Онлайн чтение книги Том 1. Авиация превращений
1929

На одной ноге скакала

и плясала я кругом

бессердечного ракала

но в объятиях с врагом

Вася в даче на народе

шевелил метлой ковры

я качалась в огороде

без движенья головы

но лежал дремучий порох

под ударом светлых шпор

Вася! Вася! Этот ворох

умету его во двор.

Вася взвыл беря метелку

и садясь в нее верхом

он забыл мою светелку

улетел и слеп и хром.

Оторвался океан

темен, лих и окаян.

Затопил собою мир

высох беден скуп и сир

в этих бурях плавал дух

развлекаясь нем и глух

на земной взирая шар

полон хлама, слаб и стар.

Вася крыл над пастухом

на метле несясь верхом

над пшеницей восходя

молоток его ладья

он бубенчиком звенел

быстр, ловок, юн и смел

озираясь — это дрянь.

Вася, в небе не застрянь.

Боже крепкий — ого-го!

Кто несется высоко?

Дай взгляну через кулак

сквозь лепешку и вот так

брошу глазом из бровей

под комету и правей

тяну в тучу из воды

не закапав бороды.

Сколько верст ушло в затылок,

скоро в солнце стукнусь я

разобьюсь горяч и пылок

и погибнет жизнь моя

пастуха приятный глас

долетел и уколол

слышу я в последний раз

человеческий глагол.

Где мой Вася отрочат,

мой потомок и костыль.

звери ходят и молчат

в небо взвился уж не ты ль?

Уж не ты ль покинул дом,

поле сад и огород?

Не в тебя ль ударил гром

из небесных из ворот?

Мне остался лишь ракал

враг и трепет головы

ты на воздух ускакал

оторвавшись от травы.

Наша кузница сдана

В отходную кабалу.

Это порох-сатана

разорвался на полу.

Что мне делать? Боже мой,

видишь слезы на глазах?

Где мой Вася дорогой?

Он застрял на небесах.

Сидел в корзине зверь

по имени Степан

ты этому не верь

жила была дитя

у ней в груди камыш

студеная волна

а вместо носа кран

а вместо глаза дырка

и плачет и кричит

и стонет животом.

Открыв полночные глаза

сидела круглая коза

ее суставы костяные

висели дудками в темноте

рога сердечком завитые

пером стояли на плите

коза печальная девицы

усы твердые сучки

спина — дом, копыто — птица

на переносице очки

несет рога на поле ржи

в коленях мечутся стрижи

Борух на всаднике полночном

о камни щелкает: держи!

Пристала к пуделю рука

торчит из бока кулаком

шумят у пуделя бока

несется пудель молоком

старуха в том селе жила

имела дойную козу

и вдруг увидела собаку

в своем собственном глазу

тут она деревню кличет

на скамью сама встает

помахав зубами причет

херувимскую поет.

Я город позабыл

я позабыл движенье

толпу забыл коня и двигатель

и что такое стул

твержу махая зубом

гортань согласными напряжена

она груди как бы жена

а грудь жена хребту

хребет подобен истукану

хватает копья на лету

хребет защита селезенок

отец и памятник спины

опора гибких сухожилий

два сердца круглых как блины

я позабыл сравнительную анатомию

где жила трепыхает

где расположено предплечье

рука откудова махает

на острове мхом покрытом

живу ночую под корытом

пчелу слежу глаз не спуская

об остров бьет волна морская

дороги человека злого

и перья с камушков птицелова.

На каждом участке отдельных морей

два человека живут поскорей,

чем толпы идущих в гору дикарей.

На каждой скале одиночных трав

греховные мысли поправ

живет пустынник седоус и брав.

Я Ку проповедник и Ламмед-Вов

сверху бездна снизу ров

по бокам толпы львов

я ваш ответ заранее чую

где время сохнет по пустыням

и смуглый мавр несет пращу

науку в дар несет латыням

ответ прольется как отказ

 «нет жизнь мне милее

от зверя не отвести мне глаз

меня влечет к земле руками клея».

Я Ку стоя на ваших маковках

говорю:

шкап соединение трех сил

бей в центр множества скрипучих перьев

согбенных спин мышиных рыльц!

вас ли черная зависть клянет

который скрываясь уходит вперед

ложится за угол владыка умов.

И тысяча мышиц выходит из домов.

Но шкап над вами есть Ламмед — Вов.

Дальше сила инженера

рост, грудь, опора, шар

цвети в бумагах нежная Вера

и полный твоих уст пожар.

Гласит Некоторый Сапог:

есть враждебных зонтиков поток

в том потоке не расти росток.

Мое высокое Соображение

как флюгер повернуто на восток.

Там стоит слагая части

купол крыши точно храм.

Люди входят в двери настежь

всюду виден сор и хлам.

Там деревья стену кружат

шкап несется счетом три,

но всегда гласит Наружа:

 «как хотите. Все внутри.»

вот это небо

эти кущи

эти долы

эти рыбы

эти звери, птицы, люди

эти мухи, лето, сливы

лодка созданная человеком

дом на площади моего пана

не улететь мне совсем навеки

цветы кидая с аэроплана

как же я в тигровой шкуре

позабытый всем огулом

удержу моря и бури

открывая ход акулам

о прибрежные колени

ударяет вал морской

сквозь волну бегут олени

очи полные тоской

небо рухнет — море встанет

воды взвоют — рыба канет

лодка — первое дитя

нож кремневый; он свидетель

зверем над водой летя

посреди воздушных петель

надо мной сверкает клином

обрывает веточки малинам.

Чем же буду я питаться

на скале среди воды?

Чем кормить я буду братца?

Что Ку есть будешь ты?

Похлебка сваренная из бобов

недостойна пищи Богов

и меня отшельника Ламмед-Вов

люди, птицы, мухи, лето, сливы

совершенно меня не пленяют

красные плоды

яблоки и сады

звери жмутся они трусливы

лапы точат на все лады

козы пестрые — они пугливы

реки, стройные пруды

морские пучины, озера, заливы

родник пускает воды струю

около я с графином стою

буду пить эту воду на земле и в раю.

Ку́ ты́ вы́ше че́м сре́дний ду́б

че́м я́ кото́рый су́ть глу́п

на скале живу орлом

хожу в небо напролом

все театр для меня

а театр как земля

чтобы люди там ходили

настоящими ногами

пели, дули, говорили,

представляли перед нами

девы с косами до пупа

выли песни, а скопцы

вяло, кисло, скучно, тупо

девок ловят за концы

арлекин пузырь хохлатый

босиком несется за

по степям скакающей хатой

на горе бежит коза

Ку, видишь там сидит артист

на высоком стуле он

во лбу тлеет аметист

изо рта струится Дон

упадая с плеч долой

до колен висит попона

он жеребчит молодой

напоминает мне дракона

Ку, что он делает?

Ку, что он думает?

Ку, зачем его суставы

неподвижны как бесята

голос трубный и гнусавый

руки тощие висят.

Я хочу понять улабу

залду шкуру дынуть бе

перевернуть еф бабу

во всем покорствовать тебе.

Тарфик, ты

немедля должен

стать проклятым.

Два в тебе

существа.

Одно земное

Тарфик — имя существу

а другое легче вздоха

Ку завется существо

для отличья от меня

Ананан — его названье

но стремясь жить на берёзе

он такой же как и я

ты же Тарфик только пятка

только пятка

только пятка

ты же Тарфик только свечка

будь проклятым Аустерлиц

я же Ку Семён Лудильщик

восемь третьих человека

я души твоей спаситель

я дорога в Астрахань.

Отныне весь хочу покоя

ноги в разные места

поворачивают сами

пальцы Тарфика листва

мясо в яму уползает

слышно лёгких дуновенье

сердце к плечикам бросает

во мне ходит раздвоенье

тела мёртвые основы…

Отваливались камнем в ров.

С добрым утром часословы!

Честь имею: Ламмед-Вов.

Почему это здесь мусор?

Зачем дерево не на месте?

чей это сапог валяется?

где тут у вас колодец?

Всюду всюду беспорядок

всюду виден сор и хлам

змеи ходят между грядок.

Все театр. Где же храм?

А вот пожалуйста сюда

по ступенькам осторожно

о порог не споткнитесь

не запачкайте рукав

тут прихожая с камином

открывается очам

из дверей в плаще орлином

Тарфик ходит по ночам

заворачивает в двери

стучит локтём о косяки

над ним вьется легкий пери

за ним ходят босяки.

Пери — это вы начальник

босяки же — это души

Тарфик — это зверь первоначальный

Почеши мне Ку мои уши

Извольте. Вижу прыщик

на затылке Вашем я

может срезать этот прыщик

хочу цирюльником быть Вашим я

Режь мне его не надо

у меня на животе их целые тысячи

есть и маленькие есть и побольше

а есть такие как кулак

а этот прыщик просто так

Фе

ме

дихре

срезал

А теперь обратно прикрепи

Мо.

грамоту кто хочет?

истину кто видит?

Кто откроет твёрдый шкап

вынет ваточный халат

окружит себя полой

долгопятым сюртуком

проживёт всю жизнь в нём

не снимая даже днём

в твёрдом он сидит шкапу

круглым страхом напряжен

с пистолетом на боку

позабыт и наряжён

Гуляла белая овца

блуждала белая овца

кричала в поле над рекой

звала ягнят и мелких птиц

махала белою рукой

передо мной лежала ниц

звала меня ступать в траву

а там в траве маша рукой

гуляла белая овца

блуждала белая овца.

Ты знаешь белая овца

ты веришь белая овца

стоит в коронах у плиты

совсем такая же как ты.

Как будто я с тобой дружу

короны светлые держу

над нами ты а сверху я

а выше дом на трех столбах

а дальше белая овца

гуляет белая овца.

Гуляет белая овца

за нею ходит Козерог

с большим лицом в кругу святых

в лохматой сумке как земля

стоит на пастбище, как дом

внизу земля, а сверху гром

а сбоку мы, кругом земля

над нами Бог в кругу святых

а выше белая овца

гуляет белая овца.

Тётя крёстная Наташа!

Где же, где же елка ваша,

где же, где же ваш сапог,

видно он пошел не впрок!

Один старик смотрел на небо

и всё искал знак воскресения

А в это время на земле

дрожало губительное землетрясение.

Люди сидя за обедом

быстро падали со стула

в Костроме стучали двери

над Москвой качалась Тула.

Федя лавочник в причёске

с пёстрым галстуком в груди

на разрушенном прилавке

сапогов сидел среди

Его невеста Катя

румяная всегда

лежала на палатях

с оторванной рукой

а Федя в скором времяни

женился на другой.

Откуда я?

Зачем я тут стою?

Что я вижу?

Где же я?

Ну, попробую по пальцам

все предметы перечесть.

Табуретка, столик, бочка,

Ведро, кукушка, печка,

метла, сундук, рубашка,

мяч, кузница, букашка,

дверь на петле,

рукоятка на метле,

четыре кисточки на платке,

восемь кнопок на потолке.

Кто видал как я танцую?

Мы смотрели полчаса

ты крючком летал в стакане

руки в бантик завернул.

Дети, дети в наше время

не плясали как теперь

гувернёры в наше время

не смотрели через дверь.

Мы смотрели сквозь гребенку

многих правил не блюли

мы показывали ребенку

твои жесты — ой лю-ли!

Грех показывать ребенку

жесты праведных людей

опрокидывать девчонку

мучить маленьких детей.

Кто видал как я купаюсь?

Мы смотрели из ведра

ты стоял на крыше аист

долго в бурю до утра.

Верю верю точно флюгер

я купался пеликан

вы смотрели. Точно Крюгер

поднимался великан.

Кто видал как я летаю?

Мы смотрели через дом

но лишь звездочка золотая

небеса вела кругом.

Ехал доктор из далёка

вёз корзину колпаков

отдыхал на поворотах

прибыл к нам и был таков.

Звали доктора Матрёна

был Матрёна землекоп

но торчал у землекопа

из кармана телескоп

Заболела тётя Катя

не лежит и не сидит

и за мухами глазами

неподвижными следит.

Тётя Катя не хохочет

только плачет как река

мы за доктором послали

он пришёл издалека.

Ведь несчастие бывает

в виде рака в животе

но страдалец забывает

и купается в воде

а потом ведь неизбежно

зубы храбрые гниют

ведь для зуба неизбежно

нужен воздух и приют

ведь тотчас же по отрыжке

узнается ремесло

и несчастному под мышки

доктор вкладывает весло.

Доктор, вы в меня воткнули

вместо градусника ось.

Вы нас доктор обманули.

Я вас вылечу авось.

Вы мне доктор надоели

уходите в тёмный бор.

Вы сегодня каку ели?

И не буду с этих пор.

Я ударю вас лопатой.

Уходите поскорей.

Я ударю вас лопатой.

Уходите поскорей.

Доктор славная Матрёна

вышел в двери шестипал

бросил скучные знамена

руки в землю закопал.

Проходил крестьянин Фо́ма

влез потом на длинный храм

посмотрел в саду солома

бедный доктор пополам

Стул в кандалах.

Его поймали.

Тут муравьед

идёт размеренной стропой

Из двери острой мордой смотрит

удивившись как же так.

Почему собственно говоря стул

пойман в цепи кандавые

всюду степи кольцевые

не удрать и человеку

там гони иль не гони

руки в пламень окунай

закрепи кольцо стальное

к ножке приделай цепь.

Дай молотом по спинке

развалится стул на части

Ну-ка,

вот что я вам расскажу:

один человек хотел стать дубом,

ногами в землю погрузиться,

руками по воздуху размахивать

и в общем быть растением.

Вот он для этого собрал

различные чемоданы

и так раздумывал кедровой головой:

 «Уложу пожитки в баню,

сниму штаны,

сорву жилет

и буду радости дитя,

небесных маковок жилец, —

чемоданом вверх летя,

буду красный жеребец,

буду бегать в дверь,

хотя

вместо дырок

ныне жесть.

Так что в дверь

нельзя проехать,

прыгнуть,

хлопнуть,

плавать,

сесть.

Легче в стул войти ребенку,

легче в косы ткнуть гребенку,

вынуть руку из пищевода,

легче сделать вообще чего-то.

Но над нашим взлететь миром

с чемоданом, как поноской,

прыгать в небо слабым тигром, —

тут, наверно, ты будешь соской».

Окончив речь

и взяв пожитки,

он метнулся в потолок,

перетерпев тяготенья пытки,

он реял над крышей, как молоток.

 «Только б корни книзу бросить,

да с камнями перевить,

вот и стал бы я, как дуб.

Ах! пастись один среди осин,

среди древесин,

стоял бы, как клавесин.

Я бы начал дубом жить».

Хором люди отвечали:

 «Мы доселева молчали,

нам казалося вначале,

ты задумал о причале.

Но теперь мы увидали:

ты умом летишь подале,

над землей летаешь, сокол,

хочешь дубом в землю сесть.

Мы категорически возражаем.

Если сядешь,

то узнаешь,

то поймешь,

то почуешь,

какая такая

наша месть.»

Наша месть:

гибель уха —

глухота,

гибель носа —

носота,

гибель нёба —

немота,

гибель слёпа —

слепота.

Все это человек выслушал

и все же при своем остался.

Поплакал чуть. Слезинку высушил

и молотком вверху болтался.

В него кинули яму помойную,

а он сказал: «Все будет по-моему».

В него кинули усадьбу и имение,

а он сказал: «Я остаюсь при своем мнении».

Тут вышел мудрец

с четырьмя носами,

влез на печь,

как на ложе трона,

и начал речь:

 «Во время оно

жил некий, именем не славен,

короче попросту Иван Буславин.

Так вот

обладатель сего поразительного имени

приехал в город Ленинград,

остановился на Васильевском острове, четвертой линии,

и был он этому чрезвычайно рад.

Он пытался многократно

записаться на биржу труда,

но, к несчастью, аккуратно

путь закрыт был ему туда.

Он ходил тогда печальный

и стучался в Исполком,

но оттуда по голове его печальной

ударяли молотком.

Он бежал тогда в трактиры,

там он клянчил хлебный мякиш,

но трактирные сатиры

подносили к носу кукиш.

Он скакал тогда домой,

развеваясь бородой,

и, на жизнь хмур и зол,

залезал к себе под стол.»

Хором люди отвечали:

 «Мы доселева молчали,

нам казалося вначале,

ты задумал о причале.

Но теперь мы видим, старче,

ты — мудрец.

Ты дубов зеленых крепче,

ты крепец.

То есть не крепец,

а кирпич.

А за это слушай спич».

Спич мудрецу.

Два килограмма сахара,

кило сливочного масла,

добавочную заборную книжку на имя

неизвестного гражданина Ивана Буславина.

И триста знойных поцелуев

от в красных шапочках девиц.

До,

ми,

соль,

до — бе — ла,

добела

выстирать, выстирать

в бане му —

дре —

ца.

Тут нарисована жена

её глядеть моё призванье

как северный холм

она сложена

в зелёной кофточке стоит

подобно мудрой жене.

держит стальное перо

заложив пальцем книгу

В наше время

нет вопросов

каждый сам себе ярмо

вопрошает неумелый

глядя в чудное трюмо

там стоит как в отраженьи

шкап стеклянный

точно сон

прислонился без движенья

к золотому стулу он

и вопрос в тебе рождённый

вопрошает: кто творец

ты-ли вихрем побеждённый

или в раме твой дворец.

Мы несём трюмо большое

смотрим шкапа изменение

Эй Махмет,

гони мочало,

мыло дай сюда Махмет, —

крикнул тря свои чресала

в ванне сидя Архимед.

Вот извольте Архимед

вам суворовскую мазь.

Ладно, молвил Архимед,

сам ко мне ты в ванну влазь.

Влез Махмет на подоконник,

расчесал волос пучки,

Архимед же греховодник

осторожно снял очки.

Тут Махмет подпрыгнул.

Мама! —

крикнул мокрый Архимед.

С высоты огромной прямо

в ванну шлепнулся Махмет.

В наше время нет вопросов,

каждый сам себе вопрос,

говорил мудрец курносый,

в ванне сидя как барбос.

Я к примеру наблюдаю

все научные статьи,

в размышлениях витаю

по три дня и по пяти,

целый год не слышу крика, —

веско молвил Архимед,

но, прибавил он, потри-ка

мой затылок и хребет.

Впрочем да, сказал потом он,

и в искусстве впрочем да,

я туда в искусстве оном

погружаюсь иногда.

Как-то я среди обеда

прочитал в календаре —

выйдет «Ванна Архимеда»

в декабре иль в январе, —

Архимед сказал угрюмо

и бородку в косу вил,

Да Махмет, не фунт изюму,

вдруг он присовокупил.

Да Махмет, не фунт гороху

в посрамленьи умереть,

я в науке сделал кроху

а теперь загажен ведь.

Я загажен именами

знаменитейших особ,

и скажу тебе меж нами

формалистами в особь.

Но и проза подкачала,

да Махмет, Махмет, Махмет.

Эй Махмет, гони мочало!

басом крикнул Архимед.

Вот оно, сказал Махмет.

Вымыть вас? — промолвил он.

Нет, ответил Архимед

и прибавил: вылазь вон.

Так сказал Тюльпанов камню

камень дуло курам кум

имя камня я не помню

дутый камень девы дум

в клетку плещет воздух лютень

глупо длится долгий плен

выход в поле виден мутен

розы вьются в дурь колен

лампа громко свет бросала

в пол опутан свет летел

там доска с гвоздем плясала

доску вальсом гвоздь вертел

доску вальсом гвоздь вертел

а в стену бил рукой Тюльпанов

звал напрасно центр сил

рос над камнем сад тюльпанов

дождик светлый моросил.

Дождик:

Сухо в пепле в ухе сера

дуло в землю пробралось

там в горе проскачет серна

там на валу проходит лось

дубравы трав корчует рогом

рек сдвигает брег зелён

орлиный бег на лбу упругом

несет обратно грозный клён

но я дождем сверкаю шашка

близко кокнет бричка вешка

птичка хлопнет в лодку камнем:

вспомним птичке о недавнем!

Помним сад

в саду скамейка

на скамейке с пирогом

в том саду сидел Тюльпанов

птички плавали кругом

птички плавали кругом.

Помним дом

на крыше пламя

в окнах красная заря

из дверей выходит няня

сказка длинная моя

сказка длинная моя.

Няня в сад идет и плачет

и Тюльпанова манит

а Тюльпанов как цветочек

незабудкою звенит

а Тюльпанов как цветочек

незабудкою звенит.

Подними глаза Тюльпанов

няню глазками окинь

но Тюльпанов сдвинул брови

и задумался. Аминь.

Но Тюльпанов сдвинул брови

и задумался. Аминь.

Тут поднялся камень в битву

двинул войско в дуб сырой

в грудь врагам врезал он бритву

гнулся жаром стыл порой

снова кругла сила чрева

к небу прет земля пружин

в белый воздух мчится дева

лишь Тюльпанов недвижим

сад к нему склонил вершины

няню тихую привел

сверху дождь летел в кувшины

снизу вверх цветочек цвел.

Так сказал Тюльпанов няне:

видишь няня я силён

дождь пройдет

цветок завянет

только я пройду как сон.

Только я пройду как сон.

Только ты пройдешь как лодка

возле сада

вдоль пруда

убежишь моя красотка

няня глупая вода

няня глупая вода.

И лишь птички

ветров дети

не кружатся вкруг небес

не стрекочат в небе дудкой

не летят в дремучий лес

не стрекочат в небе дудкой

не летят в дремучий лес.

Только я сижу Тюльпанов

только я сижу да ты

как дитя среди тюльпанов

между птичек ходишь ты

как дитя среди тюльпанов

между птичек ходишь ты.

Няня:

Успокойся мой цветочек

на скамейке пирожок

по воде плывет кружочек

за холмом дудит рожок

успокойся мой цветочек

успокойся пирожок

хочешь я побегу за тобою

по траве по мху по кочкам

буду страшною трубою

бегать следом за цветочком

содрогая бабу медь

или хочешь буду петь

на траве плясать и хлопать

я в тарелочки ладош

или в малину спрятав локоть

буду в землю тыкать нож

или прыгать над огнем

или прятаться вдвоем

или пальчиками щелкать

буду в домике твоем.

Цветочек:

Одинокою тычинкой

в поле воин я стою

временами непогоды

дуют в голову мою.

Птички там под облаками

ищут маленьких подруг

звери длинными шагами

ходят по полю вокруг.

Я стою на пьедестале

в поле воин одинок

ветры хлопают листами

травы стелятся у ног.

Скучно мне.

Глаза открою

все несутся кто куда.

Только няня

ты со мною!

няня глупая вода.

Няня глупая вода.

Все все все деревья пиф

Все все все каменья паф

Вся вся вся природа пуф.

Все все все девицы пиф

Все все все мужчины паф

Вся вся вся женитьба пуф.

Все все все славяне пиф

Все все все евреи паф

Вся вся вся Россия пуф.

Свои ручки лелея

склонилась дева как лилея

держа в руках цвет белой птицы

она мгновенно хорошела

шарф пуховой вязала спицей

шею кутала чтоб не простудиться

вышивала плат шелками

«всякая тварь должна трудиться»

и труд вылетал из рук её аршином

иголка сквозь шелка летала

порою падала наполовицу

раздавался звон металла

девица руки вздев к вершинам

в камыш прятала нагое тело

и труд вылетал из рук её аршином

иголка сквозь полотно летела.

День приходил

Нева течёт вдоль Академии,

днем светлая,

немая после обеда.

К шести часам Нева — лопата

на карте города лежит как на тарелке.

Святые рыбы

туземцы водяного бреда

плывут как стрелки

огибая остров,

уходят в море под парами,

плывут вдоль берега крутого

уже фарфоровыми горами.

Их не догонишь холодных беглянок,

они плывут у Гельголанда

где финские воды бегут меж полянок,

озер голубая гирлянда,

где бедные птицы кривыми ножами

сидят положив море в яму

чтобы создать по краям

подобие берегов.

Как в чашке цветок сидит сбоку

где рыба в центре пирогов

жиром тушит вкус каши.

Обратный путь в море

на лодке с веслом

плыть храбро в Неву,

где родители наши.

Где для вас,

для нас,

для них

наши воды лезут в трубы,

через кран бегут в кувшин,

мы подходим точно рыбы,

точно саблю воды глотаем,

точно камни сторожим,

точно воздух в печке таем,

точно дети в дом бежим.

Вы подносите нам карту

наших славных чудных мест,

мы кладем ее на парту

моря Финского окрест.

Неделя — вкратце духа путь.

Неделя — вешка, знак семи.

Неделя — великана дуля.

Неделя — в буквах неделима.

Так неделимая неделя

для дела дни на доли делит,

в буднях дела дикой воли

наше тело в ложе тянет.

Нам неделя длится долго,

мы уходим в понедельник,

мы трудимся до субботы,

совершая дело в будни.

Но неделю сокращая,

увеличим свой покой:

через равный промежуток

сундучок в четыре дня. —

Видишь, день свободных шуток

годом дело догоня,

видишь, новая неделя

стала разумом делима,

как ладонь из пяти пальцев —

стало время течь неумолино.

Так мы строим время счет

по закону наших тел.

Время заново течет

для удобства наших дел.

Неделя — стала нами делима.

Неделя — дней значок пяти.

Неделя — великана дуля.

Неделя — в путь летит как пуля.

Ура, короткая неделя,

ты все утратила!

И теперь можно приступать к следующему разрушению.

Я сидел на одной ноге,

держал в руках семейный суп,

рассказ о глупом сундуке

в котором прятал деньги старик — он скуп.

Направо от меня шумел

тоскливый слон,

тоскливый слон.

Зачем шумишь? Зачем шумишь? —

его спросил я протрезвясь —

я враг тебе, я суп, я князь.

Умолкнул долгий шум слона,

остыл в руках семейный суп.

От голода у меня текла слюна.

Потратить деньги на обед

я слишком скуп.

Уж лучше купить

пару замшевых перчаток,

лучше денег накопить

на поездку с Галей С.

за ограду града в лес.

Приход Нового Года

мы ждем с нетерпением,

мы запасли вино

и пикули

и свежие котлеты.

Садитесь к столу.

Без четверти двенадцать

поднимем тост

и выпьем братцы

за старый год.

И рухнет мост,

и к прошлым девам

нам путь отрезан.

И светлых бездн

наш перёд.

Смотрите он весло берёт

и люлькой в комнате летает,

предметы вкруг следят полёт

от быстрых точек рассветает,

в Неве тоскливый тает лёд,

в ладоши бьёт земля и люди,

и в небо смотрит мудрый скот.

Но тут наступает 0 часов и начинается Новый Год.