Онлайн чтение книги Три легенды
3

Каждый вечер деды собирались дома у Би.

Ежевечерние посиделки стали привычкой, привычной потребностью. Единственное развлечение – посидеть, поговорить неторопливо, обсудить дела, вспомнить былое, позубоскалить, похвастаться болячками. Собственно, только ради вечера и проживали день старики. С самого утра деды ждали момента, когда можно будет заглянуть к Би. Припасали нехитрое угощение, готовили анекдоты, вспоминали прошлый вечер, чтобы вернуться к неоконченному разговору. Каждый выстраивал свой план. Но хозяйничала всегда Би. Только Би. И всех это устраивало, даже ворчливого Вигора.

Только Урс редко заглядывал на огонек. Его тяготила столь близкое общение со старостью. Не со стариками, нет. Именно со старостью. Ведь это она – старость – говорила устами его друзей, она жаловалась на боли в суставах, на бессонницу, на слабость, она заставляла людей вспоминать прошлое и не строить далеко идущих планов. Именно она была виновата в том, что Ланс – доблестный воин, солдат, каких мало было и каких, возможно, больше никогда не будет, превратился в горбатого, высохшего старика, глухого и подслеповатого… Пять человек соберутся вечером. Пять друзей. Но вместе с ними сядет за стол и она – главный собеседник. Старость.

Редко заходил Урс в гости к Би. Только если надо было обсудить какие-то дела. Сбор урожая, ремонт дома, подготовку к зиме. Но и тогда он стремился поскорей перейти к делу, решить все вопросы и уйти. Домой. В одиночество.

Он рано ложился спать. Ему надо было рано вставать. Он не мог позволить себе нежится в постели. Ведь этого хотела Старость.

А остальные деды сидели у Би долго.

Садилось солнце. Высыпали на небо звезды. Би зажигала лампу и сразу становилось чуть жутковато от теней в углах, и старики понижали голос, теснились, жались к лампе и друг к другу и рассказывали древние легенды. Словно детям, им нравилось пугать и пугаться, хотя в действительности, наверное, уже ничто не могло внушить им страх.

Каждый вечер они сидели у Би. Всегда. Зимой, когда за окнами завывает пурга и так тепло и уютно в натопленной избе. Летом, беседуя под треск ночных цикад. Осенью, когда шелестит по крыше дождь, вгоняя в дрему. Весной, слушая, как с тихим шелестом оседают подтаявшие сугробы и вздрагивая от неожиданного грохота ломающегося льда на вздувшейся реке.

Сидели допоздна. Им некуда было торопиться.

К вечеру у Вигора разболелись суставы.

Он еще походил по дому, выметая пыль из углов, сдирая паутину с потолка, пытаясь работой заглушить грызущую боль, но потом сдался и лег на кровать.

Согревшись под одеялом, он почувствовал себя чуть лучше. Было тихо, так тихо, что слышно было, как стучит в висках кровь. Вигор лежал, смотрел в закопченный потолок, на путанный рисунок разбегающихся трещин, думал о чем-то пустом и неуловимом и сам не заметил как задремал.

И привиделось ему нечто странное. Будто встал он с кровати, поднялся легко. Не болели кости, мышцы были налиты силой, и бурлила в нем энергия. Та самая энергия. И было у него две руки. Обе здоровые, невредимые. И сам он был другой. Словно переродился в один миг, превратился в кого-то сильного, молодого.

И это был он сам. Он чувствовал это. Знал. И еще он чувствовал, как из-под земли рвется к нему что-то темное. Злое. Страшное. Старое. Стремится сквозь почву, сквозь доски пола. Лезет упорно, карабкается наверх, к нему, в Вигору, к магу.

Ужас наполнил его сердце. Волна холода пробежала по коже. Застыла кровь.

Он не знал что это.

Но он догадывался.

Заколыхался под ногами пол. Застучала запертой щеколдой крышка хода в подпол. Выгнулись горбом доски, едва не сбив его с ног.

Он сделал шаг назад.

Из щелей потянулся вверх черный дым. Стал густеть, затвердевать, приобретая форму.

Вигор хотел закричать, но не смог. Ужас сдавил горло. Он обмер. Окаменел, не в силах пошевелиться.

Но руки! Его руки двигались сами по себе. Тонкие сильные пальцы сплелись в замысловатую фигуру. Фигуру Силы. Плечи поднялись, открывая канал. Предплечья наполнились жаром, закололо кожу, мелко завибрировали кости, сухожилия. Энергия!

А черная тварь перед ним росла. Принимала знакомое обличье. Неужели?

Туман.

Вот она уже раскрыла пасть, потянулась к нему, обдав могильным холодом, сыростью и вонью.

Но его руки делали свое дело. Две руки! И он выбросил их перед собой. Сунул в пасть демону фигуру Силы. Выплеснул теснящуюся энергию.

Махнул руками…

Рукой…

И боль в суставах отозвалась на резкое движение. Вернулись буравчики.

Черная тварь исчезла, лишь бешено стучало сердце. И страх бежал по венам.

В воздухе пахнло паленым.

Он закричал, не понимая где он, почему он лежит на кровати, где его левая рука, и откуда эта боль, и куда исчезла тварь, и что произошло вообще?!

Он вскочил, ничего не соображая, растерянно ворочая головой, приходя в себя и наконец осознал, что это был лишь сон, наваждение. Понял это, но сердце все колотилось, и страх не хотел уходить.

Вигор опустился на кровать, присел на край и только тогда заметил.

Одеяло, сброшенное резким движением на пол, обуглилось на углу и дымилось.

Вигор, ничего не понимая, долго смотрел на дым. Затем поднял к лицу руку, и испуганно уставился на нее. Так, должно быть, смотрят на пса, домашнего любимца, внезапно взбесившегося и искусавшего хозяина. Так смотрят на предавших друзей. Недоумевая. Растерянно. Испуганно.

Вигор смотрел на свою ладонь.

Ладонь светилась, и меж пальцев с негромким трескучим шелестом проскакивали голубые искорки разрядов.

Кречет все никак не мог решить.

Рано или уже пора?

Возле печки у него стоял большой кувшин, в котором настаивалось домашнее яблочное вино.

Он никак не мог вспомнить, когда же он поставил напиток бродить? Сколько прошло времени? Недели две? Месяц? Память, иной раз, играла с ним странные шутки.

Так толком и не вспомнив, Кречет снял крышку, понюхал, отлил немного в глиняную кружку, поставил тяжелый кувшин на пол и пригубил. Почмокал, пробуя кисловатый вкус, отпил еще, побольше. Допил до конца.

– Ладно, – сказал себе решительно, – наверное, хватит!

Он заскрипел, застучал ящиками стола, долго рылся в шкафу и наконец отыскал чистый льняной лоскут. Накинув тряпицу на горлышко кувшина, стал цедить жидкость в медную посудину. Вино текло неохотно, слабой тонкой струйкой просачивалось через плотную ткань. Несколько раз Кречет останавливался, отставлял кувшин и стряхивал с тряпичного фильтра бурую яблочную гущу.

Наполнив металлическую кастрюльку, он взвесил кувшин в руке. Оставалась еще половина, не меньше.

– На следующий раз, – решил он вслух, и рассердился на себя, на эту свою недавно обнаружившуюся привычку разговаривать сам с собой. – Хватит! – сказал он непонятно к чему – не то вина налитого достаточно, не то обрывая ни к кому не обращенный монолог.

Кречет поставил кувшин на место, прикрыл его крышкой, набросил сверху мокрую тряпицу – пусть сохнет – и еще долго ходил по комнате, решая, что же еще прихватить с собой.

Он подошел к окну, облокотившись на широкий подоконник, выглянул на улицу. Солнце клонилось к западу. Пора уже выходить.

Он прихватил медную посудину, у порога оглянулся на комнату, но взять больше было нечего, и он вышел из избы.

Сперва зайти к ближайшему соседу – к колдуну Вигору. Затем за Дварфом. Впрочем, коротышка, скорей всего, уже сидит у Би. Чай пьет. Говорит что-нибудь бессвязно. За Лансом зайти обязательно. Хоть поест старик нормально. Встряхнется. Урс, конечно, не пойдет. Даже звать не стоит. Повозится с собакой, а, как стемнеет, сразу спать ляжет. Странно, как он живет один? За весь день парой слов перемолвится с соседями и все. Будто избегает. Хотя товарищ он, вроде, не плохой. И человек хороший – никогда не откажет, если кому помочь надо…

Кречет обогнул свой дом и стала видна изба Урса – тоже ближайший сосед, как и Вигор, только с другой стороны. Хорошее все-таки хозяйство у Урса. Ухоженное. Двор ровный, крыша перекрытая, окна побеленные, забор стройный, хотя зачем ему этот забор?.. Огород вон раза в два больше чем у него, у Кречета.

А вот и он сам. Так и есть – возится с собакой, кормит.

– Эй! Урс! – крикнул Кречет.

Сосед выпрямился во весь свой богатырский рост, развернул плечи – длинные седые волосы распущены, не перехвачены веревочкой в косичку-хвост, как обычно. Издалека и не скажешь, что на пять лет постарше он Кречета будет. Поднял голову пес – как там его? – Берт.

– Пойдем, посидим! – предложил Кречет. Громкие слова далеко разносятся в тихом вечернем воздухе. И река внизу, под холмом, делает звуки еще звонче, передает их еще дальше. И лес за деревней, такой темный, мрачный в эту пору, отвечает приглушенным эхом.

– Нет, спасибо, – Урс покачал головой, потрепал собаку за уши. – Как-нибудь в другой раз.

– Ну, смотри. Надумаешь – приходи.

Странный он все-таки. Может боится чего? Или скрывает…

Кречет на прощание махнул соседу рукой, но Урс уже отвернулся, присел перед собакой, стал трепать ее большую лобастую голову, приговаривая что-то негромко.

– Приходи, – еще раз, тихо, по инерции, сказал Кречет, опустил руку и направился к избе Вигора.

Колдун за своим домом не следил. Крыша не течет – и ладно. Стены ветер не пускают – и хорошо. Латать? Красить? Зачем?

Проходя мимо лицевых окон, Кречет стукнул в ставню, обошел дом, поднялся на крыльцо, для порядка еще раз постучался в дверь и вошел.

Окон в сенях не было, и потому там всегда царил полумрак. На веревках вдоль стен висели пучки трав, сухие, чуть подсохшие и еще совсем свежие. Пахло полынной горечью. Засвербило в ноздрях, захотелось чихнуть. Кречет потер кулаком нос, сдерживая рвущийся чих, но все же не удержался и чихнул. И еще раз. И еще. Забористые букеты у колдуна!

Он с трудом нашарил ручку и открыл дверь.

Вигор сидел на кровати и разглядывал свою ладонь. Кречета поразило выражение лица колдуна. Тот смотрел на свою кисть так, словно видел на ее месте – вместо нее – уродливую клешню, или щупальце, или еще что-то более страшное, чуждое…

Кречет кашлянул, чтоб привлечь к себе внимание, и спросил:

– Ты готов?

Вигор вздрогнул, глянул на гостя, быстро спрятал руку за спину.

– Куда? Зачем? А! Ты, Кречет! Конечно! Сейчас.

Он встал, ногой запихнул под кровать валяющееся на полу одеяло.

– Иду, иду. Заснул вот. Сейчас. Погоди.

Вигор выглядел растерянным и, пожалуй, испуганным. «Странно», – подумал Кречет. Он подозрительно принюхался и спросил:

– Чем это у тебя пахнет? Паленым, вроде. Печь что-ли топил? Так ведь лето еще.

– Да это так. Случайно, – ответил Вигор, ничего не прояснив и торопливо ушел за перегородку – на кухню. Кречет последовал за ним.

На кухне, как и в сенях, висели вдоль стен душистые веники трав. На грубых полках стояли какие-то странных форм баночки, горшочки, все в пыли, в паутине – видно было, что хозяин давно ими не пользовался. Рядом с посудой непонятного назначения лежали книги. Много книг. Штук пятнадцать или даже еще больше. Толстые, громоздкие, они едва помещались на полке – того и гляди свалятся. За всю свою долгую жизнь Кречет никогда не видел столько книг сразу. Ни у кого. Только здесь у Вигора. И, сколько он помнил, всегда они лежали вот как сейчас – в четыре стопки, а два фолианта уж особо толстых стоят, прислонившись друг к другу домиком. И на всей этой учености лежит толстый, многолетний слой мохнатой книжной пыли.

Вигор оглянулся на Кречета, хотел что-то сказать, но осекся, отвернулся, потянулся рукой к пучку каких-то трав, что висел около серой печи, вздрогнул вдруг всем телом, да так сильно, что металлические кольца в ушах колыхнулись, оттягивая и без того длинные мочки и сделал неуверенное незаконченное движение – резкое, будто хотел спрятать ладонь, чтоб не увидел на ней Кречет чего-то. А чего там можно увидеть? Худые узловатые пальцы. Бледная тонкая кожа в коричневых пигментных пятнах. Ногти желтые, неровные, корявые. Рука старика. У него у самого тоже почти такие.

– Ну, что? Долго тебя еще ждать? – спросил Кречет. – Опаздываем. Дварф наверняка там за обе щеки уплетает…

– Сейчас, – ответил Вигор, содрал дрожащими пальцами траву со стены, оторвал пару сухих листочков, раскатал, размял на ладони, понюхал, лизнул, покачал головой одобрительно, прислушиваясь к своим ощущениям и сунул весь веник в карман своего одеяния. Пожалуй, только одежда и еще постельное белье – единственные относительно чистые вещи в этом доме. Как не ругалась Би, но убираться у себя Вигор не собирался и ей настрого запретил. Только тряпки свои согласился отдавать ей на стирку, да и то не часто.

– Идем, – сказал колдун и прихватил стоявший у стола посох. Они вышли из избы.

Дварфа дома не оказалось.

– Ну, точно! Всегда он первее всех! – с досадой сказал Кречет. – Уже, наверно, чай пьет. Никогда не дождется.

– Ладно тебе, – проскрипел Вигор – и голос-то у него какой-то неуверенный стал. – Не сердись.

– Да я не сержусь, – Кречет выдержал паузу.

Они прошли мимо колодца, по молчаливому согласию минуя избу Би и направляясь к дому Ланса.

– Он ведь как ребенок стал. Какой с него спрос? С топором своим, словно с игрушкой бегает. Все дрова колет. Вот тоже забава! – Кречет покачал головой. Колдун вышагивал молча. – Как ребенок! А сколько ему годов? Сколько? Уж не намного меньше, чем нашему копейщику.

– Да… Но уж лучше как дитя, чем как Ланс.

– Может быть… Может быть… Говорят, гномы долго живут.

– Да какой он гном? Кто их вообще видел, гномов этих?

– Говорят…

Неторопливо разговаривая, они подошли к дому Ланса.

Солнце уже наполовину опустилось в леса на западе. Стало темнеть, но еще отлично виден был заросший бурьяном огород на склоне холма, и стоящая возле реки сгнившая банька с провалившейся крышей, и близкий овраг. Совсем близкий. Слишком.

Не стучась, они вошли в избу. Ланс сидел на деревянном трехногом стуле посреди комнаты и сосредоточенно разглядывал ржавый наконечник своего старого копья, иногда задумчиво пробуя пальцем исщербленое острие.

Они подошли к старику почти в упор, но тот ничего не замечал.

– Пойдем с нами, Ланс! – крикнул Кречет едва ли ему не в ухо.

Копейщик поднял на него спокойные глаза. Долго разглядывал, затем глянул на стоящего чуть подальше колдуна и сказал негромко:

– Чего кричишь? Чего? Не глухой я. Нечего кричать. Раскричался один такой, – он легонько ткнул крикуна древком копья.

– Ладно, ладно, – отступил Кречет, – вставай, Би ждет.

– Да иду я. Что ж вы так долго? Заждался я вас. Проголодался уже.

– Пойдем, пойдем, старый. – Кречет хотел помочь старику подняться, но Ланс сердито отпихнул его и встал сам, опершись на копье.

Изба Би была совсем рядом.

Хозяйка встретила их у самого порога, едва они шагнули в дверь.

– Что вы в такую доль? Проспали, никак? Солнце уж почти село. Стынет все.

У Би было жарко. Она истопила печь, чтобы приготовить к приходу гостей достойное угощение. На то был повод. Ровно двенадцать лет тому назад к их маленькой деревенской общине присоединился Дварф. Впрочем деды, в том числе и сам Дварф, даже не подозревали об этой годовщине. Только Би каким-то непостижимым образом ухитрялась держать в голове все многочисленные даты. И она хотела сделать сюрприз.

Кречет принюхался – пахло вкусно, заводил длинным носом и, опередив на шаг Вигора и ковыляющего Ланса, первым заглянул в комнату.

За столом сидел коротышка Дварф. Он с аппетитом уплетал большой кусок румяной ватрушки. Обвислые щеки его шевелились, морщины на лице двигались, сплетались самым невероятным образом. От усердия и жары тек по его лицу пот. Дварф утирался рукавом и все пожирал свою ватрушку, запивая молоком из большого бокала. А рядом, у стола – ну конечно! – стоял этот нелепый топор. А на столе! Кречет даже причмокнул восхищенно. Чего только там не было! Стояли два огромных блюда с пирогами, ровными горками лежали яблоки и сливы, и плоские колеса ватрушек, и овощи, и прятался среди посуды небольшой горшочек дикого лесного меда – большая редкость, деликатес! А на деревянном подносе возлежала запеченная метровая щука – та самая, что выловил позавчера Урс и подарил Би. Эх, надо бы оставить ему кусочек! Зря он не пошел! Зря!

– У нас что? Праздник? – спросил Кречет слегка очумело.

– Да, – Би довольно улыбнулась, кивнула и объявила торжественно, громко, чтобы всем было слышно: – Ровно двенадцать лет назад в нашу деревню пришел Дварф.

– Ух ты! – сказал Кречет. – Поздравляю!

– Подумать только, – сказал рассеяно Вигор.

– Что? – переспросил Ланс.

Виновник торжества, не прекращая жевать, обвел всех глазами и улыбнулся, смущенный таким вниманием к своей персоне.

– Давайте, давайте, – рассаживала, торопила гостей Би. – Садитесь. Стынет все.

– Одну минуту! – остановил ее Кречет. Он жестом фокусника вынул из-за спины посудину с вином. – Я как чувствовал!

И колдун тоже выдвинулся вперед, достал из кармана свой засушенный букет:

– Завари вместе с чаем. Вкусно и полезно.

– Вы садитесь, садитесь, – Би приняла подношения, поставила вино на стол – неказистая, конечно, посуда, но главное не форма, главное – содержание, а с травой ушла на кухню, загремела там утварью, и разлился в воздухе тонкий, чуть сладковатый аромат.

– Ну, что ж, – в предвкушении потер руки Кречет, – попробуем праздник на вкус.

Деды расселись по своим местам. Ланс медленно опустился на солидный стул, стоящий на самом дальнем конце стола, в темном углу возле натопленной печки, и уже закрыл глаза, наслаждаясь теплом, почти засыпая. Вигор тоже любил тепло, тепла требовали его больные суставы, и он передвинулся поближе к Лансу, к печи, прислонил посох к стене и сразу взял себе пирог, налил молока. Кречет занял место у окна. Он любил смотреть на открывающийся отсюда вид. На реку. На далекий лес. На облака, каждый раз разные. Сел в пол-оборота – повернувшись к окну, но не обделяя вниманием и стол.

Вернулась из кухни хозяйка, принесла чай.

– Нет, – запротестовал Кречет, не давая ей разлить. – Сперва яблочное. Для лучшего разговора. Ты садись, Би. Отдохни.

Он привстал, собрал у всех кружки, налил в каждую вина до половины, раздал.

– За тебя, Дварф! – и выпил одним махом. Крякнул, скривился.

– Э-э, старый, – осуждающе покачала головой Би. Она пила вино медленно, маленькими глоточками, морщась от легкой кислинки.

Вигор выпил, не почувствовав вкуса. Словно компот выхлебал вино Дварф. Ланс сидел неподвижно в своем углу. Глаза его был закрыты.

– Маловато захватил, – сказал Кречет, разливая остаток. Он посмотрел на дремлющего Ланса, взял его кружку и перелил нетронутое вино к себе. – Двенадцать лет! А я ведь помню, как ты пришел. А ты помнишь, Дварф? – тот отрицательно мотнул головой. – А я помню. Как сейчас помню. Ты подошел ко мне – я во дворе стоял – и спросил… А что ты спросил, Дварф?

– Не знаю.

– Ты что-то спросил тогда. И я ответил. А что я ответил?.. Не помню. Ладно! Не важно… – хоть и не крепким было вино, но Кречет почувствовал легкое опьянение. Стало хорошо, радостно, светло. Жарко стало.

– Ну, разболтался старый! – высказала Би.

– Кто старый? Я старый? Я не старый. Я всех здесь моложе! Мы с тобой, Би, самые молодые. И знаешь, что самое интересное? – он ухмыльнулся и поднял вверх палец, – сколько бы времени не прошло, мы так и будем оставаться самыми молодыми. Вот!

– Вы ешьте, – спохватилась Би. Но ее приглашение было излишним. Вигор не проронивший еще ни слова, что было достаточно странно, уплетал уже второй пирог. Сколько и что именно съел Дварф, можно было только догадываться – он постоянно что-то жевал, не давая отдыху челюстям. Все-таки, за весь сегодняшний день он ел в первый раз. Отламывал маленькие кусочки от ватрушки Кречет. И только Ланс недвижимой тенью сидел в углу. Би встала, подошла к нему, тронула за плечо:

– Проснись, Ланс, – тряхнула сильней. – Проснись, поешь! – старик молчал. И все замерли. Замолчал только что неудержимо болтающий Кречет. Перестал двигать щеками и морщинами полугном Дварф. Вигор испуганно глянул на соседа. Неужели? Вот так. Сейчас. Именно сейчас. Это случилось. Произошло. Так просто и незаметно. Обыденно.

Но Ланс открыл глаза и сказал:

– Би… Би! Дай мне чего-нибудь. Я есть хочу.

И сразу все вздохнули облегченно. Забыли. Постарались забыть.

– Бери, бери, – Би подвинула к нему тарелки. – Что тебе? Ты говори, я подам.

– Чего? – не расслышал Ланс.

– Говори, если надо чего, – повысив голос, повторила хозяйка.

Старик закивал головой:

– Да-да, – не похоже было, что он разобрал ее слова.

Ланс привстал, потянулся к дальнему блюду, взял с него пирог, поднес ко рту и, прикрыв глаза, замер, обоняя теплоту выпечки, улыбаясь тихо и беззубо. Все какое-то мгновение смотрели на него, затем Кречет сказал негромко:

– Какой же я старый?

И Би побежала на кухню за чистыми кружками для чая. Пироги стыли.

– А я сегодня с Урсом разговаривал, – произнес Дварф, обращаясь к Кречету. – Он без дров шел.

– Без каких дров? – не понял поначалу Кречет. Утренний разговор у колодца совсем вылетел у него из головы.

– Которые он из леса носит.

– А! – понял Кречет. Ему стало неудобно. – Я пошутил тогда. Не носит он никаких дров. Это я так.

– Да? А зачем тогда он в лес ходит?

– Он там мечом машет.

– Мечом? – недоумевал Дварф. – А зачем?

– Ну… Как бы тебе объяснить… – Кречет задумался. – Вот тебе нравится дрова колоть?

– Да.

– А ему нравится мечом махать.

– Нравится?

– Ну да.

Дварф просиял. Даже морщины чуть разгладились.

– А дрова?

– Да нет никаких дров. Я пошутил. Просто так он ходит.

– Никто не ходит просто так, – неожиданно посерьезнел лицом Дварф. – Просто ты не знаешь.

Вернулась Би с посудой. Стала разливать чай. Кречет смотрел на нее ловкие руки, чуть пухлые и оттого вовсе не старческие.

– Тебе, Дварф, – она подвинула к нему кружку.

– Тебе, Кречет… Бери, Вигор. Смотри, горячо… Лансу передайте… Ланс! Ланс! – старый копейшик поднял на нее выцветшие глаза. – Тебе! Пей!

Последнюю кружку, с отколотым краем, Би оставила себе. Осторожно глотнув обжигающий чай, такой ароматный, вкусный, она сказала:

– Хорошая у тебя трава, колдун.

Вигор вздрогнул. Поднял на нее глаза, хотел уже что-то произнести, излить, но справился с порывом и промолчал. Уставился отрешенным взглядом в столешницу.

Что-то шло не так. Би это чувствовала. Слишком тихо было за столом. Молчал отстраненно колдун. Совсем расклеился в тепле Ланс – снова заклевал носом. Слишком тихо. Почувствовал это и балагур Кречет.

– Что-то ты, Вигор, все молчишь сегодня, – попытался он расшевелить своего обычного собеседника.

– Руки болят, – буркнул колдун.

– У тебя ж одна рука.

– Одна… А болят обе… – и снова замолчал.

– Как же так? – заинтересовался Дварф. – Руки нет, а она болит?

Вигор не ответил. Зато заговорил Кречет:

– Бывает. Я так думаю: вот оторви ящерице хвост – у нее через некоторое время новый вырастет. Тело помнит. И у людей также. Только мы выращивать заново не умеем.

– Глупость это, – сказала Би. – Сравнил тоже человека и ящерицу. Вон, если червяка пополам разрезать, то два червяка получится. Живых. Так что, по-твоему: у каждого будет болеть несуществующая часть?

– А может и будет… Кстати про ящериц. Вспомнил одну историю. С Вульфом мы тогда ходили…

– Опять ты за свое! – махнула на него Би, но перебивать не стала, наоборот, отставила полупустую кружку, приготовилась слушать. Заерзал на стуле Дварф, заинтересовался. Поднял голову Вигор. И даже Ланс, не то случайно, не то услышал все-таки что-то, открыл глаза.

Все истории Кречета начинались одинаково. Всегда он рассказывал про своего напарника Вульфа.

Давно, когда руки его еще могли крепко держать оружие, и плечи не чувствовали тяжести кольчуги, ходил Кречет по миру, искал работу для себя и для своих парных мечей. В отличии от Ланса, он никогда не нанимался в армию. Больше всего Кречет ценил свободу. И был у него напарник Вульф. Впрочем, был ли? Старики были уверены, что никакого Вульфа никогда не существовало, а бесконечные истории Кречета – либо выдумка от начала до конца, либо произошли когда-то с ним самими, но никак не с мифическим Вульфом. И только простодушный Дварф принимал все за чистую монету.

– Так вот, – рассказывал Кречет, сдерживая рвущуюся улыбку, – забрели мы с ним в одно богом забытое место. Стояла там в лесу деревня. И повадился к ним дракон. Скотину жрет, дома рушит, посевы вытаптывает, людей пугает. В общем, обещали они нам заплатить, если мы того дракона прогоним или убьем. Пошли. Пришли к горам. Нашли драконью пещеру. Такая дыра! А вонища! Грязь кругом! Глаза слезятся, дыхание спирает – внутрь не войдешь, задохнешься. И начал тогда Вульф орать во всю глотку. «Выходи, кретин безмозглый! – кричит в пещеру. – Выползай на честный бой, змей смердящий! Ящерица вонючая!». Долго кричал. Голос сорвал. Бесполезно. Тишина. Только эхо оттуда, из пещеры этой. Плюнули – черт с ними, с деньгами! – и ушли. Он-то вперед ушел, а я немного подзадержался – там, чуть в стороне, малина уж больно вкусная росла. И когда вслед за ним пошел, догонять, тут голос густой, будто бы отовсюду, словно эхо, и говорит что-то. Ну вы знаете, как эти драконы говорят – шипение да гудение одно, не язык, а форменное издевательство. Но фразу, что этот голос сказал, я тогда запомнил. Врезалась она мне в память почему-то. И в деревне жил у них старик один, что понимал по-драконьи. Он мне и перевел… И знаете, что это была за фраза?.. – Кречет замолчал и обвел всех лукавыми глазами.

– Что? – не выдержал Дварф.

– «Ну – кретин безмозглый. Ну – змей смердящий… А в задницу-то чего кричать?!», – закончил Кречет и захохотал. Махнув рукой на него, рассмеялась Би. Глядя на них, широко улыбнулся Дварф. Вигор скривил рот через силу и снова уставился в столешницу думать свою думу.

– Или вот еще… – Кречет сел на своего любимого конька. Не давая слушателям роздыху, он рассказал соленую историю про женщину-оборотня и трех ее любовников, среди которых затесался, конечно же, и Вульф.

– Ну тебя! – Би покраснела, рассмеялась немного смущенно. Зато Дварф разошелся вовсю. Он хохотал, хлопал себя по колену, мотал головой, утирал слезинки. Сдержано улыбался Ланс, глядя на друзей. Он не расслышал, над чем они смеются, но их веселье было так заразительно. И взбодрившийся старик потянулся за новым пирогом.

Внезапно поднялся из-за стола Вигор. Встал резко, вцепившись единственной рукой в посох.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он, и все замолчали. Только Дварф еще хихикал, мотая непропорционально большой кудлатой головой. – Плохо себя чувствую сегодня.

– Я провожу, – поднялась и Би.

– Нет, – колдун остановил ее твердым взглядом. – Я сам дойду… Все было хорошо. Спасибо, Би. – Тяжело опираясь на посох, сутулясь больше чем обычно, Вигор ушел, хлопнув дверью.

Кречет выглянул в окно.

На улице было уже темно. Солнце село, и только розовеющий закат еще чуть высвечивал мир, сдерживал ночь, не давал проявиться на небе звездам.

Кречет видел, как Вигор подошел к колодцу, постоял немного, повиснув на посохе и затем медленно ушел к себе в избу.

– Странный он сегодня, – сказал Кречет.

Би сходила на кухню и принесла лампу. Маленький огонек кргом осветил стол, еще больше сгустив тени в углах комнаты. Тихо потрескивал жиром фитиль. Стало уютно. Не хотелось больше громко разговаривать, смеяться. Хотелось только сидеть вот так вот у язычка пламени и неторопливо беседовать, а больше молчать, слушая других.

– Странный… – согласилась Би. – И не только сегодня… Что мы про него знаем?

– А кто он? – спросил Дварф.

– Он? – Кречет пожал плечами. – Он не здешний, как и ты. Пришел… Когда он пришел, Би?

– За пять лет до тебя, Дварф.

– За пять лет до тебя он пришел. Зимой, вроде…

– Да, зимой.

– И тогда он был такой же, как и сейчас. Однорукий, эти странные кольца в ушах, в мешке еще у него книги были… Он и не постарел с тех пор… Мы тогда его колдуном прозвали. А кто он на самом деле? Кто же знает?

– Колдун он. Как есть колдун, – без тени сомнения заявила Би. – Сегодня у меня молоко скисло. Я корову доила. Он минуту постоял возле меня, ушел, а молоко в ведре уже свернулось… Колдун!.. И посох этот его.

– А что посох? Палка. Обычная жердь…

Они помолчали. В темном углу у печи посапывал Ланс. Старик все-таки уснул.

– Он словно скрывался от кого-то… – продолжал вспоминать Кречет. – Спросил у нас, можно ли в какой-нибудь пустующий дом заселиться, мы разрешили, и он на краю деревни выбрал самую старую избу, сейчас ее уже и нет, лес сейчас там, и целую неделю провел, носа не показывая. И чего только он ел?

– Колдун…

– А потом освоился. Неплохой человек оказался, хоть и со странностями своими. Траву все собирает, сушит. Книги эти. Никогда столько книг не видел!.. Через месяц перебрался к нам на пригорок. И соседи рядом, и колодец под боком. Так теперь и живем. Мы в его прошлое не лезем. Что захочет – сам расскажет. Может, человек решил здесь спокойно жизнь дожить?

Они помолчали, слушая негромкое сонное бормотание Ланса, треск лампы. На чердаке застрекотал сверчок, но почти сразу смолк, будто сам испугался своего громкого голоса.

– А я в чьем доме живу? – спросил Дварф.

Кречет вздохнул. Сказал:

– Были в нашей деревне два брата. Два Стрижа. Оба черные, маленькие, руки длинные. Шустрые. Старший Стриж и младший Стриж. Вот они там и жили.

– А где они сейчас?

– Убили их. Ушли они из деревни жизнь посмотреть. И не вернулись.

– Откуда ты знаешь?

– Что знаю?

– Что они не вернулись.

– Говорю же – убили их. Ровно через два месяца, как ушли они из своего дома. В Городе наткнулись на банду. Обоих зарезали… Не умели наши Стрижи отступать. Говорят, если бы захотели они, то могли бы живыми уйти. А они стали правду искать… Драться стали… Двое против пятнадцати…

– А что, и никто не помог?

Кречет помрачнел.

– Я там был. Случайно рядом оказался. Своими глазами все видел… Но я опоздал. Младший был уже мертв. А старший кровью истекал, хотя свой нож из рук не выпускал. Шесть разбойников лежали у его ног. И еще двое раненых пытались отползти… Ночью это было. Народ в Городе такой – чуть шум ночью, они только крепче засовы закрывают. Хоть кричи, хоть в двери бейся – никто не выйдет, никто не поможет. Это не как у нас здесь, где каждый за соседа держится. Там каждый сам за себя. Дома каменные, и сердца каменные…

Кречет замолчал, отвернувшись и пустым взглядом уставившись во мрак за окном. Что он там видел? Би сидела тихо, пригорюнилась Би. Жалко ей было Стрижей. Помнила она их пацанятами. И отца их помнила, и мать. И деда. Пережила Би всех Стрижей, и молодых, и старых.

– А ты? – спросил Дварф, сжимая кулаки и сурово морщиня лоб.

– Я?.. – переспросил Кречет. – А что я?… Убил я всех. Я ведь без мечей тогда не ходил. И сила у меня была… Убил я бандюг, немного их оставалось. Но что толку… Поздно… Младший уже мертв был, а старший у меня на руках дух испустил. Крови много потерял… Что я мог поделать?.. Ушли они жизнь поглядеть… Два месяца глядели… Поглядели и не вернулись…

– А может и вернулись, – негромко сказал Дварф. – И мертвые могут воротиться, если живыми не успели. Я знаю.

Кречет даже вздрогнул.

– Что ты знаешь?

– Живет у меня кто-то. Ночами ходит невидимый. Полом скрипит. Посудой гремит. Ставнями хлопает. Теперь я знаю кто это.

Кречет поежился, отвернулся от пугающе темного окна. Подвинулась поближе к огню лампы Би.

– Чудится это тебе, – неуверенно предположил Кречет.

Дварф только улыбнулся:

– Это Стрижи ходят. Духи. Это их дом, но они на меня не в обиде. Я с ними и говорю иногда, только вот имен их не знал. И кто они такие. А теперь знаю.

– Не могут мертвые возвращаться, – сказала Би негромко, нерешительно, словно упрашивая, будто убеждая себя.

– Не может парное молоко за минуту скиснуть, – ответил ей Дварф.

Замолчали все. Жутко. А еще по домам идти надо. Каждому в одиночество. В ночь. Один Дварф ничего не боится. Живых страшиться надо – не мертвых.

– А Вигор сегодня странный, – тихо сказал Кречет. Почти прошептал. И тотчас, заставив всех вздрогнуть, донесся из темного угла хриплый голос, неожиданно громкий, вещающий:

– Возвращается он! – это проснулся, зашевелился Ланс, про которого и забыли все давно. Вот напугал, старый черт! Бормочет невесть что спросонья!

– Тьфу, – сплюнул Кречет, сердясь на свой страх. – Вставай, старый! Домой пора.

– Поесть чего дайте.

– Бери с собой и идем. Вон еще пять пирогов остались и щуки кусок. А чай остыл давно.

Зашевелились старики. Сразу веселей стало. Украдкой ущипнул Кречет Би за пышный бок. Та звонко приголубила его тяжелой ладонью по костлявому плечу. Дварф загремел посудой, принялся помогать хозяйке убирать со стола. Зашамкал беззубо Ланс, жуя голыми деснами холодный пирог.

– Посидим еще чуть, я сейчас чаю согрею, – предложила Би.

– Ну, давай, – легко согласился Кречет. Не охота в пустой темный дом идти. И спать пока не хочется.

Би ушла на кухню.

Ланс дожевал пирог, стряхнул с себя крошки, обвел темную комнату тусклыми старческими глазами и сказал негромко, выставив в потолок указательный палец:

– Он возвращается… – и потянулся за куском ватрушки.

Никто не обратил на него внимания.

Вигору не спалось.

Он ворочался под одеялом, перекладывал по-всякому подушку – никак не удобно.

Лезли в голову всякие мысли.

Что же это было?

Сон?

А дымящееся одеяло? А рука?

Ящерица без хвоста. Разрубленный надвое червяк.

Не надо было ему сегодня идти к Би. Этими разговорами они только разбередили душу…

Для волшбы необходимо две руки. Это знает любой начинающий маг. Две руки. Две. Иначе никак. Одна принимает энергию, другая отдает. Одна накапливает, другая поддерживает. Только две руки могут замкнуть контур. Только две руки создают фигуры Силы.

А левой руки нет…

Червяк…

Тело помнит.

Хотя она болит, чешется, зудит. Сводит иной раз с ума.

Тело помнит свою часть. Свою бывшую, давно сгнившую плоть.

Плоть.

Но плоть ли замыкает контур? Ведь не через мясо идет энергия, не через кости…

Энергия проходит по каналам.

По рукам… По двум рукам…

Мысли теснились в голове, ворочались, метались, толкались. Беспокоили…

Вигор поднялся на локте и на минуту замер, таращась в темноту. Затем он спустил ноги на холодный пол и сел на кровати, завернувшись в одеяло, словно в тогу. Проснулись привычные буравчики. В обеих руках.

Он поднял к лицу правую ладонь.

Единственную.

С улицы неярко подсвечивала луна, и он видел, хоть и с трудом, свои худые пальцы, пергамент кожи на ладонях, неровные ногти, набухшие сосуды. Он видел старость.

Вигор пошевелил пальцами, пристально вглядываясь в их движение. Он перебирал ими воздух, сгибал и разгибал, пробовал каждый сустав, пытался прочувствовать каждую мышцу, каждое сухожилие. Он долго сидел так, двигая пальцами. Луна встала напротив его избы, заглянула в окно, сотворив тень на противоположной стене – жуткий призрак с колышущимися пальцами-щупальцами.

Поздняя ночь. Полнолуние. Лучшее время для волшбы.

Вигор закрыл глаза и представил свою руку. Левую руку. Отсутствующую. Он представил ее во всех подробностях, скопировал с правой, лишь зеркально перевернув. Предплечье. Кисть. Пальцы. Фаланги. Пластинки ногтей. Он словно лепил свою руку. Кости, сухожилия, мышцы. Нервы и кровеносные сосуды. Кожа.

Вот она.

Вигор осторожно шевельнул воображаемыми пальцами. И рука отозвалась болью.

Простейшая фигура. Только попробовать…

Ящерица без хвоста…

Разрубленный червяк…

Но тело помнит…

И он сам тоже помнит…

Простейшая фигура Силы. Указательный палец вверх, средний и безымянный прижать к центру ладони. Плотно прижать! И держать так! Мизинец и большой свести в кольцо. Чувствуя каждую мышцу. Придумывая ощущение, осязая несуществующее…

Теперь правая рука. Это легче, потому что она на месте. Потому что она живая. Главное теперь – удержать в голове положение воображаемых пальцев.

Бесполезно.

Нет того чувства. Нет потока энергии. Нет Силы. Ничего нет.

Пусто.

Вигор открыл глаза.

Но, что это?! Показалось?!

Нет!

Может быть днем он и не заметил бы, но сейчас, ночью, в темноте…

Вигор не мог поверить. Он смотрел на свою руку и чувствовал подступающее безумие. Ему было страшно, и в тоже время хотелось плакать, кричать, смеяться. Все сразу, одновременно…

Он не мог поверить своим глазам.

Его рука слабо светилась. Совсем слабо. Чуть заметно. Правая рука. Живая рука.

А на месте отсутствующей левой мягко сиял тусклый ореол. Словно кокон, сплетенный из лунного света. Он видел свою воображаемую руку! И предплечье, и кисть, и пальцы! Он видел фигуру Силы! Призрачный протез, сделанный из сияния.

Несколько секунд Вигор смотрел на это чудо, а потом свечение стало меркнуть, истаивать. Диск луны миновал окно, и мрак в комнате сгустился.

Что же делать?

Права Би! Права! Колдун! Колдун!

Забыть? Плюнуть и жить как раньше? Тихо, спокойно.

Доживать…

Или…

Что делать?..

Вигор повалился на кровать.

Всю ночь он ворочался и не мог заснуть.

Только под утро усталость наконец взяла свое. Но сны его были беспокойными и не давали отдыха.

«Что же теперь делать?» – даже во сне мучил Вигора этот вопрос.