Онлайн чтение книги Трудная жизнь
10

Была отвратительная ночь. Мы – мистер Коллопи и я – сидели на кухне. Сгорбившись у плиты в своем покореженном кресле, он читал газету. Я сидел за столом, лениво и без должного усердия выполняя домашнее задание, иногда делая паузы, чтобы поразмышлять о перспективах получения работы. Я по-настоящему устал от пустой траты времени, именуемой учебой, от бессмысленного ленивого изучения вещей, которые мне никогда не пригодятся. И я начал довольно сильно завидовать свободной, почти беспутной жизни своего брата. Я видел, как он взрослеет, чувствовал его нацеленность на то, чтобы делать деньги, много денег, чем быстрее, тем лучше, без чрезмерного беспокойства по поводу методов, которыми приходится пользоваться.

Этим вечером брата не было дома, возможно он обсуждал в пабе какую-нибудь новую финансовую операцию. Анни тоже отсутствовала.

Послышался стук в дверь, я открыл и впустил отца Фарта. Мистер Коллопи приветствовал его, не поднимаясь с кресла.

– Добрый вечер, святой отец. Это очень неразумно – ходить в такую погоду!

– Ах да, Коллопи, но у нас было хорошее лето, слава Богу. Как бы то ни было, мы с вами не должны выходить из дому слишком часто.

– Думаю, мы заслужили выпивку, святой отец. К тому же она убережет нас от зимних напастей.

Отец Фарт вынул свою трубку, которая теперь сделалась для него единственным утешением, оберегаемым, как сокровище, мистер Коллопи с трудом поднялся с кресла, достал глиняный кувшин, два стакана и принес кринку воды.

– Давайте, – сказал он.

Мистер Коллопи разлил питье, и они стали его смаковать.

– Я должен рассказать вам кое-что забавное, святой отец, – сказал мистер Коллопи. – Чертовски забавное. Я развеселю вас. В прошлую среду состоялась встреча нашего комитета. Там присутствовала миссис Флаэрти. Она рассказала всем нам о своей дорогой подруге Эмелине Панкхерст[29]Эмелина Панкхерст (1858-1928) – знаменитая английская суфражистка (сторонница введения избирательного права для женщин). Создательница воинствующего Женского Социального и Политического Союза (1903 г.).. Сейчас это может показаться вам наглостью, но она абсолютно и окончательно права. Она поставит на место этого негодяя Ллойд Джорджа[30]Ллойд Джордж, Дэвид (1863-1945) – премьер-министр Великобритании в 1916-1922 гг.; один из крупнейших лидеров Либеральной партии. В 1905-1908 гг. министр торговли, в 1908-1915 гг. министр финансов.. Я ею восхищаюсь.

– Да, она не лишена смелости, – согласился отец Фарт.

– Но подождите и выслушайте до конца. Когда мы вернулись к нашим собственным делам и стали обсуждать и то, и другое, и третье, снова выступила дерзкая миссис Флаэрти со своим собственным планом. Подложить бомбу под Сити-Холл!

– Спаси нас, Боже!

– Поднять на воздух этих ублюдков. Поубивать их всех к чертовой матери. Разорвать их на мелкие кусочки. Раз уж они отказываются выполнять свой долг по отношению к налогоплательщикам и по отношению к человечеству, они не заслуживают права на жизнь. Если бы они жили в Древнем Риме, их следовало бы распять.

– Но Коллопи, я думал, вы питаете отвращение к насилию.

– Может быть, святой отец, очень может быть. Но не миссис Флаэрти. Она готова расправиться с этими извращенцами из Корпорации с удвоенной энергией. Вот к чему она призывает – к действию .

– Но, Коллопи, я уверен, вы объяснили ей правильную позицию – вашу позицию. Агитация, регулярное обнародование истинных фактов, скандалы по поводу каждого проявления халатности со стороны Корпорации, пробуждение общественного мнения. Сколь много полезного миссис Флаэрти могла бы совершить на этом поприще. И как мало она сможет сделать, если попадет в тюрьму.

– Она не будет первой в этой стране, святой отец, кто попадет в тюрьму за свои идеалы. Для некоторых людей здесь это обычное дело.

– Для того, чтобы вести публичную агитацию, вы должны быть среди людей. Они должны вас видеть.

– Как церковь посмотрит на план миссис Флаэрти?

– Я не сомневаюсь, он заслужит строгое осуждение и порицание. Такие вещи являются крайне греховными. Думаю, это можно классифицировать как убийство. Незаконно убивать за плохое управление или небрежное исполнение своих обязанностей. Убийство не может быть оправдано. Мы можем довериться выборам и голосованию, но не кровопролитию.

– Боюсь, отец Фарт, что ваша проповедь годится только для цыплят и гусят. Мои предки были смелыми, сильными людьми. А как насчет раннехристианских мучеников? Они не останавливались перед пролитием собственной крови, когда речь шла о защите принципов. Дайте мне ваш стакан.

– Эти вещи, конечно же, нельзя сравнивать. Спасибо.

– Теперь послушайте меня, святой отец. Слушайте внимательно. Это было в начале ноября тысяча шестьсот пятого года. Английский король Яков Первый жестоко преследовал католиков, бросал их в тюрьмы и конфисковывал их собственность. Это было дьявольское время, худшее, чем время Елизаветы. С истинными христианами обращались как с собаками, а с их пастырями – как со свиньями. Вы должны иметь в виду, что римские императоры, за исключением мерзавцев вроде Нерона, могли по крайней мере похвастаться тем, что давали народу зрелища. И что случилось дальше?

– Яков был одним из самых презренных монархов, – медленно проговорил отец Фарт.

– Я скажу вам, что произошло дальше. Человек по имени Роберт Гетесби решил, что мы можем сделать ровно столько, сколько сами готовы сделать. И он придумал тот же план, что и миссис Флаэрти. Он решил взорвать здание Парламента и уничтожить черт знает сколько мерзавцев, включая Его Величество. Я знаю, как бы он отблагодарил вас, если бы вы посоветовали ему заняться выборами и голосованием. Он дал бы вам пощечину, а потом еще добавил бы коленом в живот. Помни, помни пятое ноября[31]Пятое ноября отмечается в Великобритании как день раскрытия «Порохового заговора» – не удавшегося покушения католической партии (под руководством иезуита Гарнета) на жизнь Якова I Английского в 1605 г. Заговорщики хотели взорвать бочки с порохом, помещенные под зданием парламента, чтобы убить короля, который должен был присутствовать на заседании парламента. Заговор был предотвращен, руководители казнены..

– Не забывайте, он жил в другую эпоху, – ответил отец Фарт.

– Правда и ложь не меняются с течением времени, и вы знаете это очень хорошо, святой отец. Гетесби привлек на свою сторону Гая Фокса, смельчака, который воевал во Фландрии. И Гранта, и Кейеса, и обоих Винтеров, и Бог знает сколько достойных людей, все они были католиками. Фокс был центральной фигурой и главным исполнителем всего задуманного. Он руководил закладкой полутора тонн пушечного пороха в подвал под Палатой лордов. Но были еще два человека, все время поддерживавших замысел и призывавших на него Божье благословение. Я имею в виду Гринуэя и Гарнета. Знаете, кем они были, святой отец?

– Думаю, да.

– Конечно, да. Они были иезуитами . Каково?

– Мой дорогой друг, иезуиты тоже могут заблуждаться. Они могут ошибаться в своих суждениях. Они всего лишь люди.

– Клянусь, они не ошибались в своих суждениях, когда Гай Фокс был разоблачен. Они просто удирали с быстротой молнии, направляясь в более безопасные страны. И отец Гринуэй, и другой священник. Отец Гарнет не сумел спасти свою жизнь. Он был пойман, на свою беду, и получил кусок пеньковой веревки на виселице.

– Конечно, он мученик за веру, – сказал отец Фарт спокойно.

– А Фокс? Чтобы заставить его назвать имена других участников заговора, они подвергли его пыткам, которые можно представить разве что в аду. Но, черт побери, он не выдал никого. И только когда он узнал, что Гетесби и его людей преследовали, поймали и убили, только тогда он сломался и сделал что-то вроде признания. А вы знаете, как это было? Когда всю эту ахинею – протокол допроса – положили перед ним, он не смог ничего подписать. Его пальцы были сломаны в тисках. Что вы думаете об этом?

– Пытки, которые Фокс столь героически вынес, – сказал отец Фарт, – были воистину ужасны. Самые чудовищные пытки, которые способен измыслить человеческий разум. Это называлось per gradus ad ima[32]Постепенно до конца (лат.). . Он был подвергнут им по прямому приказу короля. Он был очень смелым человеком.

– Нет нужды рассказывать вам, что он и все остальные были вздернуты на виселице. Но, спаси нас, Боже, Фокc не смог сам забраться на нее по лестнице, настолько он был избит и изломан пытками. Его пришлось втаскивать. И он был повешен напротив того самого здания, которое хотел взорвать, к вящей славе Господней.

– Наверное, все это правда, – смиренно согласился отец Фарт.

– К вящей славе Господней. Как это будет по-латыни?

– Ad Majorem Dei Gloriam. Это лозунг нашего ордена.

– Очень хорошо. A. M. D. G. Я слышал его множество раз. Но если взрывать членов совета – дело недостойное и греховное, как вы только что заметили, что вы скажете о двух, а может быть, трех иезуитах, виновных в попытке развязать гражданскую войну? Разве миссис Флаэрти не в той же самой лодке, что и мистер Фокс?

– Я уже указывал, Коллопи, что оценки событий радикально меняются при переходе от одной эпохи к другой. В разные века на людей оказывают влияние совершенно различные вещи. Трудно, даже невозможно, людям нашего времени понять напряжение и атмосферу эпохи Фокса. Цицерон был мудрым и честным человеком, но он держал рабов. Древние греки были самыми утонченными и цивилизованными людьми античности, но мораль абсолютного большинства из них была крайне низкой. Они предавались нечестивым плотским грехам. Но это не обесценивает красоту и мудрость того, что лучшие из них оставили нам. Искусство, поэзия, литература, архитектура, философия и политические системы – все это родилось и развилось среди разврата. Я иногда думаю – ха-ха, – что деградация общественной морали является существенным условием для того, чтобы великие люди могли черпать вдохновение для великих свершений в различных видах искусства.

Мистер Коллопи поставил свой стакан и, покачивая пальцем, заговорил довольно суровым тоном.

– Теперь послушайте меня, отец Фарт, – сказал он. – Я собираюсь сказать нечто, что уже и раньше говорил другими словами. Будь я проклят, но я не знаю, можно ли вообще верить вашим людям. Вы всегда готовы держать нос по ветру. В сомнительных случаях отсылаете всех к авторитету ордена иезуитов. На одно твое сомнение иезуит ответит тебе двадцатью новыми, и его речь всегда будет полна разными «если», «но» и псевдотеологией. Слово, которым, как я слышал, именуют подобные вещи, – казуистика . Разве не так? Казуистика.

– Есть такое слово, но в данном случае оно ни при чем.

– О, вы всегда можете положиться на иезуита, если надо запутать и усложнить самые простые вещи.

– Откуда взялось само это слово – иезуит? Игнатий[33]Лойола, Дон Игнасио Лопес де Рекальдо (1491-1556) – основатель иезуитского ордена. Был офицером на испанской военной службе. В 1521 г. Лойола был тяжело ранен при Памплоне, после чего предался религиозному созерцанию и подвижничеству. В 1523 г. он совершил странствие в Иерусалим; хотел посвятить себя обращению мусульман, изучал в Саламанке и Париже богословие. В 1534 г. начертал с Лайнезом, Бовалильей и другими план ордена иезуитов; в 1541 г. стал первым его генералом. Лойола умер 31 июля 1556 г., в 1622 г. был канонизирован; его день – 31 июля., основатель нашей организации, был испанцем, и он придумал для ордена совсем другое название, но по приказу Святого Папы Павла III нас стали называть Societas Jesu[34]Общество Иисуса – орден иезуитов (лат.). . Первоначально имя иезуит было дано нам в знак ненависти и презрения. То, что было задумано как оскорбление, мы приняли как комплимент.

– Я лишь хотел сказать, что вы всегда говорите не то, что думаете, и грешите двоемыслием. Вы просачиваетесь везде, как ртуть. Еще никому не удавалось поймать на слове или припереть к стенке иезуита. Нам говорят, что иезуиты – нищенствующий орден. Как будто им не принадлежат лучшие на земле храмы и дворцы, как будто в их число не входят отпрыски лучших фамилий! Мне известна пара-другая любопытных фактов. Я читал книги. Я могу порассказать вам кое-что про дом тридцать пять вниз по Лисон-стрит – этакую бедную пещеру, в которой вы скрываетесь от мира.

– Что именно?

– Там изнуренные голодом монахи всегда имеют к обеду красное вино. Это побольше, чем имел сам святой Петр. Петр позволил петуху отвлечь свое внимание. Святые отцы в Клонгоуз Вуд[35]Иезуитский колледж под Дублином. Его учеником, в частности, был Джеймс Джойс. тоже все знают о петухах. Они жарят их и едят на обед. И они понимают толк в кларете.

– Это самый недостойный разговор, который вы когда-либо вели. Мы едим и пьем соответственно нашим средствам. Предположение, что мы, э-э-э.... сибариты и обжоры – абсолютная чушь. И оскорбительная чушь, Коллопи. Подобный разговор мне не по душе.

– Да неужели? – раздраженно спросил мистер Коллопи. – Разве критика иезуитов – это новый смертный грех? Вы наложите на человека епитимью, если он сознается в этом на исповеди? Клянусь, если критиковать иезуитов безнравственно, тогда давайте осудим Деву Марию, за то, что у нее в раю пребывает душа Папы Павла IV, поскольку тот неоднократно говорил Игнатию Лойоле, что в его ордене есть масса неправильных вещей, которые нужно исправить. И знаете, что произошло? Может, Игнатий преклонил колени перед престолом Святого Папы? Да никогда в жизни. Подайте сюда ваш чертов стакан!

– Благодарю. Я вовсе не утверждаю, что Игнатий был безгрешен. Как, впрочем, и сам Петр. Но Игнатий был канонизирован Папой Григорием XV в тысяча шестьсот двадцать втором году, всего лишь через шестьдесят шесть лет после смерти. Теперь он в раю.

– Вы знаете, что он умер без последнего причастия?

– Знаю. Бог призвал его неожиданно. Тело его было немощным, но дела его в этом мире были великолепны. И никто не может отнять у него чести великого свершения – основания ордена, который являлся, является и всегда будет являться духовным авангардом католической церкви.

– Я бы не стал утверждать, что все так просто, отец Фарт. Видит Бог, этот самый орден в свое время вызвал множество ужасных кровавых конфликтов.

– Святые отцы – члены ордена проповедуют по всему свету, они говорят и пишут на всех языках, они создали чудесную систему для распространения веры.

– Было время, когда кое-кто полагал, что они пытаются посеять сомнения относительно Единого, Священного и Папства. И многие из весьма достойных людей, живущих в наши дни, считают, что у церкви очень мало шансов избавиться от этого наследия прошлых лет.

– Полагаю, бесполезно спрашивать, кто эти достойные люди.

– В дни моей юности я встречался в Белфасте с одним иезуитом, и он говорил мне, что члены этого ордена были причиной франко-прусской и англо-бурской войн, поскольку постоянно вмешивались в политику и пристально следили за предметом Номер Один – деньгами.

– И вы говорите это мне? Это был иезуит?

– Да, иезуит. Он был женат, разумеется.

– То есть некий отвратительный отступник, вы хотите сказать?

– Это был самый религиозный человек из тех, кого я знал, и он говорил мне, что надеется: его дочь, когда вырастет, станет монахиней.

– Должно быть, вы говорите о призраке Мартина Лютера.

– По-моему, иезуиты завидуют Лютеру. Он тоже пытался разрушить католическую церковь. Я часто думаю, что он предпринял гораздо более успешную попытку, нежели ваши люди.

– Коллопи, дорогой мой, вы ведете себя крайне безответственно. Если вы станете говорить подобные вещи в присутствии посторонних, то рискуете вызвать грандиозный скандал, поскольку вы пытаетесь склонить людей к греху. Вам следует быть более осмотрительным.

– Я люблю свой дом и свой алтарь, отец Фарт. Но более всего я почитаю правду. Я люблю правду.

– Отлично, это хорошая новость.

– Полагаю, вы тоже почитаете правду, но при условии, что это та правда, которая вам нравится, которая соответствует вашим догмам.

– Чепуха! Правда есть правда.

– Есть одна поговорка в ирландском языке – прошу прощения, это не моя вина, но я очень слабо знаком с нашим прекрасным древним языком. Смысл ее такой: правда должна быть горька. Думаю, вы знаете, сколь это верно.

– Magna est veritas et prevalebit[36]Велика сила истины (лат.). .

– Вы никогда не произносили более правдивых слов, святой отец.

– Неужели мы с вами так глупы и самонадеянны, что позволяем себе говорить в столь развязной манере об ордене, в котором состояли такие люди, как Игнатий Лойола и Франциск Ксаверий?

– Погодите секундочку.

– Ксаверий был проповедником в Японии. Подвергаясь гонениям, под угрозой мученической смерти миссионеры иезуиты проповедовали Евангелие индейцам Северной Америки, аборигенам Филиппин и стран Южной Африки, даже англичанам, когда католическая церковь была здесь под запретом. Они были повсюду. И ничто не могло их удержать.

– Постойте-постойте, святой отец. Остановитесь на минутку и выслушайте меня. Что верно, то верно – иезуиты были везде и повсюду совали свой нос. Они были на редкость умными стервятниками. Их влияние было слишком велико не только в делах церковных, но и в делах мирских. Они принуждали многих королей, королев и прочих сильных мира сего брать себе иезуитов в качестве личных священников. Можете представить себе Парнелла[37]Парнелл, Чарльз Стюарт (1846-1891) – ирландский националист, возглавлявший в парламенте движение за введение гомруля (1880-1890). с иезуитом в качестве капеллана?

– Парнелл не был католиком, и сомневаюсь, был ли он вообще подлинным ирландцем. Это английская фамилия.

– Эти благочестивые отцы наводнили все дворы Европы, более того, они положили их себе в карман. Они были священствующими политиканами, вот кем они были. Все эти невежественные и вечно пьяные принцы и императоры в подметки им не годились. Будьте уверены, они мгновенно отлучили бы вас от церкви, как только бы увидели.

– Чушь. Рядовой священник не обладает правом отлучения от церкви.

– Может быть, и так. Но разве они не могли столь же легко вертеть епископами? Епископам приходилось делать то, что им велели иезуиты.

– Вы утомляете меня, Коллопи. Наполните-ка лучше мой стакан.

– Конечно. Но во Франции было два воистину великих человека – Вольтер и Паскаль. У этих двоих не было времени ни для иезуитов вообще, ни для толп янсенистов[38]Янсенисты – приверженцы Корнелия Янсения, составляли во Франции при Людовике XIV не только церковную, но и политическую оппозицию; средоточием их был Порт-Рояль. В 1713 г. Климент XI буллою «Unigenitus» (Единственная) предал анафеме 101 положение книги, изданной в 1687 г. в объяснение Нового Завета янсенистом Кенелем в Амстердаме. Противники папской буллы во Франции, во главе с архиепископом парижским кардиналом Ноэлем, просили созвать Вселенский собор (1717 г.), но в 1719 г. были отлучены от церкви, а в 1720 г. булла получила силу государственного закона. При Людовике XV и кардинале Флери апеллянты (сторонники апелляции к собору) подверглись сильным гонениям; многие янсенисты бежали в Нидерланды. Здесь в 1723 г. образовалась отдельная от Рима церковная община под управлением архиепископа утрехтского и епископов гарлемского и девентерского; ныне эта так называемая «утрехтская церковь» состоит из 28 общин и 90 тыс. человек, примыкает к старокатоличеству. в частности. Разве я не прав?

– Да, положительно так.

– У иезуитов были разногласия по вопросам веры и с богословами Сорбонны, и с францисканцами, и с доминиканцами. Многие благочестивые и умные люди считали иезуитов еретиками и схизматиками. Клянусь, дыма без огня не бывает – быть может, без адского огня. Начиная примерно с тысяча семьсот шестидесятого года они трубят поход в Португалии, Франции и, частично, в самой Италии. Некоторые европейские страны стали посылать в Рим одного за другим гонцов и курьеров, чтобы склонить Папу запретить этот орден. И, честно говоря, они не теряли зря время. Папой в те прекрасные дни был Климент XIV. И, о чудо, в тысяча семьсот семьдесят третьем году он издал буллу, запрещающую орден, ибо тот не был способен далее исполнять миссию, ради которой был некогда создан.

– Да, – сказал отец Фарт, – Dominus ac Redemptor Noster[39]Бог и наш Спаситель (лат.). .

– Простите, – сказал я.

С моей стороны было бесстыдной наглостью пытаться подражать брату в качестве участника дискуссии. Но, с другой стороны, нельзя было сбрасывать со счетов и мою упорную учебу в классе церковной истории Шустера.

– Да? – спросил мистер Коллопи довольно раздраженным тоном.

– Dominus ac Redemptor Noster не была буллой. Это было папское бреве[40]Булла (Bulla) – первоначальное обозначение коробочки для печати, потом самой печати и, наконец, тех грамот, к которым печать привешивалась; также – послания Римского Папы; Бреве (Breve) – краткое послание Папы.. Между этими понятиями есть разница.

– Парень абсолютно прав, – сказал отец Фарт.

Мистер Коллопи не любил, когда педанты навязывают кому-либо свое мнение.

– Называйте это как хотите, – криво усмехнувшись, сказал он, – но факт остается фактом – Святой Папа запретил ваш орден. Это вопрос веры и морали, а в таких вопросах Папа непогрешим.

– Коллопи, – жестко возразил отец Фарт, – ваши слова еще раз доказывают, что вы просто не знаете, о чем говорите. Ватиканский совет провозгласил догму о непогрешимости Пап только в тысяча восемьсот семидесятом году, когда понтификом был Пий IX. Вы ошиблись почти на сто лет. Кроме того, запрещение религиозного ордена не имеет ничего общего с вопросами веры и морали вселенской церкви.

– Вы как были формалистом, святой отец, так им и остались, – сказал мистер Коллопи добродушно-шутливым тоном. – Дайте-ка сюда ваш стакан, как и пристало добропорядочному человеку.

– Спасибо. На сегодня мне достаточно.

– Одно из тягчайших обвинений, которые предъявлялись иезуитам за их козни, состояло вот в чем. Некоторые священники совмещали свою миссионерскую деятельность с торговлей, спекуляцией и прочими способами заколачивания денег. Французский иезуит по имени отец Ла Валлетт по уши завяз в вопросах купли-продажи. Нищенствующий орден, черт побери!

– То были отдельные нетипичные случаи.

– А вот и нет. Орден превратился в своего рода Ост-Индскую Компанию. Это был настоящий священнический империализм, подкрепленный солидными банковскими денежными запасами.

– Ну хорошо-хорошо. Если говорить обо мне, у меня нет ни гроша в банке, но, слава Богу, в кармане найдутся деньги на трамвай.

– А откуда берется табак, который вы курите?

– С обширных плантаций ордена в Панаме, – веско сказал отец Фарт. – Запрещение ордена было серьезным ударом, оно явилось результатом секретных происков наших неверующих врагов. Наши миссии в Индии, Китае и по всей Латинской Америке были свернуты. Это была победа янсенистов. Очень грустный эпизод.

– Прекрасно, – ответил мистер Коллопи, – но наши дорогие иезуиты вовсе не были разбиты. Вскоре они начали плести свои контринтриги. Доверьтесь Лукавому Вилли, иезуиту!

– Таков был их долг перед Господом – попытаться спасти орден. В Бельгии некоторые бывшие иезуиты организовали общество, называемое «Отцы Веры». В России Екатерина Великая не позволила папскому бреве войти в силу, но иезуиты постарались продолжить свою деятельность в этой стране. Со временем эти две общины слились. Вы должны признать, Коллопи, что с того момента мой орден стал восстанавливать свое влияние.

– Черт побери, вы не сказали мне ничего, чего бы я не знал и сам, – весьма раздраженно заметил мистер Коллопи. – Никто не мог бы сдержать их. Слишком они умны.

– Вы действительно так думаете? Отлично. Вы снова наполнили мой стакан. Я хочу выпить за процветание моего ордена, духовное и физическое.

– Я пью вместе с вами, – сказал мистер Коллопи, – но с мысленными оговорками.

Они сдвинули стаканы, но каждый при этом думал о своем.

– И давайте благоговейно вспомним, – сказал отец Фарт после продолжительной паузы, – великую папскую буллу «Solicitudo Omnium Ecclesiarum»[41]Solicitudo Omnium Ecclesiarum – «Забота о Вселенской Церкви» (лат.). , провозглашенную восьмого августа тысяча восемьсот четырнадцатого года Пием VII после его возвращения из Франции. Вы знаете, что в ней говорилось, Коллопи?

– Ну, я полагаю, ваш орден, как всегда, урвал для себя что-то ценное.

– Булла восстановила орден во всем мире. И нас любезно пригласили вернуться в те страны, откуда незадолго до того так грубо вышвырнули. Воистину, неисповедимы пути Господни.

– Как и пути самих иезуитов, – добавил мистер Коллопи. – А какие-нибудь денежные суммы перешли при этом из рук в руки? Или, иными словами, не был ли этот Папа одним из тех, кто нажил состояние, торгуя индульгенциями?

– Коллопи, мне кажется, я был несправедлив к вам. Конечно, вы говорите такие вещи не всерьез. Вы просто хотите досадить мне. Вы сами не верите тому, что сейчас сказали. Как говорят в Ирландии, вы просто стараетесь разыграть меня. Вам должно быть стыдно. Ведь в глубине души вы благочестивый богобоязненный человек, благослови вас Господь.

– Я никогда не шучу на религиозные темы, – торжественно объявил мистер Коллопи. – Если вы хотите воздать мне хвалу или сделать комплимент, вспомните о том важнейшем деле, которому я посвятил свою жизнь. Подумайте о том труде, который не прекратится, покуда не остановится мое старое сердце.

– Да, то, что мы только что обсуждали, это своего рода «пунктик» для вас. Вы лелеете в своем сердце воспоминания о былой цепкости и настойчивости отцов иезуитов. Если преследуемая цель достойна уважения, вы достигнете ее, если не будете терять веры в свои силы и никогда не устанете призывать на нее благословение Господне. Вы не согласны?

– А чем еще я занимаюсь все эти годы? Но как медленно движется дело. Сам дьявол засел в сердцах этих подонков из Корпорации.

– Это просто неумные, введенные в заблуждение люди.

– Это просто банда невежественных, зажравшихся, святотатствующих разбойников, привыкших загребать деньги лопатой. Выскочек, появившихся откуда-то из болот, вероятнее всего, из Богом забытых мест вроде Карлоу или графства Лейтрим. Сыновья свиноторговцев и сапожников. О Небо, что такие люди могут понимать в делах городского управления? Не уверен, что им доводилось носить башмаки до восемнадцатилетнего возраста.

– Но разве у них нет клерков, которые давали бы им разумные советы? Уж они-то наверняка настоящие дублинцы.

– Этим коренным горожанам не придет в голову советовать человеку снимать одежду прежде, чем принять ванну. Вы что, смеетесь надо мной, святой отец?

– Конечно, нет.

Снаружи, на посыпанной гравием дорожке послышались тяжелые шаги, и ручка входной двери повернулась.

Это был мой брат. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что с ним. Его лицо пылало, и он слегка пошатывался. В руке брат держали небольшую сигару, размокшую от дождя.

– Всем добрый вечер, – сказал он довольно любезно. – Добрый вечер, отец Фарт.

Брат уселся в центре кухни и протянул промокшие ноги к плите.

– Я вижу, мы дошли до сигар, – сказал мистер Коллопи.

Благодаря глиняному кувшину и успешной пикировке с отцом Фартом он пребывал в довольно добродушном настроении.

– Да, мы дошли до сигар, – с небрежным изяществом ответил брат, – точно так же, как отец Фарт дорос до трубки. Дурной пример заразителен.

– И какую же важнейшую миссию мы выполняли сегодня вечером? – спросил мистер Коллопи.

– Да, раз уж вы спросили меня, я отвечу. То, что я делал, было действительно важно. Важно и для этого дома, и даже для этого города. У меня для вас очень плохие новости, мистер Коллопи. И для всех остальных тоже. На этой неделе...

– Чем же ты собираешься похвастаться перед нами?

– На этой неделе я вас покидаю. Я собираюсь в Лондон, чтобы поймать там удачу за хвост.

– Да ну! Это правда? Какая замечательная новость.

– В Лондон, мой мальчик? – спросил отец Фарт. – Ну-ну. Это великий город с огромными возможностями. Но англичане ищут людей в основном для тяжелых работ. По крайней мере среди ирландцев. Я непременно дам тебе рекомендательное письмо к одному из наших людей в Лондоне. Ты слышал когда-нибудь о Фарм-стрит? Порой получить работу бывает очень нелегко. Надеюсь, ты не помышляешь об угольном забое?

В ответ на что брат рассмеялся, демонстрируя неподдельное веселье.

– Нет, святой отец, – сказал он, – если только вы не имеете в виду покупку шахты и помещение в банк огромных комиссионных.

– Ну и чем же ты собираешься заниматься? – строго спросил мистер Коллопи.

– Ну, для начала арендовать пару комнат для офиса на Тули-стрит.

– Ради Бога, где это?

– Это в самом центре Лондона и очень близко от Темзы. А в окрестностях неподалеку есть несколько железнодорожных станций. Я хочу сказать, предположим, мною заинтересуется полиция...

– Что? Полиция ?

Мистер Коллопи не был уверен, что не ослышался. Брат снова засмеялся:

– Да, полиция. Едва ли они смогут уследить сразу за всеми станциями. Но даже если и смогут, у меня останутся хорошие шансы скрыться по воде. Немного обустроившись, я заведу собственную баржу и пришвартую ее неподалеку от офиса. Они никогда не заподозрят, что можно скрыться таким способом. Настоящий бизнесмен должен предусмотреть все.

– По-моему, ты свихнулся. И эта мысль приходит мне в голову далеко не в первый раз. Как насчет денег для переезда и аренды квартиры? Если ты рассчитываешь на меня...

– Мистер Коллопи, не надо ставить меня в неловкое положение подобными разговорами.

– Насколько я помню, – вмешался отец Фарт, – наши люди все еще содержат в Лондоне приют. Эти братья всегда на своем посту, и, мне кажется, плата за ночлег там просто мизерная. Я, разумеется, мог бы дать тебе рекомендательное письмо.

– У тебя есть деньги? – спросил мистер Коллопи.

– Есть, или появятся в течение недели.

– Это честно заработанные деньги? Если это какая-нибудь проклятая чепуха, что-то связанное с надувательством, или грабежом магазинов, или обманом простых людей, тогда я скажу тебе просто и прямо: тебе не стоит забираться так далеко, аж в самый Лондон, чтобы попасть в полицию. Без малейших колебаний я сам вызову полицейских, ибо на свете нет ничего отвратительнее бесчестности. Это одно из худших изобретений сатаны. Я не хочу, чтобы проклятие пало на этот дом. Ты слышал о майоре Линче из Голуэя? Запомни это. Крепко запомни.

– Вы слишком суровы, Коллопи, – сказал отец Фарт. – Зачем сразу предполагать худшее? Зачем накликать дьявола?

– Я живу в этом доме, – раздраженно ответил мистер Коллопи, – и у меня есть кое-какой опыт.

– Если учесть все, что нам известно, этот предприимчивый молодой человек может еще принести славу вашему дому.

– Да, конечно. – В тоне мистера Коллопи послышалась легкая горечь. – Я тоже могу принести великую славу этому дому, если достигну своей великой цели. Тогда потомки установят на стене этого дома мемориальную доску, и вы еще увидите женщин со всего света, совершающих паломничество, чтобы узреть мое скромное жилище. В свое время, конечно. А я тогда буду уже высоко на небесах, где смогу наконец-то отдохнуть.

Брат демонстративно зевнул.

– Джентльмены, – сказал он. – Я устал и хотел бы отправиться спать. Мы сможем поговорить о моих планах завтра.

Он встал и спотыкаясь направился к лестнице. Мы, оставшиеся в кухне, переглянулись.