БЕЗ ПРАВА ЗАМЕНЫ

Онлайн чтение книги Том 8. Дживс и Вустер
БЕЗ ПРАВА ЗАМЕНЫ

Перевод В. Шапенко.


Все показания были собраны. Машина правосудия сработала без сучка без задоринки. Судья поправил пенсне — оно вот-вот собиралось спикировать с носа, — мерзко кашлянул и обрушил на нас скверные новости.

— Подсудимый Вустер, — произнес он, и вряд ли кто сможет описать мои муки и стыд при таком к себе обращении, — обязан заплатить штраф в размере пяти фунтов.

— О, разумеется! — откликнулся я. — Вне всяких сомнений! Я мигом заплачу!

Я несказанно обрадовался, что дело уладилось за столь разумную плату. В море лиц я подметил Дживса, сидящего в задних рядах. Не подвел, старина, пришел-таки посмотреть на молодого хозяина в судный час.

— Послушайте, Дживс, — выкрикнул я, — у вас пятерки не найдется? Я тут немного поиздержался.

— Тишина в зале! — заревел какой-то придирчивый субъект.

— Все в порядке, — успокоил я, — мы просто утрясаем кое-какие финансовые детали. Так найдется, Дживс?

— Да, сэр.

— Молодчина!

— Вы приходитесь другом подсудимому? — спросил судья.

— Я состою на службе у мистера Вустера, ваша честь.

— Тогда заплатите штраф секретарю,

— Хорошо, ваша честь.

Судья холодно кивнул в мою сторону, будто давая понять, что с меня можно снять кандалы, водрузил на место пенсне и продолжил заседание, кинув на беднягу Сиппи самый отвратительный взгляд, который только приходилось видеть стенам полицейского суда на Бошер-стрит.

— Дело подсудимого Леона Троцкого, имя которого, — начал он, снова взглянув на Сиппи, — как я склонен думать, вымышленное и ненастоящее, — куда серьезнее. Он признается виновным в злоумышленном нападении на полицейского с применением насилия. Показания последнего свидетельствуют о том, что подсудимый нанес ему удар в область живота, причинив острую боль, а также иным образом препятствовал исполнению служебных обязанностей. Я, конечно, понимаю, что в ночь после ежегодных Гребных гонок между Оксфордом и Кембриджем власти делают определенные послабления, но на подобный акт буйного хулиганства, совершенный подсудимым Троцким при отягчающих обстоятельствах, мы не можем смотреть сквозь пальцы, равно как не можем и смягчить наказание. Он приговаривается к тридцати суткам тюремного заключения среднего режима без права замены штрафом.

— Нет, минуточку… это же… эх, черт подери! — запротестовал бедняга Сиппи.

— Тишина в зале! — замычал придирчивый субъект.

— Следующий, — объявил судья. На этом дело и кончилось.


Сложилось все самым злополучным образом. Моя память сохранила лишь смутные обрывки произошедшего, но, кажется, случилось вот что.

Хотя обычно я человек до спиртного мало охочий, есть в году один день, когда, отложив все дела, я позволяю себе немного расслабиться и тряхнуть стариной, как в былые дни. Я имею в виду день ежегодных соревнований по гребле между Оксфордским и Кембриджским университетами, или, скорее, ночь после них. Только тогда вы и сможете меня увидеть «под мухой». По такому случаю, признаюсь вам без утайки, я здорово набрался, и посему, когда я натолкнулся на старину Сиппи напротив «Эмпайра», настроение у меня было куда как добродушным. Поэтому мне будто ножом по сердцу полоснуло, когда я заметил, что обычно жизнерадостный Сиппи, этот отчаяннейший из гуляк, был словно в воду опушенный. Словно в душу его закралась печаль.

— Берти, — обратился он ко мне, когда мы прогуливались по Пиккадилли, — сердце мое под гнетом печали, жаждет слабейшей надежды. — У Сиппи были способности к сочинительству, но нужды насущные он удовлетворял в основном за счет денежного вспомоществования своей старой тетки, живущей в деревне, и речь его частенько принимала литературную направленность. — Но вся беда в том, что надежды нет никакой, даже малейшей. Я попал в передрягу, Берти.

— Что случилось, приятель?

— Завтра мне придется на три недели поехать к совершенно никчемным, скажу более — положительно чешуйчатым друзьям моей тетки Веры. Это она все устроила, и пусть проклятие племянника покроет волдырями каждую луковицу в ее саду.

— Кто же эти дьяволы? — поинтересовался я.

— Некие типы по фамилии Прингл. Последний раз я их видел, когда мне было десять лет от роду, с тех пор я вспоминаю о них как об отвратительных прыщах на теле Англии.

— Плохи твои дела. Тут, пожалуй, упадешь духом.

— Весь мир, — заключил Сиппи, — стал серым. Как же мне стряхнуть проклятую депрессию?

И вот тогда меня осенила блестящая мысль, одна из тех, что посещают человека ближе к полуночи после Гребных гонок.

— Знаешь, старина, — выложил я, — тебе нужна полицейская каска.

— Берти, ты серьезно?

— Я бы на твоем месте перешел улицу и раздобыл вон ту касочку, видишь?

— Да, но в ней полисмен. Ты что, не видишь?

— Какая разница? — возразил я, не в силах следовать его логике.

На мгновение Сиппи погрузился в раздумья.

— Ты абсолютно прав, — согласился он наконец. — Странно, что мне раньше в голову не пришло. Ты и впрямь советуешь раздобыть эту каску?

— Да, чего там.

— Что ж, я пошел, — чрезвычайно приободрился Сиппи.


Вот как было дело, и теперь вы понимаете, почему, покидая скамью подсудимых свободным человеком, я испытывал страшные угрызения совести. В двадцать пять лет, когда вся жизнь еще впереди, и все такое, Оливер Рэндолф Сипперли сел в тюрьму, и все по моей вине. Это я, как говорится, затянул в болото столь утонченную натуру. И вот теперь возник вопрос: как мне загладить вину?

Очевидно, перво-наперво нужно связаться с Сиппи. Может, у него есть последние пожелания или что-нибудь в этом роде. Я немного пооколачивался вокруг, навел справки и наконец оказался в маленькой темной комнатушке с побеленными стенами и деревянной скамьей. Сиппи сидел на скамье, обхватив голову руками.

— Как дела, старик? — спросил я тихо, словно боясь потревожить больного.

— Я погиб. — Сиппи походил на сморщенное яйцо.

— Перестань, — успокаивал я, — все не так уж скверно, хорошо, что ты сразу сообразил назвать вымышленное имя. Теперь про тебя в газетах ничего не напишут.

— Плевать на газеты. Меня беспокоит другое. Как я поеду на три недели к Принглам. Выезжать надо сегодня, а я сижу в тюремной камере с прикованной к ноге гирей.

— Но ты же не хотел ехать.

— Шляпа ты, брат. При чем тут хотел или нет? Надо ехать, и все тут. Если я не поеду, тетка разузнает, где я. И если до ее слуха дойдет, что меня посадили на тридцать дней, да без права замены штрафом, да в самое глухое подземелье обнесенного рвом замка, прощения мне не будет.

Я все понял.

— Дело такого рода нам самим не уладить, — помрачнел я.

— Нужно отдаться в руки высшей воли. Дживс — вот с кем надо посоветоваться.

Собрав кое-какие необходимые сведения, я пожал Сиппи руку, похлопал его по плечу и отправился восвояси, к Дживсу.

— Дживс, — начал я, проглотив живительную влагу, благоразумно приготовленную Дживсом к моему возвращению,

— у меня к вам важное дело; оно касается человека, к которому вы всегда относились с… на которого вы всегда смотрели как на… короче, что-то я сам не свой сегодня, — мистера Сипперли.

— Да, сэр?

— Дживс, мистер Влипперли здорово сип.

— Сэр?

— То есть мистер Сипперли здорово влип.

— В самом деле, сэр?

— И все из-за меня. Это я, в минуту ложного великодушия, желая лишь приободрить его и дать пищу для ума, посоветовал стащить с полицейского каску.

— Это правда, сэр?

— Нельзя ли без интонаций, Дживс? — попросил я. — И вообще, человеку с больной головой и так трудно рассказывать столь сложную историю. А если вы будете меня перебивать, я вообще потеряю нить. Поэтому сделайте одолжение, просто кивайте время от времени, и я буду знать, что вы следуете за мыслью.

Я закрыл глаза и выложил факты.

— Прежде всего, Дживс, знаете вы или нет, но мистер Сипперли практически зависит от своей тетки Веры.

— Не мисс ли это Сипперли из «Пэддока», деревня Беркли-он-де-Мур, графство Йоркшир, сэр?

— Да. Неужели вы ее знаете?

— Лично нет, сэр. Мой кузен живет в этой деревне и немного знает мисс Сипперли. Он описывал ее как властную и вспыльчивую пожилую особу… Прошу прошения, сэр, я должен был просто кивнуть.

— Совершенно верно, вы должны были кивнуть. Да, Дживс, вы должны были кивнуть. Но теперь слишком поздно.

Я и сам начал кивать носом. Прошлой ночью не выдалось поспать положенных восьми часов, и я то и дело впадал в, что называется, летаргическое состояние.

— Да, сэр? — вступил Дживс.

— Ах, ну да, — встряхнулся я. — Так на чем я остановился?

— Вы говорили, что мистер Сипперли практически зависит от мисс Сипперли, сэр.

— Говорил?

— Говорили, сэр.

— Вы абсолютно правы: так я и сказал. Ну вот, теперь вы понимаете, Дживс, что ему надо из кожи лезть вон, чтобы с ней ладить. Это понятно?

Дживс кивнул.

— А теперь слушайте и запоминайте: на днях она прислала старине Сиппи приглашение спеть на деревенском концерте. Приглашение это равносильно королевскому приказу и как вы понимаете, напрямик отказать ей Сиппи не мог. Он и раньше как-то пел на концерте в ее деревне, после чего был весьма недвусмысленно освистан. Поэтому очередные гастроли в его планы не входили. Пока все ясно, Дживс? Дживс кивнул.

— И что же вы думаете, Дживс? Ему пришла в голову, как в тот момент показалось, удачная выдумка. Он ответил, что был бы польщен исполнить песню на деревенском концерте, но, по несчастливой случайности, редактор посылает его написать ряд статей о колледжах Кембриджа и что он просто обязан съездить туда и поездка займет недели три. Пока все ясно?

Дживс кивнул.

— После чего, Дживс, мисс Сипперли написала ответное письмо, сказав, что все прекрасно понимает: сначала работа, а уж потом удовольствие — удовольствием, в ее свободной интерпретации, являлось исполнение песен на концерте в деревне Беркли-он-де-Мур под гогот местных хулиганов; но тогда, раз уж Сиппи едет в Кембридж, он непременно должен остановиться у ее друзей, Принглов, что живут у самой черты города. И она черкнула им пару строк, сказав, чтоб ждали ее племянника двадцать восьмого числа, а они в ответ черкнули, что не против, и вот дело сделано. А сейчас мистер Сипперли сидит за решеткой, и кто знает, чем это все обернется. Дживс, решение этой проблемы стоит усилий вашего недюжинного интеллекта. Полагаюсь на вас.

— Приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие, сэр.

— Тогда за дело. А пока задвиньте шторы, принесите еще пару подушек, да вот этот стульчик придвиньте так, чтобы я мог положить ноги, а потом идите и поразмышляйте надо всем и раньше чем через, скажем, пару, а то и тройку часов не возвращайтесь. Если кто позвонит или спросит меня, скажите, что я умер.

— Умерли, сэр?

— Да, ненамного ошибетесь.

Проснулся я уже под вечер. Шею ломило, но в остальном чувствовался прилив свежести. Я позвонил в колокольчик.

— Я дважды заглядывал, сэр, — пояснил Дживс, — но каждый раз, увидев, что вы спите, не хотел тревожить.

— Так держать, Дживс… Ну что?

— Я тщательно изучил указанную вами проблемку, сэр, и вижу только один выход.

— Хватит и одного. Что вы предлагаете?

— Вы поедете в Кембридж вместо мистера Сипперли, сэр. Я пристально посмотрел на него. Да, это правда, что мне намного лучше, чем несколько часов назад; но не настолько, чтобы выслушивать подобный вздор.

— Дживс, — сурово сказал я, — соберитесь с мыслями. Это же бред сивой кобылы.

— Боюсь, что другого плана выпутать мистера Сипперли из сложившейся ситуации я предложить не могу, сэр.

— Ну вы подумайте! Пораскиньте мозгами! Почему даже я, несмотря на ночные приключения и крайне тяжелое утро, испорченное слугами закона, и то вижу, что это сумасшедший план. Возьмем одно из самых слабых мест: не меня хотят видеть эти люди, а мистера Сипперли. Они меня знать не знают.

— Тем лучше, сэр. Так как я предлагаю вам поехать в Кембридж и выдать себя за мистера Сипперли.

Это уж слишком.

— Дживс, — возмутился я, чуть ли не со слезами на глазах, — вы и сами прекрасно понимаете, что это чушь собачья. На вас не похоже нести околесицу, да еще в присутствии больного человека.

— Полагаю, что предложенный мною план вполне осуществим, сэр. Пока вы спали, мне удалось перекинуться парой слов с мистером Сипперли, он сообщил мне, что профессор и миссис Прингл последний раз видели его десятилетним мальчиком.

— Так и есть. Он говорил. Так-то оно так, но наверняка они будут спрашивать о моей тетке — вернее, о его тетке. И что тогда?

— Мистер Сипперли любезно снабдил меня некоторыми сведениями о мисс Сипперли, сэр, я все записал. Плюс еще мой кузен поведал о привычках пожилой дамы. Поэтому на обычные вопросы вы ответите без труда.

В Дживсе таилось какое-то чертовское коварство. Со времени нашего знакомства он то и дело ошарашивал меня каким-нибудь явно сумасбродным предложением, схемой, ухищрением или планом и за пять минут убеждал меня в том, что мысль эта не только здравая, но и полезная. На то, чтобы убедить меня в здравости именно этой идеи, ушло почти четверть часа, так как на сегодняшний день она была самой из ряда вон выходящей. Но у Дживса получилось. Я довольно стойко оборонялся, когда он вдруг поставил в споре жирную точку.

— Настоятельно советую вам, сэр, — предложил он, — как можно скорее уехать из Лондона и затаиться в каком-нибудь убежище, где вас вряд ли будут искать.

— Да? Зачем это?

— Пока вы спали, миссис Спенсер успела позвонить трижды, сэр, сгорая от нетерпения связаться с вами.

— Тетушка Агата! — побледнел я, несмотря на загар.

— Да, сэр. Как я понял из сделанных замечаний, она прочитала в вечерней газете о суде, состоявшемся над вами сегодня утром.

Я вскочил со стула словно бешеный заяц. Если уж тетушка Агата вышла на тропу войны, мой следующий шаг был однозначно определен.

— Дживс, — призвал я, — пришло время действовать, нельзя терять ни минуты на разговоры. Собирайте вещи, да поскорее.

— Уже собрал, сэр.

— Узнайте, когда отправляется поезд на Кембридж.

— Через сорок минут, сэр.

— Вызывайте такси.

— Такси ждет у входа, сэр.

— Отлично, — обрадовался я. — Тогда помогите мне дойти.


Особняк Принглов находился достаточно далеко от Кембриджа, с милю или две по Трампингтон-роуд. Когда я прибыл, все переодевались к ужину. Облачившись в вечерний туалет, я вышел в гостиную, где и столкнулся со всей шайкой Принглов.

— Здравствуйте-здравствуйте, — поприветствовал я, набирая побольше воздуха и шествуя в комнату.

Я старался говорить ясным и звонким голосом, но вся моя бодрость куда-то подевалась. Застенчивый и скромный парень всегда нервничает при первом посещении странного дома; положение отнюдь не улучшается, когда он к тому же выдает себя за другого. Мною прочно овладело дурное предчувствие, которое ничуть не приуменьшилось при появлении Принглов.

Сиппи назвал их прыщами на теле Англии, и мне показалось, что он попал почти в яблочко. Профессор Прингл был худощавым, лысоватым, по-видимому, страдающим несварением, типом с глазами пикши. У миссис же Прингл был такой вид, будто она получила плохие известия году эдак в 1900-м и никак не может оправиться. Я еще не отошел от вида этих двоих, когда меня представили парочке старух, плотно укутанных в шали.

— Вы, конечно же, помните мою матушку? — траурным голосом спросил профессор Прингл, указывая на Экспонат А.

— Ах да! — произнес я, пытаясь изобразить сияющую улыбку.

— И мою тетушку, — вздохнул профессор, как будто бы дела обстояли все хуже и хуже.

— Да-да-да! — протянул я, выстрелив еще одну сияющую улыбку в сторону Экспоната Б.

— Как раз сегодня утром они вас вспоминали, — простонал профессор, потеряв всяческую надежду.

Наступила пауза. Вся компания пристально разглядывала меня, словно семейка из самого ужасного рассказа Эдгара Аллана По, и я почувствовал, как вкус к жизни погибает во мне на корню.

— Я помню Оливера, — издала тяжелый вздох Экспонат А. — Прелестный был паренек. Какая жалость! Какая жалость!

Такое тактичное замечание, и рассчитано так, чтобы гость почувствовал себя совершенно непринужденно.

— И я помню Оливера, — отозвалась Экспонат Б, посмотрев на меня почти так же, как посмотрел судья с Бошер-стрит на Сиппи перед тем, как надеть свой черный цилиндр. — Несносный мальчишка! Дразнил моего кота.

— У тетушки Джейн прекрасная память, учитывая, что ей в этом году исполняется восемьдесят семь, — прошептала миссис Прингл с траурной гордостью.

— Что вы сказали? — подозрительно осведомилась Экспонат Б.

— Прекрасная, говорю, у вас память.

— А-а! — Пожилое существо еще раз посмотрело на меня. И я понял, что в этом доме мне не суждено завести хороших друзей. — Он гонял моего Тибби по всему саду, пуская стрелы из лука.

В этот момент из-под дивана вышел кот и направился в мою сторону с задранным вверх хвостом. Кошки меня любят, отчего еще горше было отвечать за преступления Сиппи. Я наклонился почесать кота за ухом, как я всегда и делал, но Экспонат Б издала пронзительный крик:

— Остановите его! Остановите его!

Она прыгнула, проявляя необычную для своего возраста резвость, и, склонившись над котом, смотрела на меня с таким ожесточенным вызовом во взгляде, будто запрещая мне даже пошевелиться. Положение не из приятных.

— Я люблю кошек, — слабо промямлил я.

Маневр не удался. Симпатии окружающих были явно не на моей стороне. И беседа, можно сказать, вот-вот сошла бы на нет, когда дверь открылась, и вошла девушка.

— Моя дочь Элоиза, — угрюмо представил профессор, как будто ему ненавистно было в этом признаться.

Я обернулся, чтобы поздороваться, и так и замер, стоя с протянутой рукой и тяжело дыша. Не припомню, когда еще я испытывал такое страшное потрясение.

Наверное, каждый из нас попадал в ситуацию, когда встречаешь кого-нибудь, ужасно похожего на внушающего тебе страх человека. Например, играл я однажды в гольф в Шотландии и в отеле наткнулся на женщину, которая была ну вылитая тетушка Агата. Возможно, более приличный ее вариант, что я бы выяснил, если только подождал немного. Но мешкать я не стал. В тот же вечер я унес ноги, не в силах выдерживать такое зрелище. А еще как-то раз меня выпроводили из вполне приличного ночного клуба, так как метрдотель напомнил мне моего дядюшку Перси.

Итак, Элоиза Прингл самым омерзительным образом походила на Гонорию Глоссоп.

Возможно, я уже рассказывал об этой чуме Глоссоп. Она была дочерью сэра Родерика Глоссопа, этого доктора из психушки. Я был помолвлен с ней уже три недели, по большей части против своей воли, когда старик, к счастью, вбил себе в голову, что у меня не все дома, и свернул все приготовления. С тех пор мне одной мысли о ней было достаточно, чтобы проснуться среди ночи с громким криком. И эта девушка в точности на нее походила.

— Э-э, здравствуйте, — пересилил себя я.

— Здравствуйте.

Ее голос окончательно меня добил. Как будто говорит сама Гонория. У Гонории Глоссоп был голос укротительницы львов, подающей властную команду одному из своих питомцев, — такой же голос был и у этой девушки. Я судорожно попятился, когда нога моя наткнулась на что-то мягкое. Воздух потряс пронзительный вопль, за которым последовал крик негодования. Я обернулся и увидел тетушку Джейн, стоящую на четвереньках и пытающуюся успокоить кошку, затаившуюся под диваном. Она посмотрела на меня, и я понял, что ее худшие страхи претворялись в жизнь.

В эту минуту позвали ужинать — я был спасен.


— Дживс, — сказал я вечером, когда мы остались одни. — Я не трус, но склоняюсь к мысли, что эта заварушка для меня уж слишком.

— Вам не доставляет удовольствия визит, сэр?

— Нет, Дживс. Вы видели мисс Прингл?

— Да, сэр, издалека.

— Вам повезло. Вы ее внимательно рассмотрели?

— Да, сэр.

— Она вам никого не напоминает?

— Мне показалось, она сильно походит на свою двоюродную сестру, мисс Глоссоп, сэр.

— Сестру! Не хотите ли вы сказать, что она двоюродная сестра Гонории Глоссоп?

— Да, сэр, миссис Прингл, в девичестве мисс Блатервик, — младшая из двух сестер, старшая из которых вышла замуж за Родерика Глоссопа.

— Боже милостивый! Так вот почему они похожи.

— Да, сэр.

— И как похожи, Дживс! Она даже разговаривает, как мисс Глоссоп.

— Неужели, сэр? Я еще не слышал мисс Прингл.

— Вы мало потеряли. Знаете, Дживс, к чему это все ведет; я, конечно, ни за что не стану огорчать старину Сиппи, но пребывание в этом доме выжмет из меня все соки. Если очень нужно, я могу вытерпеть профессора и его женушку. Приложив неимоверные усилия, я даже смогу выстоять против тетушки Джейн. Но чтобы человек ежедневно сталкивался с этой девицей Элоизой, да к тому же на одном лимонаде — на ужин других напитков не подавали, — это слишком большая жертва. Что делать, Дживс?

— Держитесь как можно дальше от мисс Прингл.

— Меня посетила та же великолепная мысль, — подтвердил я.

Да, на словах легко вести отвлеченные рассуждения о том, как избегать женского общества; но, когда вы живете с ней в одном доме и она вас избегать не желает, на практике все много сложнее. Странная штука — те люди, от которых ты особенно стараешься отгородиться, прилипают словно банный лист. Я и дня не успел пробыть в злополучном доме, как понял, что от этой чумы мне не скрыться.

Она была одной из тех девушек, с которыми всегда сталкиваешься на лестницах и в коридорах. Я и в комнату не мог зайти без того, чтобы не увидеть, как мгновение спустя мимо проплывает ее силуэт. А если я выходил в сад, она непременно выпрыгивала из-за лаврового куста, клумбы или другого укрытия. Примерно на десятый день у меня сложилось твердое впечатление, что меня преследуют.

— Дживс, — поделился я, — я чувствую, что меня преследуют.

— Сэр?

— Эта девица охотится за мной. Я ни секунды не могу побыть один. Старина Сиппи должен был приехать сюда изучать колледжи Кембриджа, и вот сегодня утром она протащила меня по пятидесяти семи. Днем я отправился посидеть в саду — и снова она откуда ни возьмись. Вечером она загнала меня в угол гостиной. Не удивлюсь, если обнаружу ее в мыльнице, когда буду принимать ванну.

— Тяжкое испытание выпало на вашу долю, сэр.

— Не то слово. У вас есть предложения?

— Пока нет, сэр. Судя по всему, мисс Прингл в вас крайне заинтересована, сэр. Сегодня утром она расспрашивала меня о вашей жизни в Лондоне.

— Что?

— Да, сэр.

Я с ужасом уставился на Дживса. Меня, как по голове, ударила омерзительная догадка. Я задрожал, как осиновый лист.

В тот день за обедом произошел странный случай. Мы только что закончили мусолить котлеты, я откинулся на спинку стула, стараясь передохнуть, прежде чем приступить к пудингу, когда, случайно подняв глаза, я поймал на себе взгляд этой девицы Элоизы, прикованный ко мне неким, как мне показалось, необыкновенным образом. Тогда я не придал этому значения, потому что пудинг такая вещь, которая требует нераздельного внимания, если вы хотите воздать должное своему желудку; но теперь, когда я вспомнил этот эпизод в свете слов Дживса, до меня дошло все зловещее значение происшедшего.

Даже сейчас что-то в этом взгляде показалось мне до боли знакомым, и теперь я понял, почему. Точно таким же взглядом смотрела на меня Гонория Глоссоп в те дни, которые непосредственно предшествовали нашей помолвке, — это был взгляд тигрицы, наметившей жертву.

— Дживс, знаете, что мне подумалось?

— Сэр?

Я слегка поперхнулся.

— Дживс, слушайте меня внимательно. Я не причисляю себя к тем роковым личностям, которые покоряют своим очарованием и которым стоит лишь встретить барышню, как в первую же минуту она теряет душевный покой. В моем случае, по правде говоря, как раз наоборот, при встрече со мной у девушек обычно хмурятся брови, а верхняя губа начинает судорожно дергаться. Посему никто не может назвать меня паникером. Вы согласны?

— Да, сэр.

— Тем не менее, Дживс, ученые доказали, что есть определенный вид женских особей, которых странным образом привлекают субъекты типа меня.

— Совершенно верно, сэр.

— То есть я прекрасно понимаю, что у меня, согласно грубым подсчетам, половина мозгов, которые должны быть у обычного парня. И когда рядом оказывается девица, у которой мозгов в два раза выше нормы, частенько такая особа нападает на меня, и в глазах ее загорается любовная страсть. Не могу объяснить, почему, но так все и происходит.

— Наверное, природа стремится к равновесию, сэр.

— Очень может быть. Во всяком случае, я постоянно попадаю в подобные ситуации. Так случилось и с Гонорией Глоссоп. В Гиртоне она прославилась как самая мозговитая девушка на курсе, так что ей ничего не стоило заглотать меня, как бульдогу кусок мяса.

— Мне известно, сэр, что мисс Прингл еще более блестящая ученица, чем мисс Глоссоп.

— Вот те на, приплыли! Дживс, она с меня глаз не сводит.

— Да, сэр?

— То и дело встречаю ее на лестнице и в коридорах.

— Неужели, сэр?

— Она советует мне читать умные книжки.

— Какая бесцеремонность, сэр.

— А сегодня за завтраком, когда я ел сосиску, она меня отговаривала, потому что современная медицина доказала: в четырехдюймовой сосиске содержится столько же микробов, что и в дохлой крысе. Материнской заботой попахивает, понимаешь, о моем здоровье хлопочет.

— Полагаю, из этого можно сделать вполне определенные выводы, сэр.

Совершенно разбитый, я плюхнулся на стул.

— Что делать, Дживс?

— Нам надо подумать, сэр.

— Вам надо подумать. В моем механизме винтиков не хватает.

— Я непременно уделю этому делу самое пристальное внимание, сэр, и постараюсь найти удовлетворительное решение.

Это уже хоть что-то. Но мне было не по себе. Да, никуда не денешься, мне было не по себе.


На следующее утро мы обошли еще шестьдесят три кембриджских колледжа, и после обеда я изъявил желание пойти к себе прилечь. Подождав у себя в комнате, пока не освободится путь, я сунул в карман книжку и курительные принадлежности, выкарабкался из окна и спустился в сад по архиудобной водосточной трубе. Направлялся я в летний домик, где, как я полагал, человек мог провести часок-другой в уединении.

В саду царила крайне приятная атмосфера. Светило солнышко, вовсю благоухали крокусы, а мисс Прингл и духу не было. Кот бездельничал на лужайке, я позвал его, и он, тихонько поурчав, поковылял ко мне. Только взял я его в руки и принялся чесать за ухом, как сверху раздался истошный крик, и из окна по пояс высунулась тетушка Джейн. Вот незадача!

— Ну хорошо, хорошо, — успокоил я ее.

Я скинул кота на землю, и он исчез в зарослях кустарника, а я, отметая идею запустить кирпичом в пожилую родственницу, пошел своей дорогой, направляясь к кустам. Оказавшись в безопасном укрытии, я двинулся в обход, пока не добрался до летнего домика. И вы не поверите: не успел я сделать и несколько затяжек, как на книгу упала тень, и предо мною предстала юная паразит-прилипала собственной персоной.

— Ах, вот вы где, — сказала она.

Она присела рядом и с эдакой жуткой игривостью вынула у меня сигарету из мундштука и швырнула за дверь.

— Вы дымите, как паровоз, — упрекнула она, словно заботливая невеста, отчего мне стало не по себе. — Я бы вам не советовала. Это так вредно. И накиньте легкую курточку. Эх, некому за вами приглядывать.

— У меня есть Дживс.

— Не нравится он мне, — нахмурилась она.

— Да? Почему?

— Не знаю. Избавились бы вы от него.

Я содрогнулся от ужаса. Объясню, почему. После того как мы были помолвлены с Гонорией Глоссоп, она первым делом сказала, что Дживс ей не нравится и что надо его выставить. От осознания того, что эта девица имела не только физическое сходство с Гонорией, но и такую же черную душу, я чуть не свалился в обморок.

— А что вы читаете?

Она взяла мою книгу и снова нахмурилась. Я захватил эту книжку со своей старой квартиры в Лондоне, чтобы полистать в поезде, — довольно энергичный детектив под названием «Кровавый след». Она полистала ее с брезгливой усмешкой.

— Никак не возьму в толк, как вам может нравиться чепуха подобного… — Она вдруг осеклась. — Господи ты Боже!

— Что такое?

— Вы знакомы с Берти Вустером?

И тут я увидел свое имя, нацарапанное прямо на титульной странице. Сердце мое заколотилось как бешеное.

— Ну… в общем… это… то есть… ну да, слегка.

— Ужасный тип. Удивлена, что вы с ним водите дружбу. Ко всему прочему, он еще и кретин. Он как-то был помолвлен с моей двоюродной сестрой Гонорией, и помолвку расторгли, потому что у него поехала крыша. Вы бы слышали, как о нем отзывается мой дядя Родерик!

К такому предложению я отнесся без особого энтузиазма.

— А вы с ним часто видитесь?

— Частенько.

— На днях в газете поместили заметку. Его оштрафовали за непристойное поведение на улице.

— Да, я в курсе.

Она бросила на меня отвратительный, сквозящий заботой взгляд.

— Он на вас плохо влияет, — выдала она. — Я хочу, чтобы вы с ним расстались раз и навсегда. Хорошо?

— Понимаете, — начал я, но как раз в этот момент Катберт, старый кот, которому, судя по всему, одному стало скучно в кустах, вышел из укрытия с этаким компанейским видом и запрыгнул мне на колени. Даром что кот, а все же в компании появился третий; и он послужил хорошим поводом сменить тему.

— Милые создания эти кошки. У нее кошек не было.

— Так вы оставите Берти Вустера? — Она полностью проигнорировала мою попытку перевести разговор на кошачью тему.

— Задача не из легких.

— Чушь! Немного силы воли — и дело с концом. Вы посмотрите — ну какой из него товарищ? Дядя Родерик называет его никудышным беспозвоночным субъектом.

Я мог бы высказать пару собственных мыслей о дяде Родерике, но на устах моих, как говорится, лежала печать.

— Вы здорово изменились со дня нашей последней встречи, — упрекнула меня эта напасть Прингл. Она наклонилась и принялась чесать кота за вторым ухом. — Вы помните, когда мы были детьми, вы говорили, что готовы ради меня на все.

— Неужели?

— Вы даже как-то плакали, потому что я рассердилась и не позволяла поцеловать себя.

Тогда я ей не поверил, да и сейчас не очень-то верится. Сиппи можно назвать болваном по многим статьям, но даже в возрасте десяти лет он не мог быть столь неподражаемым ослом. Девица кривила душой, но это ничуть не спасало ситуацию. Я отодвинулся на пару дюймов и уставился прямо перед собой, на натруженном лбу моем начали проступать капли пота.

И вдруг — вы знаете, как это происходит. Наверное, каждый хотя бы раз испытывал такое отвратительное чувство, когда тебя так и подмывает совершить безрассудный поступок. Чувство это то и дело возникает, когда находишься в переполненном театре, и что-то подбивает тебя заорать «Пожар!» и посмотреть, что будет. Или говоришь с кем-нибудь и внезапно подумаешь: «А ну-ка съезжу я этому субъекту в глаз!»

А клоню я вот к чему. Как раз в тот момент, когда ее плечо прижалось к моему, а черные волосы щекотали нос, на меня нашло сумасшедшее желание поцеловать ее.

— И что, правда не позволяли? — каркнул я.

— Неужто забыли?

Она подняла старую луковицу и посмотрела мне прямо в глаза. И тут меня понесло. Я закрыл глаза. Вдруг за дверью послышался самый прекрасный голос, какой только мне приводилось слышать за всю свою жизнь:

— А ну давай сюда кота!

Я открыл глаза и увидел перед собой старушку Джейн, эту королеву прекрасной половины человечества. Она уставилась на меня так, будто я был живодером и она застала меня во время черного дела. Я не знаю, как эта жемчужина из жемчужин меня выследила, но вот стояла передо мной как спасательная экспедиция, появившаяся в последних кадрах кинокартины.

Ждать я не стал. Чары перестали на меня действовать, и я стряхнул с себя их остатки. Когда я уходил, снова послышался дорогой моему сердцу голос.

— Он стрелял в моего Тибби из лука, — пожаловалась достойнейшая и превосходнейшая восьмидесятисемилетняя старуха.


Следующие несколько дней прошли мирно. Я сравнительно мало виделся с Элоизой. Стратегическая ценность водосточной трубы за окном была выше всяких похвал, и я редко покидал дом иным способом. Казалось даже, что, если судьба и дальше будет мне улыбаться, я смогу продлить свой визит еще на неделю, чтобы прикрыть Сиппи на весь срок заключения.

Но, как говорят в кино, тем временем…

Когда пару дней спустя я вышел к ужину в гостиную, вся семейка уже собралась. Профессор, профессорша, два экспоната и девица Элоиза были разбросаны по комнате через равные интервалы. Кот спал на коврике, канарейка сидела в клетке — словом, ничто не нарушало привычного ритма заурядного вечера.

— Так-так-так. Здравствуйте-здравствуйте.

Я всегда имел обыкновение произносить что-то наподобие приветственного слова; как мне казалось, это задавало дружеский тон.

Девица Элоиза с упреком посмотрела на меня.

— Где вы были весь день? — потребовала она ответа.

— После обеда я поднялся к себе.

— В пять вас не было.

— Верно. Поработав над старыми добрыми колледжами, я отправился на прогулку. Молодому человеку необходимо гулять, если он не хочет терять форму.

— Mens sana in corpore sano, — отметил профессор.

— Очень может быть, — радушно согласился я.

В этот момент, когда все шло как нельзя более прелестно и я чувствовал себя в наилучшей форме, миссис Прингл вдруг огрела меня по голове пыльным мешком. Нет, не на самом деле. Нет. Я говорю в фигуральном смысле — как будто огрела.

— Что-то Родерик сильно запаздывает, — забеспокоилась она.

Может, вам покажется странным, но это имя, как лезвием, полоснуло мне по нервам. Поверьте, для человека, который имел пусть даже малейшее дело с сэром Родериком Глоссопом, во всем мире существует только один-единственный Родерик — и одного-то хватает с лихвой.

— Родерик? — пробулькал я.

— Мой свояк, сэр Родерик Глоссоп, сегодня вечером приезжает в Кембридж, — пояснил профессор. — Завтра он читает лекции в колледже Святого Луки. А сегодня поужинает с нами.

И когда я стоял, чувствуя себя как герой, который обнаружил, что попал в лабиринт без выхода, дверь отворилась.

— Сэр Родерик Глоссоп, — объявила служанка или еще кто-то вроде нее, и вот он вошел.

Одной из причин, по которой старикашку недолюбливали широкие круги передовой общественности, был тот факт, что его голова походила на купол собора Святого Павла, а брови нуждались в хорошей стрижке и укладке, чтобы хоть немного приблизиться к разумно допустимым размерам. Ситуация — хуже не придумаешь, когда сей лысый, поросший бровями тип прет на тебя, а ты не приготовил стратегических путей к отступлению.

Когда он вошел в комнату, я ретировался за диван и вверил свою судьбу Провидению. Тут даже по руке гадать не надо, и так ясно — несчастье мне принесет темный человек.

Сначала он меня не заметил. Он пожал руки профессору и его женушке, чмокнул Элоизу и кивнул головой экспонатам.

— Боюсь, я слегка задержался, — начал пояснять он. — Небольшое происшествие на дороге, мой шофер сказал, что полетела…

И тут он заметил меня, притаившегося в глубине комнаты, и испуганно хрюкнул, как будто я причинил ему острую брюшную боль.

— Это… — начал было профессор, махнув в мою сторону.

— Мы знакомы с мистером Вустером.

— Это, — продолжал профессор, — Оливер, племянник миссис Сипперли.

— То есть как? — рявкнул сэр Родерик. Ему часто приходилось иметь дело с чокнутыми, и у него выработалась резкая и властная манера. — Это же жалкий молодой человек по имени Бертрам Вустер. Что за чушь вы несете о каких-то Оливерах и Сипперли?

Профессор уставился на меня с неподдельным удивлением. Я изобразил подобие улыбки.

— Ну, на самом деле… — пролепетал я.

Профессор озадаченно хлопал глазами. Было слышно, как напряженно трещат его мозги.

— Он представился Оливером Сипперли, — простонал он.

— Подойди сюда! — проревел сэр Родерик. — Если я правильно понял, ты навязался этим добрым людям, назвавшись племянником их старой приятельницы?

Данное описание как нельзя лучше отвечало действительности.

— Ну… э-э… да, — подтвердил я.

Сэр Родерик стрельнул в меня глазами. Пуля вошла куда-то в верхнюю часть туловища, немного побродила внутри и вышла из спины.

— Безумец! Полный безумец, я это понял с момента нашей первой встречи.

— Что он сказал? — переспросила тетушка Джейн.

— Родерик говорит, что этот молодой человек безумец, — зарычал профессор.

— Ну да, — кивнула тетушка Джейн. — Я так и знала. Он лазит по водосточным трубам.

— Что-что?

— Я сама видела — э, много раз. Сэр Родерик свирепо фыркнул.

— Его надо изолировать от общества. Подумать только, личность с такими мозгами спокойно разгуливают себе на свободе, какая гадость. А скоро, чего доброго, убивать начнут.

Мне показалось, что, выдав старину Сиппи, я стряхну с себя страшное обвинение. Все равно песенка Сиппи спета.

— Позвольте объяснить, — вступил я. — Это Сиппи попросил меня приехать.

— О чем вы говорите?

— Сам он приехать не мог, так как сидит в кутузке за избиение полицейского в ночь после соревнований по гребле.

По правде говоря, нелегко было растолковать, в чем дело, но даже после моего объяснения их чувства ко мне теплее не стали. Я бы сказал, сквозило некоторой холодностью, поэтому, когда объявили ужин, я вычеркнул себя из списка приглашенных и незамедлительно отчалил, поднявшись к себе. Мог я, конечно, и перекусить за ужином, да вот что-то обстановка не совсем располагала.

— Дживс, — влетел я в комнату и зазвенел в колокольчик, — наше дело табак.

— Сэр?

— Разверзлись врата ада, игра окончена. Он внимательно слушал.

— Никогда не стоит исключать непредвиденные обстоятельства, сэр. Осталось предпринять очевидный шаг.

— Это еще какой?

— Навестить мисс Сипперли, сэр.

— С какой радости?

— Рассудительней будет представить ей картину случившегося в ваших собственных красках, сэр, нежели позволить узнать обо всем из письма профессора Прингла. Другими словами, если вы все еще желаете приложить все усилия, чтобы помочь мистеру Сипперли…

— Я не могу подвести Сиппи. Если вы считаете, что так лучше…

— Попытка не пытка, сэр. Мне кажется, что мисс Сипперли снисходительно отнесется к проступку мистера Сипперли.

— Почему вы так думаете?

— Просто у меня такое чувство, сэр.

— Что же, если вы думаете, что стоит попробовать… как к ней добраться?

— Миль сто пятьдесят отсюда, сэр. Лучше всего взять машину.

— Действуйте немедленно, — поторопил я.

Одна мысль о том, что я буду за сто пятьдесят миль от Элоизы Прингл, не говоря уже о тетушке Джейн и сэре Родерике Глоссопе, внушала мне такую радость, которой я, наверное, не испытывал за всю свою жизнь.


Особняк «Пэддок» находился в паре миль от деревни, и я отправился туда на следующее утро, душевно позавтракав в деревенской таверне. Страха я почти не испытывал. Да, когда человек проходит через испытания, которым подвергся я за последние две недели, нервная система его закаляется. К тому же я знал, что, какой бы ни была эта тетка Сиппи, ей не сравниться с сэром Родериком Глоссопом, и поначалу чувствовал себя как у Христа за пазухой.

Особняк «Пэддок» был одним из тех среднего размера домов с крохотным и очень опрятным садиком и аккуратнейшим образом раскатанной гравиевой дорожкой, идущей вдоль кустов, которые будто только что прибыли из химчистки, — домов, на которые взглянешь и скажешь себе: «Здесь живет чья-то тетушка». Я отправился вперед по дорожке и, когда завернул за угол дома, увидел невдалеке женщину, колдующую над клумбой с лопатой в руках. Я мог голову дать на отсечение, что это та женщина, которую я ищу. Так что я остановился, прочистил горло и завел разговор:

— Мисс Сипперли?

Она стояла ко мне спиной и при звуке моего голоса проделала эдакий прыжок или скачок, словно босоногий танцор, наступивший на луженый гвоздик. Она спустилась на землю и тупо вытаращилась на меня. Эдакая крупная, дородная особа с красноватым лицом.

— Надеюсь, я вас не напугал? — сказал я.

— Кто вы?

— Моя фамилия Вустер. Я товарищ вашего племянника, Оливера.

Она задышала ровнее.

— Да? — успокоилась она. — Когда я услышала ваш голос, то приняла вас за другого.

— Нет, я — это я. А пришел я к вам по поводу Оливера.

— Что с ним?

Я колебался. Вот мы и подошли к самой сути, к самой что ни на есть развязке, к ситуации, в которой от моей беззаботной уверенности почти не осталось и следа.

— Должен вас предупредить, дело достаточно неприятное.

— Оливер болен? С ним произошел несчастный случай?

В ее голосе звучало волнение, и мне было приятно лицезреть проявление человеческих чувств. Я решил сразу выложить карты на стол.

— Да нет, не болен, — заверил я. — Что же до несчастного случая, то все зависит оттого, что вы называете несчастным случаем. Он в каталажке.

— Где-где?

— В тюрьме.

— Как — в тюрьме?

— Это моя вина. Мы гуляли в ночь после Гребных гонок, и я посоветовал ему стащить с полицейского каску.

— Не понимаю.

— Ну он был подавлен, знаете ли; и прав я был или нет, но мне подумалось, что ему полегчает, если он стянет каску с полицейского. Ему эта мысль тоже понравилась, он взялся за дело, и когда полицейский поднял шум, Оливер ему врезал.

— Врезал?

— Вмазал — долбанул — в живот.

— Мой племянник ударил полицейского в живот?

— В живот прямой наводкой. А на следующее утро судья отправил его в темницу на тридцать дней без права замены штрафом.

Все это время я с беспокойством ждал, как она воспримет новости, и вдруг лицо ее будто напополам раскололось. На мгновение оно превратилось в сплошную улыбку, затем она заковыляла по траве, сотрясая воздух взрывами хохота и бешено размахивая лопаткой.

Ей крупно повезло, что рядом не было сэра Родерика Глоссопа. Он бы тут же насел на нее и потребовал подать смирительную рубашку.

— Вы не сердитесь? — спросил я.

— Сержусь ли я? — давилась она от смеха. — Да я в жизни ничего более забавного не слышала.

У меня гора с плеч свалилась. Я таил надежду, что не слишком огорчу ее новостями, но что она будет хохотать как ненормальная — думать не думал.

— Я горжусь им, — сообщила она.

— Вот и славно.

— Если каждый молодой человек в Англии будет бить полицейских по животам, в стране будет больше порядка.

Я не смог проследить ее логику, но, однако, все сложилось как нельзя лучше; так что, обменявшись с ней еще парой любезностей, я откланялся и был таков.

— Дживс, — сообщил я, вернувшись в таверну, — все в порядке. Но почему — понять не могу, хоть убей.

— А что именно произошло во время встречи с мисс Сипперли, сэр?

— Я рассказал ей, что Сиппи мотает срок за нападение на полицейского. Услышав это, она от души расхохоталась и сказала, что гордится им.

— Думаю, что смогу объяснить столь эксцентричное поведение. Как мне стало известно, за последние две недели мисс Сипперли просто одолел здешний констебль. Это наверняка и настроило ее против всей полиции в целом.

— Да ну! Как же так вышло?

— Дело в том, что констебль слегка переусердствовал в выполнении должностных обязанностей, сэр. За последние десять дней он не менее трех раз вручал ей судебные повестки — за превышение скорости, за появление ее собаки без ошейника в общественном месте и за то, что она не чинит чересчур дымящую трубу. Будучи в деревне натурой, так сказать, деспотичной, мисс Сипперли привыкла к безнаказанности за такие мелочи, и неожиданное рвение констебля в некотором смысле предрасположило ее против полицейских как класса и, следовательно, склонило ее рассматривать подобные совершенному мистером Сипперли проступки с позиций мягких и либеральных. Теперь мне стало понятно.

— Нам удивительно повезло, Дживс!

— Да, сэр.

— А где вы обо всем разузнали?

— От самого констебля, сэр. Он мой кузен.

Я уставился на Дживса. Вот теперь до меня и правда дошло.

— Боже правый, Дживс! Вы его подкупили?

— Ну что вы, сэр. Вот только у него день рождения был на прошлой неделе, и я преподнес ему небольшой подарок. Эгберта я всегда любил, сэр.

— Сколько?

— Пять фунтов — только и всего, сэр. Я пошарил в кармане.

— Держите, — протянул я. — И еще пятерку на счастье.

— Премного благодарен, сэр.

— Дживс, вы творите чудеса самым загадочным образом. Не возражаете, если я спою?

— Вовсе нет, сэр, — ответил Дживс.


Читать далее

БЕЗ ПРАВА ЗАМЕНЫ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть