Онлайн чтение книги Труп в оранжерее
Глава 17 КРАСНОРЕЧИВЫЙ ПОКОЙНЫЙ

Буря стихла, и наступил замечательный свежий день, с просветами в небе и сильным ветром, катящем валуны кучевых облаков вниз к синим изгибам горизонта.

Заключенный уже не менее часа спорил со своими адвокатами, когда, наконец, они вошли в зал суда.

— Я не собираюсь ничего говорить, — твердил герцог упрямо. — Не стоит этого делать. Может, я не могу предотвратить ее вызов в суд, если она сама настаивает — черт бы ее побрал, — но это не принесет мне никакого облегчения.

— Лучше оставьте все, как есть, — сказал мистер Мурблс. — Произведите хорошее впечатление на судей. Позвольте ему сесть на скамью подсудимых и вести себя как подобает джентльмену. Им это понравится.

Сэр Импи, который сидел до рассвета, исправляя свою речь, кивнул.

В тот день первый свидетель стал своего рода сюрпризом. Она назвала свой адрес и представилась как Элиза Бриггс, известная как мадам Бригетт с Нью-Бонд-стрит, по роду деятельности — стилист и парфюмер. У нее была обширная аристократическая клиентура обоих полов и филиал в Париже.

Покойный был ее клиентом в обоих городах в течение нескольких лет. Ему делали массаж и маникюр. После войны он пришел к ней по поводу небольших шрамов, полученных, когда его задело шрапнелью. Он чрезвычайно беспокоился о своей внешности, и если вы называете это тщеславием, то можно сказать наверняка, что он был тщеславен.

Сэр Вигмор Вринчинг не предпринял попытку подвергнуть перекрестному допросу свидетеля, и благородные лорды спрашивали друг друга, что бы это могло значить.

В этот момент сэр Импи Биггс, наклонившись вперед и постукивая указательным пальцем по своему докладу, начал:

— Милорды, наш случай настолько чрезвычайный, что мы даже не думали о необходимости представить алиби… — В этот момент в зал суда неожиданно ворвался судебный пристав и взволнованно протянул ему записку. Сэр Импи прочел ее, покраснел, мельком оглядел недовольных слушателей, положил свой доклад, скрестил руки на груди и сказал внезапно громким голосом, который услышал даже глухой герцог Уилтширский:

— Милорды, я счастлив сказать, что наш отсутствующий свидетель — здесь. Я вызываю лорда Питера Уимзи.

Все вытянули шеи и уставились на помятую, запачканную маслом фигуру, которая появилась, несясь вдоль рядов и дружелюбно раскланиваясь на ходу. Сэр Импи Биггс передал записку мистеру Мурблсу и, повернувшись к свидетелю, который ужасно зевал и в промежутках ухмылялся всем своим знакомым, потребовал, чтобы его привели к присяге.

История свидетеля была следующей:

— Я — Питер, сын покойного Бредона Уимзи, брат обвиняемого. Я живу на Пиккадилли 110-А. Из-за тех обрывков слов, которые я прочел на кусочке промокательной бумаги, которую я сейчас опознаю, я поехал в Париж искать некую леди. Имя леди — мадемуазель Симон Вандераа. Я обнаружил, что она покинула Париж в компании с человеком по имени Ван Хампердинк. Я последовал за ними и через некоторое время встретился с ней в Нью-Йорке. Я попросил у нее письмо Кэткарта, которое он написал ей в ночь своей смерти. (Волнение в зале.) Я предъявляю это письмо с подписью мадемуазели Вандераа в углу — для того, чтобы его можно было идентифицировать, если обвинительная сторона попытается подменить его. (Радостные возгласы в зале, в которых утонули возмущенные протесты со стороны обвинения.) Извините, что сообщил вам это такой короткой телеграммой, старина, но я получил письмо только позавчера. Мы прибыли сразу же, как только смогли, однако нам пришлось приземлиться около Вайтхафена в связи с неисправностью двигателя, и если бы мы спускались на полмили быстрее, возможно, меня бы сейчас здесь не было. (Аплодисменты, поспешно прерванные председателем суда пэров.)

— Милорды, — сказал сэр Импи, — вы — свидетели того, что я никогда прежде не видел этого письма. Я понятия не имею о его содержании; но все же я уверен — оно поможет делу моего благородного клиента, и потому я желаю — нет, жажду — приобщить этот документ к делу немедленно, таким, как он есть, не рассматривая, поможет или нет делу содержание письма.

— Следует установить, действительно ли почерк принадлежит покойному, — перебил председатель суда пэров.

Карандаши репортеров торопливо застрочили по бумаге. Худощавый молодой человек из «Дейли Трампет» почувствовал, что запахло скандалом в жизни высшего общества, и облизывал губы, не ведая, что пропустил намного больший скандал, который мог бы разразиться за минуту до этого.

Была вызвана мисс Лидия Кэткарт, чтобы идентифицировать почерк, а затем письмо было вручено председателю суда пэров, который объявил:

— Письмо написано по-французски. Мы должны привести к присяге переводчика.

— Вы обнаружите, — внезапно вставил свидетель, — что те обрывки слов на промокательной бумаге соответствуют словам в письме. Простите, что я прервал вас.

— Этот человек вызван как свидетель-эксперт? — спросил сэр Вигмор, посмотрев на лорда Питера испепеляющим взглядом.

— Право нет! — сказал лорд Питер. — Только, как видите, следовало бы предупредить Бигги, как вы могли бы сказать.

Бигги и Вигги,

два симпатичных человека,

Они вошли в суд,

Когда часы…

— Сэр Импи, я действительно должен попросить вашего свидетеля соблюдать порядок.

Лорд Питер усмехнулся, последовала пауза, пока пригласили переводчика и привели его к присяге. Затем наконец письмо прочли в абсолютной тишине:

Охотничий домик в Ридлсдейле,

Стэпли

Нью-Йорк,

13 октября, 1923

Симона! Я только что получил твое письмо. Что я должен сказать? Бесполезно упрашивать или упрекать тебя. Ты не поняла бы или даже не стала бы читать письмо.

Кроме того, я всегда знал, что однажды ты предашь меня. Я вынес все муки ревности в течение последних десяти лет. Я знаю, хорошо знаю, что ты никогда не хотела причинить мне боль. Только твоя чрезвычайная беззаботность и опрометчивость и твоя привлекательная способность быть нечестной были так восхитительны. Я знал все, и все равно любил тебя.

О нет, моя дорогая, у меня никогда не было иллюзий. Ты помнишь нашу первую встречу той ночью в казино? Тебе было семнадцать, и ты была красоткой, разбивающей сердца. Ты пришла ко мне на следующий день. Ты сказала мне — очень тихо, — что ты любишь меня и что я стал твоим первым мужчиной. Моя бедная маленькая девочка, это было ложью.

Я думаю, когда ты оставалась одна, ты смеялась, считая, что меня так легко обмануть. Но смеяться было не над чем. С нашего первого поцелуя я предвидел этот момент.

Боюсь, я достаточно слаб, но тем не менее хотел сказать тебе, что ты должна сделать для меня. Ты можешь испытывать сожаление. Хотя нет — если бы ты могла сожалеть о чем-то, ты бы больше не была Симоной.

Десять лет назад, перед войной, я был богат — не настолько, как твой новый американец, но достаточно богат, чтобы дать тебе, что ты хочешь. Ты не хотела так много перед войной, Симона. Кто научил тебя такой расточительности, пока я был вдали от тебя? Я думаю, было бы очень мило с моей стороны никогда не спрашивать тебя. Итак, большинство моих денег было в русских и немецких ценных бумагах, и больше чем три четверти из них пропали. Оставшиеся во Франции сильно упали в цене. У меня было жалованье капитана, конечно, но это небольшая сумма. К концу войны ты сумела растратить все мои сбережения. Конечно, я был дурак. Молодой человек, чей доход был уменьшен на три четверти, не может позволить себе дорогую любовницу и квартиру на авеню Клебер. Он должен или позволить леди уйти или требовать немного самопожертвования. Но я не смел требовать. Предположим, однажды я пришел бы к тебе и сказал: «Симона, я потерял свои деньги», — что бы ты мне сказала?

Что ты думаешь, я сделал? Я не предполагаю, что ты вообще когда-либо думала об этом. Ты не заботилась о том, кто спускал деньги, свою честь и свое счастье, чтобы удержать тебя. Я отчаянно играл на деньги. Я поступал еще хуже, я обманывал в картах. Я могу представить себе, как ты пожимаешь плечами и говоришь: «Прекрасно!» Но это подло — нечестно играть. Если бы кто-нибудь узнал, меня бы выставили отовсюду.

Кроме того, это не могло продолжаться всегда. Был один случай в Париже, хотя они ничего не смогли доказать. Тогда я обручился с англичанкой — я рассказывал тебе о ней, — с дочерью герцога. Мило, не правда ли? Я фактически решил содержать свою любовницу на деньги своей жены! Но я сделал бы это и сделаю это снова, чтобы вернуть тебя.

И теперь ты бросила меня. Этот американец изумительно богат. В течение долгого времени ты постоянно говорила мне, что квартира слишком маленькая и что тебе скучно до смерти. Твой «хороший друг» может предложить тебе автомобили, бриллианты, дворец Аладдина, луну! Я признаю, что любовь и честь выглядят довольно мелкими в сравнении с этим.

Ну а герцог как нельзя кстати глуп. Он оставляет свой револьвер в ящике стола. Кроме того, ему свойственно расспрашивать все относительно этой истории карточного шулерства. Так что ты видишь, игра закончена в любом случае. Яне обвиняю тебя. Я предполагаю, что они отнесут мое самоубийство на счет опасения разоблачения. Так-то лучше. Я не хочу, чтобы о моих любовных делах написали в «Санди Пресс».

До свидания, моя дорогая — о, Симона, моя любимая, моя любимая, прощай. Будь счастлива с твоим новым возлюбленным. Зачем со мной считаться — какое это имеет значение? Мой бог — как я любил тебя и как все еще люблю тебя вопреки самому себе. Со мной покончено. Ты никогда не разобьешь мне сердце снова. Я безумен — обезумел от страданий! Прощай.