Онлайн чтение книги Том 4. Пьесы 1865-1867
II

Куда бежишь? Аль речи не по мысли?

Ишь неучи! Уж это мы слыхали!

Обучимся и мы, не торопясь.

Пусть вызовут из Греции монахов!

Так нет, такой науки он не хочет…

Отдай робят в ученье езовитам…

Меня мороз по коже подирает,

Готова брань сорваться с языка.

На драку я пойду, на нож полезу,

Когда шутя о вере говорят.

Какой он царь! Какой защитник церкви,

Когда латинской, езовитской веры

От греческой не может отличить!

Ему одно, что наше православье,

Что ересь их. Кабы одно-то было,

Анафеме бы их не предавали.

А коль одно, так и пускай бы в нашу

Латинцы шли. Вот, значит, не одно.

Татарин, жид, латинец, православный —

Всяк бережет свою; а у царя-то

Какая же?

Ну, значит, никакой.

А ты молчишь, боярин, князь Василий

Иванович, иль дакаешь ему

Проклятому.

К чему же горячиться!

Само себе защита православье,

Гонителей оно не побоится.

И Фока и Ульян-богоотступник

На Бога шли войной, да много ль взяли…

Гонители погибли лютой смертью,

А вера православная стоит.

А вот у нас и свадьба подоспела;

Опять пиры!

Всю зиму пировали,

Играли в зернь да пили без ума;

Опять за то ж!

Мы свадьбу отпируем,

И кончено, снарядимся в поход.

Куда? Зачем?

На крымского Гирея.

Какая стать Казы-Гирея трогать

И турского султана задирать!

Кому нужда? Жигмонту, немцам, папе;

А мы в чужом пиру похмелье примем.

На крымцев есть донские казаки:

Пусть режутся; послать свинцу да зелья,

Да денег дать — а после отпереться,

Что нам-де их, воров, не удержать…

Две выгоды: дешевле и без драки;

И волки сыты, да и овцы целы,

Татары биты, да и мы с султаном

В миру живем.

Поход задуман в Риме,

И сгоряча наш царь пообещался

Начать войну, чтоб выманить от Польши

Жену да императорское титло.

Со свейским мы поссорились за Польшу,

С татарином и турским за нее ж…

Так с Польшей-то в ладах ли? Не бывало!

Поссоримся и с ней.

За что?

За титло

Непобедимого. На печке сидя,

Ни с кем не воевавши, заслужили

Такую честь, так нам ее подай!

Сбирались-то втроем идти на турок,

А немцы прочь; Жигмонт, угодник папский,

И рад бы в рай, да сеймом вяжут руки;

Останемся как раки на мели.

Одни пойдем; на что ж новогородцев

И псковичей пригнали на Ходынку?

Да много ль их? Всего восьмнадцать тысяч.

В Ельце еще сбираются войска.

А деньги где?

Велик калым платили;

Рекой течет московская казна

За польскую границу; Афанасий

Обозами возил туда два раза.

Нет, он один пойдет, не побоится!

Ему война — потеха; спит и грезит

Он о войне; ему без дела скучно.

Война — потеха, вера на потеху!

И у крыльца поставлен для потехи

Треглавый ад — бряцание велико

От челюстей и пламя из ушей,

Отверзты зубы, и готовы когти

На ухапление. И зрети страшно!

Потехи всё; какое ж дело свято?

Татищев, ты не очень завирайся!

Не попадись опять!

Язык мой — враг мой.

Басманову ты кланяйся, а то бы

Гулять тебе за Вологду иль Вятку,

Куда Макар телят не загонял.

Потише, царь идет.

Гонец с дороги.

Мне весело, бояре; нашу радость

Желал бы я и с вами разделить.

Сегодня пир; придумайте потеху

Веселую для радости моей.

Теперь, что день, то ближе наше счастье,

И скоро мы московский трон украсим

Жемчужиной, какой не обладают

Богатые индийские цари.

Как думаешь, Бучинский, по расчету,

Далеко ли теперь невеста наша?

Ее ясновельможность, цесаревна,

Марина Юрьевна, теперь в Можайске;

Его мосць, воевода Сендомирский,

Ясновельможный пан, в Вязёмах к ночи.

Табун коней послать ему для встречи!

Не помнишь ли, какие мы подарки,

Последние, послали с Афанасьем

Навстречу ей, царице нашей, в Вязьму?

Две запоны алмазные, корону

Алмазную, часы да жемчуг низан.

И только, Ян? Да это мало! Что бы

Еще послать? А вот что, пан Бучинский:

Свези еще ей восемь ожерельев

И столько же кусков парчи на платье…

А жемчугу в казне какая пропасть!

Берешь, берешь, а все не убывает;

Куда девать, придумать не могу.

Да пусть лежит; не пролежал бы места,

И хлеба он не просит.

Пан Басманов,

Я твоего не спрашивал совета…

Готовы ли кареты? а возницам

И конюхам под цвет каретный платье?

А новые шатры — встречать царицу?

Готово все, великий государь.

Там бархату в царицыны покои

Недостает.

В казне давно не стало,

Да и в Москве едва ль его найдешь!

По всем купцам обегали.

Не знаю,

Вы бегали иль нет, а бархат нужен.

Найти его, чего бы он ни стоил!

Что нужно нам, того не быть не может.

Хоть тысячу, хоть больше дай за лоскут

В ладонь мою. Я денег не жалею.

Я прикажу, и будет мне готово

Не только бархат, птичье молоко!

Камки, парчей и бархату цветного

Истратили мы столько, государь.

Что запрудить Москву-реку хватило б;

А соболей, и камней многоцветных,

И денежной истрачено казны —

И сметы нет, и слов таких не знаем.

Истрачено! Басманов! Пан Басманов!

Кого я жду! Истрачено! Да если б

В моей казне алмазов было больше,

Я б вымостил алмазами дорогу

Для панны Мнишковны.

Да для чего же

Копить, беречь их в темных кладовых?

Алмаз, что человек, не виден в куче:

А посади его на видном месте —

И заблестит. Недаром их копили

Родители твои; они как знали,

Что Дмитрию придет пора их тратить

На брачный пир, для славы государства,

На диво и на зависть иноземцам.

A ты забыл, что тотчас после пиру

Война у нас. Куда казна нужнее,

Подумай-ка!

Да неужли, Басманов,

Так много денег нужно на войну,

Что их в казне у нас не хватит? Верьте,

Поход короток будет; мы нагрянем,

Как Божий гнев, на головы неверных,

И долго будет страшно наше имя.

В пределах их — великую добычу

И славный мир мы завоюем разом.

Пословица у нас: «Сбирайся на день,

А про запас бери на всю неделю!»

Война — войной, а свадьба — свадьбой! Разве

Царю считать алтынами пригоже?

Подьячему, на жалованье царском,

На маленьком, а не царю — алтыны

Раскладывать на разные потребы;

Один на кашу, на кафтан другой.

Война у нас не нынче и не завтра;

Пошлет Господь, так деньги соберутся:

Купцы дадут, в монастырях есть лишки.

В монастырях они лежат без пользы.

Не прав ли я?

Без пользы, государь.

Подумайте, бояре, как бы лучше

Расставить нам гостей ясновельможных,

Родню мою. Бояре, не забудьте,

Что польские паны — не вам чета;

Живут красно, богато, видеть любо,

Не взаперти, а настежь, шумно, людно.

Под воеводу дом Борисов годен,

А для панов бояре потеснятся.

Нам негде взять раздолья и простору.

Живем черно.

Зато радушно примем.

Прислужников царицыных поставим

По улицам Чертольским, по Арбату,

В самом Кремле. Купцов, попов погоним

Из их дворов; не маленькие, сыщут

Приют себе. Хоть нынче ж вывозиться

Прикажем им.

Зачем же гнать насильно?

Просить начни — они ломаться будут;

Ему толкуй, а он свое заладит,

Что дом-де мой, что я-де в нем хозяин.

Народ простой — не понимает чести.

Что в их дворах стоят царевы гости.

Великий царь, не одобряй насильства!

Прогнать попов — в народе ропот будет.

Неужто ж нам, для нашей царь-девицы.

Для матушки, красавицы царицы.

Невиданной, неслыханной нигде,

Попов жалеть?!

Да ты откуда знаешь

Про красоту ее?

Да если б лучше

Была у нас, зачем бы издалека

И брать тебе: ты дома бы женился…

А значит, нет.

Конечно, нет.

Давно ли,

Великий царь, ты разлюбил красавиц

Родной земли, смиренниц чернобровых?

Ты прежде их не обегал, кажись.

Красавицы в Москве у вас не редкость,

По красоте им равных не найдешь…

Но портит их излишняя покорность

И преданность, бесспорная готовность,

Всегдашние уступки и молчанье.

Литовские красавицы не то!

В очах огонь, в речах замысловатость!

То ласкою безмерною дарят.

То гордостью нежданною окинут.

Им приказать нельзя, нельзя принудить

Любить тебя; а долго и прилежно

Ухаживать тебя они заставят.

Смотрите-ка, у старика глаза-то

Как прыгают. Ты, видно, Шуйский, любишь

Хорошее? Товару цену знаешь?

Не без греха! Покаюсь, грешен, грешен!

Ну то-то же! Вот жалко, что сосватал

Ты русскую, а то нашли бы польку.

Ну, где уж мне! Я стар. По Сеньке шапка!

Нам некогда, великий государь,

За бабами ухаживать подолгу;

У нас дела с утра до самой ночи,

И для того нам русские способней.

Ты очень строг, Басманов, нынче; Шуйский

Добрей тебя.

Твоей великой мосци

Дозволь сказать! Царицу беспокоит,

Что усмотреть не можно за прислугой;

Что наши грубы с русскими, и много

И ссор и драк бывает на дороге.

Боится, чтоб в Москве не сталось то же.

Мы, русские, с поляками роднимся.

Пускай дерутся, после помирятся.

Молю тебя, великий государь,

Унять скорей поляков! Мы дождемся

Беды большой. Вражда непримирима,

А новые обиды подольются.

Что масло на огонь.

Так что же делать?

Не бить же нам гостей своих для свадьбы!

Нельзя ж и русских заставлять терпеть

И принимать с поклонами побои!

А пусть они дают полякам сдачи,

Так задирать поляки перестанут.

Такой раздор недоброе пророчит.

Дозволь полякам обижать народ.

Дозволь народу драться с поляками…

Натравливать — охотники найдутся!

И вырастет из драки бунт народный.

Молчите вы! Мне слушать надоело!

Не школьник я, не вам меня учить!

Поймите раз и навсегда, что Шуйский

Умнее вас, и рта не разевайте,

Когда мы с ним о деле говорим.

Власьев с рабочими на галерее.

Ну, что ты, Власьев?

Бархатом разжился,

Веду рабочих — стены обивать.

Дождитесь здесь, бояре! Я в покои

Царицыны схожу, взгляну работы.

Ты льстишь царю; твои советы — гибель.

Он молодой, горячий государь;

Любя его, ты будь руководитель,

Не поблажай, а на добро учи.

Учить его, так быть умнее надо:

А я себя умней его не ставлю.

Да и тебе не след умом кичиться

Перед царем.

Слуга не опекун.

Покуда ты доверчивое сердце

Великого царя не портил лестью,

Он верных слуг своих любил советы,

За грубость речи гнева не держал;

Он верил нам, он спор любил, он помнил,

Что тот слуга, кто смело режет правду,

А наглый льстец — изменник, не слуга.

Вот я женюсь, да если будут дети,

Так их учить — обязанность моя.

Мертвец, худой и бледный! Кто, зачем он?

Спросить его! Остановить его!

Убогий смерд! Дьячишка из приказа!

Ты Осипов?

Раб божий, Тимофей.

Просить чего иль жаловаться хочешь

На слуг моих? Обижен ты?

Тобою.

Не знаю, чем и как я мог напрасно

Тебя обидеть, добрый человек.

А тем, что ты в святых стенах кремлевских,

Среди церквей, вертеп греха поставил,

Нечестию и ереси поганой!

Святую тишь молитвы православных

Нарушил ты гуденьем мусикийским!

Вхождением еретиков латинских

И люторских ты храмы осквернил

Где я молюсь, пред чем благоговею,

Куда вступаю с трепетом священным,

Туда со мной литвин и лях с руганьем

И мерзостным кощунством вместе входят.

Остановись!

Молчи!

Убить его!

Какой смельчак!

Какой подвижник веры!

Не трогайте! Ты, Осипов, чего же

За брань свою желаешь заслужить

От милостей моих царевых?

Смерти!

Какой ты царь! Тебе ль управить царством,

Когда собой управить ты не в силах!

Какой ты царь! Ты сам в оковах рабства!

Ты раб греха! служитель сатаны,

Сидящий на престоле всероссийском!

Воистину расстрига, а не царь!

Нельзя терпеть! Освободи нам руки,

И мы его на части разнесем!

Изменник тот, кто может равнодушно

В глазах царя такие речи слушать!

Ты, Осипов, себе желаешь смерти;

Ты заслужил ее. Иди на казнь!

Чего же ждать иного от расстриги!

Не изрыгай своих ругательств скверных,

А то убью!

Молчи! Ни слова больше!

Я смерти жду Постом и покаяньем

Я оградил себя от страха смерти

И, причастясь святых Христовых тайн,

Пришел к тебе из Божьей церкви прямо

Принять из рук твоих венец страдальца,

С которым я на небеса предстану.

Басманов и Бельский опускают бердыши.

Придет пора, то время недалеко,

И смерть моя тебе завидна будет.

Увесть его!

Пытать его прикажешь?

Казнить его! Остановись, Басманов!

Простить иль нет?

Жестокий, непреклонный,

Бесчувственный и твердый, как железо,

Безжалостен к себе народ московский;

Он милостей не ценит и не стоит.

Стеречь его до моего приказа!

Свести в тюрьму!

Исполню, государь.

Вот мученик святой! Идя на смерть,

Он вымолвил пророческое слово:

«Завидовать моей ты будешь смерти».

Скажи, отец, зачем меня, как птичку,

Здесь заперли?

Чтоб ты не улетела

От сокола, московского царя.

Ты знаешь сам, какой тяжелой цепью

Взаимных клятв, обетов, вздохов нежных

Мы связаны с державным женихом.

Как верны мы, и я и он, друг другу!

И вот за то должна я в заключенье

Сидеть и ждать, когда угодно будет

Великому царю с собою вместе

Меня на трон московский посадить.

Смешной народ, обычаев старинных

Он изменить не может.

Если хочешь

Любимой быть, старайся сохранить

Обычаи и даже предрассудки

Земли, теперь родной тебе.

Стараюсь,

Хоть трудно мне и скучно привыкать

К поклонам их тяжелым, к дикой речи

И поступи размеренной и тихой…

А мой жених рядиться очень любит:

На дню пять раз переменяет платье.

Понравиться естественно желанье

В таком живом и страстном человеке.

Мне нравится царицей быть московской,

А царь Москвы и неуклюж, и груб.

Ты на царя похож гораздо больше,

Чем Дмитрий мой, великий император.

Учить тебя не стану; ты сумеешь

И Польши честь, и гонор родовитых

Панов ее достойно поддержать

В Московии; но, кажется мне, слишком

Ты холодна с царем. Он обезумел,

Он все забыл, одной любовью бредит,

То шлет тебе подарок за подарком.

То рядится и только что не плачет.

А если так, ну, значит, не напрасно

Я холодна к нему. Отец! ты знаешь,

Что, слабые и робкие созданья,

Мм, женщины, всю жизнь у вас под властью,

И только раз, когда страстей горячка

Безумная кипит в душе мужчины,

Холодностью и строгостью притворной —

Имеем мы и власть над ним и силу.

В земле чужой нам золото и жемчуг

Не лишние, алмазы — те же деньги.

Он нам с тобой полцарства обещает,

Короновать меня царицей хочет;

Но я боюсь, что сам-то он недолго

Процарствует. Бояре Сигизмунду

Уж кланялись, просили Владислава,

А если он усядется и крепко

В Московии, кто знает, после свадьбы

Каков он будет! Грубая природа

В нем скажется. Отец, ты знаешь, z chama

Nie bedzie pana [13]из хама не будет пана (польск.).

Брось свои тревоги

О будущем! Живи и наслаждайся

Величием и баснословным блеском,

Дарованным тебе любовью царской

И неисчетной царскою казной!

Доверимся герою молодому:

Он ловко взял державу самовластья

И удержать ее сумеет крепко

В своих руках, а ты царя-героя

Великий дух любовью оковала

И удержать в цепях любви сумеешь.

Его величество войти изволил.

Ясновельможный панне, цесаревне

Марине Юрьевне всея России,

Отец ее, пан Мнишек, бьет челом

И милостям ее себя вручает.

Между двоих влюбленных — третий лишний.

Его величество мне извинит

Невольное смущенье; мы так рано

Не ждали вас…

Холодное смиренье

В речах твоих, почтительная гордость

Навстречу ласк горячих и объятий.

Когда же я, у ног твоих, Марина,

Дождусь любви?

Величие героя

В челе твоем, высоко поднятом;

Все то, чем я гордилась издалека,

Вблизи меня пугает. Робкой деве

Слепят глаза блестящие наряды,

Толпы вельмож кругом тебя, и роскошь

Даров твоих, и раболепство слуг…

Почтительно сгибаются колена

Перед лицом твоим…

Любви, Марина!

Одной любви! Одной любовью беден

На троне я. Все то, чем я владею,

Все взято с бою, силой, отнятое.

Любовь лишь там, где равенство.

Забудем

Различие! Не царь, а шляхтич вольный

Перед тобой.

Вам забываться можно,

А мне нельзя.

Перенесися в Польшу

Мечтой своей! Забудь, что ты в Москве!

Глухая ночь, гремит и воет буря,

Перед окном красавица тоскует

О рыцаре. Чрез горы и потоки

На бешеном, покрытом белой пеной,

Аргамаке он мчится, чтоб украдкой

Обнять свою любовницу.

Довольно!

Велик простор тебе для самовольства

По всей Москве, а здесь мое владенье!

Царица я убогой этой кельи,

И здесь, за этой дверью, безопасной

Желаю быть.

Глаза твои, Марина,

Презрением блеснули; эти взгляды

Ужасны мне. Не повторяй их боле,

Молю тебя. Они напоминают

Дни жалкие холопства моего,

Когда немой, трепещущий от страсти,

Земли и ног не чуя под собой,

Из-за угла следил я жадным взглядом

Шаги твои, и ты, проникнув дерзость

Надежд моих, с улыбкою змеиной

Глядела на меня и обдавала

Презрением от головы до ног.

Обиды нет обиднее тех взглядов:

Их вынести не мог я никогда;

Железная природа уступала

Их жгучести — и я, в слезах, без пищи,

В горячечном бреду, больной, метался

И день и ночь! Я болен и теперь:

Дай руку мне, до головы дотронься!

Вся кровь горит, дрожит и холодеет

Рука моя, — мой голос рвется, слезы

Сжимают горло и готовы хлынуть,

Свинцом лежит в груди тяжелым сердце!

Скажи, Марина, чем, какою жертвой

Мне заслужить любовь твою и ласку?

Московский царь, я лаской не торгую.

Но если ты не хочешь оценить

Даров моих, позволь же мне, Марина,

Слезами и коленопреклоненьем

Молить любви твоей

Ни унижаться,

Ни унижать меня я не позволю.

Сравнять меня с собой у вас есть средство —

Короновать меня. Перед царицей

Вы можете тогда склонять колена,

Не унижаясь, — я тогда без страха

Могу обнять, как равного, тебя.

Короновать? Да разве ты не будешь

Царицею, со мною повенчавшись?

Нет! Русские царицы только жены

Мужей-царей — по мужу лишь царицы;

Затворницы, пока мужья их живы,

По смерти их — живые мертвецы,

Монахини без власти и значенья.

А я хочу теперь короноваться,

Девицею, и мне твои бояре

И воинство пусть так же крест целуют

На подданство, как и тебе.

Не знаю,

Не слыхано в Руси такое дело.

А где ж любовь твоя?

А где ж награда

За все мои бесчисленные жертвы?

Последнюю мою исполни волю,

И жди себе награды — я твоя;

А без того назад уеду в Польшу.

Приказывай! Назначь нам день и час;

Я прикажу собраться духовенству,

И нынче же напишем чин венчанья.

Я завтра перееду во дворец,

А послезавтра день коронованья.

Исполню все.

Спешить приготовленьем

Мне надобно. Прощай, до новой встречи

В дворце твоем!

Хоть руку на прощанье

Облобызать позволь.

В твоем желанье

Не в силах отказать тебе. Изволь!

Прощай, мой царь.

Прощай, моя царица.

Иди! Иди! Безвременною лаской

Не уменьшай бесспорных наслаждений!

Ты видишь ли, я берегу себя

Лишь для тебя, мой царь и повелитель!

Владычица моя, я власть слагаю

У ног твоих; повелевай отныне

И мной самим, и целым государством.

Да будет так! Я принимаю! Amen! [14]Аминь! (лат.)

А крепко ль мы живем, Иван? В кольчуге,

Я вижу, ты; меня-то бережете ль?

И красные, и задние ворота

С дубинами робята берегут;

По улице в проулках, перекрестках

И по концам поставлены рогатки —

Ни конному, ни пешему нет ходу,

Кромя своих. На страже у рогаток,

Для случая, готовы верховые.

Я ставил сам и обходил дозором —

Я для того кольчугу и надел.

Что бережно, то цело.

Мы кольчуги

По твоему приказу отобрали

Из кладовой. Кому раздать, я знаю.

Кого но жаль, кому и жизнь копейка,

И голова не стоит ничего,

На них-то я кольчуги и надену.

Я рать сбору из вольницы московской;

Мы выпустим сидельцев бражных тюрем,

Цепных воров с Варварского крестца!

И эту рать удалую навстречу

Пищального огня я поведу.

Мы вашу грудь своею загородим;

За головы разумные бояр

Мы головы дешевые положим…

Зажечь огня?

Одной свечи довольно.

Держи в руках! Не свадьбу мы пируем…

Сбираются?

Понабралось довольно,

Внизу полно. В сенях стрельцов поставил,

Торговый люд в поварне, в черных избах.

А лишних нет?

Кажись, что не бывало.

Осматривай по одному! Чужого

Опрашивай: зачем пришел, откуда,

И кто привел? Когда позвать прикажем,

Пускай наверх без шуму, с береженьем!

Теперь ступай!

Бояре, выходите!

Довольно с нас обид и униженья

От гордости поляков, нестерпима

Их пьяная хвастливость.

То и дело

Мы слушаем от них, что нам, холопам,

Приятеля паны на царство дали;

Что служим мы холопски, что с панами

Вельможными мы честью не равны.

Потешились над нами наши гости,

И будет с них; пришел конец их панству,

Конец царьку и нашему холопству.

Пора уж нам почет, боярам, видеть!

Мы выберем себе царя меж нами,

Боярского царя.

Опасный шаг!

Храни Господь!

Не все ж играть в игрушки!

Пора боярам послужить земле.

Боярами земля стоит от века,

Не выдать же чужим родную землю.

Народ слепой, мы зрячие, мы видим,

Куда идти, чего хотеть народу.

Боярство — Русь великая, а земство

Идет туда, куда ведут бояре.

Народ возьмет, что мы ему дадим,

И будет знать, что мы ему велим.

Для наших дней и для потомков наших

Покроем мы все замыслы и думы

Глубокою и вековечной тайной.

Пусть люди нас не судят, судит Бог!

А страшно, брат!

Кого же нам бояться?

И царь слепой, и так же слеп и прост

Бесовозлюбленный его советник.

Басманову ли править государством!

Он под носом не видит ничего.

Борисовы ученики, мы Грозным

Воспитаны, и нас не проведешь!

Не им чета! Вот мы умеем править

Землей своей, вести народ умеем.

По выбору и ложь и правда служат

У нас в руках орудием для блага

Народного. Нужна народу правда —

И мы даем ее; мы правду прячем,

Когда обман народу во спасенье.

Мы лжем ему: и мрут и оживают

По нашей воле люди; по базарам

Молва пройдет о знаменьях чудесных;

Убогие, блаженные пророчат,

Застонет камень, дерево заплачет,

Из недр земли послышатся глаголы,

И наша ложь в народе будет правдой,

В хронографы за правду перейдет…

Великая боярская опора,

Василий, княж Иваныч, за тобою,

Как стадо мы. Не закрывай уста!

Была пора, нам ложь была нужна,

Мы ею Русь спасали от Бориса;

Но выросла та ложь треглавым змеем,

Свила гнездо себе в чертогах царских

И ересью дохнула на Россию,

Детенышей развесть грозится, хочет

Облапить Русь погаными когтями.

Пришла пора покаяться, бояре,

Пришла пора виниться в воровстве.

Мы про себя и про царя народу

Всю правду скажем. Эй! Зови народ!

Веди народ!

Бояре, честь и место!

Вошли?

Вошли.

Закройте западни!

Челом тебе, боярин

Тише, тише!

Бояре все, князья да воеводы,

И кланяться кому, не разберешь.

Один поклон отвесь на всех, и будет.

Честной народ, господним попущеньем

Мы нажили беду себе на плечи,

Великую и земскую беду.

Нам жить нельзя. А если б можно было,

Не стали б мы — бояре — собираться,

Совет держать украдкой, по ночам,

Не стали б мы и люд честной тревожить.

Само собой! — Известно, что не стали б.

Диавольской мечтой и омраченьем,

И нашим воровством у нас на царстве

Не царь, а вор, расстрига утвердился.

За воровство простите нас! Я первый

Прошу у вас прощенья!

Мне царевич

Известен был — я хоронил его.

Ну, как тебе не знать! — Известно, страхом

Заставили расстриге поклониться.

Когда Борис холопам за доносы

Стал вотчины боярские давать,

Давил, как мух, боярство, половину

Извел его, а черного народу

И счету нет, терпенья нам не стало.

Щадя себя, мы думали, гадали

Избыть его, и нам Господь помог.

Явился вор в Украйне, объявился

Димитрием, Литва заликовала,

Вся Сивера без бою отдалась,

За ней Рязань, казачество толпами

Пошло к нему — войска и воеводы

Борисовы служили неохотно

И скоро все передались за вора,

Винясь ему в измене небывалой.

Вздохнула Русь. Греха таить не стану,

Заведомо мы вору покорились;

Кто волей шел к нему, а кто от страха…

И воля нам невольная была.

Небось своя рубашка к телу ближе.

Мы ведали, что волей, что неволей

Бесчестною, с веревкою на шее,

А быть за ним; так лучше волей с честью

Служить ему, и шли к нему охотой.

Разумен он и молод; мы гадали

И чаяли, что будет он боярский

Совет любить и нас держать в почете,

Блюсти закон и чтить святую церковь,

Обычаев отеческих держаться.

Ошиблись мы! Вы видите и сами,

Таков ли он! Среди церквей соборных

Поставил он костелы езовитам,

Навел орду гостей разноязычных,

Еретиками Кремль заполонил,

Священников и нас, бояр, повыгнал,

Забрал дворы и отдал их полякам.

Из Польши взял латинской веры девку,

И, не крестя ее, венчался с нею

Под пятницу, под праздник годовой!

В монастыре держал ее до свадьбы;

Суреньщиков с гудками, трубачеев

Водил туда и всяких скоморохов.

Толпы бродяг с ругательством и шумом,

Оружием звеня, по храмам бродят,

Бесчинствуя над нашею святыней.

Так вот дела! Как знаете, судите,

Друзья мои!

Не нам судить! — Не наша —

Боярская забота думу думать. —

Судите вы, бояре; мы за вами.

Ограбил всю и промотал дотла

Копленую казну царей московских.

То в Польшу шлет, то здесь дарит полякам

Без разума, без счета — точно ворог

Земле своей и царству разоритель.

Сплотили мы, скрепили государство,

А он его опять разносит врозь.

Всю Сиверу за дочь сулит он тестю,

А королю за сватовство — Смоленск.

А вас, друзья мои, новогородцы,

Со всей землей и Псков еще в придачу —

Жене своей, Марине, отдает,

И вольно ей латинские костелы

По городам новогородским ставить.

Новгородские стрельцы

О Господи! Вот грех какой! — Боярин,

Вступись за нас! — Василий, княж Иваныч,

Твой род служил новогородской воле

До самого конца ее.

Псковские стрельцы

Твой братец

Двоюродный, Иван Петрович, Пскову

Защитник был от страшного Батуры.

Терпеть ли нам и ждать сложивши руки,

Пока бояр поляки изведут

И волости московские поделят,

Погонят вас, как стадо на убой,

Латинские обедни слушать силой!

Терпеть ли нам? Судите как хотите!

Нельзя терпеть! — Нельзя терпеть, боярин!

Избыть беды! — Избыть! Чего тут думать!

Немало нас — мы встанем за один.

Я раз лежал под топором на плахе,

Народ молчал, никто не шелохнулся.

Прости ты нас, боярин! — Нам расстригу

Доподлинным царевичем казали.

Мы верили боярам.

Виноватых

Я не ищу. Меня небесный промысл

Помиловал и сохранил для мести.

Я смерти ждал; мальчишка вздумал шутки

Шутить со мной — я шуток не люблю,

Для шуток стар я. Вывесть на потеху

Народную седого старика,

Боярина, опору государства,

Под топором держать его на плахе,

Потом дарить непрошеным прощеньем!

Я осужден соборным приговором:

Казни меня, но не шути со мной!

С врагом шутить и глупо и опасно!

Врагов губи! Будь он в моих руках,

Я с ним шутить и нянчиться не стану.

Я видел смерть и, если будет нужно,

Готов опять идти навстречу смерти,

Но головы терять не стану даром.

Уж умирать, так всем: мы смертью купим

Живот себе.

Мы все умрем, боярин!

Какая жизнь у нехристей под властью!

Душа нужней — без Бога не прожить! —

Антихристу служить тяжеле смерти! —

Ордой идти не страшно! — Грянем разом,

Так дым столбом — сыра-земля застонет.

Кажите нам дорогу, мы за вами! —

Мы шапками поляков забросаем! —

Давайте нам работу!

Тише, тише!

Ну, если так, и ладно. Вы, покуда

Пора придет, товарищей сбирайте:

Вы, головы и сотники, по сотням,

А вы, купцы-торговцы, по рядам!

Вы кучами, толпами не сходитесь!

По одному, тихонько, с глазу на глаз

Ведите речь толково: что, мол, время

За веру стать, что больше православным

Терпеть нельзя.

Да ладно, ладно! — Знаем,

Кому и как сказать. — Святое дело

Без разума и толка не начнем.

Так по рукам!

Ударимся, бояре!

Давай друг другу! Помните: где руки,

Там — головы. Рука божбы дороже!

Моя рука! — Еще рука! — За братьев,

За всех своих товарищев!

За сотню!

За тысячу!

За весь иконный ряд!

Ну, слушайте, робята!

Тише, тише!

Неделю вам я сроку дам; в субботу

Зарю встречай и поджидай работу!

Готовь мечи, ножи, точи булатны!

И разом в сход, как загудет набатный.

В набат! — В набат!

Готовься, жди набата!

Всю ночь не спать, набата ждать!

Робята!

Заслыша звон, со всех сторон московских

Сбирайся в сход вблизи ворот Фроловских

И в Кремль за мной вались толпой!

Укажем,

Кого искать, с кого начать.

Намажем

Дворы чужих, кресты на них напишем.

Всю ночь сиди, набата жди!

Услышим!

Глухие, что ль! — Невесть отколь нагрянем!

Поможет Бог, врагов врасплох застанем!

Зачем сбирать большую рать и силу!

Один с копьем, другой с дубьем под силу!

Ведите нас! — Идем сейчас на драку!

Зачем терпеть, чего жалеть собаку!

Робята — в Кремль!

Потише!

Тише, тише!

Смирней, друзья! Не бунт мы затеваем!

О чем шуметь! Святое наше дело.

Придет пора и время; мы за веру

Иконами, крестами ополчимся,

Помолимся и скажем: с нами Бог!

Ты всем глава. — Что скажешь, то и будет.

Спасибо вам за ласку и раденье!

Бог помочь вам и нам! Ступайте с Богом,

По одному, без шума, не спеша!

Челом тебе, боярин, за науку! —

Челом тебе за ласковое слово! —

За все челом, и вдвое за любовь.

Кланяются и сходят с лестницы.

Пойдем, друзья, досиживать до свету!

В Кремле сидят, а мы не хуже их!

Уходят все, кроме Голицына и Куракина.

Толкуй себе: «Не бунт мы начинаем!»

Чего ж еще, коль это уж не бунт!

Какой же бунт! Василий свет Иваныч,

Что ни начни, все свято у него!

Заведомо мошенничать сберется

Иль видимую пакость норовит,

А сам, гляди, вздыхает с постной рожей

И говорит: «Святое дело, братцы!»

Чего нам ждать! Час от часу не легче!

Приехали на свадьбу, а возами

Оружия с собою навезли…

И понимай как знаешь!

Понимать-то

Тут нечего! Яснее свету дело:

Пришел конец, забрались волки в стадо.

Большой наряд за Деревянный город

Поволокли и ставят на лужку,

У Сретенских ворот, полево Красных

Слобод.

Зачем?

А разве ты не знаешь!

Бояр губить — своих поляков тешить.

Назначен бой примерный в воскресенье,

И перебьют бояр до одного.

Не может быть! А волости царевы

Кому держать?

Поделят их полякам,

По городам латинство заведут.

Беда бедой, живой ложись в могилу!

Велик Господь! Ты бойся, да не очень!

Вы помните, что прежде воскресенья

Субботний день бывает.

Это верно.

Сиди да жди субботы!

Не мешает

Дубинки нам, робята, заготовить,

Чтоб было чем подчас оборониться.

Выходит толпа поляков, слуг Вишневецкого.

Эй, хлопы! Прочь с дороги!

Разойдемся!

Простор велик в Москве, гуляй где хочешь! —

А тесно вам у нас — гуляйте в Польшу!

Стрелять по вас, холопская порода!

Ну, застрели! Ну, застрели! Не смеешь! —

Поляки! У! — Безмозглые поляки! —

Пучки, глаголи, лысые затылки!

У нас не так; по-нашему-то вот как! —

Валяйте их каменьями, робята.

Fro с двора прогнали, а поляков

Поставили.

Кого его?

Попа

Чертольского, от Знаменья. Строптивый

Старик такой.

Ну, что же?

Ну, и слушай!

Обедню он, как надо, отслужил;

Ектению проговорил честь честью;

«Благочестивого» сказал порядком,

А после в алтаре тихонько проклял.

Анафемой?

Анафемой!

Да правда ль?

Все слышали.

Зачем бы гнать попов?

Помимо их других дворов довольно.

Монастыри хотят теперь очистить,

Прогнать из них монахов и монахинь.

А где ж им жить? В миру соблазна много.

Монахам жен дадут, монахинь замуж

Повыдадут. А кто не пожелает,

Тому конец.

Ни в жизнь я не поверю.

Ты верь не верь, а деньги обирают

В монастырях; не проживешь без денег.

И деньги-то святые: на строенье

Да за душу миряне подавали;

А их возьмут, полякам раздадут.

Чего вы тут! Зачем собрались кучей?

Петр Федорыч толпиться не велел

По улицам.

Иди своей дорогой,

Покамест цел. Не трогают тебя.

Не приставай и ты, дружок!

Торгую!

Вались народ со всех ворот. Горячи!

Горяченьки калачики!

Утя ли

Перченое… кострец лосин… осердье

Крошеное… рожновое куря…

Иль ряб под сливами… я всё умею!

Один подшел, почин пошел, горячих!

Не обожгись, смотри!

Напек, нажарил

Кривой хозяин; скриву не видал.

Больших давал. Подуйте, да и жуйте!

Опять же гусь, и лебедь, и журав…

Как хочешь их… и потрохи, и крылья…

В рассол могу инбирный с огурцы…

Он вор прямой! Я лгать тебе не стану;

Убей меня Господь на этом месте!

Какая стать природному царю

Закон менять, а он его меняет.

Не то что царь, а мы, простые люди…

Примерно ты, пойдешь ли ты венчаться

Под пятницу, под вешнего Николу?

Болтай еще! Какая мне неволя!

А кто его неволил!.. Это раз!

Другой тебе: венчался с некрещёной.

А патриарх?

Игнатий-то? Потатчик,

И пьяница, и еретик известный…

А вот тебе и третий: в бане не был

До сей поры, не мывшись в церковь ходит.

Да правда ль, друг?

Спроси других. С царицей

По пятницам телятину едят.

Телячьих мяс я жарить не согласен

По пятницам… и что за сласть такая!

Показана тебе в писанье пища…

Ты кто такой, приятель?

Царский повар.

Ну вот, спроси!

Скажи, дружок, по чести,

Телят у вас к столу цареву носят?

Неужто ж нет! Нарядят, изукрасят

Всего, как есть, с рогами постановят,

Да так и жрут. Поганая Марина

И поваров из Польши привезла,

А нас прогнали, друг; мы не умеем…

Гуляй теперь по всей Москве, где знаешь.

А, дедушка! Отколь Господь несет?

Из Углича, родимый, поклониться

Угодникам московским.

Дело вздумал!

Честной народ, подвиньтесь-ка поближе!

Нам дедушка про Углич порасскажет.

Народ окружает старика.

Ты в Угличе Димитрия видал ли

Царевичем? А буде не случалось,

Так погляди его царем у нас!

Сто лет живу, из Углича ни шагу

Не выходя: царя Ивана помню.

Назад тому лет будет полусотня,

Он был у нас в гостях, у брата Юрья

Василича, и с ним на богомолье

В обители окрестные ходили.

А Дмитрия-царевича не то что

Я видывал, и нянчить приходилось.

Кораблики ему, бывало, строил

Лубочные — потешиться: по Волге

Любил пускать…

Ступай к нему; он вспомнит,

Пожалует тебя.

Кривить душою

В мои лета какая мне неволя!

Царевич жил и рос в моих глазах,

Я, в самый день безбожного убийства,

Его живого видел у обедни;

К убитому всех прежде прибежал,

Стоял над ним, зарезанным, и плакал.

При мне его в могилу опустили.

И с той поры наш Углич запустел;

Унес с собой царевич наше счастье.

Болтай еще! — В застенке побываешь! —

Пойдемте прочь; мы глухи, не слыхали.

Ни в милостях его я не нуждаюсь,

Ни гнева не боюсь! Сто лет я прожил,

Еще ста лет не проживу; о лишнем

Десятке дней и спорить нет расчета.

Вязать его! Робята, помогите!

Десятские!

Кричи, сбирай десятских!

Помогут ли они тебе, посмотрим!

Ты лет не чтишь, ты сдуру поднял руки

На старика седого! Ну, так стой же!

Учливости я выучу тебя.

Ты что шумишь? Ты сам-то что за птица?

Что я-то?! Я не сыщик, не доносчик;

Я — весь народ московский; вот кто я!

Ты радуйся, что мы покуда тихи.

Берись за ум, одну с народом песню

Затягивай! А то беды дождешься;

Возьмем дубье, и вам, с панами вместе,

Достанется, басмановские псы!

Тебя, дружок, вязать-то! Эй, робята,

Держи его!

Убью тебя на месте,

Анафема! Зубами загрызу!

Давайте нож! Берите, братцы, колья!

Убьем его до смерти! Жил собакой,

И умирать ему собачьей смертью!

Да смилуйся! И сам не стану трогать

Честной народ, и закажу другим.

Убей его! — Туда ему дорога! —

Кончай его скорей!

Пустите душу

Покаяться!

Ну, черт с тобой! Смотри же

Держи язык на привязи! Своруешь —

Везде найду, и не проси пощады!

Не жить тебе!

Афоня, ты отколе?

На свадьбе был и мед и пиво пил.

Невесело!

Зачем ты в польской шапке?

Наденем все. Митрополит казанский

Не захотел надеть, его сослали —

Сослали, да! В цепях и заключенье

Томят его.

Садись со мной, убогий!

Сыграем в зернь! Покажем православным,

Какой игрой своих поляков тешит

Московский царь, чтоб им не скучно было.

На тебе шапка кругла,

На четыре угла;

Ты будешь поляк,

А я русак —

И будет дело так.

Мы наперво на Новгород сыграем!

Играют вместо костей камешками.

Ну, Новгород тебе я проиграл.

Теперь на Псков…

Да что же это, братцы!

Никак, ему и Псков я проиграл.

Куда ни шло, на Северскую землю!..

Ахти, беда! Совсем я проигрался.

Осталось мне московские соборы

Проигрывать полякам.

Защитите,

Родимые! Напали полячишки

Проклятые, отбили силой дочку.

А где они?

Да вон бегут! Родную

К себе тащат.

Денной разбой, робята!

На выручку! Работай чем попало.

С пищалями?! Скликай народ, робята!

Вались, народ! Обидели поляки!

Иванушка! Иванушка-дурак!

Иванушка! Кричи, что силы хватит;

Сзывай народ! Кричи: поляки бьют!

Поляки бьют! Поляки наших бьют!

Давай сюда камней, поленьев, бревен!

Берись дружней, высаживай ворота!

Раскачивай! Затягивай дубинку!

Пошел домой! Ходи домой! Ihr, Schurken! [15]Вы, негодяи (нем.)

Иванушка, сучи кулак на немцев!

Ну, выходи!

Ругни их хорошенько!

Проклятые, с своим царем проклятым!

Бери его! Вяжи! Das ist ihr Hauptmann! [16]Это их атаман! (нем.)

Пан мологоский! брага Сигизмунда

Сомнительно ко мне расположенье.

Не вижу я любви его. Скитальцем

Я в Кракове почету больше видел,

Чем здесь теперь, когда я сел на царства

Великие, когда страны полночной

Единым обладателем я стал.

По-братски ли не признавать титулов

Наследственных, от Бога нашим предкам

Дарованных? Титулы много значат,

Когда они действительны: не словом,

А делом я коронами владею

Великих царств. Мы брата Сигизмунда

Наследственных титулов не лишаем

И королем наследным свейским пишем,

А он король — лишь только на бумаге.

Дивлюсь ему! Иметь в своем титуле

Наследные права и спать спокойно!

Имей-ка я хоть тень такого права,

Я б свейскую корону с боя отнял.

У нас земля свободная: не могут,

Для личных прав и выгод, короли

Покой страны и подданных нарушить.

А если так, я б вашу Польшу бросил,

Без вас бы отнял свейскую корону,

Потом бы стал и Польшу доставать…

А впрочем, пан, оставим разговоры.

Мы вечер посвящаем на забавы.

Я утром — Царь, а вечером — любовник,

Вздыхающий у ног своей богини.

Мы танцевать хотим!

Здесь ваша воля —

Закон для нас. Эй! Музыку и песен!

Москва шумит, поляков обижают.

Вельможный пан боится хлопов глупых?

Вельможный пан боится или нет,

Он знает сам про то; а Шуйский знает,

Что чернь в Москве недаром зашумела.

Послов не бьют.

Пока страна покойна.

Скажи царю, просите для защиты

Стрельцов себе!

Царю мы говорили;

Не верит нам.

Басманову скажите!

Покойней нам, вернее, если Шуйский

Поручится за нашу безопасность.

Дай руку, пан!

Изволь! Ручаюсь Богом,

Что волосом тебя никто не тронет.

Без шапки воевода Сендомирский

И спину гнет на старости кольцом.

Тебе пример дает.

Я понимаю.

Случись еще подобная тревога,

Я жолнерам стрелять велю.

Потише!

Мы гости здесь.

Тем хуже! Царь московский,

Не выдавай гостей своих в обиду!

Кацапов глупых тысячи четыре

Вчера сошлось с дубьем к моим воротам.

Аль царь забыл, так я ему напомню

И подданным его, что Вишневецким

Он сам служил холопом при конюшне.

Он должен бы беречь моих холопов,

Они ему товарищами были.

Не обижай меня и дочь-царицу,

Прошу тебя! Мы после, Вишневецкий,

Поговорим с царем наедине

И выпросим охраны понадежней.

У вас паны мазурку лихо пляшут,

Глядеть на вас потешно.

Не мешает

И нам себе завесть такую пляску,

Особенно на свадьбах.

Мы, поляки,

Когда у нас нет дела иль войны,

Хоть каждый день плясать готовы.

То же

И мужики у нас: как пьян, так праздник,

И заплясал.

Вам надо поучиться

У рыцарей и делу и забавам.

Ну, дело-то мы знаем без ученья,

А пляскам вот не худо поучиться.

Да только мы, паны, не будем сами

Боярских ног ломать другим в потеху:

Холопов мы по-польски изнарядим

И забавлять себя велим мазуркой.

Moskiewskie barbarzystwo[Московское варварство (польск.).!].

Так-то лучше!

Скажи мне, князь Василий, ты московский

Простой народ как на ладони видишь,

Откуда в нем такая перемена?

А как мне знать! С утра до поздней ночи

Я во дворце толкусь, у государя;

Сегодня пьян, а завтра сплю с похмелья —

Я ничего не вижу и не слышу.

Мятеж в Москве.

Ты что ж не унимаешь?

Унять народ легко — добраться нужно,

Кто возмутил, кто вести распускает.

Разыскивай!

Сказать ли государю,

Иль подождать?

Скажи, правее будешь.

Вельможный пан, ты видишь, мы хлопочем

О тишине и вашем успокое.

Dzinkuji? [17]Благодарим (польск.)., пан Голицын; мы за ласку

Заплатим вам.

Мы вас за то похвалим

Перед царем, которого из Польши

Мы дали вам.

А из чего ж мы бьемся.

Мой глаз везде, мне тотчас все известно;

Без ведома и воли нашей, царской,

Ничто в Москве не может совершиться.

Вам можно спать спокойно. Мы за это

Поручимся. Разведайте, бояре,

О чем шумит народ, чего он хочет?

Признаться, я большой беды не вижу

От драки пьяных польских челядинцев

С торговцами московскими. Однако ж

И разыскать виновных не мешает.

Вдвоем, втроем дерутся — будет драка;

А в тысячах не драка уж, а бунт.

Пословица такая есть: «У страха

Глаза велики», — пан ясновельможный!

Народный шум гостей моих пугает;

Уверьте их, бояре, что я принял

Свою державу крепкою рукой.

Бог дал, у нас народ не то, что в Польше:

Земля царю, а царь народу верит.

У вас мятеж и рокош [18]Рокош — крамола, измена, мятеж каждый день.

А если вам и тут все рокош снится,

Для верности прикажем днем и ночью

По улицам стрельцам ходить дозором…

Не разберешь, кто прав, кто виноват!

Вчера, в ночи, поляки на Никитской

Боярыню насильно из повозки

Уволокли.

Вы слышите, паны!

Все разыскать и наказать виновных!

Потачки нет ни русским, ни полякам.

Ты, Ян, зачем?

От немцев с донесеньем.

О чем еще?

Они уведомляют

О мятеже в Москве.

Вы надоели

Мне с мятежом.

Мятежников прогнали,

Разбили в пух. Зачинщик-предводитель

Попался в плен и приведен сюда.

Он поносил тебя позорной бранью.

Диковина! Откуда только смелость

Доносчики берут царя тревожить

В такие дни! У государя гости,

Он целый год царицу ждал в Москву;

Привел Господь, соединил их браком;

На первых днях медовых друг на друга

Глядеть бы им да любоваться только,

А немцы тут с доносами. Басманов,

И ты туда ж! Да разве нет боярства!

Иль думы нет у цесаря! Не хуже

Басманова мы бережем его!

Скажите нам, мы разберем, в чем дело,

Не доводя напрасно до кручины

Державную чету.

Скажите немцам,

Что верности их верю и доволен

Их службою, за преданность хвалю;

Но если преданность еще покажут

Такую же, велю их батогами.

Пойдем, паны, и снова отдадимся

Веселию — тяжелые заботы

Правления на верных слуг возложим.

Бояре, вы сейчас же допросите

Изменника и разберите дело!

Темна вода во облацех небесных!

Не Шуйский ли затейщик этой смуты?

Подозревать бояр своих ближайших

И каждый час беречься их измены —

Так жить нельзя. Ты выведи мне ясно

Изменников, я их не пожалею,

Не только Шуйских, половину думы

Казнить велю сейчас; а без улики

Они — друзья мои, и я им верю…

Басманов! нам с тобой бояре нужны.

Правители плохие мы: не знаем

Цены казне, цены своим речам —

Мы воины. Сноровка вековая.

Боярская, за нас управит землю,

Поддержит честь ее в делах посольских;

А мы с тобой все лето воевать,

А зиму всю гулять да пировать.

Какой-то бунт, я слышала, бояре

Затеяли. О чем они бунтуют,

Вели спросить да запереть их крепче,

И танцевать начнем с тобою снова.

Иду, иду! Живее нам мазурку!

Великий царь, мятежника я видел

И опросил. И смех и горе с ним:

Дурак и пьян!

Мотает головою

И языком лепечет, как спросонков;

Не разберешь. Глядеть и слушать дивно.

И трезвый он умней того не будет,

Каков теперь. Вели его покликать,

Изволь взглянуть! Увидишь, что не стоит

И гнева он.

Позвать его сюда!

Бучинский уходит.

Зови гостей ко мне, в мои покои,

Я приказала маски приготовить.

Прогнать его!

Освободить!

А немцам,

За глупость их, построже пригрозить!

Так вот чего, паны, вы испугались!..

Пойдемте все в царицыны покои;

Она своих гостей потешить хочет

Невиданной еще в Москве утехой.

Краса моя, я счастлив бесконечно!

Моя любовь достигла торжества.

Она меня звездою путеводной

К величию и трону привела;

Безумную, кипучую отвагу

Вливала в грудь. И стала мне знакома

Безмерная та сила Александра

И Цезаря, которая героям

Владычество над миром даровала!

Ты, гордая красавица, просила

У бедного, бездомного скитальца

Венца себе. Тебя короновал я

И посадил царицей стран полночных.

Я сам сковал себе свое блаженство,

И тем оно дороже для меня!

Героем я рожден! Великой доле

И доблести завидовать лишь можно,

Отнять нельзя — отнимет только смерть!

Голицына и Шуйского без шуму,

Когда пиры мы кончим, посадить

За приставы, всю их родню, знакомых

И близких им! Не подавай и виду:

Пусть думают, что мы не бережемся.

У них в глазах недоброе!

Исполню!

А солнце уж высоко поднялось!

Со свадьбой мы все время перебили,

Смотали с ног дворцовую прислугу;

Коморники встают позднее нас —

Ни одного в покоях.

Что рано так? Аль праздник где? Сегодня

Андроника, Стефана… Где-то близко…

Никак, набат? И то набат! Вот горе!

Пожар теперь — беда! Перепугает

Гостей у нас! Москва гореть горазда:

Как примется — и не уймешь, покуда

Не выгорит поболе половины.

По всем церквам. Ужасен звон набата,

Отрывистый и частый! За ударом

Гудит удар и обливает сердце

Томительной тоской перед бедою

Неведомой!

Басманов, что такое?

Должно, пожар.

Поди узнай скорее.

Бояре! Эй! Бояре!.. За набатом

Речей не слышно… Ась!.. Зачем в набат

Ударили?

Горит неподалеку.

Кричат: горит! а дыму не видать.

Никак, в Кремле! Чу! слышишь, зашумели,

Валят толпы народные.

Разведай,

Куда бегут они, зачем, откуда?

Не шум, а вопль несется. Нет, со страха

Не так шумят. Оружие! Угрозы!

Ужель мятеж? Ужель Басманов прав?

Ужели смерть и страшный суд так близко!

Застыла кровь, и каждый волос дыбом

Становится. Не страх ли то? О нет,

Не робок я; зачем же, против воли,

Прошедшее толпой теснится в грудь?

И юности моей бродячей годы

Встают теперь в моем воспоминанье,

Самборский пир и киевская келья,

Московский Кремль, народа ликованье,

И битвы шум, и звон колоколов,

Венчание и, наконец, победа

Над гордостью красавицы любимой!

Ахти, беда! Спасайся, государь!

Я говорил не раз: ты мне не верил.

Изменники, бояре, вы согнали

Во львиное гнездо овечье стадо!

Крамольники! Своими головами

Заплатите за кровь невинной черни.

Я с виселиц высоких вас заставлю

Пересчитать все жертвы мятежа!

Беги скорей! Внизу дерутся немцы,

А этих здесь поставим у дверей.

Мятеж! Мятеж! Я кое-как пробился…

Москва идет на нас, купцы, бояре.

Собрать скорей всех немцев и поляков

И верных нам стрельцов. Микулин где?

Пройти нельзя: все заняты ворота.

Кто занял их? Басманов, не робей!

Мятежников, стрельцов новогородских,

Впустили в город ночью. Много их.

Проклятые! Басманов, будем тверды!

И видимо-невидимо народу

Московского сошлось со всех сторон.

А предводитель кто?

Василий Шуйский,

С крестом в одной руке, с мечом в другой.

Коварным плут святыней прикрывает

Свой замысел, достой ими сатаны.

Подайте меч!

Мятеж во всем разгаре:

Там ад кипит! Куда ты, государь?

Остановись!

Пусти меня, Басманов!

Я умереть хочу с мечом в руках.

Зачем вы здесь? Крамольники, злодеи,

Изменники! Я вам не Годунов!

Поклонами холопскими, слезами

Укланяли его да умолили

На царство сесть, и сами же спихнули!

Не вы меня на царство посадили,

Я с бою взял его и вас, холопов.

Руби его! — Стреляй! — Да бейте немцев.

Что их жалеть! — Чего они мешают!

Проспался ль ты, безвременный царек?

Поди сюда! Покайся пред народом!

Тебя-то мне и нужно!

Я не прячусь,

Я сам тебя ищу.

Вам нужен Грозный!

Так знай же ты, что я сумею быть

Грозней его.

Про то мы сами знаем,

Кто нужен нам, да только лишь не вор.

Не вор! Не вор! О! wszyscy djabli! [19]черт возьми! (польск.) Знали

И прежде вы… Зачем же я на троне!

Зачем меня вы прежде не убили.

Пока я был ничтожен, как и вы!

Зачем меня на царство допустили

И дали мне изведать сладость власти,

Начать дела геройские и славу

Побед своих заране предвкушать!

И накануне подвигов всемирных

Пришли в глаза мне бросить слово — «Вор!»

Вы дали мне забыться на престоле.

Вы опьянили раболепством вашим,

Ласкательством и лестью и земными

Поклонами! Вы дали львиной силе

Уснуть у ног небесной красоты!

Ломайте дверь! — Рубите топорами!

Беги! Беги!

Марина! Ах, Марина!

Опомнитесь, бояре! Что вам нужно?

Зачем народ вы подняли?

Держитесь,

Друзья мои!

Просите государя,

Он вас простит и все, чего хотите,

Пожалует, лишь чернь остановите!

Показывай, где царь твой самозванный! —

Давай его! — Веди его к народу!

Сначала пса убьем сторожевого,

К хозяину тогда добраться легче!

Бросай его с крыльца долой, на копья

Стрелецкие!

Проворнее, робята!

Не забывать, зачем пришли! Пограбить

Успеете. Ищите нам расстригу!

Уйти нельзя. Тащите к нам живого

Иль мертвого! Обезоружьте немцев!

Не трогать их, они вперед годятся.

Спасайте баб! Возьми, Татищев, стражу.

Поставь при них; царицыны покои

Оберегай! Не с бабами воюем!

Побережет!.. Пусти козла в капусту.

Ин сам бы шел!

Беда! Нигде не сыщем

Еретика!

Ищите, как иголку.

Уйдет от нас, тогда не ждать пощады,

Огнем спалит, живых зароет в землю.

Он там, внизу, на Житном. — Обступили

Его стрельцы московские; народу

Пищалями грозятся. — Чу! Стреляют!

Народ бежит.

Земля заколебалась

Под нашими ногами. Ну, Голицын,

Пропали мы! Давно живу на свете,

А в первый раз колена задрожали…

Народ, за мной! Робята, выручайте!

Пусти меня вперед! За мной, робята!

До нас дошло; пришла к рукам работа.

Не страшны нам пищальные орехи:

За ними шли!

Народу прибывает!

Как вкопаны стрельцы — не подаются,

Стеной стоят. Вот наши подоспели

С калачником и Шуйским, пошатнули,

Попятили стрельцов, к крыльцу прижали.

На лестницу их гонят. Отбиваясь,

Стрельцы царька несут с собой в покои.

Благодарю, друзья!.. В очах темнеет!

Осаживай!

Другие стрельцы

Не подходите близко!

Стрелять начнем, не разбирая. — Право,

Хорошего немного: брат на брата!..

Крещеные! Заставите неволей,

Так на себя пеняйте! — Отойдите!

Начнем стрелять: пожалуй, и боярам

Достанется.

Ну, выстрели! живому

Не быть тебе! Положим всех на месте.

Сотник стрелецкий

Грозить еще задумал! Целовали

Мы крест ему, не побоимся смерти.

На то стрельцы; такая наша служба,

Что умирать.

Да было б за кого!

Чего же вам! С царицей говорили;

Голицын к ней ходил Иван Васильич;

Не признает своим, сказать велела:

«Не сын он мне»! Пожалуй, умирайте;

И мы не прочь! А что угодней Богу:

За веру умереть иль за расстригу,

Еретика? Москвы не удержать мне!

На чьей душе кроворазлитье будет?

Да как-то все, боярин… Нет, ты лучше

Посторонись!

Убьем, не лезьте близко!

Да что ж вы, псы!.. Вались гурьбой, робята,

В стрелецкую! Душите их отродье!

Вы стойте здесь, расстригу берегите!

А мы детей и жен изгубим ваших

И на ветер подымем ваши домы!

Постой, постой! Боярин, мы поверим

Словам твоим; а на душу возьмешь ли

Ты грех за нас?

Возьму.

Теперь в ответе

Пред господом не мы. За мной, робята!

Зачем я здесь! Ах, ногу! грудь!.. Бояре,

Крамольники!

Очнулся? Говори же,

Ты кто таков?

Я сын царя Ивана

Василича, твой царь и повелитель.

Ты не узнал меня, холоп!

Ты, Шуйский,

Мятежников собрал! Пойдем к народу,

На лобное, к мятежникам твоим!..

Я не боюсь, я прав; пускай рассудят

Меня с тобой! Я отдаюсь на волю

Народную… Боишься ты, не смеешь

Своей души народу обнажить?

Я все скажу! И пусть народ узнает,

Что я честней тебя, неблагодарный

Клятвопреступник!

Нам судиться поздно!

Ты осужден!.. Кончайте с ним, робята!

У нас народ для зверя ямы роет

И в яме бьет, а выпусти — уйдет!

Ты, Дмитрий, здесь побудь и пригляди.

Остановись! Ты видишь, безоружен

И ранен я…

Подайте меч!.. Шварцгоф!

Мой меч, Шварцгоф!.. За мной, за мной, казаки!..

Вы видите, вдали белеют стены!

Возьмемте их.

Чего же вы стоите!

Народу тьма сошлась, невесть отколе,

Спасать царя бегут. Сболтнул им кто-то,

Что бьют его поляки.

Эй! Винится!

Во всем, во всем расстрига повинился.

Кровавый день!

Несись, мой конь ретивый,

Несись быстрей! До цели недалеко.

Труба гремит…

Вы что ж остановились?

Зачем пришли? Кончай его скорее!

Смелей, в пролом! К стенам давайте лестниц!

Ворота сбить!..

Благословить уж разве

По-своему тебя, свистун!

Ворота!..

Олегов щит!.. Ворота Цареграда…

Покончили!

Тащи его, робята,

К народу вниз!

Я слышу крик народный!

Храни тебя господь на многи лета!

Великий князь и государь Василий

Иванович!

Кричите: многи лета

Великому царю и государю!

Не рано ли?

Пораньше-то вернее,

Пока с умом собраться не успели.

Крамольник он от головы до пяток!

Боярином ему б и оставаться,

Крамольнику не след короноваться.

Крамолой сел Борис, а Дмитрий силой:

Обоим трон московский был могилой.

Для Шуйского примеров не довольно;

Он хочет сесть на царство самовольно —

Не царствовать ему! На трон свободный

Садится лишь избранник всенародный.