Глава 3

Неприятная новость. Секрет Бобки. Княжеский дом. Фея Мая не обманула. Вот так китаец! Фея с разбитым носом. Черные куры. Новая шалость


— Наконец-то нашелся — воскликнул радостно выбежавший на крыльцо Юрий Денисович Волгин и принял в свои объятия потерянного было и вновь приобретенного Бобку. — Не буду тебя бранить, мальчик, — сказал он, — ты и так достаточно наказан за твою опрометчивость. Из-за тебя Лидочка заболела с испуга и лежит в постели. Ты не знаешь, как любит тебя твоя старшая сестра, а если бы знал, то, наверное, бы строго исполнял все мои приказания. Да и перед Юрием ты много виновен. Он дал за тебя слово, и оно оказалось нарушенным благодаря твоему поступку.

— Папочка… — начал было Бобка и заплакал.

Юрик и Сережа стояли молча, уставившись глазами в землю и кусали губы. Они сознавали себя виноватыми не меньше Бобки, так как отпустили его от себя.

Юрию Денисовичу стало жаль своих провинившихся сыновей.

— Ну, ребята, — проговорил он весело, желая ободрить приунывших мальчуганов, — все хорошо, что хорошо кончается: история с Бобкой кончилась, слава богу, хорошо, Лидочка успокоится и поправится, а потому не вешайте носов, мои друзья! Это происшествие убедило меня только в одном, что вы еще слишком молоды, чтобы разгуливать одним по лесу и хутору, и потому я позабочусь, чтобы у вас был надежный спутник. Мне передали, что здесь в уездном городе живет гувернер-немец, служивший когда-то у князя, бывшего владельца этого хутора, и он с удовольствием поступил бы к нам в качестве гувернера и учителя.

— Учителя! — вскричали хором все три мальчика, и на их вытянувшихся лицах выразился самый неподдельный испуг.

— Да, учителя. Чего вы трусите? Я уверен, что это очень милый человек; говорят, он около пятнадцати лет прожил в доме князя.

Но мальчики продолжали стоять с пасмурными, недовольными лицами. Раз уже решено взять учителя, то не все ли равно, какой он будет. Каждый учитель строг и взыскателен и не будет позволять так бегать и резвиться, как бегали и резвились до сих пор.

— А все из-за тебя! Ты виноват! — сердито шепнул Юрик Бобке и посмотрел на младшего братишку злыми, негодующими глазами.

Бобка сознавал свою вину. Пристыженный, уселся он за стол и неохотно принялся за чай и ужин.

Даже вкусная, мастерски испеченная руками Матрены булка, о которой так мечтал он в лесу, и та потеряла весь свой вкус и прелесть для сконфуженного и огорченного Бобки.

Когда после ужина он пошел в свою спальню, где помещался отдельно от братьев со слепой Лидочкой, сердечко его забилось еще тревожнее и сильнее.

Лидочка лежала в постели, и в комнате пахло лекарством.

— Это ты, Бобик? — послышался слабый голосок девочки, лишь только он перешагнул порог комнаты. — Ах, как ты меня напугал сегодня! Не делай этого в другой раз, Боби! Я так волновалась за тебя! Ведь когда ты маленьким крошкой остался после мамы, я решила взять тебя на свое попечение и заботиться о тебе. Ах, Боби, Боби! Я никогда не ропщу и не жалуюсь, что я ослепла в раннем детстве, но когда я не могу уследить за тобою, Бобик, то я начинаю вдвойне страдать оттого, что я слепая. Не заставляй же меня больше плакать и будь послушным! Я обещала покойной маме сделать из тебя хорошего, доброго человека и хочу во что бы то ни стало исполнить мое обещание.



"Это ты, Боби?…"


— Не буду, Лидочка! Никогда не буду больше! — искренно вырвалось из груди Бобки, и он крепко обнял свою слепую сестрицу.


* * *


На другой день, после завтрака, Юрий Денисович со своими тремя мальчуганами пошел осматривать княжеский дом.

Их встретил старый Антон, слуга и помощник лесничего, и повел их по целому ряду громадных высоких комнат. На каждом шагу мальчики ахали от удивления. Это был совсем особенный дом — со всевозможными башенками, затеями, витыми лесенками и громадным двухсветным залом. Он скорее походил на какой-нибудь замок или дворец. Дети с удивлением разглядывали тяжелую, массивную мебель, а старый Антон, благообразный и высокий старик, рассказывал им в это время своим протяжным, приятным голосом:

— Этот дом был выстроен при прадеде теперешнего князя. Князь и не жил в нем; они вместе с сыном и учителем-немцем занимали флигель во дворе до тех пор, пока молодой князь не выросли и не уехали учиться за границу.

— А папа берет к нам его учителя! — неожиданно заявил Антону Юрик.

— Что ж, господин Гросс — человек хороший! — произнес Антон, ласково улыбнувшись быстроглазому барчонку.

— Воображаю! Какой-нибудь длинноносый немец, — проворчал себе под нос Юрик. Одно уже воспоминание о неприятном ему учителе сразу рассеяло все его хорошее настроение.

— А теперь я вам портретную покажу, — со своей обычной добродушной улыбкой произнес старик Антон.

При слове «портретная» Бобка насторожился. Значит, фея не солгала. Если есть портретная — там есть портрет феи, и он, Бобка, увидит его сейчас, — и глаза мальчика так и загорелись самым живым любопытством.

Портретной была большая комната, выходившая окнами в сад; с ее стен улыбались всевозможные дамы и мужчины разных возрастов и в самых разнообразных костюмах. Дамы, изображенные на портретах, были в необыкновенно широких платьях и странных прическах, с розанами в волосах; у мужчин были необычайно нарядные мундиры со звездами на груди, а у двух-трех, наиболее важных на вид, были даже белые косы, спускавшиеся до плеч.

— Так ходили при наших прадедах! — пояснил Юрий Денисович детям, указывая им на портреты.

Рядом с портретами находились и картины, изображавшие разные случаи жизни: тут был и всадник на коне, скачущем во весь опор, и два турка, строившие друг другу такие уморительные гримасы, что нельзя было смотреть на них без смеха, и, наконец, китаец, изображенный во весь рост или, вернее, халат, туфли и коса китайца, тогда как на месте головы у него зияла громадная дыра.

— А где же голова китайца? — в один голос спросили Юрик и Сережа своего спутника Антона.

— А голову ему крысы отъели-с, — предупредительно пояснил тот, — на чердаке он все время находился, ну вот и пришлось ему головы лишиться — уж больно много у нас крыс развелось на чердаке!

— А теперь, господа, — обратился он к своим спутникам, — пожалуйте на башенку; с башенки у нас расчудесный вид на хутор и окрестности.

— Отлично, отлично! — хором вскричали мальчики и поспешили из портретной.

Последовал за, остальными и Бобка, разочарованный, недовольный и обманутый в своих ожиданиях.

Маленькая фея солгала ему в лесу — он, по крайней мере, не нашел ее изображения среди всех этих важных барынь и барышень, изображенных на портретах.

— Гадкая маленькая фея! — пробормотал про себя Бобка. — Никогда не буду ей верить больше, если встречу ее где-нибудь.

И вдруг он вспомнил разом, что маленькая фея обещала показаться ему одному, а их тут было целое общество: и папа, и Сережа, и Юрик, и старик. А феи, как всем известно, боятся людского общества. Значит, чтобы увидеть фею, ему необходимо одному вернуться в портретную.

Задумано — сделано. Мальчик незаметно отстал от братьев и снова, на этот раз уже один, очутился в портретной. И опять глаза его забегали от одного изображения на стене к другому, и он силился найти в каждом из них какое-нибудь сходство с Маей.

Вот перед ним молоденькая девушка с розой в волосах. Эта как будто немножечко похожа на фею… только нет, все-таки не то… У феи в лесу были черные волосы, а у этой белые, как лен… А вот седая старуха с длинным и как будто чуточку кривым носом. Это уж и подавно не Мая. Разве бывают старые да еще вдобавок кривоносые феи? А вот и девочка с барашком на руках. Не она ли?

В ту самую минуту, когда Бобка, поглядев на девочку с барашком, изображенную на портрете, раздумывал о сходстве девочки на картинке с живой девочкой-феей, встреченной им в лесу, произошло нечто совсем уже неожиданное для него, Бобки… Переводя глаза с портрета на портрет, Бобка дошел наконец до безголового китайца и вдруг чуть не закричал на весь дом от неожиданности и испуга. Китаец теперь не был уже безголовым. Вместо зиявшей дыры у него, точно в сказке, появилась голова. Над пестрым халатом теперь выглядывало беленькое, совсем не китайское личико. Черные лукавые глазки насмешливо искрились, глядя в упор на испуганного Бобку. Пухлый ротик улыбался, обнажая ряд белых, как миндалины, зубенок. В лукавом, улыбающемся личике не было ничего страшного, и через минуту весь испуг Бобки прошел. А когда беленький китаец заговорил своим звонким голосом, уже несколько знакомым Бобке, Бобка сразу понял, что фея Мая не обманула его и что он видит ее, а не кого другого в лице этого необыкновенного китайца.


* * *


— А вот и я! — весело проговорил беленький, черноглазый китаец. — Видишь, я не обманула, сказав, что ты меня увидишь в портретной.

— Вот так китаец! — произнес Бобка и весело, звонко рассмеялся.

— Тише, услышат! — остановила его фея. — Услышат и придут, а я не хочу показываться никому больше.

— Как же ты попала сюда? — недоумевающе спросил Бобка. — Когда мы вошли в портретную, то у китайца не было головы и Антон сказал, что ее съели крысы.



— Да, ее съели крысы! — подтвердила фея. — И очень хорошо сделали, что съели, потому что, наверное, лицо китайца далеко не так хорошо выглядело, как мое.

— Но как же ты здесь очутилась, фея? — повторил свой вопрос все еще недоумевающий Бобка.

— Какой глупенький мальчик! — рассмеялась Мая своим веселым смехом. — Разве феям трудно очутиться там, где они захотят! Мои маленькие эльфы запрягли кузнечиков в коляску, а бабочки — моя верная стража — охраняли меня в пути, пока я на большом листе лопуха, который мне заменяет экипаж, не прилетела сюда, в дом князя. Ведь я фея…

— Это сказка? — спросил, все более и более изумляясь, Бобка.

— Нет, это правда!

— Не может быть!.. Ты, верно, мне рассказываешь сказку, — усомнился мальчуган. — Я не вижу ни лопуха, ни кузнечиков, а просто ты пролезла за картину и просунула лицо в дырку, заменяя собою съеденное крысами лицо китайца.

— Как ты смеешь мне не верить? — рассердилась Мая, недовольная тем, что смышленый Бобка понял ее проделку.

— Да я…

— Верь! Верь мне! Изволь сейчас же верить, когда я тебе говорю! — нетерпеливо вскричал беленький китаец.

— Зачем же ты сердишься? — удивленно спросил Бобка. — Или феи должны всегда сердиться?

— Глупый мальчуган! — снова нетерпеливо произнесла Мая и сделала резкое движение головой.

От этого движения пестрый халат китайца заколыхался, что-то загрохотало, зашумело позади него, и в один миг и пестрый китаец, и маленькая фигурка феи вместе со стулом, Бог весть какими судьбами очутившимся за картиной, — все это неожиданно рухнуло к ногам изумленного Бобки…

В первую минуту Бобка опешил и стоял с широко раскрытыми от изумления глазами и ртом. Потом он со всех ног бросился к Мае.

— Ты ушиблась? — вскричал он, силясь поднять ее и поставить на ноги.

Мая терла коленку и горько плакала.

— Противный стул! — ворчала она. — Я не знала, что у него сломана ножка, и влезла на него, чтобы приделать голову обезглавленному китайцу.

— Ай-ай-ай, какая ты неосторожная! — покачивая укоризненно головою, протянул Бобка.

— А ты… — начала было сердито девочка и вдруг сконфуженно умолкла: в дверях стояли Юрий Денисович, Антон и оба мальчика.

— Барышня! Наша барышня! — удивленно вскричал слуга лесничего. — Как вы попали сюда?

— Так, значит, ты не фея? — протянул разочарованным голосом Бобка.

У Май болела коленка, и из ее беленького носика показались капельки крови. На конце носика краснела некрасивая ссадина. Очевидно, она сильно ударилась при падении.

— Нет, фея! — сердито бросила она в сторону Бобки.

— Какая же ты фея, если разбила себе нос! Разве бывают феи с разбитыми носами? Скажи, папа! — самым серьезным тоном обратился Бобка к отцу.

Его наивная, недоумевающая рожица была до того забавна, что Сережа и Юрик прыснули со смеха.

— Полно смеяться, дети! — остановил Волгин. — Маленькая барышня хотела подшутить над нами. Не правда ли, барышня? — ласково обратился он к Мае.

Мае было очень совестно и неловко. Она хотела провести детей Волгиных, подшутить над ними и вдоволь посмеяться, а судьба распорядилась иначе, и они сами теперь смеялись над нею, Маей. Поэтому она почувствовала невольную признательность к Юрию Денисовичу, остановившему смех шалунов.

— Вот что, барышня, — продолжал тот, видя смущение Май, — мы проводим вас до дому к вашему дедушке, с которым мне, кстати, давно хотелось познакомиться и попросить отпускать вас на хутор почаще. Вам будет куда веселее играть в обществе детей, нежели одной…



"Полно смеяться, дети…"


— Или с Митькой, — неожиданно сорвалось с губ Май.

И она тут же со смехом рассказала, что она заставляла Митьку прибегать рассказывать ей все, что происходит на хуторе.

— Так вот откуда ты узнала все про нас и могла так подробно рассказать об этом в лесу! — догадался Бобка и невольно рассмеялся над тем, как провела его в лесу Мая.

Дети Волгины быстро подружились с внучкой лесничего. Живая, веселая и умненькая Мая пришлась им по душе. И Мая в свою очередь перестала негодовать на трех бойких шалунов-мальчуганов, поселившихся на "ее хуторке". Теперь, получив приглашение приходить на этот хуторок, она могла снова и ласкать Буренку, и кормить голубей, и бегать по саду, и рвать цветы — и не одна уже, а в обществе трех новых товарищей. И она чистосердечно рассказала детям по дороге к лесному домику, как она невзлюбила их сначала; и потом со смехом поведала им, как ей пришла веселая мысль потешиться над ними; как она тайком пробралась в старый дом и поставила стул за портрет китайца, чтобы еще раз вдоволь посмеяться над Бобкой.

— И вот я стала "фея с разбитым носом", — со смехом заключила она свою исповедь и побежала вперед — предупредить дедушку о неожиданных гостях.

Дмитрий Иванович был очень доволен приходом Волгиных. Он угощал их свежей, душистой лесной земляникой со сливками и рассказывал им о хуторских делах и о лесах, и о старом князе и его сыне, уехавшем уже давно учиться за границу.

Только перед самым обедом вернулись дети домой с целым ворохом новостей для бедной слепой Лидочки.


* * *


— Юрка! Юрик! Где ты? — послышался как-то в полдень звонкий голос Бобки за фруктовым садом, доходившим до самой речки. На берегу речки сидели Сережа, Юрик и Митька. Митька копошился в земле, отыскивая червей, Сережа и Юрик удили рыбу. Солнце палило и жгло немилосердно, и все три мальчугана, покрытые густым налетом загара, казалась теперь похожими на арапчат. Бобка неожиданно вынырнул из-за группы деревьев и подошел к мальчикам. Он казался взволнованным и встревоженным.

— Что такое? — сердито спросил Юрик, недовольный тем, что ему помешали удить.

— Ах, Юрик! — начал прерывающимся от волнения голосом Бобка. — У нас целое происшествие. Знаешь, завтра будут гости, и папа послал за цыплятами в деревню, но Матрена не нашла нигде цыплят, и папа приказал Аксинье зарезать своих к обеду. А ты ведь знаешь, как Лидочка их любит!

— Как, и Чернушку велел зарезать? — испуганно вскричал Сережа.

— Нет, Чернушка — Лидочкина любимица, и папа не велел трогать Чернушку, но он не знает, что не только Чернушка дорога Лидочке, а и все цыплята. Ведь она сама кормит их по утрам и вечерам; они знают ее голос, вскакивают к ней на колени, берут у нее корм прямо из рук.

— Так почему же ты не скажешь все это папе? Тогда бы он не отдал приказания зарезать Лидиных любимцев.

— Да ведь я узнал это уже после папиного отъезда, — оправдывался Бобка. — Я слышал, как Матрена сказала Аксинье: "Зарежь вечером цыплят, кроме черной молодки, барышниной любимицы". Папа приедет только ночью, когда все уже будет кончено с цыплятами… Он поехал опять к этому противному учителю приглашать его поступить к нам. Так мне, по крайней мере, сказала Лидочка.

— А что она?

— Кто, Лидочка? Она плачет.

В один миг удочка выскользнула из рук Юрика и поплыла по реке.

— Митька, поймай! — крикнул он своему босоногому приятелю.

Тот не заставил повторять приказания: сбросив с себя одежду, он, как лягушка, нырнул в воду. А сам Юрик во весь дух помчался от реки к дому. Бобка сказал правду. Лидочка сидела на террасе и горько плакала. Над ней стояла Ирина Степановна и ворчала, разводя руками:

— Постыдитесь, сударыня! Нашла о чем кручиниться, слезки проливать. Из-за птицы глупой глазки нудить вздумала! Эка невидаль, цыплят на жаркое зарезать велено! Так из-за этого стоит ли рекой разливаться? Чего ж ты не плачешь, когда бифштекс или котлетку кушаешь? Ведь тоже из мяса коровы приготовлено, и тоже скотинку для того убить пришлось…

— Да ведь не то это, няня! — всхлипывая, проговорила Лидочка. — Ведь я их сама растила и кормила, понимаешь, — и вдруг…

Тут Лидочка не выдержала и залилась новыми слезами.

— Не плачь, Лида! — послышался подле нее голос Юрки. — Мы не дадим твоих любимцев в обиду, — сказал он, обнимая и целуя слепую. — А ты, няня, ступай, я успокою сестру.

— Ишь ты, какой лыцарь выискался, — заворчала на него по своему обыкновению старушка, — ты вот лучше скажи, где штаны продырявил!

И она, поймав Юрика за руку, указала ему на громадную дыру на панталончиках около колена.

Но Юрик только сердито отмахнулся от няни и, наклонившись к уху Лидочки, зашептал тихо оживленно:

— Не горюй, Лидок, ведь мы хотя и большие шалуны, а тебя, нашу бедную слепенькую Лидочку любим очень-очень крепко. Не беспокойся за своих курочек. Слышишь? Даю тебе мое Юркино слово, что ни одна из них не будет зарезана, и завтра поутру ты будешь по-прежнему кормить на крыльце всех своих цыплят!

— Что ты там шепчешь, греховодник? — тем же сердитым голосом спросила няня, все еще не решавшаяся уйти с террасы и оставить свою любимицу с самым отъявленным, по ее мнению, из шалунов-братьев.

— Ничего, нянечка, — с самым невинным видом отвечал ей Юрик, — я только сказал Лидочке, что ты ужасная ворчунья, такая ворчунья, что сил с тобой больше нет!

Сморщив свое хорошенькое личико в гримасу, Юрик стал вдруг необычайно похож на свою ворчунью-нянюшку, а когда он вдобавок заговорил, очень удачно подделываясь под ее тон и манеру: "Ишь ты, какой лыцарь выискался! Ты мне лучше скажи, где ты штаны продырявил", то слепая Лидочка и сама няня не могли не засмеяться забавной выходке шалуна.

— Ну, уж ты разбойник известный! — махнув на него рукой, добродушно проговорила нянюшка и заковыляла с террасы.

В тот же вечер Юрик кликнул Митьку, гонявшего голубей на голубятне. Митька кубарем скатился с лестницы и в одну секунду предстал перед лицом своего юного начальства. Нужно сказать, что с первого же дня знакомства Митька поступил под команду Юрика и исполнял каждое желание маленького барчонка.

— Вот что, Митька, — оживленно заговорил Юрик, — ты предложи сегодня твоей тетке загнать цыплят самому, и как загонишь, позови нас с Сергеем и Бобкой, да только никому не говори об этом, слышишь?

— Для чего говорить? — степенно произнес Митька. — Говорить не стану, нет! — добавил он убежденно.

— Да ты пораньше загони, слышишь?

— А по мне, хошь сейчас! — широко улыбаясь во весь рот, произнес мальчишка. — Единым духом загоню.

Прежде чем Юрик мог что-либо ответить, Митька действительно «духом» помчался к тетке Аксинье и самым сладеньким голоском заговорил с нею:

— Тетенька! Позвольте, я подсоблю вам загнать кур в курятник нонче.

— Ишшо чего выдумал! — недоверчиво произнесла та. — С чего это тебе на ум пришло?

— Уж больно мне жаль вас, тетенька! Больно вы много трудитесь. "Дай-кось, говорю себе, пособлю в чем тетушке Аксинье", — ласково отвечал хитрый мальчуган.

— Ин ладно! — согласилась птичница, подкупленная смиренным тоном своего приемыша. — Загони кур, коли есть на то охота.

А Митьке только того и надо было… Стрелой помчался он на задний двор, и скоро оттуда послышалось отчаянное кудахтанье кур и писк цыплят, а минут через десять все куриное царство было уже водворено на ночлег в курятнике.

Перед самым закатом солнца четыре мальчика под предводительством Юрика тихонько пробрались туда. В руках следовавшего позади троих барчат Митьки было небольшое ведерко с какою-то черною жидкостью и большой кистью вроде тех, которые имеются у маляров. И ведерко, и кисть, и жидкость Сережа достал еще поутру у Антона Савельича, никогда ни в чем не отказывавшего детям. Краска, находившаяся в ведерке, напоминала своим цветом чернила и лоснилась, точно глянцевая. Ею красилась обыкновенно на кухне и в людской мебель, которая благодаря черному цвету не казалась запятнанной и грязной. Антон Савельич долго не соглашался давать краску Сереже, и только когда мальчик таинственно сообщил ему, что они готовят сюрприз, старый приказчик торжественно вручил ему ведерко с краской и кисть.

Итак, четыре мальчика тихонько пробрались в курятник. Одноглазый старый петух, участник многих драк и боев, потерявший свой глаз в одном из таких сражений, с недоумением смотрел своим единственным глазом на вошедших поздних посетителей. Куры и цыплята, мирно отдыхавшие на жердочках и приготовившиеся уже расположиться ко сну, разом всполошились и забегали по курятнику.

— Ну, братцы, лови и давай сюда! — шепотом приказал Юрик.

И, схватив одной рукою первого попавшегося рыженького цыпленка за лапки, другой, свободной рукою он обмакнул кисть в ведро с краской и… и в одну минуту цыпленок из пушистого и рыженького превратился в облизанного и черного, как галчонок. Глупая птица не понимала поступка своего благодетеля и кричала на весь курятник, точно ее собирались резать. За ним запищали и закудахтали на разные голоса другие куры и цыплята, и разом поднялся такой концерт, какого, наверное, никогда не было в стенах курятника.

Куры кудахтали, цыплята пищали, одноглазый петух залетел на самую высокую жердочку и оттуда кричал свое «ку-ка-ре-ку» самым отчаянным петушиным голосом. Мальчики гонялись за курами и цыплятами, натыкаясь в полутьме друг на друга, стараясь подавить разбиравший их смех. Бобка налетел с размаху на Сережу и тотчас же у обоих, и у Сережи и у Бобки, образовались две здоровые шишки на лбу. Едва удавалось поймать какого-нибудь цыпленка, как его тащили к Юрику, и тот с быстротою и ловкостью настоящего живописца разрисовывал желтые, пегие и белые перышки в черный с глянцевитым блеском цвет.

Так продолжалось до тех пор, пока все белые и рыжие и серые куры и цыплята не превратились в настоящих арабок, ничем не отличавшихся от Лидочкиной любимицы — Чернушки.

Покончив с этим делом, мальчики вышли из курятника. Но, боже, в каком виде! Их светлые матроски и синие панталончики — все это было покрыто черными безобразными пятнами. Те же пятна красовались на лицах и на руках, а не в меру усердный Митька так располосовал свое и без того чумазое лицо черными полосами, что выглядел настоящим индейцем.

Зато и досталось же на орехи в этот вечер Митьке! Больно прибила его тетка Аксинья за измазанную краской рубаху.

Впрочем, и сама Аксинья пережила неприятную минуту в этот вечер. Расправившись с Митькой, она, вооружившись острым ножом, направилась к курятнику — исполнить приказание барина. И вдруг, открыв дверцу, отступила в испуге… Все, решительно все куры и цыплята изображали из себя ту черную курочку, которую ей, Аксинье, не приказано было трогать…

— Наваждение! Батюшки! Наваждение! — завопила она на весь двор с испугу и со всех ног помчалась к Матрене — делиться с нею удивительною новостью.

А четыре мальчика, в том числе и Митька, уже позабывший свою недавнюю трепку, так и покатывались со смеху над испугом и недоумением птичницы.



Маленькие шалуны добились своей цели. Выкрашенных цыплят никак нельзя было отличить от Лидочкиной Чернушки, и из боязни зарезать нечаянно Чернушку Аксинья не решалась резать и остальных.

Вернувшийся из города раньше назначенного срока Юрий Денисович много смеялся над выходкой своих шалунов. Узнав же о причине этой выходки, он был очень растроган их участием и любовью к слепой сестре и крепко перецеловал мальчуганов. А Митька получил новую рубаху взамен старой, запятнанной краской. Жаркое из цыплят было заменено на следующий день жареным поросенком, и Лидочка на другое утро могла, как ни в чем не бывало, снова кормить своих любимцев.


* * *


"Милая Мая! Ты непременно должна прийти к нам сегодня вечером и помочь нам в одном деле". Так гласила записка, написанная крупным, размашистым почерком Сережи и заключавшая в себе две кляксы.

Записка была заключена в крошечный конвертик, на котором стоял адрес: "Фее Мае, в лесной домик". Под словом «домик» красовалась новая клякса, необычайно крупных размеров.

Записку вручили Митьке, он сунул ее за пазуху и рысью помчался в лес.

Мая не заставила себя долго ждать и явилась на хутор тотчас же после завтрака.

— Вот что, Мая! — с деловым видом проговорил Юрик, встречая девочку на пороге дома. — Папа и Лидочка с няней уехали в город, а к нам приедет сегодня новый учитель. Вот мы и решили подшутить над ним на первых же порах и поставить его в тупик. А ты должна помочь нам в этом. Слушай… — И Юрка, наклонившись к уху девочки, зашептал ей что-то, отчего Мая так и покатилась со смеху.

Юрий Денисович действительно уехал с дочерью и Ириной Степановной в уездный город — отчасти по делам, отчасти, чтобы дать своим трем сорванцам, как он называл сыновей, как следует познакомиться с новым гувернером без вмешательства старших. И дети прекрасно воспользовались предоставленной им свободой. Должно быть, выдуманная проделка была очень смешна, потому что то тот, то другой из них так и заливался громким, раскатистым смехом. Смеялся и Митька, не отстававший теперь ни на шаг от господ и бывший главным участником всех их шалостей и проделок.

Гувернера ждали к обеду, к четырем часам — и ровно в четыре часа к крыльцу хуторского домика подъехала бричка, в которой сидел очень толстенький, почти круглый человечек в соломенной шляпе.

— Ну, ну, Фрицхен! — произнес сам себе круглый человечек, с трудом соскакивая с высокой подножки брички, и, чуть-чуть подпрыгивая и раскачиваясь на ходу, направился к крылечку, держа в одной руке круглый предмет, завернутый в бумагу, а в другой — небольшой чемодан с бельем и платьем.

У человечка было очень довольное, сияющее лицо, и толстые губы его улыбались самой радостной улыбкой.

Круглый человечек снял шляпу, отер платком пот с лица и вошел своей подпрыгивающей, с развальцем, походкой в гостиную.

— Никого не имеется! — снова широко улыбаясь, произнес он. — Ну-с, надо подождать! Подождем, Фрицхен, проговорил он самому себе и поставил круглый предмет и чемодан на окно в гостиной. — Ошен корошо! Ошен корошо! — произнес он, потирая руки и не без удовольствия оглядывая комнату. — Многа свет, многа солнце, а Фрицхен ошен лубит, где свети солнце!

В эту минуту дверь в гостиную отворилась и пять совершенно одинаково одетых в матросские курточки мальчиков вошли в комнату и, остановившись неподалеку от порога, глядели во все глаза на приезжего.

Тот еще больше оживился при появлении детей, и пошел им навстречу, лепеча на ходу все с той же своей простодушной улыбкой;

— Ошен корошо! Ошен корошо! Целых пять мальшик. А господин Вольгин говорил менэ, што только три мальшик!



Целых пять мальшик!..


— Папа ошибся! — вставил свое слово Юрик и с самым развязным видом разлетелся перед гувернером и шаркнул ему ножкой.

— Ай! Ай!! Как можно ошибайт! Не можно ошибайт папахену! — высоко приподнял толстяк свои белокурые брови. — Как вас зовуйт? — обратился он к Сереже, как к самому старшему из детей.

— Пупсик! — отвечал тот, не сморгнув.

— Шево? — недоумевающе переспросил немец.

— Пупсик, — серьезно и ясно отчеканил Сережа.

— Странный имен! У русских такой странный имен, — покачивая головой, произнес учитель.

— Ну, а ви как зовуйт? — перевел он глаза с Сережи на Юрика.

— Мупсик! — словно выстрелил маленький шалун, давясь от смеха.

— Аа-ай-ай! — недоверчиво произнес учитель. — Такой славний мальшики такой собачонкин имен вам давали ваши папахен и мамахен.

— А ви как зовуйт? — обратился он к черноглазому мальчику с длинными кудрями, разбросанными вдоль спины и плеч.

В этом тоненьком и высоконьком мальчике было почти невозможно узнать Маю, одетую в костюм Сережи.

— Меня зовут Лоло, — бойко отвечала девочка, — а его Коко! — указала она на Бобку. — А вот он, — протянула она руку в сторону Митьки, ставшего неузнаваемым от Юркиного костюма, — его зовут маркиз Жорж; он наш двоюродный брат-француз и ни слова не понимает по-русски.

— Как странно все эта! — проговорил тоном глубокого изумления немец. — Как странно, что господин Вольгин ни слов мне о пяти мальшик, о француз. Ви ни слов не может по-русски? — обратился он к Митьке, снова высоко поднимая брови.

Митька открыл было рот, чтобы ответить, но подоспевший как раз вовремя Юрик так ущипнул его за руку, что он чуть не завизжал от боли.

— И по-немецки ни слов не знаете? — снова обратился к нему с вопросом гувернер.

Тут уже Митька, не рискнувший получить второго щипка от Юрки, рта не разинул, а только заморгал своими серыми глазами.

— Пойдемте, мы вам сад покажем, — предложил Сережа. — Мупсик, Лоло, Коко и вы, маркиз Жорж, — обратился он к детям, — идемте показывать сад учителю!

— Меня зовут Гросс! — любезно подсказал немец. — Я маленький, а мой фамилий Гросс (Гросс — значит «большой» по-немецки). А зовут меня Фридрих. Господин Фридрих.

Потом, пристально взглянув на мнимого маркиза-Митьку, он добавил, изумленно покачивая головою:

— Удивительно, как эта ви не многа похож на француз… Совсем у вас русской лишико. Ви из Париж?

— М… м… м… — замычал неожиданно Митька и замотал головою.

Юрик строго-настрого приказал ему мычать и мотать головою на все, что бы ни спрашивал у него гувернер. И Митька, получив барское платье, готов был исполнить всякое приказание своего начальства, лишь бы как можно дольше остаться в Юркином костюме.

— Не из Париж! Ошен шаль! В Париже ошень корошо! — проговорил Гросс, все еще с недоумением поглядывая на белобрысые вихры Митьки, торчавшие предательски из-под шапки и так не подходившие к типу французского маркиза.

Мальчики и Мая, между тем, степенно спустились с крыльца в сад и повели Гросса по желтым и прямым, как стрелки, аллеям.

Господин Гросс оказался очень разговорчивым. Он рассказывал детям, что раза три был в этом саду со своим воспитанником, князем Виталием Черноземским, и приходил бы сюда с удовольствием и чаще, так как хуторской сад очень нравился ему, но хутор нанимали на лето дачники, и они поневоле должны были довольствоваться садом и лесом, окружавшим княжеский дом.

Господин Гросс очень забавно перевирал русские слова, и это выходило очень смешно. Дети тихонько подталкивали друг друга и хихикали ежеминутно. Митька, следовавший за ними, поминутно зажимал рот обеими руками, боясь расхохотаться в голос и навлечь на себя гнев господ.




Читать далее

Глава 3

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть