Онлайн чтение книги Тюльпан Tulipe
XIX. «И-а!» без роздыху

Тем временем новое гуманистическое движение приняло в Англии такие размеры, что в Палату Общин был направлен запрос. В ответ на нее Секретарь Палаты заявил, что ассоциация «Молитва за Победителей» не угрожает на данный момент ни Ее Величеству, ни Махатме Ганди (hear! hear![36]Правильно! (англ.)  — возглас, выражающий согласие с оратором.), и он не видит причин для ее запрета. Когда кто-то из консерваторов спросил, не достаточно ли одного слова «движение», чтобы вызвать беспокойство в стране, мощь которой принципиально состоит в недвижимости, Секретарь Палаты ответил в том смысле, что в этой свободной стране (hear! hear!) он, министр-лейборист (ура!), не видит ни малейшего повода противостоять движению, характер которого совершенно статичен. Это благородное заявление вызвало огромный энтузиазм у партии лейбористов, которым правительство тут же воспользовалось и вынесло на голосование предложение присвоить трущобам статус памятников архитектуры и возложить на владельцев обязанность сохранять их неизменными под страхом возбуждения уголовного дела по статье о покушении на разрушение национального достояния, являющегося абсолютно неприкосновенными. Этот вотум вызвал такой энтузиазм среди консерваторов, что почетные члены ассоциации во всех уголках страны немедленно связали две тысячи пар носков, а в Вест-Энде в двадцать четыре часа были сервированы сто пятьдесят благотворительных чаепитий, и это побило рекорд в двадцать пять чаепитий, установленный во время последнего голода в Бенгалии. Именно в тот момент мистер Джонс, никогда не читавший газет и совершенно не представлявший ни размеров, которые движение приняло в Великобритании, ни той великой роли, которую сыграл в этом его друг, внезапно получил телеграмму следующего содержания: «Наш Махатма тчк Синьор Черубини тчк Желает видеть вас тчк». И подпись Женвины Тремор-Спад. Мистер Джонс был оглушен и с телеграммой в руке рухнул на стул. «О, dear!», — только и мог он выговорить. Час спустя мистер Джонс появился у частного дома Тремор-Спад, в Артиллерийских Особняках Виктории[37]Виктория — сейчас торговый район Лондона.. Плотная толпа, состоявшая исключительно из женщин, запрудила улицу. Дамы потрясали щитами и транспарантами со всякого рода надписями: «Захватить Испанию и запретить бой быков!», «Наш Махатма жертвует собой, протестуя против опытов над животными. А вы помогли ему?» Мистер Джонс едва проложил себе дорогу к двери, и там был немедленно атакован с флангов дамами, вооруженными шестами, на которых держались маленькие цветные полотна.

Ливрейный лакей провел мистера Джонса к адмиральской дочери. Это была дородная дама, одетая в новый генеральский мундир цвета хаки.

— Он ждет вас, — сказала она трогательно просто.

И провела мистера Джонса к двери, которую охраняли две пожилые леди в форме.

— Вы же не принесли ему ничего съедобного, ведь так? Никаких сэндвичей или шоколада?

— Если вы позволите, мэм, мы обыщем его, чтобы убедиться… Простая формальность, сэр.

Формальность была выполнена, дверь открыта и мистер Джонс пропущен. Синьор Черубини сидел на полу и прял, облаченный в белую простыню. Глаза его застыли, уставившись в пустоту. Казалось, друга он не узнал. Рядом с ним стояла клетка, в ней сидел Паоло. Старый вояка был еще тощее хозяина, но сохранил пока огонек разума в глазах и мистера Джонса признал мгновенно.

— О, dear, dear! О, dear! — бросил он с отчаянием.

Мистер Джонс приблизился к бакалейщику.

— Это я, — тихо сказал он. — Вы меня узнаете?

Костлявые пальцы синьора Черубини продолжали механически двигаться.

— Индивидуум не мертв! — крикнул Паоло.

— Махатма в глубоком трансе, — почтительно прошептала адмиральская дочь.

При звуке ее голоса синьор Черубини вздрогнул и шевельнулся.

— Атлантическая хартия, — пролепетал он. — Права человека и гражданина. Ку-ку… Объединенные Штаты Европы… ку-ку… За демократический Китай, ку-ку… Новая Европа, ку-ку… Война за прекращение войн… Завоевать мир во всем мире… Братство… Демократия… Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

— Тюльпан всюду! — пожаловался Паоло.

— Это я, мистер Джонс, ваш друг из Сохо. Вы меня узнаете?

Он искал какое-нибудь емкое дружеское слово — что-то, что всплыло бы вдруг в помутившемся рассудке бакалейщика, точно луч света в темном царстве. И потому он совершил фатальную ошибку.

— Горгонзола! — крикнул мистер Джонс, и тут великое сияние озарило лицо Махатмы, и он рухнул, точно его поразили в самое сердце…

Чудесная святость Махатмы из Сохо дала новую силу движению, и оно докатилось до самых отдаленных уголков Империи. На сцену вышла Великая индийская гуманитарная ассоциация «Прощай, Англия», созданная прогрессивными индийскими элементами с целью освободить великую англосаксонскую демократию от опеки над Индией, которой позволят наконец жить независимо и почитать ее веру и древние устои. Под тем же названием — «Молитва за Победителей» — ассоциация повела пропагандистскую кампанию, требуя для Объединенного Королевства полной и безусловной свободы, немедленного прекращения всех видов репрессий против британского меньшинства в Индии, равно как и немедленной безвозмездной экономической помощи… «Недостаточно победить, — гласил лозунг движения, — нужно еще уметь прощать». Махатме Ганди незамедлительно была послана телеграмма, подписанная сотней самых известных индийских интеллигентов и содержащая в конце сорок два отпечатка копыт самых священных коров страны, известных чистотой нравов, примерным поведением и неизменно высоким качеством навоза. Телеграмма начиналась словами «Тюльпан и братство!», далее следовала обращенная к Махатме просьба вернуть Англии свободу без всяких условий и таким образом заодно спасти жизнь великого сподвижника британского непротивления, либерального публициста Свами Мортимера Пюсса, который в знак протеста уже шестнадцать дней голодает с риском для жизни. Махатма ответил, что судьба английской независимости в руках самой Англии и что, если она выполнит главное условие — объединит все свое население, — независимость появится сама собой. Общественное мнение в Индии разделилось на два лагеря: один провозгласил объединение прежде, независимость потом, другой — независимость прежде, объединение потом. В Дели серьезные проблемы вызвала предпринятая вице-королем попытка к бегству. Он уже готовился ступить на миноносец, но его настигли, силой водворили назад во дворец и снова заперли. Наутро мировая общественность с ужасом узнала, что он объявил голодовку. На вопрос нейтрального журналиста из Нью-Йорка вице-король ответил: «Силой от меня ничего не добьются. Царство силы закончилось. Невмешательство со стороны английского народа приведет к тирании индийского раджи». От этих обнадеживающих слов бросило в дрожь всю Британскую Империю, включая Гайд-парк. Тогда же определенное недовольство выразила немецкая пресса. «Откуда это жесткое разделение на победителей и побежденных? — вопрошал „Штурмовик“[38]«Штурмовик» («Der Stürmer») — немецкая газета, созданная в 1923 г. нацистом Юлиусом Штрайхером и выходившая до начала 1945 г., печатный орган социал-демократической партии. — Разве мы не сеем ту же пшеницу? Разве наши леса шелестят на другом языке? Или по вечерам коровы в наших полях мычат не так, как ваши? Или наши птицы поют песнь войны? Или у наших девушек не такие же шелковистые волосы? Разве трепетная роса не блестит каждое утро на наших хрупких цветах?» Это лукавое воззвание не достигло цели: европейская пресса, которую трудно сбить с толку, увидела в нем именно то, что там было, то есть «новый ловкий маневр прусского милитаризма, готового поднять голову, — мы его раскусили». Тогда же хроническая безработица лишила трудящихся европейцев возможности растить в семье более двух рахитичных детей; тогда же правительства отказались от борьбы с трущобами, справедливо заметив, что пусть лучше атомная бомба разрушит халупы, а не стерильные, блистающие огнями дворцы; тогда же социалистические лидеры, вновь призванные к власти озлобленным электоратом, обезумев, рыдали на груди своих супруг и теряли сон, не зная, что сделать, чтобы оправдаться: распустить коммунистическую партию, поддержать тресты, уменьшить зарплату или, может, надеяться, что их оставят в покое вплоть до будущих выборов, если они пообещают ничего не делать и никого не трогать? В это время Земля была круглой и вертелась и человечество казалось сказочным великаном, опрокинутым на спину и вертящимся вместе с Землей; оно безнадежно воздевало два миллиарда своих пугливых и беспомощных лапок, и его мечта была скромной мечтой калеки: однажды найти в себе силы, чтобы бесстрашно встать и пойти, вместо того чтобы оставаться бессильным и в ужасе воздевать лапки, кружась вместе с Землей.

Дядя Нат сидел на коврике своего друга и держал тарелку, полную холодного пюре. Он кротко смотрел на ложку.

— Патрон, поешьте немного пюре.

— Я хочу еще раз подать голос! Я хочу вознести мой протест еще выше!

— Поешьте немного пюре.

— Я требую для человека лучшего и более справедливого мира!

— Поешьте немного пюре, патрон, прошу вас.

— Оставь меня! Я протестую против звания человека!

— Мы здесь не затем, чтобы протестовать, патрон. Мы здесь затем, чтобы жрать пюре.