Онлайн чтение книги У всех мертвых одинаковая кожа
VI

Ныли конечности, и тяжело гудела голова, когда мне наконец удалось выпутаться из их сплетенных тел. Голова Салли безвольно болталась из стороны в сторону. Она сразу же повалилась, когда я попытался посадить ее на край дивана. Приоткрыв глаза, она слабо улыбнулась и снова их закрыла. Энн отфыркивалась, как собака после купания, и меня поразила изящная гибкость ее фигуры – стройная манекенщица с маленькими высокими грудями, с хрупкими и нежными суставами. У нее были вкрадчивые жесты дикого животного. Шейла потягивалась точно так же.

Шейла. Я посмотрел на часы. Что могут подумать Джим, Ник?… Ник ничего не скажет. Я взглянул на стол и внезапно оцепенел от страха. Там лежала моя одежда; там же спал Ричард, обхватив голову руками.

У меня не было с собой ста долларов… Мне придется вернуться. Сначала надо… Почему бы не воспользоваться сном Ричарда.

Я встал и походил немного по комнате. Чувствовал я себя очень хорошо. Состояние отупения быстро проходило. Две сразу – это лучшее противоядие от виски. Салли лежала с открытым ртом. Мне стало противно. Я понюхал свои руки. Все мое тело пропиталось их запахом. Меня затрясло, но когда я увидел золотистое тело второй девицы, которая одевалась, беззаботно напевая какой-то мотив, я снова захотел ее. Я продолжал чувствовать, как ее горячая, липкая плоть обволакивает мою. Но я не мог прогнать образ Шейлы, ее светлые волнистые волосы, ее яркие, красные губы, груди с голубыми прожилками на коже.

Я не хотел отдавать Ричарду сто долларов. Он спал. Мне оставалось только уйти.

Я добрался до своей одежды и быстро оделся. Я бы принял душ, но надо было торопиться. Я должен был вернуться на работу к Нику. Еще повезло, что это случилось днем. Обычно днем делать особенно нечего.

Как мне избавиться от этого запаха? Невозможно, чтобы Шейла ничего не заметила. По мере того как я осознавал происходящее, ко мне возвращалась способность ощущать и даже получать новые впечатления, казавшиеся в эту минуту сильнее, чем они были на самом деле.

Ричард не двигался. Он глубоко спал. В мозгу у меня прояснилось, даже слишком. Я не продвинулся ни на шаг. Я позволил увлечь себя, я уступил этому желанию. Любому хочется переспать с негритянкой, любому белому – такому же белому, как и я. Здесь дело не в цвете кожи. Это естественный рефлекс. Считается, что есть какая-то разница. А разница и на самом деле была.

Я сжал кулаки. Я совсем запутался. Я ходил по кругу. Энн наблюдала за мной лукаво и удовлетворенно.

– Когда ты вернешься? – прошептала она.

– Я не вернусь, – ответил я резко.

– Ты больше не хочешь видеть Ричарда?

Она приблизилась к нему, чтобы разбудить его. Я остановил ее жестом.

– Не трогай его, – сухо бросил я.

Она покорно остановилась.

– Почему ты не хочешь вернуться? – спросила она.

– Он мне не брат. Мне не нравится цвет его кожи. Я не хочу его видеть.

– А мой цвет кожи тебе нравится? – улыбаясь спросила она.

Самые потайные места ее плоти были познаны моею. Моею плотью, забывшей реальность.

– Я белый, – сказал я. – И общаться мне с вами незачем.

Она пожала плечами:

– Многие белые живут с неграми. Здесь ведь не Юг. Мы в Нью-Йорке.

– Вы мне не нужны, – сказал я, – мне и без вас хорошо. И я вовсе не желаю, чтобы шайка черномазых сидела у меня на шее.

Она продолжала улыбаться, и меня охватила злость.

– Я без вас обойдусь. Я у вас ничего не просил. Вы хотите меня шантажировать – вот и все дела.

Мне казалось, что я защищаюсь, но на меня никто не нападал. Эти три безобидных существа – как они могли на меня напасть?

– Мы живем в разных системах, – сказал я. – В двух разных системах, которые сосуществуют, но не могут соединиться. Когда они пересекаются, от этого случаются лишь беды и несчастья. И с той и с другой стороны.

– Ричарду нечего терять, – сказала она.

Была ли это угроза, или Энн только констатировала факт? Я спрашивал себя: какие у них между собой отношения? Энн, Ричард, Салли.

Она повторила:

– Так когда ты вернешься?

Чтобы закрепить застежку чулка, она задрала юбку до бедер, задрала ее выше, чем было нужно, и, глядя на тень, падающую на ее кожу, я почувствовал, что мне лучше уйти. Моя злость переходила во что-то другое. Я бесшумно обошел стол, прислушиваясь к дыханию Ричарда.

– Дай мне денег, – сказала Энн низким голосом. – Ричарду надо есть.

– А тебе? Ты что, не ешь?

Она покачала головой:

– Мне деньги не нужны. Мне дают все, что мне нужно.

Я в замешательстве остановился. Почему в замешательстве? Я порылся в кармане и достал оттуда бумажку. Я посмотрел – это была десятка.

– На, – сказал я.

– Спасибо, Дэн. Ричард будет доволен.

– Не называй меня Дэном.

– Почему? – ласково спросила она.

Почему? Она, конечно, не могла знать, что Шейла точно так же произносила «Дэн», растягивая чуть-чуть гласную. Тем хуже, могла бы и знать.

Я быстро вышел из комнаты. Энн даже не пыталась меня задержать.

Я шел по сырому коридору, меня подстегивали разные чувства, сбивающиеся все вместе в какое-то одно почти физическое неудобство. Внезапно я так остро почувствовал необходимость поменять квартиру, спрятаться, что пот выступил у меня на лице; что-то вроде ужаса охватило меня, ужаса затравленного человека, даже хуже – ужаса завороженной жертвы, которая делает уступки своему палачу. Вы никогда не видели мышь в тот момент, когда кошка отдергивает лапу от ее крохотной спинки? Она не двигается, не старается убежать. Удар лапой, следующий за этим, – мягче, чем ласка, – любовная ласка, любовь жертвы к своему мучителю, который в некотором роде отвечает ей тем же. Ричард меня, конечно, любил – всего и сразу. Когда же следующий удар лапой?

Но обычные мыши не могут защищаться. У меня есть кулаки, и я умею пользоваться револьвером.

Это может пригодиться, кто знает…