Онлайн чтение книги Том 8. Дживс и Вустер
ГОРОЙ ЗА БИНГО

Перевод В. Гусева.

Промокнув последнюю страницу, я бессильно откинулся в кресле. С меня, наверное, все семьдесят семь потов сошло, но статья положительно удалась. Я стал ее перечитывать, прикидывая, не добавить ли в самый конец абзац-другой, когда в дверь постучали и на пороге возник Дживс.

— Вас миссис Траверс, сэр. К телефону.

— Да? — буркнул я. Неужели не видно, что человек занят?

— Именно так, сэр. Передает привет, а также интересуется, как обстоят дела со статьей, которую вы для нее пишете.

— Вот-вот, статья… Как по-вашему, Дживс, можем ли мы в женской газете упоминать полукальсоны?

— Едва ли, сэр.

— Раз так, ступайте и передайте, что статья готова.

— Слушаю, сэр.

— А потом возвращайтесь. Посмотрим статью — на предмет вашего одобрения.

Дело в том, что моя тетя Далия издает женскую газету «Будуар элегантной дамы». Недавно она вытянула из меня обещание написать о том, что следует носить в этом сезоне. Моему опусу предстояло появиться в разделе «Мужья и братья». Услужить тетям я не прочь — но только тем, которые этого заслуживают. Моя же, слава Богу, не зануда — несмотря на постоянное брюзжание относительно современных лондонских порядков. В блаженном неведении я согласился. Клянусь, если бы я только догадывался, на что иду, то отказал бы наотрез — даже своей собственной тете! Этот поистине адский труд высосал из меня все соки. Теперь-то ясно, почему у журналистов лысины и отчего они напоминают мне изможденных птиц.

— Скажите, Дживс, — начал я, когда он вернулся, — вы случайно не читаете газету «Будуар элегантной дамы»?

— Нет, сэр. Это издание пока не привлекало мое внимание.

— Что ж, советую купить, если не жалко шести пенсов. На следующей неделе там выходит моя статья — «Что носит хорошо одетый мужчина: советует Вустер!».

— Неужели, сэр?

— Именно так, Дживс. Безделица, хотя и пришлось попотеть. Там есть кусок о носках, который лично вам будет весьма интересен.

Он взял рукопись и, нахмурившись, стал ее просматривать. Наконец на его лице появилась легкая одобрительная улыбка.

— Что ж, раздел о носках совсем неплох, сэр, — изрек он наконец.

— Недурно изложено, а?

— Чрезвычайно хорошо, сэр.

Я внимательно следил, как Дживс читает статью. Наконец, как и следовало ожидать, любовный, как я бы его назвал, огонек внезапно угас в его глазах. Затаив дыхание, я стал ждать неизбежного.

— Дошли до шелковых сорочек для вечернего выхода? — с деланной небрежностью осведомился я.

— Да, сэр, — отвечал Дживс похолодевшим голосом — словно ему впились зубами в ногу — да не кто-нибудь, а самый лучший друг. — Если позволите, то я бы…

— Что-то смущает?

— Да, сэр. Видите ли, шелковые сорочки с мягким воротником вряд ли могут быть рекомендованы для ношения в сочетании с вечерним костюмом.

— Помяните мое слово, Дживс, — начал я, глядя на него в упор, — их, черт побери, будут носить. Кстати, ставлю вас в известность, что я заказал дюжину в «Пибоди и Симз». По глазам вижу, что вы этого не одобряете, — но тут я буду непреклонен.

— Если позволите, сэр…

— Нет, не позволю, — отрезал я, поднимая руку. — И не спорьте. Да, ваш авторитет непререкаем — особенно в вопросах выбора носков, галстуков — даже гетр. Но когда дело касается вечерних сорочек, вы не выдерживаете никакой критики. Вам не дано видеть перспективу, понимаете? Вы — в плену предрассудков, Дживс. А этот ваш неуместный снобизм? Узость кругозора — вот что напрашивается на язык. Впрочем, вам будет интересно узнать, что как-то в одно казино, где мне случилось быть, неожиданно завалился принц Уэльский, и в чем же? В шелковой рубашке с мягким отложным воротничком!

— Что ж, его королевское высочество может позволить себе незначительную вольность — недопустимую для…

— Все, Дживс, — решительно прервал его я. — Наш спор бесполезен. Благодаря нашей непреклонности мы, Вустеры, славимся… э-э… непреклонностью. В общем, вы меня понимаете.

— Разумеется, сэр.

Было видно, что Дживс не на шутку уязвлен. Что ж, наш разговор был резок и неприятен — и это еще мягко сказано. Но иногда просто приходится расставить точки над «i». Слуга обязан знать свое место, не так ли? Вот в этом-то вся суть. Ознакомив Дживса со своим мнением, я решил переменить тему.

— Вот еще что, Дживс. Нет ли у вас горничной на примете?

— Горничной, сэр?

— Да, Дживс, именно горничной. Вы ведь знаете, что такое «горничная»?

— Вам нужна горничная, сэр?

— Горничная нужна мистеру Литтлу. На днях встретил его в клубе. Его дражайшая интересуется женской прислугой, которая относится с почтением к фарфору. Обещал, что не останется в долгу.

— Понимаю, сэр.

— Как видно, их горничная не очень-то церемонится с дорогим фарфором; послушать его, это ураган, цунами и торнадо в одном лице. В общем, если вы знаете горничную, которая…

— Знаю, и не одну. Одних достаточно близко, других — шапочно, сэр.

— Ну вот вам и карты в руки. А сейчас — котелок, трость и все прочее. Пора отвозить статью.

Редакция «Будуара элегантной дамы» находилась на одной из тех странных улиц, которых немало в районе Ковент-Гардена. Утопая в кучах гнилых капустных листьев и помидоров, я кое-как дочавкал до нужной двери… и кто бы, вы думаете, из нее выходит? Жена Литтла собственной персоной! Увидев меня, она прямо так и расплылась в улыбке — несмотря на то, что в последнее время я, друг семьи с большим стажем, явно не злоупотреблял их гостеприимством.

— Вы-то что тут делаете, Берти? — изумилась миссис Литтл. — Вот уж никогда не думала, что смогу встретить вас восточнее Лестер-сквер.

— Принес статью, которую велела написать тетя. Тут наверху у них редакция. «Будуар элегантной дамы»!

— Вот так совпадение! Я как раз тоже взялась для нее написать.

— Немедленно откажитесь, — честно предупредил я. — Вы даже не представляете, насколько тяжело… Впрочем, о чем это я? Ведь вам не привыкать к мукам творчества, а?

Да уж, сморозил я глупость. Кто же не знает, что жена Бинго — знаменитая писательница Рози М. Бэнкс? Из-под ее пера вышли блестящие образчики макулатуры, именуемой «женским романом». Пользуется бешеной популярностью среди поклонниц этого чтива. Уж для нее-то накропать какую-то несчастную статейку — раз плюнуть.

— Да нет, труда мне это не составит, — заверила она меня. — К тому же ваша тетя предложила великолепную тему.

— Рад слышать. Да, кстати, говорил со своим камердинером, Дживсом, насчет горничной. Он прекрасно знает всю лондонскую прислугу.

— Как мило. Вы свободны сегодня вечером?

— Абсолютно. ,

— Тогда прошу к нам на ужин. Будет ваша тетя, она даже взялась привести вашего дядю. Ужасно хочу с ним познакомиться.

— Спасибо, с удовольствием буду.

Насчет удовольствия я не кривил душой. Может, Литтлам и не везет с горничными, но уж поварами-то они могут гордиться. Не так давно жена Литтла откопала где-то потрясающего француза. Это просто какой-то фонтан кулинарного искусства. Зовут его Анатоль, и он готовит такое забористое рагу, что Бинго и оглянуться не успел, как растолстел килограммов на пять.

— Значит, в восемь, не забудьте.

— Обязательно буду.

Она упорхнула, а я стал подниматься в редакцию, где должен был «сдать рукопись в срок» (как принято говорить у нашего брата-журналиста). Тетю Далию я обнаружил буквально по самую макушку в бумагах.

Вообще не очень-то я расположен поддерживать родственные связи, но вот с тетушкой Далией мы друзья. Она вышла замуж за моего дядю Томаса — обыкновенного купца, между нами говоря, — в тот год, когда скачки в Кембриджшире выиграл Графин. Они спускались с трибуны и не успели дойти донизу, как я уже сказал себе: «Да, старикан ей явно не пара». У моей тети широкая, веселая натура, таких, как она, нередко видишь на охоте. Кстати, до замужества она увлекалась верховой ездой, но поскольку дядя Томас и слышать не хотел о деревенской жизни, то пришлось направить ее энергию в русло издания собственной газеты.

Завидев меня, она вынырнула из бумаг и даже игриво замахнулась какой-то книжечкой.

— А, это ты, Берти! Надо понимать, статья готова?

— Наконец-то поставил точку.

— Вот и умница. Представляю, какую ахинею ты написал.

— А вот и нет. Статья — великолепна, и, хочу подчеркнуть, ее почти безоговорочно одобрил Дживс. Его немного покоробило место, где я пишу о шелковых сорочках с мягким воротничком. Как можно не понимать, что это — гвоздь сезона, последний вопль моды? Посещая премьеры и рауты в этом году, мы воочию убедимся в самом горячем отклике высшего общества на мягкий воротничок.

— Толку от этого вашего Дживса… — махнула рукой тетя Далия, кидая мою статью в корзину и насаживая какие-то листочки на крюк, напоминающий орудие мясника. — Можешь так ему и передать.

— Ну это вы зря, — возразил я. — Мы можем не соглашаться с его мнением о сорочках…

— При чем тут сорочки! Еще неделю назад попросила подыскать повара, а он и не чешется.

— Да вы словно сговорились! — засмеялся я. — Что он вам — агент по найму? Вон и Рози Литтл тоже — желает, чтобы он подыскал ей горничную. Наткнулся на нее внизу — говорит, тоже пишет для вас.

— О да. Надеюсь, она поможет подстегнуть тираж. Не переношу ее писанину, но читательницам нравится. Ее имя — залог успеха, а он нам совсем не помешает.

— Дела идут неважно?

— Дела идут прекрасно, вот только тираж растет медленно.

— Бывает и так? Впрочем, вам виднее.

— А убедить в этом Тома можно только когда у него хорошее настроение, — пожаловалась тетя Далия, насаживая на крюк очередные листочки. — Но как раз сейчас у него приступ пессимизма. Виновата наша кухарка — ей бы сталь варить, а не суп. Еще несколько ужинов в ее исполнении, и Том просто откажется подписывать счета из типографии.

— Какой ужас!

— И не говори. Вчера подает какую-то вареную телятину, говорит, под соусом финансьер, и что же? После ужина он битый час жалуется: деньги, мол, коту под хвост летят.

Я ей сочувствовал. Ее даже было жалко. На Востоке дядя Томас заработал кучу денег и плохое пищеварение. Иметь с ним дело — врагу не пожелаешь. Сколько раз обедал с ним, но так и не привык к тому, что рыба делает его жизнерадостным, а вот задолго до подхода сыра он уже впадает в глубокое уныние.

Как звали того немца, которого меня заставляли читать в Оксфорде? Фортинбрамс? Фейхтвагнер? Ах да, кажется, Шопенгауэр. По слухам, тот еще брюзга. Так вот на фоне дяди Томаса — когда у последнего вскипает желудочный сок — этот самый Шопенгауэр просто отъявленный оптимист. Хуже всего то, жалуется тетя Далия, что в такие минуты ему мерещится, будто он стремительно летит в финансовую пропасть, и тут-то он начинает жутко экономить — на всем!

— Тяжелый случай, — вздохнул я. — Впрочем, сегодня у Литтлов он отужинает на славу.

— Это точно? — спросила тетя серьезно. — Я не могу пустить его в дом, где на кухне неизвестно что творится, — слишком много поставлено на карту.

— Ну, с кухней-то там полный порядок. Я, правда, не бывал у них целую вечность, но если за два месяца повар не потерял квалификацию, то дядю Томаса ожидает пиршество, которое он запомнит на всю жизнь.

— Вот это-то меня и пугает; представляю, что будет потом — когда он снова отведает стряпню нашей кухарки, — проворчала тетя Далия голосом Шопенгауэра.

Бинго и его жена свили себе гнездышко в районе Сент-Джонс-Вуда — небольшой веселенький дом с неким подобием сада. На следующий день вечером, явившись к ним, я обнаружил, что гости уже в сборе. Тетя Далия беседовала с Рози в углу гостиной, а у камина стояли Бинго и дядя Томас. Последний с хмурым и подозрительным видом посасывал через соломинку коктейль. При этом он так кривился, словно пришел в гости к Борджиа и сейчас твердил про себя: «Даже если в этом коктейле и нет яда, то уж за ужином-то точно отравят».

Впрочем, трудно было ожидать, что на лице такого субъекта, как дядя Томас, будет играть счастливая улыбка, поэтому я не обратил на него внимания. А вот что меня действительно удивило, так это мрачность весельчака Бинго. Что бы о нем ни говорили, но уж мрачным хозяином его никак не назовешь. В эпоху его холостяцкой жизни он, бывало, шутки ради забрасывал скучающих в ожидании супа гостей хлебным мякишем — сам видел! Но сейчас они с дядей Томасом казались близнецами; несчастное лицо Бинго придавало ему сходство с Борджиа, который, уже пригласив гостей к столу, к своему ужасу, вспомнил, что забыл подсыпать цианистый калий в консоме.

До того как завязался общий разговор, имел место, казалось бы, незначительный случай. Смешивая мне коктейль, Бинго неожиданно приник к моему уху, и я услышал его зловещий, лихорадочный шепот:

— Берти, надо поговорить. Дело жизни и смерти. Завтра утром будь дома.

Вот и все, понимай как хочешь. Тут выстрелил стартовый пистолет, и голодная толпа бросилась к столу. Вынужден признать, я тотчас же выбросил этот мимолетный эпизод из головы ради, простите за высокопарность, высших интересов происходящего; ибо знаменитый Анатоль — видимо, по случаю прихода гостей — расстарался на славу.

Не в моих правилах говорить о серьезных вопросах поверхностно; я привык скупо взвешивать похвалу. Тем не менее готов повторять и повторять: да, Анатоль превзошел самого себя. Лучшего ужина моему желудку переваривать не приходилось, а уж на дядю Томаса искусство француза подействовало как вода на усыхающий цветок. Когда мы усаживались за стол, он пустил несколько ядовитых стрел в адрес правительства — да таких метких, что им там уж точно икнулось. Но, после бульона с пирожком по-итальянски он уже находил для них некоторые оправдания: а что, мол, в наши времена ожидать прикажете? Над рулетом из фаршированного морского языка а-ля принцес он стал еще более покладист: правительство, дескать, не может отвечать за все — например, за мерзкую погоду. Ну а отведав утку на вертеле по-охотничьи, он уже горой стоял за «наших ребят в министерствах».

Весь обед Бинго просидел с физиономией филина, тщетно скрывающего свою печаль. Чудно!

По дороге домой меня не покидали мысли о его странном поведении. Я надеялся, что у Бинго хватит ума дать мне выспаться — судя по его виду во время ужина, он твердо решил заявиться со своими бедами утром спозаранку.

Оказавшись дома, я обнаружил, что Дживс еще не ложился.

— Надеюсь, ужин удался, сэр?

— Вне всяких сомнений.

— Весьма рад, сэр. Сразу после вашего ухода звонил мистер Джордж Траверс. Он очень надеется, что вы поедете с ним в Хэрроугейт, сэр. Отбывает самым ранним поездом.

Мой дядя Джордж, несмотря на преклонный возраст, — большой весельчак. В свое время он тоже неплохо повеселился, и теперь над ним, словно меч — чей именно, сейчас не помню, — висит необходимость регулярно ездить в Хэрроугейт или Бакстон. А лечиться в одиночку он не любит.

— Это невозможно, — сказал я. Дядю Джорджа и в Лондоне-то выносить трудно, а быть сосланным с ним в скучный курортный городишко? Нет уж, увольте!

— Он весьма настаивал, сэр.

— Нет, Дживс, — твердо сказал я. — Я рад услужить родственнику, но поехать на воды с дядей Джорджем… Не может быть и речи!

— Пожалуй, вы правы, сэр, — отступил Дживс.

Слова эти — да еще из его уст — бальзамом пролились на мою душу. Дживс учился покорности, положительно учился!

Это показывало, что я был абсолютно прав, когда поставил его на место с теми шелковыми рубашками.

Утром следующего дня, когда появился Бинго, я уже отзавтракал и был готов его выслушать. Дживс молниеносно провел его в спальню, и Бинго уселся на мою кровать.

— Доброе утро, Берти, — поздоровался он мрачно.

— Привет, старина, — любезно отвечал я.

— Не уходите, Дживс, — попросил Бинго. — Подождите.

— Простите, сэр? — повернулся к нему Дживс.

— Останьтесь здесь, хорошо? Присоединяйтесь, вы мне нужны.

— Слушаю, сэр.

Бинго закурил и, нахмурившись, остановился взглядом на обоях.

— Беда, Берти, — начал он наконец. — Случилась беда. Если мы что-то не предпримем, и не предпримем немедленно, на моем общественном положении можно поставить крест. Я перестану себя уважать, а мое доброе имя будет растоптано — я никогда не смогу отмыться, дорога в любой приличный дом мне будет заказана.

— Тетя! — воскликнул я, пораженный догадкой.

— Совершенно верно, — отвечал Бинго, глухо засмеявшись. — Ты попал в самую точку. Все из-за твоей несчастной тети.

— Которой именно «несчастной тети»? Прошу уточнить. У меня далеко не одна тетя.

— Я про миссис Траверс, которая издает эту кошмарную газету.

— Ну это ты зря, старина, — запротестовал я. — Из моих теть эта самая стоящая. Вот хоть Дживса спроси.

— Должен признать, что это именно так, сэр.

— Заблуждаетесь, — возразил Бинго. — Ваша тетя — угроза обществу, разрушительница семей, да это просто чума какая-то! Вы хоть знаете, что она сделала? Предложила Рози написать статью для этой своей газетенки.

— Знаю, — признался я.

— А что за статья, знаешь?

— Нет, но слышал, что тетя Далия предложила ей великолепную тему.

— Да, и эта тема — я!

— Ты?

— Да, я. Я! И знаешь, как это все должно называться? «Как сохранить любовь моего пусика».

— Кого-кого?

— Пу-си-ка.

— А что такое «пусик»?

— Пусик — это я, — сказал Бинго с горечью. — Из статьи я узнал о себе такие подробности, которые не рискнул бы передать даже старому другу. Эта злосчастная писанина относится к разряду так называемых «статей для широкого круга» — как правило, интимнейшие откровения из самых недр семейной жизни. С каким вожделением их проглатывают так называемые «наши читательницы»! Там все про Рози и меня; например, что нужно делать, когда я заявился домой не в духе, и так далее. Представляешь, Берти, до сих пор краснею, стоит только вспомнить второй абзац.

— Да? И что же там такого интересненького?

— Передать это просто невозможно! Поверь, дальше уж некуда. Трудно описать, как я люблю Рози, но так же трудно поверить, что эта прелестная разумная девушка превращается в сентиментальную дуру, как только включает свой диктовальный аппарат. Берти, эта статья не должна увидеть свет.

— Да, но…

— Иначе мне придется уйти из клуба и отрастить бороду — в общем, стать отшельником; как после этого людям в глаза смотреть?

— Ну-ну, это ты хватил, — сказал я. — Как по-вашему, Дживс? Кажется, наш друг немного переоценивает последствия статьи.

— Ну, я бы…

— Это я еще недооцениваю, — заверил Бинго без тени улыбки. — Вы этого всего не слышали. А я слышал. Вчера перед ужином Рози засунула в фонограф валик со статьей. Послышалось какое-то карканье. Дикие, ужасные звуки! Что мне пришлось выслушать — кошмар! Если статья выйдет, меня же собственные приятели до петли доведут своими остротами да шуточками. Берти, — продолжал он хриплым шепотом, — я знаю, что у тебя воображение не многим богаче, чем у африканского кабана, но даже ты можешь себе представить, что скажут Джимми Боулз или Таппи Роджерс, прочитав статью, в которой я именуюсь «богом и капризулей в одном лице».

— Так и написала? — не поверил я.

— Именно так. Я выбрал именно этот пассаж, потому что никакой другой просто передать невозможно, — в общем, сам понимаешь, чем дело пахнет.

Я машинально теребил покрывало. Мы с Бинго знали друг друга не один год, а Вустеры друзей в беде не оставляют.

— Дживс, — сказал я наконец, — вы все слышали?

— Да, сэр.

— Дело серьезное.

— Да, сэр.

— За друзей мы должны стоять горой.

— Да, сэр.

— Ничего в голову не приходит?

— Приходит, сэр.

— Нет, серьезно?

— Совершенно серьезно, сэр.

— Бинго, — воскликнул я, — твоя звезда не закатилась! Дживсу что-то пришло в голову.

— Дживс, если вы меня не бросите в тяжелый час, — проговорил Бинго дрожащим голосом, — то требуйте потом что хотите, — полцарства не пожалею.

— Затруднение со статьей, — начал Дживс, — неплохо согласуется с одним делом, которое мне доверили сегодня утром.

— Каким таким делом?

— Вскоре после того, как я подал вам чай, сэр, мне позвонила миссис Траверс. Весьма настойчиво она попросила меня приложить все усилия к тому, чтобы повар мистера Литтла покинул прежнее место службы и перешел к ним. Следует полагать, вчерашний ужин произвел на миссис Траверс неизгладимое впечатление — даже вернувшись домой, она до глубокой ночи не уставала восхищаться талантами француза.

— Что?! Она у нас еще и повара" хочет увести? — закричал Бинго с отчаянием раненого зверя.

— Боюсь, что так, сэр.

— И это после того, как мы, черт побери, преломили хлеб! За одним столом!

— Видите ли, сэр, — со вздохом начал Дживс, — когда дело касается модного повара, от женщин полностью ускользает моральная…

— Постойте-ка, — прервал я Дживса, видя, что того вот-вот захлестнет волна красноречия. — А при чем тут, собственно, повар?

— Дело вот в чем, сэр. Как подсказывает опыт, ни одна женщина не простит другой, если та уведет у нее хорошего повара. Более чем убежден, что если бы мне удалось выполнить поручение миссис Траверс, то отношения, существующие между ней и миссис Литтл, моментально лишились бы той сердечности, которая отличала их до последнего времени. Миссис Литтл настолько расстроится, что, несомненно, откажется представить статью в газету миссис Траверс. Таким образом, мы не только осчастливим миссис Траверс, но и воспрепятствуем выходу статьи. Иными словами, погнавшись за двумя зайцами, мы, если можно так выразиться, уверенно ловим обоих.

— Можно, Дживс, вам все можно, — сердечно сказал я. — План просто гениален — вы превзошли самого себя!

— Стойте, стойте, — проблеял Бинго. — А как же Ана-толь? Что же это, а? Повар от Бога… Да такие Анатоли один на миллион рождаются…

— Дорогой ты мой, да если б он был другим, грош цена была бы нашему плану.

— Так-то оно так, да вот только как же я без него-то?

— Да ты что? — не выдержал я. — Опомнись! Тут беда надвигается, а ты все беспокоишься о своем желудке.

— Что же, чему быть, того не миновать, — произнес наконец Бинго, тяжело вздохнув. — Видно, и правда требуются хирургические меры. Давайте валяйте, Дживс. Режьте по живому, плевать!

Пообещав прийти завтра утром, чтобы узнать результат, понурый Бинго исчез.

На следующее утро Бинго было не узнать. Заявился он спозаранку — словно специально, чтобы не дать мне выспаться, — но дорогу ему преградил Дживс.

Пока я спал, они задушевно беседовали на кухне. Наконец Бинго появился в моей спальне, и я сразу же понял по его виду: что-то не так.

— Все отменяется, — сообщил он, бухнувшись на кровать.

— Как отменяется?

— Вот так. Все остаются на своих местах. Дживс сказал, что разговаривал вчера с Анатолем, и тот уходить отказался.

— Неужели тетя Далия не додумалась посулить ему больше, чем он получает у вас?

— Она предлагала ему столько, сколько он захочет. Но он все равно отказался — похоже, по уши влюбился в горничную.

— Но у вас же нет горничной.

— У нас есть горничная.

— Я ее не видел. Позавчера за столом прислуживал какой-то чудак — вылитый гробовщик из провинции.

— Местный бакалейщик. Приходит помогать от случая к случаю. А наша горничная уезжала в отпуск, но вчера вернулась. Явилась за десять минут до того, как позвонил Дживс. Как я понял, только увидев ее, Анатоль сразу же взлетел на седьмое небо — его переполняла любовь, радость, ну и все такое прочее. Расстаться с ней его бы не заставили и все сокровища королевской казны.

— Тоже мне проблема, — усмехнулся я. — Даже странно, что наш гениальный Дживс тут же не нашел выход. Тетя Далия должна переманить и горничную — значит, разлучаться им не придется.

— А то я об этом не подумал!

— Бьюсь об заклад, что нет.

— Да уж поверь, подумал.

— И что же ты на это не пошел?

— План неосуществим. Если твоя тетя берет нашу горничную, то тогда ей придется уволить свою собственную.

— Ну и?..

— А тогда уйдет шофер, который в нее влюблен.

— В кого — в тетю?

— Да нет, в горничную. А твой дядя держится за него обеими руками — дескать, это единственный шофер, который умеет трогаться, не дергая.

Тут уж я сдался. Понятия не имел, что людские помещения сотрясают такие страсти. И слуги, оказывается, страдают модными теперь «сексуальными комплексами». И вообще, создается впечатление, что наша прислуга разбивается на пары с усердием персонажей венской оперетты.

— Вот, значит, как, — пробормотал я. — Что ж, получается, мы в тупике и статья все-таки выйдет, а?

— А вот и не выйдет.

— Ага, Дживс все-таки что-то придумал!

— Да нет, не Дживс, а я. — Бинго наклонился и любовно погладил меня по колену. — Знаешь, Берти, я вот что тут подумал — а ведь мы с тобой в одной школе учились. Надеюсь, не забыл?

— Нет, но…

— Ведь твоя верность друзьям тогда в поговорку вошла.

— Это так, и все-таки…

— «Горой за друга» — вот твой девиз. Да разве я в этом хоть раз усомнился? — ударил себя в грудь Бинго. — Разве ты подведешь однокашника в нелегкий час? Э, нет, не таков наш Берти Вустер!

— А ну-ка постой. Рассказывай, что задумал. Бинго успокаивающе похлопал меня по плечу.

— Дельце из тех, старина, что всегда были тебе по вкусу. Уж для тебя-то это будет раз плюнуть. Впрочем, нечто подобное тебе уже приходилось проворачивать — помнишь, как ты слямзил мемуары своего дядюшки в «Уютном»? Я тут совершенно случайно вспомнил эту историю, и в голову пришла блестящая идея. Твоя задача…

— Послушай, Бинго…

— Все уже устроено, Берти! Беспокоиться тебе не придется: дело верное! Главной нашей ошибкой было то, что мы положились на Дживса — человека хитроватого, но недалекого. А тут надо идти напрямик, отбросив всякие там хитроумные подходцы и глупые интриги. Итак, сегодня…

— Постой…

— Итак, сегодня днем мы идем с Рози в театр. Я заблаговременно открою окно в ее кабинете. Когда мы отдалимся на достаточное расстояние, ты оказываешься в кабинете, берешь этот чертов валик — и ходу! Все настолько просто, что…

— Просто-то просто, но…

— Знаю, знаю, что ты хочешь спросить, — поморщился Бинго, поднимая руку. — Тебя волнует, как найти валик, не так ли? А очень просто. Ошибиться тут невозможно. Эта чертова штуковина — в верхнем левом ящике стола. Ящик будет не заперт: в четыре должна прийти стенографистка, которая будет печатать статью.

— Послушай, Бинго, — нахмурился я. — Мне очень жаль, что все так получилось, но на кражу со взломом я решительно не пойду.

— Да я же прошу, черт побери, всего-навсего повторить то, что ты уже проделывал в «Уютном».

— Тоже мне сравнил! Там я просто-напросто взял сверток со столика в доме, в котором я, подчеркиваю, тогда гостил. Заметь, мне не пришлось никуда проникать. Прости, конечно, но лезть к тебе в дом я не стану. Ни под каким видом.

Бинго уставился на меня — удивленный и уязвленный.

— Неужели это говорит Берти Вустер? — тихо удивился он.

— Именно он!

— Берти, — начал Бинго проникновенно, — ты только что признал, что мы учились в одной школе.

— Это не имеет значения.

— В школе, Берти. Слышишь? В доброй старой школе.

— Не имеет никакого значения. Я никогда…

— Берти!

— …не стану…

— Берти!

— Нет!

— Берти!

— Черт с тобой! — сдался я.

— Узнаю голос Бертрама Вустера, — промолвил Бинго, хлопая меня по плечу.

Наблюдательный и вдумчивый человек не может не обратить внимание на весьма любопытный феномен нашего времени. Читая газеты, пестрящие сообщениями о кражах со взломом, истинный патриот просто обязан чувствовать оптимизм. Что я имею в виду? Можно быть совершенно спокойным за дух народа, многочисленные сыны которого самоотверженно, часто и без колебаний лезут в чужое жилище; поверьте, дело это требует поистине чугунных нервов. Наверное, целых полчаса я слонялся перед домом, который мне предстояло обокрасть, не решаясь приступить к делу. Наконец я проскользнул в калитку. и метнулся в сторону от главного входа. И все-таки еще десять минут простоял, вжавшись в стену, с ужасом ожидая услышать трели полицейских свистков.

Наконец, собравшись с духом, я взялся за дело. Кабинет был на втором этаже, в него вело прекрасное, огромное, а главное, открытое окно. Кряхтя, я дотянулся до подоконника, уперся коленом, рванулся и, содрав кожу на лодыжке, ввалился внутрь. Вот мы и на месте.

Я замер и прислушался: вроде все в порядке. И вдруг мне показалось, что в целом мире я остался один.

Ощущение одиночества было жуткое — по коже побежали мурашки. Ну да что там говорить, сами понимаете. На каминной полке стояли часы, которые тикали медленно и как-то возмущенно, что было чертовски неприятно. Над часами висел портрет, с которого на меня с неприязнью и подозрением взирал какой-то старик. Чьим предком он являлся, Ро-зи или Бинго, я не знал, но почему-то подумал, что это именно дедушка, а не кто-либо другой. Хотя, если разобраться, было бы глупо утверждать, что это дед, а, скажем, не прадед. Это был крупный, дородный старикан. Высокий стоячий воротник, видимо, здорово натирал ему шею — набычившись, он уперся в меня глазами, словно говоря: «Это ты, ты заставил меня надеть этот чертов ошейник!»

До стола было рукой подать, оставалось только преодолеть пушистый коричневый ковер. Набравшись той самой упрямой храбрости, которая прославила Вустеров, я двинулся вперед, пробираясь меж зарослей ворса и старательно избегая взгляда старика на портрете. Однако только я сделал два шага, как юго-восточная оконечность ковра неожиданно отделилась от материка, села на пол и засопела.

Чтобы с честью выйти из такой переделки, нужно быть сильным и немногословным — в общем, хладнокровным героем, готовым ко всему. Такой посмотрел бы, прищурившись, на оживший коврик и эдак спокойно процедил бы: «Э-э, да это же пекинес. Породистый, собака!» Затем он начал бы умело заигрывать с животным, чтобы вызвать к себе симпатию и заручиться поддержкой. Наверное, я и вправду типичный представитель нынешнего поколения невротиков (о коем немало написано в газетах) — в общем, не прошло и секунды, как стало ясно, что до хладнокровных героев мне далеко. Но самое страшное, что я, оказывается, не был и молчаливым; в ужасе завопив, я отскочил метра на полтора в северо-западном направлении… и тут же раздался страшный грохот — словно в комнате разорвалась бомба.

Не понимаю, с какой стати в писательском кабинете держать какой-то чертов столик, уставленный вазой, парой фотографий в рамках, блюдцем, лакированной шкатулкой и банкой с ароматической смесью из сухих лепестков? Но его там все-таки держали, и я буквально снес его! В тот момент мне показалось, что весь мир разлетелся вдребезги, — я не видел ничего, кроме калейдоскопа стеклянных и фарфоровых осколков. Пару лет назад, когда тетя Агата обнажила свой боевой топор, я сбежал в Америку и, помнится, ездил смотреть на Ниагарский водопад. Так вот, даже знаменитая достопримечательность производит меньше шума, чем я наделал сейчас.

И тут пекинес начал лаять.

Это был сравнительно маленький экземпляр, и, глядя на него, трудно было бы предположить, что он может произвести больше шума, чем скрип карандашного грифеля. Тем не менее он лаял — да еще как лаял! Убежав в угол, пекинес выпучил налившиеся кровью глаза, прижался к стене и, как-то по-обиженному откидывая голову назад, стал изрыгать ужасный лай.

Увы, пришлось выкидывать белый флаг. Мне было жаль Бинго, жаль, что обстоятельства вынуждают подвести его, однако настало время делать ноги. «Спасайся кто может!» — крикнул я про себя и, выпрыгнув из окна, вмиг оказался в саду.

Здесь на дорожке, ведущей к калитке, меня как нарочно поджидали полицейский и девушка в платье горничной.

Ситуация, я вам скажу, щекотливая.

— А вот и мы! — расплылся я в улыбке. Ответом мне было молчание, которое следовало бы назвать задумчивым.

— Говорила же, что слышала, как там ходят, — пробурчала наконец горничная.

Полицейский вытаращил на меня глаза, словно рак.

— Это как это понимать прикажете? — спросил он наконец.

Я улыбнулся кроткой улыбкой святого и сказал:

— В двух словах объяснить трудновато.

— Да уж это точно! — согласился полицейский язвительно.

— Понимаете, я просто… просто смотрел, как там… дела обстоят. На правах, так сказать, старого друга.

— А как это вы туда попали?

— Через окно. Я же говорю, будучи старым другом семьи…

— Так это вы, значит, их старый знакомый будете?

— Очень, очень старый, — подхватил я. — Вы даже не представляете, насколько старый.

— Что-то я раньше этого «знакомого» здесь не видела, — отрезала горничная.

Я посмотрел на нее с ненавистью. Вот уж не понимаю, как она может кому-то понравиться, даже повару-французу. Не то чтобы она была страшна. Вовсе нет. В другое время, при более благоприятных обстоятельствах я бы даже нашел ее довольно-таки симпатичной. Но сейчас она казалась просто мегерой.

— Да, — признал я. — Вы действительно прежде меня не видели. Тем не менее я действительно друг семьи, проживающей в этом доме.

— А что же, если друг, в дверь, как положено, не позвонили?

— Не хотел причинять беспокойства.

— Какие ж тут беспокойства? Нам за это деньги платят, чтобы мы двери открывали, — возразила с достоинством горничная и тут же сделала абсолютно необоснованное заявление: — В жизни никогда его не видала.

Вот гадина!

— Послушайте, — озарило меня, — а ведь меня знает гробовщик.

— Это какой такой гробовщик?

— Ну тот, который прислуживал за столом, когда мы позавчера здесь ужинали.

— Ну-ка, быстро, прислуживал гробовщик за столом? — повернулся полицейский к горничной.

— Никакой гробовщик нигде не прислуживал, — ответила та.

— Да нет, он был просто похож на… а, черт, вспомнил! Это был бакалейщик!

— Прислуживал бакалейщик? — снова спросил надутый индюк в полицейском мундире. — Быстро!

— А хоть бы и прислуживал, — сказала горничная. Было видно, что она разочарована и обескуражена — словно тигрица, от которой ускользнула добыча. Вдруг она просветлела. — Да он мог и так узнать. Пошел по окрестностям да и разнюхал. Вот ведь гадина какая!

— Ваша фамилия как будет? — решительно спросил полицейский.

— Видите ли… с вашего разрешения, я бы не стал ее называть.

— Это ради Бога. Все равно в суде скажете.

Я застонал.

— Ну что, пошли, что ли?

— Да подождите же, я действительно друг хозяев. Стойте, я вспомнил! Слава Богу, вспомнил — в гостиной стоит моя фотография. То есть на которой — я.

— Ну если вы…

— Вот уж чего не видели, того не видели, — хмыкнув, сообщила горничная.

Боже, как я ее ненавидел!

— Потому и не видели, что халатно, наверное, убираетесь, — сурово предположил я. Что, съела?

— Еще чего! — фыркнула она высокомерно. — Не пристало горничной в гостиных убираться.

— Еще бы, — сказал я с горечью, — горничной пристало слоняться по саду, сидеть в засаде, любезничать с полицейскими. А в доме, наверное, работы непочатый край.

— Горничной пристало дверь гостям открывать. Которые через окна не лазят.

Я видел, что счет складывается явно не в мою пользу, и решил прибегнуть к тактике умиротворения.

— Уважаемая горничная, — начал я, — зачем нам с вами опускаться до вульгарных пререканий? Я просто сказал, что в гостиной находится мое изображение в виде фотографии, которую, наверное, очищают от пыли — какая разница кто? Каковая фотография и докажет вам, что я действительно являюсь старинным другом хозяев этого дома. Не так ли, констебль?

— Если она там есть, — проворчал полицейский.

— Конечно, есть, уверяю вас, есть!

— Ладно, сейчас пройдем и посмотрим.

— Вот это по-нашему, по-мужски, — просиял я.

Гостиная у них должна быть на втором этаже. Фотография там на столике у камина. Должна была бы там стоять. Но не стояла. Камин был на месте, столик тоже никуда не делся, а вот моей фотографии что-то было не видать. Фотография Бинго стояла. Фотография лорда Битлшема, дяди Бинго, тоже имелась в наличии. Снимок жены Бинго, снятой в три четверти с улыбкой, тонко играющей на губах, стоял там, где и стоял. А вот изображения вашего покорного слуги не было и в помине.

— Йо-хо-хо! — пропел полицейский.

— Да стояла она еще позавчера — вот на этом самом месте.

— Йо-хо-хо! Йо-хо-хо! — опять пропел полицейский —. словно солист в хоре пьяниц.

И тут мне в голову пришла спасительная идея — из тех, что рождаются раз в жизни.

— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я горничную.

— Да уж не я, наверное.

— Я же не говорю, что вы. Я спросил, кто вытирает.

— Мэри, конечно. Уборщица.

— Точно! Я так и думал. Я знал это! Вы знаете, констебль, Мэри заслуженно пользуется славой самой халатной уборщицы Лондона — на нее отовсюду поступают жалобы! Вы понимаете, что произошло? Злополучная Мэри разбила на моей фотографии стекло и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, спрятала фотографию куда подальше.

— Йо-хо-хо, — снова спел полицейский.

— Давайте спросим ее. Прямо сейчас и спросим.

— Иди спроси ее, — велел полицейский горничной и добавил: — Чтобы успокоился.

Горничная вышла из комнаты, наградив меня смертоносным взглядом. Мне даже показалось, что она пробормотала: «Йо-хо-хо». Наступило хрупкое затишье. Ретировавшись к двери, полицейский припечатал ее своей мощной спиной, я же стал мерить шагами комнату.

— Чего это вы все ходите? — подозрительно поинтересовался полицейский.

— Да вот смотрю — может, ее куда-то передвинули.

— Йо-хо-хо! — успокоился он.

Снова наступило временное затишье. Я очутился у окна, и, черт побери, между рамой и подоконником была щель сантиметров пятнадцать! А мир за окном был таким ярким, таким солнечным! Не скажу, что отличаюсь особой сообразительностью, но сейчас внутри меня что-то крикнуло: «Спасайся кто может!» Хладнокровно просунув пальцы под раму, я рванул ее вверх. Рама послушно взмыла, и спустя мгновение я уже лежал распластавшись под кустами лавра, чувствуя себя тем самым крестиком, которым помечают место совершения преступления.

В окне возникла большая красная физиономия. Вскочив, я резво припустился к калитке.

— Стой! — крикнул полицейский вслед.

— Йо-хо-хо! — пропел я в ответ, продолжая бежать, и неплохо бежать!

Мимо проезжало такси, и я поднял руку.

— Чтобы я еще раз связался с Бинго, — зарекся я, бессильно откидываясь на подушку сиденья.

Те же чувства я выразил, не очень-то выбирая слова, в разговоре с Дживсом. Я опять находился в своей уютной квартире и, придвинув ноги поближе к камину, искал успокоения в стакане с виски.

— Чтобы я еще раз, Дживс, — повторял я, — чтобы еще раз…

— Видите ли, сэр…

— Все! Слышите, Дживс? Никогда больше я не…

— Видите ли, сэр…

— Да что это вы все заладили: «видите ли, сэр» да «видите ли, сэр»? Говорите толком.

— Видите ли, сэр, мистер Литтл — в высшей степени настойчивый молодой джентльмен, в то время как в вашем характере я бы в первую очередь выделил такие качества, как уступчивость и обязательность…

— Короче, Бинго не успокоится и захочет втянуть меня в новую авантюру?

— Более чем вероятно, сэр.

В возбуждении я убрал ноги от камина и даже вскочил.

— Что вы советуете?

— Ну, я бы сказал, что вам не повредила бы небольшая смена обстановки, сэр.

— То есть надо уносить ноги?

— Вот именно, сэр. Позвольте напомнить, что мистер Джордж Траверс весьма хотел видеть вас в Хэрроугейте.

— Да-да, Дживс, припоминаю…

— Поехав туда, вы бы покинули то, что я бы назвал опасной зоной.

— А что, может быть, вы и правы, — сказал я задумчиво. — Да-да, пожалуй, вы действительно правы. А что, далеко отсюда до Хэрроугейта?

— Двести шесть миль, сэр.

— Вы положительно правы! Нет ли сегодня туда поезда?

— Есть. И вы с легкостью можете на него успеть.

— Прекрасно. Подберите там на ваше усмотрение какие-нибудь…

— Ваш чемодан уже собран, сэр.

— Йо-хо-хо, — только и сказал я.

Если вдуматься, то, как ни странно, Дживс всегда оказывается прав. На вокзале он старался подбодрить меня, уверяя, что в Хэрроугейте не так уж и скучно, и попал, черт побери, в самую точку. Отвергая в свое время приглашение дяди Джорджа, я упустил из виду одно важное обстоятельство. На курорте я оказался в толпе бедолаг, приехавших сюда подлечиться, в то время как мне самому — здоровому — лечиться не надо. Как приятно это сознавать!

Возьмем, к примеру, дядю Джорджа. Только взглянув на него, доктор тут же ввел строжайший запрет на какие бы то ни было спиртные напитки и вдобавок прописал бедняге каждое утро в восемь тридцать взбираться в гору — аж до самого источника, где тот должен был принять внутрь двенадцать унций теплой соленой воды — смеси слабительного и магнезии. По отзывам курортников с опытом, лечиться здешней водой все равно что пить коктейль из морской воды и протухших в прошлом году яиц — и это еще слабо сказано. Дядя Джордж, как мне помнится, в воспитании племянников явно предпочитал кнут прянику, и теперь, когда ему приходилось, вскочив ни свет ни заря, мчаться пить эту гадость, я нежился в постели и злорадствовал от всего сердца.

В четыре дня он снова несся к павильону, потом, ближе к вечеру, мы ужинали. Развалившись в кресле, я потягивал вино, смакуя его рассказ о вкусовых достоинствах местных целебных вод. Вот это я называю счастьем.

Мне в общем-то неплохо удавалось сочетать роль зрителя с родственным долгом; каждый Божий день, сопровождая дядю, я с радостью наблюдал, как он высасывает дневную дозу минеральной воды, — что уж тут скрывать, мы, Вустеры, как никто любим забавное зрелище. И вот как-то, в середине второй недели, когда я в очередной раз наслаждался этим представлением, меня окликнули. Это была тетя Далия.

— Вот так встреча! — обрадовался я. — Вы-то что здесь делаете?

— Приехала вчера с Томом.

— Подлечиться прибыл? — с надеждой спросил дядя Джордж, поднимая голову от своего адского пойла.

— Да.

— А вы сами-то как?

— То же самое.

— Ага! — обрадовался дядя Джордж. Первый раз за все это время я увидел его счастливым. Он высосал свою воду до последней капли и, в соответствии с программой, где следующим пунктом значилась энергичная прогулка в преддверии массажа, ретировался.

— Вот уж не думал, что вы способны бросить свою газету, — улыбнулся я и вдруг, пораженный радостной догадкой, спросил: — А она, случаем, не прогорела?

— Прогорела? Да что ты! Оставила присматривать за ней приятельницу. А газета моя встала на ноги. Том дал пару тысяч и пообещал еще. Удалось ухватить права на сенсационные мемуары «Длиною в жизнь. Чистосердечные воспоминания леди Бэблокхайт». Будем печатать с продолжением. Это настоящая бомба! Тираж поднимется вдвое, а добрые имена половины лондонских знаменитостей разлетятся вдребезги.

— Ого! — воскликнул я. — Так, значит, у вас все в ажуре — принимая в расчет «Чистосердечные воспоминания» и ту статью миссис Литтл?

В этот момент тетя Далия что-то пила. Запах этого пойла можно было сравнить с утечкой газа на кухне, и, признаться, мне подумалось, что именно поэтому ее лицо перекосилось. Но я ошибся.

— Не напоминай мне про эту особу, Берти, — простонала она. — Вот люди бывают!

— А я-то думал, что вы на дружеской ноге.

— Уже нет. Поверишь ли — наотрез отказалась отдать мне статью…

— Как?!

— …и только потому, что их величество обижаются на меня. Повар, видите ли, перешел к нам.

Я ничего не понимал.

— Анатоль от них ушел? А как же горничная… — спросил я тихо.

— Да что с тобой, Берти? Ты что это там бормочешь? При

чем тут горничная?

— Ну как же, я так понял, что…

— Готова поспорить, что ты ничего в своей жизни никогда не понимал, — отрезала она, со стуком поставив пустой стакан. — Ну вот, слава Богу, и выпила. Только благодаря минеральной воде я выдерживаю удары судьбы. Теперь надо проследить, чтобы и Том свою дозу выпил. Бедняга, до чего же он ненавидит лечение на водах! Я-то, как могу, его подбадриваю, все это, дескать, нужно, чтобы обрести форму, необходимую для употребления блюд Анатоля. А это, поверь, стоит того, чтобы потренироваться. Да, Анатоль — мастер своего дела. Отчасти понимаю, почему эта Литтл так взбесилась, когда он от них ушел. Но в работе эмоциям не место. Она не имеет никакого права отказывать мне в статье из-за личных разногласий. Велика важность, повар ушел! И потом, куда она, спрашивается, ее денет? Идея тут моя, не подкопаешься — на это и свидетели найдутся. Пусть только попробует в другую газету пристроить — хлебнет у меня неприятностей! Кстати, чего это Том не идет пить свою сернистую воду?

— Позвольте, а как же…

— Да, Берти, — вспомнила тетя Далия, — беру назад свои слова, ну насчет этого твоего Дживса. Это парень что надо!

— Это Дживс-то — что надо?

— Ну да. Принимал участие в переговорах. Проявил себя с очень хорошей стороны. И, между прочим, внакладе не останется. Уж будьте покойны, я за этим прослежу. Слов нет, как я ему благодарна. Еще бы! Уже сейчас Том безропотно расстается с парой тысяч, а что будет, когда Анатоль разойдется как следует? Да Том во сне будет портмоне нашаривать — просто дух захватывает! Я встал.

Тетя Далия умоляла меня остаться, чтобы посмотреть, как лечится дядя Том, — такое, дескать, пропускать преступно, — но ждать я уже не мог. Я взбежал наверх, оставил записку дяде Джорджу и следующим же поездом отбыл в Лондон.

— Я вас слушаю, Дживс, — начал я, вернувшись из ванны, где смывал грязь дальних странствий. — Рассказывайте все, как было. Начистоту — как любит говаривать леди Бэблокхайт.

— Вы сказали «леди Бэблокхайт», сэр?

— Да Бог с ней. Лучше расскажите, как разрубили этот узел. В последний раз я слышал, что Анатоль влюблен в эту горничную — тоже нашел в кого! — и отказался с ней разлучаться. И что же?

— Не скрою, первоначально я был обескуражен, сэр. Но затем пришла помощь — неожиданная, но ощутимая.

— Какая такая помощь?

— Совершенно случайно мне пришлось разговаривать с горничной миссис Траверс, сэр. Вспомнив, что миссис Литтл изъявила желание заменить прислугу, я осведомился, не хочет ли горничная перейти на новое место с повышением жалованья. Она ответила согласием, последовала встреча с миссис Литтл, и все было улажено.

— Так что же это за «ощутимая помощь»?

— Видите ли, сэр, нашей горничной, как выяснилось, не так давно пришлось служить с нашим Анатолем под одной крышей. Однажды Анатоль — в соответствии с широко распространенной среди этой нации практикой — зашел с ней слишком далеко. Дело даже дошло, насколько я понял, до официальной помолвки. И вдруг наш француз в один прекрасный день пропал, не оставив бедняжке даже адреса. Нетрудно увидеть, насколько это открытие облегчило исполнение моего поручения. Девушка уже не питала симпатий к Анатолю, однако тому жить под одной крышей с двумя горничными, с каждой из которых…

— Вот черт! Теперь понимаю! Клин выбиваем клином!

— Именно, сэр, тот же самый принцип. Стало известно, что в дом прибудет новая прислуга, и не прошло и получаса, как Анатоль исчез и вновь всплыл на службе у миссис Траверс. Юркий человек, сэр. Как и большинство этих французов.

— Дживс, — объявил я, — это гениально. Это даже больше чем гениально!

— Весьма польщен такой высокой оценкой, сэр.

— А что говорит Бинго?

— Мне кажется, он в высшей степени доволен, сэр.

— А насчет презренного металла, он…

— Вполне, сэр. Двадцать фунтов. Перед этим, в прошлую субботу, ему несказанно повезло на бегах…

— Тетя сказала, что…

— О да, сэр. Была весьма щедра — двадцать пять фунтов.

— Всесильный Боже! Да вы, Дживс, гребете деньги лопатой.

— Да, сэр, мои сбережения значительно увеличились. Вот и миссис Литтл была настолько добра, что подарила мне десять фунтов — за то, что я нашел ей такую хорошую горничную. Затем мистер Траверс…

— Дядя Томас?

— Именно он, сэр. Повел себя самым благородным образом: еще двадцать пять фунтов. Это не считая денег от миссис Траверс. Ну и наконец мистер Траверс — Джордж Траверс.

— Вот уж ни за что не поверю, что дядя Джордж раскошелился. Ему-то с какой стати платить?!

— Честно говоря, сэр, я и сам не совсем понимаю. Но факт остается фактом — прислал чек на десять фунтов. Видимо, у него сложилось впечатление, что я каким-то образом повлиял на ваше решение присоединиться к нему в Хэрроугейте.

Я просто рот открыл, услышав это.

— Ну что ж, раз пошло такое дело, — начал я, — видимо, и мне не стоит выделяться. Вот вам пятерка.

— Польщен, сэр, весьма польщен. Благодарю, это в высшей степени…

— Полноте, да разве это деньги — по сравнению с теми суммами, которые вы получили.

— Ну что вы, сэр…

— Впрочем, вообще не понимаю, зачем я вам ее даю.

— Боюсь, что вы правы, сэр.

— Ладно уж, берите.

— Сердечно благодарю, сэр. Я встал.

— Время позднее, а все-таки, наверное, схожу куда-нибудь. Нужно проветриться после двух недель в Хэрроугейте.

— Прекрасно, сэр. Пойду распакую вашу одежду.

— Кстати, Дживс, — вспомнил я. — Прислали шелковые сорочки с отложным воротничком от «Пибоди и Симз»?

— Прислали, сэр. Я уже отослал их обратно.

— Обратно?!

— Да, сэр, обратно.

Я смотрел на него, лишившись дара речи. Но тут же пришел в себя.

— Обратно так обратно. Тогда подайте мне сорочку с накрахмаленной манишкой.

— Слушаю, сэр, — слегка поклонился Дживс.