный заживо в тюк с шерстью. В рассказе «Смерть в эфире» Марш не отступает от своих принципов изобретательного убийства.

Найо Марш всю жизнь прожила между Англией и Новой Зеландией, отдав много сил становлению новозеландского театра. Занятно, что сама Марш именно театральную работу воспринимала как дело всей жизни, и в своей автобиографии она лишь вскользь упоминает о сочинении детективов. Она никогда не была замужем и, по словам ее близких, страсть к театру вполне заменяла ей супружество. Впрочем, сама Найо, имея склонность к романтическому эпатажу, любила рассказывать, что хранит вечную верность своему жениху и другу детства Нэду Бристеду, который погиб в Бельгии в 1917 году во время Первой мировой войны, когда ему было всего лишь 19 лет. Впоследствии Марш пережила довольно бурный роман с новозеландским актером русского происхождения по фамилии Токарефф, который был вдвое старше ее, однако Генри Марш отказал Токареффу, когда тот просил руки Найо, и та с легкостью приняла решение отца. За свои театральные и литературные заслуги Найо Марш была в 1966 году награждена Орденом Британской империи. Умерла Найо Марш в 1982 году в возрасте восьмидесяти трех или восьмидесяти семи лет.

© Ngaio Marsh, 1934

©А. Завозова, вступление, перевод на русский язык

НАЙО МАРШ

Смерть в эфире

Двадцать пятого декабря в 7:30 утра мистер Септимус Тонне был найден мертвым возле своего радиоприемника. Обнаружила его Эмили Паркс, младшая горничная. Она толкнула дверь и, пятясь, вошла, держа в руках швабру, метелку для пыли и щетку для чистки ковра. В этот самый миг из темноты раздался голос, заставивший ее вздрогнуть от испуга.

— Доброе утро, — произнес голос с безупречной дикцией. — Счастливого Рождества!

Эмили взвизгнула, впрочем не очень громко, так как тотчас же сообразила, в чем дело. Мистер Тонкс перед сном позабыл выключить свой радиоприемник. Она раздвинула шторы, обнажив бледную взвесь лондонского рождественского утра, включила свет и увидела Септимуса.

Он сидел перед радиоприемником. Это был маленький, но дорогой прибор, собранный специально для него. Септимус сидел в кресле, спиной к Эмили, наклонившись всем телом к радио.

Его странно скрюченные пальцы касались приемника прямо под ручками настройки и громкости. Он сидел, упершись грудью в полку, на которой стоял радиоприемник, и прислонив голову к его передней панели.

Казалось, что он, затаив дыхание, внимает потаенным секретам радио. Он склонил голову так, что Эмили видела его лысую макушку с напомаженными остатками волос. Мистер Тонкс не двигался.

— Прошу прощения, сэр, — выдохнула Эмили. Ей вновь стало не по себе. Даже страсть мистера Тонкса к радио не могла заставить его подняться с постели в семь тридцать утра.

— Специальная рождественская служба, — объявил рафинированный голос.

Мистер Тонкс сидел очень тихо. Эмили, как и все остальные слуги, до смерти боялась хозяина, поэтому не могла решить, уйти ей или остаться. Уставившись на Септимуса, она вдруг поняла, что на нем по-прежнему вчерашний смокинг. Комната тем временем наполнилась колокольным перезвоном.

Эмили раскрыла рот так, что шире было некуда, и кричала, кричала, кричала…

Первым появился Чейз, дворецкий. Это был бледный, обрюзгший мужчина, обладавший, однако, властными манерами.

— Что это еще за выходки? — спросил он и тут заметил Септимуса. Он подошел к креслу, нагнулся и заглянул в лицо хозяину.

Дворецкий не потерял самообладания, однако громко воскликнул:

— Господи! — И бросил Эмили: — Заткнись, дура! — выдав этими вульгарными словами свое волнение.

Он схватил Эмили за плечи и подтолкнул ее к двери, но там уже стоял секретарь, мистер Хислоп, одетый в халат.

— Боже правый, Чейз, да что за… — начал было говорить он, но его голос перекрыли возобновившиеся вопли и колокольный звон.

Белой пухлой рукой Чейз зажал рот Эмили.

— Не соизволите ли пройти в кабинет, сэр? Несчастный случай. Иди к себе да перестань шуметь, не то я тебе устрою! — Последние его слова были обращены к Эмили, которая стрелой понеслась к остальным слугам, уже столпившимся в холле.

Чейз вернулся в кабинет вместе с мистером Хислопом и запер за собой дверь. Они оба посмотрели на тело Септимуса Тонкса.

Первым заговорил секретарь.

— Но… но… он умер! — сказал маленький мистер Хислоп.

— Полагаю, тут нет никаких сомнений, — прошептал Чейз. — Поглядите налицо. Какие тут сомнения! Господи!

Мистер Хислоп протянул свою хрупкую руку к склоненной голове Септимуса, но тотчас же отдернул ее. Менее щепетильный Чейз схватил окоченевшее запястье и потянул его на себя. Тело сразу же, будто деревянное, опрокинулось на спину. Рука стукнула дворецкого по лицу. Чертыхнувшись, тот отскочил назад.

Перед ними лежал Септимус Тонкс, задрав кверху руки и ноги, и свет падал на его искаженное лицо. Чейз показал на его правую руку. Большой, указательный и средний пальцы слегка почернели. Динь-дон, динь-дон.

— Господи, да выключите вы этот перезвон! — воскликнул мистер Хислоп. Чейз щелкнул выключателем, и в наступившей тишине они услышали, как кто-то дергает за ручку двери. Раздался голос Гая Тонкса:

— Хислоп! Мистер Хислоп! Чейз! Что случилось?

— Минуточку, мистер Гай. — Чейз взглянул на секретаря. — Скажите вы, сэр.

И мистеру Хислопу пришлось сообщить семье печальную новость. Семья выслушала его сбивчивые объяснения в мертвой тишине. И только когда Гай, старший из троих детей, вошел в кабинет, была сделана первая попытка объяснить произошедшее.

— От чего он умер? — спросил Гай.

— Это невероятно, — промямлил Хислоп, — совершенно невероятно, но выглядит так, будто его…

— …ударило током, — закончил за него Гай.

— Нужно послать за доктором, — робко предложил мистер Хислоп.

— Разумеется. За доктором Медоузом. Позвоните ему, Хислоп?

Хислоп отправился к телефону, а Гай вернулся к родственникам. Доктор Медоуз жил по соседству и потому прибыл через пять минут. Он осмотрел тело, не двигая его. Расспросил Чейза и Хислопа. Чейз без умолку твердил об ожогах на руке покойного. «Как на электрическом стуле», — все повторял он.

— Мою кузину, сэр, однажды ударило молнией. А я руку как только увидел…

— Да-да, — сказал доктор Медоуз, — вы уже говорили. Я и сам заметил ожоги.

— Как на электрическом стуле, — повторил Чейз. — Наверное, будет дознание.

Доктор Медоуз прикрикнул на него, вызвал Эмили и отправился к семье Септимуса — Гаю, Артуру, Филлипе и их матери. Они сгрудились вокруг остывшего камина в гостиной. Присев на корточки, Филлипа пыталась разжечь огонь.

— Ну так что случилось? — спросил Артур, едва доктор вошел в комнату.

— Похоже, его ударило током. Гай, можно тебя на пару слов? Филлипа, будь умницей и поухаживай за матерью. Кофе с капелькой бренди. Куда подевались все эти чертовы горничные? Идем, Гай.

Оставшись с Гаем наедине, доктор сказал, что придется послать за полицией.

— За полицией?! — Смуглое лицо Гая побледнело. — Зачем? Что им тут делать?

— Вероятно, ничего, но уведомить их придется. В сложившихся обстоятельствах я не могу выписать свидетельство о смерти. Если его ударило током, то как это случилось?

— Полиция! — сказал Гай. — Да ведь это просто отвратительно. Доктор Медоуз, ради всего святого, не могли бы вы…

— Нет, — ответил доктор Медоуз, — я не могу. Прости, Гай, но другого выхода нет.

— Но, может быть, подождем немного? Взгляните на него еще раз. Вы ведь его толком и не осматривали.

— Я не хотел двигать тело. Соберись, мой мальчик. Слушай, у меня в уголовном отделе Скотленд-Ярда есть приятель, его зовут Аллейн. Самый настоящий джентльмен. Он, конечно, будет в ярости, но если он сейчас в Лондоне, то непременно приедет и постарается, чтобы для вас все прошло гладко. Возвращайся к матери. Я позвоню Аллейну.

Вот почему старшему детективу-инспектору Родерику Аллейну пришлось провести Рождество в трудах. Вообще-то он и так был на дежурстве и сказал Медоузу, что он в любом случае навестил бы его несчастных Тонксов. Прибыв, он держался со свойственной ему холодноватой любезностью. Вместе с ним приехали полицейский врач и инспектор Фокс — высокий, крепко сбитый офицер. Доктор Медоуз проводил их в кабинет. Аллейн в свою очередь увидел неприглядный труп, когда-то бывший Септимусом Тонксом.

— В таком положении его и нашли?

— Нет. Насколько я понял, он сидел, наклонившись вперед, и касался пальцами панели настройки. Должно быть, он не упал, потому что тело удержали подлокотники и корпус приемника.

— А кто его передвинул?

— Дворецкий, Чейз. Говорит, что просто хотел приподнять его руку. Трупное окоченение наступило уже в полной мере.

Аллейн ухватился за твердую шею покойника и подтолкнул его вперед. Тело приняло изначальное положение.

— Приступайте, Кертис, — обратился Аллейн к врачу и, обернувшись к Фоксу, попросил: — Не сходите ли за фотографом, Фокс?

Фотограф сделал четыре снимка и ушел. Аллейн обвел мелом положение рук и ног, нарисовал подробный план комнаты и снова обратился к докторам:

— Ну что думаете — удар током?

— Похоже на то, — ответил Кертис. — Конечно, вскрытие покажет.

— Конечно. Но все же взгляните на руки. Тут ожоги. Большой, указательный и средний пальцы согнуты, и расстояние между руками такое же, как между ручками настройки. Он явно крутил свою шарманку.

— Черт подери! — впервые за все время высказался инспектор Фокс.

— Хотите сказать, что смертельный разряд он получил через радиоприемник? — спросил доктор Медоуз.

— Не знаю. Я лишь могу отметить, что в момент смерти он держался за ручки настройки.

— Когда горничная нашла Септимуса, радио все еще работало. Чейз выключил приемник, и его разрядом не ударило.

— Ваша очередь, напарник, — сказал Аллейн Фоксу. Тот склонился над выключателем.

— Осторожнее, — предупредил его Аллейн.

— У меня подошвы резиновые, — ответил Фокс и включил радио. Приемник загудел, затем раздались звуки, и он поймал какую-то станцию.

— Рождество-о-о! Рождество-о-о! — ревело радио. Фокс выключил его и выдернул вилку из розетки.

— Хотел бы я заглянуть внутрь этой коробочки, — сказал он.

— Заглянете, старина, непременно заглянете, — ответил Аллейн. — Но перед тем, думаю, нам лучше убрать тело. Медоуз, вы за этим проследите? Фокс, сходите за Бейли, хорошо? Он ждет в машине.

Кертис, Хислоп и Медоуз перенесли Септимуса Тонкса в одну из свободных комнат на первом этаже. Поскольку тело было скрючено, занятие это было нелегким и неприятным. Когда Медоуз, утирая пот со лба, вернулся в кабинет, то обнаружил, что над корпусом радиоприемника трудится сержант Бейли, специалист по отпечаткам пальцев.

— А это зачем? — спросил доктор Медоуз. — Хотите узнать, не покопался ли он внутри?

— Он, — ответил Аллейн, — или кто-то другой.

— Гм. — Доктор Медоуз взглянул на инспектора. — Похоже, мы с вами об одном думаем. Подозреваете, что…

— Подозреваю? Подозрительность мне несвойственна. Просто хочу все сделать как надо. Итак, Бейли, что там у вас?

— Есть четкий отпечаток на подлокотнике. Скорее всего, самого покойника, да, сэр?

— Несомненно. Потом проверим. А что там с радиоприемником?

Надев перчатки, Фокс снял ручку регулятора громкости.

— Вроде все в порядке, — ответил Бейли. — Приборчик отличный, сэр.

Он посветил фонариком на заднюю стенку, открутил пару винтиков и снял корпус.

— А эта дырочка зачем? — спросил Аллейн.

— Какая дырочка, сэр? — отозвался Фокс.

— Которая просверлена в корпусе, сразу над ручкой. Примерно в одну восьмую дюйма диаметром. Ее закрывала ручка, так что можно было и не заметить. Посветите сюда, Бейли. Вот сюда. Теперь видите?

Фокс наклонился вперед и что-то глухо проворчал. Через переднюю панель корпуса пробивался тонкий лучик света.

— Очень странно, сэр, — отозвался Бейли с другой стороны. — Не понимаю вовсе, зачем она тут нужна.

Аллейн снял ручку настройки радиостанций.

— А тут еще одна, — пробормотал он. — Ага. Маленькие, аккуратные дырочки. Просверлены совсем недавно. Необычно, правда?

— Не то слово, сэр, — ответил Фокс.

— Можете идти, Медоуз, — сказал Аллейн.

— Какого черта? — возмутился Медоуз. — К чему вы клоните? Почему мне нельзя тут остаться?

— Цщ ваш похоронный вид, доктор? Вам же нужно утешать скорбящих родственников.

— Их я уже утешил. Что вы задумали?

— Ну и кто из нас страдает подозрительностью? — мягко спросил его Аллейн. — Ладно, можете ненадолго остаться. Расскажите мне о Тонксах. Кто они? Что за люди? Каким человеком был Септимус?

— Чертовски неприятным, если хотите знать.

— Расскажите о нем.

Доктор Медоуз уселся и закурил.

— Он сам сколотил свое состояние, — сказал он. — Стальная хватка. Не то чтобы вульгарен, но грубоват.

— Вроде доктора Джонсона[104]Имеется в виду доктор Самюэль Джонсон (1709–1784), автор знаменитого «Словаря английского языка»(1755), литературный критик и эссеист. В спорах бывал несдержан и груб — нередко называл оппонентов собаками, мерзавцами, негодяями и т. п.?

— Ни в коей мере. Не перебивайте меня. Я знал его двадцать пять лет. Его жена жила с нами в Дорсете по соседству. Изабель Форстон. Я помогал его детям прийти в эту юдоль скорбей, и, клянусь богом, скорбей у них было предостаточно. Необычное это семейство. Последние десять лет Изабель находится в таком состоянии, что все эти трюкачи-психоаналитики запрыгали бы от восторга. Я же человек старомодный и скажу лишь, что у нее тяжелая форма истерического невроза. Ее до смерти запутал собственный муж.

— Не возьму я в толк, зачем тут эти дырки? — пробормотал Фокс, обращаясь к Бейли.

— Продолжайте, Медоуз, — попросил врача Аллейн.

— Года полтора назад я все высказал Септимусу — про ее здоровье. Сказал, что состояние ее рассудка вызывает опасения. Он глянул на меня, осклабился и сказал: «Надо же, у нее есть рассудок!» Но послушайте, Аллейн, я же не могу вот так разговаривать о своих пациентах. Не знаю, что на меня нашло.

— Вы ведь прекрасно понимаете, что я никому ничего не скажу, если только…

— Если только — что?

— Если только не появится необходимости. Продолжайте же, прошу.

Но доктор Медоуз поспешно укрылся за профессиональной этикой. Он мог лишь сообщить, что у мистера Тонкса было слабое сердце и высокое давление, что Гай работал в конторе отца, что Артур желал изучать искусство, но ему велели заняться юриспруденцией, и что Филлипа мечтала о сцене, но ей велели об этом даже не думать.

— Значит, детьми он помыкал, — заметил Аллейн.

— Вам придется это самому выяснить. Я ухожу.

Доктор Медоуз дошел до двери, но вернулся обратно.

— Слушайте, — произнес он, — вот что я вам скажу. Вчера вечером тут была ссора. Я попросил Хислопа — он малый сообразительный — дать мне знать, если что-нибудь огорчит миссис Сеп. Очень сильно огорчит. Между нами говоря, я попросил Хислопа сообщить мне, если Сеп разойдется, потому что Изабель и дети уже порядком от него натерпелись. Он частенько напивался.

Хислоп позвонил мне в десять двадцать вечера и сказал, что тут был страшный скандал. Сеп орал на Фипс в ее комнате — то есть на Филлипу, всегда зову ее Фипс. Я попросил его перезвонить мне через полчаса, если все не уляжется. Велел ему не попадаться на глаза Сепу, сидеть у себя — его комната рядом с комнатой Фипс — и, когда уйдет Сеп, проверить, в порядке ли она. Ссора произошла из-за Хислопа, подробнее сказать не могу. У слуг был выходной. Я сказал ему, что если он не перезвонит через полчаса, то я позвоню сам, и если трубку никто не возьмет, значит, все утихли и улеглись спать. Я позвонил, никто не взял трубку, и я сам отправился спать. Вот и все. Я ухожу. Кертис знает, где меня искать. Полагаю, мое присутствие понадобится на дознании. Всего доброго.

Когда он ушел, Аллейн принялся дотошно осматривать комнату. Фокс и Бейли по-прежнему увлеченно возились с радиоприемником.

— Не пойму я, как этот прибор мог укокошить джентльмена, — проворчал Фокс. — Регуляторы в порядке, все на месте. Убедитесь сами, сэр.

Он повернул выключатель и стал настраивать станции. Раздалось продолжительное гудение.

— …И завершает нашу передачу еще один рождественский хорал, — сказало радио.

— Звук хороший, — одобрительно кивнул Фокс.

— Я кое-что нашел, сэр! — внезапно объявил Бейли.

— Опилки? — спросил Аллейн.

— Они самые, сэр, — удивленно ответил Бейли.

Аллейн посветил фонариком внутрь приемника и собрал под дырочками немного опилок.

— Вот тебе и первая выгода![105]Фраза из «Сказки о слоненке» Редьярда Киплинга, цитируется в переводе К. Чуковского. — сказал Аллейн.

Он нагнулся, чтобы получше осмотреть розетку в стене.

— Ничего себе! Да тут переходник на два разъема. К нему подсоединены радио и обогреватель. А я думал, их запретили. Странное дельце. Давайте-ка еще раз взглянем на эти ручки. — Он снова осмотрел их. Это были самые обычные бакелитовые ручки, использовавшиеся во всех радиоприемниках, — они плотно сидели на стальных стержнях регуляторов.

— Как вы и говорите, — пробормотал он, — вроде бы все в порядке. Погодите-ка…

Он вытащил лупу из кармана и, прищурившись, навел ее на один из стержней.

— Ага-а. Фокс, а разве эти штуки должны быть обернуты промокашкой?

— Промокашкой! — воскликнул Фокс. — Нет, не должны.

Аллейн поскреб оба стержня перочинным ножом, подставив снизу конверт. Затем он со стоном выпрямился и подошел к письменному столу.

— У нижнего листа в стопке промокательной бумаги уголок оторван, — наконец сказал он. — Кажется, Бейли, вы говорили, что на радиоприемнике отпечатков нет?

— Верно, — мрачно подтвердил Бейли.

— На бюваре их тоже не будет или будет слишком много, но все же постарайтесь, Бейли, постарайтесь, — сказал Аллейн.

Он принялся расхаживать по комнате, уткнувшись взглядом в пол, и вдруг, подойдя к окну, резко остановился.

— Фокс! — воскликнул он. — У нас есть улика, да еще какая!

— Что за улика? — спросил Фокс.

— Ну как же, странный обрывок промокательной бумаги.

Аллейн медленно перевел взгляд на карниз для гардин:

— Что я вижу!

Он взял стул, взобрался на него и снял два набалдашника с концов карниза.

— Взгляните-ка. — Он подошел к приемнику, снял ручки с регуляторов и положил их рядом с теми, которые были на карнизе.

Через десять минут инспектор Фокс постучалвдверьгостиной. Ему открыл Гай Тонкс. Филлипе удалось разжечь огонь, и вся семья собралась вокруг камина. Создавалось впечатление, что за все это время никто из них не пошевелился и не произнес ни слова.

Первой нарушила молчание Филлипа:

— Вы хотите поговорить с кем-то из нас?

— Прошу прощения, мисс, инспектор Аллейн желал бы побеседовать с мистером Гаем Тонксом, если это возможно, — сказал Фокс.

— Иду, — ответил Гай, и они вместе направились к кабинету.

У двери Гай остановился:

— А он… мой отец… он все еще?..

— Нет-нет, сэр, — мягко ответил Фокс, — там уже все в лучшем виде.

Вскинув голову, Гай вошел в кабинет, Фокс прошел за ним следом. Кроме сидевшего за столом Аллейна, там больше никого не было. Завидев их, он встал.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил Гай.

— Да, если позволите. Я понимаю, вы пережили тяжелое потрясение. Садитесь, пожалуйста.

Гай выбрал самое дальнее от радиоприемника кресло.

— Отчего умер отец? Это был удар?

— Доктора пока не могут сказать. Придется делать вскрытие.

— Боже правый! И дознание будет?

— Боюсь, что так.

— Какой ужас! — горячо воскликнул Гай. — Нов чем же дело, как вы думаете? Чего там темнят врачи? От чего он умер?

— Врачи полагают, что от удара током.

— И как это произошло?

— Мы не знаем. Похоже, что причиной всему его радиоприемник.

— Да это же невозможно. Я думал, они все надежно защищены.

— Именно так. Если в них не копаться.

На мгновение Гай явственно перепугался. Но тотчас же испуг в его взгляде сменился облегчением. Он совершенно расслабился…

— Ну да, — сказал он, — отец ведь вечно там ковырялся. И что он наделал?

— Ничего.

— Но вы ведь сами сказали, если виной всему приемник, значит, он что-то там разобрал?

— Если кто-то и разбирал радиоприемник, то потом его снова привели в порядок.

Гай шевельнул губами, но не вымолвил ни слова. Вдруг он очень сильно побледнел.

— Самивидите, — сказал Аллейн, — ваш отец тут ни при чем.

— Тогда, значит, его убило не радио.

— А это, я надеюсь, мы узнаем после вскрытия.

— Я ничего не знаю о радио, — вдруг вырвалось у Гая, — я ничего не понимаю. Какая-то бессмыслица. Да никто, кроме отца, и не трогал этот приемник. Он над ним прямо трясся.

К радио никто и близко не подходил.

— Понимаю. Он увлекался радиотехникой?

— Да, это было его единственным увлечением, кроме работы.

— Один из приехавших со мной полицейских немного в этом разбирается, — сказал Аллейн. — Говорит, что этот приемник — последнее слово техники. Вы сказали, что в радио ничего не понимаете. А как насчет других ваших родственников?

— Одно время мой младший брат интересовался радиотехникой, но потом забросил это дело. Отец не позволил бы, чтобы в доме появился еще один радиоприемник.

— Быть может, он сумеет нам что-нибудь подсказать.

— Но если сейчас там все в порядке…

— Нельзя упускать ни одной возможности.

— Вы говорите, будто… будто…

— Пока не было дознания, я не могу ничего говорить с уверенностью, — ответил Аллейн. — Мистер Тонкс, кто-то мог затаить злобу на вашего отца?

Гай снова вскинул голову. Он посмотрел Аллейну прямо в глаза.

— Да почти все, кто его знал, — ответил Гай.

— Вы не преувеличиваете?

— Нет. Вы ведь думаете, что его убили, не правда ли?

Внезапно Аллейн указал на стол.

— Вы это раньше видели? — резко спросил он.

Гай поглядел на две округлые черные ручки, лежавшие рядом в пепельнице.

— Эти штуки? — переспросил он. — Нет, не видел. А что это?

— Думаю, это и есть причина смерти вашего отца.

Дверь кабинета распахнулась, и вошел Артур Тонкс.

— Гай, да что происходит? — спросил он. — Мы не можем весь день просидеть в гостиной. Это невыносимо. Ради бога, скажите же, что с ним случилось?

— Они думают, что его убили эти штуки, — сказал Гай.

— Вот эти? — На долю секунды взгляд Артура метнулся к карнизу. Затем, как-то странно дрогнув ресницами, он отвел глаза.

— Что вы имеете в виду? — спросил он Аллейна.

— Не могли бы вы надеть одну из этих ручек на стержень регулятора громкости?

— Но ведь они металлические, — заметил Артур.

— Радио выключено.

Артур вытащил одну ручку из пепельницы, подошел к приемнику и надел ручку на стержень.

— Болтается, — быстро сказал он, — держаться не будет.

— Будет, если ее набить, например, промокательной бумагой.

— Откуда вы их взяли? — требовательно спросил Артур.

— Вы ведь сразу их узнали, да? Я видел, как вы глянули на карниз.

— Конечно, я их узнал. В прошлом году Филлипа позировала мне на фоне этих самых занавесок, когда… он… был в отъезде. Я рисовал эти чертовы штуки.

— Послушайте, — вмешался Гай, — на что вы намекаете, мистер Аллейн? Если выхотите сказать, что мой брат…

— Я?! — вскричал Артур. — Да я-то тут при чем? Отчего вы думаете…

— Я нашел обрывки промокательной бумаги на стержнях и внутри металлических ручек, — ответил Аллейн. — Выходит, в какой-то момент бакелитовые ручки были заменены металлическими. Удивительно, не правда ли, что эти ручки так похожи между собой? Разумеется, если присмотреться, то отличия найти можно. Однако они практически незаметны.

Артур ничего не ответил. Он по-прежнему не отводил взгляда от радио.

— Всегда хотел рассмотреть его как следует, — неожиданно сказал он.

— Прошу, — вежливо ответил Аллейн. — Мы с ним уже закончили.

— Слушайте, — вдруг заметил Артур, — даже если бакелитовые ручки заменили на металлические, то все равно это никак не могло его убить. Его бы даже током не ударило. Оба регулятора заземлены.

— А вы заметили, что в панели просверлены две маленькие дырочки? — спросил Аллейн. — Как думаете, так и должно быть?

Артур пригляделся к стальным стержням.

— Господи, Гай, он прав, — сказал он. — Так вот как все было сделано.

— Инспектор Фокс сообщил мне, — сказал Аллейн, — что через эти дырочки могли пропустить проволоку, подсоединенную к… трансформатору — правильно? — и пустить по проволоке заряд к одной из ручек.

— И заземлить вторую, — добавил Фокс. — Работенка для знатока. А то ведь можно было получить заряд вольт в триста.

— Нет, это бы не сработало, — быстро проговорил Артур, — ток был бы слишком слабый, всего в несколько сотых ампера.

— Я вовсе не специалист, — сказал Аллейн, — но думаю, что вы правы. Зачем же тогда кто-то просверлил эти дырки? Быть может, кто-то хотел сыграть с вашим отцом злую шутку?

— Злую шутку? С ним? — Артур визгливо и неприятно рассмеялся. — Гай, ты слышал?

— Заткнись, — сказал Гай. — Он ведь умер.

— Даже не верится, что это правда, верно?

— Артур, не будь таким идиотом. Возьми себя в руки. Неужели ты не понимаешь, что все это значит? Они думают, что отца убили.

— Убили?! Они ошибаются. Инспектор, ни у кого из нас на это бы духу не хватило. Взгляните на меня. У меня так трясутся руки, что я не смогу стать художником — так мне сказали. Это началось, когда я был ребенком и он мог на целую ночь запереть меня в чулане. Взгляните на меня. Взгляните на Гая. Он покрепче, но его тоже сломали, как и всех нас. Мы можем только подчиняться. Вы знаете, что…

— Постойте-ка, — тихо произнес Аллейн. — Ваш брат, в общем-то, прав. Лучше обдумывать все, что вы хотите сказать. Возможно, произошло убийство.

— Спасибо, сэр, — быстро вмешался Гай. — Это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Артур просто разволновался. Это нервное потрясение.

— Ты хотел сказать — облегчение, — ответил Артур. — Не глупи, Гай. Я не убивал его, и они скоро это выяснят. Никто его не убивал. Всему произошедшему есть какое-то объяснение.

— Советую вам меня послушать, — сказал Аллейн. — Я задам вам обоим несколько вопросов. Вы не обязаны отвечать на них, но ответить будет все же разумнее. Насколько я понимаю, обычно никто, кроме вашего отца, не прикасался к приемнику. Вам приходилось бывать в кабинете, когда он слушал радио?

— Только если он хотел разнообразить программу издевательствами, — ответил Артур.

Аллейн повернулся к Гаю, который злобно глядел на брата:

— Я хочу точно знать, что произошло тут вчера вечером. По словам врачей, когда вашего отца нашли, он был уже мертв не менее трех и не более восьми часов. Нам нужно постараться установить наиболее точное время.

— Я видел его без четверти девять, — медленно начал Гай. — Я собирался на праздничный ужин в «Савой» и как раз спускался вниз. Он вышел из гостиной и направлялся к себе.

— Мистер Артур, видели ли вы его после этого?

— Нет. Зато я его слышат. Они с Хислопом работали в кабинете. Хислоп попросил разрешения уехать на Рождество. Конечно же отец сразу нашел какие-то письма, требовавшие срочного ответа. Правда же, Гай, он был ненормальный. Думаю, доктор Медоуз того же мнения.

— И когда вы его слышали? — спросил Аллейн.

— Спустя некоторое время после ухода Гая. Я работал над картиной у себя в комнате. Как раз над кабинетом. Слышал, как он вопит на бедняжку Хислопа. Времени было что-то около десяти, потому что в десять я отправился на танцевальный вечер. Проходя по коридору, я слышал его вопли.

— И когда вы оба вернулись? — спросил Аллейн.

— Я был дома в двадцать минут первого, — немедленно откликнулся Гай. — Время точное, потому что потом мы поехали в ресторан «У Карло», а там шло полночное представление. Мы посмотрели один номер и ушли. Домой я приехал на такси. Радио орало на всю мощность.

— А разговоров не слышали?

— Нет, только радио.

— А вы, мистер Артур?

— Бог знает когда я пришел. Уже после часу. Дома было темно. Не было слышно ни звука.

— У каждого из вас свой ключ?

— Да, — ответил Гай. — У каждого свой. Они всегда висят на крючке в холле. Когда я вернулся, то заметил, что ключа Артура на нем нет.

— А что насчет остальных? Откуда вы знаете, что не было именно его ключа?

— У мамы ключа нет, а Фипс свой давно потеряла. И вообще, я же знал, что они дома, значит, отсутствовал как раз Артур.

— Вот спасибо, — иронически заметил Артур.

— Вы не заглядывали в кабинет, когда вернулись? — спросил Аллейн.

— Господи, нет, конечно! — сказал Артур так, будто подобное предположение было совершенно невероятным. — Слушайте, — вдруг произнес он, — а ведь он там наверное, сидел… уже мертвый. Неуютная мысль. — Он нервно рассмеялся. — Сидел там себе, в темноте, за дверью.

— Откуда вы знаете, что там было темно?

— А как же? Конечно там было темно. Свет из-под двери не пробивался.

— Ясно. Могу ли я попросить вас вернуться к вашей матушке? Быть может, ваша сестра любезно согласится заглянуть сюда на пару минут. Фокс, спросите ее, хорошо?

Фокс вернулся в гостиную вместе с Артуром и Гаем и остался там, не задумываясь о том, в какое смятение его присутствие повергло семейство Тонксов. Бейли уже был там — с подчеркнутым вниманием изучал электропроводку.

Филлипа сразу же пришла в кабинет и спросила тоном любезной хозяйки:

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Очень мило с вашей стороны так подойти к делу, — сказал Аллейн. — Я не хочу надолго вас задерживать. Я понимаю, что случившееся было для вас ударом.

— Наверное, — ответила Филлипа.

Аллейн бросил на нее быстрый взгляд.

— То есть, — принялась объяснять она, — наверное, я должна быть потрясена, но что-то ничего особенного не чувствую. Мне просто хочется, чтобы все как можно быстрее закончилось. И потом я все это обдумаю. Прошу вас, расскажите, что случилось.

Аллейн сообщил ей, что ее отца, возможно, ударило током и обстоятельства его смерти были странными и необычными. О том, что полиция думает, будто произошло убийство, он умолчал.

— Не думаю, что смогу помочь, — сказала Филлипа. — Но вы продолжайте.

— Мы пытаемся установить, кто последним видел вашего отца или говорил с ним.

— Скорее всего, я, — спокойно сказала Филлипа. — Мы с ним поругались перед сном.

— Из-за чего?

— Не думаю, что это важно.

Аллейн обдумал ее слова и решительно сказал:

— Послушайте, мы практически не сомневаемся, что вашего отца убило ударом тока, полученным от радиоприемника. Ситуация представляется мне весьма необычной. Как правило, радиоприемники неопасны для жизни. Мы внимательно обследовали корпус и пришли к мысли, что в устройство прибора были внесены некоторые изменения. Очень серьезные изменения. Быть может, ваш отец сам с ним возился. И если в этот момент его что-то отвлекло или взволновало, то он сам мог совершить опасную ошибку.

— Но вы ведь сами в это не верите, правда? — спокойно спросила Филлипа.

— Раз уж вы спросили, то — нет, не верю, — ответил Аллейн.

— Понимаю, — сказала Филлипа. — Вы думаете, что его убили, но не знаете наверняка.

Она сильно побледнела, но говорила по-прежнему твердо.

— И вам, конечно, хотелось бы все узнать про нашу ссору.

— Мне хотелось бы узнать обо всем, что случилось вчера вечером, — поправил ее Аллейн.

— Случилось вот что, — принялась рассказывать Филлипа. — Я спустилась в холл где-то после десяти. Услышала, как Артур вышел из дому, глянула на часы — было пять минут одиннадцатого. Тут я столкнулась с секретарем отца, Ричардом Хислопом. Он отвернулся, но… я успела заметить… У меня вырвалось: «Вы плачете!» Мы поглядели друг на друга. Я спросила, почему он терпит все это. Ни один из предыдущих секретарей не позволял так с собой обращаться. Он сказал, что у него нет выхода. Вдовец с двумя детьми. Расходы на докторов и прочее. Да что там говорить. Он служил отцу как раб, а отец платил ему изощренной жестокостью.

Я думаю, мой отец был сумасшедший, по-настоящему сумасшедший. И вот Ричард рассказывает мне обо всем шепотом — сумбурно, путаясь в словах. Он тут уже два года, но до этого я не понимала, что мы… что… — Она слегка зарделась. — Он ведь смешной маленький человечек. Совсем не такой, каким я себе представляла… ну, совсем непривлекательный, неинтересный и вообще…

Она растерянно умолкла.

— И? — спросил Аллейн.

— И, видите ли, вдруг я поняла, что люблю его. И он тоже это понял.

Сказал: «Конечно, надежды нет никакой. Мы с вами… Это, в общем-то, даже смешно». И тут я обняла его и поцеловала. Странно, конечно, но тогда это получилось само собой. И именно в этот момент мой отец вышел в коридор и увидел нас.

— Не повезло, — сказал Аллейн.

— Действительно. Отец, казалось, даже обрадовался. Чуть ли не облизывался. Усердие Ричарда его уже давно раздражало. Было все труднее находить поводы для придирок. Но теперь, конечно… Он велел Ричарду идти в кабинет, а мне — к себе в комнату и пошел вместе со мной. Ричард тоже хотел было пойти с нами, но я попросила его не ходить. Отец… Можете себе представить, что он мне наговорил. Из увиденного он сделал самые худшие выводы. Вел себя совершенно мерзко, орал на меня как помешанный. Он был ненормальный. Быть может, у него была белая горячка. Знаете, он ведь страшно пил. Наверное, глупо с моей стороны все это вам рассказывать.

— Вовсе нет, — ответил Аллейн.

— Я ничего не чувствую. Даже облегчения. У мальчиков-то как гора с плеч свалилась. И не боюсь совсем. — Она задумчиво поглядела на Аллейна. — Но ведь невиновному и не нужно бояться, правда?

— Это аксиома полицейского расследования, — ответил Аллейн, мысленно спрашивая себя, а действительно ли она невиновна.

— Это не может быть убийством, — сказала Филлипа. — Убить его у нас не хватило бы храбрости. Уверена, он бы и собственному убийце отомстил. Как-нибудь, но отплатил бы. — Она закрыла лицо руками. — В голове все перепуталось.

— Думаю, все это потрясло вас больше, чем вы сами осознаете. Я постараюсь отпустить вас как можно быстрее. Итак, отец устроил скандал в вашей комнате. Вы сказали, что он кричал. Кто-нибудь его слышал?

— Да. Мама услышала. Она зашла к нам.

— И что случилось?

— Я сказала: «Иди, милая, все хорошо». Не хотела ее впутывать. Он и так чуть не свел ее в могилу своими выходками. Иногда он… Мы никогда не знали, что у них за отношения. Это всегда было тайной. Вроде как идешь по коридору, а перед тобой тихонько закрывают дверь.

— И она ушла?

— Не сразу. Он сказал ей, что мы с Ричардом любовники. Сказал… в общем, не важно, что он сказал. Не хочу повторять. Она была в ужасе. Он ранил ее какими-то намеками, которых я не понимала. Потом вдруг он велел ей идти к себе и вышел за ней следом. Меня он запер. Тогда я видела его в последний раз, правда, позже я услышала, как он спускается вниз.

— И вы всю ночь провели взаперти?

— Нет. Комната Ричарда Хислопа рядом с моей. Он пришел, мы поговорили через стену. Ричард хотел отпереть меня, но я отказалась — вдруг… он… вернется. Потом, уже гораздо позже, вернулся Гай. Когда он проходил мимо, я постучала в дверь. Ключ был в замке, и он меня выпустил.

— Вы рассказали ему, что случилось?

— Сказала только, что был скандал. Он задержался всего на минутку.

— Из вашей комнаты слышно радио?

Казалось, она удивилась.

— Приемник? Ну да. Немного слышно.

— А вы слышали его, когда ваш отец вернулся в кабинет?

— Не помню.

— Постарайтесь вспомнить. Вы ведь не спали — ждали брата. Радио работало?

— Я попробую вспомнить. Когда отец застал нас с Ричардом, радио не работало. Ведь они занимались делами. Нет, не припомню, чтобы я его слышала, хотя… Погодите-ка! Да, когда он вышел от мамы и пошел в кабинет, я услышала, как затрещал приемник. Очень громко. Затем, кажется, все стихло.

Вроде бы позже я снова что-то такое слышала. А, и вот еще что. Когда раздался треск, у меня отключился обогреватель. Наверное, что-то случилось с проводкой. Это ведь объясняет оба происшествия? Минут через десять обогреватель включился снова.

— Вы не помните, радио потом снова заработало?

— Не знаю. Я все очень плохо помню. Когда я засыпала, оно вроде бы опять работало.

— Весьма благодарен. Больше не буду вас задерживать.

— Хорошо, — спокойно ответила Филлипа и вышла.

Аллейн послал за Чейзом и принялся расспрашивать его о других слугах и о том, как было найдено тело. Расспросили и Эмили. Когда она ушла — охваченная благоговейным трепетом, но вполне довольная собой, — Аллейн вновь обратился к дворецкому.

— Чейз, — спросил он, — были ли у вашего хозяина какие-нибудь странные привычки?

— Да, сэр.

— В отношении радио?

— Прошу прощения, сэр. Я думал, вы имеете в виду его характер в целом.

— Что ж, а в целом?

— В целом, смею сказать, сэр, все его привычки были странными.

— Как долго вы тут проработали?

— Два месяца, сэр, и ухожу в конце недели.

— Вот как? И почему же?

Ответ Чейза был классической тирадой дворецкого.

— Некоторые вещи, — сказал он, — не потерпит ни один свободный человек. Например, то, как мистер Тонкс обращался с подчиненными.

— Ах вот как. Что, тоже одна из его странных привычек?

— По моему убеждению, сэр, он был безумен. Совершенно и безнадежно безумен.

— Так что насчет радио? Часто он в нем копался?

— Не знаю, сэр, не видел. Полагаю, в радиоприемниках он разбирался неплохо.

— А как он настраивал радио? Не было ли у него какого-нибудь особенного способа или манеры?

— Кажется, нет, сэр. Никогда не замечал, хоть и часто заходил в комнату, когда он сидел возле приемника. Так и вижу его сейчас как живого.

— Вот-вот, — подхватил Аллейн, — то, что нам нужно. Четкий зрительный образ. И как это выглядело? Вот так?

Аллейн метнулся через всю комнату и устроился в кресле Септимуса. Повернувшись к приемнику, он дотронулся правой рукой до ручки настройки.

— Вот так?

— Нет, — уверенно ответил Чейз, — совсем не так. Возьмитесь двумя руками.

— Ага! — Аллейн положил левую руку на регулятор громкости. — Теперь похоже?

— Да, сэр, — медленно протянул Чейз. — Но было что-то еще, чего я никак не могу припомнить. Что-то такое, что он всегда делал. В голове крутится. Ну, знаете, как это бывает, сэр, — никак не могу ухватить.

— Понимаю вас.

— Как-то это связано… с раздражением, — снова протянул Чейз.

— С раздражением? Он раздражался?

— Нет. Ничего не выйдет. Не могу вспомнить.

— Ну, быть может, позже. Скажите, Чейз, что вы все делали прошлым вечером? Слуги, я имею в виду.

— У нас был выходной, сэр. Ведь сочельник же. Хозяйка вызвала меня вчера утром. Сказала, что мы все можем быть свободны после того, как в девять часов я отнесу мистеру Тонксу его грог. Ну мы и ушли, — просто добавил он.

— Когда?

— Остальные слуги ушли около девяти. Я ушел в десять минут десятого и вернулся где-то в одиннадцать двадцать. К этому времени вся прислуга была уже дома, и все давно спали. Я и сам сразу отправился в постель.

— Вы, конечно же, вошли с черного хода?

— Да, сэр. Мы уже обсуждали это между собой. Никто из нас не заметил ничего необычного.

— А в вашей части дома радио слышно?

— Нет, сэр.

— Что ж, — сказал Аллейн, отрываясь от своих записей, — это все, благодарю вас.

Но не успел Чейз выйти, как вошел Фокс.

— Простите, сэр, — сказал Фокс, — я только хочу заглянуть в «Радио таймс» — она тут лежала на столе.

Он склонился над газетой, послюнявил свой огромный палец и перевернул страницу.

— Вот оно, сэр! — внезапно вскрикнул Чейз. — Вот что я пытался вспомнить! Вот что он всегда делал!

— Что, что именно?

— Он облизывал пальцы, сэр. Такая у него была привычка, — ответил Чейз. — Вот что он делал всякий раз, усаживаясь перед радиоприемником. Я слышал, как мистер Хислоп рассказывал доктору, что его чуть ли не с ума сводила эта привычка хозяина постоянно облизывать пальцы.

— Понятно, — сказал Аллейн. — Минут через десять попросите мистера Хислопа оказать нам любезность и зайти сюда. На этом все, благодарю вас, Чейз.

— Что ж, сэр, — заметил Фокс, когда Чейз вышел, — если все вышло так, как я думаю, то дела обстоят не самым лучшим образом.

— Боже правый, Фокс, ну и замысловато же вы выражаетесь. О чем вы говорите?

— Если бакелитовые ручки подменили металлическими и через дырки пустили тонкий провод, то он мог получить удар и посильнее, если крутил ручки влажными пальцами.

— Именно. И он всегда крутил ручки обеими руками. Фокс!

— Да, сэр.

— Отправляйтесь-ка снова к Тонксам. Вы ведь не оставили их там совсем одних?

— Там Бейли, делает вид, что глаз не может оторвать от выключателей. Он обнаружил основной распределительный щиток под лестницей. Похоже, недавно там меняли пробку. А в шкафчике под щитком нашлись странные обрывки проводов, ну и тому подобное. Провода те же, при помощи которых подключены обогреватель и радио.

— Ага. А не мог тут быть задействован провод, ведущий от переходника к обогревателю?

— Черт подери, — воскликнул Фокс, — да вы правы! Вот как все и было устроено, шеф! Более мощный провод отсоединили от обогревателя и просунули в приемник. В кабинете был растоплен камин, так что обогреватель ему не понадобился, и он ничего не заметил.

— Конечно, все могло быть именно так, но у нас почти нет доказательств. Возвращайтесь к убитым горем Тонк-сам, дорогой Фокс, и расспросите их как следует, не помнят ли они о странных привычках Септимуса в отношении радио.

В дверях Фокс столкнулся с мистером Хислопом и оставил его наедине с Аллейном. Инспектор отметил, что Филлипа была права, называя Ричарда Хислопа человеком незаметным. Он был совершенно непримечателен. Серые глаза, тусклые волосы, бледноват, низковат, незначителен. И все же вчера вечером они с Филлипой вдруг поняли, что любят друг друга. Романтично, но подозрительно, подумал Аллейн.

— Присядьте, — сказал он. — Мне бы хотелось, если вы, конечно, не возражаете, услышать о том, что произошло между вами и мистером Тонксом вчера вечером.

— Что произошло?

— Да. Как я понимаю, вы пообедали в восемь. И затем вы с мистером Тонксом пришли сюда?

— Да.

— Что вы делали?

— Он продиктовал мне несколько писем.

— Ничего необычного не случилось?

— О нет.

— Отчего вы поссорились?

— Поссорились! — Тихий голос подскочил на целый тон. — Мы не ссорились, мистер Аллейн.

— Возможно, я неправильно выразился. Что вас расстроило?

— Филлипа вам все рассказала?

— Да. Это было очень мудро с ее стороны. Так что же произошло, мистер Хислоп?

— Кроме того… о чем она вам рассказала… Мистеру Тонксу было нелегко угодить. Я частенько раздражал его. Так вышло и вчера вечером.

— Чем же вы его раздражали?

— Да всем. Он кричал на меня. Я нервничал, дергался, ронял бумаги, делал ошибки. Был не в своей тарелке. Потом и вовсе все перепутал… и не выдержал. Я его всегда раздражал. Все мои привычки…

— А у него самого разве не было неприятных привычек?

— У него! Господи!

— И что это были за привычки?

— Мне не приходит в голову ничего определенного. Но ведь это и неважно?

— Например, что-нибудь, связанное с радио?

Последовала небольшая пауза.

— Нет, — ответил Хислоп.

— Вчера вечером после обеда радио было включено?

— Недолго. После… после того, что произошло в холле, — точно нет. По крайней мере, мне так кажется. Не помню.

— Что вы делали после того, как мисс Филлипа и ее отец пошли наверх?

— Пошел за ними и какое-то время слушал под дверью. — Хислоп весь побелел и как можно дальше отодвинулся от стола.

— А потом?

— Я услышал, что кто-то идет. Вспомнил, что доктор Медоуз просил меня позвонить, если начнется очередная ссора. Я спустился в холл и позвонил ему. Он велел мне идти к себе в комнату и слушать. Если бы ситуация ухудшилась, я должен был позвонить ему еще раз. В противном случае он велел мне оставаться у себя в комнате. Она рядом с комнатой Филлипы.

— И вы так и поступили?

Хислоп кивнул.

— Вы слышали, что мистер Тонкс говорил ей?

— Почти… почти все.

— И что вы слышали?

— Он оскорблял ее. Там была и миссис Тонкс. Я как раз собирался идти и снова звонить доктору Медоузу, когда услышал, что мистер и миссис Тонкс вышли из комнаты и идут по коридору. Поэтому я остался у себя.

— Вы не пытались поговорить с мисс Филлипой?

— Мы поговорили через стену. Она попросила меня не звонить доктору Медоузу и оставаться у себя. Прошло немного времени — минут двадцать, наверное, но точно не могу сказать, — и я услышал, как он снова прошел по коридору и спустился вниз. Я опять поговорил с Филлипой. Она упросила меня ничего не предпринимать и сказала, что утром сама поговорит с доктором Медоузом. Поэтому я подождал еще немного и лег в кровать.

— И как, уснули?

— Господи, нет, конечно.

— Радио снова слышали?

— Да. Какой-то треск слышал точно.

— Вы разбираетесь в радиоаппаратуре?

— Нет, у меня только самые общие знания. Ничего особенного.

— Как вы получили эту работу, мистер Хислоп?

— Ответил на объявление.

— Вы правда не помните никаких особенных привычек мистера Тонкса, связанных с радио?

— Нет, не помню.

— И вы не можете больше ничего сообщить мне о вашем с ним разговоре в кабинете перед ссорой?

— Нет.

— Не будете ли вы любезны попросить миссис Тонкс уделить мне несколько минут?

— Разумеется, — ответил Хислоп и вышел.

Вошла жена Септимуса, бледная как смерть. Аллейн помог ей усесться и спросил о том, что она делала вчера вечером. Она сказала, что нехорошо себя чувствовала и пообедала у себя в комнате. Сразу после этого она легла спать. Потом услышала, как Септимус кричит на Филлипу, и пошла к ней. Септимус обвинял мистера Хислопа и ее дочь в «ужасных вещах». Тут она не выдержала и тихо расплакалась.

Аллейн был терпелив и деликатен. Спустя некоторое время он выяснил, что Септимус прошел вместе с миссис Тонкс в ее комнату и там продолжал рассуждать об «ужасных вещах».

— Каких вещах? — спросил Аллейн.

— Он был не в себе, — сказала Изабель. — Сам не знал, что говорит. Думаю, он был пьян.

Как ей казалось, он провел у нее около четверти часа. Быть может, дольше. Внезапно он вышел, и она услышала, как он идет по коридору мимо комнаты Филлипы и спускается вниз. Она долго не могла заснуть. Из ее комнаты радио не слышно. Аллейн показал ей наконечники карниза, но, судя по всему, она никак не могла понять, чем они так важны. Он отпустил ее, позвал Фокса и снова стал перебирать все детали дела.

— Ну и что вы думаете обо всем этом? — закончив, спросил он Фокса.

— Что же, сэр, — начал Фокс в свойственной ему невозмутимой манере, — у молодых джентльменов вроде как алиби. Мы их, конечно, проверим, но до того делать нам особенно и нечего.

— Предположим-ка на мгновение, — сказал Аллейн, — что железные алиби обоих Тонксов подтвердятся. Что тогда?

— Тогда у нас остаются девушка, старая дама, секретарь и слуги.

— Ну что же, посмотрим на них. Но сначала давайте разберемся с радио. Последите-ка за ходом моих рассуждений. Как мне кажется, отправить мистера Тонкса на тот свет при помощи радио можно было только одним способом. Снять ручки с регуляторов. Тонким сверлом просверлить дырки в передней панели. Заменить ручки на металлические, набив их предварительно промокательной бумагой, чтобы они плотно сидели и не соприкасались с металлическими стержнями регуляторов. Обрезать более мощный провод, идущий от переходника к обогревателю, и просунуть оголенные концы проволоки через просверленные дырки так, чтобы они касались новых ручек. Получаем отрицательный и положительный полюса. Мистер Тонкс замыкает цепь и получает мощный удар током, когда заряд уходит через него в землю. Почти тотчас же вылетают пробки. Убийца подстраивает все это, пока сам Сеп наверху ссорится с женой и дочерью. В кабинет Тонкс возвращается где-то после десяти двадцати. Ловушка была подготовлена где-то между десятью — временем, когда ушел Артур — и десятью сорока пятью — временем, когда Сеп вернулся к себе. Потом убийца пришел, снова подсоединил обогреватель, убрал провода, вернул на место прежние ручки и опять включил радио. Думаю, треск радиоприемника, о котором говорили Филлипа и Хислоп, был вызван как раз тем самым коротким замыканием, которое и убило нашего Септимуса, как считаете?

— Согласен.

— На все обогреватели в доме это тоже повлияло. Отсюда и неполадки с обогревателем мисс Тонкс.

— Да, а потом он снова все исправил. Для знающего человека это несложно. Всего-то вкрутить пробки на главном щитке. Как по-вашему, сколько времени заняло бы такое — вертится на языке какое-то сложное слово — ах да, переоборудование?

— Хм, — задумчиво протянул Фокс. — Предполагаю, что минут пятнадцать. Уж тут ему пришлось действовать шустро.

— Да, — согласился Аллейн. — Ему или ей.

— Уж не знаю, как бы женщине все это удалось, — проворчал Фокс. — Слушайте, шеф, вот что мне пришло в голову. С чего бы это мистеру Хислопу скрывать, что у покойного была привычка облизывать пальцы? Сами же говорите, он вам сказал, что ничего не помнит, а Чейз утверждает, что он от этой привычки на стенку лез.

— Именно, — ответил Аллейн.

Он замолчал так надолго, что Фоксу пришлось даже легонько кашлянуть.

— А? — отозвался Аллейн. — Да, Фокс, верно. Так и придется поступить.

Он открыл телефонный справочник и набрал номер.

— Могу ли я поговорить с доктором Медоузом? А, это вы! Не припомните, мистер Хислоп когда-нибудь говорил вам, что привычка Септимуса Тонкса облизывать пальцы просто выводила его из себя? Эй, вы меня слышите? Не помните? Уверены? Хорошо. Хорошо. И говорите, Хислоп позвонил в десять двадцать? А вы когда ему звонили? В одиннадцать. Насчет времени уверены? Ясно. Был бы рад, если бы вы зашли. Сумеете? Что ж, приходите, если сможете.

Он повесил трубку.

— Фокс, не позовете ли снова Чейза?

Появившийся Чейз решительно настаивал на том, что мистер Хислоп говорил об этом с доктором Медоузом.

— У мистера Хислопа как раз был грипп, сэр. Я поднялся к нему вместе с доктором. У него был жар, и он очень возбужденно разговаривал. Все говорил и говорил — хозяин, мол, догадался о том, что эта привычка действует ему на нервы, и нарочно продолжал, чтобы вывести его из себя. Говорил, если это будет длиться и дальше, то он… да ведь он сам не понимал, сэр, что говорит.

— Так что же он обещал сделать?

— Ну, сэр, обещал, что… что сделает с хозяином что-то ужасное. Но это же был только бред, сэр. Думаю, он и не помнит ничего.

— Да, — сказал Аллейн, — думаю, не помнит.

Когда Чейз вышел, он сказал Фоксу:

— Разберитесь-ка с алиби сыновей. Не предложат ли они быстрого способа их подтвердить? Попросите мистера Гая подтвердить заявление мисс Филлипы о том, что она была заперта в своей комнате.

Фокс уже ушел, а Аллейн какое-то время работал со своими записями, когда в кабинет ворвался доктор Медоуз.

— Слушайте-ка, вы, ретивая ищейка! — прорычал он. — Что это за расспросы о Хислопе? Кто сказал, что он терпеть не мог мерзких привычек Сепа?

— Чейз сказал. И не орите на меня так. Я нервничаю.

— И я тоже, черт подери. К чему вы клоните? Неужто вы себе вообразили, что… этот маленький, сломленный жизнью человечек способен убить кого-нибудь током, тем более Сепа?

— Я лишен воображения, — устало произнес Аллейн.

— Господи, как я жалею, что вас вызвал. Если все дело и впрямь в радио, то только потому, что Сеп сам в нем что-то подкрутил.

— И сразу после смерти привел все в порядок?

Доктор Медоуз молча уставился на Аллейна.

— Итак, — сказал Аллейн, — ответьте мне честно, Медоуз. Хислоп, пока был в лихорадке, говорил, что привычки Тонкса вызывали у него желание убить его?

— Я и забыл, что там был Чейз, — сказал Медоуз.

— Да, об этом вы забыли.

— Но, Аллейн, даже если он и говорил что-то в забытьи, что с того? Черт побери, вы не можете арестовать человека из-за сказанного им в бреду!

— Я и не предлагаю. У нас появился и другой мотив.

— То есть… Вы о Фипс… Вчерашняя ссора?

— Это она вам рассказала?

— Шепнула пару слов утром. Я очень люблю Фипс. О господи, вы уверены в том, что делаете?

— Да, — ответил Аллейн. — Простите. Думаю, Медоуз, вам лучше уйти.

— Вы арестуете его?

— Мне нужно выполнить свой долг.

Воцарилась долгая тишина.

— Да, — наконец сказал доктор Медоуз. — Вам нужно выполнить свой долг. Прощайте, Аллейн.

Вернулся Фокс, сообщив, что Гай и Артур ни на секунду не покидали своих приятелей. Ему удалось переговорить с двумя их друзьями. Гай и миссис Тонкс подтвердили историю с запертой дверью.

— Вычеркиваем одного за другим, — сказал Фокс. — Это секретарь, точно. Он поковырялся в приемнике, пока покойный был наверху. Потом, наверное, поднялся и пошептался через дверь с мисс Тонкс. Думаю, после этого он околачивался где-нибудь внизу, поджидая, пока Тонкс себя не поджарит, чтобы привести все в порядок и снова включить радио.

Аллейн молчал.

— Что теперь делаем, сэр? — спросил Фокс.

— Я хочу взглянуть на крючок у входной двери, на который они вешают свои ключи.

Фокс с недоумевающим видом проследовал за своим начальником в холл.

— А вот и они, — сказал Аллейн, указав на крючок — там висели два ключа. — Не заметить трудно. Идемте, Фокс.

В кабинете они застали Хислопа и Бейли.

Хислоп переводил взгляд с одного представителя Скотленд-Ярда на другого.

— Скажите, это все же убийство?

— Похоже на то, — сказал Аллейн.

— Я хочу, чтобы вы поняли: Филлипа — мисс Тонкс — весь вечер была заперта у себя в комнате.

— До тех пор, пока ее не выпустил брат, — сказал Аллейн.

— Тогда было уже слишком поздно. К тому времени он был уже мертв.

— Откуда вы знаете, когда он умер?

— Должно быть, это случилось тогда, когда раздался этот громкий треск.

— Мистер Хислоп, — спросил Аллейн, — отчего вы умолчали о том, как сильно раздражала вас привычка мистера Тонкса облизывать пальцы?

— Но… как вы узнали? Я никому не говорил!

— Сказали доктору Медоузу в бреду, когда болели.

— Не помню.

Он замолчал, губы у него дрожали. Внезапно он начал говорить:

— Все верно. Вы правы. Он два года надо мной измывался. Видите ли, он кое-что знал. Два года назад, когда умирала моя жена, я взял деньги — отсюда, из ящика стола. Потом я вернул все обратно и думал, что он ничего не заметил. Он заметил. С тех пор я был у него на крючке. Он сидел тут как настоящий паук. Протяну ему документы, а он давай облизывать пальцы. Звук такой — как щелчок, и на лице сытое выражение. Щелк, щелк. И тут он мог обронить пару слов о деньгах. Он никогда так и не обвинил меня напрямую, все только намеками. И я не мог ничего поделать. Сумасшедший — наверное, думаете вы. Это не так. Я мог его убить. Бывало, я только об этом и думал. И вот теперь вы, наверное, подозреваете меня. Но я невиновен. Вот что смешно. У меня духу не хватило. А вчера вечером, когда Филлипа призналась в своих чувствах, я был на седьмом небе от счастья — невероятное ощущение. В первый раз за все то время, что я тут проработал, мне не хотелось его убить. И что же — прошлой ночью его убил кто-то другой!

Он стоял перед ними, дрожа от ярости. Фокс и Бейли, глядевшие на него с участливым недоумением, посмотрели на Аллейна. Но едва тот открыл рот, чтобы что-то сказать, как вошел Чейз.

— Вам письмо, сэр, — обратился он к Аллейну. — Передали с посыльным.

Аллейн развернул письмо, пробежал глазами первые несколько строк и поднял голову:

— Можете идти, мистер Хислоп. Я получил то, что хотел, — то, за чем охотился.

Когда Хислоп вышел, они прочли письмо.

Дорогой Аллейн,

не арестовывайте Хислопа. Убийца — я. Если вы уже его арестовали, то отпустите немедленно и не говорите Фипс, что вообще его подозревали. Я был влюблен в Изабель еще до того, как она встретила Сепа. Я пытался уговорить ее развестись, но она отказывалась — из-за детей. Чертовы глупости, сейчас на них совершенно нет времени. Нужно поторапливаться. Он стал подозревать нас. Довел ее до нервного срыва. Я боялся, что она больше не вынесет. Я все продумал. Пару недель назад забрал ключ Фипс, висевший на крючке у двери. Держал наготове все инструменты, шнуры, провода. Я знал, где находится распределительный щиток и куда все спрятать. Я хотел дождаться, пока все не разъедутся на Новый год, но когда Хислоп позвонил мне вчера, решился действовать незамедлительно. Он сказал, что мальчиков и слуг дома нет, а Фипс сидит взаперти в своей комнате. Я велел ему оставаться у себя и перезвонить, если через полчаса все не уляжется. Он не перезвонил. Я позвонил сам. Трубку никто не взял, и я понял, что Сепа в кабинете нет.

Тогда я пошел к ним, вошел, прислушался. Наверху все было тихо, но в кабинете горела лампа — это означало, что он сюда еще спустится. Он говорил, что хотел поймать какую-то ночную передачу.

Я отпер дверь и принялся за работу. В прошлом году, когда Сеп был в отъезде, Артур малевал в его кабинете какой-то модный нынче ужас. Он упоминал, что ручки от карниза смотрелись очень выгодно. Тогда я и заметил, что они очень похожи на те, что были на радиоприемнике, а потом примерил одну и понял, что она как раз подойдет, если ее немного набить бумагой. Ну, я устроил все примерно так, как вы и подумали, и это заняло у меня всего лишь двенадцать минут. Затем я пошел в гостиную и принялся ждать.

Он вышел из комнаты Изабель, спустился вниз и, очевидно, сразу направился к приемнику. Я не ожидал, что раздастся такой грохот, и все думал, что кто-нибудь придет. Никто не пришел. Я вернулся в кабинет, отключил приемник и поменял пробку в щитке, посветив себе фонариком. Затем привел все в порядок в кабинете.

Торопиться было особенно некуда. Никто бы не вошел туда, пока Сеп был там, а я постарался поскорее снова включить радио, чтобы казалось, что он его слушает. Я знал, что когда его найдут, то вызовут меня. Хотел сказать им, что с ним случился удар. Я предупреждал Изабель, что это может приключиться в любой момент. Но стоило мне увидеть его обожженную руку, и я понял, что номер не пройдет. Я бы скрыл все, если бы не вертевшийся рядом Чейз, который без умолку причитал об электрическом стуле и обожженных пальцах. Хислоп тоже видел руку.

Мне ничего не оставалось, кроме как заявить в полицию, но я не думал, что вы сообразите про трюк с ручками. Очко в вашу пользу.

Я бы блефовал и дальше, не заподозри вы Хислопа. Не хотел, чтобы из-за меня этого слюнтяя повесили.

К письму я прилагаю записку для Изабель — она меня, конечно, никогда не простит — и официальное признание. Я буду у себя в спальне. Цианид. Это быстро.

Простите, Аллейн. Вы ведь все знали, верно? Я здорово вам все напортил, но если вы и дальше проявите свой талант… Прощайте.

Генри Медоуз.