Онлайн чтение книги Убийце — Гонкуровская премия
Глава 7. ПРИЗРАК ДЕРЖИТ ЯЗЫК ЗА ЗУБАМИ

Дождь прекратился. Над Тарном поднялся туман. Он налетел на городок, окутал все улицы, все дома.

Как обычно, часам к пяти вечера, когда почти стемнело, затихли грузовики, начали закрываться ставни, вспыхнули уличные фонари, усеяв ночь расплывчатыми звёздочками.

Разошлись по домам щебечущие школьники.

В кафе наступило непродолжительное оживление: рабочие по дороге домой забегали выпить рюмку белого вина.

В бакалейных лавках хозяйки спешили закупить продукты на следующий день.

Прошло несколько часов. Туман сгустился ещё больше. Женщины хлопотали в кухне, накрывали на стол. За закрытыми дверями, в тёплых квартирах, семьи, собравшись вместе, беседовали. Возможно, они говорили о преступлении, которое вызвало в городе такую суматоху и столько шума. Умер букинист Гюстав Мюэ, который никого раньше не интересовал, а теперь весь город толкует о нем, о его сером доме, о его кухне, где пахнет сыростью, об улице Кабретт, о стоящих на ней хибарках с облупившимися фасадами, с трухлявыми дверями и оконными рамами.

Это убийство привлекло всеобщее внимание. Им заполнены были прибывшие вечерним поездом газеты. О нем говорили в Париже, о нем говорили в Тулузе. Полиция сбилась с ног. Жены жандармов стали нарасхват во всех лавках. Но, к сожалению, пока высказывались одни лишь предположения.

Жозэ снова позвонил в Париж, поговорил с д'Аржаном. Ничего нового. Много шуток, много гипотез, ничего точного. В парижских литературных кругах все ошеломлены.

Даже самые серьёзные литературные журналы собираются послать в Муассак своих корреспондентов. С тревогой говорят, что затронут престиж всей французской литературы. Д'Аржан напомнил Жозэ слова Гастона Симони: Мы присудили премию преступнику! Это символично .

За ужином учитель не появился. Жино сказал репортёру, что Рессек иногда ест только один раз в день. И не из соображений экономии, а чтобы не терять времени.

Часов в пять он съедал бутерброд и, заперевшись в комнате, углублялся в огромные книги по археологии. Он готовил монографию о монастыре. Жино видел в комнате преподавателя толстые тетради, исписанные мелким почерком. Такого ещё никто не написал , — утверждал Рессек.

Жозэ поднялся к себе в номер.

С нижнего этажа, из зала, до него доносился гул голосов.

Игроки в карты, в домино — обычные вечерние посетители. Жозэ довольно долго проторчал с ними в надежде что-нибудь узнать. Но все без толку. Люди лишь повторяли написанное в газетах. По правде говоря, они букиниста не знали и не слышали о нем до самой его трагической гибели. Кто бывал в захламлённой лавке на улице Кабретт? Очень немногие. Безденежные школьники, мечтавшие раздобыть у букиниста по дешёвке недостающий том Трех мушкетёров или откопать какой-нибудь приключенческий роман. Редкие туристы, привлечённые в Муассак меланхоличным очарованием старинного монастыря да соседними с ним древними домишками. И ещё учитель Рессек… Да, он время от времени навещал старика Мюэ. Наверное, рылся среди потрёпанных книг в надежде обнаружить среди всякой макулатуры какую-нибудь редкость.

Рессек много беседовал со старым букинистом. Они спорили о капителях монастыря — к какому веку они относятся: к одиннадцатому или двенадцатому? По мнению Гюстава Мюэ, они были воздвигнуты в двенадцатом веке, никак не раньше. Рессек был убеждён, что капители старше и творение аббата Анскитиля хорошо сохранилось до наших дней.

Очень серьёзный, важный вопрос.

О чем сейчас думал учитель, склонившись над своей рукописью и над археологическими трудами? Одним клеветником стало меньше. Отныне букинист лишён возможности отстаивать свою версию о двенадцатом веке.

Жозэ пожал плечами. Преступление из-за какой-то капители!

Конечно, бывает всякое, не исключено и это. Человек, одержимый страстью к науке, может убить. Случались и более поразительные вещи.

Ну, а как же все остальное? Роман? Гонкуровская премия? Злосчастное Молчание Гарпократа ?

Жозэ прислушался.

Гул голосов внизу постепенно стихал. Посетители кафе, и те, что приходили выпить, и те, что поиграть в карты, расходились, растворяясь в холодном тумане. В такую погоду люди не засиживаются в кафе. Да и вообще в маленьких городках любят в десять часов запереться в своей квартире на хороший замок и лечь в постель. Жино, его фамилия была Роберти, наверное, протирал мраморные столики и наспех подметал пол. Основательную уборку он делал по утрам. А его жена подсчитывала доходы.

Скоро они поднимутся к себе в спальню.

Из-за стены доносились едва слышные звуки: поскрипывание стула, глухие шорохи.

Вот, кажется, взяли книгу и положили её на стопку других.

Жозэ достал авторучку, записную книжку и, следуя своему излюбленному методу, записал: Бари родился в Муассаке. (Совпадение?) Убийца интересуется мной.

Убийца интересуется Пари-Нувель .

Убийца интересуется поэзией.

Интересуется ли он архитектурой?

Богат ли был старик Мюэ? Жозэ, отложив ручку, перечитывал написанное, когда на лестнице раздались торопливые шаги. В номер постучали, и Жозэ открыл дверь. Перед ним стоял Жино.

— Там пришёл жандарм. Он просит извинить его за беспокойство, но говорит, что ему необходимо срочно повидаться с вами, так как у него к вам серьёзное поручение.

— Ладно, сейчас спущусь, — ответил Жозэ, возвращаясь в комнату за плащом, — кстати, я все равно собирался выйти.

Жандарм пришёл по поручению следователя, который дожидается Жозэ в полицейском участке. Он должен сообщить Жозэ что-то очень важное. Черт побери, неужели есть какие-то новости , — подумал Жозэ и ускорил шаг вслед за жандармом.

* * *

Следователь Рамонду, нахмурившись и скрестив руки на груди, стоял у железной печки. Взглянув на его мрачное лицо, репортёр сразу же догадался, что новости, может, и есть, но вряд ли они прояснят дело.

— Добрый вечер, Робен. Садитесь. Ну и погодка!

— Добрый вечер, мосье Рамонду. Как дела?

Следователь пожал плечами и ничего не ответил.

— Вы напали на след? — продолжал расспрашивать репортёр.

— Не-ет, — проговорил следователь. — Никакого следа, есть одна бумажка, ещё одна бумажка, которая вас очень заинтересует…

— Какая?

Следователь помахал перед глазами репортёра довольно плотным желтоватым листком.

— Нате-ка почитайте!

Репортёр осторожно взял листок.

И вздрогнул.

На бумажке было неумело выведено печатными буквами: Тому, кто сунет свой нос .

А ниже несколькими штрихами были нарисованы череп и кости.

— Это шутка, — сказал Жозэ. — Где вы это нашли?

Следователь ухмыльнулся и погладил свою бородку. Ошеломлённый вид журналиста доставлял ему, казалось, горькое удовольствие.

— Если бы я подобрал этот листок на улице, я мог бы, как и вы, сказать, что это шутка. Но я, вернее не я, а судебно-медицинский эксперт, обнаружил его в кармане убитого!

Жозэ опустил голову.

— Каково? Ну, что вы теперь скажете, сыщик-любитель? Это похоже на угрозу.

Сформулировано грубо, но чётко. Прекратите, мол, ваше расследование, иначе…

— Ну, хорошо, мосье Рамонду, а в котором часу была найдена эта… любовная записка?

— Только что. Эксперт хотел внести в свой акт некоторые уточнения. Я просил его подробно описать, как были произведены выстрелы. У него возникли сомнения, и он пошёл снова осмотреть труп. Тут-то, совершенно случайно, он заметил, что из жилетного кармана мертвеца высовывается край белой бумажки. Это и была любовная записка, как вы её назвали.

— Но ведь все карманы были осмотрены раньше?

— Конечно, это первое, что делают жандармы.

Следователь опять ухмыльнулся.

— Значит, вы хотите сказать, — медленно проговорил Жозэ, — что эта бумажка была всунута в карман мертвецу совсем недавно?

— По-видимому, так. Хотя жандармы, стоящие на карауле, уверяют меня, что в морг никто не заходил, не считая, конечно, тех, кто должен там бывать по долгу службы.

— Он приехал сюда, — стиснув зубы, сказал Жозэ.

— Что вы сказали? — оживился следователь.

— Ничего, просто сказал, что это меня очень заинтриговало.

— И меня тоже!

Толстячок принялся расхаживать по кабинету. Он то скрещивал руки на груди, то разнимал их, вздыхал, сжимал кулаки.

— Я дал указание просмотреть регистрационные карточки в гостиницах, расспросил соседей — ничего. Никаких улик. Скажу вам откровенно, все покрыто мраком. Я, понятно, не прошу вас так же откровенно высказываться в ваших репортажах, но это факт. Вы-то хоть напали на какой-нибудь след?

— Нет, мне кажется, что я продвинулся не больше вашего.

— Вообще, я ничего не понимаю в этом деле. В нем замешаны парижане, пусть они и распутывают.

Следователь остановился и положил руку на плечо Жозэ.

— Знаете, будьте поосторожнее. Всем известно, что вы большой дока в подобных делах. Ваша газета вас очень расхвалила… Я того же мнения… Только теперь вам надо остерегаться. Никогда не знаешь, что тебя ждёт. Я был бы крайне огорчён…

Жозэ улыбнулся.

— Вы думаете, этот господин хочет у меня отбить охоту заниматься этим делом?

— Я вам повторяю, никогда не знаешь…

— Нет, — Жозэ тряхнул головой, — мне кажется, все как раз наоборот: этот господин нуждается во мне. …

Жозэ пересёк площадь Реколле. Домов не было видно, они растворились в тумане.

Улицы были пустынны. Свет фонарей лишь слегка пробивался сквозь плотную завесу, покрывшую спящий город.

Проходя мимо гостиницы Розовая гроздь , Жозэ остановился и взглянул на это старое здание. В окнах было темно.

Хозяева наверняка уже легли.

Учитель, видимо, отложил свои археологические исследования: не пробивался свет и сквозь щели его ставен.

Жозэ медленным шагом направился к монастырю Сен-Пьер. До чего же это тихий уголок! Вдали темнел портал с его каменными скульптурами. Журналист вспомнил низкий голос учителя истории: Портал — это жемчужина, да, да. Нечто невообразимое. Настоящее чудо. На фронтоне — апокалипсическая сцена. Боковые стены украшены скульптурами. К великому сожалению, они сохранились плохо . Жозэ уже любовался этими скульптурами. В самом деле, прекрасная работа. Жалко, что они пострадали от времени, а может быть, в этом повинна и человеческая небрежность.

Он чиркнул спичкой и подошёл вплотную к скульптурам, так искусно высеченным из камня.

Ветер пригнул пламя и загасил спичку. Здесь он дул со всех сторон.

Жозэ чиркнул второй спичкой, но на этот раз сам задул её и, резко отпрянув, спрятался в тени портала. Кто-то бродил поблизости. Жозэ подождал.

Нет, пожалуй, он ошибся.

Ну, ну, укроти своё воображение, говорил он себе, не сочиняй романов… Сегодня вечером у меня не назначено свидание с мосье Дубуа. Да вообще ещё не известно, в Муассаке ли этот мосье.

И тут он услышал чьи-то шаги.

Кто-то шёл — теперь уже в этом не было никакого сомнения, — и шёл к перекрёстку.

Ночной прохожий приближался со стороны железной дороги.

Может быть, он заметил пламя спички, это насторожило его и поэтому он остановился?

А потом снова пошёл. Улица Кабретт останется у него справа, а сейчас он пройдёт мимо портала.

Жозэ, притаившись в темноте, не шевелился. Он не спускал глаз с небольшого освещённого пространства — там горел фонарь, — которое загадочный прохожий не мог миновать.

Шаги стали торопливее.

Прохожий побежал.

Видимо, он стремился как можно скорее пересечь освещённый участок.

И в самом деле, ему удалось сделать это очень быстро.

Но в тот момент, когда на него упал свет фонаря, Жозэ охватило невероятное волнение.

Человек был в зеленой накидке.

При беге накидка взлетала, и Жозэ невольно вспомнил поэта Гастона Симони, старого поэта, чья зелёная накидка была столь известна в парижском литературном мире.

Неужели он приехал сюда, к древнему памятнику, помечтать в эту туманную ночь среди теней, покоящихся вокруг монастыря Сен-Пьер?

Ещё до того, как прохожий попал в полосу света, Жозэ услышал какой-то металлический звук.

Человек в зеленой накидке прошёл совсем близко от репортёра и углубился в улицу, которая вела к площади Реколле.

Жозэ колебался: идти за ним? Нет?

Но его заинтриговал металлический звук. Он ринулся к освещённому участку. Похоже было… похоже было, что упала монета…

Репортёр шарил глазами по мостовой. Что-то блеснуло между двумя булыжниками. Он нагнулся и протянул руку.

Это оказалась в самом деле монета — золотая, тяжёлая, блестящая.

Но куда же скрылся этот сеятель золотых монет?

И вот тут события начали развёртываться с невероятной быстротой.

Со стороны площади донёсся топот бегущих людей. Чей-то голос крикнул:

— Стой!

Жозэ быстро побежал вдоль тротуара к гостинице. Там, около входа, он чуть не столкнулся с возникшей из темноты массивной фигурой.

И тут же его ослепил луч карманного фонарика.

— Ах, это вы! — воскликнул знакомый голос.

Обладатель фонарика заглянул в коридор гостиницы и кого-то позвал, но кого именно, Жозэ не разобрал.

— Все в порядке, — ответили из коридора. — Я его держу. Он был во дворе.

На втором этаже с шумом раскрылись ставни, и в окно высунулось бледное лицо учителя Рессека. Наконец в коридоре зажгли свет.

На первой ступеньке лестницы стоял Жино, он ещё не снял пальца с кнопки выключателя. В глубине Жозэ увидел человека в зеленой накидке, его держал за руку инспектор полиции.

— Интересно, стоящая ли это добыча, — тихо заметил комиссар, стоявший рядом с Жозэ.

Жозэ разглядывал человека в зеленой накидке. Это был тот самый старик, которого он мельком видел до обеда во дворе гостиницы, он тогда пилил дрова. Несчастный человек, — сказал о нем Жино, — он немой. Кажется, от рождения .

У старика было странное, похожее на маску лицо, неподвижный взгляд. Губы у него слегка дрожали. Из-за берета торчал клок седых волос. Несмотря на свои шестьдесят — шестьдесят пять лет, он был ещё крепок и ловок.

Накидка, в которую он завернулся, была совсем новой и никак не подходила к его обтрёпанным, забрызганным грязью брюкам и дырявым башмакам.

— Ну, иди же! — сказал инспектор, тряся его за руку.

Старик все с тем же тупым выражением лица повернулся к полицейскому.

— Он вас не слышит, — сказал Жино и, огорчённо вздохнув, спросил:

— Что он ещё натворил?

Жозэ подошёл к глухонемому и поднял полу накидки, так, что стала видна его левая рука.

Старик отступил и что-то промычал. Под накидкой у него была чёрная от грязи рубашка и совершенно дырявый джемпер.

— Что он держит? — спросил комиссар, подойдя к старику.

— Ну-ка отдай! — грубо потребовал инспектор, пытаясь разжать старику кулак.

Но тот сопротивлялся.

— Отдай! — повторил инспектор.

И он вырвал из руки оборванца что-то вроде трубочки, обёрнутое в грязную тряпку.

Комиссар тихонько свистнул. Жино широко раскрыл глаза.

Инспектор развёртывал тряпку. На пол упала золотая монета. Жино бросился к ней.

Жозэ сунул руку в свой жилетный карман.

— А вот эту старик обронил на улице, — сказал он.

— Вечер не пропал даром, — удовлетворённо заметил комиссар.

Он взял одну из монет и стал внимательно её разглядывать.

— Латинский союз! Хм!.. Ему не отвертеться, он скажет, где он их нашёл.

Жино беспомощно развёл руками и покачал головой.

— Нет, господин комиссар, он вам этого не скажет, никогда, никогда. Он глухонемой и дурачок.

Комиссар нахмурил брови.

— Все равно, мы отведём его в участок.

— Скажите, комиссар, вы уже давно выслеживаете этого субъекта? — вполголоса спросил Жозэ.

— Нет, — виновато улыбаясь, ответил комиссар, — следователь просто поручил мне проследить, благополучно ли вы добрались до дома. Как видите, мы не зря потрудились. Нам удалось застукать Фризу… Да, его здесь так называют, я даже забыл его настоящую фамилию. А я-то считал, что он такой безобидный, но…

— Трудно будет вытянуть из него что-либо, — заметил репортёр.

— Надо все же попробовать.

Жино, слушавший разговор, с улыбкой подошёл к ним.

— Господин комиссар, я могу попытаться узнать то, что вам нужно. Я его хорошо знаю, и со мной он не дичится… Он приходит ко мне пилить дрова. Иногда я ему даю тарелку супа. Он меня в общем понимает… Правда, не всегда.

— Давайте, — проговорил Жозэ, — спросите его, где он нашёл золотые монеты. Не такой уж этот Фризу дурачок, — подумал репортёр, — раз он пытался спрятать от нас своё богатство! Жино повернулся к старику и, показывая пальцем на золотые монеты, с расстановкой произнёс:

— Скажи, Фризу, где ты их взял?

Глухонемой замычал, неуклюже пританцовывая в своих грязных башмаках.

Жино взял из рук инспектора одну монету и подбросил её, пристально глядя на глухонемого:

— Красиво, правда, красиво, тебе нравится? Скажи мне, Фризу, будь хорошим, я тебе дам большую тарелку супа.

Старик взволновался, у него ещё сильнее задрожали губы. Он сделал попытку вырваться.

— Отпустите его! — приказал комиссар инспектору.

Старик, почувствовав себя свободным, снял с себя накидку и вытянул вперёд руку.

Никто не понимал, чего он хочет.

Итальянец объяснил:

— Он просит, чтобы вы отошли назад.

Все отодвинулись.

Фризу расстелил накидку на полу, выпрямился, с большим трудом — это было видно — напряг свои мысли, опять замычал и протянул руки к золотым монетам.

— Не мешайте ему, — сказал комиссар.

Глухонемой взял монеты, сел на корточки и разложил монеты на зеленой материи.

После этого он поднялся и отступил, как художник, который удовлетворён своей работой и хочет полюбоваться ею издали. Странная это была картина: в глубине коридора стояли Жино и инспектор, у выхода — Жозэ и комиссар, а между ними на полу лежала зелёная — при электрическом свете она казалась особенно яркой — накидка, на которой сверкали монеты. Старик в лохмотьях стоял, слегка склонив туловище вперёд, и глаза его бегали от одной монеты к другой. Казалось, он впитывал в себя тёплый блеск драгоценного металла.

— Что это означает? — негромко спросил комиссар. — Я ничего не понимаю.

Попросите его объяснить.

Жино принялся жестикулировать.

— Фризу, что ты хочешь сказать? Что ты хочешь сказать?

Старик опять замычал и вытянул раскрытые ладони к этой необычной выставке.

Потом он неожиданно шагнул к выходу, намереваясь уйти. Комиссар задержал его.

— Бесполезно настаивать, — сказал инспектор. — Мы ничего из него не вытянем.

Что нам с ним делать, господин комиссар?

— Отведём его все-таки в участок.

Комиссар вышел на улицу, Жозэ — вслед за ним. Жино стоял у лестницы. Он был поражён, что не смог добиться от глухонемого никакого объяснения. С верхней ступеньки лестницы женщина с увядшим лицом меланхолично смотрела на происходящее.

Она появилась бесшумно и за все это время не раскрыла рта.

* * *

Комиссар и Жозэ подождали, пока выйдут инспектор с Фризу. В коридоре погас свет.

Комиссар направился было к центру города, но Жозэ остановил его:

— Погодите, давайте поведём Фризу на улицу Кабретт. Может быть, он что-нибудь вспомнит.

— Правильно.

Они миновали монастырь и дошли до перекрёстка. Тут старик замычал. Он хотел идти в сторону железной дороги, проходившей за церковью.

— Он хочет домой, — объяснил инспектор. — Он живёт вон там, на холме, в деревянном сарае.

Комиссар взял Фризу под руку и потащил его налево, но старик сопротивлялся. Было свежо, и ему набросили на плечи накидку.

На углу улицы Кабретт глухонемой опять замычал и остановился. Сколько его не тянули вперёд, он не двигался с места. Он явно боялся идти в тёмную улочку, словно мог там кого-нибудь встретить.

— Не надо настаивать, — сказал Жозэ, глядя, как старик мечется в темноте. Полы его накидки взлетали, и это делало его похожим на привидение, на какое-то таинственное, непонятное существо, которое возникло в ночи и стремилось вновь в ней раствориться, существо, у которого никогда ничего нельзя будет узнать.

Точно так же, как у покалеченных, неподвижных статуй, которые украшали вход в монастырь в пятидесяти метрах отсюда.

Да и в самом деле, разве статуи могут что-нибудь сказать?