Онлайн чтение книги За подводными сокровищами Treasure Diving Holidays
XVIII. Подъем остатков корабля, затонувшего в Лю Ки

Проблема подъема затонувшего в Лю Ки корабля оказалась куда более сложной, чем та, с которой столкнулся сэр Уильям Фиппс в 1682 году. Во время самого удачного поиска сокровищ, который когда-либо был известен в истории, он писал:

«Большая часть сокровища лежала на корме за грот-мачтой. Эта часть корабля настолько обросла кораллами, что убрать их совершенно не представлялось возможным».

Фиппс предпринял подъем сокровищ с затонувшего корабля «Золотой Лев Арагонский» всего через 38 лет после того, как этот галеон наскочил на Амброджиан — риф отмелей Сильвер Шоалс. Но когда Фиппс обнаружил этот затонувший корабль, он уже весь оброс кораллами.

Наш корабль обрастал кораллами в пять раз дольше, чем корабль Фиппса. Кроме того, мы не были уверены, что наиболее доступные ценности не были извлечены другими искателями сокровищ вскоре после того, как он затонул. Тридцать футов воды едва ли были большим препятствием для водолазов тех времен, хотя и не обладавших достаточно хорошим оснащением, но отличавшихся большой отвагой и находчивостью. Джон Тэйлор, очевидец подъема ценностей под руководством Фиппса, в своих записках указывает, что водолазы пользовались «большими водолазными бочками», имевшими форму колоколов. Эти колокола имели десять футов в диаметре и шесть футов высоты. Их опускали под воду при помощи грузил, останавливая колокол в трех футах от дна, чтобы водолазы-индейцы могли «забираться под эти бочки и подышать воздухом». Таким образом было поднято «170 тонн серебра в виде долларовых монет, металлических слитков, серебряных блюд, кувшинов, тарелок. Стоимость поднятого серебра и золота составляла не менее 1 490 000 фунтов стерлингов». В этой безумной борьбе за подъем золота и серебра, затопленного на отмелях Сильвер Шоалс, участвовало более ста лодок и других небольших судов и триста водолазов индейцев.

Лодки XVII века и водолазы-индейцы едва ли представляли собой более дикую картину, чем наша армада, когда она подошла к тому месту, где затонул корабль в Лю Ки. На палубах трех судов толпились пятнадцать взрослых и девять детей. Кроме того, на них было свалено четыре воздушных компрессора, набор водолазного снаряжения, шланги брандспойтов, водяные насосы, ломики и наконец лебедки.

Из трех судов самой нелепой была все та же неуклюжая старая баржа. Надстройка в виде домика на палубе этой старой морской курицы была изукрашена разноцветными пятнами одежды водолазов, вывешенной для сушки. Вместо флагов и парусов на мачтах были подняты брюки и рубашки супругов Рэнд. Когда баржа едва переползала через волны, стрела силовой лебедки болталась позади, наподобие ощипанного хвоста. Красивые законченные белые линии «Голубой Цапли» — яхты Эда Линка, лишь подчеркивали неуклюжесть очертаний нашей доисторической птицы-дронт. Еще никогда не случалось, чтобы такие птицы, как цапля и дронт, ходили в паре.

Мы находились на борту тридцатифутового рыбачьего катера Гарри Рита — «Маленький Кит». Помимо нас, на борту были наши четверо детей, Мак Ки — «Серебряный Слиток» и историк Пит Петерсон, который работал в Смитсоновском институте. На катере лежали воздушные компрессоры, а также мощный нагнетательный насос для подачи воды в брандспойт.

Наконец наша флотилия прибыла к месту назначения. Под крики и проклятья все три судна встали на якорь, после чего их развернуло по течению. Все концы, тросы и канаты переплелись и перепутались. Вскоре начался невообразимый шум. Мак Ки запустил свой, мощный нагнетательный насос; Томпсон включил сорокафутовый компрессор пневматического земснаряда. Все шесть водолазов запустили свои воздушные компрессоры. Шума и треска было больше, чем от тысячи клепальных молотков. Все это сопровождалось криком и визгом. Наши дети в водолазных масках и с ластами на ногах ныряли, как семейство игривых дельфинов. Их можно было видеть повсюду: под водой, на поверхности, под судами, за кормой судов, вылезающими из воды и спускающимися в воду по лесенкам. Благодаря быстроте движений их, казалось, было втрое больше. Но когда умирающие от беспокойства матери начинали их считать, одного или двух постоянно не хватало.

По мере того как операция по подъему сокровищ развертывалась, возрастало и возбуждение, а также шум и путаница. Между судами, извиваясь, подобно удаву, черный шланг пневматического земснаряда выбрасывал настоящий фонтан пенящегося песка. Сильное течение относило в сторону спасательные пояса и другие непривязанные предметы. Привлеченные необычным оживлением, повсюду кружили десятки морских щук. Когда мы потрясали копьями, выбрасывая целые потоки пузырьков, и угрожающе ударяли по воде, морские щуки только подходили поближе к нам. Они лежали в воде наискосок, злобно глядя на нас. Попеременно открывая и закрывая свои огромные пасти, они подплывали к нам со всех сторон. Каждый плавал, держа открытыми три глаза: один смотрел в сторону морских щук, другой следил за детьми, а третий искал сокровища.

Когда под водой находились все шесть водолазов одновременно, то поднималась совершенно невообразимая суматоха. Если смотреть в воду сверху, то можно было видеть шланги всех шести водолазных приборов «Джекки Браун», шланг подачи воды к брандспойту, шесть якорных канатов, веревки, на которых висели две корзины для подъема сокровищ, подъемные канаты для водолазов, отводящий шланг земснаряда и наконец шланг, подающий под давлением воздух к земснаряду. Все эти концы, казалось, переплелись и образовали узел, который распутать было совершенно немыслимо. На самом же деле в Лю Ки царило некое подобие анархического порядка. С течением времени каждый отдельный участок экспедиции выработал свой план действий.

Детям был отведен надувной резиновый плот в качестве оперативной базы. В нем сидел девятилетний мальчик с переломом руки, которая была в гипсе. Когда он чувствовал, что за ним переставал следить родительский глаз, он немедленно спускался в воду. Держась на поверхности при помощи спасательного пояса, он плавал вокруг надувного плота, держа кверху свою руку в гипсе, как Статуя Свободы факел. Его обнаружить было нетрудно.

Восьмилетняя Сюзи, которой с трудом удавалось преодолевать сильное течение, носилась взад и вперед между катерами, держась за фыркающий, изрыгающий песчаную пену шланг земснаряда.

Наш сынишка Джордж, разодетый в мексиканское сомбреро и красную спасательную куртку, чаще всего нырял в камбуз. С независимостью, свойственной его шестилетнему возрасту, он уединялся среди воющих компрессоров. Там он сидел на ящике из-под бутылок кока-кола, насыщаясь бутербродами собственного изготовления: четыре соленых галетки между двумя толстыми ломтями черствого хлеба.

Старшие дети помогали в работе. Анна и Джоун выполняли роль связных. Они ныряли, чтобы выправлять шланги, освобождая их, когда они запутывались в кораллах. Девочки доставляли лопаты и ломы на дно для водолазов. Женщины обычно являлись обеспечивающими у своих мужей или же наоборот. Им поручалось травить или выбирать воздушные шланги, чтобы они не запутывались в кораллах. Каждый из водолазов работал соответственно своим наклонностям. Джим Рэнд был исследователем и искателем приключений. Он прикрепил к своему двухсотфутовому шлангу много пробковых поплавков, чтобы шланг, держась на поверхности, не запутывался среди кораллов. Хорошо держа равновесие и лишенный в воде всякого веса, он парил над головами прочих водолазов, как гарпия, и кидался вниз на водолазов, чтобы выхватить пушечное ядро или еще что-нибудь из их рук. Джим Рэнд обследовал дно на всю длину своего двухсотфутового шланга. Он обнаружил отдельную собственную россыпь пушечных ядер. Из этой россыпи он постоянно наполнял проволочные корзины для сокровищ.

Барни и Билля Томпсона можно было узнать только по ногам. Они лежали на дне без движения. Их тела были спрятаны под козырьком рифа. Трехфутовый групер принялся грызть ногу Билля Томпсона, обутую в теннисную туфлю. Огромная черная щетинозубая рыба клевала зеленые ласты Барни. Они оба работали с земснарядом в том месте, где год назад Дэйв Дайк в рыхлом песке нашел несколько монет. Компрессор, находящийся на поверхности, подавал сорок кубических футов воздуха в минуту к входному отверстию чугунного основания земснаряда. Воздух поднимался по жесткому резиновому шлангу, засасывая песок и крошки кораллов. Земснаряд, отсасывая песок, образовал большую яму у основания рифа. Песок стекал по ее краям равномерным потоком и исчезал во всасывающем отверстии земснаряда. Среди песка и кусочков кораллов обнаруживались кости, осколки стекла, черепки, а иногда и монетка. Билль отбирал их и клал в свой мешок. Барни тем временем кинжалом отбрасывал куски коралла, которые забивали фильтр земснаряда. Они работали таким образом по нескольку часов без перерыва. Равномерный поток песка словно гипнотизировал их. Если бы рыбы отъели им ноги, то они этого даже и не заметили бы.

На противоположном конце песчаной площадки на корточках, напоминая статую Будды, сидел Мак Ки с металлическим водолазным шлемом на голове. В руке он держал шланг, по которому подавалась вода под высоким давлением. Он направлял струю так осторожно, что она едва шевелила поверхность песка, смывая его слой за слоем. Смываемый песок тут же относило течением. Иногда в ямке оказывался кусок коралла. Мак Ки направлял струю на подстилавший песок. Лишив коралл опоры, он высвободил его и легко отстранил. В воде коралл настолько легок, что куски его величиной с человека можно поднимать и отбрасывать. Когда Мак Ки направлял струю, выбрасываемую шлангом, прямо вниз, кусочки коралла летели со дна, как осенние листья, гонимые ветром. При этом обнажались изъеденные червем доски и балки корабля и сами щетинконогие черви, виновники разрушения. Металлические предметы, более тяжелые, чем песок, не поддавались воздействию струи. Поскольку мы искали металлические предметы, мы поднимали любые куски коралла, почерневшие от окиси железа или серебра, и все предметы прямой или симметричной формы, которую придает вещам рука человека. Мак Ки обладал шестым чувством, помогавшим обнаруживать такие предметы. Он показывал их мне, когда я работала с ним на полоске движущегося песка. Однажды я увидела «золотую» монету. Мак Ки и я бросились за ней одновременно, но я оказалась быстрей его и в моей руке заблестел диск желтого металла, обрамленного кораллом. Я приблизила свою водолазную маску «Джекки Браун» к шлему Мак Ки, прислонив металл к металлу, и выкрикнула:

— Это дублон?

В ответ он повернул большой палец вниз. Это оказалось медной пряжкой форменного пояса.

За все время компрессор отказал лишь один раз. Но стоило этому случиться, как одна беда последовала за другой. Я плавала на поверхности, наблюдая за работой водолазов. Преодолевая сопротивление воды, они продвигались по дну с плавностью, свойственной кадрам замедленной съемки. Барни в водолазной маске «Джекки Браун» был связан с нашим судном пятидесятифутовым шлангом; он усердно отодвигал огромный кусок коралла, заваливший одну из пушек. Мак Ки в водолазном шлеме полз по дну, отбрасывая песок мощной струей воды. Морская щука, висевшая в воде за его спиной, угрожающе выглядывала из-за его плеча. Вдруг показалось, что Барни схватили конвульсии. Замедленный темп и плавность в движениях исчезли. Он неистово дергал аварийный зажим пряжки своего двадцатифутового свинцового пояса и тут же схватился за аварийные зажимы маски. Затем, резко оттолкнувшись от дна и выбросив целые облака пузырьков, вылетел на поверхность с тридцатифутовой глубины.

— Компрессор отказал, — выговорил он, держась за меня.

Шум от компрессоров и водяных насосов был настолько оглушающим, что никто не заметил, когда один из компрессоров вдруг перестал работать.

— Мак Ки тоже подключен к этому компрессору, — крикнула я, стараясь перекричать шум и треск. Бросив взгляд на дно, мы увидели, что и Мак Ки попал в беду. В его водолазном шлеме был некоторый запас воздуха, который обеспечивал ему минуту или две безопасности, после того как воздух перестанет поступать. Он сразу сообразил, что случилось, и пытался добраться до подъемного каната раньше, чем у него иссякнет запас воздуха. Он устремился к канату, похожий на пытающегося бежать лунатика. Канат этот находился в сорока футах от него, а в его шлеме вода уже подступала к подбородку. Он понял, что добраться до каната ему не удастся. Тогда он стал осторожно снимать с себя шлем с таким расчетом, чтобы не замочить телефоны. Но тут он почувствовал, что задыхается, и понял, что время вышло. Резким движением Мак Ки сбросил шлем и рванулся к поверхности. Его обеспечивающий тоже нырнул в воду и помог ему подняться. У Мак Ки изо рта и ушей шла кровь; его рвало водой, которой он наглотался.

— Насчет крови не беспокойтесь, — наконец выговорил он. — Я порезался о шлем.

Мы ползком выбрались на борт катера, чтобы выяснить причину отказа компрессора. Оказалось, что бак двигателя привода был заправлен этилированным бензином, вместо чистого. Другой катер обеспечивал трех водолазов, снаряженных масками «Джекки Браун». В этот момент один из двух моторов этого катера, приводивших в действие один и тот же компрессор, отказал. Но там был запасной баллон с воздухом и, кроме того, один из моторов продолжал работать. Барни нырнул под воду за одним из водолазов, а тем временем Билль вытягивал второго за воздушный шланг. Третий водолаз был где-то в ста футах от нас. Его воздушный шланг запутался в кораллах, и мы не могли даже определить место его нахождения по пузырькам воздуха, выпускаемым из маски. Предупредить его быстро не было никакой возможности. Пока мужчины занимались запуском мотора, я перевязывала истекающего кровью Мак Ки. Он, казалось, грустил по поводу того, что его отделили от водолазного шлема, с которым он почти сросся.

Печально глядя в воду, Мак Ки сказал:

— Представьте, меня охватило там, внизу, странное чувство; мне показалось, что, снимая шлем, я вместе с ним снял свою голову и оставил ее на дне.

Когда случится что-нибудь неладное с водолазным шлемом, то в нем есть небольшой запас воздуха. Когда же вдруг откажет водолазное оборудование «Джекки Браун», то все происходит внезапно. Ощущение создается такое, будто образовавшаяся пустота высасывает из пустых легких последние остатки воздуха. Человек оказывается на дне совершенно без воздуха. Если водолаз хорошо изучил устройство этой маски, может быстро отстегнуть застежки и автоматически снять маску, то у него еще есть время, чтобы выбраться на поверхность. Если же он поддастся панике и забудет, как отстегиваются застежки или не сможет снять свинцовый пояс, тогда он сразу попадает в тяжелое положение.

Если маску заливает морская вода, то положение водолаза столь же опасное, как и в том случае, когда прекращается подача воздуха. Последнее случилось с нашей двенадцатилетней дочкой Джоун, когда она впервые спустилась под воду в водолазной маске «Джекки Браун». Свинцовый пояс ей накинули на плечо, чтобы в случае необходимости она могла его быстро сбросить. Очутившись в воде, она поплыла вниз головой ко дну. В этот момент свинцовый пояс соскользнул с плеча и погрузился на дно. Джоун бодро устремилась за поясом, но воздух в маске делал ее легкой, как пробка. Загребая воду руками и работая во всю своими зелеными ластами, она сначала опустилась на 15 футов, а затем и на все 20. Преодолевая плавучесть своего тела, она быстро утомилась и стала чувствовать, что задыхается. Вдруг ей показалось, что воздух вообще перестал поступать.

— Компрессор отказал, — подумала она и устремилась к поверхности. Что-то рвануло ее назад, согнув вдвое, и потянуло с силой ко дну. Воздушный шланг ее маски петлей охватил кусок коралла, она оказалась в ловушке в десяти футах от поверхности. Привязанная ко дну воздушным шлангом, она задыхалась и от испуга не могла понять, что случилось.

Если бы Джоун была опытным водолазом, она сначала отдышалась бы, а затем, подтягиваясь по шлангу, она добралась бы до дна и освободила шланг от коралла. Можно было бы отстегнуть аварийные застежки и сбросить маску, а затем выскочить на поверхность. Но она, впервые спустившись под воду, попала, как ей казалось, в ловушку. Задыхаясь, она пыталась сорвать с себя маску, но маска была крепко-накрепко притянута ремешками к ее лицу. Джоун совершенно забыла, что нужно отстегнуть застежки. Она опять рванула маску и ей удалось слегка оттянуть ее. Вода хлынула в маску, залила ей рот и нос. Она задыхалась. В отчаянии Джоун стала тянуть воздушный шланг, стараясь освободить его от дна, но он застрял намертво.

Прошло всего десять секунд, но Джоун они показались вечностью. Наблюдавший за ней сверху Барни увидел, как она билась с шлангом; он нырнул к ней и отстегнул маску. Едва удерживаясь, чтобы не глотнуть воды, полузадохнувшаяся она благополучно вынырнула на поверхность. Но через десять минут Джоун уже была под водой в этой же водолазной маске.

Хрупкая и грациозная яхта Эда Линка — эта изящная «Голубая Цапля» — уже схватила самую крупную добычу, которую когда-либо хватали цапли. Эта операция проходила не без участия сложнейших механических приспособлений.

Эд Линк — изобретатель прибора для обучения слепому полету — имел склонность к сложным системам блоков и талей. Он поднимал одну из пушек, весившую 2500 фунтов. Ему в этом деле помогал Виталий, жилистый с темным загаром канадец французского происхождения. Виталий был гидом, который в душе предпочитал иметь дело с лосями, нежели с акулами, и пользоваться веслом, а не парусом. Вдвоем Эд и Виталий приспособили блоки и тали и, совершенно не беспокоясь о скором наступлении вечера, подготовились к подъему пушки. Эд ненадежно пристроился на мачте, просовывая конец через блок. Весь его вид показывал, что он решил поднять пушку, даже если на это придется потратить всю ночь.

Вполне понимая настроение Эда, навеянное подъемом первой пушки, Барни и я вызвались остаться с ним, чтобы помочь ему в этом деле. Наступали сумерки, а мы находились в двадцати милях от ближайшего порта. Баржа и рыболовный катер уже ушли. Крики и смех детей утихли. Линия берега постепенно исчезала в последних угасающих лучах солнца. «Голубая Цапля», убрав свои крылья, покачивалась на волнах, как птица, устроившаяся на ночь. Мы были одни. Наступала ночь, а под нами были остатки таинственного корабля.

У Эда был слабенький электрический компрессор, который обеспечивал подачу достаточного количества воздуха на глубину пятнадцати футов. Однако на глубине тридцати футов количество подаваемого воздуха сокращалось на четверть. Поэтому дышать приходилось, соблюдая все правила экономии. Мы терпеливо работали на дне, освобождая одну из лежавших в проливе девятифутовых пушек от песка и кораллов. Мы обвязали пушку тросом с обоих концов и, вращая вручную лебедку, дюйм за дюймом оторвали пушку от дна. Эта работа была очень изнурительной. Пушка поднималась медленно, сильно накренив «Голубую Цаплю». Когда пушка была примерно на уровне киля, один из тросов соскользнул, и дульная часть пушки стала смотреть на дно. Только трос, обвязанный вокруг казенной части, поддерживал ствол в вертикальном положении под водой.

— Кто-то должен спуститься под воду и завести петлю под пушку, — сказал Эд, сидя на верхушке мачты. В этот момент он подвязывал блок к новому месту.

Барни работал на лебедке; он не высказал желания прыгнуть за борт. Виталия даже штыком нельзя было бы заставить спуститься в воду. Едва я нырнула, как поняла, почему никто добровольно не хотел принимать ванну. Вода была черная, пушка белела, как привидение. Щетинозубая самка, которая устроила в жерле свое логово, бесцельно металась вокруг раскачивающегося дульного среза. Ниже ничего не было видно, кроме черноты темнеющего моря. Я работала быстро, стараясь подвязать жесткий трос у казенной части, царапая себе руки о коралловую корку. Я постоянно оглядывалась назад, опасаясь, что ко мне подкрадывается морская щука или акула, и поближе прижималась к раскачивающейся пушке. В конце концов мне удалось заарканить пушку. Эд подтянул конец троса, и пушка снова легла параллельно килю. Когда я появилась на поверхности, Виталий стоял у борта, свесившись над водой.

— Торопись, торопись! — кричал он, — вода вся почернела. Я с радостью взобралась на борт яхты.

«Голубая Цапля» была полностью оснащена для выходов в море. У нее был мотор, паруса и штурманские инструменты. Эд, который написал целый труд по вопросам аэронавигации, конечно, разбирался и в мореплавании. При помощи транспортира и параллельных линеек он тщательно проложил на карте курс на Марафон. Мелькающий луч на циферблате эхолота указывал каждое изменение глубины. Маяк Америкэн Шоалс на десять миль к западу каждые пять секунд мигал красным светом. Пока мы находились в красном секторе проблеска этого маяка, мы могли быть уверенными в том, что следуем по безопасному пути в черноте моря. Карта в рубке воспроизводила в миниатюре каждую деталь темного пространства, по которому пролегал наш путь. Искусство кораблевождения позволяло в темноте окружающей нас ночи ориентироваться по глубинам, секторам проблесков и градусам, обозначенным на карте.

В течение семи часов сквозь непроглядную тьму морских просторов мы волокли поднятую пушку. Зыбь Гольфстрима покачивала накренившуюся яхту, ударяя пушку о ее борт. «Поднимались и падали звезды». После полуночи Южный Крест низко опустился, а затем исчез за горизонтом. Огромное созвездие Скорпиона поднялось от южного горизонта к зениту. Чернота небес как будто выливалась из ковша перевернутой Большой Медведицы, которая медленно двигалась на запад. Далеко на востоке яркие звезды Алтаир, Вега и Денеб сверкали в летнем треугольнике. Постепенно и они угасли, растворяясь в мягком жемчужно-сером рассвете. Палуба была мокрой от росы, когда мы, подойдя к причалу в Марафоне, ручной лебедкой осторожно опустили пушку рядом в грязь.

Как только пушка оказалась на берегу, Пит стал обрабатывать ее кузнечным молотом. Дюймовый нарост кораллов кусками отваливался, обнажая гладкий черный металл пушечного ствола. Из дульной части выглядывала деревянная дульная пробка, когда-то защищавшая канал ствола от соленых брызг. Она была вся изъедена морскими червями, которые извивались в червоточинах. Пушка была обвязана остатками просмоленного каната, которым когда-то она закреплялась. Этот канат удерживал ее на месте при откате после выстрела и во время качки. Когда длинный гладкий ствол очистился от кораллов, на нем обнаружился грубый выпуклый знак.

— Роза Тюдоров с короной, — воскликнул Пит, — эта пушка английского происхождения.

Эмблема была немногим больше серебряного доллара. Над ней еще располагался мальтийский крест и широкая стрела. Это указывало на то, что погибший корабль входил в состав английского военно-морского флота. С XVI века стрела применялась для обозначения государственной собственности. Происхождение этой стрелы неизвестно, но существует версия, утверждающая, что этот знак произошел от древнего кимврийского знака, символизировавшего три луча божественного света, падающего на друидов круг.

Такая же широкая стрела была обнаружена на крепежной плите — неотъемлемой части снаряжения корабля. Пушку еще можно снять с захваченного корабля и поставить на другой, но с крепежной плитой этого сделать нельзя. Такую же стрелу мы обнаружили и на обручах пороховых бочек. Обручи изготовлялись из меди, чтобы при ударах одной бочки о другую не высекалась искра в пороховом погребе. Корабль носил тяжелое вооружение; мы подняли более ста пушечных ядер. Большинство из них были весом в 6 и 12 фунтов. Кроме того, мы обнаружили спаренные ядра со стержнями. Были найдены также пули величиной со сливу, которыми стреляли из фальконетов. На дне было много мушкетных стволов, маленьких свинцовых мушкетных пуль, а также картечи. Все это было покрыто необработанными кремнями, которые, возможно, составляли часть корабельного груза.

Двор Билля Томпсона был забит тяжелыми от заключенного в них металла кусками кораллов всевозможных форм и размеров.

Мы с надеждой вспомнили о случае, описанном сэром Уильямом Фиппсом. Однажды он ударил железным молотом по куску коралла, поднятого с места гибели «Золотого Льва». Коралл раскололся и «в нем было обнаружено 7600 долларов. Доллары полностью сохранили свой яркий блеск и ничуть не потемнели от пребывания в воде». Мы никогда не знали, что еще нам попадется.

Пит с терпением и осторожностью скульптора работал молотком и зубилом, раскалывая огромные куски коралла. В самом сердце этих кусков обнаруживались разного рода предметы. Так, были найдены окуляр оптического мореходного прибора, несколько топоров и точильный камень, сохранивший следы точки на своей поверхности. К коллекции присоединились сломанный фонарь, дверной замок и оправленный в серебро обломок хрустального кувшинчика для мази. Среди черепков имелся глазированный обломок ночного горшка.

В песке и кораллах была найдена 41 кость; по определению Смитсоновского института из них 25 костей принадлежало домашней корове, 11 — домашней свинье. Пять костей принадлежали не млекопитающим животным. Возможно, это были черепашьи кости. Похоже на то, что мы взломали судовую баталерку. Человеческих костей здесь и не было, как и на первом нашем корабле с грузом слоновой кости.

Каким-то образом из нашего поля зрения выпал один кусок коралла. Год спустя один из детей Эда Линка нашел его и, отбив коралловую корку, обнаружил редкий, прекрасно сохранившийся оловянный чайник времен королевы Анны.

Чтобы сохранить все эти трофеи, Пит Петерсон опустил железные находки в бочки с пресной водой. Для пушки Виталии, наш канадский гид, сделал парусиновую «ванну» величиной с индейскую пирогу. Находясь в этих бочках и ваннах железо должно было отдать ту соль, которая в течение веков проникла в его поры. Если эту соль не удалить из железа, то она будет забирать влагу из воздуха и снова отдавать при изменении влажности. От этого железо будет «потеть», выделяя капли соленой ржавой воды. Поглощение и выделение влаги железом приводит к тому, что оно в конце концов искрошится и превратится в бесформенную груду ржавчины. Наиболее интересные трофеи Пит взял с собой в Смитсоновский институт. В письмах он нам сообщал об их дальнейшей судьбе:

— Пушка сейчас покрыта слоем губчатого цинка. Похоже на то, что она меняет свой облик. Топоры тоже обложены цинком. По-видимому, и в них происходят те же процессы, что и в бочках с кукурузным суслом бутлегера.

За те восемь дней, в течение которых мы извлекали из воды остатки затонувшего в Лю Ки корабля, мы набрали массу материалов для раскрытия тайны, связанной с его гибелью. Самым важным ключом были, конечно, широкая стрела и герб Тюдоров, которые указывали на то, что корабль принадлежал английскому военно-морскому флоту. На поднятой шведской монете стояла дата — 1720 год. Это было самое раннее время, когда корабль мог затонуть. Оставалось определить лишь самое позднее время. Пит Петерсон послал осколки стекла, фарфора и черепки глиняной посуды в отдел этнологии. Вскоре был получен ответ:

«Осколки винных бутылок, фаянсовой посуды, чубуки курительных трубок и фарфор определяют период происхождения всего материала. Винные бутылки, по-видимому, изготовлены ранее 1750 года. Датировка фаянсовой посуды менее определенна, возможно, что она произведена даже в 1775 году. Чубуки трубок как будто относятся к средине XVIII века, а фарфор к периоду не позже 1750… Таким образом, есть основания полагать, что все эти предметы относятся к расцвету георгианской эпохи, средине XVIII века».

Если наши предметы быта относились к средине XVIII века, то обнаруженный нами корабль затонул между 1720 и 1750 годами. Судя по его вооружению, это был военный корабль третьего ранга, класса фрегатов. Где-то должен быть ключ к определению его названия, но найти этот ключ на дне океана мы не могли. Название корабля, затонувшего в Лю Ки, удалось выяснить по давно забытому смыслу другого названия.