Онлайн чтение книги Том 3. Драмы
Драмы

Цыганы

Впервые опубликовано в статье С. С. Дудышкина «Ученические тетради Лермонтова» в 1859 г. в «Отечественных записках» (т. 125, № 7, отд. I, с. 26–27).

Датируется 1829 г., так как автограф находится в одной тетради со стихотворениями этого года.

«Цыганы» – первый драматический опыт Лермонтова, представляющий собою незаконченное либретто для оперы по одноименной поэме Пушкина.

Возможно, что намерение написать либретто возникло у Лермонтова под впечатлением от оперы А. Н. Верстовского «Пан Твардовский» (либретто М. Н. Загоскина), которая была поставлена в Москве в Большом театре 24 мая 1828 г. Отрывок из этой оперы – «Цыганская песня», – напечатанный в «Драматическом альманахе для любителей и любительниц театра» (СПб., 1828, с. 133), в сокращенном и несколько измененном виде Лермонтов ввел в текст своего либретто.

Испанцы

Содержание пьесы пересказано и отрывки из нее напечатаны в статье С. Д. Шестакова «Юношеские произведения Лермонтова» в 1857 г. в «Русском вестнике» (т. 9, май, кн. 2, с. 233–260).

Впервые опубликовано (полностью) в 1880 г. в издании П. А. Ефремова «Юношеские драмы М. Ю. Лермонтова» (с. 1–127).

Датируется концом лета – осенью 1830 г. по положению отдельных набросков трагедии в тетради со стихотворениями этого года. Конец трагедии отсутствует.

«Испанцы» – одно из значительных произведений русской романтической драматургии 1830-х годов, представляющее собою важный этап в творческом развитии Лермонтова. Гуманистический пафос трагедии тесно связан с прогрессивными литературными традициями, как русскими, так и западноевропейскими. Отдельные ее эпизоды близки к подобного же рода драматическим положениям в пьесах Лессинга («Натан Мудрый», «Эмилия Галотти»), Шиллера («Разбойники», «Дон Карлос»), Гюго («Эрнани»), Шекспира («Гамлет») (подробнее о реминисценциях из произведений Шекспира в трагедии Лермонтова «Испанцы» см. в кн.: Шекспир и русская культура. Под редакцией акад. М. П. Алексеева. М.–Л., 1965, с. 241–245 (автор – Ю. Д. Левин)). Это объясняется духовным родством Лермонтова со своими предшественниками, а также стремлением молодого поэта овладеть законами драматургического мастерства. В литературе о Лермонтове указывалось и на связь замысла «Испанцев» с нашумевшим в то время в России велижским делом (см.: Л. П. Гроссман . Лермонтов и литературы Востока. – В кн.: Литературное наследство, т. 43–44. M., 1941, с. 719–735).

Сама испанская тема является характерным проявлением того интереса передовой части русского общества к Испании, который был особенно значителен в эпоху испанской революции 1820 г. Об интересе Лермонтова к Испании свидетельствуют также другие его произведения: поэмы «Две невольницы» в «Исповедь», вторая редакция «Демона» и ряд рисунков.

В трагедии Лермонтова изображена Испания периода особенно жестокой деятельности инквизиции (XV–XVII вв.), но без точного исторического приурочения, так как ее хронологические данные противоречивы. С одной стороны, официальное проживание в Испании раввинов и правоверных, т. е. сохранивших свой веру, евреев указывает на эпоху до 1492 г. С другой стороны, наличие среди действующих лиц трагедии монаха-иезуита и трехкратное упоминание имени Лютера переносят действие ее в эпоху после 1540 г. (год утверждения ордена иезуитов). Однако пространный рассказ Алвареца о его многочисленных предках (действие первое, сцена I), в том числе о первом из них – современнике испанского короля Карла I, отодвигает действие трагедии даже в XVII в.

Развитие замысла трагедии отражено в отрывочных записях и набросках Лермонтова 1830 г. Одна из этих записей («В Америке (дикие, угнетенные испанцами)» – см.: наст. изд., т. IV) свидетельствует о том, что первоначальный замысел трагедии об испанцах-угнетателях был связан с темой завоевания Америки европейцами.

Ряд записей, непосредственно относящихся к «Испанцам», свидетельствуют об исканиях и колебаниях поэта при окончательном установлении сюжета и плана трагедии. Приводим эти записи:

I

Сюжет

В Испании у матери дочь увез в дурной дом обманщик, хотя служащий при инквизиции, который хочет после обмануть и другую сестру. Любовник первой, за которого не хотели отдать, ибо у него нет многих благородных предков, узнает происшествие, когда сидит с друзьями. Он спасает жида от инквизиции прежде. Жид и говорит, что ее увезли. Он клянется живую или мертвую – привезти ее. Жид ему помогает ее найти. Он находит – ему злодей не отдает. Он ее убивает и уносит. Злодей не мешает, ибо сам боится, чтоб не узнали похищения. Злодей идет к матери. Приносит тот свою любезную мертвую. Его схватывают, спрашивают, полиция. Входит злодей. Обвиняемый бросает<ся> к нему на шею, целует и кинжалом колет в сердце. Его ведут казнить.

II

Когда испанец вынимает портрет своей любезной, жидовка отвращается, и он говорит: «Вот что значит женщина, она не может видеть лица, которое не уступает ей в красоте». После он, видя, что она огорчилась, тут же спрашивает: что он должен дать ей, чего она хочет? Она говорит: «Чего я хочу, того ты не можешь мне дать!» – и уходит. Он: «Она только желает и молчит; а как многие требуют невозможного от нас!..» (во второй сцене у жида). Дейст<вие> IV.

III

(В первом действии моей трагедии молодой испанец говорит отцу любовницы своей, что «благородные для того не сближаются с простым народом, что боятся, дабы не увидали, что они еще хуже его».)

(В том же действии испанец говорит: «Что такое золото, которое мое может сделать счастье, ибо без него не могу обладать моей любезной? – металл, как другой. Верно, бог не дал ему этого преимущества, коего многие люди не имеют?»)

IV

Действующие лица

Дон Алварец – отец. Немного бедный, но гордый дворянин и добрый.

Донна Мария – мачеха Эмилии – причудливая, капризная, глупая женщина.

Эмилия – дочь Алвареца. Любит и любима Фернандом.

Фернандо – молодой испанец, воспитанный в доме Алвареца.

Патер Соррини – итальянец. Хитрый, богатый иезуит.

Моисей – жид.

Ноэми – дочь его.

Испанцы праздношатающиеся.

Жиды и жидовки.

Слуги.

(Действие в Кастилии).

V

В первом действии так начинается: мачеха с Эмилией идут в церковь: Фернандо тут. Эмилия из-под мантильи роняет записку, где она говорит, что если Алварец ему что-нибудь станет говорить, то чтоб он не горячился. Тут приходит Алварец и говорит ему, что хотя прежде он обещал за него выдать дочь, но теперь не может, ибо имеет другие виды, а Фернандо побочный сын – и проч.!

VI

Когда я еще мал был, я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые в виде рыцарей с шлемами теснились будто вокруг нее; будто рыцари, сопровождающие Армиду в ее замок, полные ревности и беспокойства. N.B. B первом действии моей трагедии Фе<р>нандо, говоря с любезной под балконом, говорит про луну и употребляет предыдущее сравнение.

К трагедии…

Далее в записи Лермонтова следует монолог Фернандо о луне, почти без изменений введенный в трагедию, – «Взгляни на тихую луну! О, как прекрасна!» (действие первое, сцена II).

Впервые обратившись к большой драматической форме, Лермонтов развил в своем произведении, временами с большой художественной выразительностью, идею протеста против социального неравенства и национального угнетения. Таким образом, он выступил в «Испанцах» как продолжатель декабристских традиций (см.: Б. М. Эйхенбаум . «Испанцы» Лермонтова как политическая трагедия. – В кн.: М. Ю. Лермонтов. Сборник статей и материалов. Ставрополь, 1960, с. 45–56). Мятежный герой пьесы Фернандо, способный противостоять насилию и угнетению, близок Арсению из «Боярина Орши» и Мцыри. Сложную диалектику помыслов и действий Фернандо Лермонтов основывает на философской идее Шеллинга о противоречивом единстве добра и зла, приводящей к положительному выводу относительно общественной ценности энергии разрушения (см. об этом: Н. М. Владимирская . Романтический герой в трагедии Лермонтова «Испанцы». – В кн.: Ученые записки Великолукского педагогического института. Кафедра русской и зарубежной литературы, 1960, вып. 11, с. 13–30).

Советские театры не раз осуществляли постановку «Испанцев». В 1923 г. трагедия была поставлена К. В. Эггертом в Москве, в 1939 г. – в Вологде и в 1941 г. (?) в Ленинграде (группой артистов при лекторском бюро Пушкинского общества). Большой успех имел спектакль Московского гос. еврейского театра в 1941 г. Были также постановки «Испанцев» в 1954–1955 гг. в Ворошиловграде, в 1955 г. в Гродно и в Гомеле, в 1956–1957 гг. в Петрозаводске, в 1962–1963 гг. в Великих Луках, в Северо-Осетинском национальном музыкально-драматическом театре и на сценах других театров СССР.

Menschen und Leidenschaften

Содержания пьесы пересказано и отрывок из нее (посвящение) напечатан в 1860 г. в собрании сочинений под редакцией С. С. Дудышкина (т. II, с. 90).

Впервые опубликовано (полностью) в 1880 г. в издании П. А. Ефремова «Юношеские драмы М. Ю. Лермонтова» (с. 129–195).

Датируется 1830 г. На заглавном листе автографа рукою Лермонтова крупными буквами выведено: «Menschen und Leidenschaften (ein Trauerspiel) <Люди и страсти (трагедия)> 1830 года. М. Лермантов». На следующем листе написан текст посвящения. После слова «Посвящается» в рукописи следует двоеточие, тире и тщательно зачеркнутое, не поддающееся прочтению имя. На том же листе рядом с текстом посвящения нарисован поясной портрет молодой женщины под деревом. Изображение это не имеет сходства ни с одним из известных портретов знакомых Лермонтову женщин.

Возможно, что обе ранние драмы Лермонтова, т. е. «Испанцы» и «Menschen und Leidcnschaften», посвящены той самой девушке, о которой поэт писал в своем стихотворении «К Гению» (см.: наст. изд., т. I, с. 25). В этом стихотворении, как и в обоих посвящениях, говорится о воспоминаниях прошедшей любви. В стихотворении и в указанных драмах есть похожие сцены любовных свиданий, где обязательно упоминаются беседка или балкон и луна (ср. стихотворение «К Гению» (начиная со стиха «Но ты забыла, друг! Когда порой ночной» – наст. изд., т. I, с. 25–26) со сценой II первого действия «Испанцев» и с явлениями 3 и 4 второго действия «Menschen und Leidenschaften»). Очевидна зависимость изображения свиданий героев от собственных воспоминаний поэта о свидании, описанном им в стихотворении «К Гению». В позднейшем примечании к этому стихотворению Лермонтов писал: «Напоминание о том, что было в ефремовской деревне <т. е. в имении Ю. П. Лермонтова Кропотове> в 1827 году – где я во второй раз полюбил 12 лет – и поныне люблю» (наст. изд., т. I, с. 545). Этой «второй» любви поэта посвящены также стихотворение «Дереву» (там же, с. 127, 558) и заметки: «1830 (мне 15 лет)» и «Мое завещание» (наст. изд., т. IV). Вероятную связь со стихотворением «Дереву» и заметкой «Мое завещание» имеет и то обстоятельство, что неизвестная на рисунке Лермонтова, находящемся на листе с посвящением к «Menschen und Leidenschaften», изображена сидящей под сухим деревом.

Обычно исследователи творчества Лермонтова называют двух женщин, интересовавших поэта в 1830 г.: Анну Григорьевну Столыпину, в замужестве Философову, и Агафью Александровну Столыпину.

Имя Анны Григорьевны Столыпиной, однако, вызывает сомнение, так как поэт сам говорит, что девушка, которую он любил, была старше его на 5 лет (см. заметку «1830 (мне 15 лет)»), в то время как А. Г. Столыпина родилась в 1815 г. и была моложе Лермонтова на год. По предположению В. А. Мануйлова, все названные произведения Лермонтова посвящены Агафье Александровне Столыпиной, дочери брата Е. А. Арсеньевой Александра Алексеевича Столыпина, родившейся в 1809 г., т. е. на 5 лет раньше Лермонтова. Однако достаточно веских доказательств в пользу и этого предположения нет. Вряд ли Агафья Столыпина гостила в 1827 г. в имении Ю. П. Лермонтова Кропотово, о чем пишет поэт в примечании к стихотворению «К Гению».

По-видимому, речь может идти также о С. И. Сабуровой, о которой в связи со стихотворением «К***» («Глядися чаще в зеркала») писал И. Л. Андроников (см.: И. Л. Андроников . Лермонтов. Исследования и находки. Издание 4-е. М., 1977, с. 224–227).

Среди литературных планов и набросков, относящихся к 1830 г. и находящихся в тетради под заглавием «Отдельные стихотворения Лермонтова 1830 г.», имеется запись, которая почти без изменений была включена Лермонтовым в монолог Юрия Волина в явлении 9 пятого действия: «Природа подобна печи, откуда вылетают искры. Природа производит людей иных умнее, других глупее; одни известны, другие не известны. Из печи вылетают искры, одни больше, другие темнее, одни долго, другие мгновенье светят; но все-таки они погаснут и исчезнут без следа; подобно им последуют другие также без последствий, пока печь погаснет сама: тогда весь пепел соберут в кучу и выбросят; так и с нами».

Мысли, чувства и переживания главного героя пьесы Юрия Волина были во многом близки самому Лермонтову, судя по его лирическим стихотворениям, предшествующим драме. К моменту завершения «Menschen und Leidenschaften», т. е. к осени 1830 г., Лермонтов был автором примерно десяти поэм и более ста двадцати лирических стихотворений, большинство которых было написано в том же году. Существует рукописный сборник Лермонтова, озаглавленный «Разные стихотворения (1830)». Содержание этих стихотворений иногда почти текстуально совпадает с монологами Юрия Волина. Один из первых собирателей материалов о Лермонтове – В. Х. Хохряков, знавший близких поэту С. А. Раевского и А. П. Шан-Гирея, оставил в своей тетради следующую запись: «…характер Юр. Никол. <Волина> похож на лермонтовский» ( М. Ю. Лермонтов . Сочинения в шести томах, под редакцией Н. Ф. Бельчикова, Б. П. Городецкого, Б. В. Томашевского, издание Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР, т. V. M. – Л., 1956, с. 726; далее – Лермонтов). Нашел отражение в драме и такой автобиографический момент, как семейная распря, возникшая между отцом поэта, Юрием Петровичем, и бабушкой, Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, за право воспитывать его. Эта распря наложила тяжелый отпечаток на детство и юность Лермонтова и отразилась в его стихотворениях «Ужасная судьба отца и сына» и «Эпитафия» («Прости! Увидимся ль мы снова?») (наст. изд., с. I, с. 217, 318). Рассказана в драме и история с духовным завещанием Арсеньевой, которая поставила условием получения Лермонтовым наследства разлуку его с отцом.

При явном автобиографизме драмы не может быть, однако, признано справедливым полное отождествление героев ее с членами семьи Лермонтова, которое содержится в записи Хохрякова: «М. И. Громова – бабушка Лермонтова. Н. М. Волин – отец Лермонтова. Ю. Н. – Лермонтов. В. М. Волин – брат отца Лермонтова. Любовь, Элиза – двоюродные сестры Лермонтова. Заруцкий – Столыпин (не знаю, который из Столыпиных). Дарья – нянька Лермонтова. Иван – слуга Лермонтова, муж няньки. Он привез в Тарханы тело Лермонтова. Лермонтов стрелялся со Столыпиным из-за двоюродной сестры. Замужняя жизнь Марьи Мих<айловны> Лермонтовой <матери поэта> была несчастлива, потому на памятнике переломленный якорь. Елизав<ета> Алексе<евна> дала отцу Лермонтова деньги, лишь бы он не брал сына» (Лермонтов, т. V, с. 726).

Сомнительно, чтобы в образах отвратительной старухи Громовой и Николая Михалыча Волина, несправедливого, проклинающего своего сына, поэт изобразил горячо любимых им бабушку и отца. Брат отца Лермонтова, который, по словам Хохрякова, изображен в лице В. М. Волина, в действительности никогда не существовал: у Ю. П. Лермонтова не было братьев.

Героинь драмы, Любовь и Элизу, Хохряков называет двоюродными сестрами Лермонтова. У Лермонтова было много молоденьких родственниц, двоюродных сестер его матери. Но возможно, что здесь и не следует искать портретного сходства, как это делал Хохряков. Обе героини драмы являются олицетворением двух противоположных женских типов. Любовь, возвышенная, благородная, правдивая, не похожая на окружающих ее людей, по духу близка к Юрию Волину; в образе Элизы, бездушной, эгоистичной, злой, во многом близкой по характеру к Заруцкому, Лермонтов, вероятно, хотел дать тип избалованной и пустой светской барышни.

Указание на то, что прототипом Заруцкого является один из Столыпиных, с которым у Лермонтова была дуэль из-за двоюродной сестры, никакими документами и воспоминаниями о поэте не подтверждается. Вероятно, и в этом образе Лермонтов стремился изобразить не какое-то конкретное лицо, а пустого и легкомысленного светского человека – тип, противоположный Юрию Волину.

Известны прототипы персонажей драмы Дарьи и Ивана, о которых пишет Хохряков: это Дарья Григорьевна Соколова, ключница в Тарханах, и ее муж Андрей Иванович Соколов, «дядька» и лакей Лермонтова (см.: П. А. Вырыпаев . Лермонтов. Новые материалы к биографии. Саратов, 1976, с. 60–64). О них Е. А. Арсеньева писала Лермонтову в письме от 18 октября 1835 г.: «Скажи Андрею, что он так давно к жене не писал, она с ума сходит, все плачет, думает, что он болен, в своем письме его письмо положи, купи что-нибудь Дарье, она служит мне с большой привязанностью» (наст. изд., т. IV). Через Соколова во время ареста Лермонтова по делу о стихотворении «Смерть Поэта» С. А. Раевский послал поэту копию своих ответов на следствии. В 1842 г. Соколову было поручено перевезти тело Лермонтова из Пятигорска в Тарханы.

Пьеса Лермонтова обнаруживает следы его знакомства с произведениями западной и русской литературы и философии.

Существует предположение, что ко времени создания драмы ему уже были известны идеи социалистов-утопистов, в частности учение Сен-Симона; носителем этих идей является его герой Юрий Волин. По этому поводу Б. М. Эйхенбаум писал: «В основе своей эта трагедия – социальная, созданная путем приложения сен-симонистских идей к русской жизни последекабрьской поры. Людей связывает здесь не взаимная любовь и уважение друг к другу, не стремление к общему идеалу, а расчет, хитрость, вражда. Юрий Волин противопоставлен другим персонажам пьесы не как „характер“, а как не зараженный еще пороками своей среды и своего времени («критической эпохи», по Сен-Симону) член этого общества» ( Б. М. Эйхенбаум . Статьи о Лермонтове. M.–Л., 1961, с. 169–170).

Такие эпизоды, как чтение Дарьей Евангелия, проклятие сына отцом, разговор Юрия с Иваном накануне самоубийства, могли быть навеяны аналогичными сценами из драмы Шиллера «Разбойники», которую Лермонтов хорошо знал и о которой писал в письме к М. А. Шан-Гирей весной 1829 г. (см.: наст. изд., т. IV). Шиллер был одним из любимых авторов Лермонтова, и в своем творчестве поэт часто обращался к его произведениям (см. об этом, например: Г. Германов . Романтическата драма на М. Ю. Лермонтов и Шилеровата традиция. – В кн.: Славянская филология, София, 1973, т. 13, с. 91–102). В 1829–1830 гг., т. е. ко времени написания «Menschen und Leidenschaften», Лермонтов перевел из Шиллера ряд стихотворений: «Три ведьмы», «К Нине», «Встреча», «Перчатка», «Дитя в люльке», «Делись со мною тем, что знаешь». Немецкая романтическая драматургия имела немалое воздействие на творчество Лермонтова. Оно сказалось в общем построении лермонтовских драм, в изображении тяжелых, трагических переживаний героев, роковых недоразумений и кровавых развязок. Сказалось оно и в названии данной пьесы. Несмотря на чисто русское содержание, пьеса имеет заголовок на немецком языке, похожий на заголовки немецких романтических драм: «Kabale und Liebe» («Коварство и любовь») Шиллера, «Sturm und Drang» («Буря и натиск») Клингера, «Menschenhass und Reue» («Человеческая ненависть и раскаяние») А. Коцебу и др.

Что же касается русских произведений, оказавшихся важными для Лермонтова – автора «Menschen und Leidenschaften», то здесь следует назвать «Недоросля» Фонвизина (Марфа Ивановна Громова напоминает Простакову), «Горе от ума» Грибоедова (Юрий, подобно Чацкому, стремится «бродить по свету» в поисках успокоения), повести Марлинского «Испытание» и «Замок Нейгаузен» (сцена дуэли). В текст своей драмы Лермонтов включил два стихотворения Пушкина. В пьесе отразилась и присущая русской драматургии XVIII в. традиция символизировать именами героев их внутренние качества; отсюда фамилии Громова, Волин и имя Любовь.

Реалистическая тенденция, в известной мере свойственная даже самым ранним романтическим поэмам Лермонтова, в «Menschen und Leidenschaften» выражена более определенно: введены бытовые подробности, дифференцирован язык героев. В юношеских произведениях, написанных до драмы «Menschen und Leidenschaften», поэт обычно избирал местом действия страну, привлекавшую его своей неизвестностью и экзотичностью: Грецию в «Корсаре», Финляндию в поэме «Два брата», Италию в «Джюлио», Испанию в «Двух невольницах», «Испанцах» и второй редакции «Демона» или Кавказ в «Черкесах» и «Кавказском пленнике». В драме же «Menschen und Leidenschaf ten» Лермонтов впервые, как мы видели, обратился к изображению современной ему русской действительности.

Образы и характеры героев драмы были подсказаны Лермонтову хорошо знакомой ему с детства жизнью помещичьей усадьбы и крепостной деревни.

Детские годы поэт провел в Тарханах – имении своей бабушки Е. А. Арсеньевой в Пензенской губернии. Подростком он бывал в Кропотове, Тульской губернии, имения отца, и в Середникове, подмосковном имении Столыпиных. Собственные впечатления Лермонтова и слышанные им рассказы о соседних помещиках и их отношении к крепостным легли в основу его драмы.

Еще до написания драмы Лермонтов составил не дошедший до нас план, о котором упоминается в жандармской «Описи переномерованным бумагам корнета Лермантова», произведенной при его аресте 20 февраля 1837 г. за стихотворение «Смерть Поэта»: «План, составленный Лермонтовым для драмы, заимствованный из семейного быта сельских дворян, – написана ли по сему плану драма, неизвестно» (Лермонтов, т. VI, с. 474). Можно предположить, что пьеса «Menschen und Leidenschaften» и была создана по этому плану. Однако осуществление замысла раздвинуло первоначально поставленные рамки. «Menschen und Leidenschaften» нельзя назвать только семейно-бытовой драмой. В этом своем произведении Лермонтов попытался создать картину, изобличающую самое страшное зло тогдашней России – крепостное право.

В образах помещицы-крепостницы Марфы Ивановны Громовой и ее горничной Дарьи поэт дал обобщение наиболее отрицательных, уродливых проявлений крепостничества: жестокости, лицемерия, ханжества, издевательского отношения к людям. Этими же чертами наделены и другие герои драмы (Элиза, Василий Михалыч Волин).

В крепостническом обществе, хозяевами которого являются холодные, безжалостные люди, невозможны искренние человеческие отношения. Герой драмы Юрий Волин, благородный, свободолюбивый и великодушный юноша, вступает в спор с этой средой и гибнет в неравной борьбе с окружающим его злом. Так драма Лермонтова, задуманная на материале частного семейного конфликта, стала произведением большого социального звучания.

Антикрепостническая направленность «Menschen und Leidenschaften», противопоставление «мятежных» страстей жестоким людским законам, вольнолюбие и философские искания героя драмы выражали настроения передовой молодежи того времени. Следует вспомнить, что в том же 1830 г., почти одновременно с Лермонтовым, другой студент Московского университета, с которым в то время Лермонтов не был знаком, В. Г. Белинский, также написал антикрепостническую драму «Дмитрий Калинин», в идейном отношении близкую драме Лермонтова.

Созданная на материале русской действительности, проникнутая передовой критической мыслью, драма «Menschen und Leidenschaften» развивает обличительную тенденцию в творчестве Лермонтова, направленную против подавления человеческой личности.

На сцене драма не ставилась.

Странный человек

Содержание пьесы пересказано и отрывки из нее (по беловой рукописи) напечатаны в статье С. Д. Шестакова «Юношеские произведения Лермонтова» в 1857 г. в «Русском вестнике» (т. 9, июнь, кн. 1, с. 317–336).

Впервые опубликовано: с цензурными купюрами в явлении 8 второго действия (сцена V окончательного текста) и явлении 1 третьего действия (сцена VII), по черновой рукописи – в 1860 г. в собрании сочинений под редакцией С. С. Дудышкина (т. II, с. 197–282); полностью, по беловой рукописи – в 1880 г. в издании П. А. Ефремова «Юношеские драмы М. Ю. Лермонтова» (с. 197–271).

Датируется 1831 г. На обложке тетради, содержащей первоначальный текст пьесы, рукою Лермонтова написано: «Странный человек. Романтическая драма. 1831 года кончена 17 июля. Москва». Однако в дальнейшем Лермонтов продолжил работу над драмой. Среди автографов произведений, относящихся к августу – октябрю 1830 г., находятся две сцены и монолог Арбенина, которые Лермонтов дополнительно ввел в пьесу «Странный человек». Им предшествует запись, свидетельствующая о том, что поэт не переставал обдумывать свою драму: «Memor <для памяти>: прибавить к „Странному человеку“ еще сцену, в которой читают историю его детства, которая нечаянно попалась Белинскому». Возможно, что Лермонтов не включил в пьесу рассказ о детстве Арбенина, решив ограничиться введением в «студенческую сцену» строф стихотворения «1831-го июня 11 дня» («Моя душа, я помню, с детских лет» – наст. изд., т. I, с. 167).

Окончательно текст драмы «Странный человек» установился в октябре – декабре 1831 г., когда Лермонтов переписал ее. На обложке тетради, содержащей беловой текст пьесы, Лермонтов обозначил: «Странный человек. Романтическая драма. Москва. 1831 года».

Замысел «Странного человека» многими нитями связан с драмой «Menschen und Leidenschaften». В обоих произведениях Лермонтов стремится показать трагическую судьбу прогрессивно и гуманно настроенного молодого человека в дворянском обществе, которое характеризуется прежде всего как крепостническое. Уже в «Menschen und Leidenschaften», развертывая действие на фоне крепостного поместья, юноша Лермонтов пытается совершить переход от семейно-психологической к социальной драме. Мотивы, намеченные в «Menschen und Leidenschaften», в «Странном человеке» концентрируются, становятся исторически и социально более определенными (сопоставление проблематики и художественного стиля драм Лермонтова «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек» см. в статье: Н. М. Владимирская . Драма «Странный человек» и становление художественной системы Лермонтова. – Ученые записки Великолукского педагогического института. Кафедра литературы, 1964, вып. 24, с. 5–27). Перенеся действие из помещичьей усадьбы в светское общество Москвы, Лермонтов сумел не только не ослабить, но и усилить моменты обличения крепостного права. В «Странном человеке» тема барского произвола, насилий, которые чинят помещики над крестьянами, бесправия крепостных зазвучала в полной мере. Антикрепостническая направленность драмы с особенной силой выразилась в сцене V. Факты издевательства помещиков над крестьянами, беззаконий и произвола вызывают у свободолюбивого юноши Владимира Арбенина горькие мысли о положении отечества, чувство негодования против крепостного права и социальной несправедливости вообще. Владение крепостными душами, возможность «менять людей на бумажки» и порожденные этим алчность, бессердечие, жестокость и цинизм предстают в драме как основа всего быта дворянского общества, внешне столь благоустроенного и блестящего; «О! Проклинаю ваши улыбки, ваше счастье, ваше богатство – всё куплено кровавыми слезами», – восклицает Владимир Арбенин. Герой драмы – мыслящий передовой человек своего времени, горячий патриот. «О, мое отечество» мое отечество!» – негодует Арбенин, услышавший о жестокостях помещиков, и заявляет, что готов сам сурово покарать крепостницу, истязающую крестьян.

В сцене V Арбенину дается характеристика, совпадающая в известной степени с центральной мыслью стихотворения «Парус»: «Ты желаешь спокойствия, но не способен им наслаждаться; и оно сделалось бы величайшею для тебя мукой, если бы поселилось в груди твоей»; ср. с автохарактеристикой Печорина в «Герое нашего времени»: «…отчего я не хотел ступить на этот путь… где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное… Нет! Я бы не ужился с этой долею!» (наст. изд., т. IV). Однако Арбенин – не только сильный человек, мыслящий и протестующий, но и поэт, который «мог бы сделаться одним из лучших наших писателей», в опытах которого «виден гений». Таким образом, вопрос о судьбе сильной передовой личности, протестующей против социальной несправедливости, в драме связывается с проблемой положения лучших представителей творческой дворянской интеллигенции в современном обществе.

Лермонтов показывает непримиримый антагонизм героя и дворянского общества. Но в драме изображен и тот круг, который поддерживает Владимира Арбенина. Арбенин, по словам одного из своих приятелей, «любим молодежью». Кружок московских студентов – его друзей – противопоставляется в драме светской молодежи, о которой Владимир заявляет: «Несносное полотерство, стремление к ничтожеству, пошлое самовыказывание завладело половиной русской молодежи» (сцена II).

В ходе работы над драмой «Странный человек» Лермонтов, усиливая ее обличительное звучание, расширил социальный фон, на котором развертывается трагическая судьба героя.

Сцены, дополнительно введенные Лермонтовым в первоначальный текст, имели значение не столько для развития действия, сколько для характеристики положения Владимира Арбенина в обществе. Сцены эти как бы предупреждают возможность восприятия читателем Арбенина как действительно «странного человека», всеми непонятого мечтателя, не способного жить среди людей. Сцена IV изображает любовь товарищей-студентов к Арбенину, сцена Х – сочувствие слуг герою и осуждение, которое они выражают Павлу Григоричу Арбенину – карьеристу, стяжателю и крепостнику, живущему по законам высшего общества; сцена XI рисует признательность и уважение, которые испытывает к гуманисту Владимиру Арбенину крепостной крестьянин – слуга.

Уже в черновой рукописи, работая над текстом вступления, Лермонтов отбросил рассуждения о характере героя и погубивших его страстях. Поэт ввел характеристику светского общества, которое несет ответственность за гибель Арбенина. В беловом тексте появляется патриотическая тирада друга Владимира Арбенина, Заруцкого, о подвиге русских в 1812 г. (сцена IV); с большей определенностью, чем в черновике, выявлена ненависть к герою представителей светского общества, которые осуждают Арбенина не за то, что он «злой человек», а за поведение, роняющее, по их мнению, его дворянское достоинство, утверждая, что он «не заслуживает названия дворянина» (сцена II).

Идейная и тематическая близость драм «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек» дала возможность Лермонтову использовать некоторые реплики, монологи и даже целые явления «Menschen und Leidenschaften» в драме «Странный человек». Наиболее крупным заимствованием в «Странном человеке» является сцена XI, состоящая из диалога слуги Ивана и Владимира Арбенина и монолога последнего (ср. явления 8 и 9 пятого действия «Menschen und Leidenschaften»).

Известны немногие постановки драмы «Странный человек» на сцене: в Московском драматическом театре Суходольских в 1916 г., в Московском театре им. Моссовета (спектакль студии) в 1948 г., в Киевском театре юного зрителя в 1958 г., в Пензенском драматическом театре в 1964 г.

Маскарад

Впервые опубликовано: с многочисленными цензурными искажениями – в 1842 г. в издании «Стихотворения М. Лермонтова» (ч. III, с. 1–187); без цензурного вмешательства – в 1873 г. в собрании сочинений под редакцией П. А. Ефремова (т. II, с. 324–437).

Автограф неизвестен.

Датируется 1835 г.

Замысел «Маскарада» возник у Лермонтова, по-видимому, в конце 1834 г. или в начале 1835 г. В эти годы Лермонтов-офицер непосредственно познакомился с великосветским обществом Петербурга, посещавшим светские маскарады в доме Энгельгардта. Хорошо знал Лермонтов и театральную жизнь Петербурга. Глубоко неудовлетворенный казенно-патриотическим репертуаром театров, он задумал написать пьесу на тему из современной жизни. Пьеса должна была явиться сатирой на великосветское общество столицы и всей своей художественной системой противостоять благонамеренной официальной драматургии 30-х годов XIX в.

Творческая история «Маскарада» очень сложна (подробно об этом см.: А. М. Докусов . «Маскарад» М. Ю. Лермонтова. – Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена, кафедра русской литературы, 1955, т. 120, с. 5–36). Существует несколько дошедших до настоящего времени списков драмы: 1) рукопись (авторизованная копия) из собрания Якушкиных, содержащая неполный текст драмы (утрачено начало) и начинающаяся со слов Арбенина: «А думаешь: глупец?..» (хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства (Москва); см.: Приложения, с. 419–503); 2) писарская копия четырехактной редакции 1835 г., с которой воспроизводился в 1842 г. текст первого издания; этот текст, постепенно освобождавшийся от цензурных искажений, печатался во всех последующих изданиях «Маскарада» (хранится в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР (Ленинград)); 3) авторизованная копия последней редакции под названием «Арбенин» (хранится в Государственном историческом музее (Москва); см.: Приложения, с. 504–571); 4) писарская копия последующей редакции «Арбенина», дополняющая авторизованную копию (хранится в Центральном государственном историческом архиве СССР (Ленинграда)).

Последовательность работы Лермонтова над «Маскарадом» устанавливается в следующем виде. Одна из ранних редакций драмы в четырех актах отражена в Якушкинском списке, обнаруживающем как бы два варианта: а) писарский текст и б) тот же текст с правкой Лермонтова и в немногих случаях С. А. Раевского.

Исправляя копию, Лермонтов вычеркнул довольно значительные куски текста и отдельные слова, внес больше ста новых вставок, что в общем усилило и стремительность в развитии действия, и выразительность монологов и диалогов. Иногда изъятия вызывались несомненно и цензурными соображениями. В результате правки в последнем варианте ранней редакции более четко проведена разбивка на акты, обозначены выходы, дополнены ремарки, улучшена рифмовка, устранены перебои ритма, отработаны речевые характеристики. В обоих вариантах резко сатирически нарисован обобщенный портрет светского общества, крупным планом дана фигура Казарина, иначе, чем в последующих редакциях, разработана сцена мести Арбенина Звездичу. Из общего количества сцен шесть по содержанию, по направленности, по расстановке действующих лиц, по обрисовке характеров совпадают с тремя первыми действиями основного текста «Маскарада».

В начале октября 1835 г. Лермонтов представил в драматическую цензуру новую редакцию «Маскарада». Рукопись этой редакции до нас не дошла. Сохранился лишь подробный отзыв цензора Ольдекопа с изложением ее содержания. Из этого отзыва мы узнаем, что в новой редакции драмы было три акта и многое в ней оказалось переработанным настолько, что можно говорить о создании Лермонтовым по существу почти нового произведения. О тексте этой новой трехактной редакции можно судить по следующим материалам: писарская копия четырехактного «Маскарада» и правка в ней, сделанная С. А. Раевским; два отзыва Ольдекопа (первый – на драму в трех актах, второй – в четырех актах); доцензурный Якушкинский список и письма М. Ю. Лермонтова к А. М. Гедеонову и С. А. Раевскому (см.: наст. изд., т. IV). Из указанных материалов можно заключить, что содержание представленной в цензуру трехактной редакции, по-видимому, было текстуально очень близко, а может быть и тождественно, первым трем актам писарской копии канонического текста до правки Раевского.

Пьеса рассматривалась драматической цензурой, которая нашла ее недопустимой к представлению на сцене. В своем отзыве на драму Ольдекоп писал: «Я не знаю, сможет ли пьеса пойти даже с изменениями; по крайней мере сцена, где Арбенин бросает карты в лицо князю, должна быть совершенно изменена… Я не понимаю, как автор мог допустить такой резкий выпад против костюмированных балов в доме Энгельгардтов» (Лермонтов, т. V, с. 738).

Рукопись была возвращена автору с пометой: «Возвращена для нужных перемен. 8 ноября 1835». Цензура нашла в пьесе «неприличные нападки» на костюмированные балы в доме Энгельгардта, «дерзости противу дам высшего общества» (там же), т. е. запретила ее за резко обличительное содержание. Возмущение цензора объясняется главным образом тем, что на маскарадах Энгельгардта бывали члены царской фамилии. Шеф жандармов Бенкендорф, сыгравший главную роль в запрещении «Маскарада», ознакомившись с пьесой, усмотрел в ней еще и прославление порока (Арбенин, отравивший свою жену, оставался безнаказанным) и потребовал «изменения пьесы автором таким образом, чтобы она кончилась примирением между господином и госпожой Арбениными», т. е. фактически изменения всего идейного смысла драмы. Видимо, об этом же свидетельствует и хорошо осведомленный в делах III Отделения А. Н. Муравьев, когда в своих воспоминаниях пишет: «Пришло ему <Лермонтову> на мысль написать комедию вроде „Горе от ума“, резкую критику на современные нравы, хотя и далеко не в уровень с бессмертным творением Грибоедова. Лермонтову хотелось видеть ее на сцене, но строгая цензура Третьего отделения не могла ее пропустить. Автор с негодованием прибежал ко мне и просил убедить начальника сего отделения, моего двоюродного брата <А. Н.> Мордвинова, быть снисходительным к его творению; но Мордвинов остался неумолим; даже цензура получила неблагоприятное мнение о заносчивом писателе, что ему вскоре отозвалось неприятным образом» ( А. Н. Муравьев . Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, с. 22). В последних строках Муравьев, очевидно, намекает на ссылку Лермонтова в феврале 1837 г. за стихотворение «Смерть Поэта».

К концу 1835 г. Лермонтов создал новую редакцию пьесы и в декабре того же года представил ее через С. А. Раевского на рассмотрение в драматическую цензуру, о чем писал директору императорских с. – петербургских театров А. М. Гедеонову: «Возвращенную цензурою мою пьесу „Маскерад“ я пополнил четвертым актом, с которым, надеюсь, будет одобрена цензором» (наст. изд., т. IV; письмо свидетельствует, что и трехактная редакция «Маскарада» была в свое время представлена в театральную дирекцию). Работа над этим четвертым актом шла не позднее ноября и первой половины декабря 1835 г., ибо 20 декабря Лермонтов, получив отпуск «по домашним обстоятельствам», вскоре выехал в Тарханы.

В новую четырехактную редакцию был введен образ Неизвестного, что обусловило ряд сюжетно-композиционных изменений всего текста драмы. До нас дошла писарская копия данной редакции. В ней рукою Раевского сделаны (вероятно, с автографа) добавления и ремарки, касающиеся первых трех действий драмы, особенно значительные в сцене первой третьего действия (выход четвертый). Четко выявляется вся сюжетная линия Неизвестный – Арбенин: Неизвестный (маска первого действия) пророчит трагедию («Несчастье с вами будет в эту ночь»); Неизвестный появляется на балах, где бывает Арбенин, потому что он давно и неустанно следит за каждым его шагом; на балу Неизвестный видит, как Арбенин всыпает яд в мороженое Нины, и не удерживает ни Нину, ни Арбенина, ибо знает, что смерть Нины для него лучший и наиболее полный вид мести (при этом его слова «А действовать потом наступит мой черед» приобретают четкий смысл); все, что говорит и делает Неизвестный в третьем и четвертом действиях, абсолютно мотивировано; в конце сцены первой третьего действия раскрывается жестокость Неизвестного. Цензура не пропустила и эту четырехактную редакцию «Маскарада», о чем говорят рапорт Ольдекопа и имеющаяся в рапорте карандашная помета: «Убрать до востребования. В театре позволено к представлению быть не может» (Лермонтов, т. V, с. 744). Не пропустила потому, что никакой переработки трехактной редакции, побывавшей в цензуре и запрещенной ею, на самом деле не было. Лермонтов не выбросил из трехактной редакции ни одного стиха. Он категорически отказался также закончить пьесу «примирением между господином и госпожой Арбениными». И хотя Арбенин и осужден поэтом, но не в угодном цензуре смысле. Арбенин осужден (сходит с ума) за крайний эгоизм, за индивидуалистический произвол. Введенная Лермонтовым фигура Неизвестного, так сказать внешнего, формального обличителя Арбенина, есть главным образом «пружина», способствующая «механизму» возмездия. Четвертый акт, придавший «Маскараду» еще большую идейную и художественную законченность, также не мог удовлетворить цензора; более того, новая редакция драмы вызвала его особое негодование.

Несомненно «Маскарад» существовал не в одном списке. Так, М. Н. Лонгинов вспоминает, что он видел у Лермонтова 30 или 31 марта 1836 г. «тщательно переписанную тетрадь in folio и очень толстую, на заглавном листе крупными буквами было написано „Маскарад, драма“ (Русский вестник, 1857, т. 9, Современная летопись, Смесь, с. 237–238). Сослуживец С. А. Раевского по Департаменту государственных имуществ В. А. Инсарский сообщает, что ему в свое время «навязали читать и выверять „Маскарад“, который предполагали еще тогда <в 1836 г.> поставить на сцену» (Из записок В. А. Инсарского. – Русский архив, 1873, кн. 1, стб. 527).

Сказанное позволяет наметить следующие стадии работы Лермонтова над «Маскарадом»: 1) была создана доцензурная редакция «Маскарада» (автограф неизвестен); 2) с него снята копия (Якушкинский список), и по ней Лермонтовым и частично Раевским проведена правка (копия сохранилась – см. выше, с. 606); 3) потом был написан трехактный «Маскарад», и копия, снятая с него, представлена в цензуру в октябре 1835 г.; 8 ноября она запрещена цензурой и «возвращена для нужных перемен» (ни автограф, ни копия неизвестны); 4) в ноябре и первой половине декабря 1835 г. написан четвертый акт, введен образ Неизвестного и внесены все нужные изменения в предыдущие акты, особенно в третий (автограф неизвестен); 5) как только Раевский получил рукопись четвертого акта, он незамедлительно принял меры к созданию копии, в которую внес некоторые поправки, и в конце декабря вариант четырехактного «Маскарада» представил в драматическую цензуру; в январе 1836 г. цензура вновь и решительно запретила драму (копия сохранилась – см. выше, с. 606).

В феврале 1837 г. в своем «объяснении» по делу о «…непозволительных стихах на смерть Пушкина» Лермонтов в таких словах сформулировал печальный итог попыткам провести «Маскарад» через драматическую цензуру и увидеть свою драму на сцене: «Драма „Маскарад“, в стихах, отданная мною в театр, не могла быть представлена по причине (как мне сказали) слишком резких страстей и характеров и также потому, что в ней добродетель недостаточно награждена» (Вестник Европы, 1887, т. 1, с, 341).

После запрещения «Маскарада» цензурой в январе 1836 г. Лермонтов создал еще одну, теперь уже пятиактную редакцию драмы, отличающуюся от всех предшествующих. Он даже счел нужным дать ей новое заглавие «Арбенин», которое переносило внимание читателя с маскарада, «света», с картины нравов на Арбенина, на частное лицо, на его личную и обычную для того времени и общества драму.

В пьесе «Арбенин» сняты нападки на светское общество, изменились образы Звездича, Нины, измельчал Казарин, по-иному выглядит Арбенин. Лермонтов изменил и сюжет пьесы: великосветский маскарад он заменил простым балом, историю с браслетом – любовной интригой Нины с князем Звездичем, месть Арбенина жене ограничил мнимым ее отравлением и семейным разрывом. В финале пьесы Арбенин, подобно баронессе Штраль и Звездичу предыдущих редакций, уезжает, порывая со «светом» навсегда. Поэт ввел новое действующее лицо (воспитанница Оленька), отказался от некоторых прежних (нет баронессы Штраль, Неизвестный слит с Казариным).

Новая пятиактная редакция поступила в цензуру в двадцатых числах октября 1836 г. Рассматривал пьесу все тот же цензор Ольдекоп. Но и в переработанном виде с измененным названием она не получила разрешения для постановки на сцене. На сохранившемся рапорте цензора имеется надпись: «Запретить. 28-го октября 1836».

Как уже указывалось, известны две копии «Арбенина»: авторизованная и позднейшая, в более законченной редакции, с заголовком «Арбенин. Драма в пяти действиях, соч. Лермонтова». Таким образом, при уточнении текста «Арбенина» следует пользоваться обоими источниками, дополняющими друг друга.

Приведенные материалы об «Арбенине» дают возможность говорить об известных стадиях работы и над этим, сильно измененным вариантом «Маскарада». В марте 1836 г. Лермонтов вернулся в Петербург (во всяком случае, во второй половине марта он был уже в полку), получил запрещенную копию «Маскарада» и принялся за переработку пьесы, переименовав ее в «Арбенина». Переписчик, перебеляя рукопись и очень многое не разобрав, оставил пустые места (пропуски), их заполнили Лермонтов и Раевский (копия сохранилась – см. выше, с. 606–607). Снятый с копии список был представлен в цензуру (не сохранился). И наконец, по всей вероятности позднее, во вновь созданном списке поэт произвел небольшую стилистическую правку, уточнил ремарки и отработал заново заключительную сцену копия сохранилась – см. выше, с. 607).

Так, в общих чертах, на основе известных нам данных представляется творческая история текста «Маскарада» – «Арбенина». К тому количеству списков, которые сейчас установлены, следует добавить еще по крайней мере один, до сих пор не известный нам список четырехактного «Маскарада», в котором оказались стихи о Трущове (см. с. 263), отсутствовавшие в первом издании драмы 1842 г. (а также в издании: Сочинения Лермонтова, т. II. Издание А. Смирдина. СПб., 1847) и впервые напечатанные в «Библиографических записках» (1859, № 12, стб. 583). Список, очевидно, находился в распоряжении редакции «Библиографических записок».

Лермонтов, как известно, не напечатал «Маскарада». Видимо, запрещение пьесы для постановки на сцене вселило мысль о безнадежности увидеть ее и в печати. Но вскоре после трагической гибели поэта А. А. Краевский принял решительные меры к напечатанию пьесы, рукопись которой попала к нему вместе с другими рукописями Лермонтова. 22 сентября 1842 г. цензор А. В. Никитенко представил «Маскарад» на рассмотрение Цензурного комитета, предварительно изъяв те места, которые могли, с его точки зрения, вызвать безусловный запрет драмы, тем более что все принадлежавшее перу опального поэта, было взято под особо бдительный надзор. Многие места, которые могли осложнить процесс прохождения драмы через цензуру и которые Никитенко не хотел ни запрещать, ни пропускать под свою личную ответственность, он привел в докладе на заседании Цензурного комитета. Но, знакомя с ними Цензурный комитет, Никитенко сделал все от него зависящее, чтобы пьеса произвела впечатление чисто семейной драмы. 22 сентября 1842 г. комитет разрешил драму «Маскарад» к печати со всеми «сомнительными», по мнению Никитенко, и отмеченными в протоколе стихами. Цензорское разрешение Никитенко относится к 29 сентября 1842 г. В том же году драма была напечатана и вызвала ряд неодобрительных отзывов критики. Им противостояла оценка Белинского, увидевшего в «Маскараде» произведение, достойное гения Лермонтова. В нем, писал Белинский, «нельзя не увидеть следы его мощного, крепкого таланта; так везде видны следы льва, где бы ни прошел он» ( В. Г. Белинский . Полное собрание сочинений, т. VI. М., 1955, с. 548).

Если подлинный лермонтовский «Маскарад», хотя и с цензурными купюрами, через год после смерти поэта все же был напечатан, то для представления на официальной театральной сцене даже и в этом виде пьесу разрешили только в 1862 г., что и было позднее отмечено карандашом на рапорте Ольдекопа о трехактной редакции: «Позв<олено> в 1862 г.»

Тем не менее сценическая жизнь драмы Лермонтова началась значительно раньше. Впервые сцены из двух действий «Маскарада» исполнялись в любительском спектакле в пользу бедных жителей г. Галича Костромской губернии 31 января 1847 г. Постановкой сцен из «Маскарада» жители Галича были обязаны семейству П. И. Петрова, женатого на тетке М. Ю. Лермонтова, А. А. Хастатовой. С П. И. Петровым поэта связывали не только родственные, но и сердечные, дружеские отношения. Так, когда Лермонтов был в Ставрополе, он переписал для П. И. Петрова стихотворение «Смерть Поэта», позднее подарил Павлу Ивановичу автограф стихотворения «Последнее новоселье», в детский альбом его сына Аркадия написал четверостишие «<А. Петрову>» («Ну что скажу тебе я спросту?»). Аркадий Павлович Петров, став взрослым, вел «Дневник» (хранится в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина), на 525 странице которого записал: «Читал вслух всю драму Лермонтова „Маскарад“, и нашли, что я провел ее хорошо». На страницах же 540–541 «Дневника» за 1847 г. он сделал следующую запись: «31 января был дан… спектакль в пользу бедных жителей г. Галича, главным и почти единственным распорядителем которого был я сам. Играли: сцены из двух действий драмы Лермонтова „Маскарад“. Арбенин – я; Нина – Маша <сестра Аркадия Петрова>, служанка – Н. А. Прокудина; слуга – П. В. Шигорин». В тот же вечер шла «Тяжба» Н. В. Гоголя и «Воздушные замки» Н. И. Хмельницкого. «Театр, – записывает далее А. П. Петров, – сошел прекрасно, а „Маскарад“ и „Тяжба“ превосходно». Заслуживает быть отмеченным, что роль Бурдюкова в «Тяжбе» Гоголя и Альнаскарова в «Воздушных замках» Хмельницкого исполнял писатель А. Ф. Писемский (см.: Л. Прокопенко-Лондгауз. Интересная находка искусствоведов. – Северная правда, Кострома, 1959, 24 января, № 20 (11384)).

Прежде чем состоялась первая постановка «Маскарада» в 1862 г. на сцене Московского Малого театра, драме пришлось пройти через многие мытарства. Великий трагик П. С. Мочалов, любимый актер Лермонтова, в 1843 г. через В. П. Боткина настойчиво добивался разрешения на постановку «Маскарада», но его хлопоты окончились неудачей. 22 июня 1846 г. «Маскарад» представлялся в цензуру дирекцией Александрийского театра для бенефиса М. И. Валберховой и был также запрещен. В 1848 г. Мочалов снова пробовал добиться разрешения на постановку «Маскарада» и опять безуспешно. Попытки поставить «Маскарад» на петербургской сцене вновь возобновила в 1852 г. М. И. Валберхова. И только 27 октября 1852 г. в бенефис М. И. Валберховой, но без ее участия, состоялось первое представление «Сцен» из лермонтовского «Маскарада». «Сцены» шли в Александринском театре в Петербурге три раза: 27 октября, 29 октября и 5 ноября 1852 г. 21 января 1853 г. «Сцены» были показаны также Московским Малым театром, а 24 сентября 1862 г., только через десять лет после разрешения «Сцен», «Маскарад» был полностью поставлен на сцене этим же театром с незначительными изъятиями некоторых стихов. В январе 1864 г. драма шла на сцене Александринского театра в Петербурге. В 1880–1890-е годы частные театры (театр А. Бренко, театр Ф. Корша и др.) включают «Маскарад» в свой репертуар. В 1911 г. Александринский театр намеревался еще раз поставить «Маскарад», но отложил постановку до 100-летней годовщины рождения поэта в 1914 г. Мистическую трактовку «Маскарада» дал театр Корша в 1912 г.; вслед за ним киевский театр Соловцова – в 1914 г.

Александринский театр осуществил новую постановку «Маскарада» лишь 25 февраля 1917 г. Спектакль шел в великолепном оформлении А. Я. Головина, музыка к спектаклю была написана А. К. Глазуновым. Постановкой и режиссурой руководил В. Э. Мейерхольд.

Истинная сценическая жизнь «Маскарада» началась только на сцене советского театра, который раскрыл драму Лермонтова как реалистическое произведение, полностью сохранив заключенную в ней высокую романтическую патетику. Постановки драмы Лермонтова в 1930–1960-х годах в Ленинградском государственном академическом театре драмы им. А. С. Пушкина, в Московском драматическом театре им. Моссовета (музыка А. Хачатуряна), в Ереванском театре им. Сундукяна и Воронежском государственном областном театре драмы вошли в историю советского театра. Позднее, в 1971–1972 гг., «Маскарад» ставился также в театрах таких городов, как Орджоникидзе, Тбилиси, Ульяновск, Харьков. Значительным событием в жизни советского кино была экранизация «Маскарада» с Н. Д. Мордвиновым в главной роли и музыкой В. Пушкова (Ленфильм, 1941, сценарий и постановка С. Герасимова). Опера Б. Зейдмана «Маскарад» шла в Азербайджанском государственном театре оперы и балета им. М. Ф. Ахундова в Баку (1954), опера Д. Толстого «Маскарад» – в Пермском государственном театре оперы и балета (1953–1955), балет Л. Лапутина «Маскарад» – в Новосибирском и Ташкентском театрах оперы и балета (1956) и в Ленинградском государственном академическом театре оперы и балета им. С. М. Кирова (1960) (подробнее об оперных и балетных спектаклях на сюжет «Маскарада» см. в кн.: Б. Гловацкий. Лермонтов и музыка. М.–Л., 1964, с. 83–93).

Звездич, Казарин, Шприх, баронесса Штраль, Неизвестный – образы, типичные для петербургских салонов.

Фамилии Звездич и Штраль имеются в повести А. А. Бестужева (Марлинского) «Испытание»; Шприх – видоизмененная фамилия одного из героев повести О. И. Сенковского (Барона Брамбеуса) «Предубеждение», Шпирха. Фамилия Арбенин встречается у Лермонтова в драме «Странный человек» и в прозаическом отрывке «Я хочу рассказать вам…» (наст. изд., т. IV).

Прототипом Шприха явился, по-видимому, широко известный в светских салонах Петербурга некий А. Л. Элькан – меломан, говоривший на многих языках, писавший фельетоны и биографии артистов, хвалившийся знакомством с разными европейскими знаменитостями и пользовавшийся в свое время громкой и скандальной репутацией; «его рисовали Невахович, Тимм и Степанов, выводили на сцену Самойлов и Мартынов. Элькана имел в виду Грибоедов, создавая образ Загорецкого в „Горе от ума“ Сенковский списывал с Элькана своего Шпирха в повести „Предубеждение“ ( Н. О. Лернер. Один из героев Грибоедова и Лермонтова. – Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива» на 1914 г., т. 1, с. 39–56); Элькан послужил прототипом героев многих литературных произведений (см. повесть Т. Г. Шевченко «Художник», фельетоны М. А. Бестужева-Рюмина в «Северном Меркурии» 1830 г. и альманахе «Сириус» 1826 г.; водевиль П. А. Каратыгина «Ложа первого яруса на последний дебют Тальони», 1838).

Лермонтов использовал образы знакомых читателю того времени литературных персонажей, но осмыслил и подал их совершенно по-новому. Загорецкий Грибоедова – лицо больше комическое, Шпирх Сенковского – только комическое. Шприх Лермонтова – ростовщик, подхалим, угодник и темный делец, фигура мрачная и зловещая, вызывающая отвращение. В образ Шприха, как собирательный, могли войти и черты Булгарина – продажного литератора, агента Бенкендорфа, человека злобного и мстительного, заклейменного Лермонтовым в эпиграммах.

В «Маскараде» отражено широко распространенное в среде русского дворянства 1830-х годов увлечение карточной игрой. За картами завязывались знакомства, обсуждались партии, определялось продвижение по службе, игра в карты открывала доступ в свет людям даже непричастным к нему. Один из современников Лермонтова записывал: «Можно положительно сказать, что семь десятых петербургской мужской публики с десяти часов вечера всегда играют в карты» ( А. Башуцкий. Панорама Санкт-Петербурга, т. III. Спб., 1834, с. 93). Карточная игра являлась мерилом «нравственного достоинства человека. „Он приятный игрок“ – такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе» ( П. Вяземский. Старая записная книжка. Л., 1929, с. 86; см. также: В. А. Соллогуб. Воспоминания. М.–Л., 1931; Ф. Ф. Вигель. Записки, т. II. М., 1928).

В судьбе Арбенина есть нечто сходное с эпизодами из жизни писателя Н. Ф. Павлова, которого Лермонтов лично знал. Н. Ф. Павлов пользовался репутацией одержимого и подозрительного в карточной игре человека. Таким же несдержанным в игре был и другой современник Лермонтова – композитор А. А. Алябьев, автор знаменитого романса «Соловей». Не менее примечательна в этом смысле и фигура Ф. И. Толстого-Американца (см. о нем с. 622).

Темы карточной игры и маскарада были широко представлены в русской и иностранной литературе того времени. Из произведений западноевропейских писателей могут быть упомянуты «Тридцать лет, или Жизнь игрока» Дюканжа и Дино, «Берлинские привидения, или Нечаянная встреча на маскараде» А. Радклиф, «Маскарад, или Удачное испытание» А. Коцебу, «Урок недоверчивым, или Маскарадная трагедия» неизвестного автора и др.; из русских книг – «Игроки» А. А. Шаховского, «Игрок в банк» А. С. Яковлева, «Семейство Холмских» Д. Н. Бегичева, «Пиковая дама» Пушкина, «Игроки» Гоголя и др.

«Маскарад» написан Лермонтовым с учетом творческих достижений русской литературы, в первую очередь опыта Грибоедова – создателя «Горя от ума». Комедия Грибоедова и напечатанная в «Библиотеке для чтения» (1834, кн. 2) «Пиковая дама» Пушкина имели прямое отношение к истории возникновения замысла «Маскарада» Лермонтова.

Арбенин Лермонтова с его нелюбовью к чинам, с высоко развитым чувством человеческого достоинства, презрением к светской черни – это современник Чацкого, показанный в трагическую пору николаевской реакции. С комедией Грибоедова генетически связаны такие черты лермонтовской драмы, как афористическая завершенность стиха, его меткость, близость к разговорной речи, прием подхвата незаконченной фразы другими персонажами, разбивка строки между несколькими участниками сцены, в определенной степени содержание стихов, речений, сценических тем и других элементов художественного стиля. Но Лермонтов не повторяет этот опыт, а продолжает, развивает и углубляет его.

В ранних драмах Лермонтова отчетливо прослеживается воздействие на него драматургии Шиллера и Гюго. В «Маскараде» нетрудно видеть и творческое использование драматургических принципов Шекспира, которое сказывается в характере романтической приподнятости, отличной от ранних драм, в своеобразной монологичности, в углубленном психологизме, в мотиве мучительной ревности Арбенина, в способах драматической завязки, в том, как изображены этапы развития интриги и драматическая катастрофа (об отзвуках в драме Лермонтова «Гамлета» и «Отелло» Шекспира см.: Шекспир и русская культура, с. 244–245).

Б. М. Эйхенбаум и Д. Е. Максимов показали, что «Маскарад» – социально-философская драма, в которой получили свое развитие философские взгляды Шиллера и Шеллинга об антиномии добра и зла (см.: Б. М. Эйхенбаум. Пять редакций «Маскарада». – В кн.: Б. Эйхенбаум. О поэзии. Л., 1969, с. 228–229; Д. Е. Максимов. Поэзия Лермонтова. М.–Л., 1964, с. 68–69). Добавим, что идея добра и зла реализуется в драме и в простейшем преломлении: любое жизненное зло порождает зло (роль Арбенина в судьбе Неизвестного), и более сложно. Ближе всего к Шеллингу основная мысль драмы о бессилии добра в попытке противостоять злу, о единственной возможности борьбы с ним с позиций бунта, мятежа, разрушения, т. е. самого зла. Но Лермонтов дает этой проблеме свое осмысление, показывает трагические последствия такой позиции для человека, принявшего ее.

«Маскарад» вобрал в себя предшествующий опыт Лермонтова-драматурга, но отличается от ранних драм особенно густой реалистической окраской всего произведения. Много в образ Арбенина Лермонтов внес и личного – это высокая грусть, величайшее презрение и ненависть к светскому обществу, горечь и страстность самопризнаний, протест против злой и позорной действительности. По мнению одного из исследователей, «…в обеих ранних редакциях „Маскарада“ любовь Арбенина и Нины с точки зрения поэтической выразительности не только примыкает к четвертой редакции „Демона“, но и входит в лирический цикл Лопухиной» ( В. Комарович. Автобиографическая основа «Маскарада». – В кн.: Литературное наследство, т. 43–44. M., 1941, с. 658–662 и др.).

Драма «Маскарад» во многом близка к крупнейшему произведению Лермонтова «Демон». В воспоминаниях Арбенина о своем прошлом высказаны те же мысли, что и в «Демоне». Причина страданий Арбенина и Демона одна и та же: пустота и бесцельность одинокого существования, на которое они обречены силою обстоятельств. Для Арбенина, так же как и для Демона, любовь к женщине должна была явиться источником возрождения и обновления.

Несомненное родство характеров Демона и Арбенина проявляется в независимости их взглядов, непримиримом отношении к уродству бытия, в силе протеста против мировой несправедливости. Ср.:

Родство Арбенина с Демоном хорошо видел и сам поэт, вложивший в уста Звездича вопрос, обращенный к Арбенину: «Вы человек иль демон?» (действие второе, сцена четвертая).

Кроме того, Арбенин – предшественник Печорина. Он, как и главное действующее лицо «Героя нашего времени», на голову выше окружающего общества, человек острого аналитического ума, большого сердца, сильной воли, не способный равнодушно относиться к добру и злу. Гордый и непреклонный, он судит нравы, обычаи общества не менее беспощадно, чем Печорин.

Два брата

Содержание пьесы пересказано и отрывок из нее напечатан в статье С. Д. Шестакова «Юношеские произведения Лермонтова» в 1857 г. в «Русском вестнике» (т. 9, июнь, кн. 1, с. 336–344).

Впервые опубликовано (полностью) в 1880 г. в издании П. А. Ефремова «Юношеские драмы М. Ю. Лермонтова» (с. 273–313).

Датируется 1834–1836 гг. на основании записи В. Х. Хохрякова, который составил список действующих лиц драмы, снабдив его примечанием: «Написана около 1834–36 (Раев<ский>)» (Лермонтов, т. V, с. 751). Очевидно, это примечание записано со слов родственника и близкого друга Лермонтова – С. А. Раевского. О более точном времени написания «Двух братьев» можно судить по письму Лермонтова к тому же Раевскому от 16 января 1836 г., где он сообщал: «…пишу четвертый акт новой драмы, взятой из происшествия, случившегося со мною в Москве» (наст. изд., т. IV). В Москве Лермонтов был в конце декабря 1835 г. проездом из Петербурга в Тарханы, куда он ехал в отпуск. В это время в Москве жила В. А. Лопухина (1815–1851), вышедшая в мае 1835 г. замуж за Н. Ф. Бахметева (1798–1884). Возможно, встречу с ними и имел в виду Лермонтов, когда писал Раевскому о происшествии, случившемся с ним в Москве. Если это так, то драма «Два брата» была написана в очень короткий срок: 31 декабря 1835 г. Лермонтов приехал в Тарханы, а 16 января 1836 г. уже писал «четвертый акт».

Сохранилась только авторизованная копия драмы, но без заглавия и без списка действующих лиц. При первом упоминании о драме в печати в статье С. Д. Шестакова она без всяких оговорок названа «Двумя братьями». Возможно, что заглавный лист с обозначением названия, списком действующих лиц, посвящением или эпиграфом, что было обычно для пьес Лермонтова, тогда еще существовал. В настоящее время этот лист утрачен. Список действующих лиц имеется только в тетради В. Х. Хохрякова (Лермонтов, т. V, с. 751). Приводим его:

«Дмитрий Петрович Радин.

Александр, Юрий сыновья

Князь Лиговский.

Вера (его жена).

Петрушка, лакей Юрия.

Федосей, камердинер Дмитрия Петровича».

По сравнению с текстом пьесы в этом списке только одно расхождение: лакея зовут не Петрушкой, а Ванюшкой.

В драму впервые введена фамилия Лиговских, вспоследствии неоднократно встречающаяся в прозаических произведениях Лермонтова («Княгиня Лиговская», «Герой нашего времени»), и повторяется фамилия Загорскиной, впервые присутствующая в драме «Странный человек».

Эти повторения не случайны. Судьбы героинь – Наташи Загорскиной из «Странного человека», Веры Лиговской (в девичестве Загорскиной) из «Двух братьев», Веры Лиговской из «Княгини Лиговской» и Веры из повести «Княжна Мери» в «Герое нашего времени» – сходны. Все они изменяют своему первому чувству и выходят замуж по расчету.

Мотив измены возлюбленной, соблазнившейся богатством в положением в обществе, особенно волновал поэта. Именно в такой измене он обвинял любимую им с юных лет В. А. Лопухину.

Если поводом к созданию «Двух братьев» послужил эпизод из жизни Лермонтова – встреча его с Лопухиной после ее замужества (ср. в драме встречу Юрия с Верой), то дальнейшее развитие сюжета не обнаруживает соответствия с известными нам биографическими сведениями о поэте. Написанная в романтической манере юношеских драм, эта пьеса более условна и схематична, чем «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек», а в ее построении и изображении действующих лиц в большей степени сказалось влияние литературных источников (драм Шиллера «Разбойники» и «Мессинская невеста», Клингера «Близнецы», повести Марлинского «Изменник»).

По своей социальной направленности драма «Два брата» ближе всего примыкает к «Маскараду». Здесь, как и в «Маскараде», разоблачаются нравы светского общества, продажность и лицемерие так называемого большого света («…миллион, да тут не нужно ни лица, ни ума, ни души, ни имени – господин миллион – тут всё» – действие первое, сцена первая). В образах Дмитрия Петровича и князя Лиговского изображены люди, уверенные, что за деньги можно купить все – и любовь, и счастье.

В драме два главных героя – Александр и Юрий Радины. Оба они, смелые, страстные, вольнолюбивые, возвышаются над своей средой. Оба страдают от разочарования в любви, ревности, от пошлости и корыстолюбия окружающих их людей. Но Юрий доверчив и прямодушен, подобно героям ранних лермонтовских драм, тогда как Александр осторожен и скрытен, разочарования в жизни и людях сделали его жестоким и мстительным.

Некоторые особенности душевного склада обоих братьев впоследствии сочетались в образе Печорина в романе «Герой нашего времени». Когда Печорин говорит: «…одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил…» (наст. изд., т. IV), он имеет в виду такие безвозвратно исчезнувшие черты своего характера, как «способность глубоко чувствовать добро и зло», «готовность любить весь мир», доверчивость, сближающие его с Юрием. С другой стороны, замкнутость, эгоизм (та, другая половина души, которая «шевелилась и жила к услугам каждого» – там же) свидетельствуют об определенном сходстве его с Александром. Недаром монолог Александра «Да!.. Такова была моя участь со дня рождения…» (действие второе, сцена первая) почти дословно переносится Лермонтовым в роман «Герой нашего времени» как автохарактеристика Печорина. Таким образом, драма «Два брата» является одним из этапов на пути создания Лермонтовым образа Печорина в «Герое нашего времени».

Б. М. Эйхенбаум, считая, что в этом произведении намечен переход Лермонтова от драмы к роману, подчеркивал закономерность его создания после «Маскарада» и ранее «Героя нашего времени» (см.: Б. М. Эйхенбаум . Статьи о Лермонтове. М.–Л., 1961, с. 216–219).

К драматургии в прозе Лермонтов больше не возвращался.

Пьеса «Два брата» впервые была поставлена В. Э. Мейерхольдом 10 января 1915 г. в Петрограде на сцене Мариинского театра в связи с празднованием столетия со дня рождения поэта. В роли Юрия выступил Ю. М. Юрьев, декорации и костюмы были выполнены по эскизам А. Я. Головина.

В 1936 г. пьеса передавалась по ленинградскому радио. Спектакль шел под руководством заслуженного артиста РСФСР И. Ф. Ермакова при участии заслуженных артистов РСФСР Н. М. Железновой, В. Э. Крюгера, Д. Л. Волосова, А. М. Жукова.

В 1939 г. И. Ф. Ермаков вновь обратился к пьесе «Два брата» и осуществил ее постановку в Ленинградском опытном телевизионном центре. Участниками были те же артисты, что и в радиоспектакле, за исключением героини: роль Веры исполняла народная артистка РСФСР И. П. Гошева.

В 1954 г. тот же режиссер возобновил постановку «Двух братьев». На этот раз в спектакле Ленинградской студии телевидения участвовали народный артист РСФСР В. И. Стржельчик и заслуженные артисты РСФСР Л. П. Штыкан, Г. И. Соловьев, В. Э. Крюгер.

В 1964 г. в честь 150-летия со дня рождения Лермонтова на Ленинградской студии телевидения был создан телевизионный фильм «Два брата» по сценарию и в постановке И. Ф. Ермакова. На экран он вышел 13 октября 1964 г. (см.: М. Серебряков . Певец голубого экрана. – Звезда, 1979, № 7, с. 163).