Онлайн чтение книги Тысяча акров A Thousand Acres
13

Следующий день выдался ветреным и жарким. Воздух прогрелся до тридцати пяти градусов, а ведь было только 15 июня. Все изнывали от жары. Пэмми и Линда пришли ко мне около десяти – Роуз выпроводила их, не в силах слушать нытье. Она не очень-то нежничала с дочерьми, как когда-то и наша мать с нами. Порой мне казалось, что она чересчур строга. Будь у меня дети, они бы, наверное, из меня веревки вили. Племянниц я баловала. Мы договорились, что я свожу их искупаться в Пайк, если они дадут мне спокойно приготовить обед и расправиться с домашними делами.

В детстве мы с Роуз бегали купаться на пруд рядом с углом Мэла. Он остался здесь еще с тех времен, когда земля была неосвоенной, и казался нам огромным. Там даже тарзанка имелась. Отец осушил пруд незадолго до смерти матери и выкорчевал все деревья и кусты, чтобы было проще пахать землю.

Девочки еще ни разу не купались в этом году, и я думала, что они будут очень рады, однако, когда мы сели в машину, они вдруг притихли.

– Хотите, чтобы мама поехала с нами? – спросила я.

Линда положила подбородок на спинку переднего кресла.

– Тетя Джинни, у нас здесь совсем не осталось друзей.

– Что ты говоришь? Конечно, остались. И они будут рады вас видеть.

– Зачем нас отправили в город? Так ведь никто не делает.

– Ваша мама так решила. И у нее, видимо, есть на это причины. Неужели вам совсем там не нравится?

– Учителя хорошие, – протянула Пэмми.

– Да, но дети все из города. Из богатых семей.

– Не может быть, чтобы все богатые, – удивилась я.

– Притворяются, что да, – вздохнула Линда. – Нам дали клички.

Я почувствовала укол, будто в горло уперлось острие ножа.

– Какие?

– Ну… – протянула Пэмми, ей явно не хотелось говорить. – У меня Бараш, после того как я сделала доклад про выращивание баранов для сельского школьного проекта, а у Линды – Бабуся. Ну та, у которой два веселых гуся.

– Мы хотели, чтобы они звали нас просто Пэм и Линда.

– Еще у кого-нибудь есть клички? – спросила я.

– Да, у некоторых…

Теперь предстояло задать самый сложный вопрос.

– Только у тех, с кем никто не дружит?

Пэмми не ответила, Линда отодвинулась и села на место.

– Нет, не только, – проговорила она, помолчав. – В основном у мальчишек. У девочек почти ни у кого.

– Порой это является признаком симпатии, – проговорила я.

– Только не у детей, тетя Джинни! – воскликнула Линда, а Пэмми вздохнула:

– Еще и здесь друзей не осталось.

– Вы ни с кем не переписывались?

Линда даже наклонилась вперед и снисходительно проговорила:

– Сейчас никто не переписывается, тетя Джинни!

Я засмеялась, чтобы сгладить неловкость. До Кэбота мы ехали молча.

– Знаете, – я нарушила затянувшееся молчание, – мне кажется, все наладится. Поначалу, конечно, будет трудновато, но главное – оставаться приветливыми, и к вам потянутся.

На словах все было легко, да только я сама не верила в то, что говорила. Я тоже не умела сходиться с людьми… Так что прекрасно понимала тревогу девочек. Бывало, на меня иногда накатывал страх оказаться изгоем. Мне казалось, что все устраивают вечеринки, а меня не зовут. И это чувство так мучило и угнетало меня, что я готова была запрыгнуть в машину и объехать окрестности, только бы узнать правду. Когда подростком, уже после смерти мамы, я жаловалась на свои страхи, отец всегда говорил: «Ты должна быть дома. Все должны быть дома». Впрочем, жаловалась я редко, хоть и страстно мечтала о дружбе – не о любви и поцелуях, а просто о дружбе. Никакие школьные танцы не могли сравниться для меня с девчачьими посиделками. И не важно, что отец никогда не отпустил бы нас с Роуз на ночевку к подругам, главным было хотя бы получить приглашение.

Роуз запреты не останавливали. Она не скрывалась, не вылезала тайком через окно и не просила ее прикрыть, а просто выходила через главную дверь и садилась в машину, когда за ней приезжали. Все знали, что в ответ она никого не пригласит и не приедет на своей машине, но ее все равно звали. Она была как трофей, и то, что шла против воли отца, лишь добавляло ей очков. Отец боролся с ее отлучками, но Роуз стояла насмерть. Их стычки вгоняли меня в панику, и я как могла закрывала на них глаза.

Плавательный бассейн находился на окраине Пайка, на западном берегу реки. Его построили не так давно, молодые клены и буки не успели еще набрать силу. Невысокие стволы толщиною с бейсбольную биту не давали густой тени. Парковку, посыпанную белым гравием, заполнили большие американские внедорожники и пикапы. Мы с трудом нашли место, а когда вышли из машины, в лицо нам ударил сильный ветер, смешанный с пылью. Плоские равнины простирались повсюду, куда хватало глаз. Ходили разговоры, что вокруг бассейна планируют разбить парк, но пока все близлежащие земли были распаханы и засажены бобами.

Буквально несколько десятилетий назад, когда отец еще был молод, в округе Зебулон никому и в голову бы не пришло рыть искусственный водоем: прудов и озер и так хватало. Однако времена изменились, и сейчас в каждом городке имелся собственный бассейн или хотя бы его проект. «Многочисленные рекреационные зоны» – как их гордо называли в местной прессе. И в придачу к ним – три абсолютно ровных поля для гольфа.

Мы с девочками переоделись, ополоснулись в душе и расстелили полотенца поближе к мелкой части бассейна. Пэмми достала солнечные очки с черной оправой в белую крапинку и невозмутимо нацепила их на нос.

– Где ты их взяла? – удивилась Линда.

– Купила в Айова-Сити на карманные деньги.

– Дай померить.

– Дай, пожалуйста, – поправила я.

– Пэмми, дай, пожалуйста.

– Нет, – покачала головой та, взглянула на меня и добавила: – Ну, может быть… Потом.

Пэмми откинулась на локти и принялась рассматривать людей вокруг. Ей было уже почти тринадцать, и она постепенно превращалась в девушку, хоть фигурка у нее все еще оставалась тонкой, без женственной мягкости и округлости. Линда достала подростковый журнал и углубилась в чтение. Я заглянула ей через плечо. Статья «Когда макияж превращается в боевой раскрас?» начиналась словами: «Каждое утро девятиклассница Тина Смит тратит по сорок пять минут только на то, чтобы накраситься перед школой».

Я улыбнулась про себя и, оглядевшись, заметила неподалеку двух знакомых женщин, ровесниц моего отца, с внуками. Одна из них, Мэри Ливингстон, помахала мне. Когда-то она дружила с моей матерью, они состояли в каких-то церковных комитетах. Я достала номер «Семейного круга» – если лежать, прикрывшись журналом, ветер меньше досаждает.

– Вон Дорин Патрик. Какой у нее красивый купальник! – заметила Пэмми, сдвинув очки на кончик носа. – Если она подойдет, можно я позагораю с ними, тетя Джинни?

– Конечно. Но зачем ждать? Иди сама поздоровайся.

– Кроме нее я больше никого не знаю. Не пойду…

Пэмми не сводила с девочек глаз. Через какое-то время Дорин с подружкой поднялись и направились в нашу сторону, они явно нас заметили, однако, не сказав ни слова, прошли мимо, в буфет.

– Пэмми, тебя не узнать в этих очках, – пробормотала я, но она не ответила.

Зато к нам подошла Мэри Ливингстон с двумя внуками, мальчиками лет четырех-пяти.

– Здравствуй, Джинни. Как поживает отец? – бодро проговорила она и уселась на край моего полотенца (теперь об отдыхе можно забыть). – Помнишь Тодда и Тоби? Младшие Маргарет. А это, должно быть, Пэмми и Линда. Учитесь в городе?

– Да, мэм, – еле слышно пробормотала Линда.

– Нравится?

– Да, мэм.

– Давай-ка, Линда, поиграй с мальчиками. Их игрушки под лестницей, – велела она. – Тоби, Тодд, ступайте за Линдой, она знает много интересных игр. Бабушка что-то устала.

Все это произносилось уверенным, командным тоном. Точно так же, как и мой отец, она считала, что дети рождаются только за тем, чтобы служить родителям. Я взглянула на Пэмми – та будто сжалась. Мэри громко выдохнула и уставилась на меня.

– Ты ведь знаешь, что мы продаем ферму? Да, Джинни?

– Нет, первый раз слышу.

– Продаем Бобу Стэнли и его племянникам. Уедем осенью, но они уже купили урожай прямо на корню.

– А дом?

– И дом, и вообще все. У нас есть трейлер в Брадентоне, во Флориде. Мы там перезимуем, а летом приобретем дом. Отец присмотрел хорошее местечко в Хейуорде, в Висконсине. Там озеро рядом, можно ходить на рыбалку. Купим небольшой коттедж с двумя спальнями, больше нам на двоих с отцом и не надо, а если дети приедут – снимут что-нибудь поблизости, – проговорила она, вытянув ноги.

– Жаль, что вы уезжаете.

– Да, мы тоже будем скучать. По некоторым.

Их старшего сына убили во Вьетнаме, младший разбился на машине где-то между Пайком и Зебулоном. Остались только дочери. Неужели они бы не справились с фермой? Этого я не могла взять в толк, особенно если учесть подскочившие цены на землю, но спрашивать не стала из вежливости. Мэри глянула на меня и заявила:

– Марв Карсон нас надоумил. Сказал, что сейчас за землю дают хорошую цену. Мы и правда выручили больше миллиона долларов. Представляешь? Часть оставили на текущие расходы и новую машину, а остальное вложили в казначейские векселя, – договорила она и отвернулась, ища глазами Линду и мальчиков – все трое весело смеялись. – У нас никогда не было накоплений. А когда в тридцатых годах грянул кризис, помню, у нас остался всего один доллар и нам нужно было протянуть на него целую неделю. Мы только поженились, я ходила беременная Аннабелью. Кстати, ее старшая поступила в Гриннельский колледж. Умненькая девочка.

– Удачный у вас выдался год.

– Даже не знаю. Время покажет. Как отец? – повторила она свой вопрос и пронзительно уставилась на меня. Неужели видела, как он мотался по окрестностям? Я сказала, что все в порядке.

– А что с Роуз? Говорят, у нее рак.

Краем глаза я заметила, как Пэмми вздрогнула.

– Идет на поправку. Все хорошо.

Пэмми сняла солнечные очки, аккуратно завернула в полотенце и убрала в сумку.

– Тетя Джинни, я пойду окунусь.

Она поднялась и направилась к бассейну, пройдя буквально в паре метров от Дорин и ее компании.

– Девочки ведь знают про болезнь матери? Да? – проговорила Мэри. – Я не думала…

– Конечно знают, просто Роуз не посвящает их в подробности, чтобы зря не тревожить.

– Я всегда считала, что от детей, особенно на ферме, нельзя ничего скрывать. Они должны знать правду. Это их единственная надежда.

Мы замолчали, разглядывая купающихся и загорающих людей. Интересно, а от меня скрывали что-нибудь? Вроде бы нет. Но разве можно сказать наверняка? Я всегда считала себя стойкой… А вдруг это не более чем утешительная иллюзия, внушенная теми, кто действительно знал всю правду? На палящем зное меня прошиб холодный пот.

– Возможно, мы больше не увидимся до нашего отъезда. Отец не большой любитель мотаться по соседям, да и я тоже.

– Впереди еще несколько месяцев. Наверняка…

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Да?

– Мы заговорили про Роуз – и я вспомнила. Вы с сестрой были немногим старше, когда заболела ваша мать. Как она боялась умереть! Очень боялась…

Я не знала, что ответить. Все мы боимся смерти. Но эта фраза покоробила меня, потому что в моей памяти мама осталась очень собранной и спокойной. Да и мы с Роуз как могли скрывали свои чувства: плакали только под одеялом, прикусив угол подушки, чтобы не было слышно. Больше всего боялись расстроить маму.