Из статьи «О коммунистической этике»

Онлайн чтение книги Том 4. Педагогические работы 1936-1939
Из статьи «О коммунистической этике»

Третий пятилетний план [на 1938–1942 гг.], обнародованный [пропуск в публикации] на XVIII съезде ВКП(б), по форме своей есть, прежде всего, план хозяйственной деятельности Союза. Положения плана выражены в количествах, нормах производительности, нормах урожайности, рублях.

Для граждан СССР пятилетний план уже не представляется явлением поразительной новизны. Для нас пятилетка сделалась почти бытовым явлением, необходимым условием нашей деятельности и нашего человеческого самочувствия. Сейчас мы не могли бы чувствовать себя удовлетворительно, если бы не знали, по каким материальным программам развивается наша страна.

Планы первой и второй пятилеток прошли в нашем бытии меньше всего как правительственные предначертания, сообщенные нам для сведения. Во-первых, эти планы были и нашими планами, во-вторых, они были нашей жизнью. [Пропуск в публикации]

С пятилетними планами у нас уже привычно связаны не только наши политические (гражданские) стремления и перспективы, но и обыкновенная наша личная жизнь — наши желания, надежды и даже наши лишения и недостатки. Мы помним, что первая пятилетка была временем очень больших напряжений, суровых отказов от многих удовлетворений и организованного терпения. Но мы знали, что тогдашние наши недостатки составляли необходимую деталь величественной логики нашего порыва в будущее, нашей борьбы за новое человечество. И сейчас мы с одинаково благодарной радостью вспоминаем и победы и лишения первой пятилетки. Но мы никогда не были романтиками, аскетами и альтруистами, и поэтому, закончив гигантский подвиг первой пятилетки, мы без кокетства и ложной святости облегченно вздохнули…

Первый и второй пятилетний планы, в настоящее время дороги для нас прежде всего тем, что они выполнены и перевыполнены. Для того, чтобы увидеть это, не нужно обращаться к цифрам и количествам, не нужно ничего вспоминать, достаточно открыть глаза: нас окружают новые ландшафты, новые предметы, новые представления. На нашей земле выросли большие новые города. Для того, чтобы перечислить их имена, нужно не так мало времени; наша земля покрылась прекрасными дорогами, по ним бегают новые изящные автомобили, и на «газик» мы посматриваем уже с некоторым дружеским пренебрежением, хотя и «газик» не старше нашего первого пятилетнего плана. Мы живем на новых улицах, в новых домах, нас обслуживают новые электростанции, по соседству с нами работают новые школы, и отдыхаем мы либо в новом клубе, либо в новом санатории, либо плывем на новом пароходе, по новой реке [пропуск в публикации?].

И человек у нас новый, хотя очень часто он сам этого не замечает вследствие своей новой черты — скромности. У нашего человека появилось несколько свежих особенностей, которые не только отсутствовали у него раньше, но, казалось, неспособны были в нем зародиться. Эти новые черты можно представить в таком кратком перечислении:

А. У него окончательно пропала пресловутая склонность к «обособлению». Сейчас он интересуется всем миром, и интерес у него деловой. Он хорошо знает, что замышляет и как себя ведет сенатор Бора или судья в штате Иллинойс. Он всегда помнит список французских министров и каждому определяет цену и делает все это основательно и точно, обнаруживая недюжинные способности предсказателя. Его мировая ориентировка при этом не вытекает из простой любознательности. В каждой стране у него друзья и товарищи, в каждой стране у него недруги, — он умеет радоваться и печалиться в большом человеческом масштабе, он не отказывается отвечать за дела всего мира, ибо эти дела — его дела.

Б. Еще недавно нищий хлебороб, — он оказался способнейшим техником. Целыми миллионами он стал к сложнейшим станкам и агрегатам, к штурвалам машин, к ретортам и колбам лабораторий. Он не только умеет прекрасно работать на этих местах, но он умеет одушевить металл и внушить ему новые повороты, нормы, функции. Он сделался техником-хозяином, изобретателем, стахановцем, техником-творцом. И это вовсе не потому, что приезжий иностранец его всему этому терпеливо научил, а только потому, что он свободнее приезжего иностранца. И новые поколения нашего народа, родившиеся после революции, доказывают это лучше всего: мальчику от роду семь лет, а в его языке из пяти слов одно техническое: радиатор, зажигание, детектор, капот и лонжерон.

В. Удивительно незаметно у него пропали привычки к рабству, как будто этих привычек никогда и не было. Во всяком случае те, кто на эти привычки рассчитывал, были биты с восхитительной экспрессией. На каждом шагу он показывает таланты хозяина, организатора, руководителя.

Г. Он неожиданно выдвинулся как замечательный читатель. Мы выпускаем столько книг, сколько их не выпустила старая Россия за всю свою историю, а ему все мало. Он расхватывает эти книги в магазине в течение четверти часа и ругается: почему так мало выпускают книг. А прочитает и опять ругается: подавай ему высокохудожественную литературу.

Д. Несмотря на многонациональность и разбросанность на огромной территории, изъясняясь на сотне языков, он удивительно дружно сбился в единый народ, монолитная воля которого — явление почти чудесное, ни в какую эпоху, ни на каком месте история не видела ничего подобного и не могла видеть.

Все это новое уже не план, все это реальнее и шире наших собственных планов, многое из этого нового мы даже и не предвидели. Все это — история, непостижимая быль, живая часть наших биографий, и все это создано нашими усилиями, нашей волей и нашими руками.

По этой причине третий пятилетний план мы встречаем без удивления и без кликов торжества. Мы прочитываем его положения и цифры и говорим:

— Это правильно. Это нужно. Это действительно. А к этому хорошо бы кое-что прибавить. Бумаги маловато, бумаги нужно больше. Электростанции — правильно, без гигантомании. Дальние перевозки давно надоели. Качественная сталь-да! С первой пятилетки страшно нуждаемся. Автосцепка! Наконец-то взялись за эту штуку по-настоящему!

Наш гражданин рассматривает сейчас тезисы пятилетнего плана, как опытный плановик с десятилетним стажем, он не ахает, не восторгается идеей, ибо идея пятилетнего плана — идея привычная. Он надевает очки, деловито крякает, придирается и предлагает поправки. С этой стороны третий пятилетний план — замечательные, нормальные советские будни.

Но есть в третьем пятилетнем плане положения, которые останавливают внимание каждого, как новое слово огромного мирового значения. Это слово выходит далеко за границы одного пятилетнего плана, сделавшегося обычной категорией времени и работы. Такие положения пронизывают все содержание доклада, но их общий смысл концентрируется в такой формуле:

«На основе победоносного выполнения второго пятилетнего плана и достигнутых успехов социализма, СССР вступил в третьем пятилетии в новую полосу развития, в полосу завершения строительства бесклассового социалистического общества и постепенного перехода от социализма к коммунизму, когда решающее значение приобретает дело коммунистического воспитания трудящихся, преодоление пережитков капитализма в сознании людей строителей коммунизма».

Если внимательно прочитать тезисы доклада [пропуск в публикации] и временно отрешиться от частных значений цифр и материальных измерителей плана, — остается вполне законченный и логически завершенный цикл политических, нравственных требований к человеку в эпоху перехода человеческого общества к высшей форме общежития, к коммунизму.

Эти требования ни в какой мере не являются собранием умозрительных пожеланий, реализация которых может быть вообще хороша, независимо от какой бы то ни было реальности. Коммунистическое воспитание именно теперь становится неотложной и решающей категорией нашего развития [пропуск в публикации]. В «Государстве и революции» В.И. Ленин говорит так:

«В сущности, когда ученый профессор, а за ним обыватель, а за ним господа Церетели и Черновы говорят о безрассудных утопиях, о демагогических обещаниях большевиков, о невозможности „введения“ социализма, они имеют в виду именно высшую стадию или фазу коммунизма, „вводить“ которой никто не только не обещал, но и не помышлял, ибо „ввести“ ее вообще нельзя». [Пропуск в публикации].

Рост нашей страны и организующее влияние новых общественных условий происходили в темпах неожиданно быстрых, хотя товарищ Ленин предвидел эту быстроту:

«Какими этапами, путем каких практических мероприятий пойдет человечество к этой высшей цели, мы не знаем и знать не можем. Но важно выяснить себе, как бесконечно лживо обычное буржуазное представление, будто социализм есть нечто мертвое, застывшее, раз навсегда данное, тогда как на самом деле только с социализма начнется быстрое, настоящее, действительно массовое, при участии большинства населения, а затем всего населения, происходящее, движение вперед во всех областях общественной и личной жизни».

Сейчас мы можем утвердительно сказать: мы уяснили себе, как «бесконечно лживо обычное буржуазное представление», и мы хорошо знаем это «настоящее движение вперед», знаем потому, что [это] совершилось и продолжает совершаться на наших глазах и при нашем участии.

Тем не менее, доклад замечательно своевременно предупреждает:

«Нельзя, однако, преуменьшать трудностей решения этой гигантской задачи».

Эти слова каждый партийный и каждый непартийный большевик должны запомнить не для того, конечно, чтобы панически удариться в противоположную сторону, преувеличивать трудности, но исключительно для того, чтобы наше участие в строительстве коммунизма совершалось с полной мобилизацией духовных и физических сил, без расчета на самотек и удачу, с великой нравственной ответственностью, не допускающей ни трусости, ни безрассудного удальства.

Преуменьшать трудности перехода к коммунизму нельзя еще и потому, что дело коммунистического воспитания трудящихся, преодоление пережитков капитализма в сознании людей приобретает сейчас решающее значение.

В этом указании [пропуск в публикации] заключается программа совершенствования человека на много лет вперед. Но и сейчас, когда сказаны только эти слова, мы уже способны бороться за коммунизм и, прежде всего, способны постигнуть трудности этой борьбы.

Первая трудность, которую нам предстоит преодолеть, это раскрыть содержание понятия «коммунистическое воспитание», открывающее пути к действию и опытному контролю.

«Социализм есть учет». И вот в этой области, в области человеческого поведения, наш учет налажен не совершенно. У нас нет еще необходимой точности в определении двух важных вещей: какие признаки нужно считать признаками коммунистического поведения и как распознавать эти признаки в общей картине поведения человека. Поэтому иногда мы принимаем за коммунистическое поведение такое, которое подкупает нас некоторыми особенностями, условно принимаемыми как особенности «коммунистические». Наиболее частый случай такой условной «коммунистичности» — это поведение в слове, в речи, в высказывании. [Пропуск в публикации].

Что же делать? Если само распознавание поведения представляет такую трудную задачу, то как мы можем браться за организацию коммунистического поведения, за коммунистическое воспитание? Позволяя себе употребить сравнение, спросим самих себя: как мы можем браться за производство стаканов, если мы не умеем отличить стакан от рюмки, бутылки, графина, колбы?

Вопрос этот имеет значение, которое трудно переоценить. И если он так тревожно звучит в своем простейшем оформлении, то он становится еще тревожнее, если мы пересмотрим всю массу окружающих его более детальных вопросов. Например, если слово является таким могучим средством не только для выражения истины, но и для прикрытия лжи, не подстерегает ли нас в таком случае опасность противоположная — излишняя боязнь слова, недоверчивость к словесному выражению, уклон в сторону предпочтения бессловесности по пословице: «слово — серебро, а молчание — золото»? Это была бы очень большая опасность, ибо в слове выражается человеческая мысль.

Необходимо вспомнить и еще одну важную «деталь» вопроса: о поведении человека можно судить только по внешним его действиям, — «чужая душа — потемки», но внешние действия тоже являются в известной степени условным обозначением истинной сущности данного человека. Не значит ли это, что мы обречены в своей воспитательной работе иметь дело, исключительно с символами, иначе говоря, что мы будем воспитывать не коммунистическую личность, а коммунистическую декорацию личности? [Пропуск в публикации]

Мы стоим перед вопросами коммунистического воспитания и не имеем права забывать об этой условности воспитательных процессов и их результатов. Сможет ли воспитание совершенно уничтожить эту условность, символичность внешних признаков поведения по отношению к истинному характеру человека, — покажет опыт. Но наше положение коренным образом изменяется, благодаря тому важнейшему обстоятельству, что наша классовая идеология (идеология бесклассового общества) и наша педагогическая идеология составляют одно целое, и при этом одно истинное целое, вполне соответствующее интересам народных масс и отдельной личности. Сохраняющаяся условность внешних признаков поведения как элемент, усложняющий наши задачи, тем не менее должна всегда быть в центре нашего внимания, ибо в этом самом месте и совершается приложение вражеских сил.

Все предыдущее изложение имело целью обратить внимание именно на это серьезное обстоятельство. В тезисах доклада [пропуск в публикации] слова о том, что нельзя преуменьшать трудности задачи, заканчиваются указанием: «Особенно в условиях враждебного капиталистического окружения».

Тот опасный стык, где оканчивается содержание реальной сущности личности и начинается внешняя форма ее проявлений, символизация поведения, всегда будет привлекать внимание наших врагов, будет привлекать внимание в гораздо большей степени, чем сейчас. [Пропуск в публикации]. Вредительство на заводе или в шахте рано или поздно обнаруживается в явлениях материального характера, которые можно всегда точно назвать и квалифицировать. Вредительство в области воспитания может быть скрыто надолго, так как результаты воспитания проявляются очень медленно и всегда в более или менее спорных формах, и, кроме того, мы еще не обладаем точными измерительными качествами поведения. Указанная выше общая символичность внешних признаков поведения способна еще более облегчить внедрение чуждых влияний в этой области. Этому же процессу может способствовать еще одно обстоятельство. Для диверсионного вмешательства в область промышленности требуется обязательно наличие сознательного преступного намерения, требуется, следовательно, формальная вербовка пособников и исполнителей. В области же воспитания достаточно, может быть, и мобилизации тех сил, которые суммарно называются у нас «пережитками капитализма». Использование этих пережитков может происходить почти незаметно и безнаказанно, в виде простого пассивного потворствования, без договора, без «вовлечения», без заговорщицких приспособлений, и это можно делать тем легче, чем этих пережитков больше.

Поэтому не меньше, чем ко всякому иному делу, к делу воспитания относятся предупредительные слова тезисов доклада [пропуск в публикации].

«поднять большевистскую бдительность во всей работе по строительству коммунизма и всегда помнить указание партии о том, что, пока существует внешнее капиталистическое окружение, разведки иностранных государств будут засылать к нам вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, чтобы портить, пакостить и ослаблять нашу страну, чтобы мешать росту коммунизма в СССР».

Несомненным представляется, что в порядке предупреждения каких бы то ни было неудач в области коммунистического воспитания, во всяком случае для более совершенного и качественно яркого успеха широкой воспитательной работы, перед нами стоят две важнейшие задачи.

Первая — огромная, творческая марксистская работа по определению и разрешению всех вопросов теории коммунистического воспитания и коммунистического поведения. Само собой разумеется, что одно перечисление признаков правильного поведения не решает дела. Для нашего общества настоятельно необходима не простая номенклатура нравственных норм, а стройная и практически реализуемая цельная нравственная система, выраженная, с одной стороны, в серьезнейших философских разработках и, с другой стороны, в системе общественных этических традиций. По своей цельности, ясности, убедительности и привлекательности для широких масс, по своему соответствию живым потребностям нашей жизни и нашего развития такая система этики должна оставить далеко за собой решительно все моральные кодексы, когда-либо существовавшие в истории. И эта идейная цельность и чистота коммунистической этики облегчат и ускорят нашу победу над пережитками капитализма.

Вторая важнейшая задача именно и состоит в разрушении этих пережитков. В этой области, в области борьбы с пережитками, у нас сделано очень много. То, что сделано, должно быть отнесено к влиянию сил нашей жизни, Коммунистической партии, к самому факту нашей революции, к нашей двадцатиоднолетней свободной истории, к опыту наших коллективных усилий и наших коллективных побед. К сожалению, этот богатый и ценный опыт недостаточно проанализирован философской и педагогической мыслью.

Специально над вопросами борьбы с пережитками прошлого мы работали очень мало, еще меньше занимались узнаванием и определением этих пережитков, мало занимались их учетом. До сих пор мы пробавляемся слишком общими утверждениями, имеющими характер домашних справок на тот или иной случай жизни. [Пропуск в публикации]. И у нас есть тенденция: все, что плохо, все, что портит наши отношения, работу, нервы, искажает наш быт, причиняет страдания, — все это огулом считать пережитками капитализма и на этом заканчивать нашу аналитическую работу.

На самом деле, разумеется, дело обстоит не так легко и не так просто. Некоторые недостатки нашего быта и наших характеров порождены по нашей вине, по вине неразработанности новой этической системы и недостаточного изучения новых нравственных традиций. Многое происходит вследствие причин совершенно здоровых: нашего бурного роста, нашей исторической молодости. Кое-что объясняется еще тем прекрасным пафосом, которого так много в нашей жизни: именно здесь лежит объяснение несколько излишней нашей темпераментности, горячности, увлекаемости, поспешности, задора, иногда удальства, проявляемых во всех тех случаях, когда человеку поразмыслить некогда, а хочется докончить начатое, невзирая на то, что это начатое знаменует некоторую неряшливость ориентировки. Все это недостатки иногда очень досадные, иногда даже печальные, но в общем своем движении они направляются к нулю и рано или поздно исчезнут.

Совсем другое дело — действительные пережитки капитализма и вообще пережитки прошлого. Они еще многочисленны и часто разлиты в обществе предательски незаметно, неощутимо для глаза, таятся в глубоко скрытых мотивациях поступков, намерений, желаний. Иногда они проявляют себя в открытых движениях, явно дисгармонирующих с общим стилем нашей жизни, а часто, наоборот, они хорошо спрятаны в мимикрии советского поведения и даже «марксистской» фразеологии. [Пропуск в публикации]. Пережитки эти никогда не объединяются в явления сколько-нибудь значительные или бросающиеся в глаза, потому что живые «бациллоносители» — обыкновенно люди, искренне советские и даже не знающие, какого врага они в себе носят. Поэтому бороться с такими пережитками с каждым в одиночку в каждом случае наново просто бывает невозможно и неэкономно. Наша жизнь протекает так энергично, у нас столько забот, впечатлений, стремлений, починов, что часто нельзя обвинить того или другого товарища в том, что он не протестует против происходящего на его глазах мелкого припадка старого. Кроме того, такая одиночная борьба, попытка слабого протеста может принести не пользу, а вред, она усиливает сопротивление, вызывает агрессивное нарастание пережитка.

Еще раз приходится отметить, что пути борьбы с подобными пережитками в быту, в общении часто остаются неясными. Мы не знаем, что применить в том или другом случае: решительное подавление, протест, деликатное убеждение или молчаливую игру игнорирования в надежде на наступающее естественное отмирание пережитка, тем более возможное, чем более сильное воздействие на «бациллоносителя» оказывает вся наша жизнь.

Вероятно, в каждом отдельном случае требуется и отдельное решение этого вопроса, но можно все же утверждать, что настоящая борьба с этими пережитками должна вестись организованно по всему их фронту, с учетом одного важнейшего обстоятельства: все эти остатки старого — вовсе не случайный набор вредных атавизмов. Они образуют систему, в общей своей сложности представляют остаток доживающей, но живучей старой этики. Отдельные детали этой системы не просто соседят, они логически связаны, они поддерживают друг друга, и вредное значение всей системы гораздо больше простой математической суммы отдельных пережитков.

Эта старая этическая система, еще до сих пор направляющая довольно широкие потоки поступков, выросла на религиозной почве. Сюда я отношу не только этику православного или католика, а и еврея и магометанина — всю накопленную историей этическую жизнь классового общества.

Может казаться, что от этой старой нормы у нас ничего не осталось. На самом же деле остался моральный опыт, вековая традиция поведения. Все это продолжает жить в нашем обществе в качестве сложного и скрытого пережитка, истинная сущность которого не всегда очевидна и иногда кажется даже революционной.

Говоря о системе религиозной морали, нужно разуметь не только официально высказанные ею положения, но и все те исторические формы, которые, естественно, из этих положений выросли. Поэтому нас совершенно не интересует какая-нибудь ортодоксальная догматика. Для нас одинаково важно и то, что религии формально считают положительным, и то, что относится, так сказать, к искривлениям — к сектантству. Искривления эти есть плоть от плоти всей этической системы, они заложены в самой ее сущности. Для нас важен весь мир этого морального опыта, вся его фактическая инструментовка.

Если обратиться к христианству, то и здесь правила поведения выросли в развитии общества, основанного на эксплуатации, и были прежде всего необходимы для более успешного процесса эксплуатации. Именно поэтому христианская мораль внедрялась в сознание трудящихся, в этом сознании она создавала нормы поведения, а самое главное — в историческом опыте она создавала традиции поведения. Нужно при этом отметить, что эта система этики сделана искусно. Если бы она была построена так же грубо, как мифология или догматика, нам сейчас пришлось бы наблюдать гораздо меньше пережитков.

Христианская религия существует около двух тысяч лет, и за это время не так уж много было людей, которые серьезно могли верить в троичность божества, или в непорочное зачатие, или в грехопадение прародителей. А если даже и пытались верить, то едва ли сомневались в настоящей сущности служителей культа в условиях эксплуататорского строя. И в литературе и в народном творчестве нет, кажется, ни одного образа, изображающего церковников в виде, вполне адекватном их официальной святости.

В историческом развитии эксплуататорского общества церковная иерархия складывалась как аппарат принуждения и классового порабощения. Недаром в эпоху пугачевского восстания, происходившего как будто в довольно религиозное время, народ расправлялся с попами так же, как с помещиками. В этой своей части все религиозные культы сделаны грубо. Совсем иную историю переживают этические религиозные системы, в частности христианская. Нет никакого сомнения в том, что эта система родилась гораздо раньше официальной церкви, родилась при этом, безусловно, в среде подавленных и порабощенных классов в эпоху плачевного отчаяния. Это была попытка утвердить хотя бы самые малые признаки своего человеческого достоинства.

Потеряв всякие надежды на какой бы то ни было суррогат свободной жизни, люди решились на самоубийственную попытку найти эту свободу в пессимистическом индивидуализме, в полном отказе от борьбы, от сопротивления. Нравственное «совершенство», заключающееся в отказе от счастья, в беспредельной, противоестественной уступчивости, в добровольной отдаче себя в распоряжение первого попавшегося ближнего, было все-таки утверждением личной, «моей» силы — пусть даже эта сила только и проявляется в насилии над собственными страстями.

Эта основная идея обладала чрезвычайно важными особенностями, «счастливо» определившими ее двухтысячелетний успех и живучесть [пропуск в публикации].

Если говорить о классовом лице такой этической системы, то нужно признать ее удивительную универсальность: этический максимализм, заключающийся в максимуме покорности и непротивления порабощенных — плоть от плоти эксплуататорского общества, ничем лучшим заменен быть не мог. Такая этика оказалась очень живучей, как привычка, как система нравственных традиций, как закрепленная опытом нравственная логика. И ей обеспечено было длительное существование вплоть [пропуск в публикации?] до пролетарской революции, положившей конец классовому обществу. Несмотря на свое смирение, подчеркиваемое на каждом шагу, старая мораль насквозь индивидуалистична. «Праведнику» нет никакого дела до коллектива, общества, до ближнего. Если его ударить в правую щеку, он подставляет левую, беспокоясь в этом случае только о своем совершенстве, о своей заслуге. Его абсолютно не интересует тот изувер, который колотит по щекам своих «ближних». С таким же усердием «праведник» готов разводить клеветников, ибо прямо рекомендуется: если вас преследуют, «ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще», — вы не только не должны огорчаться, или жаловаться, или беспокоиться, напротив, вы должны «радоваться и веселиться», так как ваша личная «премия» — «мзда» от такого несчастья значительно повышается — «много на небеси».

Разумеется, на практике немного находилось охотников совершать подобные подвиги, и дело совсем не в этом. Существенным здесь является полное безразличие отдельной личности к интересам общества, решение морального вопроса в пределах узкого, индивидуального устремления. Этическая норма находится, следовательно, в полном, безраздельном владении личности. Эта личность привыкла не всегда подставлять щеку, правую или левую, но она крепко утвердилась в своем праве на личное совершенствование, а отсюда уже пошли многие тенденции индивидуализма. Они еще живут даже в нашем обществе. Иногда это тенденция личного чванства, одинокой слепой гордости своим «совершенством» без всякой мысли об общественной пользе, иногда это личное кокетство, эстетический припадок нравственного эгоиста, для которого собственная слеза дороже общей радости.

Ревнивая, пропитанная личной нравственной жадностью и самолюбованием, этика индивидуалиста на каждом шагу отталкивает человека от общественных явлений. «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким и вас будут судить». Это значит — не обращайте внимания на все то, что вокруг вас происходит, не ввязывайтесь в неприятности, руководствуйтесь правилом: «моя хата с краю». Полная непротивления по отношению к другим такая этическая норма не так много требует и от самого субъекта совершенствования. Все совершенствование заключается в пассивности, поэтому одним из главных отличий этики сделалось универсальное положение: ничего ни при каком случае не нужно требовать ни от других, ни от себя. «Грех» — поступок неправильный, противоречащий даже прямым нормам этики, — не такое страшное дело, всегда можно покаяться, пережить новый припадок унижения и после этого можно жить спокойно и даже рассчитывать на царствие небесное [? пропуск в публикации?].

Нельзя подсчитать, невозможно охватить взглядом этот двухтысячелетний нравственный опыт человечества, основанный на прямом утверждении: тяни как-нибудь свою лямку, думай только о себе, не связывайся с неприятностями, не требуй ничего ни от других, ни от себя, а нагрешишь — всегда успеешь покаяться.

Подобная нравственная система была необходима для того, чтобы классовое подавление, всеобщая и ничем не сдерживаемая эксплуатация могли существовать с «чистой совестью» и с наибольшими успехами [пропуск в публикации?].

Коммунистическое поведение, коммунистическая нравственность, коммунистическое воспитание должны иметь иные линии развития, совершенно новые нормы и новую терминологию. Линия раздела между «хорошим» и «дурным» должна проходить у нас по абсолютно новым местам. Христианская этика не интересовалась вопросами труда и трудовой честности. «Посмотрите на птиц небесных, они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а живут». У нас труд есть дело чести, дело доблести, геройства. В нашем обществе труд является не только экономической категорией, но и категорией нравственной. То, что считалось нормальным, — нищенство, попрошайничество, беззаботность, — у нас должно считаться прямым преступлением.

Логической осью нашего нравственного закона ни в какой мере не может быть обособленный индивид, безразлично относящийся к общественным явлениям. Наш поступок должен измеряться только интересами коллектива и коллективиста.

Поэтому даже одноименные добродетели, которые как будто признавали прежде и признаем мы, в сущности совершенно различные явления. Честность «праведника» и честность коммунистическая — принципиально разные вещи.

Честность всегда начиналась со слов «не хочу» — не хочу чужого, не хочу лишнего, не хочу неправильного.

Наша честность всегда должна быть активным требованием к себе и к другим: хочу и требую от себя и от других полного внимания к общим интересам, полного рабочего времени, полной способности отвечать за свое дело, полного развития сил, полного знания, хочу и требую наиболее совершенных, наиболее правильных действий.

Очень многие категории поступков, в старой этике стоявшие вне пределов моральной нормы, у нас делаются моральными категориями. Все то, что усиливает или ослабляет связь между людьми, что, следовательно, объединяет или разрушает коллектив, в нашем обществе не может считаться безразличным по отношению к нравственной норме. В коммунистическом обществе, например, точность, способность приходить вовремя, выражаться определенно, требовать ясно и ясно отвечать будет обязательно проверяться с этической точки зрения, а не только с точки зрения деловой [пропуск в публикации?].

В старом мире деловитость была преимуществом отдельных людей, в меру этого преимущества они поднимались по общественной лестнице, приобретая более совершенные способности эксплуататоров. Поэтому воспитание деловитости было воспитанием личной, индивидуальной силы, которой противополагалось обязательно известное бессилие в этой области большинства людей. Деловитость становилась преимуществом меньшинства над большинством. С нашей точки зрения, следовательно, такого рода деловитость была явлением в известной мере безнравственным.

В нашем обществе деловитость становится достоинством, которое должно быть у всех граждан, она делается критерием правильного поведения вообще — деловитость становится, таким образом, явлением нравственного порядка.

Мы не имеем возможности в этой статье сделать просмотр всех направлений человеческого поступка в нашем обществе, для этого требуется, конечно, длительное и специальное исследование. Но мы уже видим, что сами критерии нравственного и безнравственного, правильного и неправильного у нас новые. И коммунистическое воспитание наше отличается от «нравственного» воспитания старого мира не только в перечне нравственных норм, но и в характере самого воспитательного процесса. Так, например, можно указать уже с достаточной уверенностью, что нравственное воспитание коммунистического человека прежде всего базируется на воспитании его способностей, на развитии его сил, его созидательного, творческого актива. Личность в нашем обществе совсем не то, что личность в обществе классовом. Те способности, которые в классовом обществе выращивались по секрету для вящего преимущества одного человека перед другим, которые поэтому не делались объектом научного изучения и исследования, у нас должны сделаться предметом самого широкого педагогического внимания. К таким способностям относятся, например, способности ориентировки, композиции, конструкции, вкуса и многие другие.

Только такой человек, человек, воспитанный в коллективистической этике, человек, гармонично связавший свои интересы с интересами общими, способен очень просто и очень легко понять значение знаменитой формулы: «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Индивидуалист никогда этой формулы понять бы не мог. Для него потребности каждого определяются жадностью каждого.

И вместе с ним кое-кто разводит еще руками и удивляется: как же это возможно. Если каждому дать по потребности, каждый и набросится на общественное добро. К счастью, это не так. Уже в настоящее время в нашей стране очень много людей, которые способны жить по этой формуле и ничего не будут расхватывать и тащить в свои дома. Они уже понимают, что нельзя определить мои потребности, если не думать о потребностях всего общества [пропуск в публикации?].

Самое важное, что нам предстоит, — это накопление традиций коммунистического поведения. Мы иногда злоупотребляем словом «сознательный». Наше поведение должно быть сознательным поведением человека бесклассового общества, но это вовсе не значит, что в вопросах поведения мы всегда должны апеллировать к сознанию. Это было бы слишком убыточной нагрузкой на сознание. Настоящая широкая этическая норма становится действительной только тогда, когда ее «сознательный» период переходит в период общего опыта, традиции, привычки, когда эта норма начинает действовать быстро и точно, поддержанная сложившимся общественным мнением и общественным вкусом. В. И. Ленин говорит об этом в «Государстве и революции»: «…уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием… что необходимость соблюдать несложные основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой».


Читать далее

Статьи о Максиме Горьком 13.04.13
Выступления, лекции, статьи
Прекрасный памятник 13.04.13
О лесной школе 13.04.13
«Чудо», созданное советской жизнью 13.04.13
Мы живем в самую счастливую эпоху 13.04.13
Дело партии 13.04.13
Выступление на заводе «Шарикоподшипник» 24 октября 1936 13.04.13
Разговор о воспитании 13.04.13
Беседа с рабочим активом на заводе «Шарикоподшипник» 13.04.13
Выбор профессии 13.04.13
Больше активности в игре 13.04.13
Письмо Л.В. Конисевичу 13.04.13
Цель воспитания 13.04.13
На пороге третьего десятилетия 13.04.13
Народное просвещение в СССР 13.04.13
Лекции о воспитании детей 13.04.13
Письмо Н.Ф. Абушену 13.04.13
Письмо Н.Ф. Шершневу 13.04.13
Проблемы школьного советского воспитания. (тезисы) 13.04.13
План лекции «Режим и дисциплина» 13.04.13
Проблемы школьного советского воспитания (лекции) 13.04.13
Проблемы воспитания в советской школе 13.04.13
Воспитание характера в школе 13.04.13
Письмо пионервожатому 13.04.13
Семья и воспитание детей 13.04.13
Выступления по докладу 13.04.13
Некоторые выводы из моего педагогического опыта 13.04.13
О моем опыте 13.04.13
Ответственному редактору «Комсомольской правды» 13.04.13
Доклад в педагогическом училище 13.04.13
Дети в стране социализма 13.04.13
Из статьи «О коммунистической этике» 13.04.13
Воспитание в семье и школе 13.04.13
Речь на юбилее школы № 1 Ярославской железной дороги 13.04.13
Воля, мужество, целеустремленность 13.04.13
План лекции «Коммунистическое воспитание и поведение» 13.04.13
Публичная лекция в лектории МГУ на тему «О коммунистическом воспитании и поведении» (1 марта 1939 г) 13.04.13
Мои педагогические воззрения 13.04.13
Что значит воспитать ребенка? 13.04.13
Из опыта работы 13.04.13
Из статьи «О коммунистической этике»

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть