Онлайн чтение книги Том 5. Пьесы 1867-1870
Комментарии

Тушино^*

Впервые пьеса была опубликована в журнале «Всемирный труд», 1867, № 1.

Эта историческая хроника была задумана Островским в августе, начата 29 сентября и окончена 5 ноября 1866 г. 7 января 1867 г. «Тушино» одобрено Театрально-литературным комитетом, а 23 января разрешено драматической цензурой.

Консервативные круги встретили новую историческую пьесу Островского нападками. Рецензент «Сына отечества» даже утверждал, что жанр исторической драмы вообще не является призванием Островского («Сын отечества», 1867, № 20, 24 января). П. Д. Боборыкин несколько лет спустя в статье «Островский и его сверстники» писал о «Тушине»: «Это смесь историко-бытовых картин с очень рыхлой любовной интригой… народно-государственная драма низводится на степень жанровых картинок, производящих даже в печати весьма низменное действие» («Слово», 1878, № 8, отд. II, стр. 35). Но подобные крайние оценки не были приняты прогрессивной общественностью, хроника Островского была в общем встречена одобрением и в театральном мире.

Островский читал «Тушино» в Артистическом кружке (16 февраля 1867 г.) и других местах. На одном из таких чтении присутствовал музыкальный критик Н. Д. Кашкин. «„Тушино“, — вспоминал он, — мне чрезвычайно понравилось необыкновенной силой и жизненностью картин, быстро сменяющих одна другую» («Русские ведомости», 1895, № 23, 23 января). Критик либеральной газеты «Голос» писал: «В обществе и в печати довольно распространено мнение, что „Тушино“ — слабейшая из драматических хроник г. Островского. Мы не разделяем этого мнения… действительно, эпоха тушинского вора начерчена автором мастерски… Что касается Василия Шуйского и тушинского вора, то характеры их изображены совершенно верно истории…» Главное достоинство хроники критик видел в «эпическом изображении эпохи» и с похвалой отзывался о колоритности и «определенности» характеров Николая и Максима Редриковых. «Рядом с братьями Редриковыми на ту же ступень главного действующего лица поставлена дочь ростовского воеводы Сеитова, Людмила — новая попытка со стороны г. Островского нарисовать идеальную русскую женщину. Людмила — натура блестящая в полном смысле этого слова: своевольная, капризная, но умная, способная, страстная, великодушная…» («Голос», 1867, № 156, 8 июня).

В композиции «Тушина» критика отмечала соединение двух линий — исторической и вымышленной («Русское слово», 1895, № 27, 28 января).

На сцене хроника была одновременно поставлена в Москве и в Петербурге: 23 ноября 1867 г. В Малом театре (в бенефис В. И. Живокини) роли исполняли: П. М. Садовский — Сеитов, Г. Н. Федотова — Людмила, И. В. Самарин — Дементий Редриков, Н. В. Рыкалоиа — его жена, П. Г. Степанов — Шуйский, В. И. Живокини — Скуратов, и др. В Александринском театре (в бенефис Л. Л. Леонидова) в спектакле выступили: П. И. Григорьев 1-й — Сеитов, Е. В. Владимирова — Людмила, Л. Л. Леонидов — Дементий Редриков. П. К. Громова — его жена, П. В. Васильев — Шуйский, П. И. Зубров — Скуратов, и др. Н. Ф. Сазонов, по оценке самого драматурга, «в роли молодого Редрикова (Николая — Г. П. ) … обнаружил много нежности, много искреннего чувства» (т. XII, стр. 223). «Тушино» редко ставилось на сцене, так, в период с 1875 по 1917 г. шло всего пять раз.

Воспользовавшись фабулой и стихами «Тушина», композитор П. И. Бларамберг написал оперу в четырех действиях «Тушинцы». В московском Большом театре опера была поставлена 24 января 1895 г.

Критик Н. Д. Кашкин считал, что наибольший успех принесли опере исполнители мужских партий, среди которых «Максим Редриков имеет… первенствующую роль». «В „Тушине“ Островского Максим… выступает яснее и полнее, нежели в опере, рамки которой заставили исключить некоторые сцены. Но и в опере его неукротимый нрав, приводящий к гибели и его собственной и всех близких ему, выражается достаточно ясно…» («Русские ведомости», 1895, № 33, 2 февраля). Музыковед В. Яковлев отмечал, что в опере «было несколько народных сцен, которые представляли собой как бы слабые отзвуки сцен из Мусоргского, находившегося фактически долгое время под запретом». Но хотя в опере был «ряд удачных музыкально-сценических моментов», «весьма пестрый музыкальный стиль и недостатки технических приемов автора были отчасти причиной того, что опера не удержалась в репертуаре и не возобновлялась» (сб. «А. Н. Островский и русские композиторы», М.-Л. 1937, стр. 40).

В июле 1903 г. опера шла в Петербурге.

На всякого мудреца довольно простоты^*

Впервые пьеса была опубликована в журнале «Отечественные записки», 1868, № 11.

Замысел комедии «На всякого мудреца довольно простоты» сложился у Островского летом 1868 г., писалась пьеса с конца августа 1868 г. В начале сентября этого года драматург сообщал Бурдину из Москвы: «Я как приехал, так сел за дело, теперь у меня пишется большая комедия „На всякого мудреца довольно простоты“, но ты помолчи пока; в сентябре я ее кончу и приеду в Петербург, тогда ты ее заявишь» (т. XIV, стр. 166). Бурдин боялся, что пьеса опоздает к его бенефису, и всячески торопил Островского; драматург отвечал 30 сентября Бурдину: «Сюжет так серьезен, что торопиться никак нельзя, особенно важен последний акт, который надо отделать хорошенько» (т. XIV, стр. 168).

Пьеса была окончена 7 октября того же года.

Социально-политическая острота комедии вызвала резкое недовольство консервативной общественности. Стремясь опорочить комедию, снизить ее идейно-художественное значение, консервативные критики писали о нетипичности, о грубой утрированности образов комедии, о водевильности многих ее ситуаций и композиционной бессвязности (В. П. Буренин (Z) — «Санкт-Петербургские ведомости», 1869, № 11, 11 января; Д. В. Аверкиев — «Голос», 1868, № 304, 3 ноябри, и др.). Либеральная критика, не принимая сатирической направленности комедии, встретила ее также по преимуществу отрицательно (см., например, рецензию С. А. Венгерова (W), «Русский инвалид». 1868, № 301, 3 ноября).

Более благосклонно отозвалась о пьесе газета «Современная летопись». Ее рецензент (А. С.), не принимая резкой сатиры Островского, обвиняя драматурга в преувеличении и шаржировке, отмечал и достоинства пьесы, называл ее «капитальной», «исполненной современного интереса и несомненных литературных достоинств» («Современная летопись», 1868, № 39, 10 ноября). Фельетонист газеты «Новое время» (X) воспринял эту комедию как «длинный ряд картин, обрисовывающих яркими красками известную среду нашего общества». В пьесе «что ни личность, то тип, который ежедневно встречается и сталкивается с нами в жизни. Вся пьеса — это едкая сатира на отживающее в России поколение». Недостатком пьесы он считал «отсутствие целостного содержания» («Новое время», 1868, № 222, 12 ноября). Такого же мнения был театральный обозреватель газеты «Петербургский листок». Комедия Островского, по его словам, «с весьма яркой стороны обрисовывает наше отживающее, а в сущности, весьма живущее и даже, так сказать, наследственное поколение… Грустную картину рисует нам наш сатирик, но картину верную, не преувеличенную» («Петербургский листок», 1868, № 157, 3 ноября).

Революционно-демократическая и демократическая общественность оценила комедию как подлинно художественное произведение, исполненное жизненной правды.

Н. А. Некрасов в письме к драматургу от 19 октября 1868 г. отметил в пьесе «задатки истинного комизма» (Н. А. Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. XI, M. 1952, стр. 117). М. Е. Салтыков-Щедрин ввел Глумова в галерею действующих лиц своих произведений.

Демократические и наиболее левые либеральные критики отмечали жизненность, новизну, едкую сатиричность и типичность образов пьесы. Так, например, Е. И. Утин большим достоинством комедии считал то, что в ней показываются уже не купеческие, а дворянские круги и человек изображается не в его семейных взаимоотношениях, а в «сфере общественных отношений, в области, так сказать, политической жизни нации». В типах пьесы «со всею яркостью отражается картина современного общества». Но, признавая Глумова глубоко типическим лицом, критик считал «фальшиво взятым аккордом» проявление в нем честности и благородства, когда он в дневнике пишет «летопись людской пошлости» («Вестник Европы», 1860, № 1, стр. 326, 345, 346, 347).

А. С. Суворин (Незнакомец), бывший в эту пору прогрессивным журналистом «с симпатиями к Белинскому и Чернышевскому, с враждой к реакции» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 250), заявлял, что комедия «На всякого мудреца довольно простоты» оставляет «далеко позади себя толпу драматических изделий других российских авторов». В этой комедии, по его мнению, «есть сцены, очень хорошо написанные, диалоги блестящие, часто дышащие остроумием…действие идет довольно живо и естественно». Но Суворин считал, что Островский показал консерваторов якобы слишком оглупленными, как «сонм дураков», и допустил просчет, поставив в центре пьесы Глумова, по его мнению, не являющегося типическим лицом («Санкт-Петербургские ведомости», 1868, № 301, 3 ноября).

Рецензент газеты «Биржевые ведомости» (М. Ф.) указывал на «типичность и рельефность» действующих лиц пьесы, отображающих «пустозвонов либералов, закоренелых ретроградов, ханжей и тому подобный современный люд, с которым мы встречаемся чуть ли не на каждом шагу». Признавая некоторую («местами») утрировку характеров, рецензент оправдывал ее: «Г-н Островский, желая написать сатиру — взял квинтэссенцию человеческих пороков, оттого многие личности, как, например, ретроград Крутицкий, кажутся как бы утрированными» («Биржевые ведомости», 1868, № 294, 5 ноября).

Отмечая большие идейные и художественные достоинства комедии, эти критики (Утин, Суворин, М. Ф.) вместе с тем выражали недовольство композицией пьесы, упрекали драматурга в искусственности интриги, в злоупотреблении водевильными приемами, случайностями.

Позднее, отвечая на упреки такого рода в адрес комедии, А. Кугель замечал: «Сравнительно малая популярность этой, быть может наиболее глубокой по замыслу, комедии Островского не указывает ли на непонимание формы этой пьесы?» («Театр и искусство», 1899. № 37, 12 сентября). А Ю. Юрьев в 1910 г. писал, что комедия «На всякого мудреца довольно простоты» «дивная», «высокоталантливая вещь, содержащая целую галерею великолепнейших по жизненности фигур, написанная в форме блестящего диалога, буквально насыщенная юмором и остроумием». Он подчеркивал в ней «острую сатиру с весьма широким общественным захватом» («Рампа и жизнь», 1910, № 12, стр. 191).

16 октября 1868 г. комедия «На всякого мудреца довольно простоты» была разрешена драматической цензурой.

Первое представление ее состоялось 1 ноября 1868 г. на сцене Александринского театра (Петербург).

Удачным было исполнение роли Глумова дебютантом Н. В. Самойловым. Он естественно входил в тон любого своего собеседника, льстил ему и в то же время всегда сохранял чувство собственного превосходства и иронию, не замечаемые собеседником («Биржевые ведомости». 1868, № 294, 5 ноября. См. также «Новое время», 1868, № 222, 12 ноября).

Роль Городулина великолепно исполнял В. В. Самойлов. Самойлов «был до того хорош, — восхищался рецензент журнала „Вестник Европы“ (В. Т.), — когда он прикидывался Дон-Жуаном в разговоре с светскою женщиною и в либеральном разговоре с притворным либералом Глумовым, что можно было подумать, будто он копировал какое-нибудь действительное лицо. Простота, развязность, естественность, жизненность, приданная г. Самойловым изображаемому им типу, сделали то, что по нескольким словам г. Городулина мы узнали не только его настоящее, но и его прошедшее и будущее» («Вестник Европы», 1868, № 12, стр. 903).

Игра П. В. Васильева (Крутицкий) вызвала противоречивые отклики. Рецензент журнала «Вестник Европы» считал, что П. В. Васильев создал глубоко типический образ старого генерала отживающих времен; особенно же ему удалась сцена с Турусиной, в которой он из чиновника «всем и всеми недовольного», «негодующего на новые порядки» превращался в «сластолюбивого старика» (там же). Но Д. В. Аверкиев находил, что Васильеву не удалось представить в своей роли именно «важного барина» («Голос», 1868, № 304, 3 ноября).

Ю. Н. Линская, играя Глумову, создала «прекрасный тип умной старухи», заботящейся о карьере своего сына («Биржевые ведомости», 1868, № 294, 5 ноября). А. М. Читау великолепно показала светскую женщину. По отзыву рецензента газеты «Биржевые ведомости», Ф. А. Бурдин «был чрезвычайно прост и типичен» в роли Мамаева. Вполне удовлетворительно играли и другие участники спектакля: П. С. Степанов — Голутвин, П. К. Громова — Манежи, Е. Н. Жулева — Турусина, Малышева — Машенька, П. П. Пронский — Курчаев, П. А. Петровский — Григорий, Розенштрем — лакей Мамаева.

Театральная критика признала этот спектакль «превосходным», «довольно хорошо обставленным», «привлекающим массу публики», которая смотрит его «с истинным удовольствием» («Петербургский листок», 1868, № 157, 3 ноября; «Неделя», 1868, № 48; «Новое время», 1868, № 222, 12 ноября; «Сын отечества», 1868, № 260, 16 ноября). После спектакля Бурдин писал Островскому: «Скажу одно, артисты сделали свое дело ( вполне по совести ), пьеса очень понравилась, артистов и тебя вызывали бесчисленно, дебютант имел большой успех» («А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма», М. — Пг. 1923, стр. 85).

6 ноября 1868 г. премьера комедии состоялась в московском Малом театре, в бенефис К. Г. Вильде.

В центре спектакля был С. В. Шумский. Он играл Крутицкого «военным генералом и придавал ему совершенно иной характер, чем петербургский исполнитель этой роли». У П. В. Васильева Крутицкий «выходил глуповатым, наполовину выжившим из ума. У Шумского он был генералом „не у дел“, глубоко убежденным в своей житейской мудрости и опытности. Его страсть к поучениям и проектам была не чудачеством ничем не занятого старика, а результатом глубокого убеждения в своей правоте, желанием направить всех на истинный путь… Такой Крутицкий был самым интересным лицом в пьесе» (Д. А. Коропчевский, «С. В. Шумский». «Ежегодник императорских театров», сезон 1895–1896 г., кн. 3, стр. 42–43).

Другие роли исполняли: К. Г. Вильде — Глумов, X. И. Таланова — Глумова, П. М. Садовский — Мамаев, Н. А. Александров — Курчаев, В. А. Дмитревский — Голутвин, С. П. Акимова — Манефа, Е. Н. Васильева — Мамаева, И. В. Самарин — Городулин, Н. М. Медведева — Турусина, Г. Н. Федотова — Машенька, Д. В. Живокини — Григорий, А. А. Черневский — лакеи Мамаева.

«Пьеса моя прошла в Москве, — извещал Островский Бур-дина, — с успехом небывалым» (т. XIV, стр. 170). О том же сообщала и пресса: «Публика приняла новую пьесу чрезвычайно благосклонно, неоднократно вызывали как автора, так и исполнителей» («Современная летопись», 1868, № 39, 10 ноября). Г. Н. Федотова, вспоминая этот спектакль, писала: «На первом представлении произошел небывалый случай. После монолога и ухода Глумова Островский был вызван несколько раз во время действии, при действующих лицах на сцене. Такого случая я больше в жизни не помню» («Русское слово», 1911, № 125, 2 июня).

В 1876 г. в Малом театре в роли Глумова выступил А. П. Ленский, создавший блестящий образ, воспоминания о котором живут в театральных преданиях и поныне. «Я никогда, — вспоминает Е. Д. Турчанинова, — не видела такой полноты раскрытия образа, начиная с первого момента. Глумов у него был умный, злой, иронический; он знал, с кем имел дело, знал, как надо с кем разговаривать, и все время вел свою линию. Это было совершенно изумительно» («Творческие беседы мастеров театра. А. А. Яблочкина, В. Н. Рыжова, Е. Д. Турчанинова», М. — Л. 1938, стр. 57).

Некоторые критики упрекали Островского за сходство обличительных монологов Глумова с монологами Чацкого. Ленский, играя роль Глумова, оправдывал это сходство. Его Глумов в завершающей сцене возвращал себе право бичевать отринувшее его общество. «И когда Глумов — Ленский уходил со сцены (всегда под гром рукоплесканий), становилось понятно, почему ошеломленные его речами Мамаевы и Крутицкие тут же решают, что дерзкого Глумова надобно вернуть и „приласкать“. Глумов, выпущенный на свободу из золотой клетки, Глумов, обретший вновь право на прямую речь, примется опять за свои эпиграммы, и эти новые эпиграммы будут куда опаснее прежних для всех этих Крутицких и Городулиных, нравы и характеры которых Глумов теперь так хорошо изучил. Мамаевым и всем прочим необходимо для собственной безопасности вернуть Глумова и вновь „приручить“ его в полу-Молчалина» (С. Н. Дурылин, «80 лет на сцене». А. Н. Островский. «„На всякого мудреца довольно простоты“ на сцене Малого театра», М. 1948, стр. 17).

При возобновлении комедии в Малом театре в 1886 г. оригинальные сценические образы создали О. О. Садовская в роли Глумовой, Н. А. Никулина в роли Мамаевой и М. П. Садовский и роли Голутвина. О. О. Садовская играла Глумову бывшей барыней, принужденной по нужде льстить Мамаевой. В исполнении Н. А. Никулиной Мамаева была женщиной «с большим, неугасающим темпераментом»; Глумов явился для нее находкой (там же, стр. 23). М. П. Садовский показывал в Голутвине ничтожного, дрянного, по голодного и жалкого человека.

С 1875 по 1917 г. комедия «На всякого мудреца довольно простоты» прошла на сценах петербургских, московских и провинциальных театров 627 раз.

С огромным успехом она идет в советском театре, на столичной и периферийной сценах. Наиболее яркой постановкой пьесы «На всякого мудреца довольно простоты» в советском театре является постановка московского Малого театра 1935 г.

Лучшие дореволюционные спектакли были прекрасными образцами ансамбля, но в них «не было уловлено то салтыковское звучание, которое свойственно этой пьесе Островского и в котором заключен сценический пафос этой комедии» (С. Н. Дурылин, «Островский на сцене Московского Малого театра», М. 1938, стр. 73). Малый театр в 1935 г. создал острый сатирический спектакль, в котором артисты выступали с оригинальной трактовкой своих ролей. Очень интересно, по-новому M. M. Климов играл Городулина. «Его Городулин — это чуть постаревший, сильно отяжелевший Хлестаков… Думать ему „решительно некогда“: он — делец; он творит эпоху; он строит железные дороги (то есть режет купоны железнодорожных акций), он проводит „великие реформы 60-х годов“ (то есть под парами шампанского болтает всякий вздор в клубе), он… Да разве перечесть, что он делает?» (там же, стр. 75).

А. А. Яблочкина, игравшая Мамаеву, вспоминает: «Мамаеву играли многие крупные актрисы русского театра, играли по-разному, давали отличные друг от друга характеристики… Но вот интересно: при всем различии трактовок они не выходили за пределы анализа личных качеств Мамаевой. Интерес актрисы сосредотачивался на ее любовных отношениях с Глумовым… Я стремилась… раскрыть типическое в ее характере, показать во всех ее неблаговидных поступках отражение типичных качеств паразитического класса. Ни о каком обаянии Мамаевой уже не могло быть и речи» (А. А. Яблочкина, «Жизнь в театре», М. 1953, стр. 181–182).

В этом спектакле весьма рельефно были показаны также ханжа Турусина (Е. Д. Турчанинова), интриганка Глумова (В. Н. Рыжова) и грубая шарлатанка Манефа (В. О. Массалитинова). В. Н. Рыжова — Глумова «играла умную, вкрадчивую старуху», которая посредством лести богатым дядюшке и тетушке помогала своему сыну устроить карьеру. «Трудно, — вспоминает Н. А. Смирнова, — забыть ее ужимки и мимику, когда она рассказывала Мамаеву, какой сон видел ее сын, когда ему было пять лет… Варвара Николаевна как-то по-особенному поджимала губы и смотрела на Мамаева глазками, подернутыми слезой» (Н. А. Смирнова, «Воспоминания», М. 1947, стр. 312–314). В. О. Массалитинова являлась перед зрителями «страшной, грубой, толстой бабой с выпученными глазами, жадными руками, зычным голосом, наглой обманщицей, любящей поесть, выпить и пользующейся суеверием окружающих ее господ» (там же, стр. 314).

Горячее сердце^*

Печатается по тексту журнала «Отечественные записки», 1869, № 1, исправленному по рукописи, хранящейся в Театральной библиотеке имени А. В. Луначарского (в Ленинграде).

«Я теперь, — писал Островский Бурдину в октябре 1868 года, — занят большой пьесой „Горячее сердце“, которую кончу в ноябре».

Закончив пьесу, Островский послал ее в «Отечественные записки», где она и была впервые опубликована в № 1 журнала за 1869 год.

Острая сатирическая направленность комедии сильно затрудняла ее прохождение через цензуру, и Бурдин, чтобы добиться разрешения на постановку, вписал в афишу, что «действие происходит лет 30 назад».

«Дела твои, — извещал Бурдин драматурга 1 января 1869 года, — пока все справлены, вчера был доклад в цензуре твоей пьесы — и она прошла целиком, хотя я побаивался за городничего, которого вполне цензора боялись пропустить, основываясь на том, что нигде и не из чего не видно, что действие происходит 30 лет тому назад, поэтому я и вписал о сем в пьесу, да сверх того просил Лазаревского поддержать в Совете и сейчас получил известие, что все кончилось благополучно» (А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин, Неизданные письма, 1923, стр. 86).

Реакционные критики, встретив новую пьесу Островского ожесточенными нападками, усматривали в ней якобы карикатурное изображение действительности, пытались снизить значение этой самобытной пьесы путем установления различных литературных влияний, будто бы испытанных Островским.

4 января 1869 года комедия была допущена к представлению.

Первая постановка пьесы состоялась 15 января 1869 г. в Московском Малом театре, в бенефис П. М. Садовского.

Роли исполняли: П. М. Садовский — Курослепова, Акимова — Матрену Харитоновну, Федотова — Парашу, А. Ф. Федотов — Силана, В. Живокини — Градобоева, Дмитревский — Хлынова, Шуйский — Аристарха, Д. Живокини — Наркиса, Музиль — Гаврилу, Третьяков — Васю Шустрого, Константинов — Барина, Никифоров — Сидоренко.

В газетных рецензиях реакционной и либеральной прессы утверждалось, что исполнение было слабым и спектакль не имел успеха (см., напр., «Современную летопись», 1869, № 4). Островский через несколько лет, вспоминая об этом спектакле, указывал: «Газетные корреспонденты писали… будто „Горячее сердце“… в Москве не имело успеха, но это ложь явная: пьеса имела успех, и имела его crescendo, чем дальше, тем больше. Я за болезнью мог видеть только 12-е или 13-е представление (уже не помню), и вот как его принимала публика: отдельно вызывали после каждого акта и даже после некоторых сцен по нескольку раз: Садовского, Федотову, Музиля, Живокини, Дмитревского, Шуйского, Акимову, — кроме того, по окончании актов и всей пьесы по нескольку раз вызывали всех. Это ли называется неуспехом?» (А. Н. Островский, Записка об авторских правах драматических писателей, Сб. «О театре», 1947, стр. 50.)

Л. Н. Толстой, присутствовавший на этом спектакле, 17 января писал, что пьеса «играна прекрасно» («Письма Л. Н. Толстого к жене», 1915, стр. 73).

29 января 1869 года представление комедии «Горячее сердце» состоялось в Петербурге, в Александрийском театре, в бенефис Ю. Н. Линской.

Роли исполняли: Васильев 2-й — Курослепова, Линская — Матрену Харитоновну, Струйская — Парашу, Зубров — Силана, Самойлов — Градобоева, Бурдин — Хлынова, Зубов — Аристарха, Горбунов — Наркиса, Калугин — Гаврилу, Сазонов — Васю Шустрого, Степанов — Барина.

Этот спектакль оказался неудачным, в особенности же неудачной была его премьера. Воспользовавшись этим обстоятельством, реакционная пресса не преминула выступить с грубейшими выпадами против самого драматурга.

Неуспех петербургской постановки «Горячего сердца» Островский переживал очень тяжело. «Кто не испытывал падения, — писал он впоследствии, — для того переживать его — горе, трудно переносимое. Такое горе со мной случилось было в первый раз в жизни в 1869 году в Петербурге при первом представлении комедии „Горячее сердце“».

После неудачи постановки «Горячего сердца» на сцене Александрийского театра драматург с горечью писал: «…Теперь иные пьесы для их доброй славы лучше совсем не отдавать на петербургскую сцену. Я уже не от одного человека слышал, что „Горячее сердце“ много бы выиграло, если бы не шло на петербургском театре. Кроме того, что талантов для народных пьес мало и о приобретении их не заботятся, самая постановка (если автору не случится ставить самому) отличается такой небрежностью и неумелостью, что видевшие пьесу на одной столичной сцене, на другой с трудом узнают ее. А наша публика еще такова, что она недостатки исполнения всегда сваливает на автора. Мне горько, а надо признаться, что иногда столичное исполнение бывает ниже бедного провинциального исполнения. Чего же ждать мне? Понятно, что пьеса, изуродованная артистами и постановкой, много доходу принести не может, да еще впереди будет удовольствие: после 20 лет постоянных успехов дождаться позорного падения пьесы, глубоко задуманной и с любовью отделанной» (А. Н. Островский, Записка об авторских правах драматических писателей, Сб. «О театре», 1947, стр. 49).

Наиболее яркими исполнителями пьесы «Горячее сердце» до революции были: К. А. Варламов и К. Н. Рыбаков в роли Курослепова; О. О. Садовская — Матрена Харитоновыа; В. Н. Давыдов, М. П. Садовский и А. П. Нелидов в роли Хлынова; П. М. Медведев, Кондрат Яковлев, О. А. Правдин и Ф. А. Парамонов в роли Градобоева; В. Н. Давыдов и А. А. Федотов в роли Силана.

По данным Общества драматических писателей, «Горячее сердце» с 1874 по 1886 год в Москве и Петербурге не ставилось, а в провинции прошло 30 раз. С 1887 по 1917 год эта пьеса ставилась 196 раз.

В 1893 году Александрийский театр с большим успехом возобновил постановку «Горячего сердца».

«Я ушел из театра, — писал Ю. М. Юрьев, — положительно потрясенный. Что ни роль — то раскрытая книга человеческой жизни, и на этот раз исключительный, образцовый ансамбль. Санина, Варламов, Давыдов, Медведев, Шаповаленко — все вместе создавали большое полотно, внушительную картину „темного царства“, от которой положительно становилось страшно, жутко, так ярко они вкупе рисовали грубую силу самодурства, произвола и самоуправства. Нравы, обычаи и весь уклад жизни, как черная мрачная грозовая туча, надвигались на горячее сердце и душили всякую попытку пробиться через нее светлому лучу каждого живого существа, рвущегося из пут жестокой действительности. Спектакль имел выдающийся успех. И поныне театральные старожилы вспоминают о нем, как об образцовом, как об одном из лучших спектаклей Александрийского театра.

На премьере присутствовали и Чайковские.

В антракте, когда я стоял в проходе партера, Петр Ильич, проходя мимо меня, сказал мне: „Не правда ли, восхитительно? Как играют! А у Островского, что ни слово, то на вес золота!“» (Ю. Юрьев, Записки, 1948, стр. 278).

Комедия «Горячее сердце», как и многие другие пьесы Островского, зазвучала со всей силой лишь на сцене советского театра, где ее идейное содержание и обличительная направленность впервые были убедительно и ярко раскрыты.

После Великой Октябрьской социалистической революции эту пьесу ставили многие столичные и периферийные театры. Но самой яркой и значительной явилась постановка Московского Художественного театра, осуществленная в 1926 году и с неослабевающим успехом идущая и сейчас.

Глубоко задуманная и любовно отделанная Островским пьеса нашла в Художественном театре великолепных исполнителей. В первоначальном составе роли исполняли: И. М. Москвин — Хлынова, Л, М. Тарханов — Градобоева, В. Ф. Грибунин — Курослепова, Б. Г. Добронравов — Наркиса, Н. П. Хмелев — Силана, Ф. В. Шевченко — Матрену, К. Н. Еланская — Парашу, Е. Я. Станицын — Васю Шустрого, Н. А. Подгорный — Аристарха, Е. А. Орлов — Гаврилу.