Онлайн чтение книги Трое в снегу
Глава седьмая. Сиамские кошки

Этот вечер что-то предвещал. Первое недоразумение не должно было оставаться последним. (Истинные недоразумения размножаются, как клетки, — делением. Ядро заблуждения расщепляется, и возникают новые недоразумения.)

Пока Кессельгут надевал смокинг, а Шульце под самой крышей выгребал пожитки из корзины, Хагедорн в блеске своего синего костюма сидел в холле, курил сигарету (одну из тех, что дал ему на дорогу квартирант Франке) и морщил лоб в размышлениях. Ему было не по себе. Если бы на него смотрели косо, он чувствовал бы себя лучше. К плохому обращению Хагедорн привык и знал, как защищаться. Но такое? Он был похож на ежа, которого никто не хочет дразнить. Он нервничал. Почему люди ни с того ни с сего вели себя столь противоестественно? Если бы вдруг взлетели вверх столы и стулья вместе со швейцаром, это удивило бы Хагедорна куда меньше. Он подумал: поскорее бы пришел старик Шульце. С ним хоть знаешь что к чему! Но в холле пока появлялись другие лица. Ужин близился к концу.

Госпожа Каспариус, оставив десерт нетронутым, поспешно выкатилась из столовой.

— Противная особа, — сказала Маллебре.

Барон Келлер, занятый компотом, поднял голову, нечаянно проглотил вишневую косточку и вытаращил глаза, словно пытаясь заглянуть внутрь себя.

— В каком отношении? — спросил он.

— Знаете, почему Каспариус так быстро поела?

— Возможно, проголодалась, — заметил он мягко. Фон Маллебре зло рассмеялась.

— А вы не особенно наблюдательны.

— Знаю, — ответил барон.

— Она хочет захватить миллионерчика, — сказала Маллебре.

— В самом деле? — спросил Келлер. — Только потому, что он плохо одет?

— Она находит это романтичным.

— Это называется романтикой? — спросил он. — Тогда я согласен с вами: госпожа Каспариус действительно противная особа.

Минуту спустя он засмеялся.

— Что такое? — спросила Маллебре.

— Несмотря на мою общеизвестную ненаблюдательность, я заметил, что и вы очень быстро едите.

— У меня разыгрался аппетит, — заявила она сердито.

— Я даже знаю на что, — сказал он.

Госпожа Каспариус, шикарная блондинка из Бремена, достигла своей цели. Она сидела за столиком рядом с Хагедорном. Дядюшка Польтер изредка поглядывал в их сторону, и его взор излучал отеческое благословение.

Хагедорн молчал, а госпожа Каспариус живописала сигарную фабрику своего мужа. Она упомянула, ради полноты изложения, что господин Каспариус остался в Бремене, чтобы посвятить себя табаку и присмотру за двумя детьми.

— Вы позволите мне вставить словечко? — скромно спросил молодой человек.

— Пожалуйста!

— У вас в номере есть сиамские кошки?

Она обеспокоенно посмотрела на него.

— Или другие твари? — спросил он еще.

Она засмеялась.

— Будем надеяться, что нет!

— Я имею в виду собак или моржей. Или морских свинок. Или бабочек.

— Нет, господин кандидат, — ответила она. — Сожалею. В моем номере я единственное живое существо. Вы живете тоже на четвертом?

— Нет, — сказал он. — Я хочу только знать, почему у меня в номере завелись три сиамские кошки.

— Можно взглянуть на ваших зверюшек? — спросила она. — Я больше всего люблю кисок. Они такие ласковые и в то же время совсем дикие. Какое-то волнующее сочетание противоположностей. Вы не находите?

— У меня мало опыта с кошками, — сказал он неосторожно.

Ее глаза сделались фиалковыми, и она заворковала грудным голосом:

— Тогда берегитесь, господин ученый. Я — кошка.

К счастью, госпожа фон Маллебре и барон Келлер сели за соседний столик. А через несколько минут Хагедорн очутился в громкоголосом окружении сгорающих от любопытства гостей отеля.

Госпожа Каспариус нагнулась к нему:

— Боже, какой шум! Пойдемте! Покажите мне ваших кисок!

Такая прыть была ему внове.

— Думаю, что они уже спят, — сказал он.

— Мы их не потревожим, — сказала она. — Мы будем тихо-тихо. Обещаю вам.

Подошел кельнер и протянул ему записку. Текст гласил: «Нижеподписавшийся, имеющий отношение к концерну Тоблера, желает встретиться с господином Хагедорном в баре на несколько минут для переговоров. Кессельгут».

Молодой человек поднялся.

— Извините, пожалуйста, — сказал он госпоже Каспариус. — Со мной хочет поговорить человек, который может оказаться для меня очень полезным. Удивительный отель! — Поклонившись, он ушел.

Красивое лицо госпожи Каспариус светилось незатухающей полуулыбкой.

Госпожа фон Маллебре не дала себя провести. От удовлетворения она впилась пальцами в подлокотник кресла, однако промахнулась и ущипнула барона за руку.

— Это обязательно, почтеннейшая? — спросил тот с легким стоном.

Кессельгут напомнил сначала, что они с Хагедорном прибыли в гранд-отель вместе, и поздравил с первым призом конкурса. Затем он пригласил молодого человека на рюмку джина. Они уселись в углу.

У стойки на табуретах сидели брат и сестра Мареки с индийским колониальным офицером Салливаном, пили виски и разговаривали на английском.

На диване крайне малой вместимости кое-как уселась супружеская пара из Саксонии. Остальные посетители бара имели удовольствие слушать их гнусаво-неразборчивый сердечный дуэт. (Саксонский диалект, известно, как никакой другой подходит для выражения нежных чувств.) Даже бармен Джонни утратил сдержанность и осклабился. Потом, нагнувшись над ледницей, стал без всякой нужды колоть лед. Служащему отеля не положено смеяться над постояльцами.

— Если сравнить немецкий язык со зданием, — заметил Хагедорн, — то можно сказать, что в Саксонии протекла крыша.

Кессельгут улыбнулся, заказал еще две рюмки джина и сказал:

— Буду откровенным, господин кандидат. Хочу вас спросить, могу ли я быть вам полезным. Извините за прямоту, пожалуйста.

— Я не щепетилен, — ответил молодой человек. — Было бы здорово, если бы вы мне помогли. Помощь нужна. — Он отпил глоток. — Приятная штука. Да, я уже несколько лет безработный. Директор фирмы «Путцбланк», когда я справился у него о рабочем месте, пожелал мне хорошо отдохнуть в Брукбойрене. Хотел бы я знать, от какого переутомления мне надо отдохнуть! Я хочу работать, работать до седьмого пота! И получать хоть малость денег! А вместо этого я помогаю моей матери проедать ее жалкую пенсию. Ужас!

Кессельгут ласково посмотрел на него.

— У концерна Тоблера кроме «Путцбланк» есть другие заводы, — сказал он. — И не только заводы. Вы Специалист по рекламе?

— Да! — ответил Хагедорн. — И уверяю вас, не из худших, если позволите.

Кессельгут кивнул:

— Позволяю!

— Что вы скажете о таком варианте? — оживился молодой человек. — Сегодня вечером пошлю матери вторую открытку, То, что я доехал целым и невредимым, я ей уже сообщил, Она запакует мои работы в картонку, и самое позднее через три дня собрание произведений Хагедорна будет в Брукбойрене. Вы хоть немного разбираетесь в рекламе, господин Кессельгут?

Иоганн честно покачал головой,

— Тем не менее мне хочется посмотреть работы, а потом я отдам, — он тут же поправился, — потом я отошлю их с припиской тайному советнику Тоблеру. Так будет лучше всего.

Хагедорн выпрямился и побледнел,

— Кому вы хотите послать этот хлам? — спросил он.

— Тайному советнику Тоблеру, — ответил Кессельгут. — Я знаю его двадцать лет.

— Хорошо знаете?

— Встречаюсь с ним ежедневно.

У молодого человека сперло дыхание.

— Ну и денек, — сказал он, — рассудок можно потерять. Многоуважаемый господин, не шутите, пожалуйста, со мной, Я говорю очень серьезно, Тайный советник Тоблер читает ваши письма?

— Он дорожит моим мнением, — гордо заявил Иоганн.

— Мои работы наверняка ему понравятся, — сказал Хагедорн. — В этом отношении у меня мания величия, Она ничего не стоит, но поддерживает хорошее настроение. — Он поднялся, — Отправлю сейчас матери открытку экспресс-почтой. Но я вас еще застану?

— Буду очень рад, — сказал Кессельгут. — Не будучи знакомым, передаю привет вашей матушке,

— Она у меня молодец, — сказал Хагедорн. Дойдя до двери, он обернулся. — Один вопросик, господин Кессельгут: у вас в номере есть кошки?

— Не обратил внимания, — ответил тот. — Думаю, что нет.

Пересекая холл, Хагедорн неожиданно столкнулся с госпожой Каспариус. Она была закутана в норку и обута в опушенные мехом ботики. Рядом с ней шел в шубе торговец антиквариатом Ленц.

— Пойдете с нами? — спросила дама. — Мы идем на эспланаду. Там сегодня бал на открытом воздухе. Разрешите вас познакомить? Господин Хагедорн — господин Ленц.

Господа поздоровались.

— Присоединяйтесь, господин Хагедорн! — сказал толстяк Ленц. — Наша милая дама страсть как любит танцевать. Впрочем, и танцует страстно. А я со своей фигурой не очень-то смогу прижиматься. Я слишком выпуклый.

— Извините, мне надо сейчас написать письмо, — сказал Хагедорн.

— Почта работает весь день, — сказала госпожа Каспариус. — А танцуют только вечером.

— Письмо надо отправить сегодня, — сказал Хагедорн с сожалением. — Проклятые дела! — И он поспешно удалился.

Госпожа фон Маллебре, увидев его, подала знак барону. Тот поднялся, преградил с улыбкой молодому человеку дорогу, представился и спросил:

— Вы разрешите познакомить вас с очаровательной женщиной?

— Прошу, — ответил сердито Хагедорн и подчинился общепринятой церемонии. Келлер сел, а молодой человек остался стоять, проявляя нетерпение.

— Боюсь, мы вас задерживаем, — сказала Маллебре.

Ее голос звучал на терцию ниже обычного. Она стремилась произвести эффект. Келлер улыбался. Он знал акустическую тактику госпожи фон Маллебре.

— Сожалею, но вы правы, — сказал Хагедорн. — Почта! Проклятые дела!

Маллебре неодобрительно покачала головой, тряхнув черными завитыми волосами.

— Вы же здесь, чтобы отдыхать.

— Заблуждение, — ответил он. — Я приехал, потому что меня послали сюда за выигранный приз на конкурсе.

— Присаживайтесь, — сказала Маллебре.

Люди за соседними столиками с любопытством прислушивались к разговору.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Хагедорн. — Но мне нужно идти. Всего хорошего.

Он ушел.

Барон Келлер засмеялся.

— Вот и незачем было торопиться с ужином, почтеннейшая.

Маллебре посмотрелась в зеркало пудреницы, припудрила свой аристократический нос и сказала:

— Поживем — увидим.

На лестнице Хагедорн встретил Шульце.

— Промерз до костей, — пожаловался тот. — У вас в номере тоже не топят?

— Да нет же, — ответил Хагедорн. — Не хотите ли заглянуть ко мне? Я должен написать домой. Со мной случилось невероятное происшествие. Угадайте! Нет, никто не догадается. Подумайте только: я сейчас разговаривал с господином, который лично знает старого Тоблера! И ежедневно с ним встречается! Что вы на это скажете?

— Быть того не может, — сказал Шульце и последовал за молодым человеком на второй этаж.

Хагедорн включил свет.

Шульце показалось, что он видит сон: гостиная, спальня, облицованная кафелем ванная. Что это значит? — подумал он. Не настолько же лучше его решение конкурсных задач, чтобы мне всучили жалкую каморку под крышей, а ему такую анфиладу.

— Хотите выпить? — спросил Хагедорн. Он налил в рюмки французского коньяку. Лауреаты чокнулись.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Хагедорн. Вошла горничная.

— Я хотела только спросить, господин уже ложится спать? А то я принесла кирпич.

Хагедорн наморщил лоб.

— Что принесли?

— Кирпич, — повторила девушка. — Его нельзя класть в постель слишком рано, а то он остынет.

— Вы что-нибудь понимаете? — спросил Хагедорн Шульце.

— Не совсем, — ответил Шульце и, обращаясь к горничной, сказал: — Господин еще не собирается спать. Принесите ваш кирпич попозже.

Горничная вышла.

Хагедорн, растерянный, погрузился в мягкое кресло.

— Вам горничная тоже принесла нагретый кирпич?

— Никоим образом, — ответил Шульце. — Уж не говоря о коньяке. — Он размышлял.

— А сиамских кошек? — Хагедорн показал на корзинку.

Шульце схватился за голову, присел на корточки и стал разглядывать спящих котят. При этом не удержался и сел на ковер. Один котенок проснулся. Потянувшись, он вылез из корзинки и устроился на фиолетовой штанине Шульце.

Хагедорн писал открытку матери.

Шульце, улегшись на живот, играл с котенком. Потом проснулся второй, сонно посмотрел через край корзинки и после долгих размышлений тоже вылез на персидский ковер. У Шульце теперь прибавилось забот.

Хагедорн, взглянув на эту сцену, улыбнулся и сказал:

— Осторожнее! Они царапаются!

— Не беспокойтесь, — заявил человек на ковре. — Я умею с ними обращаться.

Оба котенка играли на пожилом господине в салки. Когда он их придерживал, они мурлыкали от удовольствия. Я чувствую себя как дома, подумал он. И когда эта мысль пришла ему в голову, его осенило.

Хагедорн закончил писать открытку, а Шульце положил двух котят обратно в корзинку к третьему. Они вопросительно смотрели на него, щуря черные глаза и довольно поводя хвостами.

— Я скоро приду к вам опять, — сказал он. — А сейчас спите, как положено маленьким послушным кискам!

Потом он уговорил молодого человека передать открытку горничной, которая отнесет ее на почту.

— За мной реванш, — сказал Шульце. — Вы должны посмотреть мой номер. Идемте!

Они отдали открытку горничной и вошли в лифт.

— Фамилия любезного господина, который хорошо знает старого Тоблера, Кессельгут, — рассказывал Хагедорн. — Мы прибыли с ним одновременно. А четверть часа назад он спросил меня, не надо ли мне его содействия в концерне Тоблера. Считаете ли вы возможным, что он способен это сделать?

— Почему бы и нет? — сказал Шульце. — Если он хорошо знает старого Тоблера, то уж справится с этим.

— Но отчего совершенно посторонний человек решился мне помочь?

— Наверное, вы ему симпатичны, — сказал Шульце. Такое объяснение, видимо, показалось кандидату наук недостаточным.

— Разве я симпатичен? — спросил он удивленно. Шульце улыбнулся.

— Даже чрезвычайно!

— Извините, это ваше личное мнение? — спросил молодой человек, покраснев.

— Это мое твердое убеждение, — ответил Шульце и тоже смутился.

— Славно, — сказал Хагедорн. — То же самое вызываете и вы у меня.

Помолчав, они доехали до пятого этажа.

— Вы живете на громоотводе? — спросил Хагедорн, когда Шульце начал подниматься по лестнице на шестой этаж.

— Еще выше, — ответил тот.

— Господин Кессельгут хочет послать Тоблеру мои работы, — сообщил Хагедорн. — Надеюсь, старый миллионер кое-что смыслит в рекламе. Ну вот, опять я завел свою шарманку, да? Но это не выходит у меня из головы. Я сбился с ног, мотаясь по Берлину уже не первый год. Почти каждый день меня отфутболивают куда-нибудь еще. Наконец, увозят в Альпы. И едва я там появляюсь, как совсем чужой человек спрашивает меня, не хочу ли я служить в концерне Тоблера.

— Желаю удачи, — сказал Шульце. Они шагали по узкому коридору.

— Когда я заработаю денег, то отправлюсь в большое путешествие вместе с матерью, — заявил Хагедорн. — Может быть, на озера в Северной Италии. Мать была только в Свинемюнде и Гарце. Для шестидесятилетней женщины это мало, не правда ли?

Шульце был того же мнения. Пока молодой человек рассказывал о выигранных призах и связанных с ними географических познаниях, Шульце возился с дверным замком. Открыв дверь, он зажег свет.

Стокгольм и шхеры застряли у Хагедорна в горле. Он уставился бессмысленным взглядом на убогую каморку. После долго молчания он сказал:

— Вы меня разыгрываете!

— Входите, входите! — пригласил Шульце. — Присаживайтесь, пожалуйста, на кровать или в умывальный таз! Где угодно!

Хагедорн поднял воротник пиджака и сунул руки в карманы.

— Холод полезен для здоровья, — сказал Шульце. — В крайнем случае не сниму домашние туфли, когда лягу спать.

— Даже шкафа нет, — сказал Хагедорн, оглядевшись. — Как вы все это объясняете? Мне даруют шикарный апартамент. А вас премируют чердачной конурой и собачьим холодом!

— Есть единственное объяснение, — сказал Шульце. — Вас приняли за кого-то другого! Кто-то осмелился подшутить. Возможно, он распустил слух, что вы престолонаследник Албании. Или сын мультимиллионера.

Хагедорн показал залоснившиеся рукава пиджака и поднял ногу, демонстрируя библейский возраст ботинка.

— Я похож на них?

— Именно поэтому! Есть немало экстравагантных личностей среди тех, кто в состоянии оплатить свои сумасбродства.

— Я не страдаю сплином, — сказал Хагедорн. — Я не наследник престола и не миллионер. Я проклятый бедняк. Моя мать пошла в сберкассу, чтобы я смог разок-другой выпить пива. — Он с яростью стукнул кулаком по столу. — Вот! А теперь я пойду к директору отеля и скажу, что его одурачили и чтобы меня немедленно переселили сюда наверх, рядом с вами, в нетопленую собачью конуру! — Он шагнул к двери.

Тоблер понял, что его затея в опасности. Он схватил молодого человека за пиджак и усадил на единственный стул.

— Дорогой Хагедорн, не делайте глупостей! От того, что вы поселитесь в ледяной ящик рядом со мной, мы оба ничего не выиграем. Будьте умницей! Оставайтесь таинственным незнакомцем! Сохраните ваш номер, чтоб я знал, куда мне пойти, если замерзну! Пусть вам носят коньяк, черт возьми, бутылку за бутылкой, и положат в постель сто горячих кирпичей! Кому от этого плохо?

— Ужас! — сказал молодой человек. — Завтра утром придет массажист.

— Массаж полезен! — засмеялся Шульце.

— Знаю, — сказал Хагедорн. — Усиливает кровоснабжение кожи. — Он хлопнул себя по лбу. — А швейцар собирает почтовые марки! Мистификация хорошо продумана! И я, дурень, вообразил, что люди здесь душевные от природы. — С обиженным видом он швырнул конверт, наполненный марками, на стол.

Шульце профессионально проверил содержимое конверта и сунул его в карман.

— У меня замечательная идея, — сказал Хагедорн. — Вы переселитесь в мой номер, а я буду жить здесь. Директору скажем, что он ошибся. Престолонаследник Албании — вы! Хорошо?

— Нет, — возразил Шульце. — Для наследника я слишком стар.

— Бывают и старые наследники, — заметил Хагедорн.

— А уж за миллионера меня никто не примет! — сказал Шульце. — Вы только представьте: я — миллионер! Умора!

— Во всяком случае, убедительного впечатления вы не производите, — откровенно признался Хагедорн. — Но я не хочу быть кем-то другим!

— Сделайте это ради меня! — попросил Шульце. — Мне так понравились котята.

Молодой человек почесал в затылке.

— Ну ладно, — согласился он. — Но перед отъездом мы повесим объявление на черной доске, в котором сообщим, что отель стал жертвой обмана какого-то шутника. Да?

— Это не к спеху, — сказал Шульце. — Прошу вас, останьтесь пока загадкой!