Онлайн чтение книги Каньон Тираннозавра Tyrannosaur Canyon
Часть первая. Лабиринт

1

Стем Уэзерс с трудом вскарабкался на вершину столовой горы Меса де лос Вьехос, привязал осла к засохшему кусту можжевельника и опустился на пыльный валун. Тяжело дыша, отер цветным платком пот с шеи. Здесь, наверху, все время дул ветер, он трепал Стему бороду и освежал его после раскаленных каньонов с их неподвижным воздухом.

Уэзерс высморкался, сунул платок в карман. Осматривая знакомые ориентиры, он мысленно произносил названия: каньон Даггетта, Закатные скалы, Навахское кольцо, столовая гора Сирот, столовая гора дель Йесо, каньон Мертвого Глаза, Голубая Земля, Ла Кучилья, Эхо Бэдлендс, Белая площадка, Красная площадка и каньон Тираннозавра. Таившийся в Уэзерсе художник-абстракционист видел фантастическое царство, розовое, золотое, пурпурное; взору же Стема-геолога представал комплекс позднемеловых плато, ограниченных нагромождениями валунов, плато голых, неровных, размытых от времени и изрезанных трещинами, словно сама вечность опустошила эти земли, оставив руины – кричаще-яркие камни.

Из засаленного нагрудного кармана Уэзерс вытащил пачку сигарет «Дархемский бык», достал одну мозолистыми, почерневшими от грязи пальцами с желтыми растрескавшимися ногтями. Чиркнул деревянной спичкой о штанину, прикурил, глубоко затянулся. В последние две недели он расходовал табак экономно, но теперь можно не жаться.

Вся жизнь Уэзерса служила прологом к этой волнующей неделе.

Существование его должно измениться в мгновение ока. Он помирится с дочкой, с Робби, привезет ее сюда и покажет свою находку. Дочь простит ему завиральные идеи, неустроенную жизнь, бесконечные отлучки. Находка искупит все. Стему никогда не удавалось дать Робби то, чем другие отцы балуют дочерей: он не мог оплатить девочке учебу в колледже, купить машину, помочь снять квартиру. Теперь Робби не придется торчать среди ожидающих в «Ред Лобстер»[4]«Р е д  Л о б с т е р» – сеть гостиниц и ресторанов.. И художественную студию с галереей, о которой дочка мечтает, он сможет ей подарить…

Уэзерс прищурился на солнце. Через два часа закат. Нужно отправляться в путь, иначе к реке Чама до темноты не успеть. Осел по кличке Солт с утра не поен, а с издохшим животным Стему возиться ни к чему. Уэзерс посмотрел, как осел дремлет в тени: уши прижаты, губы мелко дрожат – ему снилось что-то жуткое. Стем ощутил чуть ли не симпатию к старой упрямой скотине.

Он затушил сигарету и, не выбрасывая, спрятал в карман. Глотнул из фляги, намочил платок, отер шею и лицо для прохлады. Потом закинул флягу за плечо, отвязал осла и по бесплодному песчанику столовой горы поехал на восток. Через четверть мили открылся каньон Хоакина: головокружительная расселина, живописным ущельем перерезавшая столовую гору Меса де лос Вьехос, или столовую гору Древних. Каньон Хоакина разветвлялся и вился до самой Чамы, образуя запутанную сеть мелких ущелий, которая носила название Лабиринт.

Уэзерс внимательно посмотрел вниз. Дно каньона тонуло в синей дымке, словно находилось под водой. В том месте, где каньон сворачивал и дальше уходил на запад, вытягиваясь между столовой горой Сирот и Собачьей столовой горой, Стем разглядел, милях в пяти от себя, широкий проход в Лабиринт. Солнце как раз ярко освещало косые спиралевидные камни и пальцевидные останки древних скал – худуз, будто указывающие на вход.

Уэзерс обследовал край каньона, пока не нашел едва заметную тропу, сбегавшую на дно. Она представляла собой коварный спуск, поскольку во многих местах порода осела, и приходилось преодолевать впадины не менее тысячи футов глубиной. Эта единственная дорога от Чамы на восток, где было много столовых гор, отпугивала всех, кроме самых отчаянных смельчаков.

Вот и отлично, думал Уэзерс.

Он осторожно пробирался вниз, берегся сам и берег осла. Стем почувствовал облегчение, лишь завидев на дне каньона высохшее русло реки. Двигаясь вдоль русла Хоакина, Уэзерс минует вход в Лабиринт и оттуда дойдет до Чамы. В ее излучине есть самой природой устроенное место стоянки: там река резко меняет направление течения и близ песчаной отмели можно выкупаться… Поплавать… У Стема возникла одна мысль. Завтра после полудня он будет в Абикью. Первым делом надо позвонить Гарри Дирборну (аккумулятор на мобильнике Уэзерса сел несколько дней тому назад) и просто рассказать… Стем задрожал, представив, как сообщает сногсшибательную новость.

Вот, наконец, и дно каньона. Уэзерс посмотрел наверх. В самом ущелье было темно, однако на верхнем крае его пылало заходящее солнце. Стем замер. Там, на расстоянии всего в тысячу футов, стоял человек, силуэт которого четко вырисовывался на фоне неба, и глядел вниз, прямо на Стема.

Уэзерс тихонько выругался. Это тот, кто две недели назад шел за ним по пятам от Санта-Фе до диких земель в районе Чамы. Люди такого сорта знали об исключительном мастерстве Уэзерса, а сами были чересчур ленивы или слишком тупы, чтобы производить самостоятельную разведку, и надеялись незаконно воспользоваться плодами его труда. Стем помнил своего преследователя: тощий тип на мотоцикле «Харли Дэвидсон», косивший под байкера. Он не отставал от Уэзерса на протяжении всего пути через Эспаколу, мимо Абикью и Ранчо привидений, держась позади на расстоянии двухсот ярдов и даже не пытаясь маскироваться. Стем видел этого прохвоста, когда только начал свой путь к пустынным землям. Не снимая байкерской банданы, тот тип пешком шел за Уэзерсом от Чамы вверх по руслу Хоакина. Стем оторвался от преследователя в Лабиринте и взобрался на вершину столовой горы Древних до того, как «байкер» нашел выход.

И вот две недели спустя он снова здесь, упрямый паршивец…

Стем Уэзерс пристально рассмотрел ленивые изгибы русла Хоакина, затем – каменные спирали, указывающие на вход в Лабиринт. Он оторвется от назойливого типа, и опять в Лабиринте. Может, на сей раз этот сукин сын там и останется.

Уэзерс продолжал спускаться в каньон, время от времени оглядываясь на преследователя, который, однако, не пошел следом, а куда-то скрылся. Наверное, возомнил, что найдет более короткий путь вниз.

Уэзерс усмехнулся, поскольку никакой другой дороги не существовало.

Через час пути вниз по руслу Хоакина тревога и гнев Стема улеглись. Тот тип – дилетант. Глупцы вроде него не раз ходили за Уэзерсом по пустыне и в конце концов просто пропадали. Хотели быть как Уэзерс, но где уж им! Он всю жизнь посвятил своему делу, у него есть непостижимое шестое чувство. Не то чтобы Стем начитался каких-то неведомых учебников или ему помогла аспирантура. Не помогут ни книжки, ни занятия и этим докторишкам наук с их геологическими картами и комплексной апертурной широкополосной радарной съемкой. Стему удавалось то, на чем они терпели неудачу, хоть у него и не было ничего, кроме осла да самодельного радара, излучение которого могло проникать в земную толщу. Радар этот Стем смастерил из деталей старого «Ай-би-эм-286». Еще бы тем умникам не презирать Уэзерса…

Стем опять разнервничался. Болвану-преследователю не испортить эти величайшие в жизни Уэзерса дни. Осел заартачился, и Стем, налив воды в свою шляпу, дал ему попить, затем с руганью погнал дальше. Лабиринт как раз впереди, туда-то он и пойдет. В глубине Лабиринта есть источник – настоящая редкость в этих местах: заросший папоротником-адиантумом выступ скалы, с которого вода ручейками стекает в углубление, выдолбленное в песчанике древними индейцами, – они жили тут в доисторические времена. Уэзерс решил устроить стоянку там, а не в излучине Чамы, где он станет легкой мишенью. Лучше уж перестраховаться.

Стем обогнул огромную каменную колонну у входа в Лабиринт. С обеих сторон вздымался каньон, его гигантские склоны состояли из эолового песчаника – это пески Энтрада, спрессованные останки величественной юрской пустыни. В каньоне, точно в готическом соборе, царила безмолвная прохлада. Уэзерс вдохнул воздух, наполненный ароматом кедра. Солнечный свет в щелях между пальцевидными скалами становился мягче, золотистее, по мере того как солнце спускалось к горизонту.

Стем двинулся дальше, туда, где ущелья переплетались между собой, и приблизился к месту слияния Висячего каньона с Мексиканским. Вот первое из многочисленных ветвлений, образуемых сразу несколькими каньонами. В Лабиринте нельзя рассчитывать ни на какую карту. Вдобавок из-за значительной глубины от спутниковых навигационных систем и мобильных телефонов мало проку.

Первая пуля угодила Стему в плечо. Было больше похоже на сильный удар, чем на выстрел. Уэзерс упал на четвереньки, от неожиданности ничего не соображая. Только когда зазвенело, отдаваясь во всех ущельях, эхо, Стем осознал, что ранен. Боль пока не чувствовалась, онемевшее плечо просто гудело, но Уэзерс увидал раздробленную кость, торчащую из разорванного рукава, и кровь, толчками вытекающую из раны и брызжущую песок.

Господи Иисусе…

Стем, шатаясь, приподнялся, и тут совсем близко прогремел второй выстрел. Палили справа, сверху. Надо отойти на двести ярдов, вернуться в каньон и спрятаться под каменной колонной. Другого укрытия нет. Уэзерс бросился бежать изо всех сил.

Третий выстрел взметнул песок прямо перед Стемом. Он бежал, понимая, что шанс еще есть. Нападавший устроил засаду на краю каньона, наверху, и возвращение к тропе, а затем спуск займут у него несколько часов. Если Уэзерс доберется до каменной колонны, то, вероятно, ему удастся спастись бегством. Возможность выжить есть. Он петлял, его легкие пронзала боль. Пятьдесят ярдов, сорок, тридцать…

Звук выстрела дошел до Стема только после того, как пуля угодила ему в поясницу и он увидел собственные внутренности, вываливающиеся на песок. Уэзерс, пробежав по инерции еще немного, рухнул лицом вниз. Он пытался подняться, всхлипывая и царапая песок, в ярости от того, что кто-то может завладеть его находкой. Стем корчился, громко стонал и стискивал у себя в кармане записную книжку, желая выбросить ее, потерять, уничтожить, спрятать от убийцы, но было негде. А потом, словно во сне, Уэзерс уже не мог больше думать, не мог шевелиться…

2

Том Бродбент осадил коня. Звук четырех выстрелов докатился до русла Хоакина от глубоких каньонов, расположенных к востоку от реки. Тому захотелось узнать, в чем дело. Сезон охоты еще не наступил, и ни одному человеку в здравом уме не придет в голову отправиться в каньоны пострелять.

Том посмотрел на часы. Восемь. Солнце только опустилось за горизонт. Эхо, по-видимому, неслось от пальцевидных скал у входа в Лабиринт. Верхом туда ехать минут пятнадцать, не больше. Можно пуститься и в объезд, время есть. Скоро взойдет полная луна, а жена, Салли, все равно ждет Тома не раньше полуночи.

Он развернул своего коня Тука и поехал вверх по руслу, к устью каньона, по следам человека и осла. За поворотом Бродбент увидел перед собой темный силуэт: мужчину, распростертого на песке лицом вниз.

Том подъехал ближе, соскочил с коня и опустился на колени. Сердце его колотилось. Пули поразили беднягу в спину и плечо, и кровь из ран все еще сочилась на песок. Бродбент пощупал сонную артерию – пульсации не чувствовалось. Он перевернул человека, внутренности которого тут же вывалились на землю.

Том поспешно смахнул песок с губ пострадавшего и стал делать ему искусственное дыхание. Склонившись над раненым, попробовал непрямой массаж сердца, с силой надавливая на грудную клетку и чуть не ломая ребра – раз, другой, затем опять искусственное дыхание. Воздух толчками выходил из раны. Еще несколько вдохов, и Том снова пощупал пульс раненого.

Невероятно – сердце начало биться.

Вдруг веки незнакомца дрогнули, и с запыленного загорелого лица на Бродбента взглянули ярко-синие глаза. Раненый еле слышно вздохнул, из его горла вырвался хрип, а губы приоткрылись.

– Нет… Ты, ублюдок… – Глаза несчастного чуть не выкатились из орбит, на губах выступила кровь.

– Подождите, – сказал Том, – это не я стрелял в вас.

Раненый пристально всмотрелся в Бродбента, и ужас его сменился чем-то иным. Надеждой. Человек поглядел на свою руку, как бы куда-то указывая.

Том проследил за его взглядом и увидел, что человек сжимает маленький блокнот в кожаном переплете.

– Возьми… – прохрипел несчастный.

– Не разговаривайте, не надо.

–  Возьми его …

Том взял блокнот. Обложка была липкой от крови.

– Это для Робби… – выдохнул раненый, и рот его от неимоверного усилия исказился судорогой. – Для дочки моей… Обещай, что ей отдашь… Она узнает, как найти…

– Что найти?

– Клад…

– Не надо сейчас об этом. Мы скоро выберемся отсюда. Просто потерпите…

Дрожащей рукой человек с силой ухватил Тома за рубашку.

– Это для нее… для Робби… больше ни для кого… Бога ради, только не в полицию… Ты должен мне обещать … – Он отчаянно рванул рубашку Тома, то было последнее судорожное усилие умирающего.

– Я обещаю.

– Скажи Робби… что я… люблю…

Взгляд раненого блуждал. Рука ослабела и соскользнула вниз. А еще – Том почувствовал – человек перестал дышать.

Снова искусственное дыхание. Безрезультатно. Через десять минут бесплодных попыток Том снял с шеи незнакомца платок и закрыл ему лицо.

Тут Бродбента осенило: убийца наверняка где-то поблизости . Том осмотрел верхний край каньона и груды щебня вокруг. Стояла такая глубокая тишина, что казалось, насторожились сами скалы. Где же убийца? Кругом никаких следов, кроме тех, которые оставили кладоискатель и его осел. Животное, все еще навьюченное, осталось ярдах в ста от места гибели хозяина. Осел спал стоя. Преступник наверху, он вооружен. Может, Том и сейчас в поле зрения негодяя. Из оружия у Бродбента был только нож.

Надо выбираться . Том поднялся, взялся за повод, оседлал коня и пришпорил его. Тук галопом понесся вниз по каньону, миновал вход в Лабиринт. Только когда они доскакали до середины русла Хоакина, Том пустил коня рысью. На востоке, озаряя песчаное дно ущелья, поднималась огромная масляно-желтая луна.

Если гнать Тука во весь опор, можно добраться до Абикью за два часа.

3

Джимсон Мэддокс по прозвищу Доходяга шагал по дну каньона, насвистывая мотивчик из «Лихорадки субботней ночи»[5]Культовый американский кинофильм эпохи музыки диско., и чувствовал себя на седьмом небе. Винтовка AR-15 калибра.22 разобрана, все детали вычищены и аккуратно спрятаны в расщелине, укрытой камнями.

Пустынный каньон свернул раз, потом другой. Уэзерс пытался дважды воспользоваться одной уловкой, хотел, чтоб Мэддокс потерял его в Лабиринте. Паршивый старикан мог одурачить Джимсона Э. Мэддокса один раз. Но второй – нет уж.

Он быстро спускался по руслу, размашисто шагая худыми ногами. Несмотря на карту и навигационную систему, Мэддокс проплутал тут добрых пять дней, блуждая и в Лабиринте, и над ним. Однако не зря: он изучил Лабиринт и приличный кусок гористой местности наверху. У Мэддокса было полно времени, чтобы устроить засаду на Уэзерса, и все вышло просто отменно.

Мэддокс вдохнул легкий ароматный воздух каньона. Чем-то напоминает воздух Ирака – там Джимсон служил артиллерийским сержантом во время операции «Буря в пустыне». Если где и есть место, ни капли не похожее на тюрьму, то вот оно, здесь: никто тебя не толкает, не мельтешит перед глазами, не действуют на нервы никакие гомики, латиносы и ниггеры. Сухо, тихо и пусто.

Мэддокс обошел песчаниковую колонну у входа в Лабиринт. Темнеющий в сумерках силуэт на земле – вот он, застреленный.

Мэддокс остановился. Свежие следы копыт на песке шли по направлению к телу и потом обратно.

Он кинулся к трупу.

Убитый лежал на спине, руки вытянуты, лицо аккуратно накрыто платком. Кто-то здесь побывал. Может, даже свидетель . Он верхом, и наверняка намылится прямиком к легавым.

Мэддокс заставил себя успокоиться. Верхом? Ну и ладно, все равно до Абикью скакать пару часов, да еще сколько времени пройдет, пока тот тип вызовет полицию и вернется… Если они и отрядят вертолет, лететь-то от Санта-Фе восемьдесят миль к югу. У Мэддокса есть как минимум три часа, чтобы забрать блокнот, спрятать тело и смотаться ко всем чертям.

Он обшарил труп, вывернул карманы, обыскал рюкзак убитого. В одном из карманов нащупал камень, вытащил его и внимательно рассмотрел, посветив фонариком. Явно какой-то образец, Корвус все о них долдонил…

Остается блокнот. Не обращая внимания на кровь и вывалившиеся внутренности, Мэддокс снова обыскал тело, перевернул, обыскал с другой стороны, сердито пнул. Огляделся. Ярдах в ста – навьюченный осел, спит стоя.

Мэддокс ослабил подпругу, стянул с животного седло. Щелчком согнал с него богомола, отцепил брезентовые вьюки и вытряхнул их содержимое прямо на песок. По земле рассыпалось много всего: какая-то хиленькая на вид электронная штуковина, молотки, зубила, геологические карты, ручная навигационная система, кофейник, сковородка, пустые пакетики от продуктов, пара мотков веревки, грязное белье, старые аккумуляторы и свернутый кусок пергамента.

Его-то Мэддокс и схватил. Это оказалась грубо нарисованная карта с топорно намалеванными горными вершинами, реками, скалами, пунктирными линиями и старинными испанскими буквами, а посередине стоял, нанесенный чернилами, опять же испанским шрифтом, жирный «икс».

Карта сокровищ, дело ясное.

Странно, что Корвус о ней молчал.

Мэддокс свернул ветхий пергамент и затолкал его в карман рубашки, затем возобновил поиски блокнота. Ползая на четвереньках и шаря по земле, перетряхивая рассыпанное снаряжение, он находил все, что только может понадобиться разведчику-старателю, кроме той записной книжки.

Мэддокс еще раз осмотрел электронную штуковину. Вещица самодельная, дерьмовая – помятый металлический ящик с какими-то переключателями, круглыми шкалами и маленьким светодиодным экраном. Корвус ни о чем подобном не упоминал, но это, похоже, важная фиговина. Тоже надо прихватить.

И снова Мэддокс перетряхнул скарб убитого. Он открывал брезентовые мешки, высыпал муку и сушеные бобы, ощупью искал во вьюках потайные отделения. Отодрал от седла обивку из овечьей шерсти. Потом вернулся к трупу, в третий раз ощупал намокшую от крови одежду, нашаривая прямоугольный бугорок. И нашел только замусоленный огрызок карандаша в правом кармане.

Мэддокс сел, в голове у него стучало. Неужели тот, кто приехал верхом, забрал книжку? Он здесь объявился просто по совпадению или тут дело в другом? Мэддокса поразила ужасная мысль: тот тип на коне – соперник. Он занят тем же, что и Мэддокс, он выслеживал Уэзерса в надежде наложить лапу на его открытие. Может, чужак и прикарманил блокнот.

Ладно, Мэддокс все-таки нашел карту. И, кажись, она чуть ли не поважнее записной книжки будет.

Он поглядел по сторонам, на мертвое тело, на кровь, на осла, на кучу разбросанных вещей. Скоро объявятся копы. Огромным усилием воли Мэддокс овладел дыханием и унял колотящееся сердце с помощью медитативных техник, освоенных им в тюрьме. Он выдыхал и вдыхал, сводя частые удары в груди к мягкой пульсации. Постепенно к нему вернулось спокойствие. У него уйма времени. Он достал из кармана образец породы, повертел при свете луны, потом вытащил карту. Вот это, да еще тот аппарат – все вместе более чем устроит Корвуса.

А пока нужно закопать труп.

4

Детектив лейтенант Джимми Уиллер расположился на заднем сиденье полицейского вертолета. Уиллер чертовски устал, и гудение винтов отдавалось у него во всем теле. Он посмотрел на призрачный ночной пейзаж, проплывавший внизу. Маршрут пролегал по направлению течения реки Чама, и каждая ее излучина тускло мерцала, как клинок ятагана. Вертолет миновал маленькие населенные пункты на побережье – гроздья огней, только и всего – Пуэбло Сан-Хуан, Меданалес, Абикью. Тут и там одинокий автомобиль проползал по 84-му шоссе, отбрасывая в кромешную тьму крошечный желтый лучик. К северу от резервации, что неподалеку от Абикью, огни исчезали, дальше простирались каньоны и высились горы – то были дикие земли в районе Чамы, а еще дальше огромную территорию занимали Высокие Плоскогорья. Там никто не жил по обе стороны границы с Колорадо.

Уиллер покачал головой. И угораздило же кого-то найти свою смерть в таком месте…

Он тронул пальцем пачку «Мальборо» у себя в нагрудном кармане. Уиллер был раздражен тем, что его разбудили посреди ночи, и тем, что пришлось поднять в воздух вертолет, единственный на весь полицейский участок Санта-Фе. Уиллера злило и отсутствие помощника – тот, отключив мобильный, просаживал свой жалкий заработок за игорным столом какого-нибудь местного казино. Помимо прочего, вертолет съедал 600 долларов в час, и било это непосредственно по карману Уиллера. А ведь летать придется еще не раз. Хочешь не хочешь – придется доставить на место преступления судебно-медицинского эксперта и следственную группу. Тогда только можно будет увезти тело и начать собирать улики. А там и огласка… Может, с надеждой подумал Уиллер, это просто очередное убийство из-за наркотиков, заслуживающее лишь краткого упоминания в сводке новостей «Нью Мексикэн»…

Да, только бы это оказалось убийство из-за наркотиков.

– Вон там, в русле Хоакина. Летите на восток, – сказал пилоту Бродбент.

Уиллер взглянул на человека, испоганившего ему вечер. Высокий, поджарый, на ногах – пара изношенных ковбойских сапог, один замотан обрывком провода.

Вертолет сделал вираж, оставив реку позади.

– Вы можете чуть-чуть снизиться?

Вертолет спустился, одновременно сбавив скорость, и Уиллеру стали видны края каньона, залитые лунным светом. Сам каньон казался бездонной трещиной в земле. Черт, ну и жуткое местечко.

– Лабиринт как раз под нами, – объяснил Бродбент. – Тело лежало в том самом месте, где он соединяется с каньоном Хоакина.

Вертолет полетел еще медленнее, сделал круг. Луна стояла почти прямо над головой, освещая практически все дно каньона. Уиллер видел только серебристый песок и больше ничего.

– Спускайтесь вот на ту открытую площадку.

– Спустимся, ясное дело.

Вертолет на мгновение завис в воздухе и пошел на посадку, взметнув целый вихрь пыли из сухого русла, прежде чем коснуться земли. Через минуту он замер, пылевые облака рассеялись, и пульсирующий шум винтов затих.

– Я останусь в машине, – сказал пилот. – А вы идите, делайте, что там надо.

– Спасибо, Фредди.

Бродбент выбрался наружу, за ним последовал Уиллер. Детектив, пригнув голову и прикрыв глаза рукой от пыли, отошел на такое расстояние, куда не доходил воздушный поток от двигателя вертолета. Уиллер остановился, достал из кармана сигареты, закурил.

Бродбент зашагал впереди. Уиллер включил фонарь «Маглайт» и посветил кругом.

– Обходите все следы! – крикнул он Бродбенту. – Не хочу, чтобы ребята из следственной группы меня потом запилили.

Уиллер направил луч фонаря на вход в каньон. Там ничего не было, лишь ровный слой песка между двумя песчаниковыми склонами.

– А впереди что?

– Лабиринт, – ответил Бродбент.

– Как он идет?

– Множество каньонов поднимаются к столовой горе Меса де лос Вьехос, детектив. Потеряться там – пара пустяков.

– Ясно. – Он скользнул лучом фонарика туда-сюда по песку. – Не вижу никаких следов.

– Я тоже. Но они должны быть где-то здесь.

– Ведите.

Уиллер медленно двинулся вслед за Бродбентом. Свет фонаря едва ли требовался при такой яркой луне, он скорее мешал. Детектив выключил его.

– Все равно никаких следов не видно. – Уиллер посмотрел вперед. Весь каньон от одного склона до другого тонул в лунном сиянии и казался пустым: насколько хватало глаз – ни скалы, ни кустарника, ни следов, ни тела.

Бродбент остановился в неуверенности, огляделся.

Происходящее нравилось Уиллеру все меньше.

– Тело лежало именно здесь. И вон там должны быть хорошо видны следы моего коня…

Уиллер промолчал. Он нагнулся, затушил сигарету о песок, положил окурок в карман.

– Тело было именно здесь, я уверен.

Уиллер включил «Маглайт», посветил вокруг. Ничего. Детектив убрал фонарь, снова закурил.

– Вон там стоял осел, – продолжал Бродбент, – примерно в ста ярдах отсюда.

Не было ни следов, ни тела, ни осла, только освещенный луной пустой каньон.

– Вы уверены, что это то самое место? – спросил Уиллер.

– Абсолютно.

Уиллер заложил большие пальцы за ремень и стал наблюдать, как Бродбент ходит и внимательно разглядывает землю. Бродбент высокий, подвижный, с рыжеватыми растрепанными волосами, на нем джинсы и хлопчатобумажная рубашка. В городе говорили, он сказочно богат, однако при ближайшем рассмотрении кажется – какое уж тут богатство: сапоги разваливаются на глазах, да еще рубашка Армии спасения…

Уиллер сплюнул. Там, наверное, тысяча этих каньонов, а сейчас ночь, и Бродбент ошибся.

– Вы уверены, что это то самое место?

– Все произошло именно здесь, в устье каньона.

– Может, каньон не тот?

– Нет, не может быть.

Черт возьми, Уиллер видел собственными глазами: каньон пуст от края до края. Луна светила не хуже полуденного солнца.

– Ну, теперь ясно – это не здесь. Ни следов нет, ни тела, ни крови, – ничего.

– Детектив, здесь лежало тело.

– Пора заканчивать, мистер Бродбент.

– Вы собираетесь просто все бросить?

Уиллер сделал медленный глубокий вдох.

– Я просто говорю, нам лучше вернуться сюда утром, когда каньон примет более привычные очертания.

Нет, этому типу не вывести его из себя.

– Идите сюда, – позвал тот, – тут песок как будто разровняли.

Уиллер поглядел на Бродбента. Да кто он такой, чтобы указывать детективу?

– Я не вижу здесь никаких улик. Наш полицейский участок платит шестьсот долларов в час за эксплуатацию вертолета. Завтра мы вернемся с картами, с навигационной системой и найдем нужный каньон.

– Вы, кажется, меня не расслышали, детектив. Я никуда не пойду, пока все не разъяснится.

– Как хотите. Дорогу к выходу вы знаете. – Уиллер развернулся, пошел к вертолету, влез внутрь. – Улетаем.

Пилот снял наушники.

– А он?

– Он сумеет выбраться.

– Он вам машет.

Уиллер тихо выругался, увидел темную фигуру в ста ярдах от вертолета. Фигура размахивала руками, жестикулировала.

– Как будто нашел что, – сказал пилот.

– Боже всемогущий… – Уиллер вылез из вертолета, подошел к Бродбенту.

Тот разгреб сухой песок, добравшись до нижнего слоя – черного, мокрого, липкого.

Уиллер проглотил слюну, достал фонарь, щелкнул выключателем.

– Ох, господи, – проговорил он, отступая. – Ох, господи…

5

Доходяга Мэддокс купил синюю шелковую рубашку, шелковые трусы, а в магазине «У Селигмана» на 34-й улице – серые брюки, белую майку, шелковые носки и итальянские ботинки. Во все это он облачился в примерочной. Расплатился при помощи собственной карточки «Америкэн экспресс», своей первой законной карты, на которой значилось «Джимсон Э. Мэддокс», и вышел на улицу. Обновки несколько избавили его от беспокойства перед скорой встречей с Корвусом. Любопытно: в новеньких шмотках становишься прямо другим человеком. Мэддокс поиграл мышцами спины, чувствуя, как ткань шелестит и натягивается. Да, так лучше, гораздо лучше.

Он поймал такси, назвал адрес, и машина помчалась по направлению к крутым кварталам города.

Через десять минут Мэддокса уже проводили в обшитый панелями кабинет доктора Айэна Корвуса. Там было шикарно. В углу красовался камин, отделанный розовым мрамором, и сразу несколько окон выходило на Центральный парк. Сам британец стоял у стола, беспокойно роясь в каких-то бумагах.

Мэддокс, стиснув руки перед собой, остановился в дверях, ожидая, пока его заметят. Корвус страшно нервничал: тонкие-претонкие губы поджаты, подбородок выставлен вперед и торчит, точно нос корабля. Черные волосы зачесаны назад – наверняка по последней лондонской моде, думал Мэддокс. На Корвусе был отличный темно-серый костюм и новехонькая рубашка от «Тернбулл энд Эссер»[6]«Т е р н б у л л  э н д  Э с с е р» – британская фирма-изготовитель мужских сорочек., в которой кончики воротника пристегиваются пуговицами. Ко всему этому полагался алый шелковый галстук.

Вот уж кому медитация сейчас не помешает, решил Мэддокс.

Корвус оставил свои бумаги и глянул поверх очков.

– А-а, уж не Джимсон ли Мэддокс вернулся с поля боя! – Его британский акцент прозвучал заметнее, чем обычно.

Корвус был примерно одного возраста с Мэддоксом – тоже чуть старше тридцати, но мужчины настолько отличались друг от друга, что казались обитателями разных планет. Странно – вместе их свела какая-то татуировка…

Корвус протянул руку, Мэддокс взял ее и ощутил уверенное пожатие, ни слишком длительное, ни чересчур короткое, не слабое, но и не напористое. Мэддокс подавил нахлынувшие чувства.

Это человек, вытащивший его из тюрьмы Пеликан Бэй .

Корвус взял Мэддокса под руку и провел к креслам, занимавшим дальний угол кабинета, прямо перед бесполезным сейчас камином. Корвус отошел ко входу, что-то сказал секретарю, потом запер дверь и сел напротив Мэддокса, беспокойно меняя положение ног, пока наконец не устроился более-менее удобно и наклонился вперед; лицо его буквально рассекло воздух, глаза горели.

– Сигару?

– Это я раньше курил, а теперь бросил.

– Молодчина. Не возражаешь, если я?..

– Черт, конечно, нет.

Корвус вынул сигару из специальной коробочки с увлажнителем, отрезал кончик. Прикурил, подождал, пока сигара хорошенько разгорится, затем опустил ее и сквозь клубы дыма поглядел на Мэддокса.

– Рад тебя видеть, Джим.

Мэддоксу нравилась манера Корвуса: тот всегда относился к Джимсону с безраздельным вниманием и разговаривал с ним на равных, как и подобает такой птице высокого полета. Этот Корвус горы свернул, чтобы вызволить его, Мэддокса, из тюрьмы, но, сделав один-единственный телефонный звонок, мог упечь обратно. Вот два факта, которые вызывали у Мэддокса сильные и противоречивые чувства, в которых он и сам пока не разобрался.

– Итак, – проговорил Корвус, откидываясь назад и выпуская струйку дыма.

Что-то в его манере всегда беспокоило Мэддокса. Он вытащил из кармана карту.

– Вот, нашел среди барахла, которое тот тип тащил с собой.

Корвус, нахмурившись, развернул карту. Мэддокс ожидал радостных возгласов. Их не последовало. Лицо Корвуса побагровело. Он резко швырнул карту на стол. Мэддокс наклонился за ней.

– Оставь себе, – бросил Корвус. – Кому она нужна? Где блокнот?

Мэддокс начал издалека.

– Вот как вышло… Я шел за Уэзерсом к Высоким Плоскогорьям, и он меня просто доконал. Я две недели прождал, пока он покажется. Ну, появился в итоге. Я устроил засаду и пристрелил его.

Воцарилась напряженная тишина.

– Ты его убил ?

– Да. А по-вашему, лучше б он побежал к легавым и растрезвонил всем и каждому, что вы урвали его кусок, или как это там называется? Уж поверьте мне, Уэзерса нельзя было не грохнуть.

Продолжительная пауза.

– А блокнот?

– Так в том-то и дело, что не нашел я блокнот. Только карту. И еще вот это. – Мэддокс достал из сумки металлический ящик с переключателями и светодиодным экраном, выложил на стол.

На ящик Корвус даже не взглянул.

– Ты не нашел записную книжку?

Мэддокс сглотнул.

– Нет. Ее я так и не нашел.

– При нем должна была быть записная книжка.

– Не было ее там. Я застрелил его сверху, с края каньона, потом тащился пять миль до самого дна. Два часа почти. Когда добрался до места, оказалось, там уже кто-то побывал – видно, другой кладоискатель хотел нагреть руки. Он приехал верхом, его следы были повсюду. Я обшарил труп, обыскал осла, все вверх дном перевернул – нету никакой книжки. Я ценные вещи прихватил, следы уничтожил и тело закопал.

Корвус смотрел в сторону.

– Закопал, значит, Уэзерса и пошел сперва по следам того неизвестного типа, да сбился с пути… Хорошо, его фамилия появилась на следующий день в газетах. Он живет на ранчо к северу от Абикью, вроде бы ветеринар, лечит лошадей. Бродбентом звать. – Мэддокс замолчал.

– Записную книжку взял Бродбент, – монотонно проговорил Корвус.

– Вот и я так думаю, потому и разузнал о нем кой-чего. Он женат. Часто ездит верхом по тамошней глуши. Все его знают. Говорят, Бродбент богатый, хотя с виду нипочем не догадаться.

Корвус неотрывно смотрел на Мэддокса.

– Достану я вам этот блокнот, доктор Корвус. А что с картой? Я хочу сказать…

– Карта – фальшивка.

Опять мучительная пауза.

– А металлический ящик? – спросил Мэддокс, показав на штуковину, вытряхнутую из вьюка. – Сдается мне, там компьютер внутри. Может, на жестком диске…

– Это основной блок самодельного радара, излучение которого может проникать в земную толщу. Жесткого диска здесь нет, нужные сведения – в блокноте . Вот почему мне нужен именно блокнот , а не дурацкая карта.

Мэддокс отвел глаза, чтобы не встретить пристальный взгляд Корвуса, сунул руку в карман и, вытащив обломок породы, положил его на стеклянный стол.

– Вот еще что было у него в кармане.

Корвус уставился на камешек. Выражение лица доктора менялось на глазах. Он осторожно протянул руку и аккуратно взял кусочек породы. Затем достал из ящика стола лупу и внимательнее рассмотрел образец. Медленно прошла минута, потом другая. Наконец Корвус поднял глаза. Мэддокс с удивлением заметил, как сильно изменилось его лицо. Напряженность ушла, глаза больше не сверкали. Почти человеческий вид.

– Это… очень ценная штука. – Корвус поднялся, прошагал к своему рабочему столу, достал из выдвижного ящика пластиковый пакет с замочком и поместил камень внутрь так осторожно, будто тот был драгоценным.

– Это же образец породы, верно? – спросил Мэддокс.

Корвус наклонился, отпер какой-то шкафчик и вынул перевязанную резинкой пачку стодолларовых купюр толщиной в целый дюйм.

– Не надо, доктор Корвус. У меня деньги еще остались…

Тонкие губы доктора дрогнули.

– На любые непредвиденные расходы. – Он протянул Мэддоксу пачку. – Что делать, тебе известно.

Джимсон засунул деньги в карман куртки.

– До свидания, мистер Мэддокс.

Он повернулся и неловко зашагал к двери, которую Корвус уже отпер и придерживал открытой. Выходя, Мэддокс ощутил жаркое покалывание где-то в затылке. Секунда – и Корвус остановил его, крепко сдавив ему плечо; пожатие было несколько более сильным, нежели просто дружеское. Мэддокс почувствовал, как доктор наклонился и зашептал ему прямо в ухо, преувеличенно отчетливо выговаривая каждый слог:

–  Блок-нот .

Он отпустил плечо Мэддокса, дверь мягко затворилась. Джимсон прошел через пустой кабинет секретаря в просторный гулкий коридор.

Бродбент… Ну, держись, сукин ты сын.

6

Том сидел за кухонным столом. Он откинулся назад и вытянул ноги, дожидаясь, пока сварится кофе в жестяном кофейнике на плите. На улице июньский ветерок шелестел листьями тополей, срывая пух, снежными хлопьями круживший в воздухе. В загонах на другом конце двора стояли лошади; они жевали тимофеевку, которую утром им насыпала Салли.

Вот и она, все еще в ночной сорочке. Освещенная восходящим солнцем, Салли прошла мимо раздвижных стеклянных дверей. Они с Томом были женаты меньше года, и отношения их еще не утратили новизны. Том наблюдал, как она сняла с плиты кофейник, заглянула туда, состроила гримаску и водворила его на прежнее место.

– Не пойму, как это ты так варишь кофе.

Том с улыбкой смотрел на нее.

– Ты сегодня утром прелестна.

Салли мельком глянула на мужа, смахнула с лица золотистые волосы.

– Сегодня хочу оставить лечебницу на Шейна, – сказал Том. – Всего-то и дел – одна лошадка с несварением желудка в Эспаколе.

Он оперся ногами о табурет и следил, как Салли тщательно готовит кофе для себя: кипятит молоко до образования пены, добавляет ложечку меда, затем присыпает сверху измельченным темным шоколадом из специальной баночки с отверстиями в крышке, вроде солонки.

– Шейн поймет. Я почти всю ночь пробыл на ногах из-за того… происшествия в Лабиринте.

– У полиции никаких версий?

– Ни одной. Нет ни тела, ни мотива преступления. И без вести никто нигде не пропадал. Есть только пять ведер песка, пропитанного кровью.

Салли поморщилась.

– Так чем же ты сегодня будешь заниматься? – спросила она.

Том придвинулся к ней, чуть приподняв табурет и затем с пристуком опустив его. Полез в карман, достал истрепанную записную книжку и положил ее на стол.

– Собираюсь отыскать Робби, где бы она ни находилась, и отдать ей вот этот блокнот.

Салли нахмурилась.

– Том, я все-таки думаю, надо было сдать его в полицию.

– Я дал слово.

– Скрывать улики от полиции – это безответственно.

– Он заставил меня пообещать, что я не стану отдавать блокнот полицейским.

– Вероятно, он учинил что-то противозаконное.

– Может быть, но я дал обещание умирающему. А кроме того, я просто не могу себя заставить передать записную книжку тому детективу, Уиллеру. Он явно звезд с неба не хватает.

– На тебя надавили, вот ты и дал слово. Такие обещания не в счет.

– Если б ты видела, какое отчаяние было на лице того человека, ты бы меня поняла.

Салли вздохнула.

– И как же ты намерен искать таинственную дочку?

– Я думаю начать с магазина на бензоколонке «Сансет Март» – узнаю, не останавливался ли он там, чтобы заправиться или купить чего по мелочи. Возможно, обследую несколько трасс, идущих по горам через лес, поищу его машину…

– И поедешь на своем любимом древнем грузовике.

– Именно.

Непрошеное воспоминание об убитом снова заняло мысли Тома. Эта картина никогда не изгладится в его памяти. Она напомнила Тому о смерти отца, который отчаянно пытался ухватиться за жизнь в последние мучительные и жуткие минуты, когда не осталось уже никакой надежды.

– Еще можно сходить к Бену Пику, – продолжал Том. – Бен много лет исследовал те каньоны. Вдруг ему что-то известно об этом человеке – кто он, какое сокровище искал…

– Я тут подумала… В блокноте нет, случайно, ничего такого?..

– Там одни цифры. Ни имени, ни адреса – шестьдесят страниц сплошных цифр и в конце два восклицательных знака.

– Ты считаешь, он и вправду нашел сокровища?

– У него это по глазам было видно.

Отчаянная мольба умирающего до сих пор звучала у Тома в ушах. Происшествие глубоко потрясло его, наверное, потому что впечатление от смерти отца было еще столь свежо. Отец Тома, великий и ужасный Максвелл Бродбент, тоже своего рода разведчик-старатель, и древние захоронения, случалось, грабил, и коллекционированием увлекался, и артефактами приторговывал. Хотя он был далеко не образцовым родителем, после кончины Бродбента-старшего в душе Тома образовалась огромная пустота. Тот умирающий старатель, бородатый, с пронизывающим взглядом синих глаз, чем-то даже напоминал Тому отца. Вряд ли человек в здравом уме стал бы проводить подобные параллели, но Том неизвестно почему чувствовал: слово, данное незнакомцу, нельзя нарушить.

– Том?

Он заморгал.

– Ты опять стал какой-то потерянный.

– Извини.

Салли допила кофе, сполоснула чашку.

– Ты знаешь, что прошел ровно год с тех пор, как мы сюда переехали?

– Я и позабыл.

– Тебе тут пока еще нравится?

– Это домик – предел моих мечтаний.

Вдвоем, в дикой местности близ Абикью у подножия горы Педернал, Том и Салли обрели жизнь, к которой стремились: небольшое ранчо с лошадьми, садом и манежем, где могли ездить верхом дети. Том работал ветеринаром. Вот она, сельская жизнь без городской суеты, пыли, грязи и долгой езды в транспорте. Практиковал Том успешно. К нему стали обращаться даже ворчливые пожилые фермеры. Трудился он в основном на воздухе, в лошадях души не чаял, да и люди кругом были приятные.

Разве что место здесь глуховатое – этого Том не мог не признать.

Он снова вспомнил об искателе сокровищ. Улаживать дело того человека с его блокнотом куда интереснее, чем силой вливать галлон касторки в заскорузлую глотку какой-нибудь клячи на эспакольском ранчо-пансионате Гилдеруса, человека, известного своим отвратительным характером и отвратительными лошадьми.

Одно из преимуществ начальника – возможность перепоручить неприятную работу подчиненному. Том нечасто грешил этим, потому не чувствовал себя виноватым. Может, только самую чуточку…

Он опять просмотрел записную книжку. Ясно, что в ней содержится некий код: каждая страница с маниакальной аккуратностью исписана рядами и столбцами цифр. Нигде ничего не подтерто, ни одного исправления и ни единой помарки, словно цифры одну за другой откуда-то переписали.

Салли встала и обняла Тома. Волосы жены упали ему на лицо, и он ощутил их благоухание, в котором свежий запах шампуня смешивался с ее собственным теплым бисквитным ароматом.

– Пообещай мне кое-что, – попросила Салли.

– Что же?

– Что будешь осторожен. Какое бы сокровище ни нашел тот человек, оно уже толкнуло кого-то на убийство.

7

Мелоди Крукшенк, техник-специалист первой категории, откинулась на спинку кресла и открыла банку колы. Сделала глоток, задумчиво оглядела лабораторию, расположенную в подвальном помещении. Когда Мелоди еще училась в аспирантуре Колумбийского университета по специальности «геофизическая химия», карьера рисовалась ей в совершенно ином свете: молодая женщина представляла, как будет пробираться сквозь тропические леса Квинтана Ру, составляя карту кратера Чиксулуб, или как разобьет палатку на знаменитых Горячих скалах в пустыне Гоби, чтобы раскапывать гнезда динозавров, а то на безупречном французском выступит с докладом перед восхищенной аудиторией в Парижском музее естественной истории. И вот, ничего этого нет. Она здесь, в подвальной лаборатории без окон, производит рутинные исследования для нерадивых ученых, которые и имя-то ее запомнить не могут, хотя у половины из них коэффициент интеллекта вдвое меньше, чем у Мелоди. Она стала работать в лаборатории еще будучи аспиранткой, убеждая себя, что это временно, до защиты диссертации и получения хорошей штатной должности. Однако Мелоди была обладательницей ученой степени уже пять лет, в течение которых разослала сотни, тысячи экземпляров своего резюме, а в ответ не получила ни одного предложения. На этом жестоком рынке около шестидесяти молодых ученых ежегодно преследовали возможность занять одно из шести вакантных мест – такая вот игра в музыкальные стульчики: музыка замолкает, а сесть почти никто не успел. Дела шли из рук вон плохо, и Мелоди ловила себя на том, что, беря в руки «Минералоджи куортерли», первым делом открывает страничку с некрологами и, трепеща, с надеждой читает, как некий профессор, сотрудник университета, обладатель заветной штатной должности – разумеется, любимец студентов, лауреат премий и наград, истинный первопроходец в своей области, – трагически и безвременно ушел из жизни. Самое то .

С другой стороны, Мелоди была неисправимой оптимисткой и в глубине души чувствовала: ее обязательно ждет нечто большее. Потому она продолжала сотнями рассылать резюме и подавать заявления о приеме на все мало-мальски подходящие места.

На настоящий момент жизнь казалась ей сносной: идет дежурство, в лаборатории тихо, и надо лишь прикрыть глаза, чтобы вступить в будущее, словно в огромную и прекрасную страну, где она переживет приключения и совершит замечательные открытия, заслужит похвалы и получит постоянную штатную должность.

Мелоди открыла глаза и спустилась с небес на землю, в лабораторию со слабо гудящими лампами дневного света, постоянным шипением системы принудительного охлаждения, шлакоблочными стенами, целыми полками справочников и стеклянными шкафами, в которых помещаются образцы. Даже оборудование стоимостью миллион долларов, однажды потрясшее Мелоди, давным-давно опостылело ей. Она с раздражением обвела взглядом огромный сверхчувствительный электронно-зондовый рентгеновский микроанализатор JEOL JXA-733, установку для рентгенографического анализа «Эпсилон-5» с трехмерной поляризующей оптикой, 600-ваттную рентгеновскую трубку с анодом для измерения гравиметрической плотности, 100-киловольтный генератор, просвечивающий электронный микроскоп «Уотсон-55», компьютер «Макинтош G5», сдвоенные центральные процессоры которого имеют тактовую частоту 2,5 гигагерц и оборудованы водяным охлаждением, два микроскопа для петрографических исследований, поляризационный микроскоп Мейджи, установки для цифровой съемки, полный комплект оборудования для работы с образцами, включающий алмазные распилочные ножи, ручные и автоматические шлифовальные и полировочные устройства, углеродные напылители…

И на кой все это, если ей вечно дают на анализ сплошную чепуху?

Низкий гул, означающий, что кто-то вошел в пустую лабораторию, вывел Мелоди из задумчивости. Наверняка очередной помощник смотрителя Музея поручит исследовать какой-нибудь невзрачный камешек для научной работы, которую никто не станет читать. Водрузив ноги на стол и не выпуская из рук колу, Мелоди ждала, когда незваный гость появится из-за угла.

Вскоре она услышала уверенные шаги – чьи-то ботинки ступали по линолеуму. Показался стройный элегантный мужчина. Его шикарный синий костюм зашелестел совсем рядом. Доктор Айэн Корвус.

Мелоди проворно сняла ноги со стола, отчего ножки стула громко стукнули, опускаясь на пол. Она покраснела, смахнула волосы с лица. Смотрители Музея практически не бывали в лаборатории, предпочитая не унижаться до общения с техническим персоналом. Но вот – невероятное дело – сам Корвус. Он всегда выглядел впечатляюще в костюмах с Сэвил-роу[7]С э в и л – р о у – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных. и ботинках ручной работы от «Уильямс и Крофт». Да и вообще Корвус был не лишен привлекательности, демонической, примерно как у Джереми Айронса[8]Д ж е р е м и А й р о н с – известный британский и американский актер..

– Мелоди Крукшенк?

Надо же, он и имя ее знает… Мелоди взглянула на его худое улыбающееся лицо, прекрасные зубы и черные, как смоль, волосы. Костюм Корвуса слегка шуршал при каждом движении.

– Верно, – наконец ответила она, стараясь говорить непринужденно. – Я Мелоди Крукшенк.

– Как я рад, что нашел вас, Мелоди. Я вам не мешаю?

– Нет-нет, вовсе нет. Я тут просто сижу. – Она попыталась овладеть собой, вспыхивая и чувствуя себя идиоткой.

– Можно мне прервать ваши занятия и подкинуть вам образец для анализа? – Корвус помахал из стороны в сторону пластиковым пакетиком, который держал в руке, и ослепительно улыбнулся.

– Разумеется.

– У меня для вас небольшое… м-м, заданьице . Согласны взяться?

– Ну конечно.

Корвус прослыл невероятно равнодушным и даже высокомерным типом, но сейчас он вел себя чуть ли не игриво.

– Пусть все останется только между нами.

Мелоди выдержала паузу и осторожно поинтересовалась:

– Что вы имеете в виду?

Корвус протянул ей пакетик, она взглянула на камень. К нему прилагалась бирка с надписью: «Нью-Мексико, образец № 1».

– Я прошу вас проанализировать этот образец. Не нужно никаких предвзятых догадок относительно того, откуда он появился и что может из себя представлять. Требуется полный минералогический, кристаллографический, химический и структурный анализ.

– Без проблем.

– Я хочу все оставить в тайне, вот в чем дело. Не оставляйте записей от руки и ничего не сохраняйте на жестком диске. Когда будете проводить анализ, записывайте информацию на компакт-диски и стирайте данные с винчестера. Диски постоянно держите в шкафчике для образцов, шкафчик запирайте. Никому не рассказывайте об этой работе и ни с кем не обсуждайте своих изысканий. Отчитываться станете непосредственно мне. – Снова белозубая улыбка. – Согласны?

Интригующее задание и тот факт, что Корвус оказал доверие именно ей, взволновали Мелоди.

– Не знаю… Отчего такая секретность?

Корвус наклонился вперед. Девушка уловила легкий запах твида и сигар.

– А вот отчего, дорогая моя Мелоди, вы узнаете после того, как завершите анализ. Говорю же вам, мне не нужны предвзятые домыслы.

Поручение очень заинтересовало, даже взволновало ее. Корвус был одним из тех мужчин, которые излучают силу и производят впечатление, будто им достаточно лишь протянуть руку, дабы получить желаемое. В то же время прочие смотрители Музея недолюбливали и побаивались его, и все это показное дружелюбие лишь укрепило Мелоди в мысли, что он достаточно мерзкий тип, пусть даже красивый и обаятельный.

Корвус мягко положил руку ей на плечо.

– Что скажете, Мелоди? Организуем маленький заговор ?

– Хорошо. – Черт, а почему бы и нет? По крайней мере, она знает, куда ввязывается. – Я должна завершить работу к какому-то определенному времени?

– Как можно скорее. Но без халтуры. Делайте все тщательно.

Она кивнула.

– Отлично. Я и высказать не могу, насколько это важно. – Брови Корвуса взметнулись вверх, он поднял подбородок. Снова расплылся в улыбке, заметив, что Мелоди вертит в руках образец. – Давайте, приглядитесь к нему.

Она всмотрелась внимательнее, ей становилось все любопытнее. Коричневый каменный обломок, тянет граммов на триста-четыреста. Мелоди сразу определила, что это такое, по крайней мере в общих чертах. Структура действительно необычная. Мелоди ощутила, как сердце ее забилось быстрее и пульс участился. «Нью-Мексико, образец № 1». При его анализе скучать не придется.

Она положила пакетик на стол и встретилась взглядом с Корвусом. Доктор пристально смотрел на Мелоди, его светло-серые глаза казались почти бесцветными при лампах дневного освещения.

– Поразительно, – сказала Мелоди. – Если я не ошибаюсь, это…

– Тсс! – Он осторожно приложил палец к ее губам и подмигнул. – Это наша маленькая тайна.

Корвус убрал руку, поднялся, будто собираясь идти, потом обернулся, словно о чем-то вспомнил. Достал из кармана пиджака продолговатую бархатную коробочку и протянул ее Мелоди.

– Небольшая благодарность.

Мелоди взяла коробочку. На крышке было написано «ТИФФАНИ».

Ага, сейчас , тут же подумала женщина. Она щелкнула замочком, и ее ослепил блеск драгоценных камней, их синих звездочек. Мелоди замигала, словно ослепнув на мгновение. Звездчатые сапфиры. Браслет из звездчатых сапфиров, оправленных в платину. Она поднесла его к глазам и сразу же определила: камни настоящие, не искусственные. Все они отличались друг от друга, каждый чуть-чуть неправильной формы, каждый со своими, совершенно особыми оттенками и переливами. Мелоди повернула коробочку к лампам и увидела, как звездочки в каждом камне задвигались, как свет отразился от их потаенных глубин. Мелоди проглотила комок, внезапно застрявший в горле. Никто не дарил ей ничего подобного, никогда. Никогда. Глазам стало горячо и щекотно, она сморгнула набежавшие слезы, придя в ужас от того, что может показаться чересчур ранимой.

– Миленький наборчик оксидов алюминия, – бросила Мелоди.

– Я надеялся, вам понравятся звездчатые сапфиры.

Она опять сглотнула, отвернувшись и продолжая смотреть на браслет, чтобы Корвус не увидел слез. Наверное, ей в жизни ничего так не нравилось, как это украшение. Шриланкийские звездчатые сапфиры, ее любимые, каждый по-своему уникален. Они рождены в земных глубинах, при огромной температуре и чудовищном давлении – вот вам минералогия в действии. Мелоди понимала, что ею манипулируют, беззастенчиво, в открытую, но одновременно думала: а почему нет? Почему она не должна принимать подарок? Разве не на этом стоит мир?

Мелоди почувствовала руку Корвуса у себя на плече, ощутила нежное пожатие. Точно удар током. Вот досада: слеза выкатилась из глаза, обжигая щеку. Мелоди часто заморгала, будучи не в силах произнести ни слова. Она радовалась, что Корвус стоит сзади и ничего не видит. На другое ее плечо легла вторая рука, точно также мягко сжала его. Затылком Мелоди осязала близкое тепло Корвусова тела. Эротический заряд молнией прошел сквозь нее, она вспыхнула и вся затрепетала.

– Мелоди, я страшно благодарен вам за помощь. Я знаю, какой вы замечательный специалист. Именно поэтому я не доверил образец никому другому. И именно поэтому я подарил вам браслет. Это не просто какая-нибудь взятка, хотя, конечно, в некотором роде и взятка. – Он хихикнул, ласково потрепав ее по плечу. – Браслет выражает мою веру в вас, Мелоди Крукшенк.

Она кивнула, все еще не поворачивая головы.

Руки Корвуса обнимали, массировали, ласкали плечи женщины.

– Спасибо, Мелоди.

– Ага, – прошептала она.

8

Когда после смерти отца Том унаследовал огромное состояние, то пошел навстречу собственным прихотям лишь в одном: купил себе грузовичок. Это был пикап «Шевроле 3100» модели 1957 года, с бирюзовым кузовом и белым верхом, с хромированной решеткой, защищающей радиатор, и трехскоростной коробкой передач. Когда-то грузовик принадлежал коллекционеру старинных автомобилей из Альбукерке. Истинный фанатик, он любовно восстановил двигатель и трансмиссию, изготовил отсутствующие запчасти и заново хромировал все вплоть до переключателей на радио. В качестве финального штриха коллекционер отделал кабину мягкой-премягкой и самой что ни на есть молочно-белой лайкой. Не успев вкусить плоды своего труда, бедняга умер от сердечного приступа, и Том приобрел грузовик по объявлению в «Трифти Никл». Он выплатил вдове пять тысяч пятьсот до последнего цента, и все равно чувствовал: автомобиль куплен по дешевке. Пикап был настоящим памятником на колесах.

Уже перевалило за полдень. Куда только Том не заезжал, у кого только в магазине «Сансет Март» не наводил справки; он побывал на всех известных ему лесных дорогах близ Высокий Плоскогорий – бесполезно. Лишь узнал, что просто повторяет путь полицейских из Санта-Фе, которые тоже пытались выяснить, не встречал ли кто убитого незадолго до его смерти.

Безрезультатно. Похоже, тот человек старательно заметал следы.

Том решил навестить Бена Пика, жившего в Серильосе, захолустном поселке. Серильос, бывший золотодобывающий городок, знавал и лучшие дни. Он находился в заросшей тополями низине вдали от главной дороги на Санта-Фе и являл собой скопление старых деревянных и глинобитных построек, разбросанных вдоль пересохшего ручья Галистео. Прииски истощились несколько десятков лет назад, однако Серильос не стал городом-призраком, поскольку в 60-х годах его вернули к жизни хиппи: они скупили лачужки золотодобытчиков и устроили в них гончарные мастерские и мастерские макраме, а также открыли магазинчики кожгалантереи. Теперь население Серильоса представляло собой гремучую смесь испанских старожилов, когда-то работавших на приисках, стареющих хиппи и забавных чудаков.

Бен Пик был одним из последних, и обиталище его выглядело соответствующе. Старый, отделанный деревянными планками дом не красили лет двадцать пять. Земляной двор, обнесенный покосившимся частоколом, загромождало ржавое горняцкое снаряжение. В углу лежала груда зеленых и фиолетовых стеклянных изоляторов от телеграфных столбов. На табличке, прибитой к стене дома, значилось:

Том вылез из пикапа. Бен Пик сорок лет был профессиональным разведчиком-старателем, пока мул не сломал ему бедро. Без особой охоты Бен обосновался в Серильосе, имея при себе кучу хлама да запас завиральных историй. Несмотря на кажущуюся эксцентричность, Бен имел магистерскую степень по геологии, полученную в Колорадском горном институте. Он свое дело знал.

Том поднялся на ветхое крыльцо и постучал. Несколько секунд спустя в полутемном доме зажегся свет, в окошке возникло лицо, черты которого искажало старое рифленое стекло, потом открылась дверь и звякнул колокольчик.

– Том Бродбент!

Загрубевшей лапищей Бен крепко пожал Тому руку. Ростом он был не больше пяти футов и пяти дюймов, однако энергичность и громовой голос с избытком компенсировали его приземистость. Лицо Пика заросло пятидневной щетиной, в уголках живых черных глаз обозначились «гусиные лапки», а из-за непомерно наморщенного лба он казался вечно удивленным.

– Как поживаешь, Бен?

– Ужасно, просто ужасно… Проходи давай.

Он провел Тома по магазину. У стен стояли полки, ломившиеся от груды старых камней, металлических инструментов и стеклянных бутылок. Продавалось-то все, но, похоже, так ничего и не было продано. Пожелтевшие ценники сами по себе стали антикварными штучками. Бен и Том прошли в заднюю комнату, служившую кухней и столовой. На полу повсюду спали собаки Пика, громко вздыхая во сне. Бен снял с плиты старый-престарый кофейник, разлил кофе по двум кружкам и проковылял к деревянному столу, приглашая Тома сесть напротив.

– Сахару? Молока?

– Нет, я буду черный.

Том смотрел, как Бен насыпал себе три столовые ложки сахара, добавил три ложки заменителя сливок «Кремора» и перемешал все это до образования густой и вязкой массы. Том осторожно глотнул свой кофе, оказавшийся на удивление вкусным: горячим, крепким, сваренным по-ковбойски, именно так, как ему нравилось.

– Как Салли?

– Как всегда, превосходно.

Пик кивнул.

– Просто чудо, а не женщина, Том.

– Да я знаю, знаю.

Бен выбил трубку о край камина и принялся вновь набивать ее табаком «Боркум Рифф».

– Вчера утром я прочел в «Нью Мексикэн», что ты нашел убитого в Высоких Плоскогорьях.

– Газетчики написали не обо всем. Могу я рассчитывать на твое молчание?

– Конечно.

Том рассказал Пику о случившемся, не упомянув лишь записную книжку.

– Вот так чертовщина…

– Кто же тот человек, у тебя никаких догадок не появилось?

Бен фыркнул.

– Кладоискатели – народ глуповатый и доверчивый. За всю историю Запада никому никогда не случалось обнаружить настоящие, подлинные сокровища.

– А этому человеку удалось.

– Когда увижу клад, тогда и поверю. А вообще, я не слыхал, чтобы здесь появлялся какой-нибудь кладоискатель; но это не важно, они ребята скрытные.

– Как думаешь, какой же клад он нашел? Если тот клад вообще существует?

Бен проворчал:

– Я был разведчиком-старателем, я за кладами не гонялся. Тут большая разница.

Том глотнул кофе.

– Но ты бывал в тех местах.

– Я там двадцать пять лет провел.

– Ты слышал разные истории.

Пик чиркнул спичкой и поднес ее к трубке.

– А как же.

– Расскажи-ка что-нибудь, а?

– Говорят, когда эти земли еще принадлежали испанцам, к северу от Абикью, в горах, был золотой прииск, он назывался Эль Капитан. Знаешь эту историю?

– Никогда не слышал.

– Так вот, в нем добыли почти десять тысяч унций золота и наделали слитков с оттиском Льва и За́мка[9]То есть с государственными символами Испании.. В то время поселенцам не давали покоя апачи, совершавшие набеги, поэтому слитки не вывезли, а наоборот, замуровали в пещере, ожидая, пока все более-менее успокоится. Случилось так, что однажды апачи налетели на сам прииск. Они убили всех, кроме человека по имени Хуан Кабрильо, который ушел в Абикью за провизией. Кабрильо вернулся, увидел своих товарищей мертвыми. Он отправился в Санта-Фе и пришел за золотом уже с группой вооруженных людей. Однако через пару недель пролились сильные дожди, был паводок. Рельеф местности изменился. Прииск-то нашли, нашли и скелеты убитых старателей. Но пещеру так и не обнаружили. Хуан искал ее долгие годы, пока не сгинул бесследно среди плоскогорий. Так, по крайней мере, рассказывают.

– Интересно.

– И это еще не все. Где-то в тридцатые годы малому по имени Эрни Килпатрик случилось разыскивать убежавшего неклейменого теленка в одном из тамошних каньонов. Килпатрик устроил стоянку недалеко от Английских скал, как раз к югу от Эхо Бэдлендс. Потом он рассказывал, будто на закате увидел место, прямо над каньоном Тираннозавра, где недавно упавшая с ближайшей скалы порода вроде бы приоткрыла вход в какую-то пещеру. Килпатрик взобрался на скалу и проник внутрь. Он оказался в коротком и узком тоннеле, там на стенах были оставлены метки. Эрни шел по тоннелю, пока тот не привел его в грот. Килпатрик чуть богу душу не отдал, когда свечка озарила высившуюся до потолка груду необработанных золотых слитков с оттисками Льва и За́мка. Он положил один слиток в карман и помчался в Абикью. В ту ночь Эрни нахлестался в салуне и, как последний дурак, стал показывать слиток кому не попадя. Кто-то выманил Эрни на улицу, застрелил его и ограбил. Ясное дело, тайна пещеры умерла вместе с ним, а слиток больше никто и никогда не видел. – Бен сплюнул крупинку табака.

– Все истории о сокровищах одинаковые.

– Ты в нее не веришь, да?

– Не верю ни одному слову.

Пик наклонился к огню и, словно в награду самому себе за рассказ, снова раскурил трубку и сделал пару затяжек. Он ждал, что скажет Том.

– Бен, я ведь говорил с тем человеком. Он отыскал что-то грандиозное.

Пик пожал плечами.

– Что еще ценного там можно найти, кроме запасов Эль Капитана?

– Много чего. В тех местах встречаются различные минералы и драгоценные металлы – ну, допустим, он геолог-разведчик. А если убитый был археологом-любителем и раскапывал развалины индейских поселений? Ты его снаряжение видел?

– В снаряжении, навьюченном на осла, я не заметил ничего необычного.

Пик засопел.

– Если тот человек был геологом-разведчиком, он, возможно, обнаружил уран или молибден. Уран иногда встречается в верхних пластах формации Чинле, которая выходит на поверхность в каньоне Тираннозавра, в Хакбее и на всем низинном участке каньона Хоакина. Еще в пятидесятых годах я искал уран и не нашел ни шиша. Но опять же, у меня не было нужного снаряжения, сцинтилляционных счетчиков и прочего.

– Ты дважды упомянул каньон Тираннозавра.

– Это каньон громадных размеров, с миллионом ответвлений и расселин, которые проходят по всей территории Эхо Бэдлендс и идут выше, к Высоким Плоскогорьям. Раньше там находили черт знает сколько урана и молибдена.

– В наши дни уран какую-нибудь ценность представляет?

– Только если есть частное лицо, скупающее его на черном рынке. Федералов он не интересует, у них и без того забот хватает.

– А уран может понадобиться террористам?

Пик покачал головой.

– Сомневаюсь. Кто ж им ссудит миллиард долларов на его приобретение?

– А вдруг они решат изготовить бомбу с радиоактивными компонентами?

– И урановая руда, и даже чистый уран практически не радиоактивны. Многие уверены, будто уран радиоактивен, но это лишь популярное заблуждение.

– Ты еще назвал моли…

– А-а, молибден. На тыловом склоне каньона Тираннозавра обнажился трахиандезитовый порфирит олигоценовой эпохи; считается, в нем есть молибден. Да, немножко я находил, но к тому времени месторождение уже обогатили, и я накопал с гулькин нос. Могло быть и больше – всегда ведь существует место, где добычи больше.

– Почему тот каньон называется каньоном Тираннозавра?

– Прямо в его устье помещается огромная базальтовая интрузия; ветер и солнце поработали над ней так, что вершина ее напоминает череп тираннозавра. Апачи не желали заходить туда, веря, будто в каньоне бродят призраки. Именно в том месте мой мул чего-то испугался и сбросил меня. Тогда я и сломал бедро. Провалялся на земле целых три дня. В общем, если там и нет призраков, место для них все равно очень подходящее. С тех пор я в каньоне Тираннозавра не бывал.

– А золото? Я слышал, ты обнаружил что-то ценное.

Бен захихикал.

– А как же. Золото становится проклятием для каждого, кто его находит. В восемьдесят шестом году в сухом русле Мэйз я отыскал кварцевую глыбу сплошь в золотых прожилках. За девять тысяч продал ее торговцу минералами, а потом вдесятеро больше денег угробил на поиски месторождения. Понятно же, что тот проклятый булыжник откуда-то взялся, но я так и не узнал, откуда. Разве только он скатился с гор Канхилон – там много истощившихся приисков и бывших старательских городков. Я же говорю, золото ведет к катастрофе. С тех пор я к нему и не притрагивался. – Бен усмехнулся, выпустил клуб дыма.

– А еще что из себя может представлять клад?

– «Кладом», о котором вел речь тот тип, могли быть руины индейских поселений. В горах есть множество развалин, оставшихся от жилищ индейцев анасази. Я, когда был молодой и глупый, копался, бывало, в тех развалинах, а потом продавал найденные горшки и наконечники стрел. Сейчас хороший кубок из каньона Чако[10]К а н ь о н  Ч а к о в штате Нью-Мексико – родина древнейших индейских культур. с росписью черным по белому потянет на пять или даже на десять тысяч. Штука стоящая. И потом, есть же еще Затерянный Град Отцов.

– А это что такое?

– Том, мальчик мой, я ведь тебе рассказывал.

– Нет.

Пик громко пососал трубку.

– Где-то в конце позапрошлого века французский священник по имени Юсбио Бернар заблудился где-то на Меса де лос Вьехос по пути из Санта-Фе к Чаме. Пока Бернар кружил по окрестностям в поисках верной дороги, он нашел огромное высокогорное поселение индейцев анасази. Размером оно было, наверное, с национальный парк Меса Верде и находилось в углублении скалы, так что Бернар очутился как раз над ним. Священник насчитал там четыре укрепления, сотни жилищ – настоящий затерянный город. Больше никто и никогда тот город не находил.

– Это правдивая история?

Пик усмехнулся.

– Сомневаюсь.

– А нефть, газ? Может такое быть, что тот человек их искал?

– И в этом я сомневаюсь. Да, дикие земли в районе Чамы действительно прилегают к Сан-Хуанскому бассейну, одному из богатейших на Юго-западе месторождений природного газа. Только тогда твоему разведчику понадобилась бы целая бригада рабочих-буровиков с сейсмическими зондами. Одинокому старателю там делать нечего. – Пик поковырял пепел в трубке, примял его, снова поджег. – А если он искал призраков, то, говорят, их в тех местах будь здоров. Апачи будто бы слышали, как ревет тираннозавр рекс.

– Бен, ты уходишь от темы.

– Сам же просил историй.

Том поднял руку.

– Но не про динозавров-привидений.

– По-моему, есть вероятность, что этот твой неизвестный старатель нашел запасы Эль Капитана. Десять тысяч унций золота будут стоить… – Пик наморщил лоб, – почти четыре миллиона. Но надо еще учитывать нумизматическую ценность старинных испанских слитков с оттиском Льва и За́мка. Черт, да тут стоимость каждого бруска возрастает в двадцать, тридцать раз! Раз уж о деньгах заговорили…

– Да, от такого даже тираннозавр взвоет.

– Приходи еще, расскажешь мне поподробнее про то убийство. А я тебе – про привидение Ла Льорона – Плакальщицу.

– Договорились.

9

Доходяга Мэддокс удобно расположился в салоне первого класса – он находился на борту самолета, летящего внутриконтинентальным рейсом № 450 из нью-йоркского аэропорта Ла Гуардия в Альбукерке. Мэддокс опустил спинку кресла, включил ноутбук и в ожидании, пока тот загрузится, сделал несколько глотков минеральной воды «Сан Пеллегрино». Смешно, подумал Джимсон, до чего я похож на прочих типов, одетых в дорогие костюмы и стучащих по клавишам компьютеров. Вышло бы обалденно, просто обалденно, если б вот этот вице-президент или вон тот исполнительный директор видел, какой работой занят он, Мэддокс…

Джимсон принялся разбирать пачку писем – безграмотных, старательно выведенных от руки тупым карандашом на дешевой линованной бумаге. На многих письмах виднелись жирные пятна и следы пальцев. К каждому письму прилагалась фотография его автора, какого-нибудь мерзкого недоноска. Целое сборище пропащих людишек.

Мэддокс вытащил первое письмо, расправил лист бумаги на откидном столике рядом с ноутбуком и стал читать.

Мэддокс усмехнулся. Этот полудурок пробудет за решеткой до конца дней, какое уж там досрочное освобождение… Некоторым просто на роду написано мотать срок.

Мэддокс начал набирать:

Теперь самое оно, подумал Мэддокс, перечитав набранный текст. « Милашка, сладкая, как конфетка ». Он снова просмотрел письмо, убрал кусок про «туманное утро» и сохранил его в компьютере. Потом взглянул на снимок, прилагавшийся к письму. Очередной ублюдок, на сей раз – с круглой башкой и настолько близко посаженными глазами, что, казалось, кто-то сдавил ему голову в висках. Все равно Мэддокс отсканирует и отошлет фотографию. В его работе внешность ничего не значит. Важно лишь одно: Лонделл Франклин Джеймс сейчас там , а не здесь, на воле. В общем-то, он предлагает идеальные отношения той женщине, для которой они окажутся подходящими. Дама может ему писать, они будут обмениваться пикантными посланиями, обещаниями, клятвами в вечной любви, болтать о детишках и будущей свадьбе, но Лонделл Франклин Джеймс все равно будет оставаться за решеткой, а женщина – на воле. Она хозяйка положения, вот в чем дело. Да еще и в эротическом угаре – ведь некоторых дамочек возбуждает переписка с накачанным парнем, отбывающим большой срок за вооруженное ограбление и заявляющим, будто у него член девять дюймов длиной. Ну а кто докажет, что все это выдумки?

Мэддокс открыл новый файл и перешел к следующему письму.

Мэддокс скривился, скомкал письмо и засунул его в кармашек впереди стоящего кресла. Господи, он же службой знакомств заведует, а не банком спермы. Эту службу под названием «Время невзгод» Джимсон учредил, работая в тюремной библиотеке за старым «Ай-би-эм-486», в памяти которого хранилась картотека. Еще в бытность артиллерийским сержантом Мэддокс неплохо освоил компьютер, и теперь полученных навыков ему вполне хватало. В наши дни без технических знаний и из пушки-то мало-мальски приличной не пальнешь, считал он.

Мэддокс с удивлением обнаружил у себя недюжинные способности к работе с машинами. В отличие от людей они чистенькие, не воняют, слушаются и от труда не отлынивают. Мэддокс начал с того, что стал собирать по десять долларов с заключенных, чьи фамилии и адреса помещал на веб-сайте, созданном им для привлечения женщин, которые хотят вступить в переписку. И дело пошло. Вскоре Мэддокса осенило: главный доход приносят не заключенные, а дамочки. Джимсон поражался количеству женщин, мечтающих закрутить роман с преступником. Он взимал двадцать девять долларов девяносто девять центов за членство во «Времени невзгод». В год выходило 199 долларов с человека, и все посетительницы сайта получали неограниченный доступ к частным объявлениям, а значит – к адресам и фотографиям более четырехсот заключенных, отбывающих значительные сроки за любые преступления, от убийств и изнасилований до похищения людей, вооруженных ограблений и нанесения тяжких телесных повреждений. Теперь на каждого преступника приходилось уже по три женщины, в общей сложности почти тысяча двести дамочек. Подсчитав расходы, Мэддокс выяснил, что три сотни в неделю он имеет безо всяких.

Попросили «приготовиться к снижению», между рядами кресел просеменила стюардесса. Она кивала, улыбалась и вполголоса напоминала деловым людям выключить компьютеры. Мэддокс убрал свой ноутбук под сидение и посмотрел в окно, за которым проплывал коричневый ландшафт Нью-Мексико. Самолет приближался к Альбукерке с востока, внизу виднелись склоны гор Сандия, на них темные полоски леса резко сменялись участками, покрытыми снегом. Самолет пролетел над горой и, оказавшись над городом, приступил к снижению. Мэддокс мог разглядеть все: и реку, и шоссе, и большую междуштатную магистраль, и маленькие домики, сгрудившиеся у подножия гор. Столько никому не нужных людишек, прозябающих в своих хибарах… Эта картина подействовала на Джимсона угнетающе. Он почувствовал себя так, будто снова оказался в тюрьме.

Нет, это, пожалуй, чересчур. С тюрьмой ничто не может сравниться, даже отдаленно.

Мэддокс вспомнил о насущной проблеме, и его внезапно охватило раздражение. Бродбент. Должно быть, там, в Лабиринте, он дожидался подходящего момента. Да, он просто выжидал. Джимсон все сделал, прикончил того типа, а тут пожаловал Бродбент, прикарманил блокнот и смылся. Неплохо устроился, сукин сын.

Мэддокс глубоко вдохнул, закрыл глаза и несколько раз повторил про себя мантру, пытаясь медитировать. Ни к чему себя накручивать. Ничего в предстоящем деле трудного нет. Если Бродбент прячет записную книжку дома, Мэддокс ее отыщет. А если не дома, тогда Мэддокс все равно как-нибудь да вытрясет блокнот из Бродбента. Тот просто не знает, с кем связался. И раз Бродбент влез в эти дела по самое не балуйся, он вряд ли пойдет в участок. Они все сами уладят по-тихой.

Мэддокс в таком долгу перед Корвусом… Господи, да он Корвусу жизнью обязан.

Джимсон откинулся в своем кресле, и «Боинг-747» совершил чудесную мягкую посадку, едва ощутимо коснувшись земли. Мэддокс решил, что это хороший знак.

10

На следующее утро Том застал своего помощника Шейна Макбрайда у ходунка. Помощник внимательно наблюдал, как гнедой четвертьмильный[11]Ч е т в е р т ь м и л ь н а я  л о ш а д ь – лошадь, отличающаяся быстротой на коротких дистанциях. конек ковыляет по кругу. Шейн был ирландцем из Южного Бостона, учился в Йельском университете, однако фамилией и усвоенными привычками уже настолько сильно походил на уроженца Запада, что даже внешне больше, нежели местные жители, напоминал настоящего ковбоя. Он разгуливал в плетеных веревочных ботинках и щеголял густыми усами, нахлобучив на голову поношенную ковбойскую шляпу с загнутыми кверху полями и повязав вокруг шеи выгоревший черный платок. А еще Макбрайд вечно жевал табак. Шейн разбирался в лошадях, имел хорошее чувство юмора, серьезно относился к своей работе и был человеком невероятно преданным. Лучшего помощника Том и не желал.

Шейн повернулся к Бродбенту, снял шляпу, вытер пот со лба, прищурил один глаз и спросил:

– Что скажешь?

Том присмотрелся к походке коня.

– И давно он уже в ходунке?

– Десять минут.

– Ножной остит.

Шейн перестал щуриться.

– Не-а. Тут ты не прав. Это сесамоидит.

– Щеточные суставы не опухли. И ранка слишком симметричной формы.

– В начальной стадии сесамоидита язвочка тоже может быть симметричной.

Том внимательнее посмотрел на коня.

– Чей он?

– Хозяев соседнего ковбойского домика. Коня зовут Благородный Никс. Раньше у него вообще никаких болячек не было.

– Это пастуший конь или на нем охотиться ездят?

– Он участвует в скачках.

Том нахмурился.

– Тогда, может, ты и прав.

–  Может ? Да какое там «может»! Он только что из Амарильо, со скачек, седло выиграл. Утомительные тренировки да долгий переезд – и вот тебе результат.

Том остановил ходунок, опустился на колени, ощупал лошадиную ногу сзади, над копытом. Она была горячей. Бродбент поднялся.

– Я все же утверждаю, что это ножной остит, однако призна ю : вероятно, остит затронул сесамовидные кости.

– Излагаешь прямо как юрист.

– В обоих случаях лечение одинаковое. Полный покой, промывание холодной водой, плюс диметилсульфоксид и кожаные накладки.

– Да знаю я, знаю.

Том положил руку Шейну на плечо.

– А ты делаешь успехи, а, Шейн?

– Есть такое дело, босс.

– Значит, и сегодня сможешь подежурить в лечебнице?

– А в городе ведь куда лучше – и пиво тебе холодное, и музыканты марьячис, и девочки в коротких юбках.

– Ну, смотри, осторожно, не устрой тут пожар.

– А ты все ищешь ту девицу, у которой отца застрелили в Лабиринте?

– Я бы не сказал, что поиски продвигаются успешно. И полиция никак не найдет тело.

– Меня это ни капли не удивляет. Там же территория огромная, на ней черт ногу сломит.

Том кивнул.

– Если б я выяснил, что именно написано в его блокноте, то сразу понял бы, кто он.

– Наверное.

Том уже обо всем рассказал Шейну, настолько они были близки. А Шейн, несмотря на свою разговорчивость, на самом деле умел держать язык за зубами.

– У тебя этот блокнот с собой?

Том вынул записную книжку из кармана.

– Дай-ка глянуть. – Шейн полистал блокнот. – Что это? Шифр?

– Да.

Шейн закрыл блокнот, осмотрел обложку.

– Его кровь?

Том кивнул.

– Бог ты мой… Бедняга. – Шейн отдал Тому книжку. – Если легавые узнают, что ты ее утаил, у тебя будут неприятности.

– Понимаю.

Том обошел свою ветеринарную лечебницу и осмотрел лошадей в стойлах. Каждую погладил, каждой сказал что-то ласковое, проверил, всё ли в порядке. Затем перебрал счета у себя на рабочем столе – некоторые оказались просроченными. Дело тут было даже не в безденежье, Том просто поленился их оплатить. Ни он, ни Шейн терпеть не могли бумажной возни. Том сунул конверты со счетами в пластмассовую коробку, так ни один и не распечатав. Для всей этой бумажной тягомотины не худо бы нанять счетовода, вот только дополнительные траты оставят их в убытке, а они только-только, после года тяжкого труда, достигли уровня нулевой прибыли. И неважно, что у Тома условно депонировано сто миллионов долларов. В отличие от отца он хотел пользоваться плодами собственного труда.

Том отодвинул бумаги и достал ноутбук. Цифры в блокноте не давали ему покоя. Он был уверен: именно цифры скрывают тайну личности того человека. И найденного им клада.

Шейн просунул голову в дверь.

– Как там наш участник скачек? – спросил Том.

– Я обработал ему ногу и отвел его в конюшню.

Шейн все не уходил.

– Ты чего?

– Помнишь, в прошлом году в монастыре, в верховье Чамы, овца заболела?

Том кивнул.

– И мы еще узнали, что один из тамошних монахов раньше был дешифровщиком и работал в ЦРУ, а потом все бросил и ушел в монастырь.

– Да, что-то такое припоминаю.

– Не хочешь попросить его расшифровать цифры в блокноте?

Том уставился на Шейна.

– Это лучшая твоя мысль за всю неделю!

11

Мелоди Крукшенк настроила алмазный резец на нужный угол и увеличила количество оборотов. Что за прекрасный образчик точной техники! Его совершенство угадывалось в издаваемом им чистом музыкальном звуке. Мелоди поместила пробу в распилочное гнездо, укрепила ее, затем включила ламинарный поток воды. Тонкое завывание резца перекрылось бульканьем: вода омывала образец, и становились видны цветные крапинки – желтые, красные, темно-багровые. Мелоди завершила настройку, поставила направление и скорость на автомат, и резец заработал вовсю.

Как только алмазное лезвие соприкоснулось с поверхностью камня, послышалась самая настоящая музыка. Через секунду образец уже был распилен надвое, показалась его драгоценная внутренняя часть. С ловкостью, приобретенной за годы работы, Мелоди промыла и высушила половинки, перевернула их и поместила тыльной стороной на стальной манипулятор в эпоксидную смолу.

Пока смола затвердевала, Мелоди рассматривала свой сапфировый браслет. Подругам она сказала, что это дешевая бижутерия, и они поверили. А почему бы им не поверить? Кому может прийти в голову, будто она, Мелоди Крукшенк, техник-специалист первой категории с зарплатой 21 000 долларов в год и жалкой квартиркой в конце Амстердам-авеню, без мужчины и без денег, станет разгуливать с синими звездчатыми шриланкийскими сапфирами в десять карат? Мелоди прекрасно понимала, что Корвус ее использует – такой мужчина никогда бы не заинтересовался ею всерьез. С другой стороны, он доверил работу именно ей, и это не случайно. Мелоди – классный, по-настоящему классный специалист. Браслет – составляющая строго безличного соглашения, плата за мастерство и за молчание. Ничего тут постыдного нет.

Смола вокруг образца застыла. Мелоди снова положила его в распилочное гнездо и сделала новый надрез с обратной стороны. Вскоре получился тонкий срез камня толщиной приблизительно в полмиллиметра, без единой трещинки или зазубринки. Мелоди проворно растворила смолу, включила воду и разделила полупрозрачную каменную пластинку на двенадцать частей; все они предназначались для разных тестов. Взяв один из получившихся кусочков, женщина укрепила его в смоле на другом манипуляторе и с помощью шлифовального круга и полировочного устройства сделала еще тоньше, доведя до совершенной прозрачности и толщины не более человеческого волоса. Положила на предметное стекло, а то, в свою очередь, – на предметный столик поляризационного микроскопа Мейджи. Затем включила микроскоп и приблизила глаза к окулярам.

Быстрое регулирование фокусировки – и вот уже в поле зрения цветная радуга, целый мир кристальной красоты. От великолепия, которое являл поляризационный микроскоп, у Мелоди всегда захватывало дыхание. Даже самый невзрачный камешек раскрывал свою потаенную душу. Мелоди установила тридцатикратное увеличение и постепенно стала прибавлять по тридцать градусов к углу поляризации, причем с каждым прибавлением образец словно выбрасывал новый цветовой поток. Первый осмотр носил исключительно эстетический характер; женщина будто заглядывала в окно из цветного стекла, более прекрасное, чем розетка Шартрского собора.

По мере приближения к углу поляризации в 360 градусов сердце Мелоди забилось быстрее. Образец и впрямь невиданный. Установив максимальный угол, Мелоди дала стодвадцатикратное увеличение. Структура образца столь тонка, столь совершенна – просто поразительно. Теперь Мелоди понимала, отчего такая секретность. Если есть еще подобные камешки там, откуда взяли этот, – а они, вероятно, есть, – тогда сохранить их наличие в тайне становится делом первостепенной важности. Удача неслыханная, даже для такой известной личности, как Корвус.

Мелоди отвела глаза от окуляров, и ее посетила новая мысль. Может быть, она нашла именно то, что нужно ей для получения штатной должности. Только бы верно и безошибочно разыграть свои карты.

12

Монастырь Христа в Пустыне находился в диких землях в районе Чамы, до него было пятнадцать миль пути вверх по реке. Совсем рядом с монастырем возвышался величественный обрывистый склон столовой горы Меса де лос Вьехос, а дальше начинались бескрайние территории, занятые высокими плоскогорьями. Том ехал по Монастырской дороге страшно медленно, не желая, чтобы его драгоценный «шеви» пострадал на одной из самых отвратительных трасс во всем штате. Из-за многочисленных рытвин впечатление было такое, будто ее бомбили, и на отдельных неровных участках у автомобиля грозили повылетать заклепки, а у Тома – зубы, все до единого. Говорили, впрочем, что монахов эта дорога вполне устраивает.

В конце переезда, который уже начал представляться Тому чуть ли не путешествием на край света, над можжевельником и чамисой показалась башенка глинобитной церкви. Постепенно стал виден весь монастырь, когда-то основанный бенедиктинцами: группа коричневых глинобитных построек, разбросанных на уступе над поймой, как раз над тем местом, где речушка Галлина сливалась с Чамой. По многим свидетельствам, это был один из наиболее отдаленных христианских монастырей в мире.

Том припарковал грузовик на земляной площадке и по тропинке добрался до монастырской лавки. Он чувствовал неловкость при мысли о том, как станет просить монаха о помощи. Снизу, из церкви, доносился слабый отголосок пения, сливавшегося с хриплыми криками сосновых соек.

Лавка была пуста, однако когда Том отворил дверь, звякнул колокольчик, и навстречу гостю вышел молодой монах.

– Здравствуйте, – сказал Том.

– Добро пожаловать. – Монах опустился на высокий деревянный стул, стоявший за прилавком. Том нерешительно оглядывал скромный монастырский ассортимент: мед, засушенные цветы, самодельные открытки, изделия с резьбой по дереву.

– Меня зовут Том Бродбент, – представился он, протягивая руку.

Монах ответил ему рукопожатием. Он был невысок, худощав и носил очки с толстыми стеклами.

– Рад познакомиться.

Том кашлянул. До чего же неудобно.

– Я ветеринар, в прошлом году лечил здесь больную овцу.

Монах кивнул.

– Тогда я услышал о монахе, бывшем сотруднике ЦРУ.

Снова кивок.

– Вы знаете, кто это?

– Брат Форд.

– Да. Я хотел спросить, можно ли мне поговорить с ним?

Монах посмотрел на часы, большие спортивные часы с кнопками и массивным циферблатом, выглядевшие на его монашеском неуместно – Том даже не знал почему, ведь монахам тоже нужно узнавать время.

– Час шестой только что истек. Я приведу брата Форда.

Монах вышел на тропинку и вскоре скрылся из виду. Пять минут спустя изумленный Том заметил, как с горы спускается какой-то гигант: на огромных ногах – пыльные сандалии, в руке – длинный деревянный посох, за спиной трепещут складки коричневой рясы. Через секунду дверь распахнулась. Великан в рясе размашисто прошагал в лавку, сразу подошел к Тому и удивительно бережно пожал ему руку своей лапищей.

– Брат Уайман Форд, – пророкотал он явно не монашеским голосом.

– Том Бродбент.

Брат Форд отличался поразительным уродством. У него была большая голова и грубое лицо, похожее на лицо Авраама Линкольна и одновременно напоминавшее ноздреватый германский сыр. Форд не казался особенно благочестивым, по крайней мере внешне, – отнюдь не по-монашески смотрелись высокая внушительная фигура, борода и непослушные черные волосы, закрывавшие уши.

Наступило молчание. Том вновь почувствовал неуместность своего визита.

– Не найдется ли у вас свободной минутки?

– По уставу на территории монастыря мы должны соблюдать обет молчания, – ответил монах. – Может, прогуляемся?

– Хорошо.

Он быстро зашагал по тропинке, что сбегала от монастырской лавки к реке и вилась вдоль берега. Том изо всех сил старался не отставать. Был чудесный июньский день. Оранжевые края каньона ярко выделялись на фоне голубого неба, над головой проплывали пушистые облака, похожие на величественные корабли.

Минут десять Том с монахом шли, не говоря ни слова. Тропинка привела их к высокому утесу. Брат Форд подобрал края рясы и сел на ствол поваленного можжевельника. Том опустился рядом и молча восторженно оглядел каньон.

– Надеюсь, я не отвлек вас от каких-нибудь важных дел, – проговорил он, все еще не зная, с чего начать.

– Я пропускаю страшно важное заседание в Палате прений. На нем разбирается случай богохульства одного из братьев во время всенощной. – Форд усмехнулся.

– Брат Форд…

– Прошу, зовите меня Уайманом.

– Вы что-нибудь слышали о позавчерашнем убийстве в Лабиринте?

– Я уже давно не читаю газет.

– Вы знаете, где Лабиринт?

– Да, он мне хорошо знаком.

– Два дня назад там застрелили кладоискателя. – Том рассказал, как нашел умирающего, как тот отдал ему блокнот и как потом тело исчезло.

Некоторое время Форд молча глядел на реку. Потом повернул голову и спросил:

– Ну… а при чем же здесь я?

Том достал из кармана блокнот.

– Вы не отнесли его в полицию?

– Я давал слово.

– Но вы наверняка передали им копию.

– Нет.

– Это неразумно.

– Полицейский, которые ведет расследование, не внушает особого доверия. И потом, я обещал .

Том чувствовал, как монах не мигая смотрит на него своими серыми глазами.

– Чем я могу вам помочь?

Том протянул монаху записную книжку, но тот и не думал ее брать.

– Чего я только не испробовал, чтобы установить личность того человека и отдать блокнот его дочери. Всё без толку. У полиции нет ни единой улики, они говорят, что на поиски тела может уйти несколько недель. Записная книжка все расскажет о погибшем, я уверен. Проблема в одном: записи в ней зашифрованы.

Пауза. Монах не отрывал от Тома пристального взгляда.

– Я слышал, вы работали дешифровщиком в ЦРУ.

– Да, верно.

– И что же? Вам не хотелось бы подумать над этим кодом?

Форд внимательно посмотрел на блокнот, однако опять не сделал ни единого движения.

– Взгляните же, – попросил Том, протягивая книжку.

Поколебавшись, Форд ответил:

– Нет, спасибо.

– Почему же нет?

– Потому что я предпочитаю отказаться.

От такого высокомерного ответа Том начал злиться.

– Разве это причина? Дочь того человека, вероятно, понятия не имеет, что ее отец погиб. Может, она с ума сходит от беспокойства. Я дал слово умирающему, и я сдержу свое обещание, а вы единственный из известных мне людей, способный помочь.

– Прошу прощения, Том, но помочь вам я не могу .

– Не можете помочь или не станете помогать?

– Не стану.

– Боитесь ввязываться, потому что здесь замешана полиция?

Монах сухо улыбнулся, его грубое лицо испещрили складки.

– Вовсе нет.

– Тогда почему?

– Я оказался в монастыре не случайно: я хотел уйти именно от такого рода вещей.

– Не уверен, что понимаю вас.

– Меньше чем через месяц я приму монашеский обет. Быть монахом – не значит просто носить соответствующее одеяние. Тут речь идет о начале новой жизни. А вот это, – Форд показал на блокнот, – отбросит меня к моей былой жизни.

– Вашей былой жизни?..

Уайман посмотрел куда-то за реку, нахмурив морщинистый лоб и задвигав костлявой челюстью.

– Моей былой жизни.

– Туго вам, наверное, пришлось, раз вы скрылись в монастыре.

Форд сдвинул брови.

– Монахи не стремятся скрыться, убежать от чего-то, они, наоборот, стремятся к чему-то – к живому Богу. Но пришлось мне туго, это верно.

– Что произошло? Ничего, что я спрашиваю?

– Нет, чего. Я, кажется, отвык от докучных вопросов, которые в миру слывут неотъемлемой частью беседы.

Такой отпор уязвил Тома.

– Извините. Я позволил себе лишнее. Жена называет меня упрямцем, и она права. Прицеплюсь к чему-нибудь, вот как сейчас, и никак не могу отвязаться. Правда. Извините.

– Не извиняйтесь. Вы делаете то, что кажется вам правильным, и это верно. Просто я не тот человек, который может вам помочь.

Том кивнул, они поднялись. Монах отряхнул пыль с рясы.

– Уж простите, что так вышло. Мне кажется, вам не составит труда расшифровать тот код. Большинство самодельных кодов – это так называемые «шифры для идиотов»: идиот зашифровал, идиот и расшифрует. Цифры заменяются буквами. Вам понадобится таблица частотности английского языка.

– Что это такое?

– Список наиболее часто и наиболее редко встречающихся букв. Нужно сличить таблицу с наиболее частыми и наиболее редкими цифрами кода.

– Вроде несложно.

– Это в самом деле несложно. Готов поспорить, вы в момент взломаете код.

– Спасибо.

Форд замялся.

– Дайте-ка мне взглянуть одним глазком. Может, смогу расшифровать код прямо сейчас.

– Вы точно не против?

– Ну не укусит же он меня.

Том дал монаху блокнот. Форд полистал его, подолгу вглядываясь в каждую страницу. Прошло пять долгих минут.

– Странно, он кажется мне гораздо более мудреным, чем какой-нибудь подстановочный шифр.

Солнце опускалось в каньон и заливало бесчисленные арройо[12]А р р о й о – сухое русло. ярким золотистым светом. Вокруг носились ласточки, их крики отражались от каменистых склонов. Внизу тихо журчала река.

Форд захлопнул блокнот.

– Я подержу его несколько дней. Циферки занятные, есть над чем подумать.

– Так вы все-таки меня выручите?

Форд пожал плечами.

– Мы поможем той девушке узнать, почему погиб ее отец.

– После того, что вы мне сказали, я себя довольно неловко чувствую – этот блокнот…

Форд махнул огромной рукой.

– Иногда я слишком все абсолютизирую. Ничего страшного не случится, если я чуток поломаю голову на шифром. – Монах прищурился на солнце. – Ну, я, наверное, пойду.

Он пожал Тому руку.

– Восхищаюсь вашим упорством. В монастыре нет телефона, зато есть выход в Интернет через спутниковую антенну. Я напишу вам, когда расшифрую код.

13

Доходяга Мэддокс помнил, как впервые несся по Абикью на угнанном мотоцикле «Харли Дайна Уайд Глайд». Теперь Джимсон сделался одним из многих типчиков, сидящих за рулем «рейнджроверов» в брюках цвета хаки и рубашке поло от Ральфа Лорана. Да, Мэддокс и впрямь преуспел в этой жизни. За пределами Абикью дорога шла вдоль реки, мимо зеленых полей люцерны и тополиных рощиц, затем выходила в долину. На 96-м шоссе Джимсон свернул налево, миновал насыпь и поехал, держась западного края долины, над которой возвышалась гора Педернал. Еще через несколько минут показался другой поворот, а там до жилища Бродбента оставалось уже совсем немного. На ветхой деревянной дощечке было намалевано от руки: «Кацонес».

Грунтовая дорогая выглядела запущенной. Параллельно ей бежал ручеек. По обеим сторонам виднелись небольшие коневодческие фермы, занимавшие от сорока до восьмидесяти акров и носившие броские названия вроде «Лос амигос» и «Оленья ложбина». Мэддокс слышал, что ранчо Бродбента называется очень странно: «Сакия Тара». У ворот Джимсон притормозил, проехал еще четверть мили и припарковал машину в зарослях каменного дуба. Вылез, тихонько прикрыв дверцу. Вернулся к дороге и убедился: автомобиль оттуда не просматривается. Три часа дня. Бродбента наверняка нет, он на работе или вообще уехал. Говорят, у него есть жена Салли, которая занимается скаковыми лошадьми. Интересно, какая она из себя?

Мэддокс перекинул через плечо рюкзак. Первым делом, подумал он, надо разузнать, что да как. Джимсон свято верил в необходимость предварительной разведки. Допустим, никого нет, тогда Мэддокс обыщет дом, заберет блокнот, если он там, и смотается. Если же дома женушка, то задача даже облегчится. Мэддокс еще не встречал людей, которые проявляли несговорчивость под дулом пистолета.

Сойдя с дороги, Джимсон пошел вдоль ручья. Тонкая струйка воды, постоянно исчезая, мелькала среди белых камней. Ручей сворачивал налево, протекал через рощицу, состоявшую из тополей и дубов, затем скрывался за углом старой бродбентовской конюшни. Двигаясь медленно и осторожно, чтобы не оставлять следов, Мэддокс перелез через колючее проволочное ограждение и пробрался за конюшню. Скорчившись, раздвинул кроличьи кусты. Он хотел увидеть дом сзади.

Джимсон смотрел внимательно, запоминал: низкое саманное строение, несколько загонов, пара лошадей, кормушки, корыто. Послышался тоненький вскрик. За загонами помещался манеж. Жена Бродбента крепко держала корду, висевшую у нее на локте, – по манежу кругами ходила лошадь, на которой катался ребенок.

Мэддокс поднес к глазам бинокль, навел его на Салли. Он смотрел, как женщина поворачивается вслед за лошадью: лицом, боком, спиной, снова и снова. Ветер растрепал ее длинные волосы, и Салли подняла руку, смахивая их с лица. Эге, да она просто куколка…

Мэддокс перевел бинокль на ребенка. Какой-то умственно отсталый, даун, что ли…

Джимсон принялся оглядывать заднюю часть дома. Рядом с дверью – венецианское окно кухни. В городе говорили, Бродбент при деньгах, – называли его толстосумом. Мэддокс слышал, будто этот парень вырос в особняке с прислугой и всякими там дорогими картинами да старинной мебелью. Папаша Бродбента умер год назад и вроде бы оставил сыночку сто миллионов. Глядя на дом, никогда не подумаешь. Какое уж тут богатство – ну, дом, конюшня, лошади, пыльный двор и садик, ну, «Интернэшнл Скаут» в открытом гараже и еще старый фургон «Форд 350» под отдельным навесом. Имей Мэддокс сто миллионов, черта с два он жил бы в такой дыре.

Мэддокс положил рюкзак на землю, достал записную книжечку и остро отточенный карандаш, из тех, какими пользуются художники, и принялся набрасывать, насколько это представлялось возможным, план двора и дома. Через десять минут он ползком обогнул конюшню и продрался через какой-то куст, чтобы с другой точки зарисовать передний двор и боковые дворики. Сквозь приоткрытые дверцы, ведущие в патио, Мэддокс осмотрел скромную гостиную. Сам дворик был вымощен плиткой, там стояли мангал и несколько стульев. Чуть дальше – газон. Ни бассейна, ничего такого. Дом казался пустым. Мэддокс надеялся, что Бродбент уехал, – по крайней мере, его «шевроле» 57-го года в гараже не стоял, а этот тип вряд ли доверит свою колымагу кому-нибудь другому, рассуждал Мэддокс. Он не заметил ни конюха, ни работников, а ближайшие соседи жили в четверти мили.

Мэддокс внимательно рассмотрел свой набросок. В доме три двери: задняя, ведущая на кухню, парадная и еще двери патио, выходящие на боковой дворик. Если все они заперты – а Мэддокс отнюдь не исключал эту возможность, – то в дом легче будет попасть через двери патио. Они старые, а Мэддоксу в свое время помогла открыть немало замков парочка клиньев – их он носил в рюкзаке. Минута – и готово.

Он услышал, как подъехала машина, пригнулся. Через несколько секунд автомобиль, «мерседес»-универсал, заехал за дом и остановился. Из него вышла женщина. Она направилась к манежу, махая рукой и что-то крича ребенку, катавшемуся верхом. Ребенок тоже замахал ей, издал радостный нечленораздельный вопль. Лошадь замедлила шаг, Салли Бродбент помогла ребенку слезть. Он бросился к матери и обнял ее. Урок верховой езды, наконец, закончился. Женщины перекинулись парой слов, потом мать с ребенком сели в автомобиль и уехали.

Женушка Бродбента осталась одна.

Мэддокс следил за каждым движением Салли, пока она расседлывала и привязывала лошадь, чистила ее, нагибаясь, чтобы достать до брюха и ног. Потом Салли отвела лошадь в загон, бросила в кормушку немного люцерны и направилась к дому, отряхивая приставшие к бедрам и ягодицам травинки. Неужели впереди еще один урок? Вряд ли – не в четыре же часа.

Салли прошла на кухню через заднюю дверь, которая осталась приоткрытой. Через минуту Мэддокс увидел, как женщина идет к плите мимо окна и начинает варить кофе.

Пора.

Джимсон в последний раз глянул на свой набросок, потом убрал его в рюкзак и стал доставать снаряжение. Сначала он натянул поверх ботинок полиэтиленовые хирургические тапочки, потом надел на голову сетку, резиновую шапочку и, наконец, чулок. Затем настал черед прозрачного дождевика из магазина «Уол-Март» – такие продают в маленьких упаковочках по четыре доллара. Мэддокс натащил резиновые перчатки и извлек автоматический 10-миллиметровый «Глок-29», полностью заряженный – с десятью патронами в магазине, весом всего 935 граммов. Весьма крутая пушка. Мэддокс потер ствол о штанину и убрал оружие в карман брюк. Напоследок он вытащил упаковку презервативов, оторвал две штуки и спрятал их в нагрудный карман.

На месте преступления следов его ДНК не будет.

14

Детектив лейтенант Уиллер вылез из машины и бросил окурок на асфальт. Затоптал его носком ботинка и прошел через задний вход главного полицейского управления в фойе, имевшее помпезный вид. Затем, миновав стеклянные двери и коридор с фикусом в кадке, оказался в зале заседаний отдела по расследованию убийств.

Уиллер приехал вовремя. Все уже собрались, и с его приходом голоса в зале стихли. Лейтенант терпеть не мог заседаний, однако в его работе деваться от них было некуда. Уиллер кивнул своему помощнику Эрнандесу и еще паре человек, взял один из пластиковых стаканчиков, пирамидкой возвышавшихся на столе, налил себе кофе, положил портфель и сел. На минуту он забыл обо всем, кроме кофе, который, вопреки ожиданиям, оказался свежим. Затем детектив поставил стаканчик, расстегнул портфель и выложил папку с надписью «ЛАБИРИНТ», хлопнув ею по столу достаточно громко, чтобы привлечь всеобщее внимание. Открыл папку, тяжело опустил на нее руку и оглядел присутствующих.

– Все здесь?

– Думаю, да, – ответил Эрнандес.

В зале закивали, послышался шепот.

Уиллер шумно отхлебнул кофе и поставил стакан.

– Как вам известно, дамы и господа, в Лабиринте, на необитаемой территории в районе реки Чама, совершено убийство, привлекшее к себе значительное внимание прессы. Я хочу знать, на какой стадии находится расследование и как оно продвигается. Если у кого-нибудь появились стоящие идеи, прошу их изложить.

Он оглядел зал.

– В первую очередь предлагаю выслушать отчет патологоанатома. Доктор Фейнинджер?

Патологоанатом – элегантная седая женщина в костюме, не вписывавшаяся в обстановку обшарпанного зала заседаний, – открыла тоненькую кожаную папку. Доктор Фейнинджер делала свой доклад не вставая, и голос ее звучал негромко, суховато и слегка иронично.

– С места преступления было изъято десять с половиной литров песка, пропитанного кровью. Каких-либо человеческих останков не обнаружено. Проведены все возможные тесты: на определение группы крови, на присутствие в крови наркотических веществ и некоторые другие.

– И что же?

– Кровь первой группы, резус положительный, алкоголь и наркотические вещества отсутствуют, содержание лейкоцитов относительно нормальное. Инсулин и содержание общего белка в сыворотке крови тоже в норме. Мужчина был вполне здоров.

– Мужчина?

– Да. Мы обнаружили хромосому игрек.

– Вы исследовали ДНК?

– Да.

– И?..

– Мы сверили результат со всеми базами данных, совпадений нет.

– Как так – совпадений нет? – вмешалась дама – окружной прокурор.

– Мы не имеем доступа к национальной базе данных, – терпеливо, будто разговаривая с умственно отсталой, ответила доктор Фейнинджер. По мнению Уиллера, она была недалека от истины, избрав подобную манеру. – Обычно определить личность человека по его ДНК не представляется возможным – по крайней мере, в настоящее время. Результаты анализа ДНК полезны лишь при сличении. Пока не будет найдено тело, или не объявится какой-нибудь родственник погибшего, или не обнаружатся следы крови на одежде подозреваемого, от ДНК проку нет.

– Ясно.

Уиллер глотнул кофе.

– У вас всё?

– Предоставьте мне тело, и я скажу вам больше.

– Именно в этом направлении мы сейчас и работаем. Теперь пусть выскажется К-9.

Взволнованный рыжеволосый человек торопливо расправил какие-то бумаги. Это был Уитли из Альбукерке.

– Четвертого июня наши люди с шестью собаками осмотрели район совершения убийства…

Уиллер перебил его:

– И это через два дня после сильнейшего дождя, который затопил все сухие русла, смыл следы и уничтожил запахи. – Он замолчал, враждебно глядя на Уитли. – Я упомянул об этом для внесения в протокол нашего заседания.

– Лабиринт – территория удаленная и труднодоступная. – Уитли слегка повысил голос.

– Продолжайте.

– Четвертого июня собаки взяли след, их вели трое кинологов из Альбукерке… – Уитли поднял глаза. – У меня с собою карты. Если хотите…

– Мне нужен от вас только отчет.

– Собаки взяли след, который вполне мог оказаться верным. Они шли через каньон до Меса де лос Вьехос. Далее след стал практически неразличим вследствие недостаточной плотности почвенного покрова…

– А также вследствие выпадения нескольких миллиметров осадков.

Уитли замолчал.

– Продолжайте.

– Дальше собаки идти по следу не могли. Были предприняты три последовательные попытки…

– Спасибо, мистер Уитли, нам все ясно. Что у вас имеется на настоящий момент?

– У нас есть собаки, специально обученные отыскивать трупы. Сейчас мы разбиваем район совершения преступления на квадраты, начиная непосредственно с места убийства. Для ориентирования на дне каньона используем глобальную систему навигации. Одновременно продвигаемся вглубь Лабиринта и вниз по направлению к реке. Далее по плану – обследование возвышенных участков.

– Так, теперь о результатах поисков в районе реки. Джон?

– Уровень воды в реке низкий, скорость течения небольшая. Наши водолазы обследуют все впадины и разломы. Мы движемся вниз по течению. На данный момент не обнаружено ни человеческих останков, ни других следов. Мы практически достигли озера Абикью. Маловероятно, что преступник сбросил тело в реку.

Уиллер кивнул.

– Что скажут эксперты?

Команду экспертов представлял Колхаун из Альбукерке, лучший сотрудник во всем штате. С ним, по крайней мере, отделу расследования убийств повезло. Колхаун, в отличие от ребят из К-9, прибыл на место преступления по первому сигналу.

– Мы провели исчерпывающее исследование обнаруженных частиц и волокон, но знаете, лейтенант, сделать это было весьма проблематично, ведь работать нам пришлось в самой настоящей грязной песочнице. Наши люди собрали все, что хотя бы отдаленно напоминало предметы искусственного происхождения, в радиусе ста футов вокруг места преступления. Мы также прочесали второй участок, в двухстах двадцати ярдах к северо-востоку, где, по-видимому, стоял осел, – там найден помет животного. И еще мы осмотрели третий участок – отвесные утесы, те, что наверху.

– Третий участок, говорите?

– Сейчас расскажу и о нем, лейтенант. Убийца превосходно уничтожил следы и стер все отпечатки, но мы обнаружили довольно большое количество волос, искусственные волокна и засохшую пищу. Скрытых отпечатков не имеется. Найдены две пули М855.

– Ну-ка, ну-ка. – Уиллер слышал о пулях, однако еще ничего не знал о результатах экспертизы.

– Это стандартные натовские пули размером 5,56 миллиметра, в металлической оболочке, сердцевина – из свинцового сплава, стабилизатор стальной, общая масса – 62 грана. Их легко распознать по зеленой головке. Вероятно, наш стрелок использовал винтовку М16 или сходное военное оружие.

– Возможно, он сам бывший военный.

– Необязательно. Есть немало любителей, предпочитающих эту игрушку. – Колхаун заглянул в свои записи. – Одна пуля засела в земле; мы отыскали, где именно она вошла в почву, что дало нам представление о том, под каким углом был сделан выстрел. Убийца стрелял сверху, под углом тридцать пять градусов к горизонту. Определив этот угол, мы смогли установить, где находился стрелявший: в засаде на верхнем крае каньона. Это и есть третий участок, о котором вы спрашивали. Наши ребята обнаружили несколько полустертых следов и пару хлопчатобумажных волокон – возможно, от платка или легкой рубашки. Гильз нет. Мы потратили уйму времени, добираясь до места засады. Преступник знал местность и наверняка планировал убийство заранее.

– Тогда можно предположить, что он местный житель.

– Или кто-нибудь, кто хорошенько изучил территорию.

– А на третьем участке волосы были?

– Нет, мы их не нашли.

– Что со второй пулей?

– Она деформировалась и расщепилась при прохождении сквозь тело жертвы. Кровь на этой пуле та же, что и на песке. Скрытых отпечатков нигде нет.

– Еще что-нибудь?

– Еще шерстяные и хлопчатобумажные волокна, найденные на месте преступления, – их анализ пока не завершен. Также имеется человеческий волос с корнем. Светло-русый, прямой, принадлежит белому.

– Убийце?

– Кому угодно: жертве, убийце, одному из ваших полицейских… Может быть даже мне. – Колхаун усмехнулся, провел рукой по своим редеющим волосам. – У нас были подобные случаи. Проанализируем ДНК из волоса, посмотрим, совпадет ли она с тем, что показал анализ крови. Возможно, придется действовать методом исключения, тогда понадобятся волосы ваших ребят.

– А Бродбент – человек, который нашел труп? У него прямые светлые волосы.

– Вероятно, и у Бродбента возьмем в о лос.

Уиллер поблагодарил Колхауна и повернулся к своему помощнику.

– Эрнандес?

– Я разузнал кое-что о Бродбенте. Он много ездит верхом по Высоким Плоскогорьям.

– И почему же он оказался в Лабиринте в тот вечер?

– Бродбент говорит, что ехал по каньону Хоакина, избрав кратчайший путь.

– Избрав путь подлиннее, вы хотите сказать.

– Он утверждает, что любит верховые прогулки по тем местам.

Уиллер хмыкнул.

– Так вот, Бродбент проводит в каньоне много времени.

– И чем же он там занимается?

– Ну, верхом ездит.

– А разве он не ветеринар? Мне казалось, ветеринары – люди занятые.

– У него есть помощник, парень по имени Шейн Макбрайд.

Уиллер снова хмыкнул. Бродбент не понравился ему с самого начала; детектив чувствовал: этот тип что-то скрывает. С трудом верилось, что он случайно оказался в каньоне в момент совершения убийства.

– Эрнандес, поручаю вам разузнать, не интересовался ли Бродбент в последнее время каньоном и Лабиринтом – возможно, он производил там геологическую разведку или индейскую посуду раскапывал, кто знает…

– Есть, сэр.

– Вы рассматриваете его в качестве подозреваемого? – последовал вопрос от окружного прокурора.

– Он, что называется, лицо, представляющее интерес для следствия.

Дама – окружной прокурор издала короткий смешок.

– А, ясно.

Уиллер нахмурился. В последнее время не так уж много пойманных и осужденных преступников: неудивительно, когда кресло окружного прокурора занимают подобные личности. Детектив огляделся.

– Ценные предложения имеются?

Колхаун сказал:

– В принципе, это вне моей компетенции, но вот интересно, есть ли в тех каньонах какой-нибудь постоянный источник воды?

– Не знаю. А что?

– Если там есть вода, тогда то место отлично подходит для выращивания марихуаны.

– Возьмем это на заметку. Эрнандес?

– Я выясню, лейтенант.

15

Доходяга Мэддокс как раз выбирался из своего укрытия в зарослях чамисы, когда из дома раздался резкий телефонный звонок.

Джимсон поспешно присел и посмотрел в бинокль. Салли поднялась из-за стола и пошла в гостиную – снять трубку. Таким образом она скрылась из виду. Мэддокс выжидал. Должно быть, болтает по телефону.

Джимсон видел телефонный кабель, огибающий угол дома. Он отказался от мысли перерезать провод, поскольку сейчас многие дома снабжены частными системами сигнализации, которые регистрируют ущерб, в случае если линия приходит в негодность. Мэддокс шепотом выругался, не мог же он пожаловать в дом, пока хозяйка треплется по телефону. Он ждал пять минут… десять. Зудела голова под чулком, прели руки в резиновых перчатках. Наконец Салли вновь появилась в гостиной с чашкой кофе в одной руке, другой прижимала трубку к уху, что-то говорила и кивала. Никак не закончит свою болтовню. Нетерпение Мэддокса усилилось. Он попытался совладать с ним: закрыл глаза, стал твердить мантру – никакого толку. Мэддокс уже был чересчур на взводе.

Он стиснул пистолет. В нос ударил неприятный запах резиновых перчаток. Мэддокс видел, как Салли дважды обошла гостиную. Женщина говорила и смеялась, ее светлые волосы струились по спине. Она взяла щетку и, склонив голову набок, стала их расчесывать. Красота – длинные золотистые волосы, наэлектризовавшись, распушились, да еще солнце подсвечивало их, когда Салли проходила мимо окна. Она поднесла трубку к другому уху и опять стала расчесываться, слегка покачивая бедрами. Затем вышла на кухню, и Мэддокс задрожал от нетерпения. Из своего наблюдательного пункта он уже не видел ее, однако рассчитывал, что она наконец положит трубку. Джимсон оказался прав: Салли появилась в гостиной уже без телефона и, выйдя в прихожую, снова скрылась – похоже, пошла в туалет.

Пора.

Мэддокс поднялся, по газону прокрался к дверям патио, прижался к стене дома. Достал из кармана длинный гибкий клинышек, втиснул его между дверным косяком и самой дверью. Мэддокс не видел, что творится в доме, однако не пройдет и минуты, как он очутится внутри, Салли еще даже в комнату вернуться не успеет. Только она покажется, Джимсон ее и накроет.

И вот клин уже в щели. Мэддокс продвинул его глубже, чуть опустил, нащупал и зацепил задвижку, с силой дернул вниз. Послышался щелчок, Джимсон взялся за дверную ручку, готовясь войти.

Вдруг он замер. Где-то в доме хлопнула дверь. Кухонная, ведущая на задний двор. Мэддокс расслышал хруст шагов по гравию подъездной аллеи, шаги свернули за угол. Он пригнулся, сел на корточки, спрятавшись за кустом рядом с дверью патио, и сквозь листву увидел Салли, быстро идущую к гаражу. В руке у нее позвякивали ключи. Женщина скрылась в гараже, а через минуту взревел мотор и показался «Интернэшнл Скаут». Автомобиль выехал за ворота, взметнув тучу пыли.

Мэддоксом овладела бессильная ярость, смешанная с отчаянием, разочарованием и раздражением. Эта сучка даже не знает, до чего ей повезло. Теперь ему придется обыскивать дом без ее помощи…

Мэддокс подождал минут пять, пока уляжется пыль, потом встал, аккуратно открыл дверь патио, проник внутрь и закрыл за собою дверь. В доме было прохладно, пахло розами. Мэддокс овладел дыханием и взял себя в руки, сосредоточиваясь на предстоящих поисках.

Он начал с кухни, действуя проворно и методично. Прежде чем притронуться к какой-нибудь вещи, замечал, где она стоит или лежит, и потом возвращал ее точно на прежнее место. Если блокнота в доме нет, ни к чему понапрасну волновать хозяев. Если же блокнот здесь, то Мэддокс его найдет.

16

Доктор Айэн Корвус прошел к единственному в своем кабинете окну с видом на Центральный парк. Корвусу был виден пруд – в его металлически блестевшей поверхности отражалось вечернее солнце. Взгляду доктора предстала лодка, медленно скользившая по воде: отец с сыном на прогулке, и тот, и другой держат по веслу. Корвус смотрел, как весла погружаются в воду и лодка неспешно пересекает озеро. Юный сын, казалось, еле справляется со своим веслом. В конце концов, оно выскочило из уключины и, сорвавшись, поплыло прочь. Отец поднялся, гневно замахал руками. Немая сцена, пантомима, разыгрывающаяся в отдалении.

Отец и сын. Корвуса слегка затошнило. Очаровательный маленький спектакль, напомнивший доктору о его собственном отце, который был одним из крупнейших английских биологов и до последнего времени сотрудничал с Британским музеем. К тридцати пяти годам – нынешний возраст самого Корвуса – отец уже состоял в Британской академии, был лауреатом криппеновской медали и значился в списке тех, кому королева намеревалась вручить по случаю дня рождения Орден Британской империи. Корвус задрожал от застарелого гнева, вспомнив отцовское усатое лицо, покрытые сеточкой сосудов щеки, военную выправку, руку в старческих пятнах, неизменно сжимавшую бокал виски с содовой, и голос, изрекающий язвительные замечания. Старый паршивец отправился на тот свет десять лет назад в результате инсульта – грохнулся замертво, рассыпав кубики льда по старинному французскому ковру в их лондонском особняке на Уилтон-кресент. Корвус-младший, разумеется, унаследовал много всякой всячины, однако ни огромное наследство, ни имя не помогли ему получить должность в Британском музее, единственном месте, где он хотел работать.

И вот сейчас, в тридцать пять лет, Корвус до сих пор служил помощником смотрителя в отделе палеонтологии, вынужденный в ожидании постоянной штатной должности пресмыкаться перед руководством. Без нее он был ученым лишь наполовину, а значит – каким-то неполноценным человеком. Помощник смотрителя . Корвус почти чувствовал душок поражения, исходивший от самих этих слов. Он никогда не вписывался в работу того вечного двигателя, который представляла собой американская академическая среда. Доктор выделялся на фоне прочих научных кадров – безликой серой массы. Корвус понимал, что он вспыльчив, язвителен и нетерпелив и не участвовал в их играх. Его заявление о приеме на постоянную должность рассматривалось еще три года назад, но принятие окончательного решения отложили. Результаты палеонтологических исследований Корвуса в Западном Китае, в долине Тунг Нор, не помогли. За последние три года он развил бурную деятельность, но все проходит даром. Пока что…

Корвус посмотрел на часы. Пора идти на эту проклятую встречу.

Кабинет доктора У. Кушмана Пиэла, президента Музея, располагался в юго-западной башне, откуда открывался внушительный вид на музейный парк и выполненный в неоклассическом стиле фасад здания нью-йоркского Исторического общества. Секретарь Пиэла проводил Корвуса до двери и вполголоса объявил о его приходе. «Почему так выходит, – думал Корвус, в преддверии высочайшей аудиенции изображавший любезную улыбку, – что люди всегда говорят шепотом при королях и при кретинах?»

Пиэл вышел из-за стола, дабы поприветствовать доктора, твердо, по-мужски пожал ему руку, а другой похлопал по плечу – так обычно делают коммивояжеры. Затем президент усадил Корвуса в старинное кресло в стиле шекеров[13]Ш е к е р ы – американская религиозная секта, проповедовавшая пуританские идеи., помещавшееся у отделанного мрамором камина. Там горел огонь, не то что в камине у Корвуса. Лишь удостоверившись, что гостю удобно, Пиэл сел, демонстрируя старосветскую обходительность. Грива седых волос, зачесанных назад, темно-серые костюмы и неспешная старомодная манера говорить – Пиэл выглядел прирожденным директором музея. Все это показное. Корвус знал: за внешней утонченностью кроются изворотливость и нюх хорька.

– Айэн, как поживаете? – Пиэл откинулся на спинку кресла, сложил руки домиком.

– Прекрасно, спасибо, Кушман, – ответил Корвус, кладя ногу на ногу и расправляя стрелки на брюках.

– Ч у дно, ч у дно. Что вам предложить? Воды? Кофе? Хересу?

– Ничего, благодарю.

– Лично я позволяю себе стаканчик хересу в пять часов – в этом отношении я порочен.

Ну да, конечно . У Пиэла с супругой была разница в тридцать лет, жена обманывала его с молоденьким смотрителем археологического отдела, и если уж не порок выставлять себя стариком-рогоносцем, то жениться на женщине, которая моложе твоей собственной дочери, – порок вне всякого сомнения.

Секретарь принес на серебряном подносе хрустальный стаканчик, наполненный янтарной жидкостью. Пиэл с изысканным видом отпил из стаканчика.

– «Грэмз тони» урожая шестьдесят первого года. Божественный нектар.

Корвус ждал, сохраняя вежливо-нейтральное выражение лица.

Пиэл поставил стакан.

– Я не буду ходить вокруг да около, Айэн. Как вы знаете, снова поднят вопрос о присвоении вам постоянной штатной должности. Кафедра палеонтологии начнет обсуждение в первых числах следующего месяца, процедура известная.

– Естественно.

– И проходит она вторично, это вы тоже знаете. Кафедра выносит свою рекомендацию мне на рассмотрение. Формально последнее слово за мной, однако за десять лет моего президентства я ни разу не выступил против решения кафедры, так же я намерен поступать и впредь. Мне неведомо, что решит кафедра относительно вас. Я не говорил на эту тему с ее сотрудниками, да и не собираюсь говорить. Но мне бы хотелось дать вам один совет.

– Всегда рад выслушать ваш совет, Кушман.

– Мы – сотрудники Музея. Исследователи. К счастью, здесь у нас не университет, нам не нужно обучать толпу студентишек. Мы можем всецело посвятить себя исследованиям и публикациям. Следовательно, если публикаций недостаточно – это непростительно.

Он умолк, чуть приподняв бровь, словно желая подчеркнуть тонкость своего замечания, которое, как обычно, могло по тонкости сравниться разве что с корабельным канатом.

Пиэл взял лист бумаги.

– Вот список ваших публикаций. Вы являетесь сотрудником Музея уже девять лет, а статей я насчитал одиннадцать – приблизительно одна статья в год.

– Главное не количество, а качество.

– Я работаю в другой сфере, нежели вы, – я энтомолог, так что простите, о качестве судить не могу. У вас, несомненно, хорошие работы. Никто еще не поставил под сомнение их качество, и каждому известно: неудача китайской экспедиции – лишь досадная случайность. Однако же – всего одиннадцать статей?.. Некоторые наши смотрители публикуют по одиннадцать в год .

– Любому под силу накропать статейку только ради публикации. Я же предпочитаю дождаться, пока у меня действительно будет что сказать.

– Ну-ну, Айэн, вы же знаете – это неправда. Да, я согласен, подход «хоть умри, но опубликуйся» порой имеет место. Однако мы – Музей естественной истории, и практически все труды, публикуемые нашими сотрудниками, – мирового уровня. Впрочем, я уклонился от темы. За последний год вы не опубликовали ничего, и я пригласил вас сюда, поскольку предполагаю, что вы работаете над чем-то важным.

Президент приподнял брови – дескать, задан вопрос.

Корвус переменил положение ног. Он чувствовал, как от попытки улыбнуться у него напряглись мышцы вокруг рта. Унижение было почти непереносимо.

– Да, я действительно работаю над важным проектом.

– Могу ли я узнать, над каким именно?

– В настоящий момент ситуация с ним достаточно сложная, но через неделю-другую я смогу представить проект вам и специальной комиссии – разумеется, конфиденциально. Первичные результаты моей работы скажут сами за себя.

Пиэл пристально посмотрел на Корвуса, улыбнулся.

– Отлично, Айэн. Дело в том, что вы, на мой взгляд, прекрасный сотрудник Музея и, разумеется, немаловажное значение имеет ваше прославленное имя, у нас в памяти оно неразрывно связанно с вашим выдающимся отцом. Я задаю вам вопросы о публикациях лишь постольку, поскольку желаю дать совет. Заметьте, если кафедра не присваивает смотрителю Музея постоянной штатной должности, мы воспринимаем эту неудачу весьма болезненно, скорее, как свой личный промах. – Пиэл поднялся, широко улыбаясь. – Желаю вам удачи.

Выйдя из кабинета президента, Корвус пошел по длинному коридору пятого этажа. Безмолвная ярость переполняла доктора, и он едва мог вздохнуть. Тем не менее Корвус сохранял на лице улыбку, кивал направо и налево, бормотал приветствия коллегам, покидавшим Музей в конце рабочего дня, – стадо возвращается на благоустроенные загоны в безликих американских предместьях Коннектикута, Нью-Джерси и Лонг-Айленда.

17

Обстановка беленой комнаты, помещавшейся позади ризницы монастыря Христа в Пустыне, ограничивалась всего четырьмя предметами: неудобным деревянным табуретом, грубо сколоченным столом, распятием и ноутбуком «Эппл», который вместе с принтером работал на универсальном аккумуляторе с солнечной батареей. За компьютером сидел дрожащий от нетерпения Уайман Форд. Он только что загрузил две криптоаналитические программы и готовился применить их к шифру из блокнота, полностью, до последней цифры введенному в ноутбук. Форд уже понял: перед ним не простой код, поскольку обычные приемы расшифровки не действовали. Тут было и в самом деле нечто особенное.

Уайман поднял палец и аккуратно нажал на клавишу. Одно движение – и вот первая программа уже запущена.

Это была не дешифрующая программа как таковая – скорее, структурный анализатор, который по системе расположения цифр определял тип кода: подстановочный или перестановочный, с перешифровкой или без, номенклатурный или многоалфавитный. Форд уже выяснил, что данный шифр не является шифром с открытым ключом, основанным на перемножении больших простых чисел. Однако дальше этого Уайману продвинуться не удавалось.

Через каких-то пять минут компьютер дал звуковой сигнал – первая программа завершила анализ. Появившийся на экране результат потряс Форда:

Он просмотрел результаты структурного анализа, числовые частотные таблицы, вероятностные распределения. Цифры располагаются не беспорядочно – программа выделила все возможные структуры и случаи отклонения от произвольной комбинации. Значит, в цифрах заключена информация. Но какая именно и каким образом она закодирована?

Форд не был удручен – скорее наоборот. Он испытывал внутренний трепет. Чем мудренее шифр, тем более любопытные сведения в нем скрыты. Уайман запустил следующую программу – частотный анализатор отдельных цифр, числовых пар и триплетов – и одновременно загрузил частотные таблицы наиболее распространенных языков. Но и здесь его постигла неудача: не обнаружилось ни одного соответствия между имеющимися цифрами и буквами как английского, так и прочих языков.

Форд посмотрел на время. Час третий монастырского дня на исходе. Он просидел за компьютером пять часов подряд.

Проклятье.

Форд перевел взгляд на экран. Каждое число в шифре состоит из восьми цифр, а восемь цифр образуют байт; следовательно, это машинный код. А ведь его нацарапали карандашом в грязном блокноте, и, скорее всего, посреди пустыни, где поблизости нет никаких компьютеров. Кроме того, Форд уже пробовал перевести цифры кода, сгруппированные по восемь, в двоичный и шестнадцатиричный коды, а также в ASCII[14]ASCII – Американский стандартный код обмена информацией. и применить к полученным результатам дешифрующие программы, однако снова потерпел неудачу.

Дело принимало неожиданный оборот.

Форд прервался, взял блокнот, открыл и пролистал его. Старая записная книжка. Кожаная обложка истерта и кое-где порвана, между захватанными страничками набился песок. Блокнот слегка пах дымом от костра. Крупные цифры были выведены остро отточенным карандашом, твердо и четко, аккуратными рядами и столбцами, которые представляли собой подобие решетки. Почерк ровный – должно быть, все записи сделаны за один раз. И на ни одной из шестидесяти страниц нет помарок или исправлений. Цифры, несомненно, откуда-то переписаны.

Форд закрыл блокнот. Сзади обложка испачкана, пятно до сих пор немного липкое. Кровь, догадался потрясенный Уайман. Он вздрогнул и быстро положил блокнот. Увидев кровь, вдруг вспомнил, что это все не игрушки, что недавно убили человека и блокнот, вероятно, содержит указания относительно того, как найти сокровища.

«Куда же я ввязываюсь?» – думал Форд.

Вдруг он почувствовал: сзади кто-то есть. Обернулся – оказалось, вошел настоятель монастыря. Аббат стоял, заведя руки за спину, слегка улыбался и пристально смотрел на Форда живыми черными глазами.

– Нам не хватало вас, брат Уайман.

Форд поднялся.

– Простите, отец мой.

Настоятель вгляделся в цифры на экране компьютера.

– Вы, должно быть, заняты неким важным делом.

Уайман промолчал. Он сомневался, представляет ли его занятие важность в том смысле, который подразумевал настоятель. Форду стало стыдно. Именно эта вошедшая в привычку одержимость работой навлекла на Уаймана беду в мирской жизни, именно эта маниакальная поглощенность выполняемой задачей, заставляющая позабыть обо всем на свете. После гибели Джулии Форд так и не смог простить себе тех бесчисленных вечеров, когда он допоздна засиживался за работой, вместо того чтобы разговаривать с женой, ужинать с ней, ласкать ее…

Форд ощущал пристальный, но доброжелательный взгляд настоятеля, однако был не в силах поднять глаза.

– Ora et labora, молись и работай, – с прохладцей проговорил аббат. – Вот две противоположности. Молясь, мы прислушиваемся к Богу, работая – беседуем с Ним. Монашеская жизнь есть стремление к полному равновесию между первым и вторым.

– Понимаю, отец мой. – Уайман чувствовал, что краснеет. Настоятель всегда поражал его своими простыми и одновременно мудрыми словами.

Аббат положил Форду руку на плечо, сказал: «Я рад», затем повернулся и вышел.

Уайман сохранил результаты своей работы в памяти компьютера и на компакт-диске, выключил ноутбук. Положил блокнот и диск в карман, а вернувшись в свою келью, убрал их в прикроватную тумбочку. Форд размышлял: неужели он с помощью своих программ вскрыл чьи-то темные делишки? Возможно ли подобное?

Уайман склонил голову и забыл обо всем, кроме молитвы.

18

Том смотрел, как детектив Уиллер меряет шагами гостиницу его жилища. Медленная тяжелая поступь лейтенанта непостижимым образом свидетельствовала о бесцеремонном отношении полиции к хозяевам. На детективе была клетчатая спортивная куртка, серые брюки и голубая рубашка. Галстука он не носил. Уиллер размахивал в такт ходьбе короткими руками, на костлявых кистях которых выступили вены. Малорослый детектив выглядел лет на сорок пять; узколицый, плосконосый, с запавшими черными глазами и покрасневшими веками, он имел вид человека, всерьез страдающего бессонницей.

На некотором расстоянии за детективом трусил его товарищ с открытой записной книжкой в руке, пухлый, вежливый и обходительный Эрнандес. Они прибыли в сопровождении толковой седоволосой женщины, представившейся доктором Фейнинджер, судебно-медицинским экспертом.

Салли сидела на диване рядом с Томом.

– На месте преступления обнаружен человеческий волос, – сказал Уиллер, медленно повернувшись на каблуках. – Доктор Фейнинджер хочет выяснить, не принадлежит ли он убийце. Для этого требуется исключить возможность того, что волос обронен кем-то, также побывавшим на том участке.

– Понятно.

Том почувствовал: черные глаза детектива буквально просверливают его насквозь.

– В таком случае, если у вас нет никаких возражений, подпишите вот здесь.

Том поставил свою подпись на нужном бланке.

Подошла доктор Фейнинджер с небольшим черным пакетом в руках.

– Присядьте, пожалуйста.

– Со мной будут делать что-то опасное? А я и не знал. – Том попытался улыбнуться.

Последовал резкий ответ:

– Я возьму несколько волосков с вашей головы – выдерну их, придерживая у самого корня.

Том сел, переглянувшись с Салли. Он был абсолютно уверен: к нему пришли не только ради каких-то волосков. Том смотрел, как женщина-патологоанатом достает из своего черного пакета пару пробирок и несколько клеящихся ярлычков.

– А пока, – сказал Уиллер, – мне хотелось бы прояснить еще некоторые моменты. Не возражаете?

Ну вот, приехали , подумал Том.

– Мне требуется адвокат?

– Вы имеете право воспользоваться его услугами.

– Я нахожусь на подозрении?

– Нет.

Том махнул рукой.

– На адвоката уйдет уйма денег. Давайте так.

– Вы говорите, что в ночь совершения убийства ехали верхом вдоль Чамы.

– Да, верно.

Том почувствовал, как пальцы доктора Фейнинджер копошатся у него в волосах, словно примериваясь. В одной руке она держала внушительных размеров пинцет.

– Вы утверждаете, что ехали через каньон Хоакина кратчайшим путем?

– Вообще-то этот путь не такой уж короткий.

– Вот и я о том же. Почему поехали именно там?

– Я уже говорил: люблю те места.

Наступило молчание. Было слышно, как Эрнандес чиркает ручкой по бумаге, как шелестит переворачиваемая страница блокнота. Доктор Фейнинджер выдернула у Тома один волосок, другой, третий.

– Всё, – объявила она наконец.

– Сколько еще вы проехали в ту ночь? – продолжал Уиллер.

– Миль десять или двенадцать.

– Сколько примерно это заняло времени?

– Часа три-четыре.

– Выходит, вы выбрали короткий путь, который на самом деле оказался длинным, да еще на закате, и вам предстояло ехать в темноте по меньшей мере три часа.

– В ту ночь было полнолуние, и я заранее планировал длительную прогулку. Мне хотелось ехать домой при луне , вот в чем все дело.

– Ваша жена ничего не имеет против поздних возвращений?

– Нет, его жена ничего не имеет против поздних возвращений, – сказала Салли.

Уиллер продолжал, по-прежнему бесстрастно:

– И услышав выстрелы, вы пошли посмотреть, что случилось?

– Разве я не отвечал уже на эти вопросы, детектив?

Полицейский упорствовал:

– Вы сказали, что обнаружили неизвестного мужчину, находившегося при смерти. Вы делали ему искусственное дыхание, поэтому на вашей одежде его кровь.

– Да.

– И тот мужчина говорил с вами, просил разыскать свою дочь по имени… Робби, так? – и сообщить ей о его находке. Однако неизвестный умер, не успев объяснить, что же именно он нашел. Правильно?

– Мы все это уже обсуждали. – Том не рассказал, да и не собирался рассказывать, ни о записной книжке погибшего разведчика-старателя, ни об упомянутом им кладе. Он сомневался, что полиция сумеет сохранить все в тайне, а весть о неведомых сокровищах неизбежно повлечет за собой старательский бум.

– Он вам ничего не отдавал?

– Нет. – Том сглотнул слюну. Удивительно, до чего же мерзко лгать.

Тут Уиллер засопел, уставился в пол.

– Вы ведь часто ездите верхом там, среди высоких плоскогорий?

– Да, это так.

– Ищете что-нибудь?

– Да.

Уиллер пробуравил Тома глазами.

– Что?

– Тишину и покой.

Детектив нахмурился.

– Каков же ваш маршрут?

– Я езжу повсюду: к Лабиринту, через Меса де лос Вьехос, Английские скалы, Ла Кучилью, иногда до самых Эхо Бэдлендс, если выбираюсь на всю ночь.

Уиллер обратился к Салли:

– Вы ездите с ним?

– Иногда.

– Мне сообщили, что вчера во второй половине дня вы побывали в монастыре Христа в Пустыне.

Том поднялся.

– Кто вам сказал? За мной установлена слежка?

– Спокойнее, мистер Бродбент. Ваш пикап трудно не заметить. И практически вся дорога видна, разрешите вам напомнить, с вершины Меса де лос Вьехос, где наши люди разыскивают тело и улики. Так вот, вы действительно ездили в монастырь?

– Мне обязательно отвечать на этот вопрос?

– Нет. В случае вашего отказа я пришлю вам повестку, вот тогда-то и понадобится пресловутый адвокат, а на соответствующие вопросы будете отвечать в главном полицейском управлении под присягой.

– Вы мне угрожаете?

– Я констатирую факт, мистер Бродбент.

– Том, – вмешалась Салли, – успокойся.

Том сглотнул.

– Да, я туда ездил.

– С какой целью?

Том замялся.

– Навестить приятеля.

– Его имя?

– Брат Уайман Форд.

Чирк-чирк – ручка. Уиллер писал, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

– Этот брат Форд – монах?

– Послушник.

– Для чего вам понадобилось с ним встречаться?

– Хотел узнать, читал ли он, или, может, слышал что-нибудь о том убийстве в Лабиринте.

Опять ложь, ужасно. Том начал понимать: возможно, Салли, Шейн и Форд были правы, и ему ни в коем случае не следовало прятать у себя блокнот. Но ведь он, черт возьми, обещал!

– И что же?

– Ему ничего не известно.

– Совсем ничего?

– Совсем ничего. Он даже не знал об убийстве. Он не читает газет.

Если полицейские придут к Форду, интересно, солжет ли Уайман насчет записной книжки? Вряд ли – он же, в конце концов, монах.

Уиллер поднялся.

– Вы еще некоторое время будете дома? На тот случай, если нам снова понадобится с вами поговорить?

– Пока я не собираюсь уезжать.

Уиллер кивнул, посмотрел на Салли.

– Извините за беспокойство, мэм.

– Я вам не «мэм»! – отрезала Салли.

– Не хотел вас обидеть, миссис Бродбент. – Полицейский повернулся к доктору Фейнинджер. – Вы взяли все необходимое?

– Да.

Том проводил их до двери. На выходе Уиллер остановился, не сводя с Бродбента своих черных глаз.

– Давать ложные показания офицеру полиции – значит мешать осуществлению правосудия. Это уголовное преступление.

– Я в курсе.

Детектив развернулся и вышел. Том убедился, что полицейская машина отъехала, вернулся в дом и закрыл дверь. Салли стояла посреди гостиной, скрестив на груди руки.

– Том…

– Не надо.

– Нет уж, я скажу . Ты завяз по самую шею. Тебе нужно отдать им блокнот.

– Уже слишком поздно.

– Нет, не поздно. Ты можешь все объяснить. Они поймут.

– Черта с два они поймут. И потом, я дал слово , сколько раз повторять!

Вздохнув, она опустила руки.

– Том, ну почему ты такой упрямый?

– А то ты не упрямая.

Салли опустилась на диван рядом с мужем.

– Ты невыносим.

Он обнял ее.

– Извини уж, но ведь тебе как раз такого мужа и надо.

– Да, наверное. – Она снова вздохнула. – А мне сегодня, когда я вернулась домой, показалось, что здесь кто-то побывал.

– С чего ты взяла? – встревожился Том.

– Не знаю. Ничего не пропало, все вещи на своих местах. Просто жутко как-то стало, в доме будто чувствовался чужой запах.

– Ты уверена?

– Нет.

– Надо бы заявить в полицию.

– Том, ты заявишь о вторжении, и Уиллер тебя доконает. Во всяком случае, я ничего не могу утверждать наверняка, у меня просто возникло неприятное ощущение.

На минуту Том задумался.

– Салли, это серьезно. Мы уже знаем, что найден клад, из-за которого кто-то вполне может совершить убийство. Мне будет спокойнее, если ты достанешь свой «смит-и-вессон» и будешь держать его под рукой.

– Да зачем же, Том? Я не хочу, как дурочка, разгуливать с револьвером.

– Слушай, я прошу. Когда ты вооружена, с тобой шутки плохи, ты это в Гондурасе доказала.

Салли встала, выдвинула ящик тумбочки, на которой стоял телефон, достала ключ и пошла отпирать один из шкафчиков в чулане. Через минуту она вернулась с револьвером и коробкой патронов калибра.38, открыла барабан, вставила пять патронов в гнезда и затолкала полностью заряженный револьвер в передний карман джинсов.

– Доволен?

19

Остановившись у края дороги, Джимсон Мэддокс протянул пухлощекому служителю ключи от машины и пятидолларовую купюру, а сам прошел в холл отеля «Эльдорадо». Приятно поскрипывали новые ботинки Мэддокса («Луккези», змеиная кожа). Он остановился, огляделся по сторонам, одернул крутку. На одном конце огромного холла пылал камин, на другом – какой-то старикан сидел за большим роялем и играл «Мисти»[15]«М и с т и» («Туманно») – композиция известного американского пианиста Эрролла Гарнера.. Вдалеке располагалась стойка бара, отделанная светлым деревом.

Мэддокс не спеша проследовал к бару, повесил сумку с ноутбуком на спинку стула, сел сам.

– Кофе без сливок.

Бармен кивнул и вернулся с чашкой кофе и вазочкой соленого арахиса.

Мэддокс сделал глоток.

– Эй, кофе не так чтобы уж очень свежий, нельзя ли новый сварить?

– Да, сэр, конечно, можно. Примите мои извинения.

Бармен молниеносно убрал чашку и скрылся в глубине бара.

Мэддокс полез пальцами в вазочку с арахисом, забросил в рот несколько орешков и посмотрел на сновавших туда-сюда людей. Они были похожи на него самого: у всех рубашки поло, спортивные куртки, добротные вельветовые или шерстяные брюки. Эти люди ведут благопристойную жизнь, у них по трое-четверо детишек, две машины в гараже и заработок приличный. Мэддокс оперся о спинку стула, разгрыз еще пару орешков. Странно, сколько привлекательных теток средних лет – вот как та, что сейчас идет через холл, в коричневых брючках, в свитере, с жемчужными побрякушками и черной сумочкой, – прямо исходят слюной при мысли о каком-нибудь татуированном качке, мотающем изрядный срок за изнасилование, убийство или разбойное нападение. Сегодня вечером Мэддоксу предстоит много работы, на сайте нужно разрекламировать по крайней мере двадцать новых рыл. Некоторые письма были до того безграмотные, что их фактически приходилось переписывать заново. Ну и ладно – желающих посетить сайт не убавляется, спрос на заключенных неуклонно растет. Денежки еще никогда не доставались Мэддоксу так легко. Самое удивительное, на сей раз они попадают к нему в карман вполне законно: все расчеты производятся с помощью кредитной карты через интернетовскую биллинговую компанию, которая снимает свой процент. Остальное же переправляется на банковский счет Мэддокса.

Скольких бед он мог бы избежать, если б знал, как просто заработать деньги честным путем…

Мэддокс сгрыз еще несколько орехов и отодвинул вазочку – о фигуре тоже надо помнить. Подоспел бармен с чашкой свежесваренного кофе.

– Прошу прощения, что так долго. Еще раз извините.

– Ничего страшного. – Мэддокс сделал глоток, кофе оказался весьма свежим. – Спасибо.

– Не за что, сэр.

Доходяга Мэддокс мысленно обратился к насущной проблеме. В доме блокнота нет. Значит Бродбент или повсюду таскает его с собой, или запрятал куда-нибудь, возможно, в банковский сейф. Где бы блокнот ни находился, Мэддокс теперь не станет прибегать к краже. Он раздражался все сильнее. Бродбент так или иначе ввязался в это дело по самое не балуйся. Вероятно, он – соперник Уэзерса, а может, даже его партнер.

В ушах у Мэддокса до сих пор звучал голос Корвуса, с британским акцентом произносящий: « Блок-нот ». Существует лишь один путь: вынудить Бродбента отдать записную книжку. На него нужно надавить.

Значит, понадобится женушка.

– Первый раз в Санта Фе? – Бармен прервал ход мыслей Мэддокса.

– Да.

– Дела?

– Что ж еще? – ухмыльнулся Мэддокс.

– Вы приехали на конференцию по лапароскопической хирургии?

Господи, Мэддокс, оказывается, еще и на доктора смахивает! Врачишка из Коннектикута, приехавший на междусобойчик с коллегами… А все расходы оплатил какой-нибудь фармацевтический гигант. Видел бы только бармен мэддоксову татуировку на всю спину до самого зада, он бы в штаны наложил…

– Нет, – вежливо ответил Мэддокс, – я специалист по работе с персоналом.

20

На следующее утро Том получил письмо по электронной почте:

Том сразу же отправился в путь. Его буквально лихорадило от нетерпения, когда «шеви» преодолевал последнюю милю на ухабистой дороге, ведущей к монастырю.

Вскоре над зарослями чамисы показалась монастырская колокольня. Припарковавшись, Том вышел из автомобиля. Позади пикапа взвилось облако пыли. Через минуту из церкви, расположенной на возвышении, прибежал брат Уайман. Ряса его развевалась, и монах походил на гигантскую летучую мышь.

– Сколько же времени вам понадобилось, чтобы взломать код? – спросил Том, когда они стали взбираться наверх. – Двадцать минут?

– Двадцать часов. Я его так и не взломал.

– Не понимаю…

– Это был не код , в том-то все и дело.

– Не код?

– Да, вот на чем я, собственно, и сел в лужу. Я упорно считал эти столбцы и ряды цифр неким шифром. Все программы, через которые я их пропускал, показывали, что цифры расположены не в беспорядке, что они четко структурированы – но с какой целью? Этот шифр не был ни кодом простого числа, ни подстановочным или перестановочным; он вообще не соответствовал ни одному из известных мне видов шифровки. Я зашел в тупик, но потом меня все-таки осенило: передо мною вовсе не код.

– А что же тогда?

–  Данные .

– Данные?

– Я был полным идиотом. Мне бы сразу догадаться… – Они приблизились к трапезной, и Форд умолк, приложив палец к губам.

Том и Уайман вошли в помещение, миновали коридор и оказались в маленькой, прохладной беленой комнате. Ноутбук «Эппл» стоял на грубом деревянном столе под распятием, имевшим неприятно реалистический вид. Форд виновато оглянулся и осторожно прикрыл дверь.

– Вообще-то здесь, в самом монастыре, не полагается разговаривать, – прошептал он. – Чувствую себя хулиганом, который тайком курит в школьном туалете.

– Так что же это за данные?

– Сейчас увидите.

– Вы поняли, кто был тот человек?

– Не совсем, но данные помогут нам разобраться – вот и все, что мне пока известно.

Том и Уайман придвинули стулья к ноутбуку. Монах открыл и включил его. Дождавшись, пока компьютер загрузится, он торопливо застучал по клавишам.

– Я выхожу в Интернет, используя широкополосную спутниковую связь. Ваш неизвестный применял прибор для дистанционного сбора данных, а данные переписывал в свой блокнот.

– И какой же у него был прибор?

– Это я выяснил далеко не сразу. Охотники за сокровищами и старатели обычно пользуются приспособлениями двух видов. Во-первых, поточным градиентометрическим протонным магнитометром, который, в сущности, представляет собой детектор металла усложненной конструкции. Человек идет по земле, а прибор измеряет малейшие отклонения в местном магнитном поле. Но имеющиеся у нас данные – очевидно, выходные, в миллигауссах – совершенно не похожи на показания магнитометра. Во-вторых, старатели пользуются радаром, излучение которого проходит в земную толщу. Это аппарат с комплексом антенн-«бабочек», по виду он напоминает рожок в форме луковицы. Его функция – посылать импульсы в почву и регистрировать эхо. В зависимости от типа и сухости почвы луч радара может проникнуть на глубину до пяти метров, затем он отражается и идет назад. Можно получить приблизительное трехмерное изображение чего бы то ни было, находящегося в земле, либо в некоторых видах горных пород. Радар позволяет «увидеть» пустоты, пещеры, старые шахты, зарытые сундуки с сокровищами, металлоносные жилы, древние могилы или укрепления, и тому подобное.

Форд перевел дыхание и торопливо зашептал дальше:

– Выходит, цифры в блокноте – это поток данных, полученных очень чувствительным, сконструированным на заказ радаром того типа, о котором я сейчас говорил. К счастью, у него оказалось стандартное устройство вывода, как у радиометра производства Далласского завода радиоэлектроники, поэтому цифры удалось обработать с помощью обычных программ.

– Тот охотник за сокровищами серьезно относился к своему ремеслу.

– Да, несомненно. Он действовал наверняка.

– Так ему удалось найти клад?

– Безусловно.

Том почувствовал, что больше не в силах сносить неизвестность.

– И что же это такое?

Уайман улыбнулся и поднял палец.

– Сейчас увидите изображение «клада», выполненное на основании данных радара. Вот оно, значение тех цифр в блокноте! Они последовательно отображали очертания находки, скрытой в толще земли.

На глазах у Тома Форд зашел на сайт кафедры геологии Бостонского университета. Сначала он открыл сразу несколько окон, содержавших сложную техническую информацию о радарах, спутниковых изображениях и съемке поверхности Земли, и только потом добрался до страницы с надписью:

– Пришлось ненадолго превратиться в хакера, – усмехнувшись, шепнул Форд. Он набрал логин и пароль. – Ничего страшного тут нет, я просто прикинулся студентом университета.

– Разве монаху подобает так поступать? – спросил Том.

– Пока еще я не монах. – Уайман ввел все символы, и открылось новое окно со следующей короткой надписью:

Форд еще что-то набрал, потом, широко улыбаясь, откинулся на спинку стула. Его палец застыл над клавишей «Ввод», глаза смеялись.

– Готовы?

– Всё, не томите!

Форд звучно ударил по клавише и запустил программу.

21

Агентство недвижимости Ковбойского района находилось в претенциозном зданьице «под глину» на бульваре Пасео де Перальта. Веревочки с нанизанным на них красным перцем чили красовались по обеим сторонам двери и над конторкой, за которой сидела жизнерадостная секретарша, одетая в стиле Дикого Запада. Мэддокс вошел в помещение, и подошвы его ботинок аппетитно зацокали по кафельному полу. Джимсон поднял было руку, чтобы снять купленную с утра шляпу – ковбойскую, касторовую, за 420 долларов, – но потом передумал: он же теперь как бы на Западе, где настоящие ковбои никогда не расстаются с головным убором. Мэддокс приблизился к секретарше и облокотился на конторку.

– Чем могу помочь, сэр? – спросила она.

– Вы же сдаете на лето дома внаем? – Мэддокс криво улыбнулся девице.

– Да, разумеется.

– Я Мэддокс. Джим Мэддокс.

Секретарша пожала протянутую ей руку. Ее синие глаза встретили его взгляд.

– Вы хотите увидеться с кем-то конкретно?

– Нет, я, как говорится, от нечего делать заскочил.

– Позвольте, я приглашу агента.

Через минуту Мэддокса уже вели в шикарный кабинет, где было полно всяких штучек в том самом, «западном» стиле.

– Трина Даулинг, – представилась женщина-агент, подавая Джимсону руку и усаживая его напротив себя.

Ну и п у гало – лет пятьдесят с гаком, тощая как щепка, платье черное, сама блондинистая, а лопочет до того деловито, что просто оторопь берет. Потенциальная клиентка, подумал Мэддокс. Определенно потенциальная клиентка.

– Вас, видимо, интересуют съемные дома.

– Да. Ищу местечко, где смогу закончить свой первый роман.

– Как интересно! Первый роман!

Он положил ногу на ногу.

– Я работал в одной интернет-компании, ее ликвидировали еще до обвала на бирже. Потом с женой развелся… Теперь вот решил отдохнуть от зарабатывания денег. Надеюсь реализовать свою мечту – роман написать. – Джимсон изобразил скромную улыбочку. – Хочу подыскать что-нибудь к северу от Абикью, тихий уединенный домик, и чтобы на несколько миль вокруг не было никаких соседей.

– В нашем распоряжении более трехсот единиц недвижимости, и я уверена, мы сможем вам помочь.

– Отлично. – Мэддокс переменил положение ног. – Насчет уединенности я вполне серьезно. Ближайший дом должен отстоять не меньше чем на милю. Мне хочется что-нибудь такое, подальше от дороги, и пусть кругом будут деревья.

Он замолчал. Трина делала какие-то пометки.

– Старый шахтерский домишко вполне подошел бы, – сказал Мэддокс. – Меня шахты всегда интересовали. Вообще-то в моем романе упоминается один прииск…

Закончив писать, Трина Даулинг энергично поставила точку.

– Давайте посмотрим в базе данных. Но прежде всего, мистер Мэддокс, на какую сумму вы рассчитываете?

– Деньги не главное. И пожалуйста, зовите меня Джим.

– Джим, не могли бы вы минутку подождать – я загляну в нашу базу данных?

– Да, конечно.

Мэддокс снова переменил положение ног. Трина стучала по клавишам.

– Итак, – она улыбнулась, – могу предложить вам кое-что на выбор… например, вот это… Раньше там располагался трудовой лагерь Гражданского корпуса охраны природных ресурсов. Это у ручья Пердис, у подножия гор Канхилон.

– Вы говорите, Гражданский корпус охраны природных ресурсов?

– Да, именно. В тридцатые годы они разбили на том участке лагерь для людей, прокладывавших дороги в государственном заповеднике. Было выстроено около дюжины деревянных домиков, есть также столовая и главное помещение. Несколько лет назад один господин из Техаса приобрел весь лагерь, модернизировал главное помещение, превратив его в весьма современное жилище с тремя спальнями и тремя ванными комнатами. А все остальное новый собственник оставил как было. Он немного пожил там, ему стало одиноко, и теперь эта недвижимость сдается.

– Значит, туда могут приехать какие-нибудь туристы?

– Главная постройка – за воротами, в центре частного земельного надела, вокруг – лесной заповедник. До лагеря восемь миль по грунтовой дороге, причем последние две мили не одолеть пешком, можно только проехать на автомобиле. – Женщина подняла глаза. – У вас же есть машина?

– Да, «рейнджровер».

Трина Даулинг улыбнулась.

– Но ездить по такой дороге мало кому захочется.

– Верно.

– Вот, я нашла кое-что любопытное… Еще до трудового лагеря у ручья Пердис располагался городок золотодобытчиков. Там есть несколько заброшенных шахт, и говорят, – Трина улыбнулась Мэддоксу, – в них бродит привидение. Я не рассказываю об этом всем и каждому, но поскольку вы писатель…

– Да, привидение в моей книге вполне может появиться.

– В описании сказано, та территория отлично подходит для пеших прогулок, для езды на горном велосипеде и верховой езды. Кругом – заповедник. Однако электричество туда проведено, и телефон тоже имеется.

– Вас послушать – место просто идеальное. Вот только мне бы не хотелось, чтобы неожиданно приезжал хозяин.

– Хозяин сейчас в Италии, и могу вас уверить, он не из тех, кто может явиться без предупреждения. Его собственность сдаем в аренду мы. Если кому и понадобится приехать, то это будут сотрудники нашей фирмы, а оказаться там они могут лишь при наличии серьезных оснований, к тому же вас уведомят за двадцать четыре часа до их прибытия. Ваше право находиться в одиночестве ни в коем случае не будет ущемлено.

– А сколько вы берете за аренду?

– Плата вполне умеренная. Две тысячи восемьсот в месяц, если вы снимаете на все лето.

– Превосходно. Я хотел бы взглянуть на дом.

– Когда?

– Да прямо сейчас. – Мэддокс похлопал себя по карману куртки, где лежала чековая книжка. – Я готов заключить сделку сегодня. Мне не терпится засесть за роман. Это будет детективная история…

22

Том напряженно вглядывался в белый экран ноутбука. Сначала не происходило ничего, потом постепенно стало вырисовываться изображение, предварительный нечеткий набросок.

– Это займет какое-то время, – пробормотал Уайман.

На экране уже просматривалось первоначальное изображение, однако пока оно напоминало тень с размытыми очертаниями. Рисунок совсем не походил на сундук с сокровищами, спрятанный в затерянной шахте; скорее, это были контуры пещеры. Программа приступила к вторичной обработке изображения. Картинка, линия за линией, становилась все четче. Расплывчатая тень приняла форму некоего предмета, и Том затаил дыхание. Распознать получившийся предмет не составляло труда. Том никак не мог поверить собственным глазам; ему казалось, это оптическая иллюзия. Программа сделала третий заход, и Том понял: никакой оптической иллюзии тут нет.

– Бог мой, – произнес он, – это не клад. Это же динозавр.

Форд засмеялся, в глазах его плясали искорки.

– Я же говорил, вы будете немало удивлены. Обратите внимание на размеры. Перед нами тираннозавр рекс и, согласно некоторым моим изысканиям, самый крупный из всех, которых когда-либо обнаруживали.

– Но здесь же целый динозавр, не просто кости.

– Правильно.

Том онемел, во все глаза глядя на экран. Действительно, тираннозавр рекс – очертания ни с чем не спутаешь, – лежит на боку, весь изогнулся. Однако это не окаменевший скелет: шкура, мышцы, внутренние органы окаменели вместе с костями, почти полностью сохранившись.

– Мумия, – сказал Том. – Динозавр мумифицировался.

– Точно.

– Невероятно. Наверное, раньше люди никогда не находили таких крупных окаменелостей.

– Да. Здесь практически целая туша, не хватает лишь нескольких зубов, одного когтя и последнего сегмента хвоста. Динозавр частично замурован в скале.

– Выходит, убитый был охотником за динозаврами…

– Именно. Возможно, он говорил о некоем «кладе», чтобы ввести вас в заблуждение, а может, просто так выражался. Это ведь и есть клад – клад для палеонтолога.

Том широко раскрытыми глазами смотрел на картинку. Ему все еще не верилось. В детстве он мечтал быть палеонтологом, и даже когда другие мальчишки переросли увлечение динозаврами, Том свою мечту не забыл, по настоянию отца сделался ветеринаром. И вот теперь он разглядывал останки динозавра – по всей видимости, самую грандиозную окаменелость всех времен.

– Вот вам и мотив преступления, – сказал Форд. – Этот динозавр стоит целое состояние. Я кое-что узнал в Интернете. Вы слышали о динозаврихе по имени Сью?

– Это знаменитый ящер из музея Филда?

– Да, он. В тысяча девятьсот девяностом году в пустынях Южной Дакоты ее обнаружила Сью Хендриксон, женщина-профессиональный охотник за окаменелостями. До последнего времени он считался самым крупным и наиболее хорошо сохранившимся скелетом тираннозавра рекса. Его выставляли на аукционе «Сотбис» десять лет назад и продали за восемь миллионов триста шестьдесят тысяч долларов.

Том тихонько присвистнул.

– А этот, наверное, стоит в десять раз больше.

– По меньшей мере.

– И где же он находится?

Форд улыбнулся, показал на экран.

– Видите как бы смазанную линию вокруг изображения? Это поперечное сечение обнажившейся породы, в которую вмурованы останки динозавра. Само геологическое образование довольно велико. Оно имеет сорок футов в диаметре и весьма необычную форму, ее сразу можно узнать. Вся информация о расположении окаменелости вот здесь, на схеме. Нужно просто какое-то время походить и поискать.

– А начинать поиски следует с каньона Тираннозавра.

– Да, любопытное вышло бы совпадение… Дело в том, что динозавр может оказаться на любом участке Высоких Плоскогорий.

– Так его и за сотню лет не найти.

– Не думаю. Я исходил те места вдоль и поперек. Мне кажется, я мог бы обнаружить окаменелость меньше чем за неделю. Ведь известна не только форма геологического образования, там сбоку еще немного видна голова динозавра и верхняя часть туловища. Ну и зрелище, должно быть: громадные челюсти торчат прямо из скалы!

– Наподобие черного монолита, из-за которого каньон Тираннозавра и получил свое название? – спросил Том.

– Знаю я этот монолит, и наша окаменелость тут ни при чем. Полученная схема здорово облегчит поиски, а, Том?

– Минуточку, кто сказал, что мы будем искать динозавра?

– Я сказал.

Том покачал головой.

– Я думал, вы готовитесь в монахи и уже оставили подобные занятия.

Форд некоторое время смотрел на Тома, потом опустил глаза.

– Том, на днях вы задали мне один вопрос. Я хочу на него ответить.

– То был неуместный вопрос. Не отвечайте. Правда, не стоит.

– Нет, вопрос был уместный, и сейчас я дам вам ответ. Я скрыл свои чувства, отгородился молчанием, чтобы избежать разговора на больную тему. – Он остановился.