Онлайн чтение книги Том 5. Проза
Комментарии

Список условных сокращений

Аф. I, II, III — Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу в трех томах, М., «Индрик», 1994 (репринт издания 1865–1869 гг.).

Бирж. вед. — газ. «Биржевые ведомости», СПб. — Пг., 1880–1917.

Буслаев I (1861) — Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Сочинения Ф. Буслаева. Том I. СПб., издание Д. Е. Кожанчикова, 1861.

Буслаев 1917 — Исторические очерки Ф. И. Буслаева по русскому орнаменту в рукописях, Пг., тип. Академии наук, 1917.

ВЛ — журн. «Вопросы литературы», М., с 1957 г.

Восп., 1, 2 — сб. «С. А. Есенин в воспоминаниях современников», тт. 1–2, М., «Художественная литература», 1986.

Воспоминания-95 — сб. «Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников», М., «Республика», 1995.

Гоголь I, II, III — «Полное собрание сочинений Н. В. Гоголя. С его биографией и примечаниями. В 3-х томах», М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1902, тт. I, II и III.

Есенин 5 (1962) — Сергей Есенин. Собрание сочинений. Том 5. Автобиографии, статьи, письма, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1962.

Есенин V (1979) — С. А. Есенин. Собрание сочинений. Том V. Проза. Статьи и заметки. Автобиографии, М., «Художественная литература», 1979.

Есенина А. А. — Есенина А. А. Родное и близкое. Изд. 2-е, доп., М., «Советская Россия», 1979.

Зн. тр. — газ. «Знамя труда», Пг., затем М., 1917–1918.

Кр. новь — журн. «Красная новь», М., 1921–1942.

ЛН — непериод, сб. «Литературное наследство», с 1931 г.

Материалы — сб. «С. А. Есенин: Материалы к биографии», М., «Историческое наследие», 1993 (на тит. л. ошибочно: 1992).

Маяковский 4 (1957) — Владимир Маяковский. Полное собрание сочинений. Том 4. 1922 — февраль 1923, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1957.

Отклики Кавказа. — газ. «Отклики Кавказа», Армавир, 1909–1917.

Панфилов, 1, 2 — Панфилов А. Д. Константиновский меридиан. В 2-х частях, М., «Энциклопедия Российских деревень», «Народная книга», 1992.

ПиР — журн. «Печать и революция», М., 1921–1930.

РКлБ — серийное издание «Русская классная библиотека, издаваемая под ред. А. Н. Чудинова: Пособие при изучении русской литературы», СПб., издание И. Глазунова, 1891–1918.

РКлБ, сер. II — серийное издание «Русская классная библиотека, издаваемая под ред. А. Н. Чудинова: Серия вторая. Классические произведения иностранных литератур в переводах русских писателей», СПб., издание И. Глазунова, 1896–1904.

Ск-1 — «Скифы», сборник 1-й, СПб., «Скифы», 1917.

Ск-2 — «Скифы», сборник 2-й, СПб., «Скифы», 1918 (фактически: декабрь 1917).

Собр. ст. — Сергей Есенин. Собрание стихотворений (Стихи и проза. Т. 4). М.—Л., Госиздат, 1927.

Списки ГМЗЕ — перечни книг из личной библиотеки С. А. Есенина, составленные его сестрами (ГМЗЕ).

Стасов 1872 — атлас «Русский народный орнамент. Выпуск первый. Шитье, ткани, кружева. Издание Общества поощрения художников с объяснительным текстом В. Стасова», СПб., типография товарищества «Общественная польза», 1872 (на обл.: 1871).

Хроника 1, 2 — Белоусов В. Сергей Есенин. Литературная хроника, ч. 1–2, М., «Советская Россия», 1969–1970.

Юсов — Юсов Н. Г. Прижизненные издания С. А. Есенина: Библиографический справочник. М., «Златоуст», 1994.

Юсов — Юсов Н. Г. Прижизненные издания С. А. Есенина: Библиографический справочник. М., «Златоуст», 1994.

IE — Gordon McVay. Isadora and Esenin, ‹Ann Arbor, Michigan,› «Ardis», ‹1980›.

ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации.

ГЛМ — Государственный литературный музей Российской Федерации. Отдел рукописных фондов (Москва).

ГМЗЕ — Государственный музей-заповедник С. А. Есенина (с. Константиново Рязанской обл.).

ИМЛИ — Институт мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук. Рукописный отдел (Москва).

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук. Рукописный отдел (Санкт-Петербург).

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

РГБ — Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва).

В пятом томе Полного собрания сочинений Есенина впервые представлено все ныне известное прозаическое наследие поэта, кроме его писем и автобиографий, которые отнесены соответственно в 6 и 7 тт. наст. изд. Том состоит из художественной, публицистической, литературно-критической прозы поэта 1914–1925 годов: повести «Яр», рассказов «У белой воды», «Бобыль и Дружок», очерка «Железный Миргород», теоретической работы «Ключи Марии», статей, рецензий, заметок, предисловий, ответов на вопросы анкет, а также сценария «Зовущие зори», написанного Есениным совместно с М. Герасимовым, С. Клычковым и Н. Павлович.

Не все эти произведения были опубликованы при жизни поэта: восемь статей и сценарий остались в рукописях. Некоторые из них не были закончены, другие частично утрачены или по каким-то иным причинам не появились в печати: «‹О Глебе Успенском›» ‹1915›, «‹О сборниках произведений пролетарских писателей›» ‹1918›, «Зовущие зори» ‹1918›, «Россияне» ‹1923›, «‹О писателях-„попутчиках“›» ‹1924›, «‹О смычке поэтов всех народностей…›» ‹1924›, «Предисловие» ‹1924›, «В. Я. Брюсов» ‹1924›, «Дама с лорнетом» ‹1925›.

Публикация прозы Есенина после смерти поэта имеет свою историю. Впервые два произведения прозы — «Яр» и «Бобыль и Дружок» — были напечатаны в дополнительном четвертом томе «Собрания стихотворений» — «Стихи и проза» (составитель и редактор И. В. Евдокимов), — увидевшем свет в 1927 году.

В 1940 году С. А. Толстая-Есенина готовила к изданию «Собрание произведений Сергея Есенина». Предполагалось, что проза будет представлена в нем повестью «Яр». Тогда же вдова поэта (совместно с Е. Н. Чеботаревской) составила комментарий к этому Собранию, которое, к сожалению, не было осуществлено.

В шестидесятые годы и позднее в подготовке к печати произведений Есенина, особенно его прозы, деятельное участие как составители, комментаторы, члены редколлегий Собраний сочинений принимали сестры поэта Екатерина Александровна и Александра Александровна Есенины. В 1958 году в издательстве «Московский рабочий» вышел том избранных произведений Есенина, подготовленный его сестрами совместно с Ю. Л. Прокушевым. Здесь впервые была собрана воедино вся известная художественная и публицистическая проза поэта. Причем два произведения — рассказ «У белой воды» и очерк «Железный Миргород» — до этого не входили ни в одно есенинское издание. Позднее А. А. Есенина подготовила для Собрания сочинений Есенина, выпущенного Государственным издательством художественной литературы в 1961–1962 гг., повесть «Яр». Ею был написан комментарий и составлен словарь местных рязанских слов и выражений, встречающихся в тексте. В этом Собрании помимо художественно-публицистической прозы было впервые представлено литературно-критическое и эпистолярное наследие Есенина.

Еще более полно проза поэта (прежде всего ранее не известные тексты его писем) вошла в состав второго пятитомного (М., 1966–1968) и шеститомного (М., 1977–1980) Собраний сочинений.

Все эти издания послужили основой при подготовке данного тома Полного собрания сочинений Есенина.

Том состоит из четырех разделов: «Художественная проза», «Статьи, заметки, ответы на вопросы анкет», «Коллективное» (сценарий) и «Другие редакции». Во втором разделе две части: «Завершенное» и «Отрывки. Неоконченное». Внутри разделов (и частей) произведения расположены в хронологическом порядке.

Составителями тома была проделана значительная по объему и важная по результатам поисковая и исследовательская работа в государственных архивах и частных собраниях Москвы, Санкт-Петербурга, на родине поэта — в Спас-Клепиках, Константинове, Рязани.

Кроме того, для выявления ранее неизвестных литературных и иных источников, получивших в прозе Есенина свое отражение, были изучены десятки книг по фольклористике, истории искусства, философии, религии, а также публикации современников поэта — писателей, критиков, ученых и др. Проанализированы различные периодические издания, выходившие при жизни поэта и после его смерти как в нашей стране, так и за рубежом.

Все это, вместе взятое, позволило в настоящем томе:

во-первых, максимально сохранить последнюю творческую волю автора, освободив при этом текст есенинской прозы от неточностей, ошибок и искажений, имевших место в прошлых изданиях, включая собрания сочинений (см. далее конкретный текстологический комментарий);

во-вторых, значительно расширить и обогатить фактическую основу историко-литературного и особенно реального комментария («Ярославны плачут», повесть «Яр», «Ключи Марии», «Железный Миргород», «Дама с лорнетом» и др.);

в-третьих, что особенно важно, расширить состав тома за счет произведений, не входивших в предыдущие собрания сочинений Есенина.

В данный том впервые введены: незаконченная статья «Россияне», отзыв «‹О резолюции ЦК РКП о художественной литературе›» ‹1925› и «‹Ответ редакции „Новой вечерней газеты“›» ‹1925›; отрывок из статьи «‹О смычке поэтов всех народностей…›» воспроизводился ранее лишь в комментариях Собр. соч. в 6 тт. (М., 1977–1980, т. 2, с. 225).

Тексты печатаются по автографам или прижизненным публикациям. Устранены существенные искажения в тексте первых публикаций таких произведений, как «Яр», «Железный Миргород», «Отчее слово», «Ключи Марии», «Быт и искусство», а также ошибки прежних прочтений некоторых мест в автографах («Ключи Марии», «‹О сборниках произведений пролетарских писателей›», «Зовущие зори» и др.). Кроме того, в текст «Ключей Марии» введены рисунки букв, выполненные Есениным в рукописи и не воспроизведенные в прижизненном издании по техническим причинам. В связи с тем, что при газетной публикации «Железного Миргорода» его текст был подвергнут значительному редактированию (подробнее см. ниже, с. 394–397), в разделе «Другие редакции» воспроизводится текст автографа. Тексты «Яра», «Железного Миргорода» и «Зовущих зорь» сопоставлены также с имеющимися архивными машинописными копиями.

Свод вариантов прозы Есенина впервые дается с исчерпывающей полнотой («Железный Миргород», «Ключи Марии», «Предисловие», «Анкета журнала „Книга о книгах“. К Пушкинскому юбилею», «В. Я. Брюсов», «‹О сборниках произведений пролетарских писателей›», «Россияне», «‹О писателях-, попутчиках“›», «Зовущие зори»). Уточнены даты написания отдельных статей и заметок («Ярославны плачут», «‹О сборниках произведений пролетарских писателей›», «Россияне», «Дама с лорнетом»).

По сравнению с предшествующими изданиями значительно расширены и углублены комментарии, в которых использованы новые разыскания.

Впервые наиболее полно выявлены источники есенинской прозы. Проанализирован жизненный, творческий, литературный, научный и фольклорный материал, который лег в основу художественно-прозаических, публицистических и литературно-критических произведений поэта («Яра», «Железного Миргорода», «Ключей Марии» и др.).

Впервые с такой полнотой дается реальный комментарий событий и фактов, упоминаемых Есениным, расшифровка многих скрытых цитат. Наиболее наглядно это видно на примере «Железного Миргорода» и «Ключей Марии». Особо следует отметить находку публикации статьи З. Н. Гиппиус «Общеизвестное» (газ. «Последние новости», Париж, 1925, 8 апреля, № 1520), послужившей непосредственным поводом к написанию Есениным памфлета «Дама с лорнетом». Все это позволило глубже раскрыть творческую историю прозаических произведений.

Широко использована в комментариях прижизненная критика, посвященная прозе Есенина, в том числе рецензии из газет и журналов русского зарубежья.

Не вся проза Есенина дошла до нас. Так, в письме В. С. Чернявскому (июнь 1915 г.) поэт писал: «Принимаюсь за рассказы. 2 уже готовы». В настоящее время известен только один рассказ, напечатанный в 1916 г., — «У белой воды». Есть сведения, что Есениным была написана пьеса «Крестьянский пир», известно о его работе над повестью «Когда я был мальчишкой» (журн. «Книга о книгах», М., 1924, № 5–6, июнь, с. 78). Более подробно об этом см. в т. 7 наст. изд.

Материалы данного тома показывают Есенина как художника обширных жизненных и литературных интересов, глубоких знаний быта, мифологии и фольклора (как русского, так и других народов мира), раскрывают новаторство и оригинальность Есенина-прозаика, органичность эстетических взглядов поэта, их национальные корни.

Тексты, варианты, другие редакции и комментарии подготовили: повесть «Яр», рассказы «У белой воды», «Бобыль и Дружок» — Е. А. Самоделова , очерк «Железный Миргород» — С. И. Субботин , «Ключи Марии» — А. Н. Захаров (кроме реального комментария, выполненного С. И. Субботиным ), литературно-критические статьи, заметки, ответы на вопросы анкет, сценарий «Зовущие зори» — С. П. Кошечкин и Н. Г. Юсов .

* * *

Редакционная коллегия издания, составители тома с признательностью отмечают большой вклад Т. П. Флор-Есениной (1933–1993) в работу по подготовке к печати текстов и комментированию художественной прозы поэта.

За помощь, связанную с подготовкой тома, выражается благодарность С. П. Есениной; Н. Б. Волковой и Е. Е. Гафнер (РГАЛИ); М. А. Айвазяну и Е. Ю. Литвин (ИМЛИ); А. Ф. Маркову; А. И. Михайлову (ИРЛИ); Т. К. Савченко (Институт русского языка им. А. С. Пушкина); Н. Д. Симакову (б-ка ред. газ. «Правда»); Н. М. Солобай (Федеральная архивная служба России); И. П. Хабарову (Науч. б-ка Федеральных архивов); Н. В. Шахаловой и А. А. Ширяевой (ГЛМ); В. А. Шошину (ИРЛИ).

Яр (с. 7). — Журн. «Северные записки», Пг., 1916, февраль-май, № 2, с. 7–38, № 3, с. 24–52, № 4–5, с. 50–78.

Печатается и датируется по журнальной публикации.

Автограф неизвестен.

Работу над повестью можно отнести к началу июня 1915 г., судя по переписке Есенина с Л. И. Каннегисером и В. С. Чернявским. Предположение основано на том, что «Яр» и рассказы создавались в одно время, фигурируют в письме Л. И. Каннегисера от 25 августа 1915 г. как «проза» и по его совету готовились Есениным для публикации в «Северных записках».

Есенин познакомился и сдружился с Л. И. Каннегисером в Петрограде в марте-апреле 1915 г., пригласил его погостить в с. Константиново в начале лета и о его пребывании в селе сообщил В. С. Чернявскому в письме от июня 1915 г. — после отъезда друга: «Приезжал тогда ко мне Каннегисер. Я с ним пешком ходил в Рязань, и в монастыре были, который далеко от Рязани. Ему у нас очень понравилось. ‹…› Принимаюсь за рассказы. Два уже готовы. Каннегисер говорит, что они многое открыли ему во мне. Кажется, понравились больше, чем надо». Л. И. Каннегисер гостил в с. Константиново примерно по 12 июня 1915 г., что следует из его письма Есенину от 21 июня 1915 г. из г. Брянска: «Дорогой Сережа, вот уже почти 10 дней, как мы расстались. ‹…› Через какую деревню или село я теперь бы ни проходил (я бываю за городом) — мне всегда вспоминается Константиново…» (Письма, 201). В письме к Есенину от 25 августа 1915 г. из Петрограда Л. И. Каннегисер интересовался: «А что твоя проза, которая мне очень понравилась? Я рассказывал о ней Софии Исаковне ‹Чацкиной — издательнице „Северных записок“› и очень ее заинтересовал» (Письма, 206). В окончании этого письма кратко запечатлен пожар в соседней деревне: «Помню, как мы взлезли с ними втроем ‹с Есениным и его другом Гришей› на колокольню, когда ночью горели Раменки, и какой оттуда был красивый вид» (Там же). Данный случай отражен в повести, но перенесен на вымышленный (?) поселок Чухлинку, хотя д. Раменки тоже упомянута в «Яре».

Немного ранее, в мае 1915 г., Есенин послал Константину Ляндау открытку с описанием народного обычая против свирепствовавшей тогда в с. Константиново сибирской язвы (Письма, 199), и это наблюдение также было использовано в «Яре». Указанные эпистолярные источники служат основанием для датировки произведения и показывают, что оно создавалось буквально по горячим следам событий. Как сообщает А. А. Есенина, «повесть была написана в селе Константинове летом 1915 г. Работал Есенин над ней, по свидетельству его сестры Е. А. Есениной, восемнадцать ночей (об этом он при ней говорил своему другу юности Тимоше Данилину)» (Есенин V (1979), с. 304). Одним из косвенных источников датировки повести — ранее 1916 г. — служит свидетельство М. В. Бабенчикова, вспоминавшего вскоре после смерти Есенина о чтении им неопубликованного еще черновика, который произвел глубочайшее впечатление на слушателя: «Как-то вечером Есенин читал черновые отрывки из своей повести „Яр“, напечатанной позднее в „Северных записках. “. Я помню ее всю, но особенно запомнился мне тогда же ее конец — уход Карева. Сейчас я снова перечел его» (ГЛМ).

Ценным документом для уяснения вопроса о датировке повести является письмо Л. И. Каннегисера от 11 сентября 1915 г., в котором он продолжил начатый с Есениным разговор о прозе: «Жду твоей прозы. София Исаковна просит тебе передать: 1) чтобы ты послал им в „Северные записки“ всю прозу, сколько у тебя есть и поскорее…» (Письма, 210). Еще раньше, 18 июля 1915 г., С. И. Чацкина в письме к Есенину сообщала: «Очень мы обрадовались Вашему письму и тому, что Вы нам рассказ пишете» (Письма, 203). Ни один из есенинских рассказов в «Северных записках» не был опубликован, и «Яр» оказался единственной прозаической вещью, помещенной в журнале.

Творческая история повести, неясная в самом начале из-за отсутствия автографа и эпистолярных сведений самого Есенина, в дальнейшем такова. Первоначально предполагалось опубликовать «Яр» в двух номерах журнала «Северные записки». Указанная в оглавлении февральского номера «Яр. Повесть. — Сергея Есенина» заканчивалась главою шестою, а на втором обороте обложки журнала в рубрике «Из содержания мартовского номера…» под пунктом пятым значилось «Яр. — Повесть С. Есенина (Окончание)»; под самим же текстом внизу справа стояло: «Сергей Есенин. Продолжение следует». Редакция уведомляла подписчиков, что выход в свет очередных номеров ежемесячника задерживается «по вине типографии» и «вследствие перенесения печатания журнала „Северные записки“ в новую типографию». Февральский номер «выходит с значительным опозданием», мартовский — «предполагается к выходу в середине апреля», а «следующий номер выйдет в конце мая», и он оказывается сдвоенным — «Апрель-май». Можно предположить, что задержка со своевременным изданием журнала позволила Есенину графически упорядочить оформление повести — ввести разделение текста на три части с главами внутри них. Первоначально существовало разделение повести только на главы — об этом свидетельствует отсутствие указания «Часть первая»; в дальнейшем подобные обозначения появились. Повесть печаталась в трех номерах журнала с одинаковыми обозначениями в оглавлении и в самом тексте: «Яр. Повесть. — Сергея Есенина», «Яр. Повесть. Часть II-ая. — Сергея Есенина», «Яр. Повесть. Часть третья. (Окончание). — Сергея Есенина». Корректуру апрельско-майского номера Есенин держать уже не мог, так как с 20 апреля был призван на военную службу, а 27 апреля уехал к линии фронта. В последнем номере журнала с повестью Есенина вместо обозначений типа «Глава первая» введена нумерация римскими цифрами с точкой и последовательно проводится разграничительная двухсантиметровая горизонтальная черта внутри глав, в то время как в № 2 и № 3 смысловое деление текста на обособленные фрагменты осуществлялось и с помощью пробелов, не всегда уловимых в конце страницы (напр., на развороте с. 20–21 в № 2; в № 4/5 пробел появляется лишь в самом конце повести, устанавливая равновесие графического оформления окончания «Яра» с его началом).

В 1924 г. с журнальной публикации была снята машинописная копия, предназначенная для Собрания сочинений Есенина, которое готовилось издательством «Круг» по инициативе издательского работника Давида Кирилловича Богомильского (1887–1968). Сохранившийся в ГЛМ, вероятно, второй экземпляр машинописи выполнен через фиолетовую копировальную бумагу на 76 листах форматом in folio на разных машинках: 1-я часть (лл. 35–73) — обычным шрифтом, 2-я часть (лл. 74-111) — более крупным; 3-я часть отсутствует. Каждая часть имеет свою сделанную на машинке внутреннюю нумерацию страниц; общая пагинация проставлена простым карандашом и относится ко всему сборнику произведений Есенина, включающему следующие тексты: «„Страна негодяев“, пьеса. — „Русь бесприютная“, стих. — „В дурную погоду“. — „Яр. Повесть С. А. Есенина“» (на этом сборник прерывается). На папке с материалами сборника имеется надпись рукой С. А. Есениной-Толстой: «Произведения С. А. Есенина, подготовленные к печати его сестрой Екатериной и другими домашними (Галей?) по просьбе Д. К. Богомильского, кот‹орый› хотел печатать сборник произведений Есенина в 1924 г. Сборник не был осуществлен и материал остался у Богомильского. Передал их мне в мае 1936 г. С. Есенина » (ГЛМ).

Машинопись содержит три слоя правки: 1) первичную, выполненную простым карандашом — предположительно Г. А. Бениславской; 2) по ней фиолетовыми чернилами аккуратно вносились изменения; 3) во второй части через фиолетовую копировальную бумагу нанесены корректурные знаки. Между журнальной публикацией и машинописной копией имеются разночтения: несовпадение абзацев; различное членение маленького фрагмента на части (продолжения); разное выделение смысловых отрывков внутри глав; иные знаки препинания, меняющие логико-смысловое звучание предложения; замена прописных букв строчными и наоборот; фонетическая вариативность окончаний слов — нормативно закрепленная или носящая диалектный характер (напр., «в молчаньи», «грить ему»); более точные лексические аналоги (напр., «болотные огни» — вместо «огоньки», «пеной брызгал» вместо «накипью», «произнес он, всхлипывая» вместо «с восхлипываньем»).

Эти и другие текстуальные различия не могут быть всецело отнесены лишь к опечаткам машинистки: они показывают сознательное вмешательство в повесть, указывающее на редактирующий характер. Предположительно такую редакторскую работу проводила Г. А. Бениславская, учитывающая особенности стиля Есенина (для проведения почерковедческой экспертизы не хватает надежных рукописных помет в тексте, ибо все карандашные и чернильные исправления сводятся к заменам отдельных букв и знаков препинания). Текст не обнаруживает следов сколько-нибудь серьезного усовершенствования содержательной стороны произведения и не может быть признан авторизованным и по каким-либо иным критериям. Задуманное издание сборника произведений было остановлено на начальном этапе подготовки текстов, и дело не дошло до чтения Есениным копии «Яра», снятой его близкими с журнальной публикации в «Северных записках», однако не исключена возможность хотя бы беглого ознакомления с ней автора.

В отношении издания своих произведений Есенин полностью полагался на добросовестность Г. А. Бениславской и 12 декабря 1924 г. писал ей из Батума: «Продавать мои книги можете не спрашивать меня. Надеюсь на Ваш вкус в составлении».

По свидетельству Д. К. Богомильского, связанные с предполагаемым изданием события развивались так: «Из моих дальнейших встреч с Есениным в течение летних месяцев 1924 года у меня особенно хорошо сохранились в памяти встречи и беседы в издательстве Артели писателей „Круг“. Я всячески стремился доказать Есенину неразумность и нецелесообразность изданий его стихов „тоненькими“ книжками в разных издательствах, рекомендуя ему отобрать все, что он считает достойным из своих стихов, примерно семь-восемь тысяч стихотворных строк, и передать их в издательство „Круг“, которое позаботится о лучшем оформлении объемистого тома Собрания его сочинений. Я говорил еще, что с этим планом согласен Воронский, как литературный и политический редактор издательства „Круг“. ‹…› Прямого ответа на предложение издательства „Круг“ Есенин тогда не дал. Однако уже после смерти поэта Николай Петрович Савкин (бывший редактор журнала „Гостиница для путешествующих в прекрасном“) показал адресованное мне письмо Есенина, в котором поэт с большой теплотой и благодарностью принимал сделанное ему издательством „Круг“ предложение» (Богомильский Д. К. Есенин и издательство артели писателей «Круг». — Воспоминания о Сергее Есенине. Сб. Под общ. ред. Ю. Л. Прокушева. М., 1965, с. 342–343). Сначала в изд-ве «Круг» вышел сборник «Стихи (1920-24)». Есенин вручил книгу Д. К. Богомильскому, вспоминавшему об этом событии: «В память наших бесед о „солидном“ издании его сочинений Есенин подарил мне свой сборник стихов издания „Круг“ со следующей надписью: “Другу, советчику и наставителю Феде Богомильскому с любовью С. Есенин “ (Федя — это мой псевдоним в царском подполье)» (Там же, с. 343).

В 1925 г. переговоры насчет включения «Яра» в готовящееся издание продолжались. Г. А. Бениславская в письме к Есенину от 9 февраля 1925 г. спрашивала его совета: «Сегодня я собрала материал для тома, все есть, за исключением стихов из прежних журналов, через два дня и они будут. Включать все, что найдем, или нет? „Яр“ включать тоже (у нас есть „Яр“)? Да, „Москву кабацкую“ и „Любовь хулигана“ можно поставить после „Песен забулдыги“ ‹разделы предполагаемого тома избранных произведений поэта›?» (Письма, 272).

Есенин вернулся к мысли об издании Собрания сочинений, обговоренного с Д. К. Богомильским, и сообщил об этом в письме к Г. А. Бениславской от 11 мая 1925 г.: «P. S. Чтоб не было глупостей, передайте собрание Богомильскому. Это мое решение. Я вижу, Вы ничего не сделаете, а Ионову на зуб я не хочу попадать. С Богомильским лучше. Пусть я буду получать не сразу, но Вы с ним договоритесь. Сдавайте немедленно. Ионов спятил насчет 2000 р. ‹…›. Все равно с ним каши не сваришь. Катитесь к Богомильскому». Есенин согласился на получение гонорара в рассрочку до начала реализации тиража книги, но после возвращения поэта с Кавказа в июне 1925 г. было предпринято более представительное трехтомное Собрание стихотворений в Госиздате. Однако отношения Есенина с издательством «Круг» развивались и далее. Д. К. Богомильский в качестве издательского работника обратился к Есенину 11 сентября 1925 г. с письмом: «Издательство „Круг“, извещая Вас о распродаже издания Ваших стихов 1920–1924 гг., просит подготовить материалы для нового издания, а также желательно получить для издательства Ваши последние произведения» (Письма, 290). Это Собрание сочинений не было осуществлено.

После смерти писателя редактор Госиздата И. В. Евдокимов включил «Яр» в дополнительный 4-й том Собр. ст., заботясь прежде всего о максимальной полноте издания. В комментарии к «Яру» он отметил, что «настоящий текст перепечатывается по „Северным запискам“. Отдельно повесть не издавалась» (Собр. ст., т. 4, с. 7). В предисловии И. В. Евдокимов указал, что не имел «возможности пользоваться оставшимся рукописным наследством поэта» и позволял себе приводить знаки препинания в соответствие с современными нормами, но сохраняя «все характерные особенности пунктуации, где они с очевидностью свидетельствовали о сознательном и намеренном желании автора» (Там же, с. 10). В дневниковой записи от 19 сентября 1926 г. И. В. Евдокимов отметил: «…начал читать корректуру повести „Яр“. Придется читать с максимальной внимательностью, так как хотя и верные корректора, но наделали ошибок даже в стихотворных текстах. Будем с Аней ‹А. В. Евдокимова-Перегудова, жена И. В. Евдокимова› мучиться над скучнейшими его страницами. Но дело моей любви надо закончить» (РГАЛИ, фонд И. В. Евдокимова). Сверка текстов из «Северных записок» и 4-го тома показывает, что в последнем были допущены грубые искажения: например, «резеда» в ходе редактирования и печатания превратилась в «череду», словосочетание «с покрытой головой» стало читаться как «с непокрытой головой» и т. д. Тем не менее это была первая (посмертная) книжная публикация «Яра» и именно к ней в 1940 г. обратилась С. А. Есенина-Толстая; в своем обращении к «Редакторам „Собрания произведений Сергея Есенина“ (от составителя)» она даже относит сочинение к большому эпическому жанру: «…в это издание надо было бы включить полностью или хотя бы в отрывках роман „Яр“» (ГЛМ). В ГЛМ хранится наборный экземпляр с пометами красным карандашом — это страницы издания 1927 г., хотя вместо задуманного разножанрового тома в 1946 г. в Гослитиздате вышло «Избранное» уже без «Яра».

Из письма от 10 сентября 1941 г. С. А. Есениной-Толстой к Н. В. Хлебниковой известно, что набор «Собрания произведений Сергея Есенина» 1940 г. под ее редакцией был прерван: «…огромным ударом было для меня то, что остановили мою книгу, вынули из типографии. Теперь придется ждать окончания войны» (Литературный архив: Материалы по истории русской литературы и общественной мысли. СПб., 1994, с. 63). История всех последующих за журнальной публикацией несостоявшихся и осуществленных изданий «Яра», подготавливаемых родными Есенина и его друзьями, показывает, что автограф повести не был известен ни одному редактору.

В настоящем издании сохраняются основные орфографические, пунктуационные и графические принципы оформления текста, имеющиеся в публикации «Яра» в «Северных записках». Устранены явные опечатки и искажения текста; унифицирована допускавшаяся во времена Есенина двойственность написания отдельных корней и суффиксов («возжи» — «вожжи», «каратайка» — «коротайка», «коморка» — «каморка», «старушонка» — «старушенка», по модели «н-нн»: «ссученую нитку» — с «чесанной паклей» и др.); уточнена пунктуация. Приведено в соответствие с современной грамматикой устаревшее написание отдельных слов и их форм, хотя и в ущерб этимологической ясности: в журнальной публикации было «дермо» и «бичевки» — от «деру, драть» и «бич» (с. 95); исчезла смыслоразличительная роль окончаний имен существительных среднего рода singularia tantum — напр., «об опахиван ьи сказали во всеуслышан ье » (с. 105).

Небольшие изменения коснулись и графического оформления текста. Неизбежно в ущерб «строфичности» повести сведены в единую реплику (со словами автора внутри прямой речи) два высказывания одного персонажа, так как было логически неясно, кому принадлежит вторая, самостоятельная часть диалоговой реплики — напр.: «— З-з-дорово, — заплетаясь пьяным языком, ответил Филипп. // — От-от-отвяжи поди воз-жу-у». С учетом современных норм графики введены различия: речь, произносимая человеком вслух и, как правило, в разговоре, оформляется с помощью тире как диалоговая реплика; внутренний голос, мысль, дума, высказанное про себя суждение заключаются в кавычки (в «Северных записках» почти во всех таких случаях употреблялось тире, а кавычки играли другую роль и встречались в иных синтаксических конструкциях). Нами же закавычены цитируемые фрагменты песен, молитв и иных вкраплений в авторский текст (в том числе и в речь персонажей).

Есенин не раз на протяжении своего творческого пути высказывал собственное мнение насчет «Яра». В беседе с Д. Н. Семёновским он не захотел говорить о «Яре» ни под каким предлогом: «Я напомнил Есенину о его юношеской повести „Яр“, печатавшейся в 1916 году в журнале „Северные записки“. Мне хотелось спросить Есенина, откуда он так хорошо знает жизнь леса и его обитателей? Но Есенин только рукой махнул и сказал, что считает повесть неудачной и решил за прозу больше не браться» (Восп., 1, 161). В 1920 г., по воспоминаниям И. В. Грузинова, писатель говорил: «“Я не буду литератором, я не хочу быть литератором. Я буду только поэтом“. ‹…› Он никогда не говорил о своей повести, скрывал свое авторство. По-видимому, повесть его не удовлетворяла: в прозе он чувствовал себя слабым, слабее, чем в стихах» (Восп., 1, 365). В мае-июне 1924 г. Есенин, собираясь уехать из Москвы, беседовал с И. В. Евдокимовым:

«— До осени, — говорил он, — буду писать прозу. Напишу повесть, листов десять. Хочется. Я ведь писал прозой.

— Это „Яр“-то?

— Да. И еще. Воронскому привезу ее осенью. Для „Красной нови“. И сюжет… и все у меня есть» (Восп., 2, 286).

В журнале «Книга о книгах» (№ 5–6 за 1924 г.) была анонсирована повесть Есенина «Когда я был мальчишкой». Предполагаемая повесть Есениным так и не была написана. И. В. Евдокимов вспоминал о дальнейшем возобновлении разговора о прозе в феврале 1925 г.: «При первой же встрече зимой я спросил:

— А как, Сергей Александрович, повесть?

Он заулыбался и, будто извиняясь, ответил:

— Ничего не вышло. Да и заболел я» (Восп., 2, 286).

Литературная критика почти не обратила внимания на повесть «Яр». Известны три прижизненных отклика на нее и одно упоминание об этом произведении.

В статье «Темы и парадоксы» критик А. А. Измаилов счел ошибочным принцип писательского этнографизма применительно к «Яру»: «А местный колорит, усиленно создаваемый совершенно непонятными словами, — ушук, летуга, коряжник, еланка, олахарь, корогод, вертье, шипульник, растагарить, тропыхать, кугакать, — говорит только о том, что рискованно писать повесть для широких кругов на местном наречии» (Бирж, вед., 1916, 20 апреля (3 мая), № 15509, утр. вып.). Я. В. Перович в статье «Журнальное обозрение („Северные записки“. Кн. 2-я)» также отмечал стремление Есенина насытить повесть диалектизмами: «К сожалению, Есенин решил во что бы то ни стало научить читателя подлинному народному языку; эта цель сделает его не всегда понятным. Наблюдается у Есенина любопытный прием: то пишет он целые страницы на литературном языке, то вдруг начнет сыпать чисто народными, краевыми…» (газ. «Отклики Кавказа», 1916, 27 апреля, № 93). Об избыточном применении Есениным диалектной лексики говорит критик Лорд Генри в статье «Воскресший быт»: «„Чапыга“, „лещуга“, „бурыга“, совы то „кугакаются“, то „шомонят“, — кому нужны эти слова, за которые читатель запинается, как за кочки на лугу? И неужели местный колорит можно создать только таким путем?» (журн. «Семейные вечера», М., 1917, январь, № 1, стб. 154–155). Упомянутый Я. В. Перович подсказал решение возникшей проблемы (предложенная идея была реализована сестрой поэта А. А. Есениной спустя 56 лет — см. ниже «Словарик» с. Константиново): «Нельзя требовать от писателя, чтобы он сокращал себя в средствах своей работы, но пусть, по крайней мере, хоть в подстрочных примечаниях объясняет, иначе читатель решительно не справится с этими особенностями есенинского языка» (газ. «Отклики Кавказа», 1916, 27 апреля, № 93).

Критика отметила как положительный фактор возрождение интереса «новонародничества» к среднерусской деревне, хотя в ней присутствуют многие отрицательные черты. А. А. Измайлов отметил, что публикацией «Яра» писатель выступил в защиту деревни против воззрения М. Горького насчет двух культур — восточной и западной: «Русский народ Есенин любит, в деревню верит, рисуя ее, не жалеет красок ни на бабьи сарафаны, ни на светлое деревенское солнце и кроткие зори. Но вдруг возьмет да и напишет такой рассказ, о том, как двое мужиков затевали убийство и грабеж, но сами попали в обделку» (Бирж. вед., 1916, 20 апреля (3 мая), № 15509, утр. вып.). Лорд Генри пытался отыскать причины пристального внимания писателей к деревенской тематике (ликвидация «надежд и чаяний 1905 года», столыпинская реформа) и проследить исторические этапы развития сельской прозы, начиная со «славянофильской волны», «Мужиков» А. П. Чехова, «Деревни» И. А. Бунина и завершая ее «Яром» Есенина (журн. «Семейные вечера», М., 1917, № 1, стб. 153–154). А. А. Измайлов, относя «Яр» к современному «этнографическому направлению» в литературе (термин Лорда Генри), именно на этом основании отказывал ему в читательском интересе: «Повесть Есенина не выдвинется в значительное явление. Куда же поэт Есенин интереснее Есенина рассказчика, пишущего какими-то необычайно однообразными двустрочиями, в монотонном и надоедливом ритме. Наконец, это просто старая школа народной повести, изводящей кропотливо выписанными мелочами, давно осужденная в Потехине или Златовратском» (Бирж. вед., 1919, 20 апреля (3 мая), № 15509, утр. вып.). Ему вторил Я. В. Перович: «В очередной книжке журнал дает место сразу сделавшемуся популярным, молодому беллетристу Сергею Есенину. Повесть „Яр“ не хуже, не лучше многих повестей из крестьянской жизни, которым предстоит недолгое существование. Читаешь ее без раздражения, но и без любопытства даже» (газ. «Отклики Кавказа», 1916, 27 апреля, № 93). Полагая, что «не ярок талант Есенина» и считая его произведения «довольно заурядными», критик тем не менее выделил повесть из всей русской прозы второго номера журнала: «Остальная оригинальная беллетристика неинтересна» (Там же). Критик Вл. Б-в в обзоре «Новые книги и журналы. Среди журналов», видя в «новом увлечении современных беллетристов» большими эпическими формами полезные моменты, первым назвал сочинение Есенина: «Просмотрите наши толстые журналы за последние полгода: перед вами встанет целый хоровод повестей и романов. Уже в последние месяцы: „Сев. записки“ дали повесть С. Есенина „Яр“…» (газ. «Сибирская жизнь», Томск, 1916, 27 августа, № 186). Правда, ни в этом, ни в последующем обзоре журнальных номеров с мая по август критик не остановился на подробном разборе «Яра», как это сделал в отношении повести И. Новикова «Калина в палисаднике», начало которой было опубликовано в апрельско-майской книжке «Северных записок» — одновременно с окончанием публикации есенинского произведения (газ. «Сибирская жизнь», Томск, 1916, 21 сентября, № 204).

Об интересе критики к «Яру» свидетельствует то обстоятельство, что А. А. Измайлов и Я. В. Перович откликнулись еще на незавершенную публикацию повести Есенина. Причем А. А. Измайлов видел достоинства произведения в следующем: 1) в своевременном выходе сочинения — «В тот момент обострения старого спора в „Северных записках“ довольно кстати появляется повесть С. Есенина „Яр“… потому что автор… сам истинный сын деревни»; 2) в мастерстве изложения проблем русского крестьянства и органичности творческой манеры знатока их жизни — «Таково истинное писательство, и иметь дело с его непоследовательностями и парадоксами куда же приятнее, чем с книжными выдумками рассудочников…» Критик находил глубокий символический смысл в самом обращении писателя к деревенской теме — как «в свидетельском показании Есенина» — и ставил автора на путь «библейского Валаама, вышедшего на проклятие и изрекшего благословение» (Бирж. вед., 1916, 20 апреля (3 мая), № 15509, утр. вып.).

Посмертная публикация «Яра» в т. 4 Собр. ст. отмечена в рецензии Иннокентия Оксенова «Новые книги. Четвертый том Есенина»: «В IV томе, кроме стихов, помещены опыты поэта в прозе, представляющие лишь узко-литературный интерес: повесть „Яр“, напечатанная в „Северных записках“ (1916), и рассказ „Бобыль и Дружок“ (1917). Стиль „Яра“ и его язык, богатый областными речениями, лежит в плане той орнаментальной прозы, с упором на местные диалектологические особенности, которую отчасти раньше, отчасти позже разрабатывали А. Чапыгин и Всеволод Иванов. В развитии творчества Есенина его проза никакой роли не сыграла» («Красная газета», Л., 1927, 13 мая, № 126, веч. вып.). В Латвии на публикацию «Яра» в Собр. ст., 4 откликнулся рецензией Н. И. Мишеев: «И чудесно отразился этот есенинский пафос в повести „Яр“. Невозможно передать ее содержание. Герои повести и подлинные русские мужики, и в то же время какие-то „перепевы“, „тени“, „отголоски“ многогранной души поэта. Запах земли, „хлебной избы“, „мужичьего пота“, „коровьего навоза“ странно смешался с самыми крайними, по своей одухотворенности, взлетами души, которая с недоступной высоты смотрит на землю и крестьянский люд, на этих Аксюток, что „хвастаются убивством, которого не совершали“, Лимпиад, в сердце которых поселился „Яр“ с его безумной жаждой любви, Анисимов, уходящих в монастырь от своего крепкого хозяйства… дедушек Ионов ‹sic!›, в гневе убивающих помещиков за крестьянскую правду и т. д., и т. д. На всех них, под видимым смирением, убожеством, трудолюбием, хозяйственностью, почитанием Миколы — на всех, без исключения „под семью замками“ лежит печать Яра. Опасно срывать ее… Не дай Бог выпустить его на свет!.. ‹…› „Ярится“ человек!..» (газ. «Слово», Рига, 1927, № 519; подпись: Н. Притисский).

Очень личное восприятие повести, без оглядки на профессиональную критику, обнаруживается в частной переписке современников Есенина и в посмертных воспоминаниях о нем. С. Д. Фомин в письме к Л. Н. Клейнборту от 9 июня 1916 г. размышлял о публикации «Яра»: «Вот в „Сев‹ерных› записках“ печатают роман С. Есенина „Яр“. Печатание этой вещи я ничем другим не объясняю, как одним желанием вызвать ожесточенную критику. Я нахожу, что это произведение в целом антихудожественное. Есть, конечно, удачные художественные маски и зарисовки, но в общем автор (которого можно определить его же словами) „скопырнулся и утоп“ в одних словах — провинционализмах и идиенизмах. Его стихи хотя и корявые, но куда цельней и лучше прозы» (сб. «Литературный архив…», с. 64, публикация В. В. Базанова). Д. Н. Семёновский в письме к М. Горькому в июле 1916 г. делился впечатлением от произведения: «В „Северных записках“ была повесть Есенина „Яр“; удивительно, как только ее напечатали! Черт знает что теперь творится в литературе…» (Письма, 310). В ответном письме от 2 августа 1916 г. М. Горький, отрицательно относившийся к деревенской тематике в литературе и к деревне вообще, соглашался с Д. Н. Семёновским: «Есенин написал плохую вещь, это верно» (Письма, 311).

Противоположной точки зрения придерживался М. В. Бабенчиков, который называл „Яр“ своим любимым произведением, постоянно цитировал его в первоначальном — неопубликованном — варианте воспоминаний о Есенине и находил общее в судьбах писателя и его героев: «“Жизнь неплохая штука, но нельзя калечить себя ради других. Жизнь надо делать, “ — сказал он ‹Есенин› раз мне в одну из тогдашних наших мимолетных встреч, почти буквально повторив то, что когда-то написал в „Яре“. ‹…› Карев выстроил школу. Есенин „школу“ — оставил. Александровский, Клычков, Орешин, покойный Н. Кузнецов, Шведов — кто знает, сколько поколений будет вторить есенинской поэзии? ‹…› Стремление примирить „Яр“ как мир природы с человеком было кровным и родовым у Есенина. В крови его, как и у Афоньки из „Яра“, светилась зеленоватым блеском лесная глушь и дремь, но все больше и больше он чувствовал, что в нем просыпалась „ласковая до боли любовь к людям“. ‹…› Есенин вышел из „Яра“, как бы Лимпиада, он знал „любую тропинку“ в лесу, все овраги наперечет пересказывая» (ГЛМ). В печатном варианте воспоминаний М. В. Бабенчикова уже нет подробного описания впечатлений от «Яра», кроме наблюдения о созвучии строк повести настроению Есенина в 1920-1921-е годы и сравнения конца писателя с гибелью Карева:

«В период всего дальнейшего времени вплоть до 1922 года наши встречи с Есениным были кратки, а разговоры носили случайный характер. Из всего сказанного им за этот срок я запомнил немногое. Самым ярким было почти точное повторение фраз из его же повести „Яр“. ‹…› Как страстный охотник и искатель приключений Карев, Есенин ушел, оказавшись погибшим для „Яра“ навсегда, и, как Карев, уйдя, нашел в новом свою смерть. Так ветры дорожные срывают одежду и, приподняв путника, с вихрем убивают его насмерть. Быстро развертывалась жизнь. В ушах поэта неумолчно звенела песнь его молодости: „Эх, да как на этой веревочке жизнь покончит молодец“. „Ой, и дорога, братец мой, камень, а не путь, “ — говорит Ваньчок из есенинского „Яра“.

За месяц до смерти я встретил его у ограды университета (там, где стоит „бронзовый“ Ломоносов)» (сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания». Под ред. И. В. Евдокимова, М.-Л., 1926, с. 43, 47).

Возможно, отказываясь от подробного анализа «Яра», М. В. Бабенчиков пошел на уступки И. В. Евдокимову — редактору сборника воспоминаний о Есенине и «Собрания стихотворений» поэта, который в написанном в том же 1926 г. «Предисловии» к четвертому дополнительному тому охарактеризовал повесть как «юношескую» и входящую в «ранние юношески слабые вещи» (Собр. ст., 4, с. 10, 8). В статье М. В. Бабенчикова «Есенин. Воспоминания» — машинописи с правкой редактора (ИМЛИ) — И. В. Евдокимов жирным синим карандашом вычеркнул фразы «В старом дремучем „Яре“ темь. Трудно уйти из „Яра“. Есенин вышел из „Яра“ как его Лимпиада („Яр“), он знал „любую тропинку в лесу, все овраги наперечет пересказывал…“», стоявшие перед предложением: «Как страстный охотник и искатель приключений Карев…». Год создания повести М. В. Бабенчиков считает лучшим периодом в жизни Есенина: «Я помню самые первые дни „городской жизни“ Есенина… мне отрадно вспоминать, что я видел его, быть может, в самые счастливые дни его поистине золотой юности. Хронологически это был 15-й год».

Заглавие повести, по мнению сестры писателя А. А. Есениной, произошло от местного топонима: «…в четырех километрах от Константинова, на опушке леса, на берегу Старицы (старого русла Оки), отделяющей луга от леса, стоял хутор, принадлежавший константиновскому помещику Кулакову. Этот хутор носил название Яр» (Есенин V (1979), с. 304). В полном виде исходный топоним был двусловным: «От хутора Белый Яр, который в житейском обиходе константиновские мужики и бабы прозывали чаще всего просто Яром, идет, как это можно представить, и название повести» (Прокушев Ю. Л. Даль памяти народной. Изд. 2-е, доп., М., 1979, с. 8). Белый Яр представляется и обозначением соснового бора за Окой (см.: Панфилов 1, 31; 2, 142; Есенина А. А., 15) — ср. название упомянутого в повести одного из константиновских лугов — Белоборка — и название рассказа Есенина «У белой воды» (1916). Как реально существующий топоним Яр попал в местную частушку:

В журнальном тексте внутри предложения лишь однажды слово «Яр» написано с большой буквы (№ 2, с. 19).

Происхождение заглавия повести от родного Есенину рязанского топонима подкрепляется наличием в произведении других географических названий. По сведениям сестры поэта А. А. Есениной, упомянутые в повести «деревня Чухлинка расположена в лесу, а село Раменки — в поле, в пяти километрах от Константинова. Деревня Кудашево тоже находится в поле, километрах в семи-девяти от Константинова» (Есенин V (1979), 305). М. В. Бабенчиков представляет несколько иной позицию повествователя относительно соблюдения подлинных топонимов в произведении: «Иногда Есенин даже в точности сохранял имена и названия — например, деревня Раменки (в четырех верстах от Константинова), иногда менял их — например, деревня Чухлинки (настоящее название Чешуево)…» (ГЛМ. — Пунктуация комментатора). Иное, существующее в обиходе, произношение названия деревни дает жительница с. Константиново Анна Ивановна Махова, 1910 г. рожд.: «Чешово — 5 километров от нас» (запись комментатора в 1993 г. — Е. С. ).

Исходя из есенинского описания яра как леса, бора, в заглавии повести можно заметить продолжение литературной традиции «лесных названий» — с опорой на прозаические произведения: «В лесах» П. И. Мельникова (Андрея Печерского), «Лес шумит» В. Г. Короленко, «Лесная глушь» А. И. Куприна, «Лесная топь» С. Н. Сергеева-Ценского, «Лес разгорался» Скитальца и др. (См.: Воронова О. Е. Проза Сергея Есенина: Жанры и стиль. — Дисс…. канд. филол. наук. М., 1985, с. 31, 105–106).

В повести встречаются и данное в соответствии со словарным значением слова понимание яра как «крутояра», «оврага», и близкие по смыслу словосочетания «яровая долина», «яровая лощина». В этимологических и диалектных словарях, например у В. И. Даля, обычно приводятся такие толкования слова «яр», как «крутояр или крутизна, круть, круча, крути́к (но не утес, не каменный); обрыв, стремнина, уступ стеною, отрубистый берег реки, озера, оврага, пропасти; подмытый и обрушенный берег»; затем В. И. Даль рассуждает о разном генезисе омонимичных корней: «Кажется, надо принять два корня яр , один славянский ( ярость, яркий ), другой татарский ( круть, обрыв )» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Изд. 3-е. Изд. Бодуэна-де-Куртене. СПб.; М., 1909. Т. 4. Репринт: М., 1994. стб. 1580–1581; ср.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Т. 4. М., 1987, с. 559; Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. Т. 2. М., 1994, с. 471). Слово «яр» неоднозначно: кроме географического определения характера местности, оно нередко расценивается как топоним или его составная часть и в этом своем качестве включается в словарные статьи — напр., Крутой яр, Красный яр и Красноярск (Черных П. Я., с. 471) — и вынесено в заглавие есенинской повести.

Название «Яр» могло быть вызвано и внимательным ознакомлением Есенина с подборкой однокоренных слов с их многозначной семантикой в главе VIII «Ярило» из трехтомного исследования А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» (М., 1865–1869), которое стало «настольной книгой» С. М. Городецкого. У этого поэта на квартире жил Есенин весной 1915 г. Трехтомник Афанасьева писатель мог прочитать и раньше, учась в Московском городском народном университете им. А. Л. Шанявского на историко-филологическом отделении: в стихах 1914 г. ярко проявляются подобные мифологически-метафорические образы. С помещенными в учебную хрестоматию фрагментами труда ученого Есенин мог познакомиться еще раньше — в Спас-Клепиковской второклассной учительской школе (наблюдение С. И. Субботина).

На поэтической натуре Есенина сказалось влияние личности и творчества С. М. Городецкого в период создания «Яра». По словам Городецкого, будущий автор повести восторгался книгой стихов «Ярь» (1906): «…он сказал мне при первом же свидании про мою „Ярь“: „Я не знал, что так можно писать“. Это „так“ могло относиться только к моему опыту беречь старословие, живущее в народе…» (Молдавский Д. М. Притяжение сказки. М., 1980, с. 21; Он же. И песня, и стих. М., 1985, с. 250–251). Л. А. Озеров на заседании текстологической комиссии Полного собрания сочинений Есенина в ИМЛИ от 9 января 1996 г. сообщил сказанные ему слова С. М. Городецкого о том, что Хлебников ходил с «Ярью» за пазухой, клал под подушку; Всеволод Вячеславович Иванов скандировал стихи, доходя до напевности; Городецкий гордился, что Есенин очень ценил «Ярь» за мифологическое начало. Между усовершенствованной редакцией «Яри» (в I-м томе «Собрания стихов», 1910) и «Яром» имеется некоторое сходство: 1) фонетическая и смысловая переклички названий; 2) введение Есениным поначалу отсутствовавшего композиционного разделения на три части (у Городецкого это отделы «Зачало», «Ярь» и «Темь», появившиеся по совету А. А. Блока) с дальнейшим не всегда соблюдаемым внутренним делением на смысловые фрагменты (у Городецкого это циклы и самостоятельные стихотворения); 3) ведущий образ «лесной русалки» Лимпиады, древяницы у Есенина и древеницы (в одноименном стихотворении и др. произведениях), водяницы у Городецкого. К периоду публикации «Яра» Есенин уже съехал с квартиры друга, отправившегося на Кавказский фронт в начале мая 1916 г., и встречи двух поэтов были очень редкими: «Весной и летом 1916 года я мало виделся с Клюевым и Есениным», — пишет С. М. Городецкий в воспоминаниях (Восп., 1, 181).

Повесть «Яр» — художественное произведение, основанное на авторском вымысле. Однако оно вызвало разноречивые суждения современников насчет соответствия событийной канвы «Яра» обстоятельствам жизни самого писателя. А. А. Есенина утверждает: «Разумеется, повесть «Яр» нельзя назвать документальной. Есенин использовал в ней только имена односельчан, названия сел и деревень, находящихся вблизи Константинова» (Есенин V (1979), 304). М. В. Бабенчиков полагал, что «проза Есенина — „Яр“ — автобиографична» и «общий характер и сущность всегда оставлялись им без изменения», хотя и допускал небольшие оговорки: автор «почти в точности передавал: то, что видел» и выведенные им типы — «почти подлинная передача живых, близких Есенину людей» (ГЛМ).

Сложным представляется вопрос о «жизненном материале», который лег в основу повести. По мнению А. А. Есениной, «дед Иен — сосед Есениных, был работником на барском дворе» (Есенин V (1979), 305). М. В. Бабенчиков рассуждал иначе: деда Иена «Есенин наделил чертами своего любимого деда. ‹…›Большинство мужского населения села Константиново, уходя в отхожие промыслы, ходило летом на барках в Петрограде. Барочником был, в одно время, и дед Есенина. Описывая деда Иена в том же „Яре“, Есенин приводит его рассказ…» (ГЛМ). Речь идет о Федоре Андреевиче Титове (1845–1927) — дедушке по материнской линии, в семье которого 12 детских лет жил и воспитывался Есенин. По воспоминаниям сестры Екатерины, дед «был недурен собою, имел хороший рост, серые задумчивые глаза, русый волос и сохранил до глубокой старости опрятность одежды» (ГЛМ). Из 25 барочников села пятеро (или четверо) были братьями Титовыми, а дедушка являлся самым зажиточным из них и владел четырьмя барками в Петербурге, поначалу удаляясь по весне в отхожий промысел наемным рабочим на плоты и барки. По данным В. Л. Львова-Рогачевского, возвращался Ф. А. Титов к храмовому празднику Казанской Божьей Матери 8 июля ст. ст. (см.: ГЛМ) — ср.: в «Яре» фигура деда Иена впервые появляется в 3 главе II части, повествующей о косьбе и упоминающей об июльской жаре. По другим сведениям, дед прибывал в село только поздней осенью. Каждое лето он зарабатывал не менее 1000 руб., привозил для дома медную утварь, а для церкви — медные подсвечники и лампады на цепочках и устраивал бражное «столованье» для односельчан, повторяя в промежутках между песнями любимую приговорку: «Ангельский ты мой голосок, медная ты моя посуда!» Ф. А. Титов знал духовные стихи, по субботам и воскресеньям пересказывал внуку Библию и Священную историю, а однажды воздвиг часовню из неокрашенного кирпича и с соломенной крышей, чтобы священник служил там молебен (см.: ГЛМ; Панфилов, 1, 112, 194, 203). Дед любил петь «песни старые, такие тягучие, заунывные» (см. автобиографию Есенина в т. 7 наст. изд.), был горазд на выдумку (вроде его ответа маленькому Есенину о том, что месяц повесил на небо Федосей Иванович, известный на базаре толстый сапожник) и научил мальчика кумулятивной песне-сказке «Нейдет коза с орехами…» (см.: ГЛМ. — ср.: Восп. 1, 33); ср.: дед Иен сказывает бытовую сказку о поповой собаке, якобы обучившейся «по-людски гуторить». Есенинская фраза о деде — «с его стороны устраивались вечные невенчанные свадьбы» (см. автобиографию Есенина в т. 7 наст. изд.) — не противоречит характеру деда Иена, весельчака и балагура, ради шутки приударяющего за односельчанкой Просиньей. Есенин неоднократно подчеркивал в автобиографиях и рассказе о своей жизни И. Н. Розанову (см.: Восп., 1, 442) то, что дед его «иногда сам подзадоривал на кулачную» и «заставлял драться, чтобы крепче был» (см. т. 7 наст. изд.) — неслучайно в повести именно дед Иен оказывается зачинщиком убийства помещика, первым бросает в него камень и затем принимает всю ответственность за содеянное на себя. Очевидно, многогранный образ деда Иена был создан и домыслен Есениным с учетом сразу двух прототипов — собственного деда и соседского работника на барском дворе.

Устанавливается прототип Ваньчка — это реальное уменьшительное имя-прозвище жившего в Матове по соседству с Ф. А. Титовым женатого, но бездетного крестьянина Ивана Яковлевича Ефремова. О нем известно следующее: «Хитрый и плутоватый Ваньчок перепродавал в округе кадушки, лопаты, грабли, ложки и прочие деревянные изделия, которые покупал в Спас-Клепиках. Был пристрастен к выпивке.

Оказавшись как-то раз в Москве, познакомился с веселыми девушками из меблированных комнат. Смеха ради насмешливые девицы у него, сонного и пьяного, отстригли бороду», — из-за чего Ваньчку пришлось в сумерках, задворками возвращаться домой и не покидать его, пока не отросла борода (см.: Панфилов, 1, 105). А. А. Есенина сообщает, что И. Я. Ефремов оказывал услуги будущему писателю: «Когда Есенин учился в Спас-Клепиковской церковно-учительской школе, ему нередко приходилось ездить из дома в Спас-Клепики на лошадях с Ваньчком» (Есенин V (1979), 305).

Сведения о других прототипах крайне скудны и взяты из единственного источника: «Олимпиада (Липка) — двоюродная сестра матери поэта. Брат Олимпиады когда-то работал сторожем в лесу. ‹…› Митька, по прозвищу „Митька-Сюсюка“, слыл в Константинове вором. Царек, Кондак — константиновские крестьяне и т. д.» (Там же). Понятие «вор» нуждается в уточнении, ибо во времена Есенина в устах местных жителей оно обладало дополнительным значением: «“В Константинове что ни вор, то вор, а как два двора, так два колдуна“, — говорили по соседству. „Вор“ разумели в старом, расширительном толковании слова — хитрец, пройдоха» (Панфилов, 1, 101).

Попытку определить прототип главного персонажа повести Константина Карева (само имя героя напоминает о названии родного Есенину села) предпринял А. Д. Панфилов, основываясь на характеристиках константиновских жителей, данных им односельчанами-сверстниками — в первую очередь, Николаем Ивановичем Титовым: «В чайной Макаровых-Кверденевых всегда можно было встретить кого-нибудь интересного, например, Мысея Софронова. ‹…› По моему понятию, Карев из „Яра“ написан Сергеем с двух человек: с отца, всепрощающего и кроткого, как голубь, да с Мысея. ‹…› Никто лучше Мысея не мог перед покосом поделить выти по делянкам. ‹…› Во время сева, на покосе, в страду Мысей работал за троих и обитал дома. Во все остальное время, даже зимой, жил отшельником на воле вольной, как медведь в берлоге обитал в землянке, в лесу, поблизости от Макарова угла. Питался рыбой. ‹…› На мельнице, что была на Яру, километрах в двух от своей землянки, снабжался хлебом в обмен на свою рыбу» (Панфилов, 1, 61).

Прозвище водолива Андрюхи Совы восстанавливается из упоминания односельчанкой Есенина Аграфеной Павловной Хрековой прозвища «Сова», данного отцу Сергея Мамонтова — одноклассника будущего писателя (см.: Панфилов, 2, 199).

Представляется вероятным, что имя и образ помещика — Борис Петрович — сложились у Есенина путем преобразования характеров отца и сына Кулаковых. О них известно, что в Белом Яре лесом и хутором владел Иван Петрович Кулаков до смерти в 1911 г.; его сын Борис Иванович к своей свадьбе в 1915 г. построил там двухэтажный деревянный дом, с 1916 г. в нем бывал Есенин как гость сестры хозяина — Лидии Ивановны Кашиной, а в 1920-е годы усадьба сгорела (см.: Есенина А. А., 8; Гаврилов И. Н. Обоснования к созданию Есенинского мемориального комплекса на территории Рязанской области. — «С. А. Есенин: Эволюция творчества. Мастерство». Рязань, 1979, ч. 2, с. 143; Панфилов, 2, 142).

Прототипом Натальи могла послужить бабушка Есенина по материнской линии Наталья Евтихиевна Титова (1847–1911), часто совершавшая паломничество к святым местам. Вот воспоминание односельчанки Евдокии Александровны Воробьевой об этом: «Странники шли из Новоселок, из Аксёнова, из Данилова, а у нас, у часовни и большого камня останавливались отдыхать… Иногда и бабушка Наталья Евтеевна с ними увяжется… Шли к Троице Сергию или к Николе Радовице…» (Панфилов, 1, 120). В автобиографиях Есенин, не упоминая имени Натальи Евтихиевны, постоянно сообщает о своих странствиях с бабушкой: «Бабка была религиозная, таскала меня по монастырям. Дома собирала всех увечных, которые поют по русским селам духовные стихи от „Лазаря“ до „Миколы“»; «Помню лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовицкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: „Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст“» (см. наст. изд., т. 7).

Основа эпизода о «сельском дурачке» близка к назиданию матери Т. Ф. Есениной сыну о возможном вреде чрезмерного чтения: «Вот так в Федякине дьячок очень читать любил, — начала мать, — вот как ты; хороший был дьячок, а все читал, читал и до того дочитался, что сошел с ума. Попалось ему в книжке „чупитошный-крупитошный“ (слово такое), так он что ни станет говорить, обязательно прибавит: „чупитошный-крупитошный“ — так и умер с этим. А от чего? — все книжки. Дьячок-то какой был!» (ГЛМ. — Знаки препинания уточнены комментатором; ср.: Восп. 1, 35 — сокращенно; обоснование гипотезы см. в статье Е. А. Самоделовой «К вопросу о творческой истории повести С. А. Есенина „Яр“» — в печати: Canadien-American Slavic Studies, 30, Nos. 1–2, (1997). Образ дьячка позднее встретится в стихотворении Есенина «Письмо деду» (1924) в строках:

Интересны и сопоставления описаний географических объектов повести с действительными уголками «малой родины» Есенина. О двух из них сообщает А. А. Есенина: «В полутора километрах от Яра, тоже на опушке леса, на берегу Оки находилась мельница, а в четырех-пяти километрах в глубине леса стояла сторожка, где жили лесные сторожа» (Есенин V (1979), 304; ср.: Прокушев Ю. Л. Даль памяти народной, с. 82, 83).

В отношении фольклора и диалектной лексики Есенин также следовал принципу достоверности, стремясь использовать устно-поэтическое богатство преимущественно с. Константиново и его окрестностей. Именно во время создания повести писатель, по записи на кинопленку воспоминаний его матери Т. Ф. Есениной, особенно увлекался красотой народной речи: «Позовет стариков, старух, начнет с ними разговаривать. Винцом их угостит. Ему было интересно их послушать. Интересовали его старинные слова, что они значат. Вот что такое „коник“? По-старинному, это кровать» (Есенин V (1979), 304).

О собирании фольклора свидетельствует письмо Есенина к Д. В. Философову в июле-августе 1915 г. из с. Константиново: «Тут у меня очень много записано сказок и песен. Но до Питера с ними пирогов не спекешь» (наст. изд., т. 6). В этот же период Есенин поделился замыслом издать константиновский фольклор с С. И. Чацкиной, которая в письме к поэту от 18 июля 1915 г. сделала приписку: «P. S. Надеюсь, что привезете нам песен и сказок. Я часто вспоминаю Ваше пенье» (Письма, 203). Далее С. И. Чацкина через Л. И. Каннегисера (он сообщает об этом в своем письме от 11 сентября 1915 г.) дает указания насчет точной фиксации фольклора: «сказки просит записывать „сырьем“ — как они говорятся» (Письма, 210). Идеей опубликовать фольклор проникся и издатель «Ежемесячного журнала» В. С. Миролюбов — в письме редакции к Есенину от 16 сентября 1915 г. говорится: «Вашим сообщением о сказках и песнях старинных Виктор Сергеевич заинтересовался и просит прислать их ему» (Письма, 210).

По свидетельству петроградского литератора М. П. Мурашева, в этот период Есенин развивал широкие планы по созданию крестьянского журнала, хотел вести отдел «Деревня», чтобы познакомить читателя с сельскими проблемами: «Я бы стал писать статьи, — сказал Есенин, — и такие статьи, что всем чертям было бы тошно!..» (Восп., 1, 189), — но идея не осуществилась. В 1915 г. и ранее Есенин пробовал себя в разных жанрах: эпистолярном (в официальном письме), стихотворении, «маленькой поэме», наброске-отзыве на книгу, критико-публицистической статье, рассказе и, наконец, повести. В художественной литературе начала XX века Есенин глубоко интересовался орнаментальной прозой — особенно А. Белого, у которого его очень привлекала диффузия стиха и прозы, своеобразная стихопроза. Поэтика «Яра» во многом продиктована стихотворной ритмикой. Кроме того, стилистика повести и нравственные искания ее героев предопределены юношескими идеалами в есенинских письмах 1913–1914 гг. к Г. А. Панфилову и М. П. Бальзамовой. В этих письмах применялась редкая лексика (типа «хлюст», «вихорь»), впервые цитировались народные песни (напр., «Ах ты, ноченька, // Ночка темная» — позже будет упомянута в «Яре»), вырабатывался оригинальный характер построения фраз — сравните: «Разбиты сладостные грезы, и все унес промчавшийся вихорь в своем кошмарном круговороте. Наконец и приходится сказать, что жизнь — это действительно „пустая и глупая шутка“» (из письма к Г. А. Панфилову в конце августа — начале сентября 1913 г. (наст. изд., т. 6) с цитатой из стихотворения М. Ю. Лермонтова «И скучно, и грустно, и некому руку подать…»).

По наблюдению современного литературоведа Ю. Б. Орлицкого, повесть Есенина уникальна по своей стилистике, определенной двойной установкой автора — одновременно на стих и прозу, и отражает стихотворный тип мышления. В «Яре» имеется около сорока метрических зачинов, «воспроизводящих» одну стихотворную строку; отмечается своеобразная строфичность, при которой почти каждая (и особенно диалогическая) строфа равна одному предложению. Продолжение градаций строфики заключается в дробности всего текста — в разделении его на главки, главы и части и в перебивке регулярности организации художественного целого диалогическими строфами и вставками-повествованиями. Так возникает «особый тип ритмической прозы, в основе которого лежит регулярная строфика в сочетании с версэйностью», созданной по модели библейского стиха с его прозаической строфой, отличающейся интонационной законченностью и обычно состоящей из одного предложения, сопоставимого по размеру с соседними (Орлицкий Ю. Б. Стиховое начало в прозе Есенина. — «Славянская филология. Творчество С. А. Есенина. Традиции и новаторство. Науч. тр. Латв. ун-та». Рига, 1990. Т. 550, с. 133–134, 141–142, 145).

Обилие в «Яре» разнообразных типов предложений с прямой речью создает полифонию — многоголосие, в котором щебетание птиц, лесные шорохи оказываются не менее значимыми, чем человеческие голоса. Мысли, раздумья человека, часто непонятно кому принадлежащие, усиливают самоценность каждого высказывания. Для текста характерна намеренная недоговоренность, недосказанность, незавершенность фразы, выраженная многоточием, стоящим как внутри предложения, так и на его оборванном конце, иногда вместе с более выразительным интонационным знаком — восклицательным или вопросительным: «То-то… камни… знаем мы вас, прохожалок. ‹…› Знаем мы вас, знаем!..».

Повесть «Яр» экранизирована в 1992 г. При экранизации допущены серьезные отступления от есенинского сюжета российско-американским кинопредприятием «Рерих»: сценарист Вс. Иванов, режиссер Р. Файзиев, актеры Л. Кулагин, Л. Дуров, Н. Ивчук, Б. Химичев и др. (см.: Гуртницкий Г. Есенин и не Есенин. — «Над Невой твоей…»: Юбилейн. сб. к 100-летию С. А. Есенина. СПб., 1996, с. 42–43).

С. 15. …на Покров сыграли свадьбу. — В с. Константиново, как и традиционно на Руси, большинство венчаний приходилось на Покров — 1 октября по ст. стилю (см.: Панфилов, 2, 220), хотя известны и др. сроки — зимний мясоед, Красная Горка.

С. 16. Зубок привез?  — Представление «зубка» как платы попу за венчание вызывает сомнение. В с. Константиново, как и повсюду, этот ритуал распространен как родильный: «Как скоро в деревне узнают, что такая-то родила… всякая баба спешит снести родильнице „на зубок“ пирог, чашку кислой капусты, блюдце соленых огурцов, горшочек кашки или чашечку крупиц… Поздравляют „с животом да с сыном“ или „с животом да с дочерью“» (Селиванов В. В. Год русского земледельца: Зарайский уезд Рязанской губернии. — «Письма из деревни: Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века». М., 1987, с. 96; см. также: Словарик).

С. 27. Ты знаешь про Аленушку и про братца-козленочка Иванушку ~ мамка рассказывала.  — Эту волшебную сказку Есенин также слушал в исполнении матери — Т. Ф. Есениной. О давнем детском восприятии сказки вспоминает сестра писателя: «Мать много рассказывала мне сказок, но сказки все были страшные и скучные. Скучными они мне показались потому, что в каждой сказке мать обязательно пела. Например, сказка об Аленушке, Аленушка так жалобно звала своего братца, что мне становилось невмочь, и я со слезами просила мать не петь этого места, а просто рассказывать» (ГЛМ; см. также: Восп., 1, 35).

По свидетельству уроженца с. Константиново В. М. Хрекова, 1893 г. рожд., сюжет сказки использовался в школе на воскресных чтениях в сопровождении «волшебного фонаря», т. е. с демонстрацией диапозитивов: «Во время показа „туманных картин“ выступал школьный хор. Были изображения на темы русских сказок — „Братец Иванушка и сестрица Аленушка“, „Серый волк“» (Панфилов, 2, 164).

С. 34. Ты разя не знаешь сказку про мальчика с пальчик? Когда его отвели в лес, он бросал белые камешки, а я бросаю калину…  — Сказка «Мальчик с пальчик» широко известна на Руси и в том числе на Рязанщине (см.: Восточнославянская сказка: Сравнительный указатель сюжетов / Сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. Л., Наука, 1979 — сюжет 700). Жители с. Константиново приспособили мотив волшебной сказки к реальной жизни, создав иллюзию достоверности: «Купил я много баранок, думал, будем чай пить с баранками, а как вышел из Чешуева, напали на меня волки. ‹…› Я волкам-то по баранке всю дорогу бросал, как раз до Константинова хватило…» — передавался по селу рассказ Алексея Гришина (Панфилов, 2, 136–137).

С. 42. Это, может быть, рухнула старая церковь. Аллилуйя, аллилуйя…  — Двукратный возглас «Аллилуйя» в отличие от троекратного принадлежит старообрядческой вере. В отличие от западной церкви, употребляющей этот возглас как древнейшее песнопение радости, восточная церковь использует его «как выражение печали, покаяния, во дни поста и особенно в седьмицу страстей» (Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1995, с. 375).

С. 49. «Была бы только ноченька сегодня потемней» — Завершающая каждую строфу строка-рефрен народной песни «Живет моя отрада…», широко распространенной по России; песня литературного происхождения; источником вариантов послужило стихотворение 1882 г. «Удалец» («Живет моя зазноба в высоком терему…») С. Ф. Рыскина (см.: Песни и романсы русских поэтов / Сост. В. Е. Гусев. М.; Л., 1965. № 601).

С. 53. «Подружки-голубушки ~ дружка поджидать» — грустная свадебная песня (возможно, плач невесты), исполняемая обычно при укладывании спать оставшихся на ночевку после девичника у невесты ее подруг. В с. Красные Починки Кадомского р-на Рязанской обл. в 1973 г. студентами Рязанского госпедуниверситета им. С. А. Есенина (тогда РГПИ) был записан близкий к есенинскому вариант «Сонюшка по сенюшкам похаживала…»:

(см. в: Самоделова Е. А. Творчество С. А. Есенина и крестьянская свадьба. — «О, Русь, взмахни крылами: Есенинский сб.». М., 1994. Вып. 1, с. 65).

С. 65. В писании сказано: грядущего ко мне не изжену вон…  — Цитата второй части фразы на церковнославянском языке из Евангелия от Иоанна (6: 37).

С. 73. К вечеру у парома заскрипели с шалашами телеги…  — Подготовка к сенокосу так велась в с. Константиново: «Первыми на сенокос отправляются мужики, переводятся лошади, запряженные в телеги. На телегах покосные домики — шалаши, сундуки с одеждой и продуктами, косы, грабли. Шалаши размером почти все одинаковы: должны поместиться на телеге, но вид их разный. Вот шалаш, плетенный из хвороста и крытый соломой, вот весь тесовый, а вот тесовый, крытый железом. Строят шалаши не на один год, в них приходится ежегодно прожить 2–3 недели, потому и старается каждый жилье свое сделать лучше» (Есенина А. А., 12; см. также: Восп., 1, 62). В архивной машинописи друга детства поэта — Н. А. Сардановского «Из моих воспоминаний о Сергее Есенине» (1926 г.) — указывается, что «во время покосов Сережа приходил в особый восторг от прелестей сельской природы. Красота луговых зорь, величавость и истома ночей в лугах, а в особенности кипучая работа и жизнерадостность крестьян, работавших на лугу всем селом и живших недели 2 на лугах в шалашах — все это привлекало его настолько, что он всегда жил в это время в шалашах с крестьянами, хотя самому ему не было нужды там работать» (ИМЛИ; Панфилов, 2, 138).

С. 74. …и ухабистые канавушки поползли по росному лугу.  — Канавушки — местная разновидность жанра частушки; название дано по главному слову — «канавушка», «канава» — в первой строке. Эти четырехстрочные песенки функционально близки трудовым припевкам (так, мужчины с. Константиново летом нанимались в артели на барках и, безусловно, знали «Дубинушку»), возникали по ходу ведения работ и только позже переносились на гулянки: «В низменной и болотистой Мещере для осушения земель канав приходилось копать более чем достаточно. По ходу работ сочинялись и тут же исполнялись „канавушки“» (Панфилов, 2, 42). Происхождение «канавушки» ведут от старинной необрядовой песни «Ах, канава, ты канава, // Ты канавушка моя!», очень распространенной в с. Константиново (в д. Мелекшино Старожиловского р-на в 1994 г. эти строки были записаны автором комментария и М. В. Скороходовым как самостоятельный текст); в с. Романовы Дарки Путятинского р-на известны хоровые припевки „канава“ (см.: Гилярова Н. Н. Музыкальный фольклор Рязанской области. — Рязанский этнограф. вестник, 1994, с. 104). Примеры «канавушек»:

* * *

(Панфилов, 2, 42; см. также 1, 249–250).

Название этой частушечной разновидности указано в рекламном объявлении о готовящемся, но так и не изданном сборнике Есенина «Рязанские прибаски, канавушки и страдания» (на книге С. М. Городецкого «А. С. Пушкину» — Пг.: Изд-во «Краса», 1915 — вышла из печати в апреле 1915 г.). Это же название обозначено на афише вечера 25 октября 1915 г. общества «Краса» в Тенишевском училище (Моховая, 33), где вместе с Н. А. Клюевым Есенин читал стихи и пел частушки: «Сергей Есенин. Русь. Маковые побаски… Рязанские и заонежские частушки, побаски, канавушки, веленки и страдания (под ливенку)» (Хроника, 1, 76–77).

С. 78. Имелася у одного попа собака ~ Вот тебе еще сто рублей».  — Сюжет новеллистической сказки «Поповскую (барскую) собаку учат говорить» зафиксирован в Тамбовской и Воронежской областях, на Урале и Украине (см.: Восточнославянская сказка. № 1750А).

С. 78. …скажу про него, гривана…  — Есенин использовал в лексическом строе антипоповской бытовой сказки известное ему с детства насмешливое отношение односельчан к священнику церкви Явления Казанской чудотворной иконы Божьей Матери в с. Константиново отцу Ивану (И. Я. Смирнову) по поводу его опозданий к церковным службам: «…собравшийся народ недвусмысленно выражал свое недовольство: „Э, черт, Гриван, чего черт дрыхнет… “» (Панфилов, 2, 118). Оценочная характеристика — «гриван» и синоним «дьявол долгогривый» — даны константиновцами священнику за типичную для священника прическу; ср. начало юношеского стихотворения Есенина «Белогривый поп Гаврила…» 1910–1911 гг. (т. 4 наст. изд.).

С. 82. За белой березой живет тарарай.  — Вариант загадки, приведенной В. И. Далем: «За белыми березами тарара живет (язык)» (Даль В. И. Толковый словарь… Т. 4, стб. 391). По свидетельству друга детства поэта — Н. А. Сардановского («Из моих воспоминаний о Сергее Есенине» — 1926) — в селе Константиново мальчики и юноши «уже в постелях выслушивали сказки или загадывали загадки. Особенно много загадок знал Сергей…» (ИМЛИ).

Догорай, моя лучина, догорю с тобой и я.  — Завершающие строки народного варианта песни «Лучина» литературного происхождения, распространенной по всей России, в том числе и в с. Константиново (см.: Панфилов, 1, 226). Источником вариантов послужило стихотворение 1840-х годов «То не ветер ветку клонит…» С. И. Стромилова (см.: Песни и романсы русских поэтов / Сост. В. Е. Гусев. М.; Л., 1965. № 418).

С. 84. На сколько душ косите-то ~ Белоборку наша выть купила.  — Есенин ориентируется на систему землепользования в родном селе: «Все пахотные земли в Константинове в соответствии с трехпольной системой севооборота были поделены на три полосы или клина. ‹…› Каждая полоса делилась на десять вытей и не в одном месте. ‹…› Выть в свою очередь была поделена на 58 ревизских душ. ‹…›Хозяйства имели в среднем 2–3 души, у некоторых их было 4–5. ‹…› Одной душе соответствовал определенный участок пашни и луга. По подсчетам стариков, он составлял примерно 1–1, 5 десятины пашни и десятину луга» (Панфилов, 1, 85–86). По воспоминаниям сестры Есенина, «участки отводились по жребию» и имели свои названия — Белоборка, Журавка, Долгое, Первая пожень (последний расположен ближе других к селу и потому с него начинается сенокос, затем вся выть перебирается на более дальний участок); «для уборки сена крестьяне объединяются по два-три двора. Лошадные принимают в пай безлошадных», потому что «ни у одного хозяина с одного участка не наберется сена столько, чтобы можно было сметать стог», «вся выть мечет стога в одном месте и сообща огораживает их жердями от скота, который после сенокоса будет пастись здесь» (Есенина А. А., 15; см. также: Восп., 1, 64 и Словарик). Годом раньше, в 1914 г., Есенин написал стихотворение «Черная, потом пропахшая выть!»

С. 85. Вдруг от реки пронзительно гаркнул захлебывающийся голос: „Помогите!“ ~… каб не палка-то, и живому не быть!  — В основе эпизода спасения тонувших на перевозке мужика и пытавшегося его выручить Филиппа запечатлены два происшествия, случившиеся лично с Есениным и известные по воспоминаниям его сестры Екатерины.

Первое — это спасение потерпевшего аварию во время грозовой бури парома, на котором по счастливой случайности не оказались Есенин с Л. И. Кашиной, совершавшие прогулку по местам действия будущей повести: «Однажды за завтраком он сказал матери: „Я еду сегодня на яр с барыней, вернусь поздно… “ После обеда поползли тучи, и к вечеру поднялась страшная гроза. Буря ломала деревья, в избе стало совсем темно. Дождь широкой струей хлестал по стеклам. Мать сделалась строгой. „Господи! — вырвалось у нее, — спаси его, батюшка Николай-угодник“. И как нарочно в этот момент послышалось в окнах: „Тонут! помогите, тонут!“ Мать бросилась из избы… ‹…› Оказалось, оборвался канат и паром бурей понесло к шлюзам, где он мог разбиться о щиты. Паром спасли, Сергея на нем не было» (ГЛМ. Знаки препинания уточнены комментатором).

Второе происшествие было при проводах призывников в армию, когда Есенин отравился вином, и его мать приводила в чувство и лечила старым народным средством: «…стала бить бутылкой по пятке, потом стала бить обе пятки и била до тех пор, пока изо рта Сергея не полилось что-то черное, но он все еще не шевелился. Железной ложкой ей удалось раскрыть стиснутые зубы, и она влила в рот молоко. Ни единого звука не сорвалось с ее уст, пока Сергей лежал без движения, и только когда у Сергея началась рвота, она перекрестилась и заплакала» (Там же). Такой способ возврата к жизни потерявшего сознание человека уже в начале XX века был малоизвестным — это явственно ощущается как по сообщению Е. А. Есениной, возведшей необычное лечение в особо запомнившееся событие, так и по недоумению «какой-то бабы» в повести, причислившей его к бессмысленному уродованию человека.

В описании внешнего вида утопленника лежат детские воспоминания Есенина, когда будущему писателю исполнилось примерно 10–11 лет. По свидетельству И. Г. Атюнина, «в церкви он ‹Есенин› был лишь тогда, когда там был покойник. Однажды принесли для погребения утопленника, труп был распухший и синий, на Сергея он произвел тяжелое впечатление, и после того Есенин говорил: „Нет, утопленники не хороши“» (ГЛМ).

С. 105–106. Вечером на сходе об опахиванье ~ все понемногу угомонились.  — Есенин точно и подробно (за исключением отсутствующих у него слов заговора и песни или молитвы) описывает обряд, который ему мог быть известен не только по воспоминаниям старожилов, но и по рассказам участниц обряда, совершаемого при жизни писателя. Из письма В. С. Чернявского, посланного Есенину из Аннополя-Волынского 26 мая 1915 г., следует, что в этом месяце в с. Константиново как раз свирепствовала страшная болезнь, с которой боролись старинным магическим способом: «Твою открытку, пропитанную сибирской язвой и описывающую неслыханные обычаи, Костя Ляндау слишком предусмотрительно сжег, не дав даже нам прочесть!» (Письма, 199). Конечно, как представитель мужского пола сам Есенин принимать участие в обряде не мог. Жительница с. Константиново Мария Николаевна Вавилова, 1908 г. рожд., смутно вспоминает об исчезающем на ее веку обряде: «Уж очень дохли коровы: то у того, то у того. Круг села опахивали: вели лошадь с сохой — опахивали. Хозяин вел лошадь. Народ стоял, глядели. ‹…› Я еще не совсем большая была. Днем опахивали» (запись комментатора в 1993 г.). Возможно, речь идет именно об опахивании 1915 г., о котором Есенин с большим интересом сообщил другу. Сведения М. Н. Вавиловой отрывочны и не совсем точны — в них допущена путаница с бытовым распахиванием узкой полоски земли при пожаре, чтобы огонь не перекинулся на соседние дворы и поля. Однако и такие искаженные сведения очень важны как подтверждение факта опахивания в с. Константиново, причем неоднократного. Большее понимание смысла производившегося обряда отражено в его восприятии человеком со стороны, занимающим позицию наблюдателя и наделенным в силу полученного образования аналитическим складом ума: Лидия Ивановна Власова-младшая поделилась собственными воспоминаниями, просеянными сквозь критическую оценку своего отца — местного интеллигента: «Однажды меня будит отец и говорит: „Пойдем, посмотрим, какая у нас в селе еще темнота есть“. И вот приходим мы с ним на старое кладбище, за церковь. Вижу — за рекой горят костры, а вокруг этих костров женщины в длинных белых рубахах, с распущенными волосами бегают, руками машут. ‹…› Болезнь, говорят, у коров объявилась, чума. Так вот женщины эти, как их далекие-предалекие предки, поступают. Решили, что злые духи в коров вошли, и вот теперь этих духов хотят устрашить и прогнать…» (Панфилов, 2, 212). Наибольшей достоверностью и чистотой фиксирования (без трактовок собирателя) отличаются записи обряда в соседнем с. Кузьминском, сделанные около 1896–1897 гг. и опубликованные в журнале «Этнографическое обозрение». Приведем в качестве примера запись 1897 г.: «Опахивание совершают вдовы и девицы… Волосы участниц распущены, одежда белая. В соху впрягают 4-х вдов; за ней несут икону и петуха; остальные лица следуют за ними, вооруженные метлами, ухватами, кочергами и др. За сохою след заметают метлами. Движение начинается в полночь. Огни в селе тушатся — иначе бьют стекла. ‹…› Встречных спрашивают: чей человек? — Божий! — пропускают; нет ответа — бьют и иногда до смерти. Стараются провести сохою сомкнутую черту вокруг села или скотных дворов, если скотина помещается изолированно в лугах, полагая, что нечистый дух уйдет за черту и перешагнуть за круг не посмеет» (Городцов В. А. Обычаи при погребении во время эпидемии. — «Этнографическое обозрение». 1897, № 34/35 (№ 3–4), с. 186).

Запись 1896 г. указывает расположение вдов относительно сохи — впрягаются «одна в оглобли, две по бокам и одна сзади», а также манеру пения и текст — «поют странным, раздирающим душу напевом молитву «Святый Боже» (Ушаков Д. Н. Материалы по народным верованиям великороссов. — «Этнографическое обозрение», 1896, № 29/30 (№ 2–3), с. 175–176).

По разным вариантам обряда опахивания становится понятно, что текст молитвы заменял собою специальную обрядовую песню языческого происхождения. Очевидно, именно ее Есенин в «Яре» именует «пением и заговором», подразделяя единое произведение редкой жанровой разновидности на две составные части — мелодию и словесный текст.

С. 117. …у нас положение водится… четверть водки поставь.  — В с. Константиново этот ритуал известен как рекрутский, а не как свадебный. В «Воспоминаниях» Е. А. Есениной, прочитанных на совместном заседании Гослитмузея и ИМЛИ им. Горького в 1945 г., сказано: «По нашему деревенскому обычаю все городские призывники должны были купить вина, называлось это — „положение“, и к Сергею явились за „положением“. Отказаться нельзя, где хочешь бери, а вино ставь, иначе покалечить могут» (ГЛМ).

С. 119. «Не шуми, мати зеленая дубравушка, дай подумать, погадать».  — Начало народной разбойничьей песни, широко распространенной на Руси. Есенин мог познакомиться с другими ее вариантами по произведениям А. С. Пушкина «Дубровский» и «Капитанская дочка» и по учебным хрестоматиям, например таким, как «Народная поэзия. Былины. Песни. Духовные стихи. С введением и объяснительным словарем» / Сост. А. А. Аксенов. Изд. 3-е. СПб.: Типолит. М. П. Фроловой, 1901 (Приходская б-ка, ред. В. И. Шемякина), с. 392–393.

С. 133–134. «Я умру на тюремной постели, похоронят меня кое-как…» и «А, судьба ль ты моя роковая, до чего ж ты меня довела…» — В повести представлены в обратном порядке строки из разных куплетов народной песни литературного происхождения, широко распространенной на Рязанщине и по всей России. Источником вариантов послужило стихотворение «Голова ль ты моя удалая…» И. К-ева, опубликованное в песеннике Н. И. Красовского «Бродяга» в 1907 г. (см.: Русское народное поэтическое творчество. Хрестоматия: Учеб. пособие для пед. ин-тов. Под ред. А. М. Новиковой. 3-е изд., испр. и доп. М., 1987, с. 364; Гилярова Н. Н. Музыкальный фольклор Рязанской области / Рязанский этнограф. вестник, 1994, с. 40, № 35). Цитированием первых двух комментируемых стихов Есенин закончил стихотворение «Туча кружево в роще связала…» (1915 г.).

С. 138. Голоса на дороге про темную ноченьку поют.  — Темная ноченька — очень распространенный образ народных необрядовых песен; в с. Константиново их известно несколько: «Эх, ты, ночка моя, // Ночка темная» — фольклорный вариант стихотворения Н. Г. Цыганова «Ах ты, ночка моя, ноченька…»; «Прощай, жизнь, прощай, радость моя…» — со словами «Темна ноченька — не спится» и др. (см. коммент. к с. 49; Панфилов, 2, 25; 1, 168–169; Песни и романсы… № 319). По «Докладу Правлению Всероссийского союза писателей о поездке в село Есенино для принятия шефства» В. Л. Львова-Рогачевского в 1926 г. известно воспоминание деда поэта Ф. А. Титова: «…и Серега у меня блаженствовал. Все, бывало, просил: „Сыграй мне песню „Ночка темная“ или „Прощай, жизнь, прощай, радость… “» (ИМЛИ).

С. 143–144. Склонившись на колени, закрылся руками и заголосил по-бабьему, ~ не теряла бы ты девичью честь.  — Редкостный обрядовый момент — исполнение плача мужчиной — продиктован в первую очередь болью утраты последнего родного человека, а также отсутствием женщин в суровом краю шумящего яра, сочувствующих воплениц — обычных в подобных печальных обстоятельствах соседок и прочих односельчанок, выражающих свое соболезнование таким способом и магически воздействующих на миры живых и мертвых. Содержание плача полностью выдержано в духе фольклорной поэтики — с традиционностью клише и импровизацией соответственно конкретным обстоятельствам и причинам гибели, с применением символики согласно социально-возрастному статусу оплакиваемой.

В жизни Есенина известен момент, когда он сам причитал по-бабьи: «…поздно ночью из Макаровой чайной, где гуляли рекрута, в открытые окна неслось чье-то причитание. Несмотря на поздний час, бабы прибежали послушать, кто кричит? Это Сергей причитал по-бабьи над своим другом детства, который призывался с ним вместе. Бабы плакали под окнами, и рекрута затихли в чайной под его причитание» (ГЛМ). Есенин был готов к причитыванию и раньше. В детстве он был свидетелем или мог знать об этом по рассказам о том, как его другую бабушку Аграфену Панкратьевну Есенину мужики просили покричать слова об истерзанной и заблудшей своей душе, чтобы поплакать над допущенными ошибками и просчетами: «Рассказывали, как пьяные мужики приходили к бабушке и платили ей деньги за то, чтобы она „покричала“ о них. „Эх, тетка Груня! Покричи обо мне, несчастном“» (ГЛМ). Так в начале XX века модернизировалась древняя традиция оплакивания, наполненная прежде обрядовым содержанием и потому присущая в первую очередь похоронам и поминкам и перенесенная оттуда далее на довенчальную часть свадьбы и проводы рекрутов. Сестра Е. А. Есенина уточняет термин: «Причитание по покойникам и вообще всякое причитание в нашем краю называется „кричать“, „крик“» (ГЛМ).

С. 144. Эх, да как на этой на веревочке // Жисть покончит молодец…  — народная песня литературного происхождения «Веревочка» («Чернобровый парень бравый / летом…») известна в с. Константиново и до сих пор бытует на Рязанщине (см.: Панфилов, 1, 272–273; записи автора комментария в с. Шостье Касимовского р-на в 1990 г., а также в д. Мелекшино Старожиловского р-на в 1994 г. совместно с М. В. Скороходовым — исполняется на мотив «Коробочки» Н. А. Некрасова).

Сестрой поэта А. А. Есениной был составлен для «Яра» словарик местных слов и выражений с. Константиново и окрестностей и впервые опубликован в Собрании сочинений в 5 т. Т. 4. М.: Гослитиздат, 1962, с. 304–310. В наст. издании он перепечатывается с дополнениями: под одним астериском (*) помещены новые слова с пояснениями относительно их значений, под двумя астерисками (**) для включенных ранее слов даны их расширительные и уточненные толкования.

* Аптешник — ромашка аптечная.

** Артус (правильно: артос — греч. ) — хлеб квасной, освященный в первый день Пасхи и хранящийся на аналое перед иконостасом в храме всю светлую седмицу, в пасхальную субботу раздробляется и раздается верующим как напоминание о воскресшем Спасителе.

Бластиться — казаться, мерещиться.

Болезновать — страдать, сочувствовать.

Бочаг — яма на дне реки, омут.

Брус — крайний ряд кирпичей у чела печи.

Брусница — деревянный футляр для точильного бруса. Во время работы привязывается ремнем за спину косца.

Брыкнуться — упасть.

Бурыга — ухаб, рытвина.

Бучень — птица выпь.

Варначить — делать кое-как, халтурить, болтать пустяки.

Веретье — большой брезент, на котором сушат на солнце зерно, им же в непогоду накрывают возы с мешками хлеба.

Воронок — медовая брага с хмелем.

Выбень — выбитое место.

Выть — часть села. Все село делилось на выти. В каждую выть входило 50–60 дворов. Все луговые и полевые земли делились на выти, а затем по душам.

Вяхирь — сетчатый кошель для сена.

Гайтан — шнурок, на котором носили нательный крест.

Гасница — коптилка, самодельная лампа без стекла.

Голица — кожаная рукавица без меха, не обшитая материей.

Гребать — брезговать.

Грядки — две продольные жерди, образующие края кузова повозки.

Гужем — вереницей, гуськом или толпой.

Давеча — не так давно; незадолго, но сегодня же.

* Дерюга — самый толстый, грубый холст из охлопьев.

* Девятичиновая (девятичная, девятичиновная) просфора — третья из пяти приносимых на проскомидию просфор, из которой, в подражание девяти ангельским чинам, вынимается девять частиц в честь святых: 1) Иоанна Крестителя, 2) пророков, 3) апостолов, 4) святителей, 5) мучеников, 6) преподобных, 7) бессребренников, 8) праведных Богоотец Иоакима и Анны, 9) того святителя, имени которого совершается литургия, — Иоанна Златоуста или Василия Великого.

Донце — дощечка со специальной рамкой, на которую садится пряха, вставляя в нее гребень или кудель.

Драчена — запеканка, приготовленная из молочной пшенной каши с яйцами, выпеченная на сковородке.

Дышло — часть оглобли, входящая в ось повозки.

Еланка (елань) — прогалина, луговая равнина.

Ерник — беспутный человек, гуляка.

Жарница — глиняная миска для запеканок.

Жерлика (жерлица) — рыболовная снасть для ловли щук.

* « Жулик » — ср. жулькать — издавать мокрый звук, чавкать, чмокать.

Забуркал — глухо, невнятно заворчал, забормотал.

* Завалинка — земляная насыпь вокруг избяных стен.

* Завьялый — занесенный снегом или чем-нибудь иным.

Загнетка — углубление на шестке русской печи.

Задвашить — задушить.

* Зазуленька (зозуля) — кукушка.

* Зарукавник — короткая широкая кофточка с рукавами, которую надевали во время жатвы.

„ Заря-зоряница… “ — заговор от бессонницы. Есенин слышал его от матери.

Засемать — засуетиться, зачастить ногами.

Засычка (наровить в засычку) — задираться, ввязываться в драку, скандал.

* Затирка — ср. затирать косу — заровнять треньем (напилком).

* Затонакать — бренчать; напевать про себя.

Захряслый — затверделый.

* Зацветающие губы — покрывающиеся сыпью.

Зубок — подарок новорожденному.

* Измусолить — извалять в грязи, испачкать (слюною).

Калпушка — детский чепчик.

Катник — накат от полозьев саней на дороге.

* Клубоватый — похожий на клубок, шаровидный.

Конурка — круглая прорубь во льду, из которой берут воду.

* Коняшка — жеребенок (обычно не моложе одного года, не кобылка), а также молодой конь, которого еще не запрягают.

Коротайка — женская одежда на вате, не доходящая до колен, со сборками, идущими от талии, без воротника.

* Корюзлый — сухой, вялый, дряблый, заскорузлый.

Косник — лента в косе.

Кочатыг — тупое, широкое, плоское шило для плетения лаптей и кошелей.

Куга — болотное круглостебельное, безлистное растение семейства осоковых, идущее на разного рода плетушки и оплет стульев (осока, рогоз, губчатый тростник, болотница болотная и др. — Elaeocharis palustris, Scirpus, Tupha, etc.)

Кудель — вычесанный и перевязанный пучок льна или шерсти, приготовленный для пряжи, и рогулька, к которой привязывается шерсть или лен.

Куколь — сорная трава или ее семя.

Кулага — заварное жидкое тесто из ржаной муки с солодом.

** Кулижка — часть улицы перед домом, часть какой-нибудь площади, большая лужайка в селе.

** Купырь — луговая трава с резким пряным запахом, с лапчатыми, идущими от корня листьями и центральным опушенным стволом-дудкой, мясистой и вкусной ранней весной, с белыми цветками, семейства зонтичных (дягиль, дудник, морковник, сныть и др. — Angelica silvestrum, Aegopodium podagraria, etc.).

** Лещуга — грубая луговая трава, растущая в низинах, применяется в качестве корма для скота (манник, касатик, аир и др. — Gluceria aquatica, Iris pseudacorum, Acorum calamus, etc.).

* Ливенка — однорядная гармоника, созданная в г. Ливны, первоначально имела 8 мелодических и 6 басовых клавишей, потом их количество увеличилось соответственно до 12 и 9.

Лоск — лог, лощина или низкое место в поле.

Лушник — ситный хлеб, испеченный с луком, пережаренным в масле.

Любовина — постная часть соленого свиного мяса.

Махотка — небольшой глиняный горшок для молока с высоким узким горлом.

* Михрютка — домосед, нелюдим; неловкий, неуклюжий человек.

Мера — корзина для измерения количества зерна. В мере 16–18 кг.

Метчик — человек, мечущий стог.

Мотальник — приспособление в прялке для сматывания пряжи.

Мотня — мешок посередине невода.

** Мускорно — трудно, кропотливо, однообразно, надоедливо.

Мухортая — захудалая.

Навильник — захваченная вилами охапка сена, которую подают на стог или воз.

Наянно — навязчиво.

Нехолявый — неопрятный, неряшливый.

Ободнять — рассветать.

Оборки (оборы) — веревочные завязки у лаптей.

Оброть — недоуздок, конская узда без удил, с одним поводом для привязи.

* Оглоед — нахал, наглец, живущий за чужой счет, дармоед, мироед.

Окадычиться — умереть.

Околица — городьба вокруг селения.

Окорёнок — деревянная кадочка с ручками.

Олахарь — обалдуй, непутевый.

Орясник — жердинник (кустарник, пригодный для заготовки жердей).

Отава — трава, растущая после первого укоса.

Падина — настил из хвороста под стог сена.

* Пегасый — пегий, с пятнами.

Пестун — годовалый или двухгодовалый медвежонок, остающийся при матери.

Поветь — соломенная крыша, крытое нежилое место.

* Подожок — палочка для ходьбы, трость подручная.

Пожня — сенокос, луг.

* Полукрупка — мелкая махорка.

Помело — мочальная метла, которой заметают золу с пода печи перед выпечкой хлеба.

Попки — связанные пучки ржаной соломы, кладущиеся на верх соломенной крыши.

Посевка — деревянная лопаточка с длинной ручкой для размешивания теста.

Поставня — круглая корзиночка, плетенная из соломы, перевитой мелким лозняком. В ней держат муку и в нее кладут, как в форму, хлебное тесто для подхода.

Постельник — хворостяная плетеная подстилка по дну саней, телеги.

Посупить глаза — нахмуриться, опустить глаза.

* Потращать — стращать, пугать.

Почомкаться — чокнуться.

Поязать — обещать.

* Прощалыга — пройдоха, проныра, выжега, продувной плут.

* Промежки — простор, расстояние, промежутки между предметами.

Путо — веревка или цепь, которой связывают передние ноги лошади, чтобы не ушла далеко.

Путро — месиво с мучными высевками для скота.

** Пьяника — лесная ягода (голубика — Vaccinium uliginosum).

Пятерик — бревно, из которого можно напилить пять поленьев.

Разёпа — разиня.

* Родимец — падучая младенцев, воспаление мозга с корчами; пострел, паралич.

Саламата — кушанье, приготовленное из поджаренной муки с маслом.

Свивальник — длинная, узкая полоса из материи, которой обвивают младенца поверх пеленок.

* Свитка — верхняя широкая долгая одежда с клиньями по талии. Упомянута в стихотворении Есенина «Белая свитка и алый кушак…», 1915 г.

Сиверга (сиверка) — холодная мокрая погода при северном ветре.

* Сиволапый — неуклюжий, грубый мужчина.

Скрябка — железная лопата.

Скуфья — головной убор церковнослужителей.

** Суровика — лесная ягода; смола хвойного дерева.

Сушило — настил из жердей под крышей двора, где хранится корм для скота, сеновал.

Тудылича — в том месте, в той стороне; или — не теперь, не сейчас.

Тужильная косынка — белая косынка, которой женщины покрывают головы в особо горестные дни — дни похорон и поминания близких людей.

Тяж — ремень или веревка, идущая от переднего конца оглобли к передней оси.

** Ушук — шорох.

Хамлет — хам.

Хрестец (крестец) — убранный хлеб подсчитывается копнами и крестцами. В копне пятьдесят два снопа, в крестце — тринадцать. В полях хлеб укладывается по двенадцать снопов крест-накрест и накрывается сверху тринадцатым. Отсюда и название крестец.

Хруп — жесткий, крупный помол муки.

* Хруптеть — ср. хрупаться и хрупнуть, хрептеть — издавать хруст, хрустеть, хрястнуть, треснуть.

Хрындучить — ерепениться, куражиться.

Цыбицы — чибисы.

** Чапыга (чапыжник) — частый кустарник, непроходимая чаща; куст Caragana frutikosa.

Чередом — по порядку или добром.

Чимерика (чемерица) — луговая трава с толстым стеблем и широкими листьями.

Чичер — резкий холодный ветер.

Чухонец — петербургское название пригородных финнов.

Шалыган — шалун, бездельник.

Шкворень — болт, на котором ходит передок телеги.

Шомонить — лезть, заглядывать, шуметь, наговаривать.

** Шушпан — летняя женская верхняя одежда.

Щипульник — шиповник.

Ярка — молодая неягнившаяся овца.

У белой воды (с. 146). — Бирж. вед., 1916, № 15753, 21 августа (3 сентября), с. 2.

Печатается и датируется по газетной публикации.

Автограф неизвестен.

Работу над рассказом можно отнести предположительно к июню 1915 г., судя по письму Есенина к В. С. Чернявскому из с. Константиново от июня 1915 г. и по письмам Л. И. Каннегисера к Есенину от 21 июня из г. Брянска и от 15 августа и 11 сентября 1915 г. из Петрограда (см. комментарий к «Яру», с. 337–339.).

Рассказ остался не замеченным критикой.

В заглавии рассказа усматривается топоним, родственный обозначениям хутора и леса Белый Яр и луга Белоборка в окрестностях с. Константиново. Возможно, в связи с этим во всех книжных публикациях рассказа слово «белый» печаталось с прописной буквы как в заглавии, так и в самом тексте. В настоящем издании (как и в предыдущих, посмертных собраниях сочинений) восстановлены допущенные по вине наборщика пропуски во втором абзаце: «…смотрела то в ту ‹сторону, где,›чернея, торчали камни на выветренном ме‹сте, то› на молочное небо».

Название произведения ассоциируется с Беловодьем — легендарно-утопической страной свободы из русских народных преданий XVII–XIX вв.; по мнению старообрядцев, размещалась где-то на Востоке — в Японии, Индии — и имела реальным прообразом Бухтарминский край на Алтае; с 1870-х по 1920-е годы существовала Беловодская иерархия, нашедшая сторонников среди поповцев Сибири и Прикамья. Есенин интересовался старообрядчеством и мог узнать о Беловодье из книжных и устных источников. Н. А. Клюев, с которым Есенин лично познакомился несколькими месяцами позже создания рассказа, но задолго до его публикации, упомянет о Беловодье в Письме к В. С. Миролюбову в начале марта 1918 г.: «Тоска моя об Опоньском Царстве, что на Белых Водах, о древе, под которым ждет меня мой Царь и брат. Благодарение Вам за добрые слова обо мне перед Сережой…» (Письма, 317).

Белый цвет — символ духовной чистоты, высокой нравственности и непогрешимости в христианстве и цвет траура в крестьянской среде. По народному мировоззрению, за водным пространством находится иной мир, царство смерти. Белый как положительно-оценочный эпитет в применении к родине встречается в письме Н. А. Клюева к Есенину от 6 сентября 1915 г.: «Я пробуду в Петрограде до 20 сентября — хорошо бы устроить с тобой где-либо совместное чтение — моих военных песен и твоей Белой прекрасной Руси» (т. е. поэмы «Русь». — Письма, 209).

Проблема нравственной чистоты и греховности чувства волновала Есенина в юности. В письме к М. П. Бальзамовой 1912–1913 гг. из Москвы Есенин рассуждал: «Все люди живут ради чувственных наслаждений. Но есть среди них в светлом облике непорочные, чистые, как бледные огни догорающего заката. ‹…› „Наслаждения, наслаждения!“ — кричит ‹…› бесстыдный, зараженный одуряющим запахом тела, в бессмысленном и слепом заблуждении, дух. ‹…› Женщина, влюбившись в мужчину, в припадках страсти может отдаваться другому, а потом — раскаиваться». По мнению современного литературоведа О. Е. Вороновой, наряду с фольклорной традицией в рассказе обнаруживается влияние житийной книжности: психологическая коллизия «искушение — падение — раскаяние» неслучайно связана в тексте с именами раскаявшихся грешниц св. Марии-Магдалины и Марии Египетской. Идейно-художественная направленность (борьба духа и плоти, раскрытие внутреннего мира простой женщины) и «пейзажное» заглавие роднят есенинское произведение с рассказом И. А. Бунина «При дороге», 1913 г. (см.: С. А. Есенин: Проблемы творчества, связи. Межвуз. сб. науч. трудов, Рязань, 1995, с. 31, 33 — ст. «Рассказ С. А. Есенина „У Белой воды“ в контексте фольклорных и литературных традиций»).

Бобыль и Дружок (с. 157). — Журн. «Доброе утро». М., 1917, № 1, с. 13–16.

Печатается и датируется по журнальной публикации.

Автограф неизвестен.

Работу над рассказом можно отнести предположительно к началу июня 1915 г., судя по письму Есенина к В. С. Чернявскому из с. Константиново от июня 1915 г. и по письмам Л. И. Каннегисера к Есенину от 21 июня из г. Брянска и от 15 августа и 11 сентября 1915 г. из Петрограда (см. т. 6 наст. изд. и комментарий к «Яру»).

Первая посмертная публикация рассказа в книге осуществлена редактором И. В. Евдокимовым в 4-м (дополнительном) томе Собр. ст.

Жизненный материал, легший в основу сюжета, неизвестен, но спустя много лет после публикации он получил продолжение. По воспоминаниям А. А. Есениной, в Москве Есенин купил с рук маленького рыжего щенка, его назвали Сережкой, но вскоре из-за непригодности к обитанию в квартире отправили по ходатайству Г. А. Бениславской к ее знакомым в Тверскую губ. По смерти Есенина собаку привезли в с. Константиново, и родители поэта переименовали ее в Дружка (см.: Есенина А. А., 81–84, также: Восп., 1, 113–115). С. А. Есенина-Толстая сообщала своей матери О. К. Толстой в письме от 13 августа 1925 г.: «У моего Сергея две прекрасные черты — любовь к детям и к животным» (Письма, 356). Из воспоминаний Н. И. Титова — троюродного брата Есенина, 1896 г. рожд. — известно: «…Была у Сережки собака… Сергей с ней возился…» (Панфилов, 1, 132). Образ собаки — один из любимейших, и, начиная с «Песни о собаке» (1915 г.), в творчестве Есенина ему посвящен целый ряд стихотворений.

Железный Миргород (с. 161). — Газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», М., 1923, 22 августа (№ 187) и 16 сентября (№ 209). Перепечатку первой части очерка см. также в газ. «Новости жизни», Харбин, 1923, 14 сентября, № 207 (с подзаголовком «Американские впечатления Сергея Есенина», отсутствующим в «Известиях»).

Автограф допечатной редакции — РГАЛИ. Неавторизованная машинопись первой части произведения, исполненная с автографа РГАЛИ, с сокращениями и поправками рукой редактора — ГАРФ, ф. редакции газеты «Известия»*.

Фрагменты допечатной редакции очерка, не вошедшие в газетный текст, опубликованы В. А. Вдовиным (ВЛ, 1968, № 7, июль, с. 252–254; Есенин V (1979), с. 267–269). Полный ее текст, воспроизведенный по автографу РГАЛИ, — Материалы, с. 297–310 (подготовлен к печати С. И. Субботиным).

По воспоминаниям тогдашнего помощника секретаря редакции «Известий» В. М. Василенко, рукопись «Железного Миргорода» была передана в газету следующим образом:

«Сергей Александрович пришел однажды в редакцию „Известий“. ‹…› Присев к столу, Есенин протянул мне сколотые булавками листки бумаги, исписанные неровным почерком. ‹…› Одна пачка исписанных листков была размером со школьную тетрадку, другая — значительно длиннее и шире. На меньшей я прочел: „Железный Миргород. Статья первая“.

— Это мои впечатления от поездки в Америку, — пояснил поэт…» (журн. «Наш современник», М., 1958, № 4, июль-август, с. 290–291).

Кроме различия в формате бумаги двух частей рукописи, которое отметил мемуарист, существует разница и в цвете чернил, использованных автором. Первая часть очерка была написана черными чернилами; для его второй части (начатой с заголовка «Железный Миргород (продолжение)») Есенин употребил зеленые чернила. Из указанных характеристик рукописи можно заключить, что работа над ней шла в два приема.

Подтверждение этому имеется в воспоминаниях И. В. Грузинова: судя по всему, одна из его встреч с Есениным состоялась сразу после того, как поэт закончил первую часть «Железного Миргорода». Ср.: «„Стойло Пегаса“. Сергей показывает правую руку: на руке что-то вроде черной перчатки — чернила .

— В один присест написал статью об Америке, для „Известий“. Это только первая часть» (Воспоминания-95, с. 256; выделено комментатором).

К тому же публикация «Железного Миргорода» в газете была осуществлена с почти месячным интервалом по времени между первой и второй частями очерка. Учитывая этот факт, В. Г. Белоусов выдвинул предположение, что «вторая часть очерка ‹…› была подготовлена Есениным позднее и сдана в редакцию не одновременно с первой частью» (Хроника 2, с. 271). Тем самым было поставлено под сомнение утверждение В. М. Василенко, что Есенин принес в «Известия» сразу обе части «Железного Миргорода».

В этой связи обращают на себя внимание некоторые особенности источников есенинского текста.

Во-первых, сохранилась обложка рукописи с авторской карандашной надписью на ней: «Железный Миргород». Формат листа бумаги, из которого она сделана, — тот же, что и для автографа первой части произведения. Кроме того, после своей подписи под его текстом, сделанной чернилами, Есенин позднее проставил место написания и дату («Москва 14 август 23») тем же карандашом, что и «обложечный» заголовок.

Во-вторых, в наборной машинописи первой части очерка (ГАРФ) имеются пометы и вычерки синим карандашом, принадлежащие, очевидно, сотруднику «Известий», выпускавшему № 187 газеты от 22 августа 1923 года. Прежде всего, по-видимому, была сделана помета «Ут. н.» около заголовка «Железный Миргород. Статья первая». Затем были вычеркнуты слова «Статья первая», а также последнее предложение текста («О том, что такое Нью-Йорк, поговорим после»).

Снятие указанных мест вполне объяснимо, если расшифровывать помету «Ут. н.» как «Уточнить название». Провести это уточнение у самого автора в тот момент вряд ли было возможно — как раз вечером 21 августа, когда шла сдача номера с «Железным Миргородом» в печать, Есенин выступал в Политехническом музее (один из отчетов об этом — газ. «Трудовая копейка», М., 1923, 25 августа, № 5). Скорее всего, необходимая информация была получена у лица, редактировавшего и правившего машинопись есенинского очерка ранее. Когда выяснилось, что продолжения «Железного Миргорода» в редакции нет, подзаголовок очерка и его заключительная фраза были из текста устранены.

Совокупность всех этих данных и соображений вполне совместима с предположением В. Г. Белоусова, что рукопись «Железного Миргорода» поступала в «Известия» в два этапа.

Сличив газетный текст очерка с рукописью Есенина, ее первый исследователь В. А. Вдовин констатировал: «Автограф „Железного Миргорода“ ‹…› имеет девять значительных по размеру и весьма существенных по смыслу абзацев, не включенных в газетную публикацию. К тому же в опубликованном тексте рукописи ряд мест подвергался правке» (ВЛ, 1969, № 8, август, с. 188). И далее была поставлена проблема выбора основного текста произведения: «Чтобы определить канонический текст ‹…›, необходимо установить, в какой мере сам Есенин участвовал в редактировании текста» (там же).

Эта проблема и сейчас не имеет бесспорного решения, поскольку ни документально подтвержденных сведений, ни мемуарных свидетельств об участии или неучастии Есенина в редакционной подготовке очерка к печати у исследователей нет до сих пор.

Более того, правка в наборной машинописи ГАРФ и сокращения в ней были сделаны (о чем кратко уже упоминалось выше) рукой известинского редактора (красными чернилами), а перед сдачей в набор — также и другим сотрудником газеты, выпускавшим номер (синим карандашом). В то же время каких-либо следов почерка Есенина в рассматриваемом источнике текста не обнаружено. Поэтому нельзя полностью исключить предположения, что поэт не имел к описанной правке никакого отношения.

Суть альтернативной гипотезы — в том, что внешнее вмешательство в текст «Железного Миргорода» было так или иначе согласовано с Есениным. Соображения в пользу этого таковы: после выхода в свет первой части очерка Есенин не только не протестовал против правки своего оригинального текста, как это обычно делалось им в подобных случаях, но принес в «Известия» и вторую часть своего произведения; это могло произойти лишь при его согласии с появлением в печати первой части в сокращенном виде.

Об аргументах относительно того, что вторая часть рукописи «Железного Миргорода» действительно поступила в «Известия» уже после публикации первой, см. с. 390.

Существует также факт, который может быть объяснен определенным участием Есенина в редакционной подготовке «Железного Миргорода» к печати. Первым этапом работы редактора «Известий» над машинописью есенинского очерка явилась расстановка на полях красными чернилами вопросительных знаков напротив наиболее сомнительных, с его точки зрения, мест текста. Отмеченные места потом купировались либо редактировались теми же красными чернилами; одновременно вычеркивались знаки вопроса на полях машинописи. В итоге большинство «завопрошенных» мест «Железного Миргорода» было из текста убрано. Однако одну из «сомнительных» фраз («До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке») редактор не тронул, а поставленный рядом с ней вопросительный знак зачеркнул. Причиной такого решения вполне мог быть компромисс, достигнутый редактором и автором при устном обсуждении «сомнительных» мест первой части очерка.

Конечно, все это можно истолковывать и по-другому — скажем, как результат решения лица с бо́льшими полномочиями, чем у рядового редактора. Но до тех пор, пока нет документальных подтверждений тому либо другому объяснению, ситуацию принято трактовать в пользу автора.

В соответствии с вышеизложенным текст «Железного Миргорода» печатается по первой публикации со следующими исправлениями по автографу: вместо «…дано мне и много отнято» — «…дано мне, но и много отнято» (с. 161); вместо «…проповедуемый мною ‹…› „имажинизм“» — «…исповедуемый мною ‹…› „имажинизм“» (с. 162); вместо «…через огромнейший коридор…» — «…чрез огромнейший коридор…» (с. 162); вместо «Милые, глупые российские…» — «Милые, глупые, смешные российские…» (с. 163); вместо «…но… прежде должны…» — «…но… но прежде должны…» (с. 163); вместо «…они тоже засмеялись» — «…они засмеялись тоже» (с. 164); вместо «…волосы которого были вздернуты…» — «…волосы которого немного были вздернуты…» (с. 165); вместо «…заинтересованная газетами толпа» — «…заинтригованная газетами толпа» (с. 166); вместо «…там, против театра…» — «…там, около театра…» (с. 169); вместо «По радио музыка Чайковского из музыкальных магазинов слышится в Сан-Франциско…» — «Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско…» (с. 169).

Допечатная редакция произведения помещена в разделе наст. тома «Другие редакции» (с. 265–278).

И в том, и в другом случае пришлось отказаться от нумерации, которую Есенин дал главкам своего очерка лишь на его первой странице (факсимиле автографа см.: Материалы, с. 299), поскольку по всему остальному тексту эта нумерация отсутствует.

Датируется по автографу (первая часть) и по времени появления в печати (вторая часть).

Подзаголовок «Железного Миргорода» в автографе — «Статья первая» — показывает исходное намерение Есенина написать цикл путевых заметок о своей зарубежной поездке. Об этом же поэт говорил И. В. Грузинову: «Это только первая часть. Напишу еще ряд статей» (Восп., 1. 373).

Далее мемуарист подчеркнул: «Ряда статей он, как известно, не написал. Больше не упоминал об этих статьях» (Восп., 1, 373). Судя по воспоминаниям Д. Н. Семёновского, об опубликованном тексте очерка автор высказывался без энтузиазма:

«…я заговорил о том, что читал в „Известиях“ его очерк об Америке „Железный Миргород“.

— Разве было напечатано? — равнодушно спросил Есенин. — Я не видал этого номера» (Воспоминания-95, с. 77).

Такая реакция поэта вполне объяснима: если Есенин согласился с предложенными редактором «Известий» сокращениями в «Железном Миргороде» вынужденно, то он уже не мог относиться к печатному тексту очерка как полностью к своему собственному.

Среди других причин охлаждения Есенина к первоначальному замыслу о «ряде статей» об Америке исследователи (см., например: Прокушев Ю. Поэт века. — В сб. «В мире Есенина», М., 1986, с. 148) называют появление в печати фельетона И. Л. Оршера «Сергей Есенин в Америке: Личные воспоминания. Напечатано на правах декрета в „Известиях ЦИКа СССР и РСФСР“» (газ. «Правда», М., 1923, 28 августа, № 192; подпись: «Списал стенографически О. Л. Д’Ор»).

В этом фельетоне действительно грубо пародировались стиль и содержание первой части «Железного Миргорода», что могло повлиять на решение Есенина больше об Америке не писать.

Получила отрицательную оценку и вторая часть есенинского очерка, но уже с других позиций. Известный публицист правого крыла русской эмиграции А. М. Селитренников в статье под названием «Мемуары хулигана» осудил Есенина за то, что он воздает хвалу «строителям новой „индустриальной культуры“», «систематически истребляющим из года в год русский народ» (газ. «Новое время», Белград, 1923, 26 октября, № 751; подпись: А. Ренников).

В памяти сотрудника библиотеки полпредства СССР в Берлине И. Л. Орестова сохранился следующий эпизод, относящийся к первым числам сентября 1923 года, когда В. В. Маяковский находился в столице Германии:

«Маяковский зашел в библиотеку и спросил меня, нет ли новых газет или книг из России. ‹…› Поэт стал просматривать газеты, и я обратил его внимание на статью Сергея Есенина о поездке в Америку.

— Там он по вашему адресу кое-что изволил высказать, — заметил я.

— Где эта газета? — спросил Маяковский. — Дайте ее скорее сюда.

Он отбросил все остальные газеты и стал внимательно читать статью Есенина. Потом недовольно отбросил газету и сказал:

— Черт его знает, что нагородил! — Затем раздраженно встал к вышел» (цит. по кн.: Катанян В. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. М., 1985, изд. 5-е доп., с. 553).

Между тем имена В. В. Маяковского, а также Л. Д. Троцкого, М. Горького и т. д. встречаются в «Железном Миргороде» вовсе не случайно — в очерке Есенина прослеживаются постоянные переклички с теми или иными сочинениями перечисленных (и не названных здесь) авторов.

Среди этих текстов следует отметить цикл статей Маяковского о Париже, помещенный в тех же московских «Известиях» в декабре 1922 — марте 1923 гг.: 1) «Париж (Записки Людогуся)» (24 декабря, № 292); 2) «Осенний салон» (27 декабря, № 294); 3) «Париж: Художественная жизнь города» (13 января, № 8); 4) «Париж» (2 февраля, № 23); 5) «Париж» (6 февраля, № 26); 6) «Парижские очерки» (29 марта, № 69).

Есенин вполне мог познакомиться с ними, еще находясь за рубежом, — известно, например, что русский книжный склад в Нью-Йорке в 1922–1923 гг. не только получал из России газету «Известия ВЦИК», но и извещал об этом специальными объявлениями в печати (газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 13 декабря, № 3609; там же, 1923, 8 января, № 3635 и др.). Из сопоставления «Железного Миргорода» с текстами и композицией этих статей Маяковского явствует, что рассказ давнего литературного соперника Есенина о парижских впечатлениях, судя по всему, стал для последнего одним из побудительных мотивов к созданию собственных путевых заметок.

Как статьи Маяковского о Париже, так и другие литературные источники, с которыми Есенин вступил в диалог и полемику, последовательно учтены ниже при комментировании.

С. 161. Железный Миргород.  — Заглавие произведения восходит к названию сборника повестей Н. В. Гоголя («Миргород», 1835).

Я не читал прошлогодней статьи Л. Д. Троцкого…  — Речь идет о работе народного комиссара по военным и морским делам РСФСР, председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого (Л. Д. Бронштейна; 1879–1940) «Внеоктябрьская литература: Литературные попутчики революции» (газ. «Правда», М., 1922, 5 октября, № 224), где Есенину был посвящен отдельный раздел. Основной заголовок этой газетной публикации (по техническим причинам) был ошибочным (реплику автора по этому поводу см.: Троцкий Л. «Внеоктябрьская литература»: (Необходимая поправка). — Газ. «Правда», М., 1922, 10 октября, № 228). На самом деле статья имела название «Литературные попутчики революции». Впоследствии она стала частью одноименного раздела книги Троцкого «Литература и революция» (М., 1923; 2-е изд. — М., 1924; ‹3-е изд.› — М., 1991, с. 55–96).

Прочел о себе и грустно улыбнулся. Мне нравится гений этого человека, но видите ли?..  — Появление этой автореминисценции из драматической поэмы «Пугачев» (ср.: «Я хочу видеть этого человека!») в связи с именем Троцкого является, скорее всего, откликом на следующее место его статьи «Литературные попутчики революции»: «Попытка Есенина построить имажинистским методом крупное произведение оказалась в „Пугачеве“ несостоятельной. ‹…› Емелька Пугачев, его враги и сподвижники — все сплошь имажинисты. А сам Пугачев с ног до головы Сергей Есенин…» (газ. «Правда», М., 1922, 5 октября, № 224).

Через несколько дней после публикации очерка Есенина его слова о Троцком были «обыграны» О. Л. Д’Ором (И. Л. Оршером) в пародии, написанной от лица поэта: «В какой-то газете я прочитал большой фельетон о литературе за подписью какого-то неизвестного мне Л. Троцкого…

Надо будет сообщить ему, чтобы он зашел ко мне в „Известия“. Думаю поощрить „этого человека“. В „этом человеке“, кажется, что-то есть» (газ. «Правда», М., 1923, 28 августа, № 192).

…он замечательно прав, говоря, что я вернусь не тем…  — В своей статье Троцкий писал: «Есенин еще впереди. ‹…› Воротится он не тем, что уехал. Но не будем загадывать: приедет, сам расскажет» (газ. «Правда», М., 1922, 5 октября, № 224). Ср. также со словами Есенина из автобиографии (20 июня 1924 г.): «После заграницы я смотрел на страну свою и события по-другому» (наст. изд., т. 7).

Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки.  — В 1922–1923 гг. Есенин побывал в Германии, Бельгии, Франции, Италии и Северо-Американских Соединенных Штатах вместе со своей женой — американской танцовщицей А. Дункан. Среди американских городов, где прошли выступления А. Дункан, — Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, Луисвилль, Канзас-сити, Мемфис, Индианаполис, Кливленд, Толидо и др.

Перед Америкой мне Европа показалась старинной усадьбой.  — В письмах из Европы (И. И. Шнейдеру из Висбадена, 21 июня 1922 г.; А. М. Сахарову из Дюссельдорфа, 1 июля 1922 г.; А. Б. Мариенгофу из Остенде, 9 июля 1922 г. и др.) поэт изложил свои непосредственные впечатления об увиденном более развернуто и жестко (см. наст. изд., т. 6). Ср. также с устными высказываниями Есенина на европейские темы, записанными одним из репортеров на авторском вечере поэта в Политехническом музее 21 августа 1923 г.:

«Говорил занятно.

— Париж — это мировой метр д’отель, ровно твой патриарх Тихон.

— Венеция имеет красивые дома, но вода в каналах чрезвычайно зловонная.

‹…› И весь доклад в этом роде» (газ. «Вечерние известия», М., 1923, 27 августа, № 37; подпись: В.).

Комментируемая фраза лексически и грамматически близка следующему месту отрывка Н. В. Гоголя «Рим»: «Италия казалась ему теперь каким-то темным, заплесневелым углом Европы…» (Гоголь II, с. 96).

С. 162. …я вошел в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра…  — Ср.: «Наш пароход (почти вдвое длиннее Тверской с Ямскими и впятеро шире Ходынки)…» (из фельетона О. Л. Д’Ора — газ. «Правда», М., 1923, 28 августа, № 192).

…ко мне подошел мой спутник…  — А. Ветлугин (псевдоним Владимира Ильича Рындзюна; 1897 — после 1950), журналист и литератор, сопровождал Есенина и Дункан в их поездке как переводчик. Остался на жительство за границей.

…в нашу кабину.  — См. ниже в комментарии к допечатной редакции (с. 406).

…наш большой багаж, приблизительно в 20 чемоданов…  — Примерно то же говорил Есенин, выступая в Политехническом музее 21 августа 1923 г. (в изложении Рюрика Ивнева):

«Пароход был громадный, чемоданов у нас было двадцать пять, у меня и у Дункан. Подъезжаем к Нью-Йорку: репортеры, как мухи, лезут со всех сторон…» (сб. «Сергей Александрович Есенин: Воспоминания», М., 1926, с. 28). По словам Ивнева, при этом «публика потеряла всякую, даже относительную „сдержанность“ и начала бесцеремонно хохотать» (там же).

…«дым отечества»…  — слова Чацкого из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (1824).

С. 163 . Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, — я близок им умом…  — Возможный полемический отклик на следующие слова Троцкого: «Есенинский Пугачев сентиментальный романтик. Когда Есенин рекомендует себя почти что кровожадным хулиганом, то это забавно; когда же Пугачев изъясняется как отягощенный образами романтик, то это хуже» (газ. «Правда», М., 1922, 5 октября, № 224).

Элис-Аленд.  — В тогдашней русскоязычной американской прессе топоним «Ellis Island» транскрибировался как Эллис-Айланд (газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 4 октября, № 3539).

До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке!  — Подразумевается прежде всего поэма «150 000 000», реминисценции и цитаты из которой не раз встречаются в допечатной редакции очерка (об этом см. с. 406–409). О реакции Маяковского на слова Есенина см. с. 394–395.

Ваши «кузницы» и ваши «лефы»…  — Упоминание литературных группировок «российских урбанистов» — «Кузница» (1920–1931) и «Леф» («Левый фронт искусств», 1922–1929) — не в последнюю очередь вызвано их групповыми декларациями, обнародованными в 1923 году («За что борется Леф?», «В кого вгрызается Леф?», «Кого предостерегает Леф?» — журн. «Леф», М., 1923, № 1, март, с. 3–11; «Декларация пролетарских писателей „Кузница“» — газ. «Правда», М., 1923, 21 июня, № 136). Познакомившись с этими материалами по возвращении в Россию, Есенин вступил в полемику с изложенными в них взглядами на современное искусство (см. также с. 404–405).

Дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями ‹Нью-Иорка› происходит что-то такое великое и громадное…  — Судя по всему, в таком же духе высказался Есенин в присутствии американских репортеров в день своего прибытия в Америку, поскольку газета «Нью-Йорк Трибьюн» писала 2 октября 1923 г.: «Пока „Париж“ входил под парами в залив, мистер Есенин ‹…› восхищался красотой очертаний Нью-Йорка на фоне неба. Он увидел его впервые сквозь послеполуденную дымку и, будучи поэтом, пришел в восторг» (цит. в пер. по: IE, p. 105–106).

…прежде должны осмотреть паспорта… ‹…› подходим к какому-то важному субъекту ‹…›. Он долго вертит документы в руках, долго обмеривает нас косыми взглядами…  — Ср. со следующим местом из очерка Маяковского «Париж (Записки Людогуся)»:

«Французская граница. Осмотр паспортов. Специальный комиссар полиции. Посмотрит паспорт и отдаст. Посмотрит и отдаст.

Моя бумажка „специальному“ определенно понравилась.

„Специальный“ смотрит восторженно то на нее, то на меня» (газ. «Известия ВЦИК», М., 1922, 24 декабря, № 292).

С. 164. …Вашингтон получил сведения о нас, что мы едем как большевистские агитаторы.  — 3 октября 1922 г. газета «Нью-Йорк Гералд» опубликовала заявление чиновника иммиграционной службы: «Ввиду продолжительного пребывания Айседоры Дункан в России и факта, что молва давно связала ее имя с Советским правительством, правительство Соединенных Штатов имело основания полагать, что она могла быть „дружеским посланцем“ Советов…» (цит. в пер. по: IE, p. 111).

Говорилось в них ‹газетах› немного об Айседоре Дункан, о том, что я поэт…  — Есенин прибыл в Соединенные Штаты со своей женой танцовщицей А. Дункан (1877–1927). 2 октября 1922 г. газета «Нью-Йорк Таймс» писала о чете Дункан-Есенин так: «Положив кудрявую голову своего мужа себе на плечо, мисс Дункан сказала, что он — молодой поэт-„имажинист“. ‹…› „Его называют величайшим поэтом со времен Пушкина“, — продолжила она» (цит. в пер. по: IE, p. 107).

…и что я наверняка был бы лучшим спортсменом в Америке.  — В газете «Нью-Йорк Уорлд» от 2 октября 1922 г. отмечалось: «…он ‹Есенин› мог бы стать прекрасным полузащитником в любой футбольной команде» (цит. в пер. по: IE, p. 108).

«Бедная, старая девушка! ‹…›» — сказал я.  — Это определение американской статуи Свободы тогда же попало в печать (см. об этом: IE, p. 110).

С. 165. …господин, волосы которого немного были вздернуты со лба челкой кверху и почему-то напомнили мне рисунки Пичугина в сытинском издании Гоголя. — В трехтомном «Полном собрании сочинений Н. В. Гоголя» (М., 1902), о котором здесь говорится, были помещены рисунки не только Захария Ефимовича Пичугина (1862–1942), но и других художников-иллюстраторов. Есенинскому описанию личности со «вздернутой со лба челкой кверху» соответствуют в сытинском издании рисунки, изображающие главного героя поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» — Чичикова (Гоголь II, с. 325, 341, 357, 391, 408 и др.). Их автором был не З. Е. Пичугин, а Сергей Иванович Ягужинский (1862 — после 1937).

Сейчас прибежит свинья, схватит бумагу, и мы спасены!  — Отзвук гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (1834), где этому произошедшему в миргородском суде событию посвящены конец IV-й и вся V-я глава (см.: Гоголь I, с. 312–315). Иллюстрации к «Повести о том…» для сытинского издания выполнены З. Е. Пичугиным (см.: Гоголь I, с. 301, 323).

…друзья Дункан дали телеграмму Гардингу.  — Эту телеграмму отправили тогдашнему президенту Соединенных Штатов Уоррену Джорджу Гардингу (1865–1923) брат танцовщицы Августин Дункан (1873–1954) и ее импресарио Сол Юрок (1888–1974).

С. 165–166. Он дал распоряжение по легком опросе впустить меня…  — Правда, газета «Нью-Йорк Гералд» писала 3 октября 1922 г., что «поэта не допрашивали» (цит. в пер. по: IE, p. 111).

С. 166. …не петь «Интернационала», как это сделал я в Берлине. — Это произошло в ночь с 12 на 13 мая в берлинском «Доме искусств» и получило заметный резонанс в печати Европы и Америки. Такое же обещание Есенину пришлось дать и ранее, когда 29 июня 1922 г. он и его жена обратились с просьбой о помощи к заместителю народного комиссара Советской России по иностранным делам М. М. Литвинову: «Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтоб мы выбрались из Германии и попали в Гаагу, обещаю держать себя корректно и в публичных местах „Интернационал“ не петь» (наст. изд., т. 7).

Нас встретила заинтригованная газетами толпа.  — Этот эпизод широко освещался в американской прессе, например: «…Айседора Дункан и ее муж, Сергей Есенин, были окружены толпой репортеров, которые осыпали их разными вопросами, в числе которых фигурировал вопрос: коммунисты ли они?.. „Мой муж главным образом интересуется поэзией, а я — танцами и судьбой русских сирот“, — был ответ Дункан» (газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 4 октября, № 3539).

…я сказал журналистам: «Mi like Amerika…».  — Ср.: «Сергей Есенин заявил репортерам, что он напишет поэму о нью-йоркских небоскребах и знаменитой Статуе Свободы» (газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 4 октября, № 3539). Другие подробности см.: IE, p. 111–112.

С. 167. Культурники — термин, появление которого в «Железном Миргороде», скорее всего, связано с тогдашней дискуссией в советской печати. Она была начата статьей Троцкого «Эпоха „культурничества“ и ее задачи» (газ. «Правда, М., 1923, 1 июля, № 145). См. также: Карпинский В. Коренной вопрос эпохи «культурничества» (К статье т. Троцкого). — Газ. «Правда», М., 1923, 12 июля, № 154 — и др.

…от многомиллионного народа краснокожих осталась горсточка (около 500 000)…  — Американская статистика давала тогда для численности индейцев такой же порядок величины. Есенин мог получить сведения об этом из газетной заметки «Индейцы в Соед. Штатах», начинавшейся со слов: «Последняя народная перепись в Америке насчитала 336 337 индейцев в Соед. Штатах» (газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 19 октября, № 3554; без подписи).

Гайавата — главный герой поэмы американского писателя Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате» (полный русский перевод И. А. Бунина — 1896–1903), написанной на основе легенд североамериканских индейцев. Есенин употреблял это имя в «Железном Миргороде» только в собирательном смысле.

С. 168. …около Нью-Йорка стоят громады броненосцев, по бокам которых висят десятками уже не шлюпки, а аэропланы, ‹…› и броненосцы громадными рычагами ‹…› подымают их и сажают на свои железные плечи. — Ср. с главкой «Бурже» из очерка Маяковского «Париж»:

«Бурже — это находящийся сейчас же за Парижем колоссальный аэродром. ‹…› Один за другим стоят стальные (еле видимые верхушками) аэропланные ангары. ‹…› За дверью аккуратненькие блестящие аэропланы. ‹…› Распахнутые „жилеты“ открывают блестящие груди многосильнейших моторов ‹и т. д.›» (газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», М., 1923, 6 февраля, № 26; текст см. также в: Маяковский 4 (1957), с. 226–227).

Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы стать ее поэтом.  — Не называя Есенина прямо, Троцкий возразил ему в статье «Футуризм», завершенной 19 сентября 1923 г. (авторская дата в первой публикации): «Практическая зависимость искусства, особенно словесного, от материальной техники ничтожна. Поэму, воспевающую небоскребы, дирижабли и подводные лодки, можно создать в глуши Рязанской губернии на серой бумаге обломком карандаша. Чтобы зажечь свежее рязанское воображение, достаточно, если небоскребы, дирижабли, подводные лодки существуют в Америке. Человеческое слово — самый портативный из всех материалов» (газ. «Правда», М., 1923, 25 сентября, № 216).

В нашем литературном строительстве со всеми устоями на советской платформе я…  — Есенин как бы полемизирует здесь с высказыванием Троцкого о том, что от поэта, «хоть он и левее нас, грешных, — все-таки попахивает средневековьем» (газ. «Правда», М., 1922, 5 октября, № 224); см. также комментарий Ю. Л. Прокушева в кн.: Есенин С. Собр. соч. в двух томах. М., 1991, т. 2, с. 357. Фраза: «Со всеми устоями на советской платформе» — содержится и в автобиографии поэта 1923 года, написанной после возвращения из-за рубежа (наст. изд., т. 7).

…предпочитаю везти телегу, которая есть, чтобы не оболгать тот быт, в котором мы живем.  — Здесь вновь продолжен диалог с Троцким, в частности, с его высказываниями из статьи «Формальная школа поэзии и марксизм», опубликованной всего за неделю до возвращения Есенина из-за границы:

«Телега русского мужика приспособлена к потребностям его хозяйства, к силам лошаденки и к свойствам проселка. Автомобиль, являющийся бесспорным порождением новой техники, обнаруживает, однако, тот же „сюжет“ — четыре колеса на двух осях. И тем не менее каждый раз, когда на русской дороге ночью крестьянская лошаденка шарахается в ужасе перед ослепившим ее прожектором автомобиля, в этом эпизоде находит свое выражение конфликт двух культур. ‹…› быт человека, в том числе и художника, т. е. условия его воспитания и жизни, находят свое выражение в его творчестве…» (газ. «Правда», М., 1923, 26 июля, № 166).

Ср. также с декларацией «В кого вгрызается Леф?»: «Мы боролись со старым бытом. Мы будем бороться с остатками этого быта в сегодня » (журн. «Леф», М., 1923, № 1, март, с. 9; выделено авторами).

В Нью-Йорке лошади давно сданы в музей…  — Ср. со словами Маяковского в его очерке «Париж (Записки Людогуся)»: «…кажется, ‹в Париже› есть одна, последняя лошадь, — ее показывают в зверинце» (Маяковский 4 (1957), с. 208).

С. 169. …«Умри, Денис!..» — Часть фразы, приписываемой князю Г. А. Потемкину-Таврическому. Денис — русский драматург Денис Иванович Фонвизин (1744 или 1745–1792). Более подробно см. в комментарии к допечатной редакции очерка (с. 410).

Выставочная Америка.  — Эпитет «выставочный» не сходил в 1923 г. со страниц августовских московских газет в связи с открытием в Москве 19 августа первой сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки СССР.

С. 170. По Эдгар (1809–1849) — американский поэт, прозаик, драматург и эссеист.

С. 171. Эдисон Томас Алва (1847–1931) — американский изобретатель. Будучи в Америке, Есенин мог обратить внимание на заметки об Эдисоне в местной печати на русском языке, выдержанные в приподнятых тонах (газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 20 октября, № 3555 и др.).

Жаргонная культура, жаргон, жаргонисты — слово «жаргон» и производные от него употреблены здесь в тогдашнем обиходном значении, принятом для именования языка идиш — разновидности еврейского языка.

Мани-Лейб (псевд.: наст. имя и фамилия — Мани Лейб Брагинский; 1884–1953) — еврейский поэт; писал на идише.

С. 172. …от ‹…› Гофштейна до Маркиша.  — Давид Наумович Гофштейн (1889–1952) и Перец Давидович Маркиш (1895–1952) — еврейские поэты советской эпохи; писали на идише.

…нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.  — Здесь, как и в первой части очерка, речь идет о «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н. В. Гоголя (см: также комментарий на с. 401).

Как у последних не было города лучше Полтавы…  — Хотя в конце «Повести о том…» этот город упоминается (см.: Гоголь I, с. 325), точно такой формулировки там нет. В то же время похожие места есть в других произведениях Н. В. Гоголя. Ср.: «Нет лучшего места, как Париж…» (Гоголь II, с. 96; из отрывка «Рим»); «Нет ничего лучше Невского проспекта…» (Гоголь III, с. 303; начало повести «Невский проспект»).

Примечания к допечатной редакции

С. 266. …меня просят в нашу кабин.  — Здесь и далее по всему тексту в соответствии с рукописью Есенина воспроизводится русская калька английского слова «cabin» (каюта).

Я шел через громадные залы ‹…› (невольно пожалел, что не было Маяковского)…  — Есенин, очевидно, имел здесь в виду строки поэмы Маяковского «150 000 000» из описания дворца американского президента Вильсона:

(Журн. «Художественное слово», М., 1920, кн. 1, с. 14; без подписи).

С. 266–267. Народ наш мне показался ‹…› 150 000 000-ым рогатым скотом, о котором писал когда-то ‹…› в «Летописи» Горького некий Тальников.  — В этой инвективе нашли отзвук:

— уже упоминавшаяся поэма Маяковского — на этот раз само ее заглавие («150 000 000»);

— эссе М. Горького «О русском крестьянстве» (Берлин, 1922), содержащее весьма нелестные высказывания о русском народе (подробнее см.: Субботин С. Есенин. Россия. Народ. — Журн. «Российская провинция», М., 1995, № 4, с. 26);

— статья Д. Тальникова (Давида Лазаревича Шпитальникова; 1882, по другим данным, 1885–1961) «При свете культуры (Чехов, Бунин, С. Подъячев, Ив. Вольный)» (журн. «Летопись», Пг., 1916, № 1, январь, с. 275–299); чуть ниже Есенин обратился именно к тем фрагментам рассказа И. А. Бунина «Я все молчу» (1913), — например, про «Лазаря», — которые рассматривались Тальниковым (там же, с. 291).

С. 267. Я ‹…› пожал бы ему руку, ибо это была большая правда ‹…› в эпоху квасного патриотизма.  — Тальников, в частности, писал о «квасном патриотизме среднего обывателя» (журн. «Летопись», Пг., 1916, № 1, январь, с. 290).

Постройте лучше из них ‹церквей› сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород.  — Ср. со словами Чекистова в драматической поэме Есенина «Страна негодяев» (1922–1923):

…буду, быть может, ‹близок›… — Конъектура вызвана опиской в автографе — слово «буду» в этом фрагменте Есенин ошибочно написал дважды. Такое же исправление было сделано редактором «Известий» (уже в корректуре); оно вошло в первопечатный текст (ср. с. 163).

…лишь бы поменьше было таких ценителей искусства, как Мещеряков в Госиздате или ‹…› покойный Вейс. — Николай Леонидович Мещеряков (1865–1942) в то время был заведующим, а Давид Лазаревич Вейс (1877–1940) — заместителем заведующего Госиздатом РСФСР. Почему Вейс назван здесь покойным — неясно; возможно, это метафора. В 1919 году Мещеряков, будучи членом редколлегии газеты «Правда», написал на рукописи поэмы Есенина «Небесный барабанщик», предложенной к печати: «Нескладная чепуха. Не пойдет», — чем серьезно обидел поэта (см.: Устинов Г. Годы восхода и заката (Воспоминания о Сергее Есенине) — сб. «Памяти Есенина», М., 1926, с. 84). Более близким по времени поводом вспомнить о Мещерякове был выпуск Госиздатом журнала «Леф», редактируемого Маяковским. Незадолго до возвращения Есенина из зарубежной поездки вышел третий номер «Лефа». Авторы этого номера шумно «отругивались» от статьи Л. С. Сосновского «Желтая кофта из советского ситца» (газ. «Правда», М., 1923, 24 мая, № 113), имевшей тогда немалый резонанс. В этой статье упоминался и Мещеряков, порицавшийся за то, что руководимый им Госиздат тратит деньги на «лефовскую» литературную продукцию.

С. 271. О том, что такое Нью-Йорк, поговорим после.  — Этим обещанием продолжения (в печать не попавшим — см. об этом с. 390) заканчивается первая часть рукописи Есенина. Аналогичная концовка — у «парижской» статьи Маяковского «Осенний салон»: «Дальше я буду говорить о торговцах, ‹…›, литературе и пр.» (газ. «Известия ВЦИК», М., 1922, 27 декабря, № 294).

С. 272. Гайявата . — Здесь и ниже сохранено есенинское написание этого слова, выдержанное по всей рукописи.

С. 273. У какого-то ‹…› поэта, написавшего «сто пятьдесят лимонов»…  — Ироническое переосмысление названия поэмы Маяковского: и в тогдашнем, и в нынешнем просторечии слово «лимон» означает «миллион рублей».

…есть строчки о Чикаго как символе Америки…  — Далее Есенин (по памяти и в сокращении) приводит отрывок из поэмы «150 000 000». В первой публикации это место имело вид:

(журн. «Художественное слово», М., 1920, кн. 1, с. 14; без подписи).

Сие описание «флигелей»…  — Скорее всего, это последнее слово возникло здесь по ассоциации с «колоночками», «балкончиками» и «портиками» Маяковского (см. предыдущее примечание).

С. 273–274. …напоминает мне описание Козьмы Индикоплова, который уверял всех, что он видел то место, где земля сходится с пологом неба.  — Козьма Индикоплов, византийский путешественник и космограф (VI век), оставил сочинение о строении вселенной «Христианская топография», в котором, в частности, говорится: «К краям земли с четырех ее сторон небо приклеено своими краями, образуя, так сказать, четырехугольный вид куба. На верху на высоте небо изгибается в виде свода в длину и образуется как бы большой купол…» (цит. по кн.: Редин Е. К. Христианская топография Козьмы Индикоплова по греческим и русским спискам. М., 1916. ч. 1, с. 110).

С. 274. …перелагая Уитмана… — Уолт Уитмен (1819–1892) — американский поэт. Ср. частушку Есенина: «Ах, сыпь, ах, жарь, // Маяковский — бездарь. // Рожа краской питана, // Обокрал Уитмана», а также комментарий к ней в наст. изд. (т. 4, с. 251, 461–462).

…«умри, Денис, лучше не напишешь».  — Сведения об этих словах екатерининского вельможи о комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» (1782) Есенин мог почерпнуть еще в отрочестве из книги, выпущенной в РКлБ, где они даны в изложении С. С. Дудышкина: «…Потемкин, выходя из первого представления „Недоросля“, говорит автору: „Умри, Денис, лучше ничего не напишешь!“» (Фонвизин Д. И. Избранные сочинения, СПб., 1909, с. 160. — РКлБ, вып. VII).

С. 275. …музикхольный… — Почти так выглядело это слово и в русской печати 1910-х годов. Ср. с заголовком одного из футуристических манифестов Ф. Т. Маринетти — «Музик-холл» (в кн. «Манифесты итальянского футуризма… Пер. В. Шершеневича», М., 1914, с. 72).

С. 276. « Bisnes » — записанное Есениным латиницей слово «бизнес».

…народ они весьма молодой и не вполне сложившийся в формы. — Ср. с лексикой Троцкого в «Литературных попутчиках революции»: «…их тон реалистический, но пока еще не сложившийся. ‹…›… эта связь еще очень бесформенна; ‹…› они еще очень молоды» (газ. «Правда», М., 1922, 5 октября, № 224).

С. 278. …в той среде, которая называется рабочим классом; об этой среде поговорим особо.  — Эта часть фразы в тексте «Известий» отсутствует. Какие-либо публикации или записи Есенина о рабочем классе Америки неизвестны. Продолжения «Железного Миргорода» не последовало.

Завершенное

Ярославны плачут (с. 175). — Журн. «Женская жизнь», М., 1915, № 4, 22 февраля, с. 14. Подпись: «Сергей Есетин» (очевидная опечатка, см. ниже).

Печатается по первой публикации.

Автограф неизвестен.

Датируется 1914–1915 гг. с учетом следующих обстоятельств.

Цитируемые стихи печатались в московской и петроградской периодике с сентября по ноябрь 1914 г. Тогда Есенин, как и многие другие литераторы, был захвачен патриотическим чувством скорой победы над кайзеровской Германией (см. в т. 4 наст. изд.: «Богатырский посвист», «Узоры», «Удалец» и другие стихотворения второй половины 1914 — начала 1915 гг.). Выход журнала «Женская жизнь» с есенинской статьей помечен 22 февраля 1915 г.

Это дает основание предположить, что статья написана в конце 1914 или в самом начале 1915 г.

Существование у Есенина статьи «о горе обездоленных войной русских женщин, о Ярославнах, тоскующих по своим милым, ушедшим на фронт», отметил в воспоминаниях, опубликованных в 1958 г., поэт Д. Н. Семёновский. «Помнится, — писал мемуарист, — статья, построенная на выдержках из писем, так и называлась: „Ярославны“». Статью, по словам Семёновского, он видел «в одном еженедельнике или двухнедельнике» (Восп., 1, 153). Судя по воспоминаниям, речь шла о зиме 1914–1915 гг., когда оба поэта посещали лекции в Московском городском народном университете имени А. Л. Шанявского.

В начале 1960-х годов С. М. Городецкий в разговоре о выступлениях Есенина как критика вспоминал: «По приезде в Петроград, в пятнадцатом году, он показывал мне какой-то московский журнальчик со своей статьей. Тогда шла война, и в статье писалось о военных стихах… О чьих стихах — сказать не могу, но что цитат из стихов было много — припоминаю…» (Кошечкин С. Забытая статья Сергея Есенина. — Журн. «Молодая гвардия», М., 1975, № 10, ‹октябрь›, с. 281).

В 1972 г. в газете «Советская Мордовия» (Саранск, 22 июля, № 170) была напечатана заметка А. Котлова «Забытая статья С. Есенина». Здесь было указано издание, где появилась эта статья, приведено ее полное название, дан краткий пересказ содержания. Неточность в фамилии Есенина автор заметки оставил без внимания.

В 1975 г., в связи с 80-летием со дня рождения поэта, одновременно в двух московских журналах появились публикации, где подробно обосновывалось авторство Есенина. Так, в одной из них говорилось: «Статья Есенина „Ярославны плачут“ органически связана с его поэзией тех лет. Есенин входил в большую литературу в годы первой мировой войны, и это обстоятельство определило тогда идейный и эмоциональный настрой всей его лирики… Боль и тревога за судьбу родины пронизывают лучшие стихотворения Есенина той поры… Эти настроения слышатся и в статье „Ярославны плачут“»(Вдовин В. Материалы к творческой биографии С. Есенина. — Журн. «Вопросы литературы», М., 1975, № 10, октябрь, с. 217–218, 219).

В другой публикации отмечалось: «Что касается подписи под статьей — „Сергей Есетин“, то это явная опечатка, какие в журнале не были редкостью. На его страницах, например, можно встретить вместо „Анна Ахматова“ — „Анна Арматова“, вместо „Сергей Буданцев“ — „Сергей Бузанцев“, балерина Балашова превращалась в Балашеву, поэт Ив. Белоусов — в Н. Белоусова и т. д.» (Кошечкин С. Забытая статья Сергея Есенина. — Журн. «Молодая гвардия», М., 1975, № 10, ‹октябрь›, с. 283).

Появление статьи «Ярославны плачут» в журнале «Женская жизнь», возможно, связано с тем, что в нем печатался поэт и прозаик Николай Иванович Колоколов (1897–1933), одновременно с Есениным посещавший Университет имени А. Л. Шанявского. Он-то, вероятнее всего, и познакомил Есенина с редакцией журнала. Колоколову принадлежит статья «Мировая война и русская поэзия», содержащая обзор военных стихов Н. Агнивцева, В. Брюсова, С. Городецкого, Л. Столицы, Ф. Сологуба и других поэтов. Некоторых из них Есенин упоминает в начале своей статьи. Обзор Н. Колоколова, напечатанный в «Свободном журнале» (Пг.-М., 1914, ноябрь), возможно, «подсказал» Есенину композицию и его выступления как критика.

Среди авторов журнала «Женская жизнь», прекратившего свое существование в середине 1916 г., были С. Городецкий, Вл. Лидин, Н. Никитин, Л. Никулин, Н. Павлович, А. Свирский…

С. 175. « Внимая ужасам войны » — первая строка стихотворения без названия Н. А. Некрасова. Произведение написано в 1855–1856 гг. как отклик на Крымскую войну (1853–1856). Этой же строкой озаглавлена статья А. Громова, напечатанная в «Журнале для женщин» (М., 1914, № 13, 7 августа, с. 2–3).

Липецкий Алексей (псевд., наст. имя и фам.: Алексей Владимирович Каменский; 1887–1942) — поэт, родился в г. Липецке. Часто печатался в дореволюционных журналах. Помимо упоминания в статье «Ярославны плачут», Есенин называет Алексея Липецкого в письме к А. В. Ширяевцу от 21 января 1915 г. (см. т. 6 наст. изд.).

…«сладко лиричный» Цензор заплясал под солдатскую песню. — Цензор Дмитрий Михайлович (1877–1947) — поэт, его стихотворения нередко появлялись на страницах столичных изданий. Слова «сладко лиричный» взяты из очерка Мих. Левидова «Безсильные», напечатанного в журнале «Жемчужина» (Пг., 1914, № 7, 24 ноября, с. 15–16). Рассматривая стихи поэтов, посвященные войне, автор пишет: «Против искушения быть патетичными не устояли такие, как холодно-мудрый В. Брюсов, трагически-ехидный Сологуб, ласково-буйный С. Городецкий, утонченный С. Маковский, скромный и тихий Андрусон, сладко-лиричный Д. Цензор, поэт последнего дня Г. Иванов, «гениальная бездарь» Игорь Северянин и, наконец, футуристы Мандельштам и Маяковский» (с. 15). В этом же номере журнала помещено стихотворение Дмитрия Цензора «Солдатская песня», первые строки которого звучат так:

Следует заметить, что через некоторое время воинственная патетика Д. М. Цензора сменилась иными чувствами. В стихотворении «Прости меня» (1916) он писал:

(Цензор Д. Стихотворения. 1903–1938. К тридцатипятилетию литературной деятельности. Л., 1940, с. 101–102)

…закатывались «золотой звездой» на расцвете своего таланта, как Мирра Лохвицкая.  — Лохвицкая (в замужестве Жибер) Мирра (Мария) Александровна (1869–1905) — поэтесса, драматург. Есенин перефразирует здесь третью строку из первой строфы ее стихотворения «Я хочу умереть молодой…»:

(Лохвицкая (Жибер) М. А. Стихотворения. Т. III. 1898–1900, СПб., 1900, с. 32)

Мы еще не успели забыть и «невесту в атласном белом платье» Надежду Львову…  — Львова (в замужестве Полторацкая) Надежда Григорьевна (1891–1913) — поэтесса. В ноябре 1913 г. покончила жизнь самоубийством из-за несчастной любви к В. Я. Брюсову. Есенин использует часть первой строки начальной строфы ее стихотворения без названия. Вся строфа читается так:

(Львова Н. Старая сказка. М., 1913, с. 13; то же, 2-е доп. изд., М., 1914)

…заплакала и Зинаида X.  — Далее Есенин цитирует и кратко пересказывает стихотворение в двух частях «„Завтра наш полк выступает“, молвили вы на прощанье…» Зинаиды X., опубликованное в журнале «Женское дело» (М., 1914, № 21, 1 ноября, с. 18). Полное имя автора установить не удалось.

С. 176. Сердце смириться не хочет…  — цитируются строки из первой строфы второй части стихотворения. Полностью и точно строфа читается так:

«Новую сплетню готовя, две ядовитые дамы», «Завтра наш полк выступает», «Молча к стене прислониться» — отдельные строки и слова из первой части стихотворения, исполненной двустишиями. Полностью начало ее звучит так:

…«выдавала матушка далече замуж» — строка одного из вариантов русской народной песни, бытовавшей в различных губерниях. Близкие варианты: «Выдала матушка далече замуж…» (Чулков М. Собрание разных песен. М., 1770, ч. 1, с. 197); «Отдала меня матушка замуж далеко…» (Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном. Т. 1. Вып. 1. СПб., 1898, с. 220); «Отдала меня матушка далеким-далекошенько…», «Отдал мене батюшка далече замуж…» (Песни, собранные П. В. Киреевским. Новая серия. Вып. 2, ч. 1, М., ‹1917›, ч. 2, М., 1929).

Щепкина-Куперник — литературное имя поэтессы, беллетриста, драматурга и переводчицы Татьяны Львовны Куперник (по мужу Полыновой; 1874–1952). По матери правнучка знаменитого артиста М. С. Щепкина. Среди ее книг: Отзвуки войны. Стихи. М., 1915; Песня брюссельских кружевниц, М., 1915. В статье цитируются отдельные строфы и строки из ее «Песни над рубашкой» (Бирж. вед., утр. вып., Пг., 1914, 5(18) октября, № 14414). Строка, цитируемая Есениным: «Кто бы ни был мой воин безвестный» в газетной публикации читается: «Кто б ты ни был, мой воин безвестный».

С. 177. …тихой нежной лермонтовской колыбельной песней веет от слов…  — Речь идет о «Казачьей колыбельной песне» (1840) М. Ю. Лермонтова. Цитируя строфу из стихотворения Т. Л. Щепкиной-Куперник:

Есенин, вероятно, имел в виду лермонтовские строки:

По рассказам сестер Есенина, «Колыбельная» Лермонтова нередко пелась матерью поэта Татьяной Федоровной и считалась «семейной» песней.

С. 178. …ее слезы больше слезы матери. Она по большей части томится «в безутешном ожидании» и молится перед иконой.  — Реминисценция из той же «Казачьей колыбельной песни» М. Ю. Лермонтова:

…вздохи матери Андрия и Остапа…  — Имеются в виду переживания матери накануне отъезда ее сыновей в Запорожскую Сечь, описанные в первой главе повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» (повесть вошла в книгу «Миргород»).

…по струнам своей лиры ударила Любовь Столица. — Столица Любовь Никитична (урожд. Ершова; 1884–1934) — поэтесса и драматург (подробнее см. т. 4 наст. изд., с. 458–459). Есенин цитирует четвертую заключительную строфу ее стихотворения «Казак» («Свободный журнал», Пг.-М., 1914, № 39, октябрь, стб. 3–4). Первая строфа стихотворения:

Полностью стихотворение приведено в указанной выше статье Николая Колоколова «Мировая война и русская поэзия» («Свободный журнал», Пг.-М., 1914, ноябрь). В домашней библиотеке Есенина в селе Константинове были два сборника Л. Столицы: Лада. Песенник. М., Альциона, 1912; Русь. Третья книга стихов. М., Новая жизнь, 1915 (с дарственной надписью поэтессы).

Трубецкая Мария Григорьевна, кн. — поэтесса, переводчица, автор, двух сборников стихотворений: «По дороге», Полтава, 1909; «Маки», Полтава, 1914. Есенин не по порядку цитирует строки из пятой и восьмой строф ее стихотворения «В далеком прошлом, в иные годы…» (журн. «Нива», Пг., 1914, № 39, 27 сентября, с. 757). Полностью эти строфы читаются так:

С. 179. Хмельницкая Екатерина Фаддеевна — поэтесса, автор сборника стихотворений «Вперед, смелее!» (Пг., 1915; 2-е изд., М., 1916). В статье цитируются строки из ее стихотворения «Тесно сомкнувшись полками, вперед… (Посвящается русским воинам)». Оно опубликовано в журн. «Солнце России», Пг., 1914, № 247 (44), ноябрь. Военный номер, № 7, с. 16. Последняя 7-я строфа в статье напечатана с неточностью. Ниже приводятся полностью 5-я и 6-я строфы, откуда взяты цитируемые Есениным строки, и 7-я — по тексту журн. «Солнце России»:

Отчее слово (По поводу романа Андрея Белого «Котик Летаев») (с. 180). — Газ. «Знамя труда», М., 1918, 5 апреля (23 ‹марта›), № 172; в газ. ошибочно указано — 5 (23) апреля.

Автограф неизвестен.

Печатается и датируется по газетной публикации.

Во всех изданиях, начиная с пятитомного Собрания сочинений С. А. Есенина 1961–1962 гг. (кроме 2-ой кн. четырехтомника «Сергей Есенин в стихах и жизни. Поэмы 1912–1925. Проза 1915–1925». М., 1995), статья печаталась с неточно прочтенными отдельными словами газетной публикации.

Роман «Котик Летаев», начатый в октябре 1915 г., по замыслу автора, должен был стать первой частью эпопеи «Моя жизнь». Эпопея предполагалась в семи частях: «Котик Летаев» (годы младенчества), «Коля Летаев» (годы отрочества), «Николай Летаев» (юность), «Леонид Ледяной» (мужество), «Свет с востока» (восток), «Сфинкс» (запад), «У преддверия Храма» (мировая война). В то же время, как отмечал Андрей Белый, «каждая часть — самостоятельное целое». Замысел писателя был осуществлен лишь частично — окончательно доработан был только роман «Котик Летаев». С подзаголовком «Первая часть романа „Моя жизнь“» он появился в двух сборниках «Скифы», вышедших из печати в июле и декабре 1917 г. (2-ой сб. помечен 1918 г.). В «Скифах» же напечатаны поэма Есенина «Марфа Посадница» и под общим заголовком «Голубень» его четыре стихотворения (Ск-1); поэмы «Товарищ», «Ус», «Певущий зов», «Отчарь» под общим заголовком «Стихослов» и цикл из пятнадцати стихотворений — «Под отчим кровом» (Ск-2).

С Андреем Белым Есенин лично познакомился в Царском Селе у Р. В. Иванова-Разумника в феврале 1917 г. Это было время, когда Андрей Белый увлекался антропософией немецкого философа Рудольфа Штейнера (1861–1925). Суть антропософии — в сверхчувственном исследовании, познании мира и человека; она включает в себя толкование различных областей знания и методику развития неких «тайных способностей» человека, ведущих к духовному господству над природой.

В свете антропософии Андрей Белый разрабатывал свою теорию поэтической речи, определял роль звукового образа в ней, пытался познать скрытый смысл изначального Слова.

Встречаясь с Андреем Белым, Есенин поначалу увлекся его теоретическими поисками. В ряду свидетельств этого — две статьи молодого поэта: одна — «Отчее слово», вторая — не дошедшая до нас. О ней писал Р. В. Иванов-Разумник А. Белому 3 марта 1926 г.: «Есть у меня и неизданная статья его о Вас (Вы большое влияние оказали на него ‹Есенина›, Борис Николаевич, быть может, сами того не зная)» (РГБ, ф. А. Белого, карт. 16, ед. хр. 66).

В подзаголовке «Отчего слова» указано: «По поводу романа Андрея Белого „Котик Летаев“». И это уточнение не случайно. В статье Есенина не столько анализируется само произведение, сколько автором излагаются собственные мысли о жизни слова и образа в поэтической речи. При этом он в какой-то мере опирается на суждения, содержащиеся в статье Андрея Белого «Жезл Аарона (О слове в поэзии)» — опубликована в Ск-1.

Некоторые идеи Есенина, высказанные в «Отчем слове», были развиты им в статьях «Ключи Марии» (1918), «Быт и искусство (Отрывки из книги „Словесные орнаменты“)» (1920).

В заметке «О себе» (1925) Есенин отметил: «Белый дал мне много в смысле формы». Что же касается антропософских увлечений Андрея Белого, то еще в 1922 г. Есенин отозвался о них весьма определенно («Только бы вот выбить… из Белого — Штейнера…» — см. письмо к Р. В. Иванову-Разумнику от 6 марта 1922 г. в т. 6 наст. изд.).

С. 180. …с Божьим «туком» и воня́ми плащаницы.  — По Библии (Третья книга Моисеева. Левит. Гл. III, 3–5), тук — жир, покрывающий внутренности крупного и мелкого скота. После закалывания животного тук сжигается на жертвеннике: «Это жертва, благоухание, приятное Господу». В иносказательном смысле слово тук часто употребляется «для обозначения лучших и богатейших земных произведений, равно как для означения отрадных духовных благословений» (Библейская энциклопедия. М., Терра, 1990. Репринт с изд. 1891 г., с. 710). Именно иносказательный смысл и имеет это слово в статье Есенина.

Воня́ (церковнослав.) — приятный запах, благовоние, благоухание.

Плащаница — чистое полотно, погребальная пелена, в чем тело умершего Иисуса было положено во гроб. Выражение «воня́ми плащаницы» восходит к Библии — от Иоанна, XIX, 40: «Итак они ‹Иосиф и Никодим› взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями…»

С. 181. В затонах тишины созвучьям ставит сеть — неточно воспроизведенная строка стихотворения Н. А. Клюева «Звук ангелу собрат, бесплотному лучу…», входящего в цикл «Земля и железо» (1916) и опубликованного в Ск-1, 103. Вся строфа читается так:

Слово изначала было…  — В Евангелии от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Иоанн, I, 1–3).

Возглас «Да будет!» повесил на этой воде небо и землю…  — По Библии (Первая книга Моисеева, Бытие I, 1–3), прежде, чем была сотворена земля, Дух Божий носился над водою. Своим словом «Да будет» Бог «из ничего» совершил небо (твердь), землю и «все воинство их».

…мы, созданные по подобию…  — Ср.: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему…» (Бытие, I, 26).

…рожденные, чтобы найти ту дверь, откуда звенит труба, предопределены, чтобы выловить ее «отворись».  — Ср.: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откровение святого Иоанна Богослова. III, 20); «…я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как-бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего» (там же, IV, 1). Слово «отворись» имеет в статье ключевое значение: оно звучит в начале статьи («маленькая жемчужина — „отворись“») и оно же завершает размышление автора о значении духовных ценностей («И только смелые, только сильные… найдут то „отворись“…»).

«Прекрасное только то — чего нет», — говорит Руссо, но это еще не значит, что оно не существует. Там, за гранию ‹…› оно есть и манит нас…  — Есенин использует слова В. А. Жуковского из статьи «О поэте и современном его значении. Письмо к Н. В. Гоголю» (1848): «Руссо говорит: ‹…› — прекрасно только то, чего нет . Это не значит: только то, что не существует ; прекрасное существует, но его нет, ибо оно, так сказать, нам является единственно для того, чтобы исчезнуть…» (Полн. собр. соч. В. А. Жуковского. В 3-х т. Т. 3. СПб., 1906, с. 227).

У златой околицы // Доит Богородица // Белых коз…  — Источник этих строк, скорее всего, духовный стих. Ср. строки из есенинского «Преображения» (1917): «…Богородица… // У облачной околицы // Скликает в рай телят» (см. т. 2 наст. изд.).

…Андрее-Беловское «выкусывание за спиной».  — Словосочетания «выкусывание за спиной» в тексте романа Андрея Белого нет, но есть другие выражения: «подсматривания себе за спину» (Ск-1, 18); «Я… подсмотрел ее ‹старуху — образ одного из внетелесных состояний Котика Летаева› у себя за спиной, — когда она, описывая в пространстве дугу, рушилась мне прямо в спину…» (там же, с. 19). Мысль Есенина состоит в том, что через внетелесное состояние своего «я», высматриваемое за спиной, человек приближается к «кровному крову». (Ср. слова Есенина, записанные А. Блоком 4 января 1918 г.: «Образ творчества: схватить, прокусить» — Восп., 1, 177.)

Футуризм, пропищавший жалобно о «заумном языке», раздавлен под самый корень достижениями в «Котике Летаеве».  — Понятие «заумный язык» появилось в 1913 г. в работах футуристов (будетлян). Так, в статье «Новые пути слова» А. Крученых писал: «Ясное и решительное доказательство тому, что до сих пор слово было в кандалах, является его подчиненность смыслу , до сих пор утверждали: „мысль диктует законы слову, а не наоборот“.

Мы указали на эту ошибку и дали свободный язык, заумный и вселенский» (Цит. по кн.: «Трое. В. Хлебников. А. Крученых. Е. Гуро». СПб., Журавль, ‹1913›, с. 24).

В книге А. Крученых и В. Хлебникова «Слово как таковое» (М., ‹1913›), в частности, говорилось: «Живописцы будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы — разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями (заумный язык). Этим достигается наибольшая выразительность. И этим именно отличается язык стремительной современности, уничтожившей прежний застывший язык…» (с. 12).

В той же книге (с. 9) авторы замечали:

Подобные «творения» Есенин высмеял в шутливом экспромте, написанным по «заумному»:

(Крученых А. Гибель Есенина — на обл.: «Драма Есенина». М., 1926, с. 11).

К «заумному языку» футуристов критически относился Андрей Белый. В статье «Жезл Аарона» он писал: «…Слишком раннее истечение звука слов из теплицы молчания только — « выкидыш », « недоносок »; такой « выкидыш » — футуризм; все убожество футуризма — в его появлении на свет до истечения сроков» (Ск-1, 209).

«Заумному языку» футуристов Есенин противопоставляет умение Андрея Белого в романе зачерпнуть «словом то самое, о чем мы мыслим только тенями мыслей», стремление писателя как можно точнее передать чувство, движение мысли, найти им соответствующие ритм и звуковой образ.

Макарий Желтоводский — Преподобный Макарий, игумен Троицкой Желтоводской обители близ Нижнего Новгорода; в Хронологическом списке русских святых указан как преподобный Макарий Унженский (1350–1444), так как последние годы своей жизни он провел в обители на берегу реки Унжи.

С. 182. …снести такое же яйцо, какое несет «Кува — красный ворон»…  — Кува — красный ворон — в мифах народов севера России — мудрый ворон, «участвовал» в сотворении мира. В произведении Н. А. Клюева «Беседный наигрыш. Стих доброписный» (1915) говорится:

Они ‹горбатые слова›… «через мудрены вырезы» пройдут мурашами, в озере ходят щукой, в чистом поле оленем скачут, за тучами орлом летят…  — ср. строки из былин «Волх Всеславьевич» и «Вольга и Микула». В первой былине говорится, как богатырь Волх (Вольх) со своей «дружиной хороброй» подошел «ко стене белокаменной» царства Индейского:

(Былины. М., 1988, с. 32. Библиотека русского фольклора)

В другой былине повествуется о том, как «молодой Вольга Святославович» стал «ростеть-матереть»:

(там же, с. 41)

…Гете, не обладая швабским наречием, понимал Гебеля без словаря…  — Гебель Иоганн Петер (1760–1826) — немецкий поэт и прозаик, автор стихотворений «Овсяный кисель», «Красный карбункул. Сказка», «Деревенский сторож в полночь» и некоторых других, переведенных в 1816–1831 гг. В. А. Жуковским.

Об «Овсяном киселе» В. А. Жуковский сообщал своему другу: «Это перевод из Гебеля, ‹…› он писал на швабском диалекте и для поселян . Но я ничего лучшего не знаю ! Поэзия во всем совершенстве простоты и непорочности ». (Полн. собр. соч. В. А. Жуковского. В 3-х т. Т. 1. СПб., 1906, с. XVIII).

В примечании к своему переводу «Овсяного киселя» Жуковский привел отзыв Гете о стихах Гебеля, где, в частности, говорится: «Милая простота наречия, избранного поэтом, весьма благоприятны его прекрасному, оригинальному таланту. Во всем, — и на земле и на небесах, — он видит своего сельского жителя; с пленительным простосердечием описывает он его полевые труды, его семейственные радости и печали; особенно удаются ему изображения времен дня и года; он дает души растениям…» (там же, с. 565–566). Писал Гебель, помимо швабского, и на других диалектах немецкого языка.

Как вспоминал И. В. Грузинов, однажды во время беседы о литературе Есенин сказал ему: «Я очень люблю Гебеля. Гебель оказал на меня большое влияние. Знаешь? Немецкий народный поэт» (Восп., 1, 364).

В статье «Ключи Марии» (1918) Есенин называет Гебеля среди художников слова, в которых жила «узловая завязь самой природы». В той же статье, говоря о произведениях, построенных на ангелическом образе, Есенин упоминает гебелевский «Ночной разговор» (видимо, ошибка памяти: стихотворения с таким названием у Гебеля нет; скорее всего, это стихотворение «Тленность. Разговор на дороге в Базель, в виду развалин замка Ретлера, вечером»; перевод В. А. Жуковского).

См. также: Дымшиц А. Сергей Есенин и… два немецких поэта. — Дымшиц А. Проблемы и портреты. М., 1972, с. 230–233.

…ворота в его рай узки, как игольное ухо, только совершенные могут легко пройти в них.  — Это образное выражение восходит к Новому Завету Библии: «И еще говорю вам: удобнее пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Матф., XIX, 24).

…под тень «словесного дерева».  — Понятие «словесное дерево», вероятно, восходит к стихотворению Н. А. Клюева «Оттого в глазах моих просинь…» (1916 или 1917), напечатанного в Ск-1 в составе цикла «Земля и железо» с посвящением: «Прекраснейшему из сынов крещеного царства крестьянину Рязанской губернии поэту Сергею Есенину». Тринадцатая строфа стихотворения читается так:

Надо полагать, из того же источника это понятие пришло и в статью Андрея Белого «Жезл Аарона». В главе «Словесное древо» Андрей Белый сравнивает «растущую целостность слова» и единство «многоветвистого дуба» (Ск-1, с. 205–206).

«Туга по небесной стране…» — отвечал Козьма Индикоплов… — Туга — печаль, кручина, скорбь.

Козьма Индикоплов — византийский монах и купец, в VI в. совершивший путешествие в Индию и другие восточные страны. Он — автор книги «Христианская топография», где описано его путешествие и изложена теория строения Вселенной (см. также поэму Есенина «Инония» и коммент. к ней в т. 2 наст. изд.).

С. 183. «Слетит мне звездочка на постельку, усиком поморгает…» — Во фразе соединены две неточные цитаты из романа «Котик Летаев»: «…самоцветная звездочка — мне летит на постель; и — уколется усиком…»; «…самоцветная звездочка — мне летит на постель; глазиком поморгает; усядется в локонах; усом уколется в носик…» (Ск-1, с. 47, 62).

…«природа тебя обстающая — ты»…  — слова из «Предисловия» автора к «Котику Летаеву» (Ск-1, 13).

«Приложитесь ко мне, братья…» — строфа из стихотворения Н. А. Клюева «Поддонный псалом» (1916).

«Слова поэта уже суть дела его» — неточно воспроизведенная часть фразы Пушкина из начала статьи Гоголя «О том, что такое слово» (1844, вошла в кн. «Выбранные места из переписки с друзьями»). Гоголь писал:

«Пушкин, когда прочитал следующие строки из оды Державина к Храповицкому:

сказал так: „Державин не совсем прав: слова поэта суть уже его дела“. Пушкин прав» (Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. 8. Статьи. М., 1952, с. 229).

Да, дела, но не те, о которых думал Жуковский…  — Имеются в виду суждения В. А. Жуковского о высказывании Пушкина: «Слова поэта суть уже его дела». Эти суждения содержатся в письме Жуковского к Гоголю «О поэте и современном его значении» (1848). Письмо явилось ответом на статью Гоголя «О том, что такое слово» и его же письмо из Неаполя от 10 января 1848 г.

Как пишет Жуковский, выражение Пушкина «Слова поэта суть уже его дела», передаваемые Гоголем, может быть рассматриваемо в двух отношениях: в «более тесном» — художник «совершил свое дело, произведя прекрасное, которое одно есть предмет художества», и в «более обширном» — «дела художника относятся не к одному его произведению, но к его особенному высшему призванию» ‹…›. «Творец вложил свой дух в творение: поэт его посланник, ищет, находит и открывает другим повсеместное присутствие духа Божия». ‹…› «…Прекрасно и справедливо сказал ты ‹Гоголь› в письме своем, назвав искусство примирением с жизнью …» (Полн. собр. соч. В. А. Жуковского. В 3-х т. Т. 3. СПб., 1906, с. 229, 232).

«Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю»…  — две первые строки четвертой строфы песни Председателя из маленькой трагедии А. С. Пушкина «Пир во время чумы» (1830). Вся строфа читается так:

(Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 10 тт. Т. 5. Л., 1978, с. 356)

Свободный в выборе предмета не свободен выйти из него.  — В статье «О поэте и современном его значении. Письмо к Н. В. Гоголю» В. А. Жуковский писал: «Поэт в выборе предмета не подвержен никакому обязующему направлению ‹…› Но поэт, свободный в выборе предмета, не свободен отделить от него самого себя: что скрыто внутри его души, то будет вложено тайно, безнамеренно и даже противунамеренно и в его создание; что он сам , то будет и его создание». (Полн. собр. соч. В. А. Жуковского. В 3-х т. Т. 3. СПб., 1906, с. 230).

«О слово, отчее слово, мы ходили с тобой на крыле ветряном и устне наши невозбраним во еже знати тебе…» — Здесь соединены в свободной композиции фрагменты текстов из двух богослужебных книг. Из «Триоди постной»: «Премудрости Наставниче, ‹…› утверди, вразуми сердце мое. Владыко! Ты даждь ми слово, Отчее Слово, се бо устне мои не возбрано, во еже звати Тебе»; из «Псалтири» (Псалом Давиду, 103): «Господи Боже мой, ‹…› полагаяй облаки на восхождение Свое, ходяй на крылу ветрено» (Православный богослужебный сборник. М., 1991, с. 245, 9).

О «Зареве» Орешина (с. 184). — Журн. «Наш путь», Пг., 1918, № 2, май, с. 256–257 (в разделе «Критика и библиография»).

Автограф неизвестен.

Печатается и датируется по журнальной публикации.

Сборник «Зарево», вышедший в марте 1918 г. в Петрограде, — первая книга стихотворений поэта и прозаика Петра Васильевича Орешина (1887–1938). Она состояла из разделов: «Русь-матушка»; «Алый Храм»; «Война»; «Зверюга»; «На Святой земле».

Первые публикации стихотворений Орешина состоялись в 1911 г. в киевской и саратовской периодике («Вегетарианское обозрение», Киев, 1911, № 3, с. 3; «Саратовский листок», 1911, 10 апреля. Пасхальное приложение. Подпись: П. О-нъ). Позже часто печатался в газетах и журналах Петрограда («Дело народа», «Земля и воля», «Новый сатирикон», «Знамя труда», «Воля народа», «Новая жизнь», «Ежемесячный журнал» («Журнал для всех») и т. д.), Москвы, Саратова, Рязани и других городов.

С Есениным Орешин познакомился осенью 1917 г. Вместе с другими литераторами оба поэта выступали с чтением стихов на литературных вечерах и концертах-митингах в Петрограде. Имена Есенина и Орешина нередко соседствовали в альманахах и сборниках первых послереволюционных лет (Ск-1, 1917; «Красный звон» — 1918; «Явь» — 1919…). В период близости Есенина к имажинистам Орешин с осуждением писал о творчестве членов этой литературной группировки:

(«Пегасу на Тверской» — сб. «Радуга», М., 1922, с. 169–171)

Это время отмечено сложными отношениями между поэтами. Так, в письме к А. В. Ширяевцу от 26 июня 1920 г. Есенин сообщал: «…Орешин глядит как-то все исподлобья, словно съесть хочет. Сейчас он в Саратове, пишет плохие коммунистические стихи и со всеми ругается. Я очень его любил, часто старался его приблизить себе, но ему все казалось, что я отрезаю ему голову, так у нас ничего и не вышло, а сейчас он, вероятно, думает обо мне еще хуже» (см. т. 6 наст. изд.).

Тем не менее взаимные симпатии у поэтов сохранялись до конца жизни Есенина.

На смерть друга Орешин откликнулся несколькими стихотворениями («Сергей Есенин», «Ответ», «На караул»), воспоминаниями «Мое знакомство с Сергеем Есениным». В 1927 г. к годовщине смерти Сергея Есенина напечатал статью «Великий лирик» (журн. «Красная новь», М., 1927, № 1, с. 240–244).

Позднее Орешин заявил об отходе от поэтических традиций, связывавших его с творчеством Есенина. Так, в поэме «Моя библиотека» (первая публикация: журн. «Красная нива», 1928, № 48, с. 6–7) он писал:

Однако, «другие дороги» литературных удач Орешину не принесли.

Сохранилась дарственная надпись на фотографии Есенина Орешину (см. т. 7 наст. изд.).

С. 184. Кто любит Родину?..  — 5-я и 6-я строфы одноименного стихотворения Орешина (1915) в сборнике «Зарево».

С. 185. Отче наш, иже еси…  — первые слова «Молитвы Господней» (Матф. VI, 9-13).

Зори над хатами вяжут широченные сети…  — первая строка 9-й строфы стихотворения «Дед-краснобай» (1917).

…красный петух в облаках прокричал…  — неточная цитата первых двух строк из стихотворения «На заре» (1917):

Месяц ушел в облака…  — 14-я строфа стихотворения «На заре».

Ключи Марии (с. 186). — Сергей Есенин. Ключи Марии. М., изд-во «Московской трудовой артели художников слова», 1920 (на обороте титула — 1919).

Печатается по тексту первой публикации. Судя по дарственной надписи Есенина А. М. Эфросу (автограф в собрании Э. И. Григолюка, Москва), книга вышла не позже декабря 1919 г. На основании заметки Д. Н. Семёновского «Пестрядь…» (газ. «Рабочий край», Иваново-Вознесенск, 1919, 21 февраля, № 41; подпись: Дельта) можно предположить, что книга вышла ранее декабря 1919 г.: «…Московской Трудовою Артелью Художников Слова изданы следующие сборники стихов Сергея Есенина: Радоница ‹так!›, Голубень, Исус-Младенец, Преображение, Сельский Часослов и Ключи Марии (мысли о творчестве)». См. также: Юсов, с. 18–19. Однако информацию об этом Д. Н. Семёновский, видимо, почерпнул из рекламы, напечатанной в сборниках «Сельский часослов» или «Радуница» (М.: МТАХС, ‹1918›): «Имеются на складе: Сергей Есенин. ‹…› Ключи Марии (мысли о творчестве)». В. В. Базанов уже отмечал, что издательство МТАХС в своих рекламных объявлениях часто называло готовящиеся книги как «имеющиеся на складе» (сб. «Есенин и современность», М., 1975, с. 134). Возможно, сам поэт рассказал Д. Н. Семёновскому о ближайших планах издательства МТАХС, упомянув и «Ключи Марии», когда в самом начале 1919 г. тот встречался с Есениным в Москве (Восп., 1, 159–162).

Было сообщение и о том, что Есениным «печатается в провинции второе издание „Ключей Марии“» (журн. «Знамя», М., 1920, № 3/4 (5/6), май-июнь, стб. 62). Однако ныне известно только одно издание есенинской книги.

Набор «Ключей Марии» осуществлялся непосредственно с авторской рукописи, поскольку на ней имеются типографские пометы (2 гр. — 14 гр., т. е. гранки, и волнистые линии, обозначающие их границы), выполненные ярко-фиолетовыми чернилами.

Автограф (ИМЛИ; 44 л.) выполнен разными чернилами:

лл. 1–2 — бледно-черными;

лл. 3 — перв. половина 4, 7–8 (в том числе и правка), 14 (вторая половина)—17 и 32–44 (часть третья) — ярко-черными, исключение составляют л. 33 — черными (вычеркивание — фиолетовыми) и л. 39 — фиолетовыми; правка на лл. 3–4 — черными, красными и фиолетовыми чернилами; эпиграф ко второй части рукописи (л. 16) и вычеркивание в конце л. 17 — бледно-фиолетовыми;

лл. 4(вторая половина)—6(текст и правка) — красными, текст на обороте л. 4 и вычеркивание на л. 5 — черными; правка на л. 6 — черными, красными и фиолетовыми;

лл. 9-12: текст — фиолетовыми, правка — фиолетовыми и черными;

лл. 13 — перв. половина 14, 18–31: текст и правка — бледно-фиолетовыми чернилами.

В рукописи по сравнению с печатным текстом (кроме небольших текстуальных разночтений) отсутствуют: название работы; посвящение; цифра «1», обозначающая первый раздел, часть или статью (хотя есть цифры «2» и «3»).

Книга вышла с опечатками и пропусками слов. В собраниях сочинений Есенина 60-90-х годов некоторые искажения, попавшие в печать, были устранены.

Для настоящего издания текст первой публикации «Ключей Марии» заново сверен с автографом. В результате:

— внесены следующие исправления: вместо «вздыхай» — «воздыхай» (с. 188); вместо «…выражать себя через средства…» — «…выражать себя через средство…» (с. 191); вместо «встав от сна» — «восстав от сна» (с. 193); вместо «…слово умение (умеет) запрягло в себе…» — «…слово умение (умеет) заперло в себе…» (с. 194); вместо «мифологической эпики» — «мифологичной эпики» (с. 195); вместо «…Трисмегист говорил: „Что вверху…» — «…Трисмегист говорил о том, что „что́ вверху…» (с. 197); вместо «в наших мифологиях земного шара» — «в мифологиях земного шара» (с. 199); вместо «…умирал, как выплеснутая волной на берег земли рыба…» — «…умирал, как живое существо, умирал, как выплеснутая ‹и т. д.›» (с. 201); вместо «…кто взбурлил волны…» — «…кто взбурлил эти волны…» (с. 202); вместо «стрибожьи внуци…» — «…стрибожи внуци…» (с. 206); вместо «…о этих образах…» — «…о тайне этих образов…» (с. 206); вместо «Но в древней Руси и по сию пору…» — «Но в древней Руси, да и по сию пору…» (с. 207); вместо «Сивка» — «Сивко» (с. 207); вместо «Он не нашел в воздухе воды не только озера…» — «Он не нашел в воздухе не только озера…» (с. 208); вместо «…не мог просунуться…» — «Он не мог просунуться…» (с. 209); вместо «…новой эры, пока они не засекли его» — «…новой эры, пока они не засекли ее» (с. 210); вместо «Гонители св‹ятого› духа-мистицизма» — «Гонители Святого Духа-мистизма» (с. 213);

— во втором разделе произведения, где начертания некоторых букв русского алфавита сравниваются с позами человеческого тела (с. 199–203), те из букв, которые были набраны в первой публикации как заглавные (Б, В и Я), заменены (в соответствии с рукописью) строчными;

— кроме того, в текст «Ключей Марии» введены рисунки букв, выполненные Есениным в рукописи, но не воспроизведенные в прижизненном издании, видимо, из-за полиграфических трудностей.

В публикации дата — «1918. Сентябрь», в рукописи — «Сентябрь-ноябрь». На основании этих источников в настоящем издании «Ключи Марии» датируются: «Сентябрь-ноябрь 1918».

«Ключи Марии» — основное теоретическое произведение Есенина, работа о творчестве в целом и словесном искусстве в частности. С. М. Городецкий вспоминал: «Из всех бесед, которые у меня были с ним ‹Есениным› в то время, из настойчивых напоминаний — «Прочитай „Ключи Марии“» — у меня сложилось твердое мнение, что эту книгу он любил и считал для себя важной. Такой она и останется в литературном наследстве Есенина. Она далась ему не без труда. В этой книге он попытался оформить и осознать свои литературные искания и идеи. Здесь он определенно говорит, что поэт должен искать образы, которые соединяли бы его с каким-то незримым миром. Одним словом, в этой книге он подходит вплотную ко всем идеям дореволюционного Петербурга» (Восп., 1, 183).

Эти идеи были восприняты Есениным прежде всего из личного общения с Блоком, Клюевым, Андреем Белым, Ивановым-Разумником и другими современниками. Суждения об этом содержатся, например, в воспоминаниях В. С. Чернявского, который был свидетелем (а иногда и участником) петроградских бесед Есенина с Клюевым в 1915–1916 гг.: «Из тогдашнего постоянного общения с Клюевым родился, конечно, и теоретический трактат Есенина „Ключи Марии“…» (сб. «Воспоминания о Сергее Есенине», М., 1975, с. 163). Сам Есенин в разговоре с И. Н. Розановым обмолвился: «Андрей Белый оказывал на меня влияние не своими произведениями, а своими беседами со мной» (Восп., 1, 442). Встречи и разговоры с Есениным в 1918 г. зафиксированы и А. Белым в его «Раккурсе к дневнику» (1930–1931), иногда с пометой о характере разговора — «значительный» (РГАЛИ, ф. А. Белого). О том, что, по мнению его соратников по имажинизму, в нем «еще не выветрился дух разумниковской ‹имеется в виду Иванов-Разумник› школы», Есенин упомянул в статье «Быт и искусство» (наст. том, с. 214).

Без сомнения, Есенин обращался также к соответствующим литературным источникам, что явствует из самого текста «Ключей Марии». Излагая в своем произведении самобытную концепцию образного слова, поэт продемонстрировал обширные познания в мифологии, искусствоведении и эстетике. Однако определить конкретные источники того или иного места из «Ключей Марии», как правило, непросто — ведь Есенин почти всегда цитировал чужие произведения по памяти и без отсылок.

Выяснением истоков «Ключей Марии» занимались многие исследователи (Б. В. Нейман, А. М. Марченко, Н. Ф. Бабушкин, В. А. Вдовин, А. А. Козловский и др.). Наиболее обстоятельно возможные идейные и типологические источники статьи Есенина рассмотрены в работах В. Г. Базанова (сб. «Миф — фольклор — литература», Л., 1978, с. 204–249; кн. «Сергей Есенин и крестьянская Россия», Л., 1982, с. 46–79). В них было проведено развернутое сопоставление «Ключей Марии» с трудами В. В. Стасова, Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева и др., показано сходство и различие идей поэта и названных ученых. Немало конкретных источников есенинского текста было выявлено также при подготовке предыдущих собраний сочинений поэта (см.: Есенин 5 (1962), с. 277–288; Есенин V (1979), с. 317–321, 324–325, 333–349).

При подготовке наст. изд. эта работа была продолжена. При ее проведении было сделано следующее наблюдение: «Если Есенин писал, так или иначе ориентируясь на конкретные источники, — например, полемизируя с оппонентами, — он иногда непроизвольно переходил на их язык, делая „своими“ и „чужие“ выражения, и даже отдельные слова…» (С. И. Субботин; сб. «Есенин академический», М., 1995, с. 47).

Это наблюдение послужило исходным пунктом систематического анализа предполагаемых источников «Ключей Марии», предпринятого для выявления в них лексических и фразеологических параллелей, соответствующих есенинскому тексту. Конкретные результаты этого анализа изложены в реальном комментарии к произведению (см. ниже). Бо́льшая часть вновь найденных литературных источников «Ключей Марии» вводится здесь в научный оборот впервые.

Творчество Есенина в целом питалось из самых разнообразных истоков, главными из которых были русская природа, крестьянский быт, трудовая и духовная жизнь народа, его мудрость, воплощенная в устном поэтическом творчестве, собранная исследователями и зафиксированная в книгах (Библия, Веды, Калевала, «Слово о полку Игореве», легенды, мифы и сказки народов мира, книги Гомера, Шекспира, Лонгфелло, Афанасьева, Буслаева и др.). Впитывая народную и книжную мудрость, Есенин всегда оставался самим собой. Его оригинальная эстетическая система, изложенная в теоретических статьях, опиралась прежде всего на собственный творческий опыт, на созданный им художественно-философский поэтический мир. Вот почему «Ключи Марии» так важны для понимания его произведений. Книги же А. Н. Афанасьева, Ф. И. Буслаева и других исследователей народного словесного и изобразительного искусства были лишь необходимым подспорьем в самостоятельной творческой работе поэта.

Размышления Есенина, изложенные в «Ключах Марии», нашли отражение и в других его статьях и рецензиях 1918 года («Отчее слово», «О „Зареве“ Орешина», «‹О сборниках произведений пролетарских писателей›») и были продолжены в работе «Быт и искусство (Отрывки из книги „Словесные орнаменты“)» (‹1920›). Видимо, их, а также, возможно, не дошедшие до нас или так и не написанные работы поэт предполагал объединить в книге «Словесные орнаменты» (или «Словесная орнаментика») (см. комм. А. А. Козловского — Есенин V (1979), с. 314–325). В «Заявлении» «В Отдел Печати МСР и КД» (до 18 февр. 1920 г.) Есенин подчеркивал: «, Слов‹есная› орнаментика“ необходима как теоретическое показание развития слов‹есных› знаков, идущих на путь открытий невыявленных возможностей человека» (см. т. 7 наст. изд.). Статьи Есенина 1918–1920 гг. имеют много общего между собой: перекликаются, развиваются и уточняются важнейшие принципы, термины, образы его теоретических построений (см. с. 448).

В литературе о поэте нет единого мнения о жанре «Ключей Марии». «Издание книги 1920‹1919› года, как известно, не имеет каких-либо авторских пояснений, в нем отсутствует уточняющий подзаголовок. Однако этот подзаголовок имеется в рекламных объявлениях о подготовке книги к печати и о наличии ее на складе издательства. Подзаголовки эти в разных рекламах и объявлениях не всегда совпадают. ‹…› Известно четыре варианта подзаголовка этой книги: „Мысли о творчестве“, „Теория“, „Теория имажинизма“ и, наконец, просто „Статьи“» (Базанов В. В.; сб. «Есенин и современность», М., 1975, с. 136). Современники Есенина чаще всего называли «Ключи Марии» книгой, книжкой, брошюрой (Я. Е. Шапирштейн-Лерс, Н. Н. Захаров-Мэнский, В. Г. Шершеневич, В. Л. Львов-Рогачевский, Н. Н. Асеев, С. М. Городецкий), реже — статьей (А. К. Воронский), трактатом (Б. М. Эйхенбаум, В. С. Чернявский) или манифестом.

Сам Есенин, по словам И. В. Грузинова, считал «Ключи Марии» теоретической работой: «В том же ‹1920› году, после выхода в свет „Ключей Марии“, в кафе „Домино“ он ‹Есенин› спрашивает: хорошо ли написана им теория искусства? Нравятся ли мне „Ключи Марии“?» (Восп., 1, 365).

Еще до выхода книги в свет, 26 марта 1919 г., было объявлено о выступлении Есенина на эстраде-столовой Всероссийского Союза поэтов (Тверская, 18) с докладом под названием «Ключи Марии» (афиша — ГЛМ).

В 1922 г. Н. Н. Асеев писал: «Насколько нам известно, „Ключи Марии“ не заслужили внимания тт. критиков, а между тем они заслуживают его не в меньшей степени, чем пастушеское происхождение нашего поэта…» (ПиР, 1922, № 8, ноябрь-декабрь, с. 41).

В настоящее время известно более двадцати прижизненных откликов на «Ключи Марии» (см.: Юсов, с. 19–20). Информация, рецензии и небольшие заметки о книге Есенина стали появляться в газетах и журналах в 1919–1920 гг. Ее воспринимали то как «книжечку статей о графике древней Руси» (Н. Захаров-Мэнский; журн. «Вестник театра», М., 1920, № 58, 23–28 марта, с. 15) или «о смысле орнамента» (И. Гр.; газ. «Жизнь искусства», Пг., 1920, 13 мая, № 450), то как «статью об имажинизме» (А. К. Воронский; Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 276).

Вопрос о том, литературную платформу какой группы разрабатывал Есенин в «Ключах Марии», поднимался многими рецензентами и авторами статей. В зависимости от ответа на него поэта хвалили или критиковали. Есенин создал оригинальную эстетическую теорию, но многие его современники трактовали ее тенденциозно, рассматривая «Ключи Марии» с групповых позиций. Так, Я. Е. Шапирштейн-Лерс, прочитав «Ключи Марии», заявил, что там «речь идет об искусстве социализма» и невольно испытал «чувство неловкости ‹…› за искусство социализма при чтении книжки С. Есенина» (журн. «Вестник театра», М., 1920, № 50, 29 января-4 февраля, с. 15). А через два года тот же автор утверждал, что «Есенин написал брошюру „Ключи Марии“, которую можно считать изложением его эстетико-общественных взглядов. Это мессионистская игра в мужицкую революцию, Россию, и т. д.» (в его кн. «Общественный смысл русского литературного футуризма: (Неонародничество русской литературы XX в.)», М., 1922, с. 46). Следует отметить, что этот критик всех имажинистов, в том числе и Есенина, называл футуристами (там же, с. 34, 49).

С ним не был согласен имажинист В. Г. Шершеневич. В рецензии на «Ключи Марии» он писал: «Эта небольшая книга одного из идеологов имажинизма рисует нам философию имажинизма, чертит то миропонимание новой школы, которое упорно не хотят заметить враги нового искусства. ‹…› Отмежевавшись от беспочвенного машинизма русского и итальянского футуризма, Есенин создает новый образ современной идеологии» (журн. «Знамя», М., 1920, № 2(4), май, стб. 57, 58). Имажинистом считал Есенина и А. К. Воронский (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 276–277; см. также его кн. «Литературные типы», М., ‹1925›, с. 45).

В. Л. Львов-Рогачевский в двух своих книгах, выпущенных при жизни Есенина («Имажинизм и его образоносцы: Есенин. Кусиков. Мариенгоф. Шершеневич», ‹М.,›, 1921; «Новейшая русская литература», М., 1922 ‹1923›, и 3-е изд., М.—Л., 1925) считал его символистом (в последней книге глава XII о поэте называлась «Новокрестьянский поэт-символист Сергей Есенин»), выделяя его из имажинизма и отделяя от футуристов, к которым он относил остальных имажинистов: «Форма Есенина, ведущая свое начало от символизма, ничего не имеет общего ‹…› с футуризмом Маринетти, Маяковского, Шершеневича, Мариенгофа, которым Сергей Есенин объявляет смертельную борьбу в своей книге „Ключи Марии“. ‹…›

Бессилию футуризма Есенин противопоставил силу символизма с его окнами в вечность, с его мыслимыми подобиями, с его сопоставлениями. Этот символизм Есенин пытается связать с древней народной символикой, с узорами, орнаментами, с мифотворчеством народа-Садко. ‹…›

Поэт, не ведая этого, после 25-тилетней работы символистов, вновь открывает Америку символизма. Разница между ним и представителями русской школы символистов лишь в том, что почвой его творчества является народное коллективное мифотворчество, а не абстрактные построения индивидуалистической мысли» (в его кн. «Новейшая русская литература», М.—Л., 1925, с. 304, 305).

Отклики 1920 г. на «Ключи Марии» были краткими и односторонне (чаще всего негативно) оценивающими сложную работу Есенина (Я. Е. Шапирштейн-Лерс, Н. Н. Захаров-Мэнский и др.). Так, В. Я. Гликман в стихах и прозе Есенина увидел только «белый свет подлинной национальной религиозности» (журн. «Вестник литературы», Пг., 1920, № 9(21), с. 9; подпись: В. Ирецкий). Другой петроградский рецензент, пересказав или процитировав несколько отрывков из «Ключей Марии» об орнаменте, также сделал поверхностный вывод: «Сергей Есенин видит в такой тайнописи существо творчества и с сектантской нетерпимостью обрушивается на „невероятнейшее отупение русской литературы… “» (газ. «Жизнь искусства», Пг., 1920, 13 мая, № 450; подпись: И. Гр.).

В. Г. Шершеневич наряду со спорными положениями, цитировавшимися выше, высказал ряд верных мыслей о «Ключах Марии»: «Разбирая глубоко и научно наш словесный орнамент, к которому Есенин переходит от орнамента бытового, автор связует языческое миропонимание с современным, попутно объясняя любопытно и оригинально многие словопроисхождения, а также орнаментно-графическое значение и начертание букв. ‹…›

Книга написана с большой эрудицией и с еще большим лирическим темпераментом. Многое в ней спорно, но в ней нет ни „устаревшей истины“, ни „новаторской галиматьи“» (журн. «Знамя», М., 1920, № 2(4), май, стб. 57, 58).

В. Л. Львов-Рогачевский, начиная с 1921 г., с одной стороны, сводил основной прием Есенина в «Ключах Марии» («метод сопоставления») к психологическому параллелизму, «о котором так блестяще писал Александр Веселовский в своей статье „Психологический параллелизм и его формы в отражении поэтического стиля“. ‹…›

То, что писал Сергей Есенин в своих „Ключах Марии“ об узловой завязи природы с сущностью человека , сводится к психологическому параллелизму народного творчества.

Символизм Сергея Есенина, сына рязанского крестьянина, тесно связан с этим психологическим параллелизмом патриархального мировоззрения» (в его кн. «Новейшая русская литература», М., 1925, с. 307; выделено автором). С другой стороны, он же писал о космизме и широте художественного мышления Есенина, о том, что «футуризм урбаниста Шершеневича ничего общего не имеет с космизмом сына полей Сергея Есенина. ‹…› Один именует себя индивидуалистом, другой исходит в поэзии из принципов разных школ» (там же, с. 279).

Н. Н. Асееву и А. К. Воронскому особенно не понравилось возражение Есенина против «марксистской опеки» в литературе. Первый из них подчеркивал: «Все дело в том, что С. Есенин хочет отпихнуться, во что бы то ни стало, от классового самоопределения. ‹…›

И вот утверждение Есенина о „вере человека не от классового сознания, а от осознания объемлющего его храма вечности“ превращается в чистейший символизм с его потяготой к язычеству, к традициям, канонам и мистике искусства — давно стертыми заставками…» (ПиР, 1922, № 8, ноябрь-декабрь, с. 44).

Второй критиковал народно-крестьянские корни теории Есенина, изложенной в «Ключах Марии»: «Но наличие заумных настроений, полнейшая чуждость рабочему, естественно, должны были привести поэта к своеобразному имажинистскому символизму, к мужицким религиозным отвлеченным акафистам, к непомерному „животному“ гиперболизму, к причудливому сочетанию язычества времен Перуна и Дажбога с современным космизмом, к жажде преобразить вселенную в чудесный, счастливый мужицкий рай. ‹…› Получается сочетание космических настроений XX века с первобытным язычеством. ‹…› От церковности Есенин пришел не к материализму, а к этой помеси язычества с новейшим пантеизмом» (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 275–276, 277).

Кроме крестьянской («пастушеской», по терминологии критика) основы творчества в понимании Есенина, Н. Н. Асеев называет и другие истоки есенинской эстетики: «„Ключи Марии“ остаются теми же „ключами тайн“ символизма потебне-беловского уклона. ‹…› Смесь „пастушеской“ наивности с натягиваемой на лицо миной мистической торжественности проглядывает на каждой странице книги. Вычитанное в старинных „лествицах“, запомнившееся из трудов Потебни, Буслаева, Стасова, — все это, отлакированное в поэтической мастерской бело-блоковского символизма, заварилось кашей в горячей голове талантливого пастушонка» (ПиР, 1922, № 8, ноябрь-декабрь, с. 42, 43).

Сразу после смерти Есенина, когда еще свежи были воспоминания о поэте, на вечерах его памяти и в печати не раз говорилось о «Ключах Марии». Эта работа рассматривалась в уже цитировавшейся статье С. М. Городецкого (см. выше, с. 436–437) и в двух выступлениях Б. М. Эйхенбаума. Они пытались определить источники, которые легли в основу есенинских взглядов на литературу и искусство.

«Как мы уже видели, — писал С. М. Городецкий, — система опирающихся на древнюю поэзию идеалистических образов была воспитана в Есенине традициями деревенского искусства и закреплена питерским периодом его творчества. Ко времени революции эта система не была потревожена. Наоборот, Есенин пытался обосновать ее теоретически именно в связи с революцией» (журн. «Новый мир», М., 1926, № 2, февраль, с. 142).

По-своему трактовал источники, смысл и значение «Ключей Марии» Б. М. Эйхенбаум: «Есенин мечется среди хаоса литературных споров, новых группировок и манифестов, в обстановке мировой войны и начинающейся революции. ‹…› Из хаоса теоретических споров, шумящих вокруг него, рождается фантастический трактат или манифест „имажинизма“ — Ключи Марии . Это — попытка вырваться из замкнутого круга влияний и стать на ноги; это — результат того буйного подъема, который пережит был Есениным вместе со многими другими в 1918 году ‹…›.

Ключи Марии , с ее этимологическими тенденциями (пастух = пас-дух) и символикой букв, резко отражает на себе влияние теоретических трактатов этого времени и более всего — влияние Андрея Белого (даже в языке). Но сквозь этот наивный, наносный и наскоро усвоенный материал просвечивает подлинное одушевление — пафос возрождения славянской мифологии, поэтизация деревенской культуры, восторг перед обрядовой мудростью „избяной литургии“: Голубиная Книга, русский „бытовой орнамент“ (узоры на полотенцах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца и пр.), символика „древа“, образы в загадках — вот что противопоставляет Есенин изношенной поэзии нашего времени, вот в чем видит он „великую значную эпопею“ ‹…›.

Ключи Марии — это „литературные мечтания“ ‹аналогичные „Литературным мечтаниям“ молодого В. Г. Белинского› Есенина, которые могли окрылять его только в фантастической обстановке 1918–1920 гг. Дальше должны были начаться поступки, а на самом деле — началось разочарование, началась тоска» (журн. «Revue des Études slaves», Paris, 1995, t. LXVII/1, p. 118–119; публикация С. И. Субботина).

Еще при жизни Есенина Н. Н. Асеев также писал о том, что «в „Ключах Марии“ талантливый поэт стоит на распутьи, и в зависимости от правильной критики может двинуться или в глушь формального метода, внешней мистики индивидуалистического крохоборства, либо выйти на подлинный путь современья» (ПиР, 1922, № 8, ноябрь-декабрь, с. 41).

С этим высказыванием перекликаются слова С. М. Городецкого, опубликованные уже после смерти Есенина: «Моя ошибка и ошибка всей критики, которая, впрочем, тогда почти не существовала, что „Ключи Марии“ не были взяты достаточно всерьез. Если б какой-нибудь дельный — даже не марксист, а просто материалист, разбил бы имажинистскую, идеалистическую систему этой книги, творчество Есенина могло бы взять другое русло» (Восп., 1, 185).

Современники Есенина не оценили по достоинству его центральную теоретическую работу.

В «Ключах Марии» выражены важнейшие представления поэта о путях и целях искусства, о сближении искусства с жизнью и бытом народа, с окружающей его природой, народным творчеством.

В центре книги — проблема образности искусства: сущность образа и его разновидности, происхождение образов, а также протест Есенина против «словесной мертвенности» современной ему поэзии. Поэт разрабатывает теорию «органического образа». Современники по-разному относились к ней, часто связывали ее с символизмом, отождествляли с имажинизмом или футуризмом. Так, Б. М. Эйхенбаум говорил в своем выступлении 1926 г.: «Он ‹Есенин› строит невнятную, но увлекательную теорию органического образа, не замечая, что все эти мысли являются последним отголоском символизма и что в трактате своем ‹„Ключи Марии“› он говорит как его ученик. Но мечтательный этот пафос, поддерживаемый фантастической обстановкой первых лет революции, окрыляет его и дает ему надежду на создание какой-то новой, невиданной поэзии, имеющей почти космическое значение» (журн. «Revue des Études slaves», Paris, 1995, t. LXVII/1, p. 123).

А. К. Воронский считал образную теорию Есенина, опиравшуюся, по мнению критика, на древность, устаревшей, не способной решать проблемы XX века: «Наши мысли, наши ощущения даже, стали несравненно более отвлеченными. Нам часто не нужно той наглядности, той осязаемости, которые требуются для примитивного и конкретного мышления; помимо того, более абстрактный дух нашей эпохи требует иных поэтических средств. Стороннику теории относительности Эйнштейна потребуются совершенно иные поэтические средства, чем певцу неподвижного древнего мира Гомера и Баяна» (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 288).

Особенно много противоречивых суждений вызвала есенинская классификация образов, деление их на заставочные, корабельные и ангелические. Первым эти термины попытался истолковать В. Л. Львов-Рогачевский, определяя их, соответственно, как метафору-уподобление, импрессионистический образ и образ-миф (в его кн. «Новейшая русская литература», М., 1925, с. 305–306).

И статье «Быт и искусство» (‹1920›) Есенин развивает и поясняет свою классификацию, выделяя образы «словесный», «заставочный, или мифический», «типический, или собирательный», «корабельный, или образ двойного зрения» и «ангелический, или изобретательный». При этом поэт приводит ряд примеров.

Над своей теорией Есенин продолжал размышлять и после выхода «Ключей Марии»: «Все творчество мое есть плод моих индивидуальных чувств и умонастроений. ‹…›

В стихах моих читатель должен главным образом обращать внимание на лирическое чувствование и ту образность, которая указала пути многим и многим молодым поэтам и беллетристам. Не я выдумал этот образ, он был и есть основа русского духа и глаза, но я первый развил его и положил основным камнем в своих стихах.

Он живет во мне органически так же, как мои страсти и чувства. Это моя особенность, и этому у меня можно учиться так же, как я могу учиться чему-нибудь другому у других» («Предисловие», 1924, наст. том, с. 222, 223–224).

С. 186. Ключи Марии. Мария на языке хлыстов шелапутского толка означает душу.  — За титульным листом книги «Ключи Марии» следует шмуцтитул, где повторенный еще раз заголовок снабжен авторским пояснением к слову «Мария» в виде сноски. По содержанию есенинского примечания можно предположить, что источником для него послужило исследование епископа Алексия (в миру — А. Я. Дородницына) «Шелапутская община». Ср.: «Слово „шелапут“ на малорусском наречии означает человека беспринципного ‹…›…. православный крестьянин гнушается шелапутов, как людей, сбившихся с пути истины (откуда и самое название шелапут) ‹…›. В некоторых местностях те же сектанты имеют другие названия. Так, в Ставропольской губернии они известны под именем хлыстов ‹…›. Сами шелапуты называют себя „ духовными христианами “, ‹…› „ братьями духовной жизни “. ‹…› Стремление передать священному тексту смысл, согласный с основными положениями вероучения шелапутов, заключенными в „совершенной тайне“, развилось в аллегоризме, которому шелапуты дают широкое применение при изъяснении священного текста. Так, например, ‹…› воскрешение Лазаря (Ев‹ангелие от› Иоанна, 11 глава) до́лжно понимать так: Марфа — плоть, Мария — душа, Лазарь — это ум…» (в его кн. «Шелапутская община», Казань, 1906, с. 2, 48, 27; выделено автором).

М. Никё обращает внимание на гностический тип секты шелапутов («Есенинский сборник», Даугавпилс, 1995, с. 30). В связи с этим не исключено, что заглавие произведения Есенина несет на себе отзвук наименований несохранившихся древних книг гностиков («Великие вопросы Марии», «Малые вопросы Марии», ‹„Родословие Марии“›»), перечисленных Ю. Николаевым в монографии «В поисках за божеством: Очерки из истории гностицизма» (СПб., 1913, с. 240). Есенин мог познакомиться с трудом Николаева, прочитав о нем у Н. А. Бердяева, который дал этому сочинению позитивную оценку в своей книге «Смысл творчества» (М., 1916, с. 355), — последняя, согласно спискам, составленным сестрами поэта (списки ГМЗЕ), была в его личной библиотеке (см. об этом работу Л. А. Архиповой: «Есенинский вестник», ‹Рязань, 1994›, вып. 3, с. 7).

По наблюдениям М. Никё за лексикой статьи Есенина, гностический ее пласт особенно важен «во второй половине второй части „Ключей Марии“ и в третьей части» («Есенинский сборник», Даугавпилс, 1995, с. 25). В этой связи резонно предположить, что Есенин, скорее всего, дал заголовок своему произведению уже после его завершения.

Название «Ключи Марии» отсутствует и в наборной рукописи (см. выше, с. 435), на первой странице которой авторскому тексту предшествует незачеркнутый эпиграф из Н. А. Клюева (см. наст. том, с. 281); в книге его уже нет. В третьей части произведения (наряду с явно выраженным гностическим пластом) содержится недвусмысленно высказанное критическое отношение к эстетической позиции Клюева (см. наст. том, с. 206–207), тогда как в первой части Есенин цитировал стихи последнего в положительном смысле (см. наст. том, с. 187). Такой резкий переход к прямо противоположной оценке дает возможность полагать, что название есенинского трактата может иметь, кроме всего прочего, и полемический оттенок по отношению к Клюеву. Это подтверждается явной перекличкой примечания на шмуцтитуле «Ключей Марии» со следующими строками Клюева:

(ЛН, М., 1987, т. 92, кн. 4, с. 496, с грубым искажением (« на родившемся» вместо « не родившемся»); здесь исправлено по автографу — РГАЛИ, ф. А. А. Блока).

Однако стихотворение Клюева «Сколько перепутий, тропок-невидимок…» (1910), из которого взяты эти строки, было опубликовано лишь в наши дни, так что Есенин мог знать его только изустно. Этот факт может рассматриваться как одно из подтверждений слов В. С. Чернявского (свидетеля бесед Клюева и Есенина в 1915–1916 гг.), приведенных выше (наст. том, с. 437).

Некоторые современники поэта обратили внимание на еще один источник есенинского заголовка. Н. Н. Асеев (ПиР, 1922, № 8, ноябрь-декабрь, с. 42) связывал название «Ключи Марии» с широко известной в литературных кругах начала XX века статьей В. Я. Брюсова «Ключи тайн» (журн. «Весы», М., 1904, № 1, с. 3–21), которая воспринималась как манифест символизма.

Финал этой статьи В. Я. Брюсова и в самом деле перекликается с некоторыми идеями «Ключей Марии»: «Пусть же современные художники сознательно куют свои создания в виде ключей тайн, в виде мистических ключей, растворяющих человечеству двери из его „голубой тюрьмы“ к вечной свободе» (там же, с. 21).

Посвящаю с любовью Анатолию Мариенгофу.  — Об адресате посвящения см. наст. изд., т. 1, с. 551–552. Согласно авторской дате в рукописи «Ключей Марии», произведение было завершено в ноябре 1918 г. Знакомство же свое с Есениным Мариенгоф отнес к концу августа того же года (Восп., 1, 310), а о беседах с ним до выпуска совместной «Декларации» имажинистов (1919) вспоминал:

«У Есенина уже была своя классификация образов. Статические он называл заставками , динамические, движущиеся — корабельными ‹…›; говорил об орнаменте нашего алфавита, ‹…› о коньке на крыше крестьянского дома, ‹…› об узоре на тканях…» (Восп., 1, 311; выделено автором).

Из всего этого с несомненностью следует, что есенинское посвящение Мариенгофу появилось в «Ключах Марии» существенно позже, чем само произведение (см. также на с. 450 об эпиграфе из Н. А. Клюева, имевшемся в рукописи произведения первоначально) — наблюдение А. А. Козловского: Есенин V (1979), с. 320.

…«избяной обоз»…  — Эти слова восходят к строкам стихотворения Н. А. Клюева «Есть горькая супесь, глухой чернозем…» (1916; Ск-1, с. 101):

…за шквалом наших земных событий недалек уже берег.  — Ср.:

С. 187. Значение и пути его ‹орнамента› объясняли в трудах своих Стасов и Буслаев, много других…  — Владимир Васильевич Стасов (1824–1906) — художественный и музыкальный критик и историк искусства. Издал со своими вступительными статьями два обширных атласа с образцами орнамента: «Русский народный орнамент. Выпуск первый. Шитье, ткани, кружева» (СПб., 1872) и «Славянский и восточный орнамент по рукописям древнего и нового времени. Вып. 1–3» (СПб., 1884; 1887); о перекличках «Ключей Марии» с первой из этих статей см. наст. том, с. 453 и 458. В личной библиотеке поэта (списки ГМЗЕ) был сборник статей Д. В. Философова «Слова и жизнь: Литературные споры новейшего времени (1901–1908 гг.)» (СПб., 1909), завершавшийся некрологом Стасову, где критик, в частности, писал о покойном (с. 323): «Он тщательно собирал старые вышивки и кружева и возвел „петушки и гребешки“ в перл создания». Скорее всего, именно по этой книге юный Есенин мог впервые познакомиться со взглядами Стасова — известного исследователя и собирателя орнамента.

Федор Иванович Буслаев (1818–1897) — языковед, фольклорист, литературовед, историк искусства. Его труды по орнаменту, при жизни печатавшиеся лишь в журналах и сборниках специального характера, впоследствии составили книгу «Исторические очерки Ф. И. Буслаева по русскому орнаменту в рукописях» (Пг.: Типография Академии наук, 1917). Говоря о происхождении русского орнамента (и вообще о народном искусстве), Есенин в «Ключах Марии» не раз полемизирует с Буслаевым.

Из той же буслаевской книги Есенин получил представление о работах других ученых, писавших об орнаменте. Это — атлас В. И. Бутовского «История русского орнамента с X по XI столетие по древним рукописям» (М., 1870) с его вступительной статьей, а также книга французского архитектора и историка искусства Е. Виолле-ле-Дюка «Русское искусство: Его источники, его составные элементы, его высшее развитие, его будущность» (рус. пер. Н. Султанова — М., 1879; оригинал — Paris, 1877), обширным критическим разбором которой открываются «Исторические очерки Ф. И. Буслаева по русскому орнаменту…».

…на кровле конек // Есть знак молчаливый, что путь наш далек.  — В этой цитате из стихотворения Н. А. Клюева «Есть горькая супесь, глухой чернозем…» Есенин заменил словом «наш» авторское «так».

Все ученые, как гробокопатели, старались отыскать прежде всего влияние на нем ‹орнаменте›… — Наряду с другими Есенин имеет здесь в виду суждения Стасова и Буслаева о несамостоятельности происхождения русского орнамента и полемизирует с ними. Ср.: «…в них ‹узорах орнамента› нет ничего самостоятельного, потому что все главные составные части их существуют у известных народностей азиатского происхождения, которые обладают ими в течение долгих столетий и, конечно, никоим образом не могли заимствовать их от русских» (Стасов 1872, с. XI); «…русский орнамент только в XII в. стал освобождаться от рабского копирования византийских и южнославянских оригиналов, и хотя выказывал некоторую самодеятельность в XII и XIII вв., но все же под сильным влиянием южнославянским…» (Буслаев 1917, с. 34).

…старались доказать, что в узорах его больше колдуют ассирийские заклинатели, чем Персия и Византия.  — Конец этого предложения в автографе первоначально имел вид: «…больше Ассирия, чем Персия». Указанная фраза близка следующим местам из рецензии Ф. И. Буслаева на книгу Е. Виолле-ле-Дюка: «…утверждает он — Индия и Персия формулируют элементы русской архитектуры, равно как и ее орнаментации»; «…элементы нашего ‹…› орнамента ‹…› Виолле-ле-Дюк отсылает по принадлежности более к Индии, чем к Византии » (Буслаев 1917, с. 8, 56–57; выделено автором). Такой неявный параллелизм позволяет подвергнуть сомнению жесткое утверждение Б. В. Неймана об этой части текста: «Хотя Стасов здесь не назван, но, очевидно, речь идет именно о нем…» (сб. «Художественный фольклор», М., 1929, ‹вып.› 4–5, с. 210). Ведь здесь — впрочем, как и почти во всех других местах «Ключей Марии» (о единственном исключении см. ниже, с. 484–485) — Есенин, обращаясь к работам других авторов, ссылается на суть их суждений и высказываний по памяти, как правило, не прибегая при этом к уточнению формулировок по источникам и точному их цитированию.

…никто не будет отрицать того, что наши древние рукописи XIII и XIV веков носят на себе явные признаки сербско-болгарского отражения.  — Отклик на слова Ф. И. Буслаева: «…новгородский ‹орнамент рукописей› XII–XIV вв. составляет ‹…› органическую отрасль орнамента югославянского или сербо-болгарского» (Буслаев 1917, с. 27).

Никто не скажет, что новгородская и ярославская иконопись нашли себя в своих композициях самостоятельно. Все величайшие наши мастера зависели всецело от крещеного Востока.  — На факте, указанном здесь, действительно основывались взгляды многих искусствоведов на русскую иконопись. Например, Е. Виолле-ле-Дюк отмечал «неизменность типов русской иконографии, заимствованной из Византии» (в его кн. «Русское искусство: Его источники, его основные элементы, его высшее развитие, его будущность. Пер. Н. Султанов», М., 1879, с. 117).

Второе из комментируемых предложений первоначально было начато Есениным так: «Величайшие наши мастера в своих фресках ‹выделено нами›». Без сомнения, здесь имелись в виду авторы древних настенных росписей новгородских и ярославских храмов. Среди них одним из самых известных был изограф Гурий Никитин (Кинешемцев; 1630-е — 1691), сравнения с которым удостоился Есенин в письме Н. А. Клюева 1916 года (Письма, 312), Ср. также с описанием убранства Феодоровского собора в Царском Селе — храма, где не раз бывал Есенин в 1916–1917 гг.: «…потолки расписаны фресковым орнаментом в характере орнаментики Ярославской церкви Иоанна Предтечи, XVII века…» («Феодоровский Государев Собор в Царском Селе», М., ‹1915›, с. 42).

Самою первою и главною отраслью нашего искусства ‹…› был и есть орнамент.  — Исходным вариантом этой фразы в есенинском автографе было: «Самая ранняя и главная отрасль нашего искусства есть песня». В 1981 году В. Г. Базанов впервые поставил начальное предложение «Ключей Марии» («Орнамент — это музыка») в прямую связь со словами Н. А. Клюева из его письма от 5 ноября 1910 г. к А. А. Блоку (тогда еще не опубликованного):

«Вглядывались ли Вы когда-нибудь в простонародную резьбу, например, на ковшах, дугах, шеломках, на дорожных батожках, в шитье на утиральниках, ширинках, — везде какая-то зубчатость, чаще круг-диск и от него линии, какая-то лучистость, „карта звездного неба“, „знаки Зодиака“. Народ почти не рисует, а только отмечает, только проводит линии, ибо музыка линий не ложна… ‹…›…народное искусство безглагольно. Вы скажете: а песня? На это я отвечу так: народная песня, наружно всегда однообразная, действует не физиономией, не словосочетаниями, а какой-то внутренней музыкой, опять-таки линией, и кому понятен язык линий, тому понятна во всей полноте и народная песня» (сб. «В мире Блока», М., 1981, с. 397; в цитату внесены поправки по публикации К. М. Азадовского: ЛН, М., 1987, т. 92, кн. 4, с. 502).

Нечто похожее Клюев наверняка высказывал и в беседах с Есениным. Возможно, из отзвука этих бесед возникло «равноправие» «песни» и «орнамента», поначалу проявившееся под пером Есенина в данном месте «Ключей Марии».

…вглядываясь во все исследования специалистов из этой области…  — Кроме трудов, упомянутых выше на с. 452–453, в поле зрения Есенина были также выпущенные отдельными книгами работы, написанные в полемике с Е. Виолле-ле-Дюком и в его защиту. Это — «Русское искусство Е. Виолле-ле-Дюк и архитектура в России от X-го по XVIII-й век» графа С. Г. Строганова (выпущена без указания автора; СПб., 1878), а также «Русское искусство и мнения о нем Е. Виолле-ле-Дюка, французского ученого архитектора, и Ф. И. Буслаева, русского ученого археолога. Критический обзор В. И. Бутовского» (М., 1879).

Одно из свидетельств этому — появление среди черновых вариантов «Ключей Марии» фамилии «Полевой» (см. об этом с. 458 наст. тома): очевидно, Есенин был знаком с трудом П. Н. Полевого «Очерки русской истории в памятниках быта. ‹Вып.› II. Период с XI–XIII век: Княжество Киевское. — Княжество Владимиро-Суздальское» (СПб., 1880), где, в частности, были кратко изложены (на с. 222–223) основные идеи только что названных книг.

…мы не встречаем почти ни единого указания на то, что он существовал раньше ‹…› приплытия к нашему берегу миссионеров из Греции.  — Действительно, лишь В. И. Бутовский (да и то в самом общем виде) писал в предисловии к составленному им атласу: «Кому не случалось любоваться разноцветными коймами и узорами на полотенцах, скатертях и сорочках русского деревенского рукоделия. ‹…› Существование этой крестьянской самодельщины исконное: ему насчитываются целые столетия» (в кн. «История русского орнамента с X по XVI столетие по древним рукописям», М., 1870, с. 4).

С. 188. Все, что рассматривается извне, никогда не рождается в ясли с лучами звезд в глазах и мистическим ореолом над головой.  — Имеется в виду не только евангельское словесное описание рождения Спасителя (Богородица «родила Сына Своего первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли» — Лк. II, 7), но и икона «Рождество Христово», на которой младенец Христос изображается с ореолом над головой (см., например: «Феодоровский Государев Собор в Царском Селе», М., ‹1915›. с. 51).

Метафора «лучи звезд в глазах», скорее всего, восходит к другому иконописному изображению Христа — образу «Спас Ярое Око».

« Как же мне, старцу ~ Золотой ключ волной выплесну ». — Этот текст восходит к русским народным духовным стихам схожего сюжета, опубликованным в разных изданиях под заголовками, данными собирателями: «Песня глухой нетовщины, оставшаяся после времен самосжигательства», «О старце» («Сборник русских духовных стихов, составленный В. Варенцовым», СПб., 1860, с. 183–185); «Встреча инока со Христом» («Труды Музыкально-этнографической комиссии…», М., 1906, т. I, с. 25–27; перепечатано в сб. «Стихи духовные», М., 1991, с. 263–264); «Стих о иноке-черноризце» («Труды Владимирской ученой архивной комиссии», 1914, кн. XVI, с. 40). Сопоставление их текстов с приводимым Есениным показывает, что стих в «Ключах Марии» содержит элементы всех перечисленных вариантов, бытовавших в народе, не повторяя их в точности. В то же время в есенинском тексте есть строки, не встречающиеся в народных стихах (например: «Книгу новую я вытку звездами»). Это дает основание предположить, что вариация стиха о старце в «Ключах Марии» принадлежит самому их автору.

Из чувства национальной гордости Равинский подчеркивал нечто в нашем орнаменте, но это нечто было лишь бледными словами о том, что у наших переписчиков выписка и вырисовка образов стояли на первом месте, между тем как в других странах это стояло на втором плане.  — Судя по автографу, Есенин вначале назвал автором этого суждения Ф. И. Буслаева, затем заменил его фамилию на «Полевой» и, наконец, остановился на Равинском.

Таким образом, рукопись отражает сомнения поэта в том, правильно ли он именовал автора, мысли которого излагал.

Эти сомнения были далеко небезосновательными, ибо даже окончательный выбор Есенина не стал верным. Приводимое им суждение об орнаменте оказалось пересказом следующих мест из работ В. В. Стасова и Ф. И. Буслаева: 1) «…употребление в течение долгих столетий всем русским народом этих узоров — придают им значение чего-то действительно национального» (Стасов 1872, с. XIX); 2) «…рукописи ‹…› у нас в России самый богатый и разнообразный материал для истории орнамента… ‹…› На Западе рукопись не имеет такого первенствующего значения в истории художества, как у нас, потому что роскошное разнообразие в произведениях прочих искусств отодвигало там скромную работу писца на второй план» (Буслаев 1917, с. 8–9).

Причина, почему Есенин отказался от фамилии Буслаева, в общем правильно названной им ранее, возможно, состоит в том, что при перечитывании написанного его внимание было остановлено на начале фразы («Из чувства национальной гордости Буслаев…») — поэт мог вспомнить, что оппоненты ученого нередко говорили о недостатке у него патриотизма. Вот что писал, например, В. И. Бутовский: «…г. Буслаев решительно подтверждает, что все русские орнаменты наших письменных памятников, а именно: Остромирова Евангелия и Святослав‹ов›а Изборника, единственно оставшихся от XI века, суть ничто иное, как рабские копии с византийских и южнославянских оригиналов. Мы же заявляем, что не можем согласиться с таким приговором. По нашему убеждению, он несправедлив и ошибочен. Все эти орнаменты суть русские оригинальные произведения…» (в его кн. «Русское искусство и мнения о нем Е. Виолле-ле-Дюка, французского ученого архитектора, и Ф. И. Буслаева, русского ученого археолога: Критический разбор…», М., 1879, с. 61–62).

О возможных причинах появления здесь фамилии археолога и историка русской литературы Петра Николаевича Полевого (1839–1902) см. наст. том, с. 456.

Однако обозначенный Есениным в окончательном варианте текста Дмитрий Александрович Ровинский (1824–1895) — собиратель русской гравюры и народного лубка, исследователь иконописания в России, ранние работы которого печатались за подписью «Равинский», — не занимался русским орнаментом. К тому же в его трудах, как и в трудах Ф. И. Буслаева, «чувство национальной гордости» не подчеркивалось (см., например, цитаты из работ Д. А. Ровинского, приведенные в комментарии В. А. Вдовина к «Ключам Марии», — ВЛ, 1973, № 7, июль, с. 227–228; Есенин V (1979), с. 339).

Вероятно, дело здесь в ошибке памяти Есенина. Он написал «Равинский» вместо созвучной фамилии «Бутовский»: ведь именно в работах В. И. Бутовского (особенно в только что процитированной книге) отчетливо звучит нота национальной гордости, запомнившаяся поэту.

С. 188–189. …символическое древо, которое означает «семью».  — Ср.: «Размножение семьи, рода исстари сравнивалось с ростками, пускаемыми из себя деревом… ‹…› Параллель, проводимая в языке и народных поверьях между ветвистым деревом и многочадною семьею или целым родом, с особенною наглядностию заявила себя в обычае обозначать происхождение ‹…› людей и степени их родства через так называемое родословное древо… » (Аф. II, 478, 479; выделено автором).

С. 189. Маврикийский дуб — образ, восходящий к Библии (подробнее см. наст. изд., т. 2, с. 317).

Скандинавская Иггдразиль — поклонение ясеню…  — Ср.: «Эдда ‹древнеисландский эпос› рассказывает о старом мировом серединном дереве Иггдразиле. Это дерево — ясень …» (Аф. II, 279; выделено автором); « Иггдразиль северной мифологии или всемирное древо исторического развития народов ‹…› имеет ‹…› в скандинавских сказаньях малое подобие или как бы сокращение — в семейном древе , которое растет в жилище Вёльзунга ‹…›. Это дерево — дуб. Как под всемирным Иггдразилем ‹…› собирались боги для суда и расправы, так и Вёльзунг судил и рядил народ под своим домашним дубом…» (Буслаев I (1861), с. 442; выделено автором).

…то древо, под которым сидел Гаутама…  — Сиддхартха Гаутама (623–544 до н. э.) — основатель буддизма. Под именем «Будда» Есенин упоминает о нем еще в письме к Г. А. Панфилову (март 1913 г.): «Гений для меня — человек слова и дела, как Христос. Все остальные, кроме Будды, представляют не что иное, как блудники…» (наст. изд., т. 6). Об упомянутом древе см.: «Гаутама ‹…› сел ‹…› под тень большого дерева, известного с тех пор под именем священного дерева Бо, или древа мудрости» (Рис-Дэвидс Т. В. «Буддизм: Очерк жизни и учений Гаутамы Будды», 2-е изд., СПб., 1906, с. 41).

…слово пас-тух (= пас-дух…  — Ср.: «…наше „душа“ от ду-ть , через ду-хъ …» (Буслаев I (1861), с. 138; выделено автором). Эта конкретная параллель «Есенин — Буслаев» была отмечена В. Г. Базановым, далее констатировавшим: «В „Ключах Марии“ Есенин, используя лингвистические приемы, пытается восстановить первоначальную мифологическую основу отдельных слов и выражений» (сб. «Миф — фольклор — литература», Л., 1978, с. 207).

« Я не царь и не царский сын, — я пастух, а говорить меня научили звезды », — пишет пророк Амос.  — Из Книги Пророка Амоса (Ветхий Завет): «…я — не пророк и не сын пророка; я был пастух, и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец и сказал мне Господь: „Иди, пророчествуй к народу Моему… “» (Ам. VII, 14–15).

Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством ‹…› увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей ‹…› и через ствол ‹…›, что мы есть чада древа…  — Первоначально Есенин начал эту фразу так: «Наши бахари без всяких сан‹с›кри… ‹возможно, санскритств“?›»; слово «орнамента» было вписано в текст в другое время (хотя и такими же чернилами, но другим пером). Судя не только по смысловому, но также по лексическому и фразеологическому сходству этого места «Ключей Марии» (особенно прозрачному в первом варианте текста) с суждениями Ф. И. Буслаева из статьи «Эпическая поэзия», Есенин здесь вступил в полемику с ученым. Ср.: «В санскрите ‹…› две формы: б’а и б’ас ; и та и другая значит: светить, казаться, что совершенно согласно с значением наших: басить, баский. Как „казистый“, в значении красивого, происходит от казаться , так и баский будет относиться к санскритскому б’ас . ‹…›Таким образом, санскр. б’а светить, казаться ‹…› употребляется ‹…› у нас ‹в значениях› — и говорить: ба -ти, баяти , и казаться, украшать, в корне бас ; а как с значением слова соединяются понятия о чародействе и лечении, то баситься , в провинциальных наречиях, и именно в Рязанской губернии, употребляется в смысле лечиться, а бахарь — лекарь»; «Ногами человек прикасается к земле, а, по представлению в санскрите, даже исходит из нее как растение корнем и стволом; потому по-санскритски пада ‹..› значит не только нога, но и корень дерева»; «Из прочих частей тела человеческого особенное внимание обращали на себя руки, как необходимое орудие в деле. Как волосы были сравниваемы с травою, так руки и пальцы казались сучком с ветвями. По представлениям языка, как дерева́, так и люди имеют общего между собою то, что родятся и растут; потому от корня род происходят и рождение и род (на-род); ‹…›. Языки индоевропейские особенное сходство с растением находили в руке; так, в санскрите названия руки, пальцев, ногтей образовались уподоблением с растением: палец кара сак’а (кара рука, собственно: делающая, от кри делать, и сак’а сук, сучок), потому и рука называется сложным словом, значащим по переводу: имеющая пять ветвей или сучков: панча сак’а ( панчан пять и сак’а сук); ноготь же вырастает на пальце, как лист на ветви, а потому к называется кара-руйа ( кара рука и руи расти), собственно: растущий на руке» (Буслаев I (1861), с. 16–17, 14, 12).

…дуба, под которым Авраам встречает святую Троицу,  — то есть дуба Мамре (Маврикийского дуба — подробнее см. наст. изд., т. 2, с. 317). Употребление слова «Троица», скорее всего, связано здесь не только с соответствующим библейским текстом (Быт. XVIII, 1–9), но и с иконами Пресвятой Троицы, где непременно изображался и дуб, о котором упомянул Есенин (см., например, кн. «Феодоровский Государев Собор в Царском Селе», М., ‹1915›, с. 43).

С. 189–190. …былина «о хоробром Егории»: У них волосы — трава, // Телеса — кора древесная.  — Обычно (в том числе в учебных хрестоматиях по русской словесности начала XX века) это произведение именуется «Стих о Егории Храбром». Во всех опубликованных его вариантах место, о котором пишет Есенин, звучит несколько по-иному. Например:

(«Русская хрестоматия: Памятники древней русской литературы и народной словесности… Для средних учебных заведений. Сост. Ф. Буслаев. Изд. 12-е», М., 1912, с. 375, 377).

Очевидно, «Стих о Егории…» приведен здесь Есениным по памяти.

Называя этот стих «былиной», Есенин, возможно, придерживался определения того же Буслаева: «…песня содержания повествовательного именуется былиною …» (Буслаев I (1861), с. 18; выделено автором).

С. 190. Мысль об этом происхождении от древа породила вместе с музыкой и мифический эпос. ‹…› Без всякого Иовулла и Вейнемейнена наш народ через ‹…› безымянного пастуха открыл две скрытых силы воздуха вместе. Этот пастух ‹…› срезал на могиле тростинку ‹…› , а она сама поведала миру через него свою ‹…› тайну: «Играй, играй, пастушок. ‹…› Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестры. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко». ‹…› Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является скрытая вера в переселение души.  — Излагая здесь собственное мнение о зарождении русского эпоса, Есенин вновь исходил из статьи Буслаева «Эпическая поэзия». Ср.: «Так как поэзия в древнейшую эпоху пелась и сопровождалась музыкальным инструментом, то изобретение этого инструмента, как и поэзии, приписывалось богам. Финнам пятиструнную арфу (cantelo) дал бог Вейнемейнен: он сделал ее из березы… ‹…› Как финская береза, из которой Вейнемейнен сделал арфу, плачет и рассказывает свое горе, так и у нас изобретение дудки соединяется с преданием о переселении душ. ‹…› Известна на Руси вариация этого предания. На могиле убитого вырастал тростник; пастух срезал тростинку, сделал дудку, и дудка запела и рассказала преступление» (Буслаев I (1861), с. 19–21).

Набросок начала комментируемого фрагмента «Ключей Марии», имеющийся в автографе («Мы не помним, кто первый взыграл у нас на Руси до Бояна и кто наши гусли выдумал. [Опираясь на племенное родство с финнами‹…›] В этом случае мы возьмем Вейнемейнена. Старый верный Вейнемейнен ‹здесь набросок оборван и вычеркнут автором›»), перекликается с «Эпической поэзией» Буслаева (см. там же, с. 19) еще более явственно.

Старый верный Вейнемейнен — «формульная» характеристика одного из главных героев карелофинского эпоса «Калевала» (в пер. Л. П. Бельского); возникнув в самом начале русского перевода эпоса, она сохраняется неизменной и по всему его тексту (см., например: «Калевала. Финская народная эпопея: Руны 1–3, 10, 21, 23, 41 и 42», СПб., 1902 (РКлБ, сер. II, вып. XXIV), с. 10, 13–16, 19, 20, 22).

Иовулл . — До сих пор комментаторы прозы поэта отождествляли это имя с именем героя одноименного англосаксонского эпоса (например: «Есенин, очевидно, имеет в виду Беовульфа…» — Есенин 5 (1962), с. 284). Вряд ли это справедливо, хотя бы потому, что первый русский перевод «Беовульфа» был опубликован в 1975 г. (сб. «Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах», М., 1975). К тому же в рукописи это имя первоначально было дано как Иогулл. Затем Есенин переправил в нем «г» на «в», очевидно, усомнившись в правильности своего написания. Эти сомнения были небезосновательными. В «Саге о Финнбоге Сильном» действительно есть персонаж с похожим именем (Иокуль), выступающий постоянным противником главного героя Финнбога («Древне-северные саги и песни скальдов в переводах русских писателей», СПб., 1903 (РКлБ, сер. II, вып. XXV), с. 103 и сл.). Но в то же время из контекста употребления этого имени в «Ключах Марии» («…Иовулл и Вейнемейнен…») следует: по Есенину, Иовулл — такой же эпический герой — создатель музыки и поэзии, как Вейнемейнен. Скорее всего, здесь (по памяти, а потому неточно) под этим именем подразумевался бог Один из Эдды, упомянутый в аналогичном контексте Буслаевым (см. Буслаев I (1861), с. 19). Ср.: «Одно из ‹многочисленных› прозваний Одина было Iolnir или Iolfadir …» (Аф. I, 746; выделено автором).

Место комментируемого фрагмента, оформленное Есениным как цитата («Играй, играй, пастушок ‹и т. п.›»), является вольным изложением отрывка из «Сказки о серебряном блюдечке и наливном яблочке», вошедшей в сборник «Народные русские сказки А. Н. Афанасьева» (М.: И. Д. Сытин, 1897, т. 2, с. 121).

…празднество этой каны…  — от Каны Галилейской, города вблизи Назарета, где, согласно Новому Завету (Иоанн. II, 1-11), Иисус на пиру сотворил чудо, превратив воду в вино.

Исследователи древнерусской письменности и строительного орнамента…  — то есть Ф. И. Буслаев, В. В. Стасов, С. Г. Строганов, В. И. Бутовский, Е. Виолле-ле-Дюк и др., с трудами которых был знаком Есенин.

С. 191. Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, ‹…› , цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья…  — Есенин опять полемизирует здесь с Ф. И. Буслаевым: «…русский орнамент и в самом высшем своем развитии в XIV в. не мог приобрести способности к воспроизведению натуры в ее рельефности и переливах колорита. ‹…›… это рисунок ткани, однообразно повторяющийся на наволоке до бесконечности; это не живопись и не рельеф, а просто узорочье , ласкающее глаз всем своим целым, а не по частям» (Буслаев 1917, с. 36; выделено автором).

Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу…  — Ср. с замечанием А. Н. Афанасьева: «Позднее у германцев и у славян возникло обыкновение ‹…› ставить на верху крыш их ‹лошадиных голов› деревянные изображения — так называемые коньки » (Аф. I, 637; выделено автором). Очевидно, Есенин прошел мимо этого места «Поэтических воззрений славян на природу». Кроме того, в исследовании В. Г. Базанова о «Ключах Марии» справедливо отмечено: «Судя по всему, Есенину не были известны все работы Стасова, в частности, его обширная рецензия „Коньки на крестьянских крышах“ (1861). Между тем ‹…› Стасов ‹…› в ней ‹…› во многом предвосхищает Есенина как автора „Ключей Марии“» (сб. «Миф — фольклор — литература», Л., 1978, с. 216).

…уподобляя свою хату под ним колеснице.  — Восходит к стихотворению Н. А. Клюева «Есть горькая супесь, глухой чернозем…»: «Изба — колесница, колеса — углы…» (Ск-1, с. 101); о других перекличках с этим же текстом см. выше, с. 451, 453.

…отношение к вечности как к родительскому очагу…  — Об этом говорит Есенин в одном из стихотворений, написанных ранее «Ключей Марии»: «Полюбил я мир и вечность, // Как родительский очаг…» («Не напрасно дули ветры…», ‹1917›).

С. 192. Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство ‹орнамента›, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей…  — Вначале в рукописи было: «…почувствовал бы всю клевету на эту мужичью правду всех наших кустарных музеев». Скорее всего, это есенинское суждение отражает его отношение к изделиям, представляемым «кустарными музеями» под маркой произведений народного искусства. Об этих изделиях Есенин знал не понаслышке — помимо своей официальной деятельности, «кустарные музеи» были учреждениями, поставлявшими предметы интерьера для зданий Феодоровского городка в Царском Селе, где поэт проходил в 1916–1917 гг. военную службу. Суждения Есенина перекликаются с рецензией Д. Крючкова на иллюстрированное издание «Русское народное искусство на второй всероссийской кустарной выставке в Петрограде» (Пг., 1914), которая была напечатана в том же журнале, что и первая петроградская публикация стихов юного поэта: «…после просмотра их ‹снимков с кустарных работ› получается определенно двойственное впечатление. С одной стороны, кустари вдохновляются подлинным народным творчеством и дают вещи оригинальные, яркие, большой художественной ценности, с другой же — образчиками им часто служит псевдонародное слащавое манерничанье ‹…›, результатом чего является типично рыночная пошловатая дешевка» (журн. «Голос жизни», Пг., 1915, № 15, 8 апреля, с. 19).

Он бы выгнал их, как торгующих из храма…  — Ср.: «И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме…» (Мф. XXI, 12).

…как хулителей на Святого Духа…  — Ср.: «…кто скажет хулу на Святого Духа, тому не простится» (Лк. XII, 10).

С. 192–193. Древо ‹…› ни на чем не вышивается, кроме полотенца…  — Хотя среди образцов крестьянских вышивок, представленных в атласе В. В. Стасова «Русский народный орнамент» (СПб., 1872), изображение древа на полотенцах преобладает количественно (см.: л. II, № 10; л. XI, № 49; л. XII, № 51; л. XVII, № 73; л. ХХШ, № 94 и мн. др.), все же есть случаи вышивки древа и на простынях (л. XXVI, № 103; л. XXIX, № 108).

С. 193. …чтоб, подобно древу, он ‹народ› мог осыпать с себя шишки слов и дум…  — В 1917 г. Есенин писал в поэме «Октоих»:

И «отселе», выражаясь пушкинским языком, нам видно «потоков рожденье».  — Взятые в кавычки слова — из стихотворения А. С. Пушкина «Кавказ» (1829).

Уже в X и XI веках мы встречаем целый ряд мифических и апокрифических произведений, где лепка слов и образов поражает нас ‹…› смелостью своих выискиваемых положений…  — Скорее всего, здесь имеются в виду русские былины и духовные стихи.

…ярчащая…  — это либо причастие от глагола «ярчать» (возможный неологизм автора), либо письменная фиксация Есениным собственного произношения литературного слова — «ярчайшая» (то есть своего рода «фонетическая» транскрипция последнего).

С. 194. Первое, что внесли нам западные славяне, это есть письменность.  — Создатели славянской азбуки и письма Кирилл и Мефодий проповедовали христианство в Великоморавском княжестве на территории нынешней Чехии. В «Повести временных лет» под 888–897 гг. записано: «Бѣ единъ языкъ Словѣнескъ: Словѣни, иже сѣдяху по Дунаеви, ихъ же пріяша Угри, и Морава, и Чеси, и Ляхове, и Поляне, яже нынѣ зовомоя Русь. Симъ бо первое преложены книги Моравѣ, яже прозвася грамота Словѣньская, яже грамота есть въ Руси и въ Болгарѣхъ Дунайскихъ» («Летопись Нестора… 3-е испр. изд.», СПб., 1912, (РКлБ, вып. XVI), с. 12).

…мир ‹нашего› слова ‹…› похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где всякое движение живет, преображаясь.  — Образность этого места текста восходит к Новому Завету: «В начале было Слово, ‹…› и Слово было Бог» (Иоанн I, 1); «Иисус ‹…› возвел их на гору высокую одних, и преобразился перед ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет» (Мф. XVII, 1–2). Гора, на которой произошло Преображение Господне, традиционно именуется Фавор; в Новом Завете ее название отсутствует.

Красный угол, например, в избе есть уподобление заре, потолок — небесному своду, а матица — Млечному Пути.  — Ср.: «…изба — подобие Вселенной: //В ней шолом — небеса, полати — Млечный Путь» (из стихотворения Н. А. Клюева «Где пахнет кумачом — там бабьи посиделки…» (1916); Ск-1, с. 104).

…«семь коров тощих пожрали семь коров тучных»…  — Имеется в виду библейское предание о фараоновых коровах, предвещающее семь лет засухи и голода после семи урожайных лет (см.: Быт. XLI, 17–32).

С. 195. В «Голубиной книге» так и сказано: «У нас помыслы от облак Божиих… // Дух от ветра… // Глаза от солнца… // Кровь от черного моря… // Кости от камней… //Тело от сырой земли…» — Этот фрагмент, отнесенный Есениным к известному духовному стиху (входившему в годы отрочества поэта в программу по русской словесности для средних учебных заведений Российской империи), на самом деле объединяет часть текста «Голубиной книги» с апокрифическим сказанием о сотворении человека. Его источником, скорее всего, было следующее место из статьи Ф. И. Буслаева «Повесть о Горе-Злочастии…»: «…предание о стихийном составе тела человеческого одно и то же как в нашем ‹апокрифическом› сказании, так и в Голубиной Книге:

Вот как значится это место в сказании: „Плотский человек, первозданный Адам от перстной земли, кости от камня, кровь от чермного моря, мысли от облак, очи от солнца, дыхание от ветра… “» (Буслаев I (1861), с. 616; выделено автором).

С. 196. Солнце ‹…› уподобилось колесу…  — Ср. Аф. I, 207; 593. …тельцу…  — Ср.: Аф. I, 658–660. Подробнее см. ниже, с. 481.

«Волцы задрали солнечко».  — Ср. также: «…у нас уцелела старинная поговорка: „серый волк на небе звезды ловит“, т. е. черная туча закрывает звезды» (Аф. I, 750; выделено автором); «Волк-туча — пожиратель небесных светил…» (Аф. I, 764).

Эдда построила мир из отдельных частей тела убитого Имира, Индия в Ведах через браман утверждает то же самое, что и Даниил Заточник: «Тело составляется жилами, яко древо корением. По ним же тече секерою сок и кровь, иже память воды».  — Первоначально в рукописи Есенина приписанные им здесь древнерусскому автору XII или XIII в. Даниилу Заточнику слова выглядели так: «Тело составляется жилами [якожде] яко древо корением. По ним тече кровь, иже память воды». В связи с этим прослеживаются явные параллели исходного текста комментируемого фрагмента в целом с некоторыми положениями статьи Ф. И. Буслаева «Мифические предания о человеке и природе, сохранившиеся в языке и поэзии» (см.: Буслаев I (1861), с. 143, 147–148).

Слово «сок», введенное Есениным в окончательный вариант текста наряду с «кровью» («сок и кровь»), возможно, возникло по ассоциации с ранее написанным («Индия в Ведах через браман…»). Ср.: у индийского мыслителя «является вопрос о жизненном соке в веществах (ср., напр., Chândogya Упанишад I, 1, 2: „жизненный сок этих творений есть земля, сок земли — воды, сок вод — растения, сок растений — человек ‹и т. д.›“)» (в кн. Г. Ольденберга «Будда, его жизнь, учение и община. Пер. с 4-го нем. изд. А. Н. Ачкасова», ‹М., 1905›, с. 33).

Что касается вписанного перед словом «сок» слова «секера» (в автографе — «сѣкѣрою»), то в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля (СПб.-М., 1882, т. 4, с. 382) такой вариант написания отсутствует. Нормативный вид этого слова — «сѣкира», а диалектный вариант — «сокера». Согласно словарю Даля, этим словом прежде всего именуют разновидность топора (или оружие в виде топора). Но кроме этого, Даль зарегистрировал растение с таким названием, а также переноснее употребление слова в Архангельской губернии («беда, опасность, гроза»). И все же ни одно из этих толкований (за исключением, может быть, «растения», да и то с немалой натяжкой) не объясняет появления этого слова в контексте есенинской «цитаты», в которую оно было вставлено.

С. 197. …чем каждое племя резче отделялось друг от друга бытовым положением, тем резче вырисовывались их особенности. Это ясно подчеркнул наш бытовой орнамент и романский стиль железных орлов, крылья которых ‹…› подчеркивали устремление немцев к мечте о победе над ‹…› Европой.  — Ср. со статьей Ф. И. Буслаева «Древнейшие эпические предания славянских племен»: «…уже в самих воззрениях на природу славяне отличаются от германских племен более спокойным, мирным и светлым тоном ‹и т. д.›» (Буслаев I (1861), с. 359). Под «железными орлами» имеется здесь в виду непременный атрибут гербов германских государств, а под «романским стилем» подразумевается, согласно П. Н. Полевому, «особый архитектурный стиль, преобладавший в Ломбардии, Нормандии и Германии с конца X до половины XIII в.» (в его кн. «Очерки русской истории в памятниках быта. ‹Вып.› II. Период с XI–XIII век…», СПб, 1880, с. 189).

Вавилонянам через то, что на пастбищах туч Оаннес пас быка-солнце, нужна была башня.  — О Вавилонской башне, которую люди стали строить, чтобы достигнуть неба, упоминается в Библии (см.: Быт. XI, 4). Оаннес — первочеловек в шумеро-аккадской мифологии, научивший жителей Вавилонии письму, наукам и ремеслам.

…Перун и Даждьбог пели стрелами Стрибога…  — Согласно «Поэтическим воззрениям славян на природу», в русской мифологии Перун был богом грома и молний (Аф. I, 91), Даждьбог — богом солнца (Аф. I, 65), Стрибог — богом ветров (Аф. I, 91). Современные исследователи славянской мифологии рассматривают два последние толкования как предположительные. Стрелы Стрибога — образ, восходящий к «Слову о полку Игореве» (см. также начало третьего раздела «Ключей Марии»).

…Гермес Трисмегист говорил о том, что «что́ вверху, то внизу, что внизу, то вверху. Звезды на небе и звезды на земле»…  — Полумифическому Гермесу Трисмегисту (Триждывеличайшему) приписываются оккультные, астрологические и алхимические сочинения, время создания которых, по современным данным, с III в. до н. э. по III в. н. э. «Приводимая цитата — начало второй сентенции „Изумрудной таблицы“ или „Изумрудной скрижали“, текст которой, по преданию, был высечен на могиле Гермеса Трисмегиста» (Есенин V (1979), с. 343; здесь же даны варианты русских переводов этого места «Изумрудной скрижали», появившихся в 1909–1913 гг.). Однако есенинский вариант слов, автором которых поэт называет Гермеса Трисмегиста, отвечает (да и то не дословно) этим переводам лишь в первой фразе цитаты (Есенин: «Что вверху, то внизу, что внизу, то вверху»; один из переводов: «То, что находится внизу, подобно находящемуся наверху, и обратно, то, что находится наверху, подобно находящемуся внизу» — Папюс. Первоначальные сведения по оккультизму. Изд. 3-е, СПб., 1911, с. 65). В своем анализе гностических мотивов в «Ключах Марии» М. Никё отмечает, что аналогичное приводимому Есениным «изречение стоит эпиграфом к статье Н. Бердяева „О новом религиозном сознании“ (Вопросы жизни. 1905, Сент.; вошла в кн.: Sub specie aeternitatis. — СПб., 1907, с. 338–373…)» («Есенинский сборник», Даугавпилс, 1995, с. 30). Этот эпиграф выглядит так:

— что гораздо ближе есенинскому тексту в целом. Скорее всего, поэт был знаком со статьей Н. А. Бердяева, указанной М. Никё (см. также об этом ниже, с. 479).

…Гомер мог сказать о слове, что оно, «как птица, вылетает из-за городьбы зубов»…  — Парафраза слов Ф. И. Буслаева: «…еще Гомер сказал: „Что за слово вылетело из-за городьбы зубов?“ (Одис‹сея›, I, 64)» (Буслаев I (1861), с. 12).

С. 197–198. …наш Боян не мог не дать образа перстам и струнам, уподобляя первых десяти соколам, а вторых стае лебедей…  — Ср.: «…Боян ‹…› не десять соколов на стадо лебедей пускал: он свои вещие персты на живые струны вскладал…» («Слово о полку Игоря», СПб., 1911, 9-е изд. (РКлБ, вып. I), с. 17).

С. 198. …«Бояне вещий Велесов внуче»…  — в древнерусском тексте «Слова…»: «…вѣщій Бояне, Велесовъ внуче…» (там же, с. 3).

…соловьем скачет по ветвям этого древа мысли…  — цитата из «Слова…»: «…скача, славію, по мыслену древу…» (там же, с. 2).

…народ наш заморского музыканта назвал в песнях своих Соловьем Будимировичем.  — Былиной про Соловья Будимировича открывался известный сборник «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым» (1-е изд. — 1804; 5-е изд. — 1901). В отличие от вариантов этого произведения, включавшихся в XIX–XX вв. в пособия по русской словесности для средних учебных заведений (см., например: РКлБ, вып. XIII, СПб., 1912, 3-е изд., с. 78–80), в тексте из сборника Кирши Данилова герой былины изображался не только заморским купцом-женихом, но и музыкантом, играющим в своем терему на «звончатых гуслях» («Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым», СПб., ‹1892›, с. 7. — Дешевая библиотека, № 237). Наиболее развернуто изображена игра Соловья Будимировича на гуслях в сводном варианте былины, включенном в одну из книг, изданных тогда «для народа» — «Чурило Пленкович, Дюк Степанович, Соловей Будимирович: По сборникам Кирши Данилова, Киреевского, Рыбникова и Гильфердинга. Сост. В. и Л. Р-н» (М.: И. Д. Сытин, 1898, с. 61).

…«соловьем скакаше по древу мысленну»…  — Воспроизведение по памяти места из «Слова…», уже приведенного чуть выше.

…наш Боян рассказывает, так же как и Гомер, целую эпопею о своем отношении к творческому слову.  — Ср.: «Цветущее замышление Бояна ‹…› заменяло автору „Слова“ гомерову Музу» (Буслаев I (1861), с. 396; из статьи «Русская поэзия XI и начала XII века»).

…он ‹Боян› может взлететь соколом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем…  — В «Слове…» Боян «растекался ‹…› серым волком по земле, сизым орлом под облаками» (РКлБ, вып. I, СПб., 1911, изд. 9-е, с. 17). Есенин в своем пересказе этого места «Слова» ближе к былине «Вольга Святославович и Микула Селянинович»:

(«Русская хрестоматия: Памятники древней русской литературы и народной словесности… Для средних учебных заведений. Сост. Ф. Буслаев. Изд. 12-е», М., 1912, с. 380).

…мир для него есть вечное ‹…› древо, на ветвях которого растут плоды дум и образов.  — См. комментарий на с. 467 наст. тома.

С. 199. Борей — бог северного ветра в греческой мифологии.

Это ‹…› образ, который родит алфавит непрочитанной грамоты.  — Затем Есенин написал и тут же зачеркнул: «Знаки родятся из постижений». Между тем чтение этих слов без отрыва от предыдущей фразы помогает здесь надежно установить исходный источник направления авторской мысли, получившей ниже дальнейшее развитие. Ср.:

Это — фрагмент «Поддонного псалма» Н. А. Клюева («Ежемесячный журнал», Пг., 1917, № 1, январь, стб. 56, под заглавием «Новый псалом»; выделено комментатором). К указанному произведению Есенин не раз обращался ранее. Он упоминал его в письме к Иванову-Разумнику конца декабря 1917 г. (наст. изд., т. 6) и сочувственно цитировал в статье «Отчее слово» (‹1918›; см. выше, с. 182).

Мысль ставит чему-нибудь непонятному ей рыбачью сеть, уловляет его…  — Ср.: «Истинный художник ‹…› есть тот ловец, о котором так хорошо сказал Клюев:

(«Отчее слово»; см. выше, с. 180–181). Клюевская строка взята из стихотворения «Звук ангелу собрат, бесплотному лучу…» (1916; Ск-1, с. 103). Предшествующая строчка — «Но древний рыбарь-сон, чтоб лову не скудеть».

Начальная буква в алфавите а есть не что иное, как образ человека, ощупывающего на коленях землю. ‹…› Буква б представляет из себя ощупывание этим человеком воздуха. ‹…› Пуп есть узел человеческого существа, и поэтому, определяя себя или ощупывая, человек как-то невольно опустил свои руки на эту завязь, и получилась буква в . — Трактовка начертаний букв русского алфавита в соответствии с человеческими позами и жестами восходит к беседам Есенина с Андреем Белым осенью 1917 г. в Царском Селе, когда последний работал над своей «поэмой о звуке» «Глоссолалия» (вышла отдельной книгой лишь в 1922 году). В этом сочинении много места уделено «жестам звуков» человеческого голоса (Белый А. «Глоссолалия: Поэма о звуке», Берлин, 1922, с. 15–16).

Словесные определения «жестов» отдельных звуков сопровождаются в книге А. Белого соответствующими схематическими рисунками (например, для звуков «h (ха)», «r (эр)», «p (пэ)» (Белый А. «Глоссолалия…», Берлин, 1922, с. 16–18). Есенин по-своему истолковывает рисунки «поз» букв в «Ключах Марии».

Буква б ‹…› Поднятые руки рисуют как бы небесный свод, а согнутые колени, на которые он ‹человек› присел, землю.  — Ср.: «…вот жесты „b“: отступя шаг назад, наклонив долу голову, приподымаю я руку над ней, уходя под покров» (Белый А. «Глоссолалия…», Берлин, 1922, с. 15). Иллюстрация к «жесту» звука «b» в книге Белого отсутствует; однако она есть (в авторском исполнении) среди сохранившихся рукописных материалов к «Глоссолалии» (РГБ, ф. 25, карт. 3, ед. хр. 12, л. 117). Это изображение звука «b» Белым и поза человека, «ощупывающего воздух», в поисках формы буквы «б» нарисованная Есениным в автографе «Ключей Марии», имеют несомненное типологическое сходство.

С. 201. …в Данте, Гебеле, Шекспире и других художниках слова…  — В этом ряду наименее известен писатель и теолог Иоганн (Иохан) Петер Гебель (Хебель; 1760–1826); о нем см. наст. том, с. 427.

…эта мистическая песня человека ‹…› единственно от жажды впивала в себя всякую воду из нечистых луж сектантства вроде охтенских богородиц…  — Имеется в виду петербургская домовладелица из крестьян Дарья Васильевна Смирнова, осужденная в марте 1914 г. Петербургским окружным судом по обвинению в совращении в «изуверную» секту лиц православного вероисповедания. Д. В. Смирнова была основательницей религиозной сектантской общины, искавшей «живого бога», то есть общины, близкой по характеру шелапутским общинам. В журнале «Заветы» (СПб., 1914, № 4, апрель, с. 79–88) был помещен очерк М. М. Пришвина о процессе «Охтенской богородицы» — «„Астраль“». Этот журнал попал в поле зрения Есенина с 1913 г. (подробнее см.: Письма, 40), так что он вполне мог прочесть очерк Пришвина еще до своего первого приезда в Петроград.

…или белых голубей.  — Об этой скопческой секте Есенин мог слышать от Н. А. Клюева, нередко рассказывавшего о своей жизни у «голубей» в ранней юности (см., в частности, его мифологизированную автобиографическую прозу «Гагарья судьбина» (1919) — журн. «Север», Петрозаводск, 1992, № 6, ‹июнь›, с. 151–152). Не исключено поэтому, что выражение «нечистые лужи сектантства» отразило скрытую полемику Есенина как с петербургскими интеллигентами-«богоискателями» (М. М. Пришвиным), так и с Н. А. Клюевым.

С. 201–202. …он протянул ему, как прокаженному, руку и сказал: «Возьми одр твой и ходи».  — Цитата из Нового Завета (Иоанн. V, 8).

С. 202. …пахарь пробьет теперь окно не только глазком к Богу, а целым огромным ‹…› глазом . — Восходит к «Поэтическим воззрениям славян…»: «В нашем языке окно ‹…›, как отверстие, пропускающее свет в избу, лингвистически тождественно с словом око ‹…›; окно, следоват‹ельно›, есть глаз избы» (Аф. I, 158; выделено автором).

Звездная книга ‹…› теперь открыта снова. Ключ, оброненный старцем в море, ‹…› выплеснут золотыми волнами.  — См. стих о старце, приведенный в первом разделе «Ключей Марии» (с. 188).

Завила кудри // Завила русы // ~ // Со воды узор // Сонимаючи.  — Фольклорное происхождение этого текста очевидно, но источник его не установлен.

Вертоград (устар.) — виноградник, сад.

…рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где «избы новые, кипарисовым тесом крытые»…  — Пересказ и прямое цитирование следующего места из стихотворения Н. А. Клюева «Поминный причит» (1915):

(в его кн. «Мирские думы», Пг., 1916, с. 23).

С. 202. …где дряхлое время, бродя по лугам, ‹…› обносит ‹…›, подавая каждому золотой ковш, сычёною брагой.  — Такую же образную картину «мужицкого рая» Есенин впервые создал в поэме «Отчарь» (1917): «Там дряхлое время, // Бродя по лугам, // Все русское племя // Сзывает к столам. // И, славя отвагу // И гордый твой дух, // Сычёною брагой // Обносит их круг».

С. 203. Но дорога к этому свету искусства ~ имеет еще целые рощи колючих кустов шиповника ~ в восприятии мысли…  — Ср.: «…мы с тобой козлы в литературном огороде, и ‹…› в нем ‹…› есть немало ядовитых колючих кактусов, избегать которых нам с тобой необходимо для здравия ‹…› духовного…» (из письма Клюева к Есенину 1915 г. — Письма, 207).

…колесница, которая увозит пророка Илью в облака.  — Ср.: «…вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, ‹…› и понесся Илия в вихре на небо» (4 Цар. II, 11).

…предки ‹…› не простыми завитками дали нам фиту и ижицу…  — Первоначальный вариант: «…завитками византийского стиля». Эта оговорка указывает еще на один подспудный источник, побудивший автора «Ключей Марии» к разработке собственной концепции рождения русского алфавита, — на орнаментальные буквицы древнерусских рукописных книг (во множестве воспроизведенные, например, в Буслаеве 1917 и в атласах В. И. Бутовского (1870) и В. В. Стасова (1884, 1887).

…опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба…  — В вышеупомянутой статье Н. А. Бердяева «О новом религиозном сознании», с которой, скорее всего, был знаком Есенин (см. с. 472–473) приводится цитата из труда Д. С. Мережковского «Лев Толстой и Достоевский», отчетливо перекликающаяся с есенинскими словами:

«Надо полюбить землю до конца , до последнего края земли — до неба , надо полюбить небо до конца , до последнего края неба — до земли , и тогда мы поймем, что это не две, а одна любовь, что небо сходит на землю, обнимает землю, как любящий обнимает любимую (две половины, два пола мира), и земля отдается небу, открывается небу…» (цит. по кн. Н. А. Бердяева «Sub specie aeternitatis», СПб., 1907, с. 348; выделено автором).

С. 204. …пятнадцатилетнему отроку, которого за его стихи Феб приказал выпороть.  — Имеется в виду начало «Эпиграммы» А. С. Пушкина (1829):

…небо не оправа для алмазных звезд, — а ‹…› море…  — Ср.: «Еще в первоначальной родине своей арии ‹…› легко могли уподобить небо — морю…» (Аф. II, 121).

…звезды ‹…› стаи рыб…  — Ср.: «И заря, опуская веки, // Будет звездных ловить в них ‹реках› рыб» («Инония», 1918).

…поставить в хоровой чин, так же как поставлены по блеску луна, солнце и земля.  — Еще в начале второго раздела рукописи «Ключей Марии» есть место со словами: «…орнамент слова, который „по блеску в мету“ стал уже „в чин“…», затем вычеркнутое автором (полный текст этого места см. в разделе «Варианты» наст. тома, с. 292). Здесь Есениным использована лексика и фразеология восьмой строфы стихотворения В. К. Тредиаковского «Парафразис песни пророка Аввакума» (‹1752›):

(Тредиаковский В. К. Сочинения, т. 1, М., 1849, с. 353). Первые четыре строки этой строфы первоначально предполагалось поставить эпиграфом ко второй части статьи (см. раздел «Варианты», наст. том, с. 288). Чин — устроенный порядок, обряд, устав.

…существо человека ‹разделяется› на три вида — душа, плоть и разум.  — По наблюдению М. Никё, «Есенин излагает такую же ‹гностическую› концепцию человека, — микрокосма ‹по Есенину, „чаши космических обособленностей“: см. с. 195› с тройственным составом (плоть [sôma], душа [psukhê] и разум или дух [noûs, pneuma])» («Есенинский сборник», Даугавпилс, 1995, с. 26). Это ощущали и некоторые современники Есенина; так, В. Л. Львов-Рогачевский назвал терминологию образов в «Ключах Марии» «схематически-сектантской» (в его кн. «Имажинизм и его образоносцы: Есенин. Кусиков. Мариенгоф. Шершеневич», ‹М.›, 1921, с. 54).

С. 205. Образ ~ можно назвать ~ корабельным и ~ ангелическим .  — Термин «корабельный» созвучен самоименованию хлыстовской общины: «Корабль плывет по морю житейскому, верующие корабельщики изображаются в песне под видом гостей-купцов» (Бирюков П. «Песни, псалмы и гимны русских сектантов, рационалистов и мистиков» — в кн.: «История русской литературы. Под ред. Е. В. Аничкова», М., 1908, т. 1, с. 398); к тому же и сами эти песни называются у хлыстов «корабельными». «Ангел» — один из учительских чинов у скопцов, ибо они очистили свою плоть и стали бесплотными, и, будучи ограждены такой благодатью, грешить уже не могут (см.: Иоанн Сергеев, свящ. «Изъяснение раскола, именуемого Христовщина, или Хлыстовщина» — «Чтения в Имп. обществе истории и древностей российских при Московском университете», М., 1874, кн. 3, отд. V, с. 68)*.

Солнце — колесо, телец, заяц…  — Из стихотворения Есенина «Нивы сжаты, рощи голы…» (1917): «Колесом за сини горы // Солнце тихое скатилось». Ср. также: «Кругловидная форма солнца заставляла древнего человека видеть в нем огненное колесо …» (Аф. I, 207; выделено автором; самое начало главы V «Поэтических воззрений…» — «Солнце и богиня весенних гроз»); «Санскр. gô ‹…›, сохранившееся в русском говядо , имеет следующие значения: бык, корова, небо, солнечные лучи…» (Аф. I, 653; выделено автором); «У нас до сих пор колеблющееся на стене отражение солнечных лучей от воды или зеркала называется игрою зайчика …» (Аф. I, 641; выделено автором).

Солнце — ‹…› белка. Тучи — ели…  — Ср.: «Туча — ель, а солнце — белка // С раззолоченным хвостом» (начало стихотворения Н. А. Клюева «Смерть ручья» — «Ежемесячный журнал», Пг., 1915, № 8, август, с. 4).

Тучи — ‹…› корабли, стадо овец.  — Ср.: «Представление облака, тучи — кораблем возникло одновременно с представлением неба — воздушным океаном…» (Аф. I, 552); «…арийское племя не только признавало в облаках небесное руно, но и сверх того олицетворяло их ‹…› резвыми овцами …» (Аф. I, 682; выделено автором).

Звезды — гвозди, зерна…  — Ср.: «Греко-римское представление звезд блестящими головками гвоздей, вбитых в кристальный свод неба, доселе существует…» (Аф. I, 281); «Болгары сравнивают звезды с просом и зерновою пшеницею ‹…›: „синя риза и бройница, полна с просо и ченица “…» (Аф. II, 761; выделено автором).

…караси, ласточки.  — По наблюдению Б. В. Неймана, « звезды-рыбы — такого образа не знают русские загадки, и мы напрасно стали бы его искать у Даля или Садовникова. ‹…› Схожего происхождения есенинская звезда- птица , часто поющая в его строках. То она слетит в кусты малиновкой журчащей ‹„Преображение“, 1917›; то она канет вниз, как ласточка ‹„Пришествие“, 1917› ‹…›. ‹…› Этого образа звезды не знают русские загадки» (сб. «Художественный фольклор», М., 1929, ‹вып.› 4/5, с. 208; выделено автором).

Ветер — олень, Сивка Бурка, метельщик.  — Ср.: «…в Эдде четыре главные ветра олицетворены оленями…» (Аф. I, 640); «Буйные ветры , ходячие облака , грозовые тучи ‹…› — все эти различные явления на поэтическом языке назывались небесными конями. ‹…› Чудесный конь наших сказок называется сивка-бурка …» (Аф. I, 611, 616; выделено автором); «Ветры метут облака ‹…›, словно небесная метла в руках чародейных сил; ‹…›; оттого слова: ме(я)тель, заметь и метла происходят от одного корня ‹…›. Мы до сих пор удерживаем выражения: „вьюга метет“, „ветр заметает“…» (Аф. I, 569; выделено автором).

Дождик — стрелы, посев, бисер…  — Ср.: «Поэтическая фантазия, сблизившая утренние лучи солнца ‹…› с „летучими“ стрелами, то же самое уподобление допускала и по отношению к ‹…› шумно ниспадающему дождю, как это видно из ‹…› Слова о полку: ‹…› „быть грому великому, идти дождю стрелами “» (Аф. I, 490; выделено автором); «С небесною грозою язык тесно, нераздельно сочетал понятие посева. ‹…› Народная песня выражается о дожде: „Ой, на дворе дождик идет — // Не ситечком сеет, // Ведром поливает“» (Аф. I, 570–571; выделено автором); «…берется Вейнемейнен за струны кантелы, ‹…› и чудная музыка вызывает ‹…› слезы: они льются рекою по его лицу ‹…› и превращаются в светлые жемчужины» (Аф. I, 603).

…нитки.  — Общеупотребительная поэтическая метафора; ср., например, со стихотворением Ф. И. Тютчева «Весенняя гроза» (1828):

Радуга — лук, ‹…› дуга.  — Ср.: «…поэтическая фантазия древнего человека сближала радугу с разнообразными предметами… ‹…› а) Радуга = лук, дуга, арка » (Аф. I, 349; выделено автором).

Радуга — ‹…› верея…  — Ср. со стихотворением С. А. Клычкова «Радуга» (1913):

Данная часть «Ключей Марии» была написана в ноябре 1918 г., когда Есенин и Клычков не только часто общались, но и жили вместе (свидетельство Л. И. Повицкого: Восп., 2, 232). Стихи Клычкова цитируются также в конце «Ключей Марии» (наст. том, с. 212). Верея — столб, на который навешиваются ворота; косяк ворот (ср. у Есенина здесь же: «Радуга — ‹…› ворота…»).

Давид ‹…› говорит, что человек словами течет, как дождь, язык во рту для него есть ключ от души ‹…›. Мысли для него струны, из звуков которых он слагает песню Господу.  — Ср.: «Я пролился, как вода…» (Пс. XXI, 15); «Излилось из сердца моего слово благое; ‹…› язык мой — трость скорописца» (Пс. XLIV, 2); «Пойте Господу песнь новую…» (Пс. CXLXIX, 1); «…хвалите Его на псалтири и гуслях. ‹…›… хвалите Его на струнах и органе» (Пс. CL, 3, 4). Очевидно, Есенин дает здесь вольное изложение канонических текстов.

Соломон, глядя в лицо ‹…› Суламифи, ‹…› восклицает, что зубы ее «как стадо остриженных коз, бегущих с гор Галаада».  — Ср.: «…волоса твои, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои, как стадо выстриженных овец…» (Книга Песни Песней Соломона, IV, 1–2).

…«на Немизе снопы стелют головами ~ костьми русьскых сынов».  — В автографе «Ключей Марии» это место было написано без помарок и имело такой вид: «На Немизѣ снопы стелютъ головами, молотятъ цѣпы харалужными, на тоцѣ животъ кладутъ, вѣютъ душу отъ тѣла. Немизѣ кровави брези не бологомь бяхуть посѣяни, — посѣяни костьми русьскыхъ сыновъ». По характеру расстановки концевых знаков «ь» или «ъ» после согласных, написанию слова «русьскыхъ» и некоторых других слов, а также особенностям пунктуации в цитате установлено, что она была взята непосредственно из книги «Слово о полку Игоря», СПб., 1911, изд. 9-е, с. 12 (РКлБ, вып. I). Это подтверждается также есенинской правкой другого места из «Слова о полку…», сделанной в рукописи (см. ниже).

С. 206. …египетского быка в небе…  — Имеется в виду Мневис, божество египетской мифологии в виде черного быка, почитавшееся как живое воплощение бога солнца Ра, либо Апис, почитавшийся также и как бог плодородия; его воплощением был черный бык с особыми белыми отметинами.

…стрибожи внуци, «веють с моря стрелами»…  — Первый вариант этого места в рукописи («…стрибоговы внуки вѣютъ съ моря стрѣлами на храбрыя полки Игоревы») соответствует фрагменту статьи Ф. И. Буслаева «Русская поэзия XI и начала XII веков»: «…стрибоговы внуки вѣютъ стрѣлами на полки Игоревы» (Буслаев I (1861), с. 382). Очевидно, он был написан по памяти, так как Есенин тут же выправил текст по указанной выше книге, что дало: «…стрибо жи вну ци „вѣют ь съ моря стрѣлами на храбрыя полк ы Игоревы“» (выделено комментатором). Затем последние четыре слова цитаты были вычеркнуты.

…Эдгар По построил на нем ‹ангелическом образе› свое «Эльдорадо»…  — Речь идет об одноименном стихотворении американского поэта Эдгара Аллана По (1809–1849) «Eldorado» (рус. пер. К. Д. Бальмонта — ‹1899›). Заголовок его — от названия мифической южноамериканской страны (El Dorado — по-испански «золоченый»), к XIX веку ставшей символом счастливого края, в который стремятся в мечтах.

…Лонгфелло — «Песнь о Гайавате»…  — Указанное сочинение (в оригинале — «The song of Hiawatha») американского поэта Генри Уодсуорта Лонгфелло (1807–1882) Есенин знал в переводе И. А. Бунина (1896–1903). По словам Е. А. Есениной, бунинский перевод был в личной библиотеке ее брата (сообщено Ю. Л. Прокушевым). «Песнь о Гайавате» Г. Лонгфелло (без указания переводчика) значится в списках ГМЗЕ.

…Гебель — свой «Ночной разговор»…  — В действительности стихотворение И. П. Гебеля (о нем см. наст. том, с. 182 и 427), о котором здесь говорит Есенин, называлось «Die Verganglichkeit» («Тленность», рус. пер. В. А. Жуковского — 1816). Его перевод входил во все более или менее полные собрания сочинений В. А. Жуковского, не раз издававшиеся в России (в том числе в 1901–1917 гг.).

…Уланд — свой «Пир в небесной стороне»…  — Имеется в виду стихотворение немецкого поэта Иоганна-Людвига Уланда (1787–1862) «Lied eines Armens» («Песня бедняка»; рус. пер. В. А. Жуковского — 1816). Есенин дает ему название по словам из последней строфы:

(в кн. И.-Л. Уланда «Избранные стихотворения в переводах русских поэтов», СПб., 1902 (РКлБ, сер. II, вып. XXIII), с. 3).

…Шекспир — нутро «Гамлета», ведьм и Бирнамский лес в «Макбете».  — Упомянуты трагедии английского драматурга У. Шекспира. В первом явлении четвертого действия трагедии «Макбет» ведьмы пророчествуют главному герою: «Макбет не будет побежден, пока // Против него не двинется Бирнамский // Лес к Донсинану» (цит. по кн. Шекспира «Макбет: Трагедия в пяти действиях. Пер. М. В. Вронченко», СПб., 1902 (РКлБ, сер. II, вып. XXII), с. 69–70).

…«Стих о Голубиной книге»…  — Об этом произведении см. выше, с. 469.

…«Златая цепь», «Слово о Данииле Заточнике»…  — Первое заглавие (другая его транскрипция — «Златая чепь») относится к сборникам XIV–XVI веков, содержащим статьи учителей церкви, отрывки из хронографов и патериков, а также постановлений церковных соборов; эти сборники являлись своеобразными хрестоматиями энциклопедического характера. «Словом о Данииле Заточнике» был назван в первой публикации 40-х годов XIX в. один из списков произведения XII–XIII вв., две различных редакции которого впоследствии получили названия — «Слово» и «Моление» Даниила Заточника. Одним из первых исследователей «Златой цепи» и «Слова о Данииле Заточнике» был Ф. И. Буслаев, не раз ссылавшийся на эти сочинения и в работах, написанных им на другие темы (см., например, Буслаев I (1861), с. 588). Скорее всего, в «Ключах Марии» Есенин дал названия указанным сочинениям вслед за работами Буслаева.

Для Клюева ‹…› все сплошь стало идиллией гладко причесанных английских гравюр, где виноград стилизуется под курчавый порядок воинственных всадников.  — О Николае Алексеевиче Клюеве (1884–1937) см. наст. изд., т. 1, с. 521–525, 562–564. Этот отзыв о творчестве Клюева схож с определением Есенина в письме Иванову-Разумнику: «Только изограф, но не открыватель» (конец декабря 1917 г., наст. изд., т. 6). Есенин сопроводил комментируемое суждение о Клюеве скрытой цитатой из стихотворения «Золотистого меда струя из бутылки текла…», принадлежащего другому поэту — О. Э. Мандельштаму. Ср.:

(Зн. тр., 1918, 8 июня (26 мая), № 222, под заглавием «Виноград»); на эту реминисценцию впервые указал Б. А. Филиппов (в кн.: Клюев Н. Соч. Т. 1, ‹Мюнхен›, 1969, с. 173).

С. 207. Оптина пустынь — Козельская Введенская Оптина пустынь Калужской епархии, центр русского старчества.

…он повеял на нас безжизненным кружевным ветром деревенского Обри Бердслея… ‹…› Уайльд в лаптях для нас столь же приятен, как и Уайльд с цветком в петлице…  — Есенин познакомился с творчеством английского художника-графика Обри Бёрдсли (1872–1898), вероятнее всего, по книгам «Обри Бердслей. Рисунки» и А. А. Сидорова «Обри Бердслей: Жизнь и творчество» (обе — М.: Венок, 1917). Издателями этих книг были Александр Мелетьевич (Мелентьевич) Кожебаткин (1884–1942) и Давид Самойлович Айзенштат (Айзенштадт; 1880–1947), которых Есенин узнал осенью 1918 г. (через несколько месяцев они стали компаньонами книжной лавки «Московской трудовой артели художников слова», организованной Есениным и А. Б. Мариенгофом).

А. М. Кожебаткин и (или) Д. С. Айзенштат могли обратить внимание поэта и на другие книги с иллюстрациями О. Бёрдсли, изданные в России, — в частности, на книгу Оскара Уайльда (1854–1900) «Саломея: Драма в одном действии» (СПб., ‹1908›). Кроме уайльдовского текста и рисунков Бёрдсли к нему, в нее вошли также статьи об авторе «Саломеи» (К. Бальмонта) и о Бёрдсли (С. Маковского). Знакомство Есенина с этой книгой подтверждается как упоминанием в «Ключах Марии» имен Уайльда и Бёрдсли в едином контексте, так и некоторыми лексическими и типологическими параллелями с упомянутой статьей С. Маковского (см. в кн. О. Уайльда «Саломея…», СПб., ‹1908›, с. 125–126).

…ночи-вставки он ‹Клюев› отливает в перстень яснее дней, а мозоль ‹…› вставляет в пятку, как алтарную ладанку.  — Пересказ следующего места из стихотворения Н. А. Клюева «Товарищ» (1918): «Потемки шахты, дымок овина // Отлились в перстень яснее дней. // А ночи-вставки… // ‹…› // Как воск алтарный — мозоль на пятке…» (первая публикация — журн. «Пламя», Пг., 1918, № 27, 7 ноября, с. 2; о ней см. также наст. изд., т. 1, с. 523–524). Появление здесь этой цитаты свидетельствует, кроме всего прочего, о том, что третий раздел «Ключей Марии» был написан не ранее 8 ноября 1918 г.

…«изрони женьчужну душу из храбра тела, чрез злато ожерелие»…  — Цитата из «Слова о полку Игореве» (РКлБ, вып. I, СПб., 1911, изд. 9-е, с. 12).

Целитель Пантелимон (Пантелеймон, Пантолеон) — св. великомученик; готовился быть врачом, а впоследствии помогал всем больным безвозмездно; казнен в 305 г.

С. 207–208. Там о месяце говорят: «Сивко море перескочил, // Да копыт не замочил»; «Лысый мерин через синее //Прясло глядит». Роса там определяется таким словесным узором, как: «Заря-заряница, ~ Солнце скрало».  — Примеры загадок и порядок их цитирования здесь те же, что и в статье Ф. И. Буслаева «Эпическая поэзия». Ср.: «Многие из них ‹загадок› весьма древни и отзываются периодом мифическим. ‹…›… так, о месяце сербская загадка говорит: „Сивко море перескочил, а копыта не смочил“. То же представление и в нашей: „Сивый жеребец под вороты глядит“… ‹…› В загадке о росе: „Заря заряница, красная девица, к церкви ходила, ключи обронила, месяц увидел, солнце скрало“ — тоже очевидны мифические образы как светил, так и зари, росы» (Буслаев I (1861), с. 34). Ср. также: «…наши загадки представляют месяц , блуждающий по ночному небу, конем: „ Лысый конь у ворота загляда“, или: „ Сивый жеребец (мерин) через ворота (прясла) смотрит“» (Аф. I, 597; выделено автором).

С. 208. Очертив себя кругом Хомы Брута из сказки о Вие…  — Речь идет об эпизоде из повести Н. В. Гоголя «Вий» (1835) с участием главного героя.

…«проходящий в ночи»…  — Вначале Есенин написал вместо «проходящий» — «приходящий», что указывает на источник этих слов более явственно: они восходят к притче Иисуса о пшенице и плевелах. Ср.: «…Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел…» (Мф. XIII, 24–25).

…в наше, с масличной ветвью ноевского голубя, окно искусства.  — Ср. с суждением Ф. И. Буслаева о древнерусском орнаменте: «…он ‹…› усвоил себе от Византии еще XI века ту ветку с листиками, или византийский завиток, с которым не расставался русский писец и в XIV в., то влагая его в клюв птицы или в пасть животного чудовища, то завершая им их хвосты или украшая им же углы заставок и выступы заглавных букв. Это — та Ноева масличная ветка, которою русский орнамент непрестанно напоминал древней Руси обетованные края Царьграда, Солуня и Афонской горы» (Буслаев 1917, с. 36). Общий источник образа, использованного обоими авторами, — библейский миф о всемирном потопе: «По прошествии сорока дней Ной открыл ‹…› окно ковчега и ‹…› выпустил от себя голубя, чтобы видеть, сошла ли вода с лица земли. ‹…› Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у него: и Ной узнал, что вода сошла с земли» (Быт. VIII, 6, 8, 11).

Маринетти, крикнувший клич войны…  — Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944), итальянский поэт и прозаик, создатель и теоретик направления футуризма в европейской литературе и искусстве, писал в «Первом манифесте футуризма» (1909): «Мы хотим прославить войну — единственную гигиену мира…» (сб. «Манифесты итальянского футуризма… Пер. В. Шершеневича», М., 1914, с. 7).

Нашим подголоскам Маяковскому, Бурлюку и другим, рожденным распоротым животом этого ротастого итальянца…  — В автографе перечень фамилий футуристов начинался так: «Хлебник‹ову› ‹тут же зачеркнуто Есениным›, Шершеневичу ‹далее по тексту›». Русские футуристы — Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников (1885–1922), Вадим Габриэлевич Шершеневич (1893–1942), Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930), Давид Давидович Бурлюк (1882–1967) — последовательно подчеркивали, что в России футуризм возник независимо от Европы (подробнее см. в кн. В. А. Катаняна «Маяковский: Хроника жизни и деятельности», изд. 5-е, доп., М., 1985, с. 75, 86).

…движется, вещуя гибель, Бирнамский лес…  — Образная параллель с эпизодом из трагедии У. Шекспира «Макбет» (см. также примеч. на с. 486).

…повернув сосну кореньями вверх ‹…›, он ‹футуризм› ‹…› не нашел ‹…› даже маленькой лужицы, где б можно было окунуть корни…  — Ср. с высказываниями участников дискуссии о футуризме в журнале «Голос жизни»: «Футуристическая вода свободно на нас хлынула и никого не залила. Образовалась небольшая лужа в низинах литературы, и в ней заквакали лягушки. Вот и весь результат столкновения стихий» (Д. Философов; журн. «Голос жизни», Пг., 1915, № 18, 29 апреля, с. 4); «Все формы бунта ‹русского футуризма›, казалось, соблюдены были ‹…›: и прошлое с небывалой жестокостью словесным пожаром в пепел превратили, ‹…›, все черты преступили, каноны с корнями повыворотили, — но только ‹…› энтузиазма бунтовщического во всем этом и не ночевало» (В. Ховин; журн. «Голос жизни», Пг., 1915, № 22, 27 мая, с. 8).

С. 209. …подобно Андрее-Беловскому «Котику Летаеву», вытягивается из тела руками души…  — Имеется в виду следующее место из романа Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева; 1880–1934; см. о нем наст. изд., т. 1, с. 503–506) «Котик Летаев» (1915–1916): «Я нервный мальчик: и громкие звуки меня убивают; я сжимаюся в точку, чтоб в тихом молчаньи из центра сознания вытянуть: линии, пункты грани» (Ск-1, с. 32).

Когда Котик плачет в горизонт…  — Ср.: «Плачу я под окном — в горизонт, а горизонт — ясновзорен…» (Ск-2, с. 40).

…когда на него мычит черная ночь…  — Ср. с заключительной фразой пятой главы романа «Котик Летаев»: «Светлоногий день идет в ночь; чернорогая ночь забодает его» (Ск-2, с. 62).

…и звездочка слетает к нему в постельку усиком поморгать…  — В романе А. Белого: «…самоцветная звездочка — мне летит на постель; глазиком поморгает, ‹…› усом уколется в носик…» (Ск-1, с. 62).

…между Белым земным и Белым небесным происходит некое сочетание в браке. Нам является лик человека…  — «Дуализм» лирического героя Белого отчетливо проявлен в его стихотворении «„Я“» (декабрь 1917):

(Зн. тр., 1918, 4 апреля (22 марта), № 171). В сентябре 1918 г. А. Белый работал над трактатом «Кризис культуры», где вариант этого восьмистишия (также вошедший в текст трактата) получил на языке лирико-философской эссеистики такое толкование: «…„я“, разрываясь в себе, распинаясь в себе, посередине себя наблюдает огромную ночь: посередине ее стоит Солнце: но Самое Солнце — Круг Солнца — есть Лик , восходящий во мне…» (в его кн. «На перевале. III. Кризис культуры», Пб., 1920, с. 86; выделено автором). Похожие рассуждения Есенин, вероятно, слышал от самого Белого, с которым часто встречался осенью 1918 г.

…завершаемый с обоих концов ногами. Ему уже нет пространства, а есть две тверди. Голова у него уж не верхняя точка, а точка центра…  — Во второй части «Ключей Марии» Есенин писал о человеке, который «захотел найти свое место в пространстве»: «Человек, идущий по небесному своду, попадет головой в голову человеку, идущему по земле. Это есть знак того, что опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба. Пространство будет побеждено…» (наст. том, с. 203).

Туловище человека ‹…› разделяется на два световых круга, где верхняя часть ‹…› подлежит солнечному влиянию, а нижняя — лунному.  — Первый вариант этой фразы в рукописи: «Теософы не напрасно разделяют туловище человека на два световых влияния», — что проясняет источник данного суждения поэта. Ср.: «…Луна отделилась от Земли. Произошел великий переворот. ‹…› Человек ‹…› измени‹л› свою собственную вещественность. ‹…› Одна часть его с двумя органами движения превратилась в нижнюю половину тела ‹…›. Другая часть была как бы обращена вверх. Из двух других органов движения образовались зачатки рук. А органы, раньше служившие еще для питания и размножения, преобразовались в органы речи и мышления. Человек выпрямился. ‹…› Вся его низшая половина ‹…› попала под разумно-организующее влияние высших существ. ‹…› Описанные высокие существа обладают родством с Луною, они в известной мере лунные боги. ‹…›… во второй верхней половине человека развилось нечто, на что вышеописанные высокие существа не имеют влияния. Над этой половиной приобретают власть иные существа. ‹…› Так подпадает человек двойному водительству. Своей нижней частью находится он под властью лунных богов, своей же образовавшейся личностью подпадает он водительству тех существ, которых объединяют под именем их вождя „ Люцифера “ ‹…›, что значит „носитель света“, почему в тайноведении эти существа обозначаются как „солнечные боги“» (Штейнер Р. Из летописи мира (Aus der Akasha-Chronik), M., 1914, с. 124–130; выделено в переводе).

…колесо нашего мозга…  — Ср. с «умными сердечными колесами» А. Белого (в его кн. «На перевале. III. Кризис культуры», Пб., 1920, с. 84).

…он мог просунуться так же легко, как и верблюд в игольное ухо…  — Образ из Нового Завета («…удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие»: Мф. XIX, 24).

Мист — согласно М. Никё, «это слово ‹…› соответствует французскому myste (в котором конечное е не произносится) и значит „посвященный [в тайну]“. Слова „мист“ и „посвящение“ С. Есенин употребляет на одной странице ‹„Ключей Марии“›» («Столетие Сергея Есенина», М., 1997, вып. III, кн. 1, с. 129; выделено автором). Термин «мист» постоянно употребляется в книге Р. Штейнера «Мистерии древности и христианство» (М., MCMXII ‹1912›), которая была в личной библиотеке Есенина (списки ГМЗЕ). Суждения поэта о Голгофе, следующие ниже, свидетельствуют об их связи с положениями указанной книги Штейнера (об Иисусовой Голгофе как мировой мистерии см. с. 115–116 «Мистерий древности…»).

…терновый венок и гвоздиные язвы.  — Ср.: «И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову…» (Иоанн. XIX, 2); «Распялся еси мене ради, ‹…› гвоздьми пригвоздился еси…» (Блаженна, глас 4; поется в Великую Пятницу: «Православный богослужебный сборник», М., 1991, с. 283).

С. 210. Он ‹мист› знает, что идущий по небесной тверди, окунувшись в темя ему, образует с ним знак ‹…› креста…  — Возвращаясь вновь к «лику человека, завершаемому с обоих концов ногами», Есенин, возможно, вспомнил такие слова А. Белого: «…стоящее в точке („ я “ в „ я “) есть оясненный лик круга Солнца; и лик, как бы там ни назвать этот лик — человеком воистину, сверхчеловеком иль Богом, — есть „ я “; оно — „ я “ всего мира и „ я “ человека; явление связи двух „я“ есть Христос» (в его кн. «На перевале. III. Кризис культуры», Пб., 1920, с. 84; выделено автором).

…на котором висела вместе с телом доска с надписью I.H.Ц.I.  — Ср.: «Пилат же написал и надпись и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский» (Иоанн. XIX, 19), а также изображения распятия Христова (например, в кн. «Феодоровский Государев Собор в Царском Селе», М., ‹1915›, с. 44).

…только через Голгофу он ‹Христос› мог оставить следы на ладонях Елеона (луны), уходя вознесением ко отцу (то есть солнечному пространству).  — Своеобразный автокомментарий к словам из поэмы «Пришествие» (кстати, посвященной А. Белому):

…про́клятая смоковница, которая рождена на бесплодие.  — «Факт со смоковницей» уже возникал в первой части текста (см.: Варианты, с. 285). Восходит к Новому Завету; ср.: «И увидев ‹…› одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не нашед на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла» (Мф. XXI, 19). Возможно, появление этого образа в «Ключах Марии» опосредовано неоднократным обращением к нему А. Белого в его статье «Жезл Аарона». Ср.: «Слово-мудрость бежит по истории в олицетворениях растительной жизни (проповедь под смоковницей Будды, проклятие засохшей смоковницы)»; «Современный философ молчит иссушенным сознанием, проклятым, как сухая смоковница…» (Ск-1, с. 158, 172).

С. 210–211. …сказал ‹…› Гамлет: «Черт вас возьми! ~ но не играть на нас».  — Парафраза слов главного героя трагедии У. Шекспира (действие III, явление второе): «Черт возьми, думаешь ты, что на мне легче играть, чем на флейте? Назови меня каким угодно инструментом — ты можешь меня расстроить, но не играть на мне» (в кн. Шекспира «Гамлет». Пер. А. Кронеберга, М., 1911, с. 72).

С. 211. Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков ‹…› мелодии или сонаты… ‹…› Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так ‹…› рассосет сонм кругов, которые ей уготованы впереди.  — Судя по лексике, Есенин, скорее всего, полемизировал здесь со следующими суждениями, слышанными им от А. Белого: «…слова о „колесах“, „кругах“ ‹…› мысли — слова об огромнейшей правде существ, обитающей даже в схемах рассудочной мысли. ‹…› Символы формируют природу души… ‹…› Символ сущего — круг; ‹…› цивилизация — линия; ‹…› в культуре, которую ждем, мы увидим соединение линий с кругами …‹…› И — в сторону декадентов: ‹…› эволюционная философия породила кубизм, футуризм, где последние миги искусств только хаосы первого мига ‹…›; ‹…› линия описала лишь круг. ‹…›… есть в классицизме кусок футуризма…» (в его кн. «На перевале. III. Кризис культуры», Пб., 1920, с. 70–71, 74–76; выделено автором).

Тысчу лет и Лембэй пущей правит…  — Строки из стихотворения Н. А. Клюева «Беседный наигрыш, стих доброписный» (1915). Лембэй, или Лембой — от вепсского «lemboi› (черт).

…«убийца святей потира»…  — Из стихотворения Н. А. Клюева «Товарищ» (1918; о нем см. выше, с. 488–489). Потир — греческое название чаши, из которой православные причащаются Тела и Крови Христовой.

С. 212. …православие, ‹…› посадив Святого Георгия на коня, пронзило копьем ‹…› змия…  — Речь идет об известном сюжете «Чудо Георгия о змие»; одноименная икона воспроизведена, например, в кн. «Феодоровский Государев Собор в Царском Селе», М., ‹1915›, с. 51).

Они должны… высидеть на яйцах своих слов птенцов…  — Ср.:

…кануть ‹…› в море Леты.  — То есть «кануть в Лету».

…и прав ‹…› Сергей Клычков, говорящий нам, что «уж несется предзорняя конница…» — Сергей Антонович Клычков (1889–1937), поэт и прозаик, в 1918 г. вместе с Есениным участвовал в работе «Московской трудовой артели художников слова», под маркой которой вышла его книга «Дубравна» (1918). Стихотворение «На чужбине, далёко от родины…» (1914), процитированное здесь Есениным, входило в эту книгу. См. также с. 483–484.

…земля поехала, ‹…› эта предзорняя конница увозит ее к новым берегам…  — Ср. с обращением к «красному коню»:

С. 213. Иаковская лестница — образ из Ветхого Завета: «…лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит…» (Быт. XXVIII, 12–13). Названа по имени Иакова, одного из сыновей библейского патриарха Исаака — Иаков увидел эту лестницу во сне. Иаковская лестница — нередкий сюжет в православной и народной лубочной иконографии. См. также комментарий в т. 2 наст. изд. (с. 323).

«Ной выпускает ворона».  — Ср.: «…Ной открыл сделанное им окно ковчега и выпустил ворона, который, вылетев, отлетал и прилетал, пока осушилась земля от воды» (Быт. VIII, 6–7).

…масличная ветвь будет принесена только голубем…  — См.: Быт. VIII, 11, а также примечание на с. 490.

Примечания к вариантам

С. 289. То, что принесло оно ‹христианство› к нам в чаше своего имени, уже жило у нас религиозным течением братчины и побратимства.  — Ср.: «Уже в глубокой древности, как видно из наших старинных богатырских песней ‹…›, существовало названое братство богатырей ‹…›. ‹…› Впоследствии этот обычай языческих времен принял религиозный характер и освящался церковным обрядом. Существовали для того в старых требниках особые последования» (примечания Н. И. Костомарова к публикации «Легенды о братстве» в сб. «Памятники старинной русской литературы, издаваемые гр. Г. Кушелевым-Безбородко, под ред. Н. Костомарова», СПб., 1860, вып. I, с. 126). Указанный сборник значится в примечаниях к т. 8 Собр. соч. А. М. Ремизова «Русальные действа» (СПб., 1912, с. 269) среди использованной автором в процессе сочинения литературы, — но лишь в экземпляре тома, подаренного Ремизовым Есенину: этот источник Ремизов вписал в печатный текст от руки (РГБ, ф. 393, карт. 2, ед. хр. 11).

С. 290. «Толковая псалтирь» — Псалтирь, снабженная толкованиями отцов церкви либо других законоучителей. Среди авторов толкований псалтири — Иоанн Златоуст, Василий Великий, протопоп Аввакум…

С. 294. Еще Гораций Флакк говорил о том, что «к человеческой голове приделать рыбье туловище, а вместо рук прикрепить хвостами двух змей возможно всякому»…  — Речь идет о сочинении Квинта Горация Флакка (65-8 до н. э.) «Послание к Пизонам (Об искусстве поэзии)», прочитанном Есениным в той же книге В. К. Тредиаковского, из которой был взят первоначальный эпиграф ко второй части «Ключей Марии» (о нем см. с. 480). Перевод Тредиаковского изложен Есениным достаточно свободно. Ср.: «Если б живописец присовокупил к человеческой голове конскую шею, ‹…› собрав от всех животных члены так, чтоб прекрасная сверху женская особа имела мерским видом черный рыбий хвост… ‹…› Правда, я знаю, что живописцы и пииты всегда имели равную власть дерзать на все в своем художестве…» (Тредиаковский В. К. Сочинения, СПб., 1849, т. 1, с. 85–86). Скорее всего, Есенин знал и другой (уже стихотворный) перевод сочинения Горация, сделанный М. А. Дмитриевым (см. его, например, в кн. В. А. Воскресенского «Поэтика: Исторический сб. статей о поэзии», СПб., 1886, с. 72).

С. 300. …предки их не простыми завитками византийского стиля, где в букве П , как в рамке, сидит голубок другой.  — Уже на одной из первых страниц сборника трудов Ф. И. Буслаева о древнерусском орнаменте дана в качестве иллюстрации «Заставка из Евангелия XII–XIII в.» в виде буквы П как рамки, внутри которой писец поместил двух обращенных друг к другу головами птиц, очень похожих на голубей (Буслаев 1917, с. 4). См. также таблицу XXX атласа В. И. Бутовского (1870), где это изображение дано в цвете.

С. 302. Душа — кукушка…  — Ср.: «Говоря о полете душ, они ‹песни› намекают на древнейшее представление их птицами. ‹…› — „ Прилетай ко мне хоть кукушечкой , прокукуй мне свою волюшку!“ (Тамбов. губ.)» (Аф. III, 219–221; выделено автором).

У Данте Бертрам, подняв свою отрубленную голову, говорит, [ что ] «вот фонарь, которым я освещал мою дорогу».  — Тот же пример — в статье Ф. И. Буслаева «Эпическая поэзия»: «…глаз не только видит, но и освещает, светит, подобно солнцу или огню. Такое представление прекрасно выразил Данте в образе Бертрама-дель-Борнио: „Свою отрубленную голову держал он за волосы, неся в руке, будто фонарь, и голова смотрела на нас и говорила: увы мне! себе самой была светилом“ (Inferno, XXVIII, 121–124)» (Буслаев I (1861), с. 10–11). Ср. также: «…прекрасный образ трубадура Бертрама даль-Борнио в Дантовом „Аде“: он несет за волосы свою собственную голову, отделенную от туловища, и освещает ею путь, как фонарем» (Аф. I, 165). Здесь идет речь о провансальском трубадуре Бертране де Борне (ок. 1140 — ок. 1215), который стал героем 28-й песни «Ада» итальянского поэта Данте Алигьери (1265–1321).

Быт и искусство (Отрывок из книги «Словесные орнаменты») (с. 214). — Журн. «Знамя», М., 1921, № 9 (11), май, стб. 78–82.

Автограф неизвестен.

Печатается по тексту журнала с исправлением явных искажений, языковых погрешностей и уточнением написания некоторых собственных имен. Так, на стр. 217 вместо «употребление» печатается «уподобление»; на стр. 219 вместо «одежду имена» — «одежду имени». Кроме того, в цитате из «Весенней грозы» Ф. И. Тютчева вместо «промокающий кубок» восстановлено авторское «громокипящий кубок». На стр. 215 слово «мавров» заменено как явно ошибочное словом «тавров», ибо мавры, жители Северной Африки и юга Пиренейского полуострова, не имели никакого отношения к скифам и их эпохе, о которой идет речь в тексте. Имена собственные даются в соответствии с современным написанием: Пятнистый Олень, Красный Ветер и т. п.

Датируется 1920 г. на основании следующих фактов:

1. В «Заявлении», адресованном в Отдел Печати Моск. Совета рабочих и крестьянских депутатов на имя Н. С. Ангарского, Есенин просил выдать ему разрешение на печатание нескольких книг, в том числе книги «Словесная орнаментика» (объемом 3 печатных листа, тиражом 3000 экз.). В примечаниях к «Заявлению» Есенин, в частности, указывал: «„Словесная орнаментика“ необходима как теоретическое показание развития словесных знаков, идущих на путь открытия невыявленных возможностей человека». В тех же примечаниях отмечалось: «Бумага для книг имеется». «Заявление» датируется до 18 февраля 1920 г. Книга «Словесная орнаментика» из печати не выходила (об этом подробнее см. т. 6 наст. изд.).

2. 5 октября 1920 г. газета «Известия ВЦИК…» в разделе «В театрах» сообщала: «В клубе поэтов… 8-го ‹октября› — доклад Есенина „Словесная орнаментика“».

3. В журн. «Знамя» (М., 1920, № 3–4 (5–6), май-июнь, с. 42) появилась статья В. Шершеневича «Слово-гранильня (Об имажинизме)». В примечании сообщалось: «К оценке „имажинизма“ „Знамя“ вернется в одном из ближайших номеров».

Статья Есенина, опубликованная через четыре номера после статьи В. Шершеневича, возвращала читателя к теме имажинизма и, скорее всего, подразумевалась в редакционном примечании журнала.

С. 214. Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада.  — Ср.: В. Шершеневич: «Поэты никогда не творят того, „что от них требует жизнь“. П. ч. жизнь не может ничего требовать. Жизнь складывается так, как этого требует искусство, п. ч. жизнь вытекла из искусства». (Шершеневич В. 2×2=5. М., 1920, с. 12–13); А. Мариенгоф: «Не искусство боится жизни, а жизнь боится искусства, т. к. искусство несет смерть и, разумеется, не мертвому же бояться живого» (Мариенгоф А. Буян-Остров. Имажинизм. М., 1920, с. 5).

…во мне еще не выветрился дух разумниковской школы…  — Речь идет о влиянии идейно-эстетических взглядов Иванова-Разумника (псевд. Иванова Разумника Васильевича, 1878–1946) на духовную жизнь Есенина в период их общения в 1916–1918 гг. (подробнее см. коммент. к стих. «Осень» в т. 1 наст. изд., с. 465–467, а также т. 6 наст. изд.).

…им ‹собратьям по течению› кажется, что слова и образ — это уже все.  — Ср.: В. Шершеневич: «Лозунги имажинистической демонстрации: образ, как самоцель. Образ, как тема и содержание» (2×2=5, с. 18); А. Мариенгоф: «Одна из целей поэта — вызвать у читателя максимум внутреннего напряжения. Как можно глубже всадить в ладони читательского восприятия занозу образа» (Буян-Остров, с. 11–12); А. Авраамов: «Слово себе давлеет образно, ритмически, фонетически» (Воплощение. Есенин — Мариенгоф. М., 1921, с. 10). И. Грузинов: «Основное в поэзии — композиция образов. Весь прочий материал поэзии — евфонию, ритм — мы считаем второстепенным, подчиненным композиции образов» (Имажинизма основное, М., 1921, с. 7.).

С. 215. …к нашей скифской эпохе.  — эпохе объединения древних народов в Северном Причерноморье во главе со скифами (VII в. до н. э. — III в. н. э.). В IV в. до н. э. они создали Скифское государство. В III в. н. э., после разгрома готами, скифы растворились среди других племен.

Вспомним тавров, будинов и сарматов.  — Тавры — древнейшее население южной части Крыма (Таврии), XI в. до н. э. — IV в. н. э. С I в. н. э. смешались с соседними племенами (тавро-скифы и др.); будины — кочевые племена на территории между Днепром и Волгой (1-е тыс. до н. э.); сарматы — кочевые скотоводческие племена, в VI–IV вв. до н. э. жили на территории от реки Тобол до Волги. В III в. до н. э. вытеснили скифов из Северного Причерноморья, в IV в. н. э. были рагромлены гуннами.

Описывая скифов, Геродот…  — Имеется в виду «История греко-персидских войн» древнегреческого ученого Геродота (ок. 485–425 гг. до н. э.), прозванного «отцом истории». Рассказывая в IV книге «Истории» о походе персидского царя Дария I на скифов, Геродот касается происхождения скифов, их верований и нравов (см. Геродот. История в девяти книгах. Т. I, кн. I–IV, М., 1885, с. 297–342; новейшее издание: Геродот. История в девяти книгах. М., 1972).

С. 217. Собратья мои не признают порядка и согласованности в сочетаниях слов и образов.  — Ср.: В. Шершеневич: «Стихотворение не организм, а толпа образов; из него без ущерба может быть вынут один образ или вставлено еще десять»; «В „нет никаких законов“ — главный и великолепный закон поэзии»; «Все дороги ведут в Рим — грамматика должна быть уничтожена… Поломка грамматики , уничтожение старых форм и создание новых, аграмматичность, — это выдаст смысл с головой в руки образа» (2×2=5, с. 15, 36, 43, 44); А. Мариенгоф: «Музыкальность — одно из роковых заблуждений символизма…» (Буян-Остров, с. 17).

С. 218. Даждьбог — см. примеч. к статье «Ключи Марии» в наст. т., с. 471.

Громокипящий кубок с неба…  — из последней строфы стихотворения Ф. И. Тютчева «Весенняя гроза» (1828, 1854):

Взбрезжи, полночь, луны кувшин…  — из стихотворения Есенина «Хулиган» (1919) — см. т. 1 наст. изд., с. 153–154.

С. 219. «Инония» — иная страна, страна счастья (см. «маленькую» поэму Есенина «Инония» и коммент. к ней в т. 2 наст. изд.).

С. 220. …«Марьи зажги снега, заиграй овражки»…  — из народного земледельческого календаря (день Марии Египетской — 14 апреля н. ст.).

…«Авдотьи подмочи порог»…  — из народного календаря (день Евдокии — 14 марта н. с.). Ср.: «Евдокии — подмочи порог» (Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957, с. 875). «Евдокия — замочи подол. Евдокия — замочи подол — под порогом мокро» (Ермолов А. С. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. Т. I, Пб., 1902, с. 152).

…«Федули сестреньки» — из народного календаря (день Агафьи и Федульи — 18 февраля н. с.).

У собратьев моих нет чувства родины…  — Ср.: В. Шершеневич: «Национальная поэзия — это абсурд, ерунда; признавать национальную поэзию это то же самое, что признавать поэзию крестьянскую, буржуазную и рабочую. Нет искусства классового и нет искусства национального ‹…›. Можно прощать национальные черты поэта (Гоголь), но любить его именно за это — чепуха» (Шершеневич В. Кому я жму руку. ‹М., 1921›. На обл.: Шершеневич жмет руку кому).

У Анатоля Франса есть чудный рассказ об одном акробате…  — Имеется в виду рассказ французского писателя Анатоля Франса (1844–1924) «Le jongleur de Notre-Dame». Публикации русских переводов: Акробат. Пер. А. и Е. Герцык. — В кн.: Франс А. Рассказы. М., 1906., Жонглер святой девы. Пер. Ю. Бромлей. — В кн.: Франс А. Перламутровый ларчик. М., 1907., Жонглер Богоматери. Пер. А. И. Куприна. — В кн.: Франс А. Рассказы, СПб., 1909., Простое сердце. Пер. Ан. Анненского. — В кн.: Франс А. Перламутровый ларец. СПб., 1911 и др.

Вступление ‹к сборнику «Стихи скандалиста»› (с. 221). — Сергей Есенин. Стихи скандалиста. Берлин: И. Т. Благов, 1923, с. 5.

Автограф неизвестен.

Печатается по тексту книги.

Датируется по авторской пометке под текстом.

С. 221. …нечистых слов нет.  — Ср. ответ Есенина на вопрос ‹о причине пристрастия к «крепким словам»›:

«Хочется бросить вызов литературному и всяческому мещанству! Старые слова и образы затрепаны, нужно пробить толщу мещанского литературного самодовольства старым прейскурантом „зарекомендованных“ слов: отсюда выход в цинизм, в вульгарность, отсюда моя радость тому,

(Эльвич. Вульгаризация и порнография в современной художественной литературе. — Журн. «Худож. мысль». Харьков, 1922, № 10, 22–30 апреля, с. 7).

Слова — это граждане. Я их полководец. Я веду их.  — Ср.: В. В. Маяковский: «Каждое слово должно быть, как в войске солдат…» (статья «И нам мяса». — Газ. «Новь», М., 1914, 16 ноября, № 116).

Последние 4 стихотворения «Москва кабацкая» появляются впервые.  — Это стихотворения: «Да! Теперь решено! Без возврата…», «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», «…Сыпь, гармоника! Скука, скука…», «Пой же, пой! На проклятой гитаре…» В сборнике они напечатаны сплошным текстом, без разбивки на отдельные произведения. Цикл посвящен А. Кусикову (о нем см. т. 1 наст. изд., с. 552–553).

Благов Иван Терентьевич (1881–1942) — издатель произведений русских литераторов в Берлине. Среди авторов выпущенных им книг — С. А. Есенин, А. Н. Толстой, А. П. Каменский, А. Б. Кусиков.

Предисловие (с. 222). — Журн. «Красная новь», М.-Л., 1924, январь-февраль, № 1 (18), с. 273 (в статье А. Воронского «Литературные силуэты. Сергей Есенин» — отрывок с сокращением); полностью — Сергей Есенин, Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1962, с. 77–79.

Печатается и датируется по черновому автографу (РГАЛИ).

Отрывок из «Предисловия», вошедший в статью А. К. Воронского, вызвал отклик поэта и критика А. А. Туринцева. Он писал в статье «Поэзия современной России»: «Нет, сколько бы ни извинялся Есенин… за „самый щекотливый этап“ свой — религиозность, сколько бы ни просил читателя „относиться ко всем его Иисусам, Божьим Матерям и Миколам, как к сказочному в поэзии“, для нас ясно: весь религиозный строй души его к куцему позитивизму сведен быть не может. И после того, как одержимое требование преображения, жажда обрести немедленно же обетованную Инонию чуда не произвели — отчаяния, богоотступничества нет. По-прежнему взыскует он нездешних „неведомых пределов“. Неизменна его религиозная устремленность, порыв к Божеству, меняется лишь внутреннее освещение, обновляется содержание. Собственно бунт Есенина символический изначальный Прометеев бунт» (журн. «Своими путями». Прага, 1925, № 6–7, май-июнь, с. 26).

С. 222. В этом томе собрано почти все… Большие вещи… отходят во 2-й том.  — О каком конкретно собрании стихотворений и поэм в 2-х томах идет речь, не установлено. Вместе с тем попытки Есенина издать двухтомник своих произведений восходят к 1920 г. — о готовящемся издании 1-го тома под названием «Телец» сообщалось в рекламном объявлении, помещенном в сборнике «Плавильня слов» (вышел в феврале того же года). В феврале 1921 года издательство «Имажинисты» выпустило есенинскую книгу «Трерядница», где указывалось о подготовке к печати сборника «Ржаные кони» в двух книгах. Ни «Телец», ни «Ржаные кони» в свет не вышли, хотя оба издания были сверстаны (их верстки сохранились). Спустя год, 14 марта 1922 г., газ. «Известия ВЦИК…» (№ 59) поместила объявление о том что издательством «Альциона» «печатаются и готовятся два тома Сергея Есенина „Ржаные кони“». И эти тома не появились. В октябре-ноябре 1922 года издательство З. И. Гржебина выпустило первый том «Собрания стихов и поэм» Есенина. Второй том не выходил.

По возвращении из-за границы Есенин вновь пытался осуществить замысел издания двухтомника своих произведений. Поскольку «Предисловие» находилось в распоряжении А. К. Воронского, имевшего непосредственное отношение к издательству «Круг», можно предположить: рукопись предназначалась для есенинского двухтомника, намечаемого к выпуску в «Круге». Издание по неизвестным причинам не состоялось. В конце 1924 г. «Круг» выпустил небольшой сборник Есенина «Стихи (1920-24)»; из «маленьких поэм» в книгу вошли: «Сорокоуст», «Исповедь хулигана», «На родине» («Возвращение на родину»), «Русь Советская».

…сказалось весьма сильное влияние моего деда… Отроком меня таскала по всем российским монастырям бабка.  — О жизни Сергея Есенина в семье деда по матери Федора Андреевича Титова (1845–1927) и бабушки Натальи Евтихиевны Титовой (1847–1911) см. автобиографии поэта в т. 7 наст. изд., а также воспоминания троюродного брата поэта по линии матери Н. И. Титова «Школьные годы Есенина» (Сб. «Воспоминания о Сергее Есенине», М., 1965 г.) и книгу А. Панфилова «Константиновский меридиан», ч. 1. М., 1992, с. 120–123.

С. 223. …протухшие настроения о Розах, Крестах…  — вероятно, имеются в виду религиозно-философские настроения, затронувшие определенную часть интеллигенции России в начале XX в., особенно после поражения революции 1905–1907 годов.

«Роза и Крест» — название драмы Александра Блока, написанной в 1913 г.

…Я очень люблю и ценю Блока…  — С первой встречи и до конца дней своих Есенин с большим уважением относился к А. А. Блоку. В автобиографиях, в беседах с современниками, в публичных выступлениях Есенин отзывался о Блоке как об одном из своих наставников, научившем его лиричности. «Блок… для меня… — говорил Есенин в 1923 г., — был и остался… главным и старшим, наиболее дорогим и высоким, что только есть на свете» (Пяст В. А. Встречи с Есениным. — Воспоминания-95, 386) Подробнее о взаимоотношениях Есенина и Блока см. следующие работы: Мурашёв М. П. А. Блок и С. Есенин (Страницы из воспоминаний). — Сб. «Есенин. Жизнь. Личность. Творчество». М., 1926, с. 65–70; Правдина И. С. Есенин и Блок. — Есенин и русская поэзия. Л., 1967, с. 110–136; Блок и Есенин. ‹Выдержки из воспоминаний, дневников и записей поэтов и их современников›. Публикация и примечания Ю. Юшкина. — Газ. «Литературная Россия», 1980, 17 октября, № 42, с. 9, 16–17; Енишерлов В. Три года. Александр Блок и Сергей Есенин. — «В мире Есенина». Сб. статей, М., 1986, с. 449–456.

…‹на› наших полях он часто глядит как голландец.  — Слово «голландец» здесь имеет метафорический смысл: намек на иностранное происхождение предков Блока.

Озирис (Осирис)  — в египетской мифологии бог производительных сил природы, царь загробного мира.

Оаннес — в шумеро-аккадской мифологии первочеловек в образе полурыбы-получеловека.

Зевс — в греческой мифологии верховное божество, отец богов и людей, глава олимпийской семьи богов.

Афродита — в греческой мифологии богиня любви и красоты.

Афина — в греческой мифологии богиня мудрости и справедливой войны.

Анкета ‹журнала› «Книга о книгах». К Пушкинскому юбилею. ‹Ответы› (с. 225). Журн. «Книга о книгах», М., 1924, № 5–6, июнь, с. 18, 20, 23.

Печатается по подлиннику (РГАЛИ, ф. С. Д. Мстиславского) — машинописному бланку анкеты с ответами Есенина, вписанными карандашом.

Датируется годом журнальной публикации.

В № 4 журнала «Книга о книгах» за 1924 год в разделе «Литературная хроника» была напечатана следующая информация:

«125-летие со дня рождения А. С. Пушкина. „Книга о книгах“ провела, в связи с 125-летнем дня рождения Пушкина, анкету, результаты которой будут опубликованы в следующем номере журнала» (с. 62).

В очередном, № 5–6 журнала, в частности, сообщалось: «На разосланные и розданные анкетные листы ответов поступило всего 27 — на 200 распределенных анкет». Напечатано ответов на каждый из трех вопросов — 20, среди них, помимо Есенина, ответы А. Я. Аросева, Ф. А. Березовского, Н. К. Гудзия, П. С. Когана, С. А. Клычкова, Г. Лелевича, В. Л. Львова-Рогачевского, Н. К. Пиксанова, В. П. Полонского, А. И. Тарасова-Родионова, Д. А. Фурманова и других литераторов.

Из ответов на первый вопрос анкеты :

Клычков С.: «Чувство влечения к Пушкину, любви к его поэзии — как чувство голода, жажды: почти физическое чувство. В разгар футуризма и поэтического атеизма, Пушкин для меня всегда был образом утешения, успокоения и надежды, — надежды, что вся эта шумливость, заносчивость нелепости, самоутвержденная непростота и бездумье — пройдет без следа и заметы в сердце человечества. Если мы еще не вплотную подошли к Пушкину, то это будет завтра».

Фурманов Дм.: «Разумеется, сила впечатления от пушкинских творений не та, что была прежде, теперь, зрелому политически, многое представляется в ином свете. К примеру — „Капитанская дочка“ прежде всего воспринималась почти исключительно как высоко-художественное произведение, без классового подхода, без соответствующего анализа. Теперь другое: видишь, что и движение народное, и сам Пугачев, и вообще все персонажи повести — даны под известным углом зрения, даны представителем определенного класса».

Гудзий Н.: «Русская литература в своих лучших достижениях всегда так или иначе жила с оглядкой на Пушкина. Современная — живет так же, и чем дальше, тем больше, в той мере, в какой прислушивается к пушкинскому предостережению:

‹…› Вообще в будущем наше стихотворство, видимо, будет тянуться к Пушкину больше, чем наша проза».

Из ответов на второй вопрос анкеты :

Клычков С.: «Сейчас на нем будут учиться, подражать его стилю, удивляться его поэтической манере — завтра литература будет жить Пушкиным».

Фурманов Дм.: «Пушкин не умрет, не пропадет, не сойдет со сцены. Часть произведений, видимо, отойдет в тень, но крупнейшие останутся перлами литературы, только марксистская критика углубленно их проанализирует и поставит на должное место в общем историческом процессе».

Из ответов на третий вопрос анкеты :

Аросев А.: «Не мудрствуя лукаво, дать надо Пушкина таким, как он есть, не делая из него популярных вырезок».

Березовский Ф.: «Интеллигенции можно дать Пушкина так, как печатали его до сих пор. Рабочему и крестьянину нужно давать Пушкина с особыми разъяснениями о роли его творчества для его эпохи, о его месте в русской литературе и о том значении, которое он имеет сейчас».

Клычков С.: «Издать Пушкина для народа».

Фурманов Дм.: «Не сырьем, а непременно снабжая предисловиями, примечаниями и т. д., открывая современному читателю глаза не только на художественную значимость пушкинских произведений, но и на значение их социально-политическое и общекультурное».

125-летие со дня рождения А. С. Пушкина широко отмечалось по всей стране. В газетах и журналах печатались статьи о жизни и творчестве великого сына России, поэты посвящали ему стихи. Есенин написал стихотворение «Пушкину» и читал его на юбилейном митинге в июне 1924 г. у памятника поэту на Тверском бульваре.

Сочинения Пушкина были настольными книгами Есенина и в Константинове, и в Москве. Несколько изданий произведений автора «Евгения Онегина» из домашней библиотеки Есениных хранится в фондах Государственного Музея-заповедника в Константинове. Среди них — однотомник избранных произведений Пушкина (изданный в 1899 г.) с подписью: «Эта книга принадлежала Александру Никитичу Есенину — отцу поэта. А. Есенина ». Книга, бывавшая в руках Сергея Есенина с его детских лет…

О восприятии Пушкина Есениным в разные годы см. его стихи, письма, автобиографии в томах наст. изд.

См. также статьи: Жаворонков А. С. А. Есенин и русские писатели XIX–XX вв. — Учен. зап., Кировский пед. ин-т, вып. 49. Каф. лит., 1971, с. 109–136; Прокушев Ю. Пушкин и Есенин. — Журн. «Огонек», М., 1974, № 41, с. 24–26, № 42, с. 12–13; Цыбин В. Пушкинское в Есенине. — Журн. «Москва», 1975, № 10, с. 172–177; Турбин В. Традиции Пушкина в творчестве Есенина. «Евгений Онегин» и «Анна Снегина» — Сб. ст. «В мире Есенина», М., 1986, с. 264–284; Кошечкин С. Разговор с Всеволодом Рождественским о Есенине. Газ. «Автограф», М., 1995, № 8, с. 2.

В. Я. Брюсов (с. 227). — Альманах «Литературная Рязань», кн. 1, 1955 ‹фактически: 2-я половина января. 1956 г.›, с. 339 (в статье Ю. Прокушева «Сергей Есенин. Литературные заметки и публикации новых материалов»; с сокращением); полностью — Сергей Есенин. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1962, с. 81–82.

Печатается по фотокопии недатированного автографа статьи (ИМЛИ).

Датируется по содержанию.

9 октября 1924 г. умер Валерий Яковлевич Брюсов (род. 1874). Это печальное известие застало Есенина в редакции тифлисской газеты «Заря Востока». «Он ходил мрачный, — вспоминал Н. К. Вержбицкий, — неопределенно и растерянно разводил руками, что-то говорил про себя… Вечером показал мне наскоро набросанную статью под названием „В. Я. Брюсов“. Мы сговорились с Сергеем так, что он эту явно недоговоренную статью положит в основу другой статьи, более обстоятельной.

Прошли дни. Есенину уже трудно было возвращаться к этой теме, его захватила работа над новыми вещами, и листки с наброском статьи, посвященной В. Я. Брюсову, остались лежать в одной из папок на моем письменном столе. Потом они исчезли, — очевидно, понравились кому-то из тех, кто с болезненной страстью коллекционирует автографы». (Вержбицкий Н Встречи с Есениным. Воспоминания. Тбилиси, 1961, с. 75–76).

Несколько по-иному излагает историю со статьей «В. Я. Брюсов» другой сотрудник газеты «Заря Востока» — Н. П. Стор (см. об этом в т. 4 наст. изд., с. 422–423). В письме к С. А. Толстой-Есениной из Тифлиса от 2 июня 1927 г. Н. П. Стор сообщал: «Я на днях случайно нашел в своем столе неопубликованную статью С. А., посвященную В. Я. Брюсову. Статья, по-видимому, написана в дни смерти В. Я.» (Письма, 449).

Автограф статьи до 1984 г. хранился у Н. П. Стора. Местонахождение подлинника в настоящее время неизвестно.

С. 227. Все мы учились у него.  — Н. Вержбицкий вспоминал свою беседу с Есениным по поводу статьи: «„Все мы учились у Брюсова“, — повторил Есенин и добавил, что он сам вечерами сидел над томиком этого поэта и строку за строчкой разбирал структуру стиха…» (Вержбицкий Н. Указ. соч., с. 76).

…он внес в затхлую жизнь после шестидесятников и девятидесятников струю свежей и новой формы.  — Н. К. Вержбицкий вспоминал: «Говоря о „затхлой жизни девятидесятников“, Есенин разумел период перед революцией 1905 года, когда среди русской интеллигенции впервые появился нездоровый вкус к декаденщине» (Вержбицкий Н. Указ. соч., с. 76).

…Гиппиус и Мережковского…  — см. о них памфлет «Дама с лорнетом» и коммент. к нему в наст. томе.

Русский символизм кончился давно…  — Н. К. Вержбицкий вспоминал: «С Брюсовым символизм канул в Лету окончательно», — на этой мысли Есенин не настаивал. Он согласился с тем, что „отец символизма“ — Тютчев — жив и по сей день и будет еще долго жить, но только в силу своего огромного поэтического дара» (Вержбицкий Н. Указ. соч., с. 76).

После смерти Блока — Александр Александрович Блок умер 7 августа 1921 г. в Петрограде.

О, закрой свои бледные ноги.  — Однострочное стихотворение В. Я. Брюсова (1894), впервые напечатано в третьем выпуске сборника «Русские символисты» (1895).

С. 228. Но вас, кто меня уничтожит…  — строка из заключительной строфы стихотворения В. Я. Брюсова «Грядущие гунны» (1904, 1905). Вся строфа читается так:

(Брюсов В. Я. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1, М., 1973, с. 433)

…на таком литературном безрыбьи.  — Н. К. Вержбицкий вспоминал: «„Литературное безрыбье“… это была постоянная тема Есенина в 1924 году. Он был невысокого мнения об уровне тогдашней поэзии и в ряде случаев ошибался в оценках» (Вержбицкий Н. Указ. соч., с. 77); см. также стихотворение Есенина «На Кавказе» (1924) — т. 2 наст. изд.

В статье упомянуты поэты: Семен Яковлевич Надсон (1862–1887), Василий Федорович Наседкин (1894/1895-1938), Иван Приблудный (Яков Петрович Овчаренко; 1905–1937); Родион Михайлович Акульшин (1896–1988).

Кончине поэта посвящено также стихотворение Есенина «Памяти Брюсова» (см. текст и коммент. к нему в т. 4 наст. изд., сс. 194, 421–423).

Дама с лорнетом (Вроде письма. На общеизвестное) (с. 229). — Журн. «Новый мир», М., 1957, № 5, май, с. 273–274 (в статье А. Жаворонкова «Два письма С. Есенина» — отрывки); полностью — Сергей Есенин. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1962, с. 83–84.

Печатается по беловому недатированному автографу (ИРЛИ).

Текст написан фиолетовыми чернилами на 6 бланках с типографским штампом: «Центральный Комитет Азербайджанской Коммунистической Партии (больш.)». Подпись: « С. Е. »

Бланки, скорее всего, были получены Есениным от П. И. Чагина, секретаря ЦК КП Азербайджана, ответственного редактора газеты «Бакинский рабочий» во время пребывания поэта в Баку весной 1925 г. — с 30 марта по 25 мая.

Непосредственным поводом к написанию памфлета явилась статья З. Н. Гиппиус «Общеизвестное» в газете «Последние новости», Париж, 1925, 8 апреля, № 1520. В связи с этим, а также с учетом срока пребывания Есенина в Баку памфлет датируется кануном апреля — маем (не позже 25 мая) 1925 г.

Гиппиус Зинаида Николаевна (в замужестве Мережковская; 1869–1945) — поэт, прозаик, литературный критик. Псевдонимы: Антон Крайний, Роман Аренский, Антон Кирша, Л. Денисов, Лев Пущин, Товарищ Герман.

З. Н. Гиппиус занимала заметное место в русской литературе конца прошлого и первой половины нынешнего века. «Зинаида Гиппиус, — писала Мариэтта Шагинян, — была одной из самых умных и талантливых женщин, каких я знала в моей долгой жизни. Но ей не хватало широты понимания исторической действительности, не хватало простой человеческой любви к народу» (Шагинян М. Человек и время. История человеческого становления. М., 1980, с. 347).

«Я считаю З. Н. ‹Гиппиус› очень замечательным человеком, но и очень мучительным, — писал Н. Бердяев. — Меня всегда поражала ее змеиная холодность. В ней отсутствовала человеческая теплота. Явно была перемешанность женской природы с мужской, и трудно было определить, что сильнее» (Бердяев Н. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1990, с. 131).

С первых же дней после Октября З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский стали ярыми противниками нового строя, с озлоблением восприняли переход многих писателей на сторону революционной России. 11 января 1918 г. З. Н. Гиппиус записала в свои «Черные тетради» («Петербургский Дневник») «„за упокой“ интеллигентов-перебежчиков» — всего 22 фамилии. Среди них: «Александр Блок — поэт, „потерянное дитя“, внеобщественник, скорее примыкал, сочувствием, к правым (во время царя), убежденный антисемит. Теперь с большевиками через лево-эсеров»; «Рюрик Ивнев — ничтожный, неврастенический поэтик»; «Серафимович… Пим. Карпов — всякая беллетристическая и другая мелкота из неважных»; «Ник. Клюев, Сергей Есенин — два поэта ‹из народа›, 1-й старше, друг Блока, какой-то сектант, 2-й молодой парень, глупый, оба не без дарования» (Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М. — СПб., 1992, с. 58–59).

В статье «Люди и нелюди» (газ. «Новые ведомости», веч. вып., Пг., 28 (15) марта 1918 г.) З. Н. Гиппиус (Антон Крайний) к «безответственным писателям— „нелюдям“» — отнесла А. Блока, С. Есенина, В. Розанова за то, что каждый из них «примкнул к власти сегодняшнего дня».

В начале 1920 г. вместе с другом семьи Д. В. Философовым З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский эмигрировали за границу. Непримиримыми врагами Советской страны Мережковские оставались до конца их жизни.

И. В. Грузинов вспоминал: в 1922 году «перед отъездом за границу Есенин спрашивает А. М. Сахарова:

— Что мне делать, если Мережковский или Зинаида Гиппиус встретятся со мной? Что мне делать, если Мережковский подаст мне руку?

— А ты руки ему не подавай! — отвечает Сахаров.

— Я не подам руки Мережковскому, — соглашается Есенин. — Я не только не подам ему руки, но я могу сделать и более решительный жест… Мы остались здесь. В трудные для родины минуты мы остались здесь. А он со стороны, он издали смеет поучать нас!» (Восп., 1, 371–372).

Статья «Общеизвестное», по словам самой З. Н. Гиппиус, «это — краткая сводка, конспект современных разговоров, ставших „почти банальными“». «Конспект» имеет форму диалога двух эмигрантов — Оптимиста и Пессимиста. Разговор затрагивает вопросы политического самоопределения эмигрантской интеллигенции. За словами Оптимиста просматривается позиция самой З. Н. Гиппиус, что и было подмечено Есениным.

Несколькими неделями раньше «Общеизвестного» в той же газете была напечатана другая статья З. Н. Гиппиус (под псевдонимом: Антон Крайний). В этой статье о Есенине, в частности, говорилось: «…Есенин, в похмельи, еще бормочет насчет „октября“, но уж без прежнего „вздыба“. „Кудри повылезли“, и он патетически восклицает: „живите, пойте, юные!“» (Поэзия наших дней. — Газ. «Парижские новости», 1925, 22 февраля, № 1482).

С. 229. Когда-то я…, проезжая Петербург, зашел к Блоку.  — В «Автобиографии» ‹1923› Есенин писал: «19 лет попал в Петербург проездом в Ревель к дяде. Зашел к Блоку…» Известно, что Есенин посетил Блока 9 марта 1915 г. (см. записку Есенина к Блоку и коммент. к ней в т. 6 наст. изд.). Каких-либо других данных о предполагаемой поездке Есенина в это время в Ревель (ныне — Таллинн) не обнаружено.

…Блок мне тут же заметил, вероятно, по указаниям Ив‹анова›-Разумника: «Не верь ты этой бабе. Ее и Горький считает умной. Но, по-моему, она низкопробная дура».  — Отношения между А. А. Блоком и З. Н. Гиппиус всегда были непростыми. Особенно они ухудшились и стали почти враждебными после Октября (см. Блок А. Записные книжки 1901–1920. М., 1965 и Блок А. Собр. соч. В 8-ми т. Т. 7. Автобиография 1915. Дневники 1901–1921. М.—Л., 1963, с. 19–426; Гиппиус З. Петербургский Дневник; а также статью А. В. Лаврова «„Рожденные в года глухие… “ Александр Блок и З. Н. Гиппиус» — Журн. «Русская литература», СПб., 1995, № 4, с. 128–131.

Об Р. В. Иванове-Разумнике см. тт. 1 и 6 наст. изд.

…впервые я стал относиться и к Мережковскому и к Гиппиус — подозрительно.  — Ср. строки Есенина в письме к Н. Н. Ливкину от 12 августа 1916 г.: «Тогда, когда вдруг около меня поднялся шум, когда мережковские, гиппиус и Философов открыли мне свое чистилище и начали трубить обо мне…, я презирал их — и с деньгами, и с всем, что в них есть, и считал поганым прикоснуться до них» (т. 6 наст. изд.; см. там же письмо Есенина к А. Ширяевцу от 25 июня 1917 г.).

Об отношении Есенина к Мережковскому и Гиппиус в первые годы знакомства с ними рассказывали друзья поэта. Так, В. С. Чернявский писал: «Сам Мережковский казался ему сумрачным, „выходил редко, больше все молчал“ и как-то стеснял его. О Гиппиус, тоже рассматривавшей его в усмешливый лорнет и ставившей ему испытующие вопросы, он отзывался с все растущим неудовольствием. „Она меня, как вещь, ощупывает!“ — говорил он» (Восп., 1, 207). А. Б. Мариенгоф вспоминал о таком восклицании Есенина: «Ух, уж и ненавижу я всех этих Сологубов с Гиппиусихами!..» (Восп., 1, 313).

Один только Философов… занимает мой кругозор… — Философов Дмитрий Владимирович (1872–1940) — литературный критик и публицист. Есенин познакомился с ним в марте 1915 г.

«К Философову он относился хорошо, — замечал В. С. Чернявский о Есенине. — Тот пленил его крайним вниманием к его поэзии, авторитетным, барственно мягким тоном джентльмена» (Восп., 1, 207). При содействии Д. В. Философова в петроградском журнале «Голос жизни» (1915, 22 апреля, № 17, с. 13) были опубликованы четыре стихотворения Есенина — см. коммент. к стих. «Под венком лесной ромашки» в т. 1 наст. изд., с. 440–443.

В первой книге Есенина «Радуница» (Пг., 1916) ему посвящено стихотворение «Выть» («Черная, потом пропахшая выть…», 1914). Известны письмо Есенина к Д. В. Философову (до 20 августа 1915 года) и дарственная надпись на «Радунице» (Пг., 1916) — см. тт. 6 и 7 наст. изд.

Сохранились две дарственные надписи и Д. В. Философова Есенину. Одна — на его книге «Неугасимая лампада. Статьи по церковным и религиозным вопросам» (М., 1912): «Сергею Александровичу Есенину с верой, что русская лампада не угаснет. Д. Философов. 12 апр. 1915 г. »; вторая — на книге «Старое и новое. Сборник статей по вопросам искусства и литературы» (М., 1912): «Сергею Александровичу Есенину на память о „несоленых“ людях Питера от автора. 12 апр. 1915 г. » (ГЛМ. Библиотека).

Несмотря на негативное высказывание о Д. В. Философове в письме к Н. Н. Ливкину (см. выше), Есенин в последующие годы отделял его от Мережковских, что, в частности, видно и по памфлету.

…но все же Клюев и на него составил стихи…  — эти стихи не обнаружены (сообщено С. И. Субботиным, исследователем жизни и творчества Николая Алексеевича Клюева).

В газете «Ecler» ‹точнее — «L’Eclair»› Мережковский называл меня хамом…  — Вероятно, имеется в виду опубликованная в этой парижской газете 16 июня 1923 г. статья Д. С. Мережковского «Когда Россия возродится…» В этой статье содержится заявление автора, оскорбительное для А. Дункан и С. Есенина (см. письмо А. Дункан редактору газеты «L’Eclair» — Письма, 330–331).

Что это на Вас за гетры?  — Об этом эпизоде, происшедшем зимой 1915–1916 г., вспоминал В. Б. Шкловский (1893–1984). В статье «Современники и синхронисты», опубликованной в журн. «Русский современник» (Л.-М., 1924, с. 233), он писал: «Есенина я увидел в первый раз в салоне Зинаиды Гиппиус, здесь он был уже в опале.

— Что это у вас за странные гетры? — спросила Зинаида Николаевна, осматривая ноги Есенина через лорнет.

— Это валенки, — ответил Есенин.

Конечно, и Гиппиус знала, что валенки не гетры, и Есенин знал, для чего его спросили. Зинаидин вопрос обозначал: не припомню, не верю я в ваши валенки, никакой вы не крестьянин.

А ответ Есенина обозначал: отстань и совсем ты мне не нужна.

Вот, как это тогда делалось!

Но спор весь шел об Октябрьской революции».

В более поздней публикации этот эпизод описан так:

«Есенина я видел первый раз у Зинаиды Гиппиус. Зинаида — подчеркнутая дама, с лорнетом, взятым в руку нарочно.

Она посмотрела на ноги Есенину и сказала:

— Что это за гетры на вас надеты?

— Это валенки.

Зинаида Гиппиус знала, что это валенки, но вопрос ее обозначал осуждение человеку, появившемуся демонстративно в доме Мурузи…. Валенки Есенина были демонстрацией… и обозначали неуважение к Гиппиус» (Шкловский В. О Маяковском. М., 1940, с. 169, 171).

О том же эпизоде, со слов Есенина, рассказывали в своих мемуарных очерках А. К. Воронский (Памяти Есенина: Из воспоминаний. — Журн. «Красная новь», М.-Л., 1926, № 2, февраль, с. 210); Г. В. Адамович (Есенин: К 10-летию со дня смерти. — Газ. «Последние новости», Париж, 1935, 26 декабря, № 5390).

Поэтесса И. В. Одоевцева (1895–1990) также вспоминала: «Как-то на каком-то чопорном приеме Гиппиус, наставив лорнет на его валенки, громко одобрила их: „Какие на вас интересные гетры!“ Все присутствующие покатились со смеха.

Такие обиды не прощаются. И не забываются.

— Очень мне обидно было и горько, — говорит он. — Ведь я был доверчив, наивен…» (Встреча с Сергеем Есениным. — Газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1971, 6 июня, № 22272).

С. 230. Потом Мережковский писал: „Альфонс… “ А я ему отвечал устно…  — В статье, опубликованной 16 июня 1923 г. в газете «L’Eclair», Мережковский обозвал Есенина «мужиком», добавив: «Сегодня его большевизм находит выражение в бесконечном пьянстве и скандалах…» (см. также письмо А. Дункан редактору газеты в изд.: Письма, 330–331); в этом же письме приводится одно из устных высказываний Есенина о Мережковском).

Альфонс — мужчина, состоящий на содержании у женщины, ставшее нарицательным имя персонажа драмы «Господин Альфонс» (1873) французского писателя Александра Дюма-сына (1824–1895). Первое представление пьесы Дюма в Москве происходило 3 октября 1874 г. Русский перевод пьесы был озаглавлен «Красавец» (еще одно название в переводе — «Мосье Альфонс»).

Лориган — марка изысканных духов, выпускаемых парижской фирмой Коти. В стихотворении «Мой путь», написанном в первые месяцы 1925 г., Есенин с сарказмом вспоминает о «салонном вылощенном сброде» и его «привычке к Лориган и к розам» (см. т. 2 наст. изд.).

Ведь вы в «Золотое руно» снимались так же в брюках с портрета Сомова.  — Судя по всему, опубликованный в журнале «Золотое руно» (Пб., 1906, № 4) портрет З. Н. Гиппиус Есенин описывал по памяти. Автор портрета не К. С. Сомов, а Л. С. Бакст. «Гиппиус, — вспоминала М. С. Шагинян, — почти всегда принимала гостей сидя: верней, полулежа в своем большом кресле…» (Шагинян М. Указ. соч., с. 340). И на портрете З. Н. Гиппиус изображена сидя, в трико и чулках.

Лживая и скверная Вы.  — Ср. строки из воспоминаний редактора парижского журнала «Современные записки» М. В. Вишняка: «За ум и острое, жалящее перо Гиппиус сравнивали со змием и даже с вульгарной „змеей подколодной“. Гумилев называл ее „больной жемчужиной“. Ремизов — „вся в костях и пружинах, устройство сложное, но к живому человеку никак“. Петербургские иерархи — „белой дьяволицей“. Даже друзья, сохранившие верность, — „ведьмой“…» (Вишняк М. В. Современные записки. Воспоминания редактора. СПб., 1993, с. 154).

Вы пишете: «Основа партии — общее утверждение ценностей».  — Цитируемые Есениным слова — из статьи Гиппиус «Общеизвестное». Они произнесены Оптимистом в таком контексте: «Теперь принято бранить партийность. Я, напротив, приветствую ее и приветствовал бы наши партии, если бы… они были, действительно, партиями. Но и они страдали тем же недостатком: отсутствием реализма. При большой узости — настоящей дисциплины они не имели. Увы, наша а-реалистичная интеллигенция фатально придавала своим партиям — церковный характер, менее всего пригодный для жизни партии. Основа партии — общее утверждение ценностей, хотя и высоких, но относительных, а не абсолютных. Когда же относительное бессознательно подменяется абсолютным, это извращает принцип партийности, и партии делаются не партиями, а сектами . Отсюда их сдавленность, догматизм, отсюда бесконечное дробление и взаимная нетерпимость» (выделено автором).

Даже Шкловский помнит, что Вы говорили…  — вероятно, эти слова Есенина связаны с последней фразой («…спор… шел об Октябрьской революции») цитируемого выше отрывка из статьи В. Шкловского «Современники и синхронисты» (1924). Фраза относится явно к другому, более позднему времени, другой встрече и разговору Есенина с З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковским. На это косвенно указывает В. Шкловский в своем мемуарном очерке «И сегодня сегодняшний», написанном незадолго до кончины: «Вспомнил я это потому, что недавно прочел письмо Есенина о ссоре с Мережковским: он ссылается на меня, как на свидетеля» (В мире Есенина. Сб. статей. М., 1986, с. 633).

…и что опять пишете: «крайнюю хату», левую или правую, это безразлично, раз он художник. Такое время.  — Эти слова в статье «Общеизвестное» произносит Оптимист, отвечая на вопрос Пессимиста, к какому самоопределению на пути интеллигенция — политическому: «Если угодно, и политическому тоже. Ведь понятие „политичности“ очень широко в наше время. Даже обыватель а-политичен только умом; сердцем же политичен каждый. А увидите интеллигента, который жмется к стенке, вертится, „политикой, мол, не занимаюсь, моя хата с краю“, — знайте: это он либо уж наметил себе какую-нибудь „крайнюю“ хату, левую или правую, либо, если не наметил, все равно в которой-нибудь автоматически окажется, и это без различия, будь он расхудожник… Такое время».

…(хотя Вы писали обо мне статьи хвалебные).  — Известна одна «хвалебная» статья З. Н. Гиппиус о Есенине «Земля и камень» — в журнале «Голос жизни» (Пг., 1915, 22 апреля, № 17, с. 12; подписана псевдонимом: Роман Аренский). З. Н. Гиппиус, в частности, писала: «В стихах Есенина пленяет какая-то „сказанность“ слов, слитость звука и значения, которая дает ощущение простоты… Никаких лишних слов нет, а просто есть те, которые есть, точные, друг друга определяющие…. Есенин — настоящий современный поэт» (выделено автором).

Зинаиде Гиппиус был подарен один из первых экземпляров первой книги поэта «Радуница» (вышла из печати в конце января 1916 года) с надписью: «Доброй, но проборчивой Зинаиде Николаевне Гиппиус с низким поклоном. Сергей Есенин. 31 января 1916. Петроград ». (Газ. «Вечерний Харьков», 1995, 23 ноября, № 137 (7439) — в заметке Людмилы Тарасовой «„Радуница“ остается в Харькове»).

См. также коммент. к стихотворению «Под венком лесной ромашки…» (1911) в т. 1 наст. изд., с. 440–443.

…путешественники… с Бедекером. — Карл Бедекер (1801–1859) — известный составитель путеводителей по странам Европы. Его сыновья основали в Лейпциге (Германия) издательство, специализировавшееся на выпуске путеводителей (ср. название книги Ипполита Соколова — «Бедекер по экспрессионизму». ‹М›, 1920).

‹О резолюции ЦК РКП(б) о художественной литературе› (с. 231). — «Новая вечерняя газета». Л., 1925, 6 июля, № 93. (В рубрике: «Писатели о резолюции ЦК РКП о художественной литературе»).

Автограф неизвестен.

Печатается и датируется по первой публикации.

Резолюция ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» была принята 18 июня 1925 г. и опубликована в газете «Правда» 1 июля того же года (№ 147). В этом документе был подведен итог литературно-политической борьбы, развернувшейся в первой половине 20-х годов (подробнее см. антологию «В тисках идеологии». Сост., вступ. статья Карла Аймермахера. М., 1992).

Помимо Есенина, о резолюции ЦК РКП(б) на страницах этой же газеты высказались: П. С. Коган (№ 90), Г. С. Лелевич (№ 93), А. В. Луначарский (№ 98).

С. 231. Это не то, что декларация напостовцев.  — Скорее всего, здесь имеется в виду заметка «От редакции», напечатанная в четвертом, ноябрьском, номере журнала «На посту» за 1923 г. В ней говорилось: «Мы обнаружили с достаточной определенностью, что ряд наших газет и журналов, наших издательств и руководящих товарищей оказались плененными чуждой революционному пролетариату группой литературных лжепопутчиков, ни в какой мере не способных отражать пафос и героизм революции, не организующих волю и не дисциплинирующих сознание молодого революционного класса. ‹Вся фраза выделена черным шрифтом. — Сост. ›.

„На посту“, объединяющий вокруг себя наиболее свежие партийные литературно-публицистические силы, не мог пройти спокойно мимо всех этих недопустимых и для коммунистической совести неприемлемых явлений. Решительно и твердо вступил „На посту“ в бой и, не жалея ни пороху, ни сил, стал нащупывать противника и целить в него в упор.

А на войне, как на войне! ‹выделено ред. журнала›.

Голос груб, движенья резки, бой беспощаден, патронов не жалко и пленные — излишни» (стб. 6).

Но особенно нравится мне часть, касающаяся литературы «попутчиков».  — Речь идет о параграфе 10-м резолюции, где, в частности, говорится: «Общей директивой должна здесь быть директива тактичного и бережного отношения к ним ‹попутчикам›… Партия должна терпимо относиться к промежуточным идеологическим формам…» («Правда», 1925, 1 июля, № 147). Ср. заявление редакции журнала «На посту» (1923, № 2–3, сентябрь-октябрь, стб. 1–2):

«Мы заявляем: самая беспощадная борьба с мещанским и клеветническим искажением революции в литературе, неустанное разоблачение мелко-буржуазных литературных уклонов в нашей среде, обоснование и защита пролетарской литературы,

вот — единственная линия, продолжающая славные традиции нашей партии».

…мне…близки наши литературные критики тов. Троцкий и тов. Воронский.  — Ср. строки в «Резолюции 1-й Всесоюзной конференции пролетарских писателей (По докладу тов. Вардина)»: «Троцкий и Воронский не имеют никакого представления о том, каким путем создается общечеловеческое социалистическое искусство» («Правда», 1925, 1 февраля). О них см. тт. 2 и 3 наст. изд.

А не вполне ясен мне параграф 8 резолюции, особенно вопрос о стиле и форме художественных произведений и методах выработки новых художественных форм.  — Среди вопросов, связанных с политикой руководящей партии пролетариата в области художественной литературы, в Резолюции ЦК РКП(б) названы, в частности, «вопросы: соотношение между пролетарскими писателями, крестьянскими писателями и так называемыми «попутчиками» и другими; политика партии по отношению к самим пролетарским писателям; вопросы критики; вопросы о стиле и форме художественных произведений и методах выработки новых художественных форм…». По мысли Есенина, последние из названных вопросов — дело исключительно творческой личности.

‹Ответ редакции «Новой вечерней газеты»› (с. 233). — «Новая вечерняя газета». Л., 1925, 18 ноября, № 208 (в рубрике: «Как живется нашим писателям»).

Автограф неизвестен.

Печатается и датируется по газетной публикации.

В редакционном предисловии к публикации говорится:

«Комиссия по улучшению правового и материального положения писателей разослала анкету с 50 вопросами, касающимися условий, в которых протекает работа писателя.

Каково ваше материальное положение ?

С этим вопросом обратился наш сотрудник к целому ряду известных писателей.

Были получены следующие ответы:

Сергей Есенин (поэт)

‹далее идет текст ответа›».

Вслед за есенинским в газете помещены ответы Ю. Либединского, В. Вересаева, Ал. Вознесенского, И. Бабеля, Демьяна Бедного.

В. Вересаев , в частности, ответил: «Хотелось бы, чтобы писателей уравняли в правах с рабочими и служащими и работу их признали бы не менее полезной, чем достижения рабочего производительного труда. То, что профессия писателя приравнена к вольной профессии, создает многие неудобства, хотя бы в смысле квартирной платы и т. д.».

И. Бабель : «Обычно распространено мнение: какой бы высокий гонорар ни получали писатели, но если не халтурить, то жить нельзя. Если писать очень долго, очень медленно, когда действительно есть что сказать, — то производительность невелика. Но странная вещь! Многие из писателей, начавших халтурить, потеряли, так сказать, свой удельный вес, их новые произведения отличаются легковесностью. Известно, что иногда фунт хорошего товара дороже, чем пуд товара среднего качества. Я не халтурю, поэтому, может быть, я зарабатываю больше, чем другие. Я бы крикнул клич: „Товарищи-писатели, не халтурьте, вы теряете время и заработок!“».

Демьян Бедный : «До сих пор ни на одну анкету не отвечал. А вообще говоря — жаловаться мне не на что».

С. 233. Хотелось бы, чтобы писатели пользовались хотя бы льготами, предоставляемыми советским служащим.  — Льготы для советских служащих определялись тогда постановлениями Совета Народных Комиссаров. Так, например, для инженерно-технических работников постановление СНК от 25 августа 1921 г. предусматривало «максимально-возможное повышение уровня денежной и натуральной оплаты на основе прожиточного минимума… надлежащие жилищные условия… с правом на дополнительную комнату для домашних занятий…» (Систематическое собрание законов РСФСР, действующих на 1-е января 1928 г. 7 ноября 1917 г. — 31 декабря 1927 г. Т. 1, М., 1928, с. 891).

Отрывки. Неоконченное

‹О Глебе Успенском› (с. 234). — Журн. «Нева», М.-Л., 1955, № 3, июнь, с. 169 (в статье Д. Золотницкого «Из ранних стихов Сергея Есенина»; неполностью); полностью — Сергей Есенин. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1962, с. 62.

Печатается по автографу (ИРЛИ).

Запись эта — фрагмент более обширной рукописи Есенина, связанной с работой петроградского критика и публициста Льва Максимовича Клейнборта (1875–1950) над книгой отзывов читателей из народа об известных русских писателях. «Объектом моего внимания, — отмечал Л. М. Клейнборт в своих воспоминаниях (1926), — были по преимуществу Горький, Короленко, Лев Толстой, Гл. Успенский. Разумеется, я не мог не заинтересоваться, под каким углом зрения воспринимает этих авторов Есенин, и предложил ему изложить свои мысли на бумаге, что он и сделал отчасти у меня на глазах» (Восп., 1, 171).

Судя по авторской нумерации, рукопись состояла из шести листов, из них сохранился только последний — шестой. Этот отрывок и печатается в наст. изд.

Датируется 1915 г. на основе воспоминаний Л. М. Клейнборта о том, что отзывы о писателях Есенин сделал вскоре после первого приезда в Петроград (Восп., 1, 168–171). Кроме того, судя по письмам С. Фомина, Г. Деева-Хомяковского, С. Ганьшина и др. (ИРЛИ), сбор отзывов о писателях, начатый Клейнбортом в 1914 г., в 1915 продолжался.

Как писал Клейнборт, Есенин, «без сомнения, уже тогда умел схватывать, обобщать то, что стояло в фокусе литературных интересов. Но читал он, в лучшем случае, беллетристов. И то, по-видимому, без системы. Так, Толстого он знал преимущественно по народным рассказам, Горького — по первым двум томам издания „Знание“, Короленко — по таким вещам, как „Лес шумит“, „Сон Макара“, „В дурном обществе“. Глеба Успенского знал „Власть земли“, „Крестьянин и крестьянский труд“ (Восп., 1, 171–172).

О содержании всех шести листов рукописи Есенина Л. М. Клейнборт вспоминал:

«Писал же он вот что.

О Горьком он отзывался как о писателе, которого не забудет народ. Но в то же время убеждения, проходившего через писания многих и многих из моих корреспондентов, что Горький человек свой, родной человек, здесь не было и следа. В отзыве бросалась в глаза сдержанность. Так как знал он лишь произведения, относящиеся к первому периоду деятельности Горького, то писал он лишь об их героях-босяках. По его мнению, самый тип этот возможен был „лишь в городе, где нет простору человеческой воле“. Посмотрите на народ, переселившийся в город, писал он. Разве не о разложении говорит все то, что описывает Горький? Зло и гибель именно там, где дыхание каменного города. Здесь нет зари, по его мнению. В деревне же это невозможно.

Из произведений Короленко Есенину пришлись по душе „За иконой“ и „Река играет“, прочитанные им, между прочим, по моему указанию. «Река играет» привела его в восторг. „Никто, кажется, не написал таких простых слов о мужике“, — писал он. Короленко стал ему близок „как психолог души народа“, „как народный богоискатель“.

В Толстом Есенину было ближе всего отношение к земле. То, что он звал жить в общении с природой. Что его особенно захватывало — это „превосходство земледельческой работы над другими“, которое проповедовал Толстой, религиозный смысл этой работы. Ведь этим самым Толстой сводил счеты с городской культурой. И взгляд Толстого глубоко привлекал Есенина. Однако вместе с тем чувствовалось, что Толстой для него барин, что какое-то расхождение для него с писателем кардинально. Но оригинальнее всего он отозвался об Успенском. По самому воспроизведению деревни он выделял Успенского из группы разночинцев-народников. Как сын деревни, вынесший долю крестьянства на своих плечах, он утверждал, что подлинных крестьян у них нет, что это воображаемые крестьяне. В писаниях их есть фальшь. Вот у Успенского он не видел этой фальши. Особенно пришелся ему по вкусу образ Ивана Босых. Он даже утверждал, что Иван Босых — это он. Ведь он, Есенин, был бы полезнее в деревне. Ведь там его дело, к которому лежит его сердце. Здесь же он делает дело не свое. Иван Босых, отбившийся от деревни, спился. Не отравит ли и его город своим смрадным дыханием!

…Все это было малограмотно, хаотично. Но живой смысл бил из каждого суждения рыжего рязанского паренька» (Восп., 1, 172–173).

Рассказ В. Г. Короленко «За иконой» (1887) написан на основе подлинных впечатлений писателя, полученных во время его паломничества с толпой богомольцев в Оранский монастырь, что находился в пятидесяти верстах от Нижнего Новгорода. Из этого монастыря каждое лето приносили в Нижний чудотворную икону. Ее встречали и провожали «кучи разряженных обывателей и обывательниц», деревенский люд из окрестностей и отдаленных сел.

В рассказе В. Г. Короленко «Река играет» (1892) тогдашних читателей привлекла колоритная фигура ветлужского перевозчика Тюлина. «Не похож был лентяй-ветлужанин на литературного мужичка, — писал А. М, Горький, — и в то же время убийственно похож вообще на русского человека, героя на час, в котором активное отношение к жизни пробуждается только в моменты крайней опасности и на короткий срок» (Короленко в воспоминаниях современников. М., 1962, с. 115).

Упомянутый в воспоминаниях Л. Клейнборта образ Ивана Босых — образ крестьянина Ивана Петрова по прозванию «Босых» из книги очерков Г. И. Успенского «Власть земли» (1882).

С. 234. Для того, чтобы познать народ, не нужно было ходить в деревню. Успенский видел его и на Растеряевой улице.  — В очерках «Нравы Растеряевой улицы» (полное издание — 1883) Г. И. Успенский с глубоким сочувствием и болью рассказал о жизни «обглоданного» населения провинциального захолустья — фабричных ремесленников, тульских оружейников, разного городского люда.

‹О сборниках произведений пролетарских писателей› (с. 235). — Альм. «Лит. Рязань», кн. 2, 1957, с. 281–283 (в ст. Юрия Прокушева «Родина и революция в творчестве Есенина. Литературные заметки» — отрывки); полностью — Есенин Сергей. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1962, с. 69–73 (с неточностями).

Печатается по недатированному автографу (ИМЛИ). Автограф размещен на 12 листах и выполнялся, видимо, в три приема, так как л. 2-й (л. 1-й не сохранился) написан фиолетовыми, лл. 3-8-й черными, лл. 9-12-й красными чернилами. Некоторые вставки в 2–3 слова внесены как черными, так и красными чернилами.

Автограф вместе со строками из стихотворении поэтов исполнен по старой орфографии.

Судя по штампу, рукопись находилась в Музее Есенина при Всероссийском Союзе писателей (Москва, Дом Герцена — Тверской б-р, 25).

В статье рассматриваются, а также фрагментарно цитируются без указания источников отдельные произведения из следующих изданий: «Сборник пролетарских писателей. I». С предисл. М. Горького. Под ред. Н. Сереброва. СПб., Прибой, 1914; «Сборник пролетарских писателей». Под ред. М. Горького, А. Сереброва и А. Чапыгина. Пг., Парус, 1917; «Завод огнекрылый. Сборник стихов» (на обл.: Сборник пролетарских поэтов), М., изд. Пролеткульта, 1918 (с элементами старой орфографии). Цитируемые в статье строки из стихотворения В. Кириллова «Мы» Есенин, возможно, взял из журнала «Грядущее» (Пг., 1918, № 2, май, с. 74) или из книги автора «Стихотворения. 1914-1918-й г.», Пб. ‹1918›. Скорее же всего, Есенин ознакомился с этим произведением в сборнике «Литературный альманах», Пб, ‹на обл.: Пг.›, изд. Пролеткульта, ‹1918›, где напечатан также рассказ «Детство Кузьки» пролетарского писателя П. Бессалько, упоминаемого в статье Есенина.

Датируется 1918 г. — временем выхода указанных сборников (второе издание «Завода огнекрылого» (М., 1919), напечатанное по новой орфографии, не учитывается).

С. 235. …Горького брызнуть водою старого, но твердо спаянного кропила.  — Видимо, в утраченной части листа (л. 1 рукописи) речь шла о «Сборнике пролетарских писателей. I» (1914) и предисловии к нему Максима Горького. В этом предисловии, в частности, говорилось: «…Кто знает будущее — возможно об этой маленькой книжке со временем упомянут как об одном из первых шагов русского пролетариата к созданию своей художественной литературы».

Жизнь любит говорить о госте…  — Ср. строки из «маленькой поэмы» Есенина «Преображение» (ноябрь 1917):

…идет как жених с светильником «во полунощи».  — Имеется ввиду библейский сюжет — притча о десяти девах и женихе (Матф. XXV, 1-12; в шестом стихе говорится: «Полунощи же вопль бысть: се жених грядет, исходите в сретение его»).

Сборник пролетарских писателей ярко затронул сердца своим первым и робким огнем лампады…  — Имеется в виду «Сборник пролетарских писателей. I» (1914). В книгу, в частности, вошли произведения следующих поэтов и прозаиков: М. Герасимова, А. Поморского, Л. Зилова, М. Артамонова, Н. Чердынцева, Самобытника, Н. Рыбацкого, Л. Котомки.

Сборник вызвал благожелательные отзывы как в центральной, так и периферийной печати. Тотчас же по его появлении в книжных магазинах газ. «Трудовая правда» (СПб., 1914, 10 июня, № 11) напечатала краткую заметку под заглавием: «Первая ласточка». После перечисления авторов сборника в заметке говорилось: «Сегодня… мы поздравим товарищей читателей с книгой, о которой они любовно могут сказать: „это — плоть от плоти нашей и кость от костей наших“». В газете «Рабочий» (СПб., 1914, 23 июня, № 8) появилась рецензия на издание, подписанная: «М. Калинин» (псевдоним К. Еремеева?). В ней, в частности, отмечалось: «Из сотрудников „Первого пролетарского сборника“ 15 писателей находятся в тюрьме и ссылке… Ни один класс в современной России не имеет поэтов, пишущих в тюрьмах, на далеком севере, в ссылке… Только пролетариат создает таких борцов и вечно-юных и жизнерадостных художников-поэтов. Даже тюремные песни пролетарских поэтов проникнуты не отчаянием, а мощным порывом».

«В поэтах сборника (не во всех) сказалось острее, чем в беллетристах, что они — взыскующие града, — писал рецензент журнала «Вестник знания» (Пг., 1914, № 7, декабрь, с. 472). — В отношении формы поэты, как и беллетристы, стоят на среднем уровне ‹…› Но вот у Герасимова проступают черты индивидуальности. Он довольно ярко и оригинально отразил в своих стихах, как происходит разрыв с родной деревней, и через оторванность от прежней милой почвы, от самого себя, от своей души, совершается постепенно переход в другой душевный строй — души крестьянина-пахаря в душу рабочего ‹…›.

Пролетарский сборник — это только первые, еще слабые, взмахи крыльев к творческому лету. Но хоть нет в нем ни «нового писателя», ни «нового слова», однако в самом факте его появления есть уже требовательный намек на то и на другое» (Н. В. Голиков. «Взыскующие града»).

Тепло приветствовали сборник также газеты «Заря Поволжья», «Утро Сибири» и другие издания.

…на страницах этих обоих сборников…  — т. е. на страницах «Сборника пролетарских писателей. I» (1914) и «Сборника пролетарских писателей» (1917).

…в сады железа и гранита пришли обвитые веснами на торжественный зов гудков…  — вольное изложение строк первой строфы стихотворения М. Герасимова «В городе» («В сады железа и гранита…»), напечатанного в «Сборнике пролетарских писателей. I» (1914). Строфа читается так:

На древних Дагинийских праздниках… (может быть — Дагонских) — на праздниках в честь Дагона, верховного божества, бога войны у филистимлян (Палестина, побережье Средиземного моря, конец 2-го — начало 1-го тыс. до н. э.). Филистимляне владели тайной плавки и обработки железа, обладали монополией на изготовление оружия (см.: Библия. Первая книга царств, XIII, 19–22). Отсюда — состязание на мечах и копьях. Под влиянием греков филистимляне ввели в обычай проведение состязаний поэтов, а также хоров, исполнявших дифирамбы.

С. 236. …довольно громкие, но пустые строки поэта Кириллова…  — далее сокращенно цитируются строки из второй строфы стихотворения В. Т. Кириллова «Мы» (декабрь 1917 г.). В «Литературном альманахе» ‹1918› вся строфа читалась так:

В связи с третьей строкой этой строфы член Художественной коллегии Пролеткульта Иер. Ясинский писал: «Рафаэль — велик и несравненен, а все, что „под Рафаэля“ — уже второй и третий сорт…

Кстати, вспоминается, как лет тридцать с лишком назад Репин разносил Рафаэля и как недавно наш поэт тов. Кириллов провозгласил, что мы „сожжем Рафаэля“, и за это газета „Новая Жизнь“ обрушилась на него со свойственным ей мелкомыслием. Разумеется, Репин в свое время, и т. Кириллов в наши дни имели в виду не буквальное уничтожение Рафаэля, а разрушение рафаэлевщины, т. е. упразднение художественного рабства, вырождающегося непременно всегда в безнадежное безвкусие или художественный идиотизм». (Ясинский Иер. Выставка автодидактов. — Журн. «Грядущее», Пг., 1918, № 4, июнь, 2-я с. обложки).

С. Лешенков ‹С. Клычков›, приведя строки из стихотворения М. Герасимова «Мы» (сб. «Завод огнекрылый», с. 19), —

— писал: «Да, это не поруганный Рафаэль ради еще неведомого „Завтра“, это „не искусства цветы“, растоптанные беспощадным трактором Революции, — здесь, на развалинах старого экономического уклада заревеют новым светом все прекрасные достижения человеческого гения…» (‹Рец. на сб. «Завод огнекрылый»›, журн. «Горн», М., 1918, № 1, с. 84).

Здесь нет того преступного геростратизма по отношению к Софии футуристов с почти вчерашней волчьею мудростью века по акафистам Ницше…  — Герострат — грек из Эфеса (М. Азия) — желая стать известным, сжег в 356 г. до н. э. (в ночь рождения Александра Македонского) выдающееся произведение античного искусства — храм Артемиды Эфесской (считался одним из семи чудес света). Герострат был убит. Его имя стало нарицательным.

София — премудрость (греч.) — так названа каждая из трех церквей, построенных в Киеве, Новгороде и Полоцке в XI в. Есенин не без иронии «обыгрывает» здесь двойное значение слова «София». Акафист — здесь: хвалебное чтение (песнопение).

Ницше Фридрих (1844–1900) — немецкий философ, поэт, критиковал буржуазную культуру, проповедовал культ сильной, игнорирующей моральные нормы личности в сочитании с романтическим идеалом «человека будущего». Общий смысл этой фразы: в приводимых строках (как и во всем стихотворении «Мы») В. Т. Кириллова нет попытки во имя собственной славы по вчерашним жестоким проповедям Ницше разрушить храм грядущей жизни.

…указанием на то, что идет «завтра», и на то, что «мы будем сыты».  — Намек на вторую и пятую строфы стихотворения В. Т. Кириллова «Мы». Вторая приведена выше что же касается пятой строфы, то она, имеющаяся в публикации «Литературного альманаха» (Пб., ‹1918›), в некоторых более поздних изданиях стихотворения отсутствует (напр., в антологии «Пролетарские поэты», составленной Владимиром Кирилловым, М., 1925, с. 8–9). Читается строфа так:

Тот, кто чувствует, что где-то есть Америка… что явлено нам в этих сборниках…  — Метафорический смысл этих строк: авторам стихов, пытающимся поймать своенравного коня поэзии, еще далеко до подлинного властителя духовных сил.

…луч… того солнца, которое сходит во ад, родив избавление.  — Здесь использован сюжет из христианских преданий, известный под названием «Сошествие во ад» — посещение Иисусом Христом преисподней после смерти на кресте и погребения, знаменующее его торжество над смертью и силами сатаны. По преданию, «облистанный» ярким сиянием («се луч от источника света вечного»), Христос появился в аду и, повергнув сатану и поправ смерть, выводит праведников к райским воротам. (см.: Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 2. М., 1982, с. 465–466). Этот сюжет нашел отражение и в древнерусской живописи: икона «Сошествие во ад».

С. 237. Повеяло грустью холодной в ненастные дни листопада…  — первая строфа стихотворения Ивана Игнатьевича Морозова (1883–1942) «Из осенних мотивов», напечатанного в «Сборнике пролетарских писателей» (Пг., 1917, с. 116–117). Среди книг, которые были в домашней библиотеке Есенина в селе Константинове, находился сборник стихотворений И. Морозова «Красный звон» (М., 1916; с биогр. очерком, написанным С. Д. Дрожжиным) с надписью: «Симпатичному поэту нашему, рязанцу Сергею Александровичу Есенину на память о первой встрече. Иван Морозов. 17. VI-1916 г. » На последней странице обложки рукой Есенина — помета карандашом: «Ивану Игнатьевичу Морозову. Москва, Николаевский вокзал, 9 участок пути. Послать ему „Радуницу“». (Ныне — РГБ). Была ли послана Морозову «Радуница» — неизвестно.

Бабушка вздула светильню…  — цитируются третья и четвертая строфы стихотворения Кондратия Кузьмича Худякова (1887–1921) «Ночью», напечатанного в «Сборнике пролетарских писателей» (Пг., 1917, с. 160–161).

В одном из вариантов «Заявления инициативной группы крестьянских поэтов и писателей об образовании крестьянской секции при московском Пролеткульте» рукой Есенина написаны фамилии участников этой группы, где указана и фамилия «Кондр. Худякова» (Государственный архив Московской области (Москва); см. т. 7 наст. изд.)

С. 238. Искусство — Антика… (точнее: Антик) — сохранившийся памятник древнего искусства, главным образом памятник скульптуры.

В мире важно предугадать пришествие нового откровения…  — в отличие от старого откровения — Апокалипсиса, пророческой книги, написанной св. апостолом Иоанном Богословом. В различных символических образах в Апокалипсисе представлена трагическая история христиан и обещано для них после всех мучений и конца света тысячелетнее царство счастья и мира (Библия. Новый Завет). С «новым откровением» — «как будет» — связана «маленькая поэма» Есенина «Инония» (см. т. 2 наст. изд.).

А здесь на согнутые спины…  — цитируется шестая, заключительная, строфа стихотворения Михаила Прокофьевича Герасимова «Кочегар»(сб. «Завод огнекрылый», с. 55).

С. 239. На плащанице звездных гроздий…  — седьмая, заключительная, строфа стихотворения М. П. Герасимова «Ночью» («Труба, как факел надмогильный…») — сб. «Завод огнекрылый», М., 1918, с. 46. Стихотворение полностью включено в коллективный сценарий «Зовущие зори» (см. наст. т., с. 257).

Повесть «Вольница»…  — произведение Михаила Васильевича Чернокова (1887–1941); напечатано в «Сборнике пролетарских писателей» (Пг., 1917, с. 12–76).

Потехин Алексей Антипович (1829–1908), Засодимский Павел Владимирович (1843–1912) — беллетристы.

…мелкие рассказы…  — «Шкалик» Н. Рыбацкого, «Лакировщик Авдей» К. Яковлева, «По Иртышу» и «Дед Антон» Всев. Иванова, «Ермолаев молот» М. Радлова — «Сборник пролетарских писателей», Пг., 1917. Возможно, также: «Мастер в гостях» М. Юфкина-Досова, «Материн выводок» П. Лоптина, «Детство Кузьки» П. Бессалько — «Литературный альманах» (Пб., ‹1918›).

…бледноликий Бибик — Бибик Алексей Павлович (1877–1976), автор романа «К широкой дороге» (журн. «Современный мир», СПб., 1912; отд. изд. СПб., 1914), рассказа «Швырок» (1902) и других произведений.

…слабый от «ныне» Безсалько — Безсалько (Бессалько) Павел Карпович (1887–1920). Кроме упомянутого выше рассказа «Детство Кузьки», написал ряд прозаических и драматических произведений (романы «Катастрофа», «Бессознательным путем», драматический этюд «Каменщик» — изд. в 1918 г.; рассказы, напечатанные в журн. «Грядущее» — Пг., 1918).

Россияне (с. 240). — Наумов Е. Сергей Есенин. Жизнь и творчество. Л., 1960, с. 188, 190; то же, 2-е изд.; М.-Л., 1965, с. 186 (в обоих изданиях — пересказ, отрывки; Хроника, 2, 281–283 (с сокращениями); Базанов В. Свидетельство очевидца и память истории (Есенин в мемуарах последних лет). — Журн. «Русская литература», Л., 1976, № 1, с. 248, 249 (отрывки); полностью — Хлысталов Э. Неизвестный Есенин — Журн. «Москва», 1990, № 8, с. 198–199.

Статья не закончена. Другое ее начало — см. Варианты (с. 317).

Печатается по автографу (РГАЛИ).

Датируется ноябрем-декабрем 1923 г. с учетом следующих обстоятельств.

Статья направлена против тех пролетарских писателей, которые допускали в печати резкие нападки на участников других литературных группировок Советской России. Особенно грубой, бездоказательной критикой были отмечены выступления членов редакции и авторов журнала «На посту» — Б. Волина, Г. Лелевича, С. Родова, Ил. Вардина, Л. Сосновского и других. Журнал, начиная с первого номера (июнь 1923 г.), обрушился на попутчиков как писателей, чуждых «идеологии и психике рабочего класса».

Статья обрывается на полуфразе. Можно предположить, что дальнейшей работе над ней помешали события, связанные с инцидентом 20 ноября 1923 г. и последовавшим за ним «делом четырех поэтов» (подробнее см. в т. 7 наст. изд.). Внимание Есенина не могла не привлечь и заметка М. Кольцова «Не надо богемы», опубликованная на первой странице «Правды» от 30 декабря 1923 г. (№ 296). В ней были такие строки: «Надо наглухо забить гвоздями дверь из пивной в литературу. Что может дать пивная в наши и в прежние времена — уже всем ясно. В мюнхенской пивной провозглашено фашистское правительство Кара и Людендорфа; в московской пивной основано национальное литературное объединение «Россияне». Давайте, будем грубы и нечутки, заявим, что все это одно и то же».

За словами Есенина «как бы ни хвалил и не рекомендовал Троцкий разных Безымянских» просматриваются отзывы о некоторых современных поэтах в статьях Троцкого и его предисловие к книге А. Безыменского «Как пахнет жизнь» (изд. «Красная новь», 1924). Сборник А. Безыменского вышел из печати в конце декабря 1923 г., но предисловие Л. Троцкого было напечатано в «Правде» 17 ноября того же года. Ранее Троцкий похвалил «Песню о червонце» «комсомольского поэта А. Жарова» (газ. «Правда», 1923, 18 октября, № 235).

Название «Россияне», как ныне известно, впервые появилось в рекламной информации на листе 13-м авторских материалов книги «Москва кабацкая», где указано: «Готовятся к печати: Есенин. Любовь хулигана. Черный человек. Страна негодяев. Россияне, сборник ‹далее зачеркнуто: при участии Есенина, Клюева, Ганина и других›, Миклашевская, монография» (автограф — РГАЛИ).

После возвращения из-за границы, как вспоминал С. Фомин (сб. «Памяти Есенина», М., 1926, с. 133), Есенин в 1923 году собирался издавать литературный альманах «Россияне». Судя по всему, именно это издание и указывалось в первоначальной редакции рекламы. Зачеркнув фамилии участников сборника, Есенин слово «Россияне» как бы поставил в ряд названий собственных произведений вместе с «Черным человеком», «Страной негодяев»… Возможно, под заглавием «Россияне» Есенин намеревался выпустить отдельным изданием сборник своих статей на литературные темы. Можно предположить также, что тексты под названием «Россияне» и ‹«О писателях-„попутчиках“»› (см. ниже) — сохранившиеся фрагменты этого неосуществленного замысла.

С. 240. — Рр-р-асходись… и песни пели?!  — здесь соединены вместе произнесенные в разное время слова главного персонажа из рассказа А. П. Чехова «Унтер Пришибеев» (1885).

…часто подписывается фамилией Сосновский.  — Сосновский Лев Семенович (1886–1937) — член РСДРП(б) с 1903 г., в 1923 г. ответственный редактор газеты «Беднота», член Президиума ВЦИК (до 1924 г.). Как публицист и фельетонист часто выступал в центральных газетах «Правда» (с 1912 г. в разные периоды был членом редколлегии), «Известия ВЦИК…», «Беднота», «Рабочая газета»… В своей автобиографии Сосновский отмечал: «Время от времени писал статьи на литературные темы, напр., о Демьяне Бедном, против футуристов, против упадочных произведений литературы вроде Есенина, против извращения советской действительности Пильняком и т. п.» (Деятели Союза Советских Социалистических Республик и Октябрьской революции. Репринтное воспроизведение второго выпуска 41 тома Энциклопедического словаря Гранат. М., 1989, стб. 106–107).

Что касается Есенина, то Сосновский писал о нем с явным пристрастием. Так, первым его откликом на возвращение поэта из зарубежной поездки были ироничные строки в «Правде» от 2 сентября 1923 г., № 197 о фотографии Есенина и Дункан, тексте под ней, помещенных в журнале «Всемирная иллюстрация» (М., № 11, с. 26). Неприкрытой язвительностью были отмечены его статьи по поводу инцидента с поэтами С. Есениным, П. Орешиным, С. Клычковым и А. Ганиным 20 ноября 1923 г. — «Испорченный праздник» («Рабочая газета», М., 1923, 22 ноября, № 264), «Братья-писатели» («Последние новости», Пг., 1923, 3 декабря, № 52). И после смерти Есенина Сосновский не оставлял имя поэта в покое, выступив со статьей «Развенчайте хулиганство» («Правда», 1926, 19 сентября, № 216; «Комсомольская правда», 1926, 19 сентября, № 216). Эта статья вызвала возмущение многих литераторов и читателей, непредвзято судивших о явлениях искусства (см., например, письмо молодых белорусских поэтов в редакцию «Комсомольской правды»; впервые опубликовано Ю. Л. Прокушевым в альманахе «Литературная Рязань», кн. 1, 1955, с. 340–344; запись рассказа одного из авторов письма — Максима Лужанина см. в кн.: Кошечкин С. Весенней гулкой ранью… Этюды-раздумья о Сергее Есенине. Минск, 1989, с. 213–214).

Маленький картофельный журналистик…  — видимо, имеются в виду газетные заметки Сосновского по вопросам сельского хозяйства, в частности, о получении «с избытком картошки» и о строительстве «картофелетерочного завода» («Правда», 1923, 7 ноября, № 253). Сам Сосновский писал в автобиографии: «Особое место в литерат. деятельности моей занимают выступления на темы о сельском хозяйстве. Для нашей печати это было новшеством: боевые фельетоны в партийном органе на темы: о животноводстве, о культуре корнеплодов, о новых сортах пшеницы, о новой культуре — кенафе» (Репринтное воспроизведение второго выпуска 41 тома Энциклопедического словаря Гранат. М., 1989, стб. 107).

С. 241. …ему, как Видоку Фиглярину…  — Видок Эжен Франсуа (1775–1857) — французский сыщик; Фиглярин — прозрачное изменение фамилии Булгарина, впервые появилось («Флюгарин, иль Фиглярин») в куплетах П. А. Вяземского «Семь пятниц на неделе» (1826) и стало прозвищем литератора-доносчика. Под именем Видока Фиглярина в эпиграмме «Не то беда, что ты поляк…» (1830) А. С. Пушкин, по его выражению, «побил» Фаддея Бенедиктовича Булгарина (1789–1859) — бездарного писателя, тайного агента жандармского отделения:

(Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 10 т. Изд. 4-е. т. 3, Л., Наука, 1977, с. 159)

Все, что он вскрывает, он вскрывает о тех писателях, которые не имеют ничего общего с попутчиками.  — Скорее всего, имеются в виду статьи Л. Сосновского: «Желтая кофта из советского ситца» («Правда», 1923, 24 мая, № 113 — направлена против «лефовцев» — В. Каменского, А. Крученых, Г. Винокура); «Кто и чему обучает нашу молодежь?» («Правда», 1923, 1 июня, № 119 — критика книги В. Львова-Рогачевского «Новейшая русская литература», (М., 1923) и содержащихся в ней характеристик творчества М. Волошина, К. Бальмонта, А. Белого…).

…пролетарскому искусству грош цена, за исключением Герасимова, Александровского, Кириллова и некоторых других…  — Герасимов Михаил Прокофьевич (1889–1937) — поэт, в 1923 г. — член группы «Кузница» (см. также т. 4 наст. изд., с. 480–484); Александровский Василий Дмитриевич (1897–1934) — поэт, в 1923 г. — член группы «Кузница»; Кириллов Владимир Тимофеевич (1890–1937) — поэт, в 1923 г. член группы «Кузница» (см. также в этом томе статью ‹«О сборниках произведений пролетарских писателей»› и коммент. к ней). Среди «некоторых других» могут быть названы пролетарские поэты, творчество которых привлекало внимание Есенина: Казин Василий Васильевич (1898–1981) — о нем см. т. 6 наст. изд.; Санников Григорий Александрович (1899–1969), Обрадович Сергей Александрович (1892–1956).

Ср. высказывания о некоторых из этих поэтов А. Блока и В. Брюсова. Современник А. Блока вспоминал: «Зашел разговор ‹19 июня 1920 года› о пролетарских поэтах, причем Блок отозвался одобрительно о Герасимове и Казине» (Третьяков В. — Газ. «Сегодня», Рига, 1921, 1 сентября, № 198); В. Брюсов: «Наиболее сильные стихи Кириллова написаны в начале пятилетия 17–22 гг. Тогда же удались ему песни борьбы, как напр, прекрасное стихотворение „Матросам“… За пять лет Герасимов вырос в большого писателя в общем смысле слова, ставящего себе чисто литературные задачи, ищущего правильных методов их разрешения… В лучших произведениях Александровский, несомненно, поэт; „пролетарские“ темы у него разработаны сильнее других: образ сознательного рабочего, будущая роль пролетариата, значение Октября, интересная поэма „Москва“ и т. под…. В стихах Казина, обладающего подлинным чутьем ритмов, намечаются самостоятельные художественные подходы» (Брюсов В. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии. — Журн. «Печать и революция», М., 1922. Кн. 7, сентябрь-октябрь, с. 64–65).

и этих ‹Герасимова, Александровского, Кириллова и некоторых других›… кажется, «заехали» — как выражается Борис Волин…  — Волин (псевд.; наст. фам. Фрадкин) Борис Михайлович (1886–1957) — партийный работник, один из редакторов журнала «На посту», ответственный редактор газеты «Рабочая Москва» и журнала «Красный перец». «Заехали» — резкая, беспощадная критика. Одна из грамматических форм этого слова появилась в рекламном объявлении на 4-й странице обложки 2–3 номера (сентябрь-октябрь) журнала «На посту» за 1923 г.: «В № 4 „На посту“, между прочим материалом, предполагается поместить след. статьи: Г. Лелевич — Партийная политика в искусстве, Бор. Волин — Марксистская критика и „заезжательство“»… Статья Бор. Волина была напечатана в 4-м, ноябрьском, номере журнала за 1923 г. под заголовком: «Большевики — заезжатели» (стб. 11–28). В этой статье отмечалось: «…Термин „заезжатели“ не нов в нашей публицистической литературе ‹…› он уже имеет по крайней мере двадцатилетнюю давность ‹…› меньшевики нас — большевиков — честили заезжателями за резкость нашей полемики, за ортодоксальность нашего мировоззрения…» (стб. 13).

Что касается названных Есениным пролетарских поэтов, то их «заехали» уже в 1-м, июньском, номере «На посту»: «Кириллов поплакивает, Герасимов и Санников оплакивают революцию. Кириллову кажется: революция на ущербе. А Санников и Герасимов вопят: „Каюк. Предали. И мертвецов революции и алые знамена за нэповскую чечевичную похлебку продали. Конец“. А мы не помиримся, утверждают поэты — „революционнейшие из революционных“. Мы будем призывать к новой революции, к новому „Октябрю“. А все-то дело только в том, что не революция, а творчество этих поэтов, получивших звание „пролетарских“ — на ущербе в действительности» (Ингулов С. На ущербе. — Журн. «На посту», 1923, № 1, июнь, стб. 67–68).

В том же номере журнала Леопольд Авербах писал: «Во всем, по существу, антиреволюционном брюзжании Кириллова, Обрадовича, Санникова есть густой налет обывательщины» (статья «По эту сторону литературных траншей», стб. 83). За отрыв от революционной действительности, за «устремления в заоблачные миры» М. Герасимов, В. Кириллов и другие пролетарские поэты резкой критике подверглись в статьях С. Ингулова «О живом человеке» и Н. Изгоева «Не тем засеяли» (журн. «На посту», М., 1923, № 4, ноябрь, стб. 77-104 и 171–175).

Бездарнейшая группа мелких интриганов… выдвинула журнал… «На посту»…  — «На посту» — журнал критики, теоретический орган объединения «Октябрь». Выходил в Москве в 1923–1925 гг. (шесть номеров) под редакцией Б. Волина, Г. Лелевича, С. Родова. Выступая за новое, пролетарское искусство, против формалистических и декадентских тенденций, журнал в то же время провозглашал и осуществлял на практике нигилистический подход к классическому наследию, непролетарским писателям, т. н. «попутчикам», к числу которых относил также М. Горького и В. Маяковского… После опубликования резолюции ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» (1925), осудившей сектантский подход к литературному творчеству, журнал перестал выходить (Литературный энциклопедический словарь, М., 1987, с. 232).

Наиболее активно в номерах журнала за 1923 г. выступали (кроме редакторов): Родов Семен Абрамович (1893–1968), Ингулов Сергей Борисович (1893–1938), Сосновский Лев Семенович (1886–1937), Тарасов-Родионов Александр Игнатьевич (1885–1938), Либединский Юрий Николаевич (1898–1959), Левман Семен Семенович (1896–1943), Малахов Сергей Арсеньевич (1902–1973).

В «Письме группы писателей, оглашенном на литературном Совещании при Отделе печати ЦК РКП» (9 мая 1924 г.; подписано С. Есениным, М. Герасимовым, В. Кирилловым, И. Бабелем, Ал. Толстым, М. Пришвиным, Вс. Ивановым, Б. Пильняком и другими литераторами), говорилось: «Тон таких журналов, как «На посту», и их критика, выдаваемые притом ими за мнение РКП в целом, подходят к нашей литературной работе заведомо предвзято и неверно. Мы считаем нужным заявить, что такое отношение к литературе не достойно ни литературы, ни революции и деморализует писательские и читательские массы». («К вопросу о политике РКП(б) в художественной литературе», М., 1924, с. 106–107).

‹О писателях-«попутчиках»› (с. 242). — Есенин С. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1962, с. 74–76 (редакционное заглавие: ‹О советских писателях›). Здесь дан заголовок, точнее выражающий содержание отрывка.

Печатается по автографу (РГАЛИ).

Датируется по содержанию: из всех упомянутых произведений самое позднее по времени появления в печати — «Материалы к роману» Б. А. Пильняка (журн. «Красная новь», М.-Л., 1924, кн. 1 — январь-февраль, кн. 2 — март).

Одним из поводов к работе над статьей послужило, возможно, появление в печати письма группы редакторов и авторов журнала «На посту» (Л. Авербах, А. Безыменский, Ил. Вардин, Бор. Волин, С. Ингулов, Г. Лелевич, Ю. Либединский, С. Родов). Оно было опубликовано в газете «Правда» 19 февраля 1924 г. под названием: «Нейтралитет или руководство? К дискуссии о политике РКП в художественной литературе». В этом письме литература того времени разделялась «на три основные группировки: 1) буржуазную, глядящую на мир глазами господствовавших до революции классов; 2) мелкобуржуазную литературу промежуточных социальных слоев; 3) пролетарскую литературу, организующую психику читателя в сторону коммунизма».

К литературе «промежуточных социальных слоев» в письме отнесены «так называемые „попутчики“», которые «имеют очень много оттенков. Одни из них, не определившись политически, большей частью дают произведения, приемлемые для революции (Л. Сейфуллина, Еф. Зозуля, отчасти Вс. Иванов); другие подменяют изображение революции пустячками и анекдотами, постоянно политически колеблясь и отражая идеологию и настроения городского обывателя (М. Зощенко и др.); третьи намеренно или ненамеренно искажают революционную действительность, преломляя ее сквозь призму славянофильства, мистицизма, больной эротики (Б. Пильняк, Н. Никитин и др.); четвертые явно клевещут на революцию, выступая в качестве выразителей идеологии нэпманской буржуазии, и т. д.

К этим же промежуточным группировкам относятся и крестьянские писатели, недостаточно организованные. К сожалению, больше всего пока среди них выявились как раз элементы „мужицкого“ консерватизма и даже реакции (С. Есенин, Н. Клюев, П. Орешин и др.) ‹…›.

Нужно взять и брать от „попутчиков“ все, что есть среди них честного, здорового и приемлемого для революции, решительно отметая вредное и гнилое».

Не исключено, что своей статьей, полемизирующей с рядом положений письма и других выступлений «напостовцев», Есенин хотел обозначить свою позицию в проходившей тогда дискуссии о политике РКП в художественной литературе. Возможно также, что этот текст является фрагментом материала, предназначавшегося, как и «Россияне», для сборника литературно-критических статей Есенина (см. коммент. к «Россиянам»).

С. 242. …группа… так называемых пролетарских писателей… они… оказались бессильны, фальшивы и подражательны…  — Имеется в виду, скорее всего, группа прозаиков, верных догмам Пролеткульта, пренебрегавших культурным наследием, авторов бесцветных, подражательных произведений (некоторых из них Есенин упоминал в статье ‹«О сборниках произведений пролетарских писателей»›. В то же время среди пролетарских поэтов были талантливые люди, с которыми Есенин находился в дружеских отношениях, следил за их творчеством, выделял их стихи из произведений последователей Пролеткульта (напр., отдельные стихи М. Герасимова, В. Казина, В. Кириллова).

С. 242–243. …в беллетристике мы имеем… имена: Всеволода Иванова, Бориса Пильняка, Вячеслава Шишкова, Михаила Зощенко, Бабеля и Николая Никитина, — которые, действительно внесли клад в русскую художественную литературу.  — В этой и предшествующей фразах словом «действительно» Есенин как бы подтверждал справедливость оценок произведений «попутчиков» А. Воронским и Л. Троцким. «Что греха таить, многие попутчики насчет коммунизма очень неблагополучны, на то они и попутчики. Но это наиболее сильное в художественном смысле крыло современной литературы. Достаточно их перечислить:… прозаики: Б. Пильняк, В. Иванов… Н. Никитин… Бабель… Зощенко» (Воронский А. О пролетарском искусстве и художественной политике нашей партии — Журн. «Красная новь», М.-Л., 1923, № 7, с. 261); «Мы очень хорошо знаем политическую ограниченность, неустойчивость, ненадежность попутчиков. Но если мы выкинем Пильняка с его „Голым годом“, серапионов с Всеволодом Ивановым, Тихоновым и Полонской, Маяковского, Есенина, — так что же, собственно, останется, кроме еще неоплаченных векселей на будущую пролетарскую литературу?» (Троцкий Л. Партийная политика в искусстве — Газ. «Правда», 1923, 16 сентября, № 209).

В то же время строки Есенина полемичны по отношению к заявлению Г. Лелевича в его статье «Нам нужна партийная линия»: «Когда основной кадр сотрудников наших журналов рекрутируется из среды Ивановых, Никитиных, не говоря уже о Пильняке, когда эта партизанская братия определяет литературную физиономию журналов и издательств, — извините! Вывихивать мозги читателей нечего!» (журн. «На посту», М., 1923, № 1, июль, стб. 106).

С. 243. …каждый из них отражает революцию так, как он видит ее беспристрастными глазами художника.  — Ср.: «Наши попутчики не смотрят глазами коммуниста, ибо этих глаз у них нет, стало быть, объективная правда эпохи для них закрыта» (Вардин Ил. Воронщину необходимо ликвидировать. О политике и литературе. — Журн. «На посту», М., 1924, № 1, май, стб. 16).

«Помилуйте, — слышится из уст доморощенных критиков, — да какой же это писатель, если он в революции ничего не увидел, кроме половых органов?» — В журн. «На посту» печатались статьи, в которых, например, писалось: «Ник. Никитину тоже дано на революцию смотреть по-пильняковски, с точки зрения половых органов» (1923, № 1, июнь, стб. 22); «Когда Пильняк ‹…› считает, что революция является результатом полового психоза ‹…›, — он выступает перед нами в качестве законченного контрреволюционера» (там же, стб. 95). Статья П. С. Когана, опубликованная в газ. «Известия ВЦИК…» (1923, 6 октября, № 225), называлась: «Письма о литературе. О таланте, литературе на заказ, о „половой революции“ Бориса Пильняка».

Пильняк изумительно талантливый писатель…  — Книги Бориса Андреевича Пильняка (наст. фам. Вогау; 1894–1938), вышедшие по 1925 г.: «С последним пароходом» (М., 1918); «Былье» (М., 1920; Ревель, 1922); «Смертельное манит» (М., 1922); «Никола-на-Посадьях» (М.-Л., 1923); «Простые рассказы» (Пг., 1923); «Английские рассказы» (М.-Л., 1924); роман «Голый год» (три изд. — в Пг., М., (Берлине — 1922; М. — 1924); «Материалы к роману» (журн. «Красная новь», 1924, № 1 и № 2) вошли в роман «Машины и волки», выпущенный в 1925 г. в Ленинграде.

Неполная библиография статей о произведениях Б. Пильняка (по 1925 г.) насчитывает более 50 единиц. О его рассказах, повестях, романах писали: Ю. Соболев, Н. Ашукин, В. Правдухин, М. Рыбникова, А. Воронский, Г. Горбачев, Л. Троцкий, М. Шагинян, Н. Осинский и другие литераторы.

О взаимоотношениях писателей см. статью Б. Б. Андроникашвили-Пильняка «Города или веси: Пильняк и Есенин» — Сб. «Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения». М., Наследие, 1995, с. 91–116.

С. 244. Про Всеволода Иванова писали тоже достаточно…  — Произведения Всеволода Вячеславовича Иванова (1895–1963), вышедшие по 1925 г.: «Алтайские сказки» (журн. «Красная новь», 1921, кн. 2), «Партизаны» (1921), «Бронепоезд № 14–69» (1922), «Лога» (рассказы «Дитё», «Лога» — 1922), «Цветные ветра» (повесть, 1922), «Голубые пески» (роман, 1923), «Седьмой берег» (рассказы, 1922, 1923), «Возвращение Будды» (повесть, альм. «Наши дни», 1923, кн. 3), «Заповедник» (рассказы, сб. «Недра», 1924, кн. 3)…

Неполная библиография статей, заметок, рецензий о творчестве Вс. Иванова (до 1925 г.) насчитывает более 60 единиц. О его произведениях писали С. Городецкий, А. Воронский, И. Груздев, В. Правдухин, А. Неверов, М. Шагинян, В. Шкловский, В. Львов-Рогачевский, Л. Троцкий, П. Коган, В. Евгеньев-Максимов…

Сохранилась дарственная надпись на книге «Персидские мотивы» (М., 1925): «Другу Всеволоду с любовью по гроб. Сергей. 19 20/XI 25 » (см. т. 7 наст. изд.). Об отношении Есенина к творчеству Всеволода Иванова есть свидетельства некоторых мемуаристов. А. К. Воронский: «Из молодых прозаиков я удержал в памяти высокую оценку Есениным вещей Всеволода Иванова. Как будто больше всего ему у него нравилось «Дитё» и «Цветные ветра» (Восп., 2, 70); В. Ф. Наседкин: «Одним из лучших современных писателей Есенин считал Вс. Иванова» (Восп., 2, 310); И. В. Грузинов: «Берет ‹Есенин› с подоконника „Голубые пески“ Всеволода Иванова ‹…›, с аффектацией восклицает: — Гениально! Гениальный писатель!» (Восп., 1, 375).

Шишков Вячеслав Яковлевич (1873–1945) до 1925 г. опубликовал следующие произведения, связанные с сибирской тематикой: «Сибирский сказ» (1916), «Тайга» (повесть, 1918, 1923), «Чуйские были» (1920)…

Гребенщиков Георгий Дмитриевич (псевд. Сибиряк; 1883–1964) — бытописатель Сибири, автор многих повестей, сборников рассказов. После 1917 г. — в эмиграции. Его книги, вышедшие до 1925 г.: «В просторах Сибири» (т. 1 — 1914, т. 2–1915), «Степь да небо» (1917), «Волчья жизнь» (1918), «Степные вороны» (1922), «Чураевы» (1922), «Родник в пустыне» (1923).

Михаил Зощенко в рассказах Синебрюхова…  — книга Михаила Михайловича Зощенко (1894–1958) «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» вышла в 1922 г. в Петрограде (изд. «Эрато») и в Берлине (изд. «Эпоха»). В 1923 г. в Петрограде же изданы сборники писателя «Разнотык», «Юмористические рассказы», «Рассказы».

‹О смычке поэтов всех народностей› (с. 245). — Есенин С. Собр. соч. В 5 т. Т. 2. М., 1961, с. 300.

Автограф написан и датирован фиолетовым карандашом на листе с пометкой в верхней части: «стр. 9» (на обороте этого листа — черновой автограф строк 1-36 стихотворения «На Кавказе» — заглавие отсутствует) — РГБ.

Печатается и датируется по автографу.

Судя по нумерации последней страницы и содержанию текста, автограф представляет собою окончание несохранившейся статьи, связанной с тогдашней общественной и литературной жизнью страны.

С. 245. …делают смычку рабочих и крестьян…  — Одной из актуальных тем того времени, находящей постоянное отражение в печати, была тема смычки города и деревни. Так, в августе и сентябре 1924 г. в «Правде» появилось большое число подборок и отдельных заметок, о содержании которых говорят их заголовки: «Усилим смычку с деревней» (9 августа), «Смычка городских и сельских учителей» (15 августа), «Как осуществляется смычка рабочих и крестьян» (24 августа), «Помощь засушливым районам» (из Ленинграда, 7 сентября), «Лицом к деревне» (8 сентября), «Курсы по работе в деревне» (11 сентября)…

…дайте нам смычку поэтов всех народностей.  — Эта мысль нашла своеобразное отражение в стихотворении Есенина «Поэтам Грузии», написанном в Тифлисе осенью 1924 г. Ср.: «Поэты — все единой крови», «Поэт поэту есть кунак» (см. т. 2 наст. изд.).

…предстоящий сезон в литературе обещает быть шумным.  — Речь, вероятно, идет о начавшихся дискуссиях в связи с резолюциями по вопросам художественной литературы, принятыми на Совещании в Отделе Печати ЦК РКП(б) 10 мая 1924 г. и на XIII партийном съезде — «О печати» (конец мая того же года).

Коллективное

Зовущие зори. Сценарий в 4-х частях (с. 246). — Альм. «Литературная Рязань», кн. 2, 1957, с. 289–300 (с примеч. редакции: «Текст сценария „Зовущие зори“ подготовлен для публикации одним из его авторов, Н. А. Павлович. Сценарий печатается впервые»).

Воспроизводится по беловому недатированному автографу (ИМЛИ). Из 18 листов автографа первые 11 (включая заглавный лист сценария) написаны рукой Есенина. В части 3-й (Пролеткульт) уточнена нумерация эпизодов (с 10 по 24 включительно). Судя по инвентарному номеру, автограф сценария находился в Музее Есенина при Всероссийском Союзе писателей, с приложенной справкой:

«Рукопись „Зовущие зори“ попалась мне в беспорядочной куче литературного материала, вероятно, назначенного к уничтожению по ликвидации журнала „Гудки“ литстудии Московского Пролеткульта.

26. II. 26 г.

Москва. С. Обрадович ».

В собрании Ю. Л. Прокушева (Москва) хранится точная машинописная копия рукописи сценария с припиской: «Дорогой Юрий Львович, я рада, что мы с Вами работаем по воскрешению этой забытой вещи. Над. Павлович. 1957 ». (В той же 2-й книге «Литературной Рязани» помещены статья Надежды Павлович «Как создавался киносценарий „Зовущие зори“» — с. 301–304, а также литературные заметки Юрия Прокушева «Родина и революция в творчестве Есенина», содержащие, в частности, идейно-художественный анализ произведения — с. 284–288).

Датируется 1918 годом. В этом году Есенин и его друг Сергей Антонович Клычков наиболее часто встречались с пролетарскими поэтами Михаилом Прокофьевичем Герасимовым и Надеждой Александровной Павлович — ответственными работниками Московского Пролеткульта.

«Все мы были очень разными, — позже вспоминала Надежда Павлович, — но все мы были молодыми, искренними, пламенно и романтически принимали революцию — не жили, а летели, отдаваясь ее вихрю. Споря о частностях, все мы сходились на том, что начинается новая мировая эра, которая несет преображение (это было любимое слово Есенина) всему — и государственности, и общественной жизни, и семье, и искусству, и литературе.

Обособленность человеческая кончается, индивидуализм преодолеется в коллективе. Вместо „Я“ в человеческом сознании будет естественно возникать „Мы“. А как же будет с художественным творчеством, с поэзией?

Можно ли коллективно создавать литературные произведения? Можно ли писать втроем, вчетвером? Об этом мы не раз спорили и решили испытать на деле. Так появились и киносценарий „Зовущие зори“, написанный Есениным, Герасимовым, Клычковым и мной, и „Кантата“, написанная Есениным, Герасимовым и Клычковым ‹см. т. 4 наст. изд., с. 285–286, 480–484›.

Эти юношеские опыты для сегодняшнего читателя и наивны, и несовершенны, но в них отразились и эпоха, и наши тогдашние художественные искания, и мы сами, до некоторой степени явившиеся прототипами отдельных персонажей. Материалом для „Зовущих зорь“ послужили и московский Пролеткульт, и наши действительные разговоры, и утопические мечтания, и прежде всего сама эпоха, когда бои в Кремле были вчерашним, совсем свежим воспоминанием.

Мы были и ощущали себя прежде всего поэтами, оттого и в списке авторов помечено — „поэты“. Свой реалистический материал мы хотели дать именно в „преображении“ поэтическом: одна из частей так и названа — „Преображение“. Для Есенина был особенно дорог этот высокий, преображающий строй чувств и образов. Исходил он из реального, конкретного, не выдумывая о человеке или ситуации, но как бы видя глубоко заложенное и только требующее поэтического раскрытия.

Для Есенина, как и для нас — его соавторов, было важно показать ритм и стремительность этого преображения действительности ‹…›.

Некоторые собственные психологические и даже биографические черты мы вложили в героев сценария. В Назарове, „рабочем, бывшем политэмигранте, с ярко выраженной волей в глазах и складках рта, высокого роста“, есть черты Михаила Герасимова, который после революции вернулся из политэмиграции. Правда, Герасимов — сын железнодорожного рабочего, спокойный, сильный и красивый человек, крепко ходящий по земле, — совсем не был похож на „вихревую птицу“, как значится в сценарии. Все сравнения его с птицей, относящиеся к „преображению“, задуманы Есениным. Некоторые черты Веры Павловны Рыбинцевой навеяны моим тогдашним обликом ‹…›.

Саховой ближе Клычкову: от Есенина тут может быть только налет мягкого юмора. А сцены в Кремле, арест и бегство Рыбинцева должны быть отнесены, главным образом, к Есенину. Вся эта часть сценария идет под знаком есенинского „преображения“ ‹…›.

Начало IV части „На фронт мировой революции“ в основном принадлежит Есенину и Клычкову, а конец — Герасимову. Его же — образ „мадонны на фоне моря“.

Возникает вопрос: был ли этот сценарий случайным для Есенина? Едва ли.

Весь этот непродолжительный период сближения с пролетарскими поэтами был существен для его пути ‹…›.

Есенин не мог не видеть недостатков нашего незрелого детища, но он своей рукой переписывает большую часть чистового экземпляра сценария, не отрекаясь от него, желая довести до печати» (Восп., 1, 301–303).

В беседе с Ю. Л. Прокушевым Н. А. Павлович заметила: «Во второй и третьей частях предусматривалось включение документальной кинохроники о боевой жизни царицынского, южного, дутовского фронтов, первомайской демонстрации 1918 года в Москве» (Прокушев Ю. Новое о Есенине: ‹3›. Есенин пишет сценарий. — Сб. «День поэзии», М., 1962, с. 281).

Причины, помешавшие осуществить постановку фильма «Зовущие зори», остались неизвестными. Можно лишь предполагать, что в первую очередь здесь сказалась техническая слабость нашей тогдашней кинематографии, невозможность качественных съемок массовых сцен на заводах, улицах, площадях, в московском Кремле, а также картин будущего «царства свободы» — в павильонах.

Не удалось опубликовать сценарий и в журнале литературной студии московского Пролеткульта «Гудки».

Как вспоминал Н. А. Сардановский, «одно время Есенин носился с идеей написать сценарий для кино. Мне кажется, сценарий им был написан, но безрезультатно» (цит. по указ. выше статье Ю. Прокушева, с. 281). Скорее всего, речь шла именно о «Зовущих зорях». И это свидетельство современника лишний раз показывает, с каким воодушевлением относился Есенин к созданию киносценария.

В том же 1918 г., когда создавались «Зовущие зори», пробовал свои силы как сценарист и актер Владимир Маяковский. Он написал сценарии и снялся в главных ролях в картинах «Барышня и хулиган» (по мотивам повести итальянского писателя Э. д’Амичиса «Учительница рабочих»), «Не для денег родившийся» (по мотивам романа Джека Лондона «Мартин Иден») и «Закованная фильмой» (на собственную оригинальную тему).

С. 256. Рабочий поэт М. Герасимов читает свои стихи…  — полностью цитируется стихотворение М. П. Герасимова «Ночью». Седьмую, заключительную, строфу этого произведения Есенин приводит в своей статье ‹«О сборниках произведений пролетарских писателей»› — см. наст. т., с. 235.

Обрадович Сергей Александрович (1892–1956) — пролетарский поэт, член литературной студии московского Пролеткульта, сотрудник журнала «Гудки».