Онлайн чтение книги Третья стража
Глава 3. Середина июня, Дублин

Доктор Шон О’Рейли, лауреат премии Адама Смита[4]Адам Смит (1723–1790) – великий английский экономист, основоположник современной экономической теории. Премия его имени вручается National Association for Bisiness Economics (NABE), США, начиная с 1982 года. Премию вручают «за лидирующее положение среди профессионалов-экономистов и использование идей и знаний на рабочем месте и в политической деятельности» (цитата из устава NABE)., был швейцарским гражданином, но его сердце принадлежало Ирландии. По крайней мере, он так утверждал, хотя не торопился перебраться на родину предков: кроме сердца существовали еще и другие органы, которым гораздо больше подходил климат Женевы, нежели Дублина. В данном случае под «климатом» понимались не количество солнечных дней, не осадки, ветры и тому подобное, а финансовое благополучие той или иной страны, уровень комфорта, стабильность и щедрые гонорары в ЦЕРР[5]ЦЕРР – Центр европейского развития и реконструкции, международный экономический и политический институт, штаб-квартира которого находится в Женеве (в реальности не существует)., где Шон О’Рейли числился ведущим консультантом. Однако каждый год он посещал Ирландию, чтобы прочитать курс политэкономии и социологии в дублинском Тринити-Колледже[6]Тринити-Колледж – Дублинский университет, старейшее учебное заведение Ирландии, основанное в 1592 году.. Говоря откровенно, эти визиты были вызваны отнюдь не тоской по ирландским холмам и полям, а прозаической причиной: почему-то в Ирландии ему думалось гораздо лучше, чем в Женеве. Он уезжал отсюда с ворохом новых идей, которых хватало для интенсивной работы на три-четыре года; рождались они на ирландской почве, а доводить их до ума, до реальных моделей, книг и статей предстояло в его уютном кабинете в ЦЕРРе.

Курс он читал для политэкономов, но на последней лекции аудитория была забита до отказа: преподаватели и студенты со всех шести факультетов, филологи и физики, кибернетики и лингвисты, математики и медики. Разумеется, пресса, а временами – важные шишки из правительства и гости из Англии и с континента. Набиралось до пятисот человек, и уже три года О’Рейли выступал в Ректорском зале, что стало признанием его заслуг и, безусловно, интереса научного сообщества к его теориям. Возможно, кто-то расценивал лекцию как шоу и повод поразвлечься или считал О’Рейли одним из конъюнктурщиков, что спекулируют на страхе перед концом света. Но это было большой ошибкой. Свои теории Шон возводил на прочном фундаменте фактов, и то, что из них вытекало, являлось симбиозом дара предвидения и безупречной логики. К сожалению, его выводы нравились не всем.

Он стоял на возвышении под огромным экраном, глядя в переполненный зал. Оттуда на О’Рейли смотрели тысяча глаз и дюжина телекамер, но это его не смущало – он привык к публичным выступлениям. Как эксперта ЦЕРР его приглашали на заседания комиссий очень высокого ранга, в Европарламент, Всемирный банк и Международный валютный фонд. Но там решались частные вопросы: кому дать денег, кому не давать, кому объявить бойкот и эмбарго, с кого взыскать долги. О судьбах планеты и населяющих ее людей там не очень беспокоились.

– Дамы и господа, благодарю за внимание, проявленное к моим исследованиям, – произнес О’Рейли. Его голос, усиленный микрофонами, раскатился по залу, огромное лицо на экране было видно с последних рядов, где сидели студенты. Он поднял руку в знак приветствия и продолжил: – Моя последняя лекция не столько завершает курс, сколько имеет целью представить опасности, подстерегающие нашу цивилизацию. Если помните, о некоторых мы уже говорили месяцем раньше. Я имею в виду не традиционные угрозы, такие, как ядерная война, техногенная катастрофа, проблемы с экологией или падение гигантского метеорита, – тут он позволил себе усмехнуться, – а нечто более реальное: холодный коллапс.

Термин являлся его изобретением и вошел в практику после недавнего экономического кризиса. Гибель мира может случиться по ряду причин, связанных с войнами, загрязнением планеты, пандемией, истощением ресурсов и даже с метеоритом, который прикончит все живое на Земле. Но это – «горячие» катаклизмы, «горячие» точки на линии прогресса; их признак – ясно видимые разрушения, гибель множества людей, гнев небес, земли и вод, всемирный апокалипсис. Но есть другой сценарий – рак, что может поразить финансово-экономическую систему. Кризис платежей, дефолты, инфляция, стагнация производства, обвал рынков, потеря рабочих мест, и, как следствие, сотни миллионов голодающих, обреченных на смерть. Холодный коллапс… Никаких войн, ядерных взрывов и смертоносных вирусов, никаких землетрясений и цунами, и, конечно, никаких метеоритов…

О’Рейли говорил на эту тему минуты три-четыре, пристально всматриваясь в лица слушателей в первых рядах. Собственно, искал он одно лицо – Тома Хиггинса, репортера из Лондона, научного обозревателя «Обсервер» и «Дейли телеграф». О’Рейли пригласили в Дублин восемь лет назад, и это было почетное приглашение – ему еще не исполнилось сорока, когда он был признан выдающимся социологом и финансовым аналитиком, что отметили престижной премией Адама Смита. В первый же свой визит он встретился с Хиггинсом – тот подошел к О’Рейли, поздравил с удачным докладом, после чего они, для закрепления знакомства, посидели в ирландском пабе «Кухулин». С тех пор это стало традицией. Том был интересным собеседником, отличался немногословием, зато умел слушать и задавать вопросы. Неординарный человек! Из тех редких людей, чье мнение О’Рейли ценил, а вопросы, бывало, обдумывал месяцами.

Хиггинс всегда садился во втором ряду слева, с самого края. Удивительно, но это место никто не занимал, даже попыток таких не делал – возможно, «Дейли телеграф» или «Обсервер» резервировали его для Тома. Семь лет, с первой их встречи, О’Рейли высматривал там Хиггинса и делал только им понятный жест, будто приподнимая кружку с пивом. Том улыбался и хлопал по карману – в знак того, что угощает он.

Но сегодня Тома на привычном месте не оказалось. В его кресле устроился молодой парень, белобрысый, сероглазый и широкоскулый, в синем джемпере с какой-то непонятной надписью. Явный студент, решил О’Рейли и недовольно поморщился. Для этого было целых две причины: нахал занял место Хиггинса, но если бы оно и осталось свободным, первые ряды не для студентов. Здесь сидела серьезная публика – ученые мужи, увенчанные академическими лаврами.

О’Рейли осмотрел аудиторию, но Хиггинса не обнаружил. Впрочем, недовольство скоро улетучилось, лекция захватила его; как всегда в этом зале, он ощутил подъем и необычный прилив сил, позволявший излагать свои мысли ясно, четко, убедительно.

– Я коснусь феномена, который изучаю в последние годы, но перед этим напомню о роли научных разработок, – произнес он. – Угрозы, в том числе холодный коллапс, можно преодолеть единственным способом: гармонично развивая все отрасли знания, физику, биологию, общественные науки и, разумеется, используя новую информацию во благо человечества. Поистине наука – наш щит против любых катастроф! Чем больше мы знаем, тем в большей безопасности наша среда обитания, наш социум, наши жизни. Это бесспорно так. Но!.. – О’Рейли сделал многозначительную паузу. – Но взгляните на цену, которую мы платим! Фарадей, Ампер, Лавуазье, другие естествоиспытатели прошлого имели скромные лаборатории, не отягощавшие бюджет Англии, Франции, любой страны тех времен. В эпоху Резерфорда, Эйнштейна, Бора, Ферми стоимость исследований резко возросла, и во второй половине двадцатого века появились ускорители частиц, радиотелескопы, спутники и сложная техника для биологических экспериментов. Некоторые научно-инженерные разработки поглощали огромные средства – вспомните Манхэттенский проект и космические программы американцев и русских. Что же мы имеем сейчас? Повторю: взгляните на цену, которую мы платим!

На экране за его спиной появилась таблица: МКС[7]МКС – Международная космическая станция., адронный коллайдер, генетические исследования, освоение Луны, корабль для марсианской экспедиции, программа возобновления атмосферы на Марсе, альтернативные источники энергии, еще с десяток позиций. Стоимость каждого проекта впечатляла – много больше, чем валовой доход Ирландии, Португалии или Египта.

Аудитория загудела. В первом ряду поднялся седовласый мужчина, смутно знакомый О’Рейли – то ли Клод Филибер, член правления Всемирного банка, то ли профессор Караманлис из Афин. Возмущенно фыркнув, он заявил:

– Кажется, доктор О’Рейли, вы предлагаете остановить прогресс! Не вижу иного объяснения для ваших речей и этих оценок!

Седовласый снова фыркнул и вытянул руку к экрану.

Точно, Филибер! – вспомнил О’Рейли. Всемирный банк финансировал ряд космических проектов, включая многоразовые шаттлы для полетов на Луну.

Он желчно усмехнулся.

– Вы, мсье Филибер, не видите иного объяснения, и потому сидите в банке, а не в научном центре. Надеюсь, что на своем высоком посту вы не склонны к столь скоропалительным выводам!

Филибер побагровел. Не обращая на него внимания, О’Рейли произнес:

– Поясню свою мысль. Мы можем констатировать, что стоимость крупных научных проектов достигла такого уровня, когда они непосильны отдельным державам, даже весьма состоятельным, и могут финансироваться лишь мировым сообществом. Но у нас еще хватает средств, чтобы вести работы в разных направлениях, по многим векторам. – Он повернулся к таблице. – Физика, космонавтика, медицина, нанотехнология, энергетика, значимые проекты в социальной сфере… Но что дальше? Несомненно, цена исследований будет расти, и уже в этом столетии мы достигнем потолка, когда финансировать весь спектр разработок будет невозможно. Это, господа, тот критический момент, та ситуация выбора, когда придется решать в пользу космических проектов, или безотходного производства, или продляющих жизнь лекарств, или чего-то еще, не менее важного. Мы попадем в суживающийся коридор, и, в случае неверного решения, он приведет нас к тупику.

О’Рейли смолк. Его взгляд блуждал по лицам сидевших в зале, но он их не видел, он смотрел в грядущее, не столь уж далекое и туманное. Его расчеты показывали, что критический момент наступит лет через сорок-пятьдесят и что можно его оттянуть на такое же время, если прекратятся войны, рост земного населения и бездумная трата природных ресурсов. Но он был реалистом и понимал, что справиться с этим не удастся – по крайней мере, не в ближайшие десятилетия. Третья мировая уже началась, вылившись в цепь локальных конфликтов в Ираке, Афганистане, Сербии, Ливии, Египте, и хоть то были местные войны, убыток исчислялся миллиардами. Демографическая проблема в Китае, Индии и мусульманских странах даже не обсуждалась, там усердно плодили детей и нищету. Что до общества потребления, то ни Европа, ни Штаты не желали жить скромнее, с одной машиной в гараже и одним телевизором в доме. Там продолжался пир, хотя чума уже стояла на пороге.

Внезапно О’Рейли поймал взгляд белобрысого – того, кто устроился в кресле Тома Хиггинса. Острый пристальный взгляд, совсем не подходящий для юного студента…

– Как-то мне попалась книга одного фантаста, – медленно промолвил О’Рейли. – Название меня поразило: «Опоздавшие к лету», почти пророческая фраза… В контексте моего сообщения «лето» можно рассматривать как апогей прогресса на нашей планете, точку зенита, когда могущество науки откроет нам дорогу к звездам и принесет иные чудесные дары. Но сейчас мы блуждаем в сумерках… я бы сказал, мы находимся в эпохе tertia vigilia, на третьей страже перед восходом солнца. Увидим ли мы лето, увидим ли рассвет или окажемся в тупике?.. Это зависит от верного выбора в тот час, когда мы осознаем ограниченность своих ресурсов. Здесь нельзя ошибиться, иначе мы опоздаем к лету. Ошибка равна гибели нашей цивилизации.

Он склонил голову и покинул трибуну. Зал безмолвствовал.

* * *

Спустя пару часов Шон О’Рейли сидел в пабе «Кухулин», пил темный «гиннесс» и мрачно размышлял о том, куда подевался его приятель-репортер. Последняя лекция была прочитана, в кармане лежал билет на вечерний рейс в Женеву, и воодушевление, владевшее О’Рейли, покинуло его. Без Хиггинса очередной визит на родину предков казался ему неудачным, и вторая пинта «гиннесса» не могла исправить дело. Он знал Тома как человека пунктуального, преданного своей профессии, водившего если не дружбу, то знакомство со многими великими умами – Пенроузом, Хокингом, Смейлом, Карлом Поппером. Он даже слегка ревновал Хиггинса к этой компании, понимая в то же время, что и сам принадлежит к кругу избранных, к оригинальным мыслителям планеты. Общаясь с такими людьми, Том проявлял неизменную аккуратность, никогда не опаздывал и был точен, как механизм швейцарских часов.

Так где же он?.. Позвонить или отправить письмо?.. Но не будет ли это воспринято как обида? Обида на то, что Хиггинс будто бы обделил его вниманием?..

– Могу ли я присоединиться к вам, доктор О’Рейли? – вдруг послышалось за его спиной.

Он повернул голову. Надо же, белобрысый! Стоит с кружкой пива и явной печалью на лице, словно студент, заваливший экзамен!

Нет, не студент, решил О’Рейли, не студент и далеко не юноша, просто выглядит моложавым. Но вблизи заметно, что ему за сорок – волосы чуть поредели, у глаз морщинки, держится уверенно. Словом, не мальчик, но муж! И этот его джемпер… вернее, надпись на джемпере… похоже, славянская кириллица… Серб?.. Болгарин?.. Может быть, он что-то знает о Хиггинсе?..

– Садитесь, – О’Рейли кивнул на свободный стул. – С кем имею честь?..

– Профессор Грибачев, – промолвил белобрысый с едва заметным акцентом, устраиваясь у стола. – Из Петербурга. Если еще точнее, из Петербургского университета. Историк и социолог. – С тем же печальным видом он отхлебнул пива, опустил кружку и заметил: – Блестящую лекцию вы прочитали. Но публика была немного шокирована – пожалуй, даже не немного, а весьма и весьма. Аплодисменты раздались, когда вы покинули аудиторию.

О’Рейли выпятил губу, махнул рукой – его такие мелочи не волновали. Затем поинтересовался:

– Как вы меня нашли?

– Том говорил, что вам нравится это место. – Грибачев покосился на дубовую стойку, где наливались пивом с десяток дородных ирландцев, на пузатого бармена в переднике и шеренгу бочек за его спиной. Затем добавил: – Том Хиггинс, мой друг.

Нехорошее предчувствие внезапно кольнуло О’Рейли. Он скрестил руки на груди, будто пытаясь умерить биение сердца, и произнес:

– Значит, Том ваш друг… Что с ним?

– Погиб в Лондоне, в автокатастрофе. Недавно, в начале мая. – Грибачев опустил глаза, уставился в стол. – Я здесь, чтобы рассказать вам об этой трагической случайности… Том был хорошим человеком.

– Умным и непредвзятым во мнениях, – пробормотал О’Рейли, чувствуя, как леденеет сердце. Удар был слишком тяжел. Он склонился над столом, опустил голову и шепнул: – Какая нелепая смерть… какая внезапная… Том погиб, а этот… этот социальный планктон живет! – Его взгляд метнулся к стойке и посетителям с пивными животами.

– Простите, что я стал вестником несчастья, – откликнулся Грибачев, поднимая кружку. – Помянем его. У нас в России говорят: пусть земля будет ему пухом.

Они молча выпили. Потом О’Рейли протянул руку и сказал:

– Шон.

– Павел. Если угодно, Пауль или Пол.

Ладонь у него была широкой и сильной, рукопожатие – крепким.

– Том посещал мои лекции, – произнес О’Рейли. – Разумеется, не каждую, а те, что завершали курс. Он говорил, что ему интересны мои маленькие открытия… Потом мы шли сюда, в этот паб, выпивали пару кружек и беседовали. – Вздохнув, он закончил: – Теперь этого не будет…

– Я вас понимаю. – Грибачев задумчиво покивал головой. – В утешение скажу лишь одно: жизнь не стоит на месте, и мы, социологи, знаем об этом лучше других. Мы лишаемся каких-то привязанностей, но проходит срок, и время дарит нам что-то новое.

С минуту О’Рейли всматривался в его лицо, печальное, но спокойное. От этого человека исходила та же эманация уверенности и силы, какую он обычно ощущал в присутствии Хиггинса. Странно! Профессор из Москвы был совсем не похож на Тома, иначе двигался, иначе говорил, однако между ними наблюдалось нечто общее – возможно, внимание к собеседнику?.. манера слушать?.. или то, что они оба казались моложе своих лет?..

Внезапно О’Рейли спросил:

– Скажите, Пол, случайно ли вы сели на место Тома? Или пожелали привлечь мое внимание?

Грибачев улыбнулся.

– Мне, как и вам, приходится читать лекции, у себя в Петербурге, в Москве или за рубежом. Я знаю, как приятен лектору доброжелательный слушатель, хотя бы один в переполненном зале. Тот, на кого смотришь, кому рассказываешь, ощущая его заинтересованность… Хотя бы один человек, который слушает и понимает… А ведь вы, Шон, говорили о страшных вещах, невольно отторгаемых нашим сознанием! О конце света, который может произойти неожиданно и совсем не так, как мы обычно представляем! Хиггинс вас бы внимательно выслушал… Я тоже.

– Значит, это не случайность… – пробормотал О’Рейли. – Мне так и показалось…

– Дублин, Тринити-Колледж, второй ряд слева. Там всегда будет сидеть человек, которому ваша лекция особенно интересна, – раздалось в ответ.

– Тот самый доброжелательный слушатель?

– Несомненно.

– Вы, Пол?

– Нет. Скорее всего, нет. Я… – Грибачев замялся, – я занят в Петербурге, иногда меня приглашают в другие города России, в Китай, Японию, Индию… Но могу вас заверить, что тот, кого вы увидите на месте Хиггинса, будет достойным человеком и подходящим собеседником. Можете ему доверять.

О’Рейли приподнял бровь.

– Кто-то меня опекает?

– Нет. Кто-то хочет, чтобы вы трудились долго и продуктивно. Ведь это совпадает с вашим желанием, не так ли? – Сделав паузу, Грибачев продолжил: – Но не будем касаться таких мелочей, а обсудим дела серьезные. Ваша концепция «третьей стражи» и грядущего выбора, который может стать роковым, показалась мне очень интересной. Но все, в конце концов, во власти времени… Какой срок, по вашей оценке, нам отпущен? Наверняка вы размышляли на эту тему.

«Он видит суть проблемы, – подумал О’Рейли. – Время в самом деле решает все… Мы, люди, мчимся наперегонки со своим невежеством, расточительностью, неумением договориться о вещах, от которых зависит наша жизнь… Кто победит в этом забеге?»

Он начал говорить. Грибачев слушал внимательно, иногда задавая вопросы, и вскоре О’Рейли показалось, что напротив него сидит Том Хиггинс.