Онлайн чтение книги
Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе
Недавние комедии
Соглашение
Действующие лица:
Иван Павлыч Сергеев, молодой человек, уездный предводитель дворянства.
Андрей Карлыч Кирхман, уездный судья, чистенький и благообразный старичок.
Разумник Федотыч Примогенов, помещик, средних лет; ходит прямо; виски прилизаны; посредине лба кок.
Иван Иваныч Петров, помещик; маленький, кругленький и до того сластолюбивый, что когда при нем говорят о женщинах, то в ногах его образуется движение вроде того, какое замечается у очень влюбленного петуха. Домашний друг г-жи Антоновой.
Иван Фомич Сидоров, старик помещик, скряга.
Отставной капитан Савва Саввич Постукин, помещик.
Целестин Мечиславич Мощиньский, молодой помещик; между своими слывет под именем «выходца».
Степанида Петровна Антонова, дама средних лет; очень полна.
Софья Фавстовна Лизунова, вдова лет шестидесяти; лицо коричневое, платье коричневое; сидит прямо и ни на кого в особенности не смотрит; беспрестанно вынимает из засаленной бумажки мятные лепешки и сосет.
Действие происходит в деревне Сергеева; театр представляет просторную и довольно хорошо меблированную комнату; Антонова и Лизунова сидят в глубине сцены на диване; Кирхман — на стуле около Антоновой; рядом с ним в креслах расположился Примогенов, величественно протянувши ноги; Сидоров дремлет в углу; Мощиньский, заложивши руки в карманы, юлит и суетится во все стороны; Постукин, с чубучищем в руках, ходит по комнате, по временам останавливается и хочет нечто сказать, но, пожевавши губами, стискивает в руке чубук и опять отправляется в путь; Петров придерживается преимущественно той стороны сцены, где находится Антонова.
Сцена I
Все, кроме Сергеева.
Мощиньский. Мне девки выгоднее! Мне девки больше дохода приносят!*
Антонова. А ведь об этом надо подумать, Софья Фавстовна!
Лизунова ( бормочет ). Я уж подумала, Степанида Петровна, я подумала.
Антонова ( вздыхая ). Хорошо, как кто думать может! А вот я: и сама думать не могу, и Семен Семеныч у меня не приучен… хоть ты что хочешь!
Примогенов. Слишком строго вы его держите, Степанида Петровна!
Антонова. Да как и не держать-то, Разумник Федотыч! Ведь он у меня ни на час без проказ! Намеднись надо было мне к Марье Ивановне съездить; вот я ему и говорю: «Ты, Сенечка-душечка, посиди около детей, пока я съезжу!» — «Слушаю, душечка», — говорит. Только что ж бы вы думали? не успела я за ворота выехать, как он в ту же минуту подобрал свою шайку: Ваньку-столяра да Ионку-подлеца, да и укатили в Доробино пьянствовать! Насилу-насилу уж на другое утро пьяного-распьяного подле дороги нашли!
Петров. Это точно-с; еще надобно удивляться, как Степанида Петровна покойны могут быть!
Антонова. Нет, уж я теперь научилась; я его на ключ в спальной заперла!
Мощиньский ( на ходу ). Мне девки выгоднее! мне девки больше дохода приносят!
Антонова. Да, бишь… девки! А я вот, с большого-то ума, еще третьёводни-с за семьдесят бумажкой на вывод девку продала!
Петров. Да еще какую канареечку-с!
Антонова. Поди-ка, другие какие барыши получают! Полтораста серебрецом на круг! Тут, чай, ведь всякие, Андрей Карлыч? и худая, и хорошая?
Кирхман. Всякие-с.
Антонова. А я вот за семьдесят бумажкой! Люди за полтораста серебрецом, а я за семьдесят бумажкой! Люди всякую: и худую, и хорошую, а я самую что ни на есть лучшую! Ай да я! Ай да Степанида Петровна!
Все смеются. Смейтесь, батюшки, смейтесь!
Кирхман. Изволили просчитаться, сударыня.
Антонова. И никто-то ведь не скажет! ( Лизуновой .) Вы, Софья Фавстовна, продали?
Лизунова. Продала… много… много продала.
Антонова ( добродушно ). Ну, вот счастье какое! Андрей Карлыч! научите меня, родной, как бы третьёводнишнюю-то девку воротить? Чай, еще замуж-то не успела выйти?
Кирхман. Надо подумать-с.
Антонова. Сейчас уж и думать! Для других небось не думавши делаете! И никто-таки слова не вымолвил! Что бы, кажется, по-христиански предупредить: вот, дескать, Степа-нида Петровна, какая выгода по хозяйству предвидится! Нет-таки. Ах, совсем нынче настоящего христианства не видно!
Лизунова сочувственно кивает головой.
Кирхман. Это потому, сударыня, что нынче всякий прежде всего об себе думает.
Лизунова кивает головой два раза.
Примогенов. Да; при соврѐменном вопросе, оно и не лишнее об себе подумать…
При словах «совре́менный вопрос» Постукин внезапно останавливается перед Примогеновым.
Вы, капитан, сказать что-нибудь хотите?
Постукин мнет губами, но, не сказавши ни слова, махает рукою и уходит.
Петров. Да; этот совре́менный вопрос… штучка!
Антонова ( задумчиво ). Да как же это, однако! Ведь Прохладин-то купец, а купцам владеть крепостными не велено?
Примогенов. Эк вас забота-то иссушила, сударыня!
Антонова. Да нет, ведь это выходит, что я на одной Аришке рублей четыреста прозевала! Воля ваша, а я этого оставить не могу.
Примогенов. Ну, и не оставляйте.
Мощиньский ( на ходу ). Мне девки выгоднее! мне девки больше дохода приносят!
Антонова. Ах, да хоть не мутите вы меня, дайте сообразить, Целестин Мечиславич! ( Кирхману .) Как же ты-то, немчик, позволяешь купцам девок скупать?
Кирхман. Они не проданы-с; это так только, на разговорном языке-с… Все дело сделано на законном основании-с…
Примогенов. А вы, чай, все-таки, на всякий случай, в суде не присутствовали?
Кирхман. По болезни-с.
Петров. У нас Андрей Карлыч всегда в таких случаях прихварывает.
Примогенов. Пускай, мол, другие, купаются! Что ж, это резон!
Лизунова многократно кивает головой.
Кирхман. Всегда по болезни-с.
Петров. Намедни Анна Николаевна из-за двести верст чуть не целую деревню на фабрику пригнала, со всеми, и с малолетными-с…* в одно утро всех Андрей Карлыч окрутил!
Кирхман. Не я, а суд-с.
Примогенов. Ай да Анна Николаевна!
Петров. Оне, по вдовству, управляющего при себе имеют: он им это предприятие и внушил-с…
Примогенов. Подите-ка: женщина, а какую афёру соорудила!
Петров. Как же не афёру-с! Посудите сами: их на фабрику-с, стало быть, одними, можно сказать, ихними телами всю ценность окупила: земля-то, стало быть, даром-с, да еще имущества ихнего сколько!
Антонова ( внезапно поняв, вскакивает ). Ах, черт возьми!
Общий смех.
Петров. И представьте себе, даже управляющего-то этого сами для себя отыскали. Остановились оне в Москве, в нумерах-с: ну, натурально, как женщина молодая, к коридорному-с: где бы, говорит, такого управляющего найтить…
Примогенов. Чтоб из себя был не мал и не тощ…
Антонова ( наивно ). Вот ведь мне эдакого случая не выдастся!
Все смеются.
Мощиньский ( останавливаясь ). А я, господа, вот что придумал. Так как Прохладин всем нам благодеяние сделал, то, во-первых, дать ему обед, а во-вторых, просить, чтоб и на будущее время действий своих по приобретению не прекращал.
Петров. Уж Целестин Мечиславич всегда что-нибудь к ущербу придумают!
Антонова. На обед не согласна, а просить согласна.
Лизунова кивает.
Кирхман ( рассудительно ). Я того мнения, что если господин Прохладин принимает в этой операции участие, стало быть, он усматривает в том для себя интерес.
Примогенов. Основательно.
Петров. Знаете ли что, Целестин Мечиславич? Не лучше ли вместо обеда-то Ивану Данилычу транспарант поднести? Так, дескать, и так: благодетельному купцу благодарные такие-то…
Антонова ( перебивая ). Просят продолжать… вот на это я согласна!
Петров. Обед-то ведь, Целестин Мечиславич, съестся-с…
Мощиньский. А транспарант останется… а что вы думаете, ведь это недурно!
Примогенов. Verba volant, scripta manent[126]Сказанное исчезает, написанное остается..
Сидоров ( кричит во сне ). А? что? куда яблоко дела?
Петров. Ивану Фомичу и во сне-то видится, что у него яблоки воруют! А еще говорят, что одного чистоганчику у него тысяч на двести в ланбарде лежит!
Антонова. Так что ж, что лежит! Стало быть, по-вашему, коли у кого двести тысяч есть, так и смотреть сквозь пальцы, как все кругом растаскивают да разворовывают?
Примогенов. Не бредить же, однако, сударыня!
Антонова. Нет, уж вы меня извините! После этого я должна заключить, что вы не хозяин! Я и сама не нищая, а яблоки воровать не позволю!
Сидоров вздрагивает во сне, вскакивает, крестится, потом опять садится и засыпает.
Примогенов. Да, двести тысяч — это достоверно! Вот Андрей Карлыч знает, откуда Ивану Фомичу тысячи-то достались!
Кирхман снисходительно улыбается.
Антонова. Ах, я слышала, это целый роман!
Примогенов. Пожалуй, даже целых два. Вот Андрей Карлыч знает.
Петров. Андрей Карлыч обо всех помаленечку знают.
Кирхман. И не помаленечку-с. ( Учтиво .) Многим могу неприятности сделать.
Входит лакей. Его окружают все мужчины, кроме Сидорова. Постукии бросается к лакею почти с остервенением.
Примогенов. Ну что, Сеня, как благодетель? проснулся?
Лакей. Умываются.
Примогенов. Ну, а насчет того… говорил что-нибудь?
Петров ( тончайшим фальцетом ). Разумник Федотыч! мэ комман де се шоз… доместик иси![127]но зачем об этом… слуга здесь!
Лакей. Не слыхать-с. ( Хочет уйти .)
Примогенов ( удерживая его ). Постой, постой, Сеня! А водку скоро подадут?
Лакей. Иван Павлыч приказали до обеда никому водки не давать.
Общее впечатление. После ухода лакея следует несколько минут молчания.
Примогенов. Однако… это вещь!
Петров. Да-с, это задача-с! Бывало, шесть ли часов, девять ли, двенадцать ли, а уж как собрались дворяне, значит, ту ж минуту и водку на стол волокут. ( Смотрит на часы .) А теперь бы и время-то самое настоящее!
Кирхман. Иван Павлыч смолоду переимчивы были. Может быть, насмотрелись нынче в Петербурге, что в хороших домах не подают водку безвременно, — ну и между нами обычай этот ввести желают!
Примогенов ( значительно ). Дай бог! Дай бог!.. А по-моему, так просто Иван Павлыч нами гнушается!
Петров ( тихо Примогенову, указывая на Мощинъского ). Разумник Федотыч! финиссе́! полоне́ иси![128]перестаньте! поляк здесь!
Мощиньский ( останавливаясь посреди авансцены, к зрителям ). Мне девки выгоднее! мне девки больше дохода приносят!
Антонова ( тоскливо ). Ах, ты, господи! совсем было даже забываться стала, а Целестин Мечнславич тут как тут… точно вот ядом! точно вот ядом!
Кирхман. Memento mori, сударыня! Это значит: всякий помышляй о смертном часе!
Примогенов. Так, так! вот и нам, может, придется помышлять об нем… об смертном-то часе!
Постукин прислушивается. Вы, капитан, что-нибудь сказать желаете?
Постукин горько улыбается, крутит усы и крепко стискивает в руке чубук.
Антонова ( тихо Лизуновой ). Чтой-то, однако, Софья Фавстовна, Савва Саввич-то? Помнет-помнет губами, да и прочь пойдет! Помните, какой он развеселый да разговорчивый был?
Лизунова ( тихо ). Взволнован очень… от совре́менного вопроса взволнован… не спит, не ест… только трубку… трубку только курит!
Петров. А любопытно бы знать, очень бы любопытно, какие-то Иван Павлыч вести из Питера вывез?
Антонова. Однако позвольте вас, Разумник Федотыч, спросить, об каком это вы смертном часе изволите говорить?
Примогенов. Точно вы, сударыня, маленькие!
Антонова. Нет, я не маленькая, а только если вы насчет этой эмансации говорите, так я вам вот что скажу ( с торжествующим видом ): ничему я этому не верю!
Постукин вновь горько улыбается.
Мощиньский. Молодец, Степанида Петровна! Charmant! délicieux![129]Очаровательно! прелестно!
Антонова. Да, не верю! вы вот мужчины, да верите, а я и дама, да не верю!
Примогенов. Позвольте, однако…
Антонова. Я этим глупостям совсем, совсем не верю! Я еще давеча всем своим девкам сказала: девки-подлянки! если вы этой эмансации дожидаетесь, так у нас, говорю, становой не далеко! Так это, стороной, дала им понятие!
Примогенов. Поверите, Степанида Петровна, коли на бумаге покажут.
Антонова. Не поверю, Разумник Федотыч!
Примогенов. И бумаге не поверите?
Антонова. И бумаге не поверю… потому, не натурально.
Кирхман. Это весьма любопытно. ( Смеется .)
Антонова. Смейтесь, смейтесь, Андрей Карлыч! Я ведь давно знаю, что у вас змея на языке!
Кирхман смеется сильнее. А я вот не верю, да и не верю!
Примогенов. Зачем же вы приехали, коли не верите? Зачем Семена-то Семеныча без призору оставили!
Антонова. Скажите пожалуйста, какую вы власть надо мной взять хотите! Что ж, по-вашему, я и выехать без вашего позволения не смей!
Примогенов. Успокойтесь, сударыня! Я это больше на тот предмет сказал, что, может быть, вы спички в спальной оставили, так Семен Семеныч…
Антонова ( всплеснув руками ). Ах, оставила! ах, оставила!
Примогенов. А это бывает. Прошлого года у Андрея Петровича на деревне крестьянский мальчишка… взял, знаете, наложил под лавку щепочек да лучнночек: сем-ко я, дескать, яичницу сотворю.
Антонова. Ах, не убивайте!
Примогенов. И можете себе представить, ведь шутя, каналья, всю деревню спалил!
Двери с шумом отворяются; входит Сергеев.
Сцена II
Те же и Сергеев (белокурый молодой человек весьма приличной наружности; корчит дипломата и потому бреет усы и бакенбарды и расчесывает сзади пробор à l’anglaise;[130]по-английски. ходит лениво, несколько переваливаясь: говорит отрывисто и вообще желает принять начальственный тон). При появлении его все встают.
Примогенов ( кланяется, касаясь рукой до земли ). Отцу и благодетелю от сирот…
Мощиньский. А мы, mon cher[131]дорогой мой., глаза проглядели, вас ждавши!
Сергеев. Здравствуйте, господа! mesdames![132]дамы! ( Жмет всем руки .) А Иван Фомич по обыкновению?
Петров. А вы ему, Иван Павлыч, гусара-с… прикажете?
Сергеев ( сухо ). Теперь не такое время, чтоб шутками заниматься.
Петров конфузится. Очень рад, господа, видеть вас у себя.
Примогенов ( в сторону ). Вон оно куда пошло! И гусары в немилость попали! ( Громко .) Благополучно ли в Питер съездить изволили, благодетель?
Сергеев. Благодарю вас, я своей поездкой очень доволен.
Мощиньский. Еще бы! нынче там нашего брата провинциала обеими руками хватают!
Сергеев. Это правда. Ждут от нас… да! я имел честь об этом со многими сановниками совещаться, и все в один голос говорят: attendez, messieurs[133]подождите, господа., вы будете призваны, чтоб высказаться! Поздравляю вас, господа!
Примогенов. Вот оно что-с!
Мощиньский. Au fait[134]В самом деле., оно и естественно, потому что мы ведь сердце России.
Примогенов. Об чем же мы высказываться будем, благодетель?
Сергеев. В этом отношении, господа, вы можете быть покойны. Конечно, об нас озаботятся и дадут что-нибудь… ну, руководство какое-нибудь…
Кирхман. Диалоги-с.
Сергеев снисходительно улыбается.
Мощиньский. А ведь это отлично, mon cher, будет! Встанешь с места… разумеется, побледнеешь… ( Становится в позу .) «Господа! пользуясь дарованною нам милостью, я прошу у вас позволения поговорить о различных недугах, снедающих наше любезное отечество»…
Антонова. Гм… мы, кажется, подобру-поздорову… Мудрено это! Чудно́, право чудно́ чтой-то вы говорите, господа! Слушаю я вас, да только молчу! Слушаю, да молчу!
Мощиньский ( заигрывая ). А что ж, почтеннейшая Степанида Петровна, разве худо?
Антонова. Уж какие мы, сударь, с тобой говорители! Сидели целый век около печи да молчали! Разве по хозяйству что-нибудь распорядишься, так и тут больше рукой покажешь… а то говорить! Ну, позовут хоть меня, ну, посадят, разумеется: «высказывайтесь, мол, Степанида Петровна, какая у вас там статистика… сколько коровушек, индюшечек, поросяточек?» А другой еще озорник подъедет: «сколько, мол, у вас денег в шкатулке, Степанида Петровна?» Так, по-вашему, я и должна на все эти глупости отвечать? Как же? Держи карман!
Сергеев, а за ним и прочие смеются; Лизунова сочувственно кивает головой.
Кирхман. А шкатулочка-то, видно, с секретом, Степанида Петровна?
Антонова ( сентиментально ). Про то только бог может знать, что у кого есть, Андрей Карлыч! Тот, которого считают богачом, может вдруг оказаться бедным… так бедным, так бедным, что хуже Лазаря!..*
Кирхман. Так-с.
Антонова ( язвительно ). А тот, который весь век притворяется неимущим, вдруг может оказаться мильонщиком!
Кирхман смеется.
Мощиньский. Нет, что касается до меня, то я непременно воспользуюсь! ( Прохаживается по сцене и жестикулирует. К Сергееву .) А что, mon cher, нынешний петербургский сезон очень весел был?
Сергеев. Н-да… может быть… но я, признаюсь, не тем был занят…
Примогенов ( в сторону ). В носу ковырял! ( Громко .) Уж пойдут ли на ум веселости, благодетель! чай, одних вопросов, проектов да соображениев и невесть что!
Сергеев. Да, я таки поработал! ( Смотрит на всех усталыми глазами .)
Мощиньский. Ну нет, я бы не вытерпел, я бы ничего не пропустил! Представьте себе, господа, что нынче в Петербурге устрицы целую зиму не переводились! Кронштадтский рейд так-таки и не замерзал совсем! Уж я бы поистребил их — ручаюсь!
Петров. Охотники-с?
Мощиньский. А главное, то в Петербурге хорошо, что все так деликатно! Возьмите самую простую вещь: какую-нибудь котлетку у Дюссо — ведь весело посмотреть, как все это подается! Не то, что где-нибудь в Новотроицком, где одной салфеткой три поколения утираются! ( К Сергееву .) Не правда ли, cher?
Сергеев. Н-да… может быть… впрочем, каюсь: я как-то не тем был занят.
Петров. Ну нет, Целестин Мечиславич, и Новотроицкий обходить для чего-с? Там тоже лампопо такое есть, что пальчики оближешь!
Мощиньский. Нашли с чем равнять! Нет, господа, только там, среди этого вихря приличий, можно постигнуть, до чего может дойти comme il faut![135]порядочность, хороший тон! Даже в самом себе вдруг чувствуешь перемену: точно вот на высоту взошел, и все это перед тобой открывается! Чувства совсем не те делаются; манера, поступь… все совершенно другое!
Примогенов. Генералов много перед глазами, Целестин Мечиславич! Смотришь это на них, ну, и сам чем-нибудь заразишься!
Сергеев лениво улыбается. Несколько минут молчания.
Антонова. Ахти-хти-хти! Слушаешь вас, да только диву даешься! И устрицы, и генералы, и бог знает чего вы еще не приплетете! А об деле-то, об кровном-то, хоть бы слово!
Мощиньский. Да ведь вы не верите, Степанида Петровна?
Антонова. Все же, сударь, любопытно! Иногда и мельница мелет, и ту послушать любопытно! Болты-болты — и нет ничего!.. ну, и отойдешь!
Кирхман. У начальства, конечно, побывать изволили, Иван Павлыч?
Сергеев. Разумеется. Ну, конечно, приняли меня как нельзя лучше. Вообще, господа, должно сознаться, что Петербург стал неузнаваем. Я имел честь понравиться многим значительным лицам… беседовал с ними… представлял мои резоны… Даже противоречил, и никто ни разу не сказал мне ничего неприятного!
Мощиньский. Согласитесь, что это прогресс!
Петров ( Примогенову ). Что ж он, однако ж, об деле-то? Начните хоть вы, Разумник Федотыч!
Примогенов. А у нас, Иван Павлыч, слухи какие-то безобразные пали…
Постукин приближается.
Сергеев ( глубокомысленно ). Н-да?
Примогенов. Такие слухи, что будто бы тово… совсем будто бы ничего не будет!
Петров. Намеднись у меня Степанида-скотиица продать кой-что по хозяйству в город ходила, так на базаре такого, говорит, страмословия наслушалась, что даже волос дыбом встал!
Антонова. У скотницы-то? Перекрестись, батюшка!
Петров. А что ж, Степанида Петровна, разве это не может быть? Она преданная-с…
Антонова. Да хоть распреданная, а волосы-то у ней все же, чай, в косу заплетены!
Петров конфузится. А по-моему. Иван Павлыч, так ровно никаких слухов нет. Известно, разносчики французскую революцию распускают. Так это и прежде бывало, и нынче есть. Покойник папенька, как служил исправником, сколько их за это секал!
Примогенов. Надо бы, благодетель, насчет этого дела ладком да мирком посудить!
Кирхман. И мне, Иван Павлыч, из Петербурга пишут, что есть что-то.
Сергеев. Ну да, ну да. Потолкуемте, господа. Я очень рад вас у себя видеть. Действительно, нынче в Петербурге все как-то об меньшей братии рассуждают.
Примогенов. Гм… те-э-к-с.
Сергеев. Что ж, это наш долг… это, можно сказать, наша первая обязанность…
Постукин выдается вперед. Вам угодно высказать ваше мнение, капитан?
Постукин ( шевелит губами и наконец издает какой-то звук ).
Сергеев. Я полагаю, господа, что и с христианской точки зрения меньшая братия заслуживает…
Примогенов. Те-э-к-с.
Сергеев. Как члены просвещенного сословия, мы с своей стороны обязаны… это наш первый долг, господа! Я был во многих аристократических салонах в Петербурге, и везде, решительно везде только и разговору что об меньшей братии! Даже дамы — и те… vraiment![136]право!
Антонова. А я бы им, Иван Павлыч, язык-то к пятке пришила, так они бы узнали, что значит рот-то непокрытый держать!
Сергеев ( снисходительно ). Вы, Степанпда Петровна, все по-прежнему?
Антонова. Что, батюшка, по-прежнему? Ты-то с чего свихнулся у нас, отец? Бумагу, что ли, из Питера вывез?
Примогенов. Да, благодетель, если уж у вас бумажка есть, так вы бы уж потрудились…
Мощиньский. А по мне, так хоть завтра: я свои меры принял! ( В сторону .) Завтра же, чем свет, всех к Прохладину!
Сергеев. Действительно, господа, у меня есть бумаги. Эй, Семен!
Входит лакей. Там, в кармане дорожного пальто, есть бумага: подай ее сюда!
Лакей уходит.
Антонова. Любопытно это; очень это любопытно.
Сергеев. Впрочем, господа, я должен вам наперед сказать, что с своей стороны я уж достаточно убежден, что без «этого» нельзя обойтись. В Петербурге все лучшие умы так думают. ( Решительно .) Для меня ясно, как день, что без вольного труда мы скоро должны будем сойти на степень второстепенной державы, следовательно, какое бы вы ни предприняли решение, я все-таки буду действовать согласно с моими убеждениями!
Лакей входит с бумагой, которую Постукин вырывает из рук его. Все, кроме женщин и Сергеева, бросаются к нему. Несколько времени по комнате раздается гул.
Антонова. Любопытно это! очень любопытно! Точно шмели! точно шмели! ( Судорожно смеется .)
Примогенов ( громко ). «Первое»…
Антонова ( захлебываясь ). Ну, первое, и четвертое, и десятое! ( Дразнится .) И десятое, и десятое! и десятое! И ничему этому я не верю!
Сергеев. Позвольте, однако ж, Степанида Петровна, господам дворянам заняться.
Антонова. Ну, и пускай занимаются! Пусть занимаются — я не мешаю! Я только то знаю, что завтра же ( смотрит на Петрова ) к господину губернатору «бумажка» полетит, что в нашем уезде вольные мысли распространяются!
Чтение прекращается; Постукин стоит мрачно и крутит усы; прочие лица озабочены.
Лизунова. Мне бы… бумажку бы мне почитать!
Петров подает ей.
Антонова. Позвольте-ка! позвольте-ка! ( Заглядывает в бумагу через плечо Лизуновой .) Какая же это бумага? Первое дело ( читает ): «господину начальнику» — ан тут вон пустое место оставлено! Какому начальнику? какой губернии? Ан, может быть, до нашей-то и не дойдет никогда!
Сергеев ( смеется ). Ну, а второе что-с?
Антонова. А второе, что всякая бумага, коли она бумага, должна быть на гербовой. Я, батюшка мой, сама и невесть что денег за гербовую переплатила… я знаю! Нет, воля ваша, а это обман! Это такой обман, что даже самый ( ищет слова )… самый фальшивый обман!
Сергеев. Так не верите?
Антонова. Не верю, не верю и не верю! Покажите мне на гербовой, тогда поверю!
Кирхман. Однако, сударыня, это дело очень серьезное! вы бы не мешали нам!
Антонова ( стала на своем ). Покажите на гербовой — тогда поверю!..
Кирхман. Убедительно просим вас дать нам заняться! дело слишком серьезно…
Антонова. Ничего я тут серьезного не вижу.
Кирхман. В таком случае, мы, с позволения Ивана Павлыча, перейдем в другую комнату, чтоб вы не мешали.
Антонова. Ну молчу… ах, батюшки, какой грозный! Молчу, сударь, молчу!
Водворяется молчание.
Сергеев. Как же вы думаете, господа?
Примогенов. Уж вы бы нам прежде свое мненьице высказали, Иван Павлыч!
Сергеев. Н-да… то есть вы желали бы узнать мои убеждения, с тем чтоб принять их на будущее время в руководство? Очень рад-с, очень рад-с. Я не имею надобности скрывать мои убеждения, господа! Мои убеждения смелы, открыты, непоколебимы! Я не скрывал их перед высшим начальством, охотно поделюсь и с вами. Итак, я убежден, милостивые государи, что наш первый долг, наша, можно сказать, первейшая обязанность — как можно скорее доказать, что мы люди и ничто человеческое не чуждо нас. Кроме того, что это доставит нам случай насладиться сознанием свято исполненного долга, это покажет нас, в глазах целой России, как людей, сочувствующих современному направлению умов. Откровенно говоря, с нашей стороны было бы очень любезно… вызваться самим… предложить свои услуги… одним словом, что-нибудь в этом роде… Я надеюсь, господа, что вы меня поняли?
Кирхман. Понять можно-с. Это тем более необходимо, Иван Павлыч, что если мы теперь не вызовемся, то завтра или там на будущей неделе все-таки придется вызваться.
Сергеев. Это иначе не может и быть. Во время пребывания моего в Петербурге я имел случай убедиться, что в настоящем деле вопрос поставлен слишком ясно, чтоб можно было допустить какие-нибудь сомнения. Рассуждения, противоречия, представления и т. п. тогда только хороши и уместны, когда в них ощущается потребность самими теми… ( ищет выражения ) одним словом, теми, которые имеют на это конфиденциальное, так сказать, полномочие; в настоящем же случае потребности этой не ощущается. Я как сейчас помню мой разговор об этом с графом Петром Петровичем: «Согласитесь, mon cher, — сказал он мне, — что человек, который стоит на высоте, имеет гораздо более возможности рассмотреть все эти виды, перспективы и тому подобное, нежели человек, стоящий в яме». Я совершенно согласен с графом Петром Петровичем. ( Закидывает назад голову .) А потому убеждения мои в этом деле так определенны и так тверды, что я не только себе, но и другим не позволю отступить от них ни на шаг!
Примогенов. Стало быть, уж и рассуждать нельзя, Иван Павлыч?
Сергеев ( сухо ). Нельзя-с.
Петров ( в сторону ). Смотрите-ка, генерал какой выискался!
Антонова. Видно, уж вы в губернаторы к нaм поставлены, Иван Павлыч, что так цыцкаете. Так нынче и губернаторы-то уж не цыцкают; напротив того, летось приезжал генерал-то в город, собрал дворян: «Поговорите, говорит, господа! поговорите! я, говорит, вас послушаю!»
Сергеев ( сухо ). А я слушать не желаю.
Антонова. Не знаю… уж не будет ли это слишком строго!
Примогенов ( вполголоса ). Как же мы, однако ж, таким манером «высказываться» то будем?
Наступает несколько минут тяжкого молчания.
Сергеев. Следовательно, господа, вам известны теперь мои убеждения, и таким образом вам предстоит засим один труд: в точности сообразоваться с ними. Теперь, если вы желаете переговорить между собой, я не хочу стеснять своим присутствием свободное выражение ваших мыслей. Я либерал не на словах только, но и на деле; я везде и во всем ищу свободы… одной свободы! Я оставляю вас, господа, но предваряю, что никакое возражение в ретроградном смысле мною допущено не будет. В этом случае я буду тверд и неумолим. Подумайте… обсудите… и когда вы решитесь, то дайте мне знать: я весь к вашим услугам! ( Встает и звонит .)
Входит лакей. Семен! можешь дать водки господам дворянам! ( Величественно озираясь, выходит .)
Мощиньский ( вслед ему ). И я за вами, mon cher! Я уж решился! Стало быть, мне рассуждать тут не об чем! ( Уходит .)
Сцена III
Те же, кроме Сергеева и Мощиньского.
Несколько времени проходит в глубоком безмолвии. Постукин делает движение чубуком и держит его на весу. Первая просыпается от оцепенения Антонова.
Антонова ( передразнивая Сергеева ). Фу-фу-фу, ту-ту-ту, фить-фить-фить! И все вышел пшик! Так тебя и послушались, Мамеля Тимофевна! ( К Постукину .) Ты-то что, батюшка, стоишь, словно блаженный, да чубучищем-то помахиваешь?
Постукин желает говорить. Нечего, нечего на нас-то махать, ты бы на него помахал! Он говорит, а они-то молчат! Он разглагольствует — а они-то помалчивают! Он-то рассыпается — а они-то усищами пошевеливают! Точь-в-точь тараканы! Ай да отцы родные! ай да защитители! ( Указывает на Кирхмана .) И немчик-то, и миротворец-то наш! Вместо того чтоб молокососу нос утереть, а он только сидит да ножками сучит!
Кирхман смеется. Смейся, сударь, смейся! Я вот одного такого знала, тоже все смеялся: хи-хи-хи! да ха-ха-ха! да так на всю жизнь со смехом и остался. Кинулись это к нему, ан у него уж и рот на сторону свело. Вот тебе и ха-ха-ха!
Общий смех.
Примогенов. Да, крутенек-таки стал Иван Павлыч! Однако это удивительно, какая в нем вдруг перемена сделалась! Как поехал от нас, какой, кажется, был благонамеренный!
Петров. И какие веселые были! Бывало, уж никак без того не обойдутся, чтоб над Иваном Фомичом не пошутить, а нынче даже разгневались…
Антонова. Никогда он благонамеренным не бывал. Я еще в рубашонке его знавала, и тогда уж змеей смотрел. Так, бывало, и посинеет весь, так и закатится.
Лизунова. Пискун был… пискун, пискун был! ( Кивает головой .)
Петров. А помните, Разумник Федотыч, как они однажды Ивану Фомичу усы нарисовали, а на голову-то песочку посыпали… сколько в ту пору смеху у нас было!
Антонова. Смеялись да смеялись, а теперь вот плакать да плакать приходится.
Петров. Нарядиться ли, бывало, с девушками ли поиграть — на все первый сорт были!
Кирхман. Позвольте, господа! что было, того уж не воротить, а нам теперь предстоит предметом своим заняться. Итак, начнем.
Антонова. Выручайте, батюшки! выручайте!
Кирхман. Ну-с, Иван Иваныч, ваше мнение?
Петров ( смущаясь ). Я-с… тово-с… я-с… конечно-с… Отчего же вы, однако ж, Андрей Карлыч, с меня-с? Тут ведь и другие господа дворяне есть!
Кирхман. Отчего же не с вас-с?
Петров. Нет, Андрей Карлыч, это вы по злобе на меня, как вы надеетесь меня этим сконфузить…
Кирхман. Ну-с, стало быть, Иван Иваныч мнения не имеют… ( Обращается к Примогенову .)
Петров ( взволнованный ). Нет-с, вы меня извините, Андрей Карлыч, я свое мнение очень имею! Я, Андрей Карлыч… желаю-с!
Кирхман. Чего вы желаете?
Петров. Да-с… желаю-с! хоть это, может быть, некоторым и неприятно, однако я бунтовщиком никогда не был-с!
Антонова. Эк, батюшка, вывез!
Кирхман. Ну-с, стало быть, это раз. Вы-с? ( Обращается к Примогенову .)
Примогенов. Полагаю принять к сведению… но не к руководству!
Кирхман. Вы, капитан?
Постукин потрясает головой. Понятно. Вы, Софья Фавстовна?
Лизунова. Не знаю… не знаю… ничего я не знаю…
Антонова. А я так и знать ничего не хочу!
Кирхман. Итак, мнения собраны. Один голос за, три — против, один сомнительный. Результат довольно благоприятный. Что до меня, господа, то вы, конечно, не удивитесь, если я скажу, что вполне согласен с Иваном Иванычем ( не без иронии )… потому что бунтовщиком никогда не был и быть не желаю!
Антонова ( встает и приседает перед Кирхманом ). Подарил, голубчик!
Кирхман. Да-с, я согласен с Иваном Иванычем и имею на то свои основательные причины. Я очень знаю, что коль скоро это дело пошло в ход, то нам не желать нельзя. Сегодня мы не желаем, завтра не будем желать, а уж послезавтра пожелаем… непременно!
Антонова. Не знаю; разве язык из меня вытянут или мысли в голове совсем разобьют!
Кирхман. И разобьют-с. Следственно, нам прежде всего нужно поспешить заявлением нашей готовности, а потом… ( вполголоса ) а потом можно будет оставить все по-прежнему-с…
Петров ( хихикая от удовольствия, тончайшим фальцетом ). А потом можно будет оставить все по-прежнему!
Антонова. Вот на это я согласна!
Примогенов. Это похоже на дело. Что называется, измором, то есть измором, измором ее!
Антонова. Эмансацию-то!
Кирхман. Разумник Федотыч постиг мою мысль во всем ее объеме. В делах такого рода, господа, прежде всего форму соблюсти надо, чтоб все глядело прилично и гладко.
Петров ( хихикая ). А потом оставить все по-прежнему. Бесподобно!
Кирхман. Объясню вам это примером. Был у меня в суде секретарь. Бывало, позовешь его, разъяснишь, что такое-то дело следует решить так-то. Вот он приготовит все, поднесет к подпису; смотришь — совсем не то! Опять призовешь его, опять внушишь; на другой день он опять приготовит, и опять не то. И до тех пор таким образом действует, покуда не махнешь на все рукой и не подпишешь, как ему хочется. Не можем ли мы из этого примера извлечь для себя поучение?
Примогенов. Можно!
Петров. Даже очень можно-с!
Кирхман. Или вот пример еще более практический. Бывало, когда губернское начальство требует от суда каких-нибудь очень неприятных объяснений, я всегда поручал объясняться этому секретарю. Я делал это в том уважении, что господин секретарь имел дарование писать столь обширно и столь непонятно, что губернское начальство удовлетворялось немедленно.
Петров. Как же! как же! Бывало, мы так и говаривали ему: напиши-ка, брат Иван Дорофеич, объясненьице да с приплетеньицем!
Кирхман. Не можем ли мы, господа, и из этого примера извлечь для себя поучение?
Примогенов. Ничего, можно!
Петров. Даже очень можно-с!
Кирхман. Итак, господа, в настоящем положении дела я еще не вижу причины огорчаться. Я думаю, что не только следует безусловно исполнить желание нашего достойного представителя, но не мешало бы даже для вида прикинуть что-нибудь! Так, самую малость… по части чувств!
Примогенов. Букетами, то есть, пустить!
Петров ( окончательно повеселев, почти визжит ). А потом оставить все по-прежнему!
Кирхман. Ибо прежде всего надобно смотреть на дело прямо, не пугаясь его. Если вообще во всяком предмете есть своего рода мягкое место, то отчего же и здесь ему не быть?
Примогенов. Это совершенно справедливо.
Кирхман. А если есть это мягкое место, то зачем же нам заранее тревожиться опасениями, быть может, и воображаемыми? Не лучше ли приступить к делу с легким сердцем и устроить таким образом, чтоб все осталось по-прежнему?
Антонова. Ах, как это хорошо! Я уж теперь начинаю чувствовать, как все это во мне дрожит!
Кирхман. Это оттого, сударыня, что вы благодетельствовать очень любите.
Антонова. А что вы думаете, Андрей Карлыч! Я вот иногда сижу одна и все думаю, и все думаю! Что вот у нас и курочка-то есть, и поросеночек-то есть, и всего-то довольно, и всем-то мы изобильны, а у них ничего-то, ничего-то этого нет! Нет, как ни говорите, а это ужасно!
Примогенов. Вот оно что значит немецкая-то нация! Куда бы мы делись без немцев! Сейчас Андрей Карлыч все разрешил, даже Степаниду Петровну в чувство привел!
Антонова. Меня, Разумник Федотыч, в чувство очень привести можно! Ах, кабы кто только знал! Ах, кабы кто только знал! Все-то это во мне ослабло! Ничего-то во мне крепкого нет!
Кирхман. Стало быть, разногласия нет, господа?
Все. Согласны! согласны!
Петров. Позвольте, надо у Ивана Фомича мнение спросить.
Антонова. Да уж отстань, стрекоза! что его, убогого, трогать! Иван Фомич! Иван Фомич!
Сидоров пробуждается и смотрит кругом с изумлением.
Петров. Иван Фомич! все кончено, домой ехать пора!
Все смеются. Сидоров молча достает из-под стула шапку.
Кирхман. Следственно, мы и Ивану Павлычу можем сказать, что согласны?
Все. Согласны! согласны!
Петров. Не хватить ли «уру», господа?
Постукин делает решительное движение вперед.
Примогенов. Господа! капитан предику* сказать желает!
Молчание.
Постукин ( долго жует губами, но наконец говорит ). Согласен! дда! я согласен! Только уж тово… по мордасам… бббуду! Ххоть ммиллион штрафу… а ббббуду!*
Смех и рукоплескания.
Антонова. Ахти-хти-хти! Вот и весельице наше к нам воротилося.
Занавес опускается.
Погоня за счастьем
Действующие лица:
Зубатов.
Кузнеев, старичок лет семидесяти; одет бедно.
Пересвет-Жаба, сорока лет; отставной ротмистр, бель-ом с весьма любезными манерами; говорит с акцентом.
Кувшинников, штабс-капитан.
Пьер Уколкин,
Simon Накатников — молодые люди; цвет и надежда Глупова.
Сеня Бирюков.
Мадам Артамонова.
Антоша, ее сын, восемнадцати лет.
Дама под вуалем.
Дежурный чиновник.
Театр представляет приемную комнату в доме Зубатова. Утро. Бьет десять часов.
Сцена I
Дежурный чиновник, молодой человек; сидит около окна и ничем в особенности не занимается; иногда положит одну ногу на другую крестом, иногда обе ноги уставит на пол; иногда взглянет на потолок и задумается; иногда устремит глаза в угол и тоже задумается.
Чиновник. Что бы такое сегодня вообразить? Удивительно, как это уединение действует! Барыни какие-то являются, целый роман в голове происходит! Если бы я теперича сосчитал, сколько меня, со времени поступления моего в канцелярию, барынь полюбило, порядочный бы куш вышел! Намеднись целую неделю вел интригу с Анной Ивановной… по-израсходовалась она немного, а ничего… можно! Главное, манера приятная, белье тончайшее, ну и то еще лестно, что начальница! Бывало, докладываешь ему , что черноглазовскнй городничий явился, а сам думаешь: эх, кабы ты только знал, в каких мы отношениях с твоей-то сейчас были! ( Смеется .) Не дурна тоже председателева жена, только бойка очень! Ну и с этой ладком покончили! ( Зевает .) Что бы, однако, сегодня вообразить? Разве уже сызнова начать с Анной Ивановной канитель тянуть? Что ж, начнем! А то опять эти черти просители развлекут!
Сцена II
Тот же и Кузнеев (входит робко и бочком пробирается к чиновнику).
Чиновник ( в сторону ). Вот уж и принесла кого-то нелегкая ни свет ни заря!
Кузнеев. Осмелюсь беспокоить вас, милостивый государь, вопросом: скоро ли будут принимать их превосходительство?
Чиновник. Я над ихними мыслями распоряжения не имею. ( Мечтает .)… «Сходите-ка в сад, говорит, доложите Анне Ивановне, что завтрак подан». Иду я это по аллее и вижу: сидит она в беседке, в белом неглиже…
Кузнеев. Я, признаться, еще в восемь часов заходил, однако их превосходительство почивали.
Чиновник. Если бы вы в шесть зашли, так и жандарма, пожалуй, нашли бы спящим! ( Мечтает .)… Сидит она в беседке и книжку читает, ножки под себя сложила и неглиже на грудке приподнялось.
Кузнеев. Вот я и в девять не поленился зайти, однако опять почивают… ну, я и опять в садике погулял-с: солнышко-то нынче уж очень хорошо греет, сударь! веселое солнышко!
Чиновник. Дело вешнее-с. ( Мечтает .) «Читали ли вы, говорит, Александра Дюма?»
Кузнеев. Только, слышу, на соборной колокольне десять бьет; я, знаете, бежать, ан бежать-то уж ноги не бегут… Приплелся кой-как трусочком, докладываю швейцару: встали? — «Сейчас, говорит, встали…» Ну, и слава те господи!
Чиновник ( мечтает ). На другой день призывает он меня опять: «Подите, говорит, доложите Анне Ивановне, что пора ей к Матрене Ивановне ехать…*»
Кузнеев. Осмелюсь обеспокоить вас, милостивый государь, вопросцем?
Чиновник. Законами не воспрещается. ( Мечтает .) «Антропов! говорит, у меня, кажется, подвязка на правой ножке развязалась!»
Кузнеев. Всеконечно, вам не безызвестно, сколько по здешнему уезду этих новых мест роздано?
Чиновник. Всеконечно, не безызвестно, но сие есть государственная тайна. ( Мечтает .) Вот я бросаюсь это на пол…
Кузнеев. Однако?
Чиновник. Ну, и «однако» все же тайна. ( Мечтает .) Только в это самое время входит лакей и докладывает, что лошади готовы.
Кузнеев. Просителей-то, просителей-то, я чай, по утрам… и не пересчитаешь!
Чиновник. Да таки вроде того: пятые сутки с утра до вечера словно стадо в приемной — не продохнешь! ( Мечтает .) «Благодарю, говорит, господин чиновник, что бумажку подняли!»
Кузнеев. Осмелюсь, сударь, доложить вам про свое обстоятельство. Неподалеку у меня тут именьице: так, сударь, домишечко убогенький, однако и заведеньице есть, и землицы малая толика… уж как бы для меня-то способно было!
Чиновник ( рассеянно ). Вы говорите — неподалеку?
Кузнеев. Всего, сударь, верст с пяток, а прямиком и того не будет.
Чиновник. Гм… да… прямиком… оно конечно… ( Мечтает .) На третий день приходит в приемную горничная Маша: «Вы, говорит, чиновник Антропов?» — а сама смотрит на меня и смеется…
Кузнеев. Опека у меня, сударь, на руках. После дочки шестеро внучат осталось… уж как бы для них-то эти полторы тысячки пригодились!
Чиновник ( зевая ). Полторы тысячи? да… это не вредно… ( Мечтает .) «Вам, говорит, приказано сказать, что вы очень из себя интересны…»
Кузнеев. Ну, и я тоже: хоть стар, а могу… и побранить могу… и взыскать могу.
Чиновник. Однако вы мне мешаете.
Кузнеев ( съежившись ). Помилуйте-с; я полагал-с, что вы не заняты-с…
Чиновник. А почем вы знаете, что у меня в голове происходит? может быть, я обдумываю…
Сцена III
Те же, мадам Артамонова и Антоша.
Артамонова очень бойкая барыня; одета пышно; Антоша во фраке и в белых перчатках; в продолжение всего действия стоит неподалеку от матери и по временам кусает ногти.
Артамонова ( чиновнику ). Генерал дома? ( Подозрительно взглядывает на Кузнеева; сквозь зубы .) Опередил-таки!
Чиновник. Дома-с.
Артамонова. Ну, слава богу. Представьте себе, мой милый, мое беспокойство: едем за десять верст и всю-то дорогу думаем: а что, если генерала вдруг дома нет? ( Сыну .) Antoine! ne rongez pas vos ongles![137]Антуан! не грызите ногти!
Чиновник. Им некуда выехать-с. ( В сторону .) Уж не начать ли с этой?
Артамонова ( отводя чиновника к стороне ). Нельзя ли, голубчик, узнать, как насчет этих новых мест… много роздано?
Чиновник ( любезно ). Хоть это и секрет-с, однако для вас извольте-с: просьб поступило очень достаточно.
Артамонова ( беспокойно ). Скажите пожалуйста! и есть кандидаты с сильными рекомендациями?
Чиновник. Все больше от Матрены Ивановны-с… Статский советник Стрекоза тоже довольно ходатайствует… генерал Брылкин-с… штатс-дама Кровопийцева… Вы не можете себе вообразить, сударыня, даже с Кавказа очень многие пишут-с…
Артамонова. Этим-то какая печаль?
Чиновник. Да так-с… пишут, что очень было бы приятно, и больше ничего-с…
Артамонова. Ну так и есть: опять опоздали! ( Сыну .) C’est toujours toi, mauvais sujet![138]Это все ты виноват, негодник!
Антоша ( хочет что-то сказать ).
Артамонова. Уж молчи пожалуйста! ( Передразнивает .) «Чего, маменька, нам спешить?» да «вот, маменька, попросохнет». Mais qu’avez-vous donc sur la chemise?[139]Да что такое у вас на рубашке?
Антоша вытирается.
Чиновник. Напрасно, сударыня, изволите так тревожиться. Почти утвердительно можно сказать, что счастье по-благоприятствует вам. ( Сентиментально .) Счастье есть лотерея, сударыня, из которой вам, всеконечно, достанется самый лучший билет!
Артамонова. Благодарю вас, мой милый. Мне очень приятно, что здешние чиновники почтительны. Вы хороши с генералом?
Чиновник ( конфузясь ). Я-с… сударыня…
Артамонова. То есть, можете иногда напомнить ему? ( Обдумывая .) Впрочем, я полагаю, что об этом всего лучше попросить генеральского камердинера? как ваше мнение?
Чиновник. Я-с… сударыня… право, не могу…
Артамонова. Камердинеры всегда большое влияние имеют. С ними могут соперничать только правители канцелярий — это уж я знаю! ( Указывая на Кузнеева ). Это кто?
Чиновник. Не знаю-с Кажется, тоже насчет новых мест-с.
Артамонова. Этот-то?
Антоша фыркает. Antoine! vous salirez voire chemise![140]Антуан! вы запачкаете рубашку!
Антоша. Не могу, maman! очень уж смешно!
Сцена IV
Те же и Кувшинников (входит и кланяется на все стороны; потом садится на стул и вынимает прошение, которое внимательно и с некоторым беспокойством прочитывает).
Артамонова ( издали косясь на бумагу ). Желала бы я знать, что там такое написано?
Кувшинников ( читает вполголоса и с расстановкой, как будто силится понять ). «Будучи приведен в известность, что чрез обстоятельства высшего соизволения, прежде предполагаемые ныне к осуществлению удовлетворительно развиваются»… к сему… гм… к сему…
Антоша внезапно прыскает со смеху.
Артамонова. Antoine! c’est très impoli ce que vous faites-là![141]Антуан! то, что вы делаете, очень невежливо!
Антоша. Maman! il n’y a pas de substantif![142]Мама! тут нет имени существительного!
Кувшинников ( продолжает читать ). «И обладая имением малым, большею частью из песков состоящим, с некоторым присовокуплением каменистой и худородной земли»… Прошению…гм… прошению! ( Встает в волнении со стула и некоторое время ходит по комнате. Наконец с решительным видом подходит к Кузнееву .) Позвольте просить вас, милостивый государь, прочитать это прошение!
Кузнеев принимает от него бумагу и читает. Антоша вновь не может удержаться и прыскает. Кувшинников смотрит на него с изумлением. Это очень любопытно…
Артамонова. Antoine! mais vous allez vous attirer une histoire, mauvais sujet![143]Антуан! негодник, это кончится для вас плачевно!
Антоша. Maman! позвольте мне выйти в швейцарскую!
Артамонова. Restez ici et n’osez pas rire![144]Оставайтесь здесь и перестаньте смеяться!
Кувшинников ( Кузнееву ). Поняли?
Кузнеев. Темновато несколько… однако, отчего же-с… понять можно-с… ( Тыкает пальцем в бумагу .) Вот тут бы… вот тут бы… одно только словечко… самое, знаете, маленькое… чтоб только, знаете, вид дать… ( Показывает первым и указательным пальцем нечто действительно очень маленькое .)
Кувшинников. Представьте себе, я сряду три дня читаю… даже в пот бросает…
Антоша внезапно убегает из комнаты, закрывши рот рукою. ( Артамоновой .) Сударыня! я, кажется, не подал никакого повода вашему сродственнику…
Артамонова. Извините, капитан, это с ним без всякой причины бывает. ( К чиновнику .) Посмотрите, мой милый, что там с ним делается?
Чиновник уходит, выражая при этом самую любезную готовность служить.
Сцена V
Те же и дама под вуалью.
Дама ( встречая чиновника в дверях ). Позвольте узнать, мсье, где здесь можно подождать генерала?
Чиновник. В этой комнате, сударыня.
Дама. Как? здесь? ах, как это странно! ( Отходит в сторону и садится .)
Артамонова ( в сторону ). Чему же она удивляется, однако?
Сцена VI
Те же и Пересвет-Жаба (входит с письмом в руках; смотрит на всех благосклонно и любезно улыбается). За ним входит и чиновник.
Артамонова ( в сторону ). Вот и еще кого-то принесла нелегкая! хоть бы принял поскорей, развязал бы уж, что ли! ( Чиновнику .) Ну что, мой милый?
Чиновник. Они сейчас пожалуют-с.
Артамонова. Благодарю вас, голубчик.
Пересвет-Жаба ( чиновнику ). Нельзя ли доложить генералу, что ротмистр Пересвет-Жаба приехал!
Чиновник. Они сейчас выйдут-с.
Пересвет-Жаба. С письмом от Матрены Ивановны… вероятно, генералу угодно будет принять меня особенно…
Чиновник. Они кушают чай-с.
Пересвет-Жаба. А! ну это другое дело! ( Окидывает всех ласковым взором .) Конечно, чай такое занятие, которое прерывать не следует! ( Садится неподалеку от дамы с вуалью .)
Воцаряется молчание, которое длится несколько минут. Антоша возвращается и садится около матери, которая ему выговаривает. ( К даме с вуалью .) Вы, конечно, с просьбой к генералу, сударыня?
Дама ( оправляя вуаль, чуть слышно ). Да-с.
Пересвет-Жаба. Да, надо правду сказать: нынче уж век такой наступил, что всякому чего-нибудь хочется.
Дама. Я не всякая-с.
Пересвет-Жаба. Помилуйте, сударыня, зачем же так понимать мои слова? Я не смею и думать-с… я вообще… я к тому это сказал, сударыня, что век наш вообще имеет направление практическое…
Артамонова. Я думаю, однако, что и в прежнее всякому чего-нибудь хотелось.
Пересвет-Жаба. Не смею с вами спорить, сударыня, но все-таки, если вам угодно будет сравнить недавнее прошедшее с нашим настоящим, вы сами удивитесь, сколько мы в какие-нибудь пять лет прожили! Пытливость ума какая-то… пароходы… акционерные компании… Нет, как хотите, а это шаг!
Вновь воцаряется молчание. Приятно жить в такую эпоху, сударыня! Приятно чувствовать, как все это кругом обновляется, молодеет! Начну, например, с себя: конечно, я человек со средствами, мог бы существовать независимо… наслаждаться природою… увлекаться с любимым писателем в страны воображения… однако нет! В воздухе, знаете, что-то такое… так вот и подталкивает: действуй, действуй и действуй! ( Махает руками .)
Кузнеев ( умильно ). Даже мы, старики, и мы это чувствуем, господин ротмистр!
Пересвет-Жаба ( смотрит на Кузнеева ласково ). А что вы думаете, ведь это правда! У меня сосед по имению есть, лет уж осьмидесяти старик… ну и паралич тоже… осьмой год недвижим лежит… а и он намеднись говорит: «Пожил бы, Станислав Казимирович, еще вот как пожил бы!» Эпоха такая!
Артамонова. Ну, пожить-то и во всякую эпоху хочется!
Пересвет-Жаба. Не смею с вами спорить, сударыня, но все-таки позволю себе продолжать думать, что в настоящей эпохе есть именно что-то живительное, возбуждающее. ( Нюхает в воздухе .) Конечно… жить… то есть пользоваться земными благами… ( скороговоркой ) попить… поесть хорошего… конечно, такое желание законно во всякое время; но согласитесь, что в прежнее время не было ни этой пытливости, ни этой полноты, ни этого жару… а это великая вещь, сударыня! Всякому, знаете, хочется применить, провести что-нибудь… убеждение какое-нибудь эдакое… Я даже так полагаю, что со стороны человека, который имеет убеждения, было бы непростительно не выступить с ними на поприще гражданственности!
Кувшинников ( в сторону ). Эхма! кабы все это да в просьбу вклеить!
Пересвет-Жаба. Скажу опять-таки про себя. Я человек независимый, имею хорошее состояние, следовательно, мог бы, по-видимому, жить, ни в ком не нуждаясь. Однако я чувствую, что это было бы с моей стороны непростительно… даже подло… и вот я готов! ( Декламируя .) Приветствую тебя, век пытливости! век изобретательности ума! век железных дорог и телеграфов!
Кувшинников ( в сторону ). Ахти-хти! и я бы готов, да этот чертов сын стракулист, кажется, всю просьбу испакостил!
Кузнеев. Это справедливо, господин ротмистр, что на зов отечества всякий из нас свою лепточку… ( Делает крошечное движение рукой .)
Пересвет-Жаба. И возьмите, сударыня, что во всем это так… во всем это движение, эта жизнь! Начнем с нашего благонамеренного, нашего истинно благодушного начальника. Скажите на милость, когда же была видна такая заботливость, такое истинное христианское попечение обо всем? Чтоб все это было хорошо, чтоб все это благословляло, все радовалось… чтоб помещик был доволен, чтоб мужичок был счастлив… согласитесь, что никогда? Поверите ли вы мне, я даже в губернский город лет десять не ездил — так все это было противно! И вдруг теперь приезжаю — какое приятное изумление! Мостовая везде с иголочки… там бульварец… тут театрик… не тряхнет нигде… просто даже странно после прежнего безобразия! Нет, как хотите, а он не бюрократ! Он дворянин! именно дворянин! Есть в нем эта сила, это что-то неуловимое, это… это…
Кузнеев. Осмелюсь доложить, господин ротмистр, что был здесь, лет тридцать тому назад, начальником Федор Петрович Фютяев… тоже и театров и бульваров — страсти сколько настроили! а после них поступили генерал Вислоухов, и все это опять уничтожать начали!
Пересвет-Жаба. Да?
Кузнеев. Точно так-с. А Федор Петрович именно прямой начальник были! И так это строго себя против всех держали, что даже смотреть на них внушительно было!
Пересвет-Жаба. Ах, да не то! да не в строгости тут сила, милостивый государь! Тут просто что-то неуловимое… как бы это вам выразить? «Ну, сделай это, mon cher!»[145]голубчик! — и всякий сделает с удовольствием.
Кузнеев. Конечно-с, мерами кротости… это так! Однако осмелюсь доложить вашему высокоблагородию, что с купцами не всегда это удобно. Пойдут это у них сказы да рассказы, да отговорки разные — ну, а начальству не всегда досужно бывает.
Сцена VII
Те же, Уколкин и Накатников (входят очень шумно и вообще выказывают развязность самого лучшего тона; одеты пестро; часто между собой перемигиваются, указывая на прочих соискателей).
Уколкин ( чиновнику ). В каком положении начальство?
Накатников. То есть в «положении» или уж в «состоянии»?
Уколкин. Joli![146]Мило.
Чиновник. Чай кушают-с.
Уколкин. А импресарио?
Чиновник. Прошли к ним-с.
Уколкин. Ну, волоките его сюда; скажите, что Тамберлик и Кальцоляри ждут*…joli?
Накатников. Да вы не переврите: не скажите: «трубочист и канцелярия»…
Уколкин. Joli!
Чиновник. Сейчас-с. ( Уходит .)
Уколкин ( вполголоса, подмигивая на прочих действующих лиц ). Катнем?
Накатников. Вальнем!
Уколкин. Как… как… как это ты давеча сказал: «вот он-он»?
Накатников. С пальцем девять, с огурцом пятнадцать, наше вам-с!
Уколкин. Charmant![147]Прелестно!
Артамонова ( в сторону ). Это, прости господи, что еще за скоморохи ввалились?
Пересвет-Жаба ( очевидно заигрывает с Уколкиным и Накатниковым ). Вот хоть бы взять, например, нынешнее молодое поколение… Скажу откровенно: я тоже был молод, и тоже в свое время не последнюю роль играл, однако, нет… не то! Не было, знаете, этого дельного взгляда, не было этого изящества, этой волшебной простоты, которая так очаровывает в нынешнем молодом поколении!
Уколкин ( вполголоса Накатникову ). Гм… однако этот антрепренер не дурак!
Накатников. У него аппетит очень силен… joli?
Кузнеев ( подходя к Накатникову ). Позвольте, Семен Петрович! вы, кажется, не изволите узнавать меня… Кузнеев, Хрисанф Степанов.
Накатников. Боже! да это, кажется, тот самый Кузнеев, который…
Кузнеев. Именно, Семен Петрович, тот самый…
Накатников. Знаменитый Кузнеев!
Уколкин. Достославный Кузнеев!
Кузнеев ( Уколкину ). И вас тоже, Петр Николаич, имею честь знать… Точно-с, мы, как бы сказать, люди темные: куда нам с образованными людьми компанию весть! Однако и мы тоже слышим!
Уколкин. И много лестного слышите?
Кузнеев. Столь много, Петр Николаич, что, кажется, если бы у меня был такой сын, то я именно почел бы себя счастливым!
Накатников. А у вас сын разве очень плох?
Кузнеев. Я совсем не имею сына, Семен Петрович!
Накатников. В таком случае я понимаю! Достославный Кузнеев, томясь жаждой родительской любви, желает усыновить нас! Папаша! позволь облобызать тебя!
Уколкин. Бесценный родитель! позволь придушить тебя в объятиях сыновней нежности!
Сцена VIII
Те же и Бирюков; за ним дежурный чиновник.
Бирюков выходит из внутренних апартаментов; Уколкин и Накатников немедленно устремляются к нему; Пересвет-Жаба встает и расшаркивается; лицо Кузнеева принимает выражение человека, на всю жизнь осчастливленного; Кувшинников держит руки по швам; дама с вуалем беспокойно подергивается на стуле; мадам Артамонова взирает с любопытством и делает знак Антоше, чтобы он поправился. Бирюков, высокий, румяный и плечистый молодой человек, гладко выстрижен, слегка картавит, держится прямо и вообще всей складкой выражает некоторое подобие английскому джентльменскому типу, в противоположность Уколкину и Накатникову, в приемах которых видно нечто, напоминающее французов-куаферов.
Бирюков. А, солисты! ( Жмет им руки .) Который же из вас Тамберлик?.. mais savez-vous que le généra! a beaucoup ri![148]Знаете ли, генерал ведь очень смеялся!
Уколкин. Joli? не правда ли? Ведь это я выдумал! едем мы сюда, а я и говорю Накатникову: знаешь что, Simon? велим об себе доложить: Тамберлик и Кальцоляри?
Накатников. Ну, а как же там-то, Сеня? ( Показывает глазами наверх .) Вальнем?
Уколкин ( перебивая его ). А то вчера вечером идем мы в клуб, и вдруг нам навстречу мужик: «Вот он-он!» — кричит; а Накатников ему так, знаешь, равнодушно: «С пальцем девять, с огурцом пятнадцать — наше вам-с!» Да ты понимаешь? с пальцем девять… понимаешь? И так, знаешь, равнодушно… délicieux![149]прелестно!
Бирюков смеется.
Накатников. Ну да полно же, Уколкин! Так как же, Сеня, — вальнем?
Бирюков ( вполголоса ). L’affaire est baclée[150]дело в шляпе..
Уколкин и Накатников жмут ему руки.
Уколкин. Сеня! Vous avez un noble coeur![151]У вас благородное сердце!
Накатников. Сеня! Vous avez bien mérité de la patrie![152]Вы заслужили благодарность отечества!
Бирюков ( ласково ). Шуты! перестаньте! l’on va descendre à l’instant![153]Сейчас выйдут!
Уколкин. А нам нужно ждать?
Бирюков. Нет, вас Анна Ивановна обедать зовет. Je vous dis que c’est une affaire arrangée[154]Говорю вам, это дело решенное..
Уколкин. Нет, да ты пойми, Сеня, какую ты вещь устроил: ты, я, Накатников… et Mokrotnikoff pour président…[155]и Мокротников председателем…Да ведь мы вчетвером такой концерт…
Бирюков. Будет еще пятый.
Уколкин. Кто же?
Бирюков. Маленький князек.
Уколкин. Соломенные ножки? Ну что ж, это ничего: он будет у нас вместо флейточки! Ну, а в других уездах как?
Бирюков. Un choix admirable[156]Выбор замечательный.. Анна Ивановна шутя говорит, что у нее следующей зимой составится un quadrille des myrovoys[157]кадриль мировых..
Уколкин. Mais quelle femme séduisante![158]Но какая обольстительная женщина!
Накатников. Гм… в старину были телеса…
Бирюков. Молчи ты, шут гороховый! Вот зададут тебе «телеса»!
Уколкин. Да! à propos:[159]кстати. чуть-чуть не позабыл… позволь рекомендовать тебе родителя!.. Достославный Кузнеев! ползите сюда!
Кузнеев. Петр Николаич шутят-с. Однако я очень рад-с. ( Подает Бирюкову руку, которую тот не берет .)
За дверьми слышится шум.
Бирюков. Тсс… сам! Убирайтесь!
Накатников и Уколкин скрываются; слышится: «Au revoir!», «Au plaisir!»[160]До свиданья! До приятного! и проч.
Сцена IX
Те же и Зубатов (румяный и бодрый старик; держит себя по-военному; глаза голубые; нос большой; густые бакены с проседью; привык повелевать и потому часто делает попытки перейти в ругательный тон, но, вспомнив о существовании благодетельной гласности, сдерживает себя). Повторяется та же сцена, что и при появлении Бирюкова, но в усиленном градусе.
Зубатов ( подходя к Артамоновой ). Чем могу быть полезным, сударыня?
Артамонова. Permettez-moi de vous recommander mon fils, général… Antoine! faites donc votre révérence au général![161]Позвольте, генерал, представить вам моего сына… Антуан! поклонитесь же генералу!
Зубатов ( несколько изумлен ). Очень рад, очень рад! но в чем же дело, сударыня?
Артамонова. Mon général…
Зубатов ( мало-помалу багровеет ). Позвольте вас просить объясняться по-русски, сударыня.
Артамонова. Я приехала, генерал, рекомендовать вам моего сына на одно из новых мест.
Зубатов. А ваш сын где кончил воспитание?
Артамонова. Мой сын воспитывался дома, и я сама наблюдала, чтобы внушить ему самые строгие правила, генерал.
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! Но нам необходимы люди, кончившие курс в высших учебных заведениях!
Артамонова. Однако согласитесь, генерал, что это тирания!
Зубатов. Очень соболезную! И даже соглашаюсь с вами отчасти; но таковы намерения высшего начальства, а я… я раб, сударыня! то есть, я хочу сказать: я раб своего долга!
Артамонова. Однако это странно…
Зубатов. Что ж делать, сударыня! Я сам не всегда понимаю… и вполне сочувствую вашему материнскому горю, но проникать в высшие намерения не почитаю себя вправе…
Артамонова. Итак, мы не можем питать никакой надежды?
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! ( Подходит к даме с вуалью .) Чем могу служить, сударыня?
Дама ( подняв вуаль ). Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство…
Артамонова ( перебивает ). Но, быть может, для сына моего сделают исключение, генерал?
Зубатов ( очень любезно, но уже весь багровый ). Может быть-с, может быть-с… не знаю, сударыня… очень рад буду за вашего сына!
Артамонова. Потому что если бы Antoine, по молодости, и не смог чего сделать, то я, как мать, могу ему помочь! Я пятнадцать лет вдовею и двадцать лет управляю имением, генерал!
Зубатов. Очень понимаю, сударыня! но что ж прикажете делать? я раб… то есть, я хочу сказать: раб своего долга!
Дама с вуалью. Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство… ( Останавливается .)
Зубатов. Что ж прикажете, сударыня?
Дама ( некоторое время молчит; потом застенчиво, почти плача ). Я позабыла-с.
Зубатов ( снисходительно ). Постарайтесь вспомнить, сударыня… ну, например, что б такое? ну, например… быть может, супруг ваш места ищет…
Дама ( повеселев ). Точно так! точно так! новые места! новые места!
Зубатов. Ваш супруг помещик здешней губернии?
Дама. Никак нет-с, ваше превосходительство, мы не помещики-с.
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! но нам необходимы именно помещики, и именно здешней губернии!
Да м а. Так это переменить невозможно?
Зубатов. Я не полагаю-с. Конечно… быть может… в воздаяние заслуг… нет правил без исключений…
Дама. Мой муж мне именно пишет, что потребуется строгость, и что он, как военный…
Зубатов. Очень соболезную, очень соболезную, сударыня, что должен лишиться такого полезного сотрудника, но что ж делать? предписания закона ясны, тверды и положительны!
Дама ( несколько подумав ). Ваше превосходительство! нам бы эти полторы тысячи…
Зубатов. Что ж делать, что ж делать, сударыня! Я имел уже честь объяснить вам, что слова закона ясны, тверды и положительны!
Дама. Очень вам благодарна, ваше превосходительство! ( Закрывает лицо вуалем и выходит .)
Артамонова. Как вы думаете, генерал, если я напишу к графу Ивану Никитичу… Это будет хорошо?
Зубатов. А вы коротко знаете графа?
Артамонова. Гм… не то чтоб коротко, а так. Я однажды с ним в одном вагоне по железной дороге ехала.
Зубатов ( почти посинел от злости, но еще сдерживается; еще минута, и обругает ). Гм… да… это будет не дурно!
Артамонова. Да вы поймите, генерал, что нам, с нашим влиянием в уезде, с нашим состоянием, остаться ни при чем…
Зубатов ( вышел из себя и издает только бессложные звуки ). Ффф… ззз…
Артамонова ( сначала смотрит на него с изумлением, потом пугается ). Antoine! allons-nous en! allons-nous en![162]Антуан! уйдем отсюда! уйдем!( Быстро убегает с сыном .)
Пересвет-Жаба ( подавая письмо, вкрадчивым голосом ). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!
Зубатов ( видимо встревоженный побегом госпожи Артамоновой и мыслью, что она может прибегнуть к благодетельной гласности ). Что вы хотите сказать этим, милостивый государь? ( К Бирюкову .) Семен Петрович! эта дама… успокойте!
Бирюков выходит; из передней слышится: «De grâce, madame…», «mais non, il nous battra!»[163]«Помилуйте, сударыня…», «нет, нет, он нас побьет». и т. п. По боковым подергиваниям, которые овладевают Зубатовым, видно, что его сильно подмывает выйти в переднюю.
Пересвет-Жаба ( вразумительно ). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!
Зубатов. Я вас спрашиваю, что вы хотите этим сказать?
Пересвет-Жаба увядает; Кузнеев видимо намеревается улизнуть; входит Бирюков.
Бирюков. Cette dame retournera demain à pareille heure[164]Эта дама придет завтра в такое же время..
Зубатов. Благодарю. ( Пересвет-Жабе .) Так вы говорили, что имеете письмо от Матрены Ивановны?
Пересвет-Жаба ( расцветает ). Точно так, ваше превосходительство. ( Подает письмо .)
Зубатов ( читает письмо ). Очень жаль! очень жаль!
Пересвет-Жаба мгновенно увядает. У меня все это уж организовано… люди подобраны… ждем только сигнала из Петербурга… очень жаль! очень жаль-с!
Пересвет-Жаба. Ваше превосходительство! Я в целом околотке известен своею строгостью!
Зубатов. Тем больнее для меня отказать вам. Потому что нам нужна строгость! ( Видимо, желает прочесть лекцию о строгости .) Строгость — это, так сказать, главнейший нерв администрации! ( Подходит к Кузнееву .)
Пересвет-Жаба машинально облизывается.
Кузнеев ( струсил и съежился ). Позвольте мне уйти, ваше превосходительство!
Зубатов. Вы разве только поглядеть сюда пришли?
Кузнеев. Нет-с, я, ваше превосходительство, с просьбицей-с; только просьба-то моя, вижу, не дельная,
Зубатов. В чем же ваша просьба?
Кузнеев. Самая, ваше превосходительство, не дельная. Нет, уж увольте, ваше превосходительство! позвольте уйти!
Зубатов ( давая ему дорогу, обидчиво ). Я, государь мой, не держу вас!
Кузнеев уходит, наклонив голову, как будто ожидая удара. Странно! это очень странно! ( К дежурному чиновнику .) Вы, прежде нежели допускать просителей до меня, обязаны обстоятельно расспрашивать, об чем они просят.
Чиновник раскрывает рот, чтобы говорить. Молчать! Семен Петрович! потрудитесь сказать Предпочтительному, чтобы он вперед не присылал ко мне этого дурака на дежурство!
Чиновник ( в сторону ). Вот тебе и Анна Ивановна!
Зубатов ( Кувшинникову ). Вам что?
Кувшинников молча подает просьбу. Извольте объяснить словесно, в чем заключается ваша надобность.
Кувшинников. Там все написано-с.
Зубатов ( читает ). Ничего не понимаю! положительно-таки ничего не понимаю!
Кувшинников. Желаю получить место-с.
Зубатов. Нет места-с.
Кувшинников. Так нет места-с?
Зубатов. Нет места-с.
Кувшинников. И на два с полтиной нет-с?
Зубатов ( изумленный, вращает кругом глазами ). Что это такое? что это такое?
Бирюков ( смеясь, вполголоса Зубатову ). Il demande s’il ne pourrait pas être nommé comme candidat[165]Он спрашивает, не может ли он быть кандидатом..
Зубатов ( поняв ). А! ( Кувшинникову .) И на два с полтиной нет места-с.
Кувшинников. Благодарю покорно-с! ( Делает полуоборот налево и выходит .)
Зубатов ( к Пересвет-Жабе ). А! вы еще здесь?.. Гм… так вы говорите, что вы строги?
Пересвет-Жаба ( расцветая ). Весь наш уезд засвидетельствует вашему превосходительству. Смею уверить ваше превосходительство, что у меня все это останется по-старому!
Зубатов. Ну, хорошо! ну, хорошо! я вижу! Семен Петрович! ( Неожиданно оборачивается спиной и уходит во внутренние комнаты, насвистывая дорогой: «Jeune fille aux yeux noirs! *» [166]«Черноокую девушку!»)
Пересвет-Жаба раскрывает рот от огорчения.
Бирюков. А это значит, что вам следует отправиться в канцелярию его превосходительства, к господину Предпочтительному… там есть механик такой: он вас запишет.
Пересвет-Жаба задыхается от радости и хочет поцеловать у Бирюкова руку. Mais finissez donc! mais finissez donc![167]Перестаньте! Перестаньте!
Занавес опускается.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления