Онлайн чтение книги Трон фараона
XVI. Лицом к лицу

Страстная любовь к прекрасной Нитокрис и стремление взойти на трон отца, хотя бы переступив через труп Пепи, — вот два чувства, боровшиеся в душе Меренра, когда, приглашенный фараоном, он вместе с его дочерью вошел в пиршественный зал. И победила любовь: во время пиршества, в течение которого Меренра долгие часы находился возле любимой девушки, слушал ее речи, глядел ей в очи, — чувство к Нитокрис так расширилось в его сердце, что там, казалось, уже не оставалось места для других чувств.

Были мгновения, когда Меренра забывал все на свете, и если бы сидевший тут же Пепи не был погружен в мрачные и злобные мысли, он заметил бы, как, встречаясь со взором юноши, загорается взор его дочери, и как дрожит ее рука, случайно коснувшись плеча Меренра. Но Пепи было не до того: одного взгляда на юношу ему было достаточно, чтобы признать в нем сына бесследно исчезнувшего Тети — того, у кого он похитил престол.

Те же смелые черты, гордо посаженная на сильной шее голова, те же глаза, зоркие, ясные, с властным, огневым взором. И тот же голос, полный металлических ноток, те же порывистые движения.

— Сын Тети! Сын Тети! — мучительно вертелась одна мысль в мозгу фараона. — Стоило столько лет владеть престолом, чтобы вдруг встретиться с тем, кто имеет все права на корону Египта. Вот он, в двух шагах от ложа фараона. Он держится не как гость, не как пришелец, а как настоящий владыка.

Все мрачнее и мрачнее становилось каменное лицо Пепи, все чернее делались его мысли.

А молодежь, углубленная в веселые, радостные думы, отдавшаяся своей любви, не обращала внимания на молчаливого фараона. Звучал серебристый смех Нитокрис, и вторил этому смеху голос Меренра. По временам Нитокрис брала из рук прислужницы маленькую арфу. И тогда звенели струны и лилась песнь о далеких странах, о кровавых сечах, о чудовищах и призраках, о лучезарных звездах, ароматных рощах далеких стран.

А Пепи сидел за пиршественным столом, мрачный, холодный. И мрачным блеском горели его глаза.

Перед концом пира, как требовал этикет, Нитокрис должна была удалиться в свои покои.

Прощаясь с ней, Меренра пожирал ее глазами: так скоро, так скоро расстаться с ней?! До завтра? Правда? О, как долга будет эта ночь!.. Но он, глядя на звезды, будет думать, что это — очи Нитокрис. И когда завтра появится зорька, он будет знать: это проснулась

Нитокрис…

Девушка слушала эти влюбленные речи, вся трепеща от переполнившего ее душу сладкого, всевластного чувства.

После ухода Нитокрис в пиршественный зал легким роем хлынули искусные танцовщицы, закружились, мелькая среди колонн, как светлые призраки. Но Меренра только на мгновение заинтересовался красавицами-танцовщицами, потому что душа его была полна думой о Нитокрис. А фараон не удостоил танцовщиц и взглядом.

Пир закончился в неловком молчании. Затем Пепи дал рукой знак, и зал опустел.

Исчезли слуги, унося с собой драгоценные сосуды, яства и пития. Удалились музыканты, оборвав на полутакте какой-то гимн. Рассеялись, как призраки, легконогие танцовщицы.

В пиршественном зале остались только молчаливая стража — телохранители фараона, могучие воины, закованные с ног до головы в тяжелые латы, да погруженный в сладкие мечты Меренра и угрюмый Пепи.

— Довольно! — резким голосом властно сказал Пепи. У Меренра замерло сердце. Он вздрогнул.

— Довольно забав! Поговорим о деле!

— Я готов! — отозвался юноша.

— Кто ты? — спросил фараон, глядя пылающими ненавистью и презрением глазами на юношу.

— Ты знаешь, кто я! — гордо подняв голову и сверкнув глазами,

отозвался Меренра.

Словно два меча скрестились…

— Зачем ты выполз из той щели, где прятался, где мог, по крайней мере, сохранить свою жизнь, раб? — почти крикнул Пепи.

— Я? Я — раб? — вскипел Меренра. — Нет! Я не раб, ворующий чужое достояние. Я не ползал во прахе, не пресмыкался, не жалил никого предательски в пяту! — продолжал он — Зачем я здесь? Потому, что здесь, во дворце, мое настоящее место. Это — мой дом. Это — мое царство!

— Ты пришел за короной? — засмеялся фараон, сжимая кулаки. — Но ты опоздал. Трон занят!

— Я отниму его у тебя! — дрожа от гнева, воскликнул Меренра.

— Чтобы отнять, надо быть сильнее. Ты думаешь, что ты сильнее меня? Но в моих руках неограниченная власть над Египтом. А у тебя?

— Имя Тети и любовь народа! У меня много приверженцев, сторонников великого Тети, перед которыми побежит твое войско, как бегут овцы перед волками пустыни!

— Сторонников великого Тети? — злорадно засмеялся Пепи. — Хорошо, хорошо! Они гораздо ближе, чем ты думаешь. Эй, рабы! Открыть занавес!

Словно по мановению волшебного жезла занавесь у противоположной стены раздвинулась. Меренра взглянул и зашатался: прямо на полу перед ним лежала кровавая груда. Это были отрубленные головы бойцов… И, вглядываясь, юноша застонал: вот эти двое — их приводил как-то ночью Ато, говоря, что они храбрейшие из храбрых.. Вот голова старика, смотрящая мертвыми глазами: этот старик недавно приплыл в Мемфис, приведя с собой двенадцать сыновей..

— Подойди ближе сюда, сюда! — приказывал Пепи. — Стань здесь! Смотри!

Машинально повинуясь. Меренра подошел к указанным колоннам. Оттуда был виден огромный двор. Он был полон: люди лежали, сидели, стояли. И их видел Меренра. Стон вырвался из его груди: они все были в цепях, у всех были отрублены кисти рук, у многих — обрезаны уши, вырваны ноздри.

Волна дикого, безоглядного гнева охватила душу юноши: это — новые зверства беспощадного Пепи. С воплем отчаяния Меренра бросился на фараона, но тот держался настороже, — и через несколько секунд Меренра, связанный по рукам и ногам, бессильный, как ребенок, лежал на полу, извиваясь, а фараон наступил на его грудь ногой и глядел ему в лицо пылающими ненавистью глазами.

— Мальчишка! — шипел он. — Раб! Бери же мою царскую корону.

— Властелин! Прикажешь прикончить? — придвинулся один из сваливших Меренра телохранителей фараона, вытаскивая из-за пояса кривой нож.

— Отойди! В этом юнце все же течет кровь бога Ра! — пробормотал фараон. — И горе Египту, — так говорят мудрые святилищ храмов Карнака, — когда в стране проливается священная кровь! Но с ним покончить можно и без пролития крови!

Пепи повернулся к Меренра.

— Ты умрешь, дерзкий! — сказал он. — Но когда ты испустишь дух, твое тело я передам бальзамировщикам. Они вскроют каменным ножом твою грудь и извлекут сердце, легкие; вскроют живот и удалят внутренности. Через ноздри вынут мозг — обиталище души. И твой труп пролежит тридцать и три дня в таинственных растворах, обращаясь в мумию. А тем временем искуснейшие художники будут изготовлять для тебя роскошный гроб из сиенита, и ремесленники изготовят драгоценные сосуды, писцы напишут на папирусе историю твоей жизни, каменщики — устроят склеп, ювелиры — покроют твою мумию златотканными материями. Ты будешь похоронен, как подобает хоронить сына Солнца…

Пепи хрипло засмеялся и снял ногу с груди юноши. Отошел в сторону, постоял молча, потом вернулся и наклонился к неподвижно лежавшему юноше.

— Ну? Ты доволен? Что же ты молчишь? — издевался он над поверженным врагом. — Скажи хоть слово.

— Будь ты навеки проклят! — кричал Меренра, тщетно пытаясь порвать опутавшие его веревки.

Пепи отшатнулся.

— Долой эту падаль! — хриплым, почти беззвучным голосом приказал он.

— Куда прикажешь, о властелин? — отозвался один из воинов.

— Бросить, не убивая, в одну из могил в скалах в Некрополе. Закрыть гробовой доской. Но исполнить все так, чтобы никто в стране не узнал!

Воины склонились перед фараоном, потом подняли тело лежавшего в обмороке Меренра и унесли его из зала. Приказание фараона было исполнено.

Когда Меренра очнулся от длившегося несколько часов обморока, раскрыл глаза, и поднялся, — он был в безмолвной могиле, в склепе, в два метра шириной, три — длиной, два — высотой. Напрасно ощупывал он руками стены: они были гладки, как стекло. Только наверху, должно быть, было отверстие, сквозь которое приливал свежий воздух.

Ни капли воды, ни куска хлеба. И никакого оружия в руках, чтобы покончить с собой…

Меренра в изнеможении опустился на холодный гранитный пол пещеры и застыл, моля Ра прийти на помощь или поскорее прислать избавительницу — смерть. Но время от времени его уста шептали заветное имя:

— Нитокрис!.. Нитокрис!..

Тем временем и Оунис переживал мучительные часы, бродя один на поле брани.

Пустыня. Мертвые пески, кое-где еще покрытые пятнами почерневшей крови. Высятся в загадочном вековом молчании царственные могилы — пирамиды. Глядит мертвыми очами в неведомые человечеству дали сфинкс, загадочно улыбаясь чувственными губами. Перебегают среди камней юркие ящерицы, кажется, единственные обитатели пустыни.

Нет, сегодня пустыня не мертва: с севера и с юга, с запада и с востока — асе летят и летят к пирамидам бесчисленные стаи птиц. Это коршуны; они учуяли богатую добычу, они мчатся, чтобы терзать трупы.

По временам они вдруг тучами, с криком поднимаются в воздух, рассаживаются на отдельно лежащих камнях, на гранях пирамид. Ссорятся, налетая с клекотом друг на друга. Потом успокаиваются. Один набирается смелости — камнем падает на землю, неловко подпрыгивая, боком приближается к безголовому трупу, подскакивает к безжизненной руке и, нацелившись, впивается железным клювом в раздутое, посиневшее, уже разлагающееся тело.

Оунис ничего не ведал об участи Меренра; он знал лишь о неудачном исходе боя — и глубокая тоска терзала его гордую душу, как коршуны терзают тела павших воинов…