Онлайн чтение книги Ученица Холмса
Глава 10. Проблема пустого дома

Серым ненастным утром меня разбудил крик уличного торговца, и пока я лежала и шарила по полу рукой, пытаясь найти свои часы, до меня донесся тихий звон посуды. Быстро натянув смятые брюки и рубашку из рюкзака, я вышла в гостиную.

– Кажется, я еще не совсем проспала завтрак, – заявила я прямо с порога, и тут слова застряли в моем горле, потому что за столом я увидела третью фигуру.

– Дядюшка Джон! Но как...

Холмс освободил стул и отошел с чашкой в руке к окну, где занавески были слегка раздвинуты. Он двигался с осторожностью и выглядел как раз на свой возраст, но в лице его не было боли, подбородок был гладко выбрит, а волосы тщательно причесаны.

– Боюсь, мой биограф все-таки впитал в себя кое-какие мои уроки, Рассел, – произнес он с забавной ноткой огорчения, за которым скрывалось нечто более серьезное. Он поморщился, когда Уотсон довольно хихикнул и откусил от своего бутерброда.

– Элементарно, мой дорогой Холмс, – сказал он, на что Холмс лишь неопределенно хмыкнул. – Где еще могла быть с тобой Мэри, тем более когда вы оба в опасности, как не у твоего брата? Выпей чаю, Мэри, – предложил он и взглянул на меня поверх очков, – хотя я все же жду от тебя извинений за то, что ты сказала мне неправду. – Он не выглядел обиженным, его голос был ровным, и я поняла, что Холмс часто его обманывал, поскольку Уотсон, как я уже говорила, лгать не умел совершенно. Впервые я поняла, сколько страданий добавило ему это обстоятельство, ведь он не мог чувствовать себя на равных со своим другом, который, будучи наделен более светлым умом, просто им манипулировал. Я села на освободившийся стул и взяла его руку в свою.

– Мне очень жаль, дядя Джон. Я действительно очень сожалею, но я боялась за вас и боялась, что если вы придете сюда, они вас выследят. Я хотела, чтобы вы остались в стороне от всего этого.

Он порозовел до самых бровей.

– Ну хорошо, моя дорогая, хорошо. Я понимаю. Просто знай, что я уже давно сам за себя отвечаю, и едва ли меня можно сравнить с маленьким ребенком, плутающим в лесу.

С моей стороны было неловко лишний раз ему напоминать, что его место занял более молодой и активный помощник, к тому же еще и женского пола. И вновь я была поражена великодушием этого человека.

– Я знаю это, дядя Джон. Мне надо было иметь это в виду. Но как вы... как вы сюда попали? И когда успели сбрить усы? – Судя по коже, сделал он это совсем недавно.

Холмс заговорил, по-прежнему стоя у окна, тоном, в котором читались одновременно и гордость и раздражение отца на умную, но несвоевременную шутку, которую выкинуло его дитя.

– Переоденьтесь, Уотсон, – велел он.

Уотсон покорно отставил чашку, встал из-за стола и направился за дверь, где с усилием влез в заплатанный плащ, доходивший ему до пят, потрепанный котелок, вязаные шерстяные перчатки без трех пальцев и шарф, который он обмотал вокруг шеи.

– Я взял это у привратника из гостиницы, – с гордостью пояснил он. – Холмс, это как в старые добрые времена. Я покинул гостиницу через кухню, побывал в трех ресторанах и на вокзале Виктория, проехал в двух трамваях, омнибусе и кебе. Последние четверть мили я шел целый час. Не думаю, что сам Холмс смог бы проследить за мной, если бы не знал, куда я направляюсь, – подмигнул он мне.

– Но почему, дядя Джон? Я же сказала, что позвоню вам.

Уотсон даже слегка раздулся от гордости.

– Я врач, и друг мой ранен. Это был мой долг прийти сюда.

Холмс пробормотал что-то, раздвигая занавески немного шире. Уотсон ничего не услышал, мне же показалось, что он произнес нечто вроде «Доброта и жалость отравят последние дни моего существования».

– Уотсон, я не позволю вам измываться над моим эпидермисом. Его и так осталось у меня немного после того, как с ним поработала крошка Рассел. Я уже имел дело с двумя докторами и целой сворой медсестер в больнице. У вас что, проблемы с пациентами?

– Нет, вы позволите мне осмотреть ваши раны, потому что, пока я этого не сделаю, никуда отсюда не уйду, – сурово сказал Уотсон.

Холмс яростно посмотрел на него, а потом перевел взгляд на нас с Майкрофтом, потому что мы залились смехом.

– Ну хорошо, Уотсон, только давайте закончим с этим побыстрее. У меня много дел.

Уотсон взял свой медицинский саквояж и вышел, сопровождаемый Майкрофтом, помыть руки. Я с отчаянием взглянула на Холмса. Он закрыл глаза и кивнул, а затем показал жестом в сторону окна.

– В конце улицы, – бросил он и направился вслед за Уотсоном.

Я осторожно отодвинула занавеску и выглянула в окно. Снег подтаял, и на стенах зданий появились желто-серые пятна. В конце улицы сидел слепой мужчина, продававший карандаши. Трудно было говорить о какой-то торговле в этот час, и я продолжала наблюдать за ним несколько минут. Когда я уже собралась отойти от окна, к слепому подошел ребенок и опустил что-то в его кружку, получив взамен карандаш. Я задумчиво посмотрела вслед ребенку, который побежал дальше. С виду обыкновенный школьник. Слепец запустил руку в кружку, словно для того, чтобы пощупать монетку, но я успела заметить, что это был смятый клочок бумаги. Нас обнаружили.

В комнату вошел Майкрофт и налил себе чаю. За дверью послышался шум, и я напряглась, но брат Холмса оставался спокойным.

– Утренние новости. – Он встал, чтобы забрать почту. Потом Уотсон что-то спросил у него, он вручил мне газету, и у меня захватило дух. На первой странице я прочитала:

ТЕРРОРИСТ СТАЛ ЖЕРТВОЙ СОБСТВЕННОГО ИЗОБРЕТЕНИЯ. ВАТСОН И ХОЛМС – МИШЕНИ?

Мощная бомба взорвалась сегодня, через несколько минут после полуночи, в доме доктора Уотсона, известного биографа мистера Шерлока Холмса, убив человека, ее устанавливавшего. Очевидно, доктора Уотсона не было дома, но никто из его близких и соседей не знал, где он. Дому нанесен серьезный ущерб. Вспыхнувший в результате взрыва пожар был быстро локализован. Других жертв нет. Представитель Скотланд-Ярда заявил нашему корреспонденту, что террорист был опознан как Джон Диксон. Мистер Диксон был осужден в 1908 году за попытку взрыва банка на Вестерн-стрит в Саутгемптоне.

До нас дошли неподтвержденные слухи о бомбе, взорвавшейся совсем недавно на отдаленной ферме мистера Холмса в Суссексе, а один надежный источник проинформировал нас о том, что при взрыве детектив был серьезно ранен. В следующих выпусках мы будем публиковать новые подробности о происшествии.

Я перечитала заметку еще раз, не веря в реальность происходящего. Мое сознание было словно окутано туманом, и я никак не могла выйти из этого состояния. Руки сами собой положили газету на стол поверх чашек и яичной скорлупы, а потом упали мне на колени. Я не знаю, сколько времени прошло, пока я не услышала голос Майкрофта, наклонившегося к моему плечу:

– Что с вами, мисс Рассел? Может быть, еще чаю?

Я протянула руку и указала пальцем на газету. Прочитав ее, он медленно опустился на стул. Взглянув на него, я увидела пытливые глаза – глаза Холмса, потонувшие в мясистом, бледном лице, и поняла, что его мозг работает так же лихорадочно и так же бесплодно, как и мой.

– Нам действительно крупно повезло, – вымолвил он наконец, – мы успели как раз вовремя.

– Вовремя для чего? – поинтересовался Холмс, входя в комнату и застегивая рубашку.

Майкрофт вручил ему газету, и Холмс присвистнул, прочитав заметку. Когда вошел Уотсон, Холмс повернулся к нему.

– Мне кажется, дружище, что мы должны быть искренне и глубоко благодарны Рассел.

Уотсон прочитал о своем чудесном спасении и упал на свой стул, который Холмс предусмотрительно подпихнул под него.

– Майкрофт, дай доктору виски. – Но тот уже и сам сообразил это. Трясущейся рукой Уотсон взял стакан, словно не замечая его. Внезапно он вскочил и схватил свой черный саквояж.

– Я должен ехать домой.

– Вы не должны делать ничего подобного, – отрезал Холмс и забрал саквояж из его рук.

– Но хозяйка дома, мои бумаги! – Его голос дрогнул.

– В газете написано, что никто не пострадал, – рассудительно заметил Холмс, – бумаги подождут, с соседями и полицией вы свяжетесь позже. А пока пойдете спать. Вы всю ночь провели на ногах и перенесли сильное потрясение. Выпейте виски.

По старой привычке Уотсон подчинился своему другу и выпил, после чего обвел всех сонным взглядом. Майкрофт взял его за локоть и проводил в комнату, которую не так давно занимал Холмс.

Холмс зажег свою трубку. Мы молчали, хотя мне казалось, что я слышу, как мы думаем. Холмс уставился в одну точку на стене, я нашла в кармане кусочек проволоки и, сгибая его в руках, нахмурилась. Майкрофт сел на стуле между нами и тоже выглядел озабоченным.

Мои пальцы теребили проволочку, выделывая из нее самые разные фигуры, пока она наконец не сломалась. Не выпуская из рук сломанные кусочки, я нарушила молчание:

– Ну что ж, джентльмены, признаюсь, что я сбита с толку. Может ли кто-нибудь из вас объяснить, почему, если за Уотсоном следили и, соответственно, было известно, что его нет дома, Диксон все же попытался установить бомбу. Вряд ли его интересовали дом или бумаги Уотсона.

– Действительно непонятно, не так ли, Майкрофт?

– Это существенно меняет суть дела, согласись, Шерлок?

– Диксон работал не один...

– И он не был главным действующим лицом.

– А если и был, то его компаньоны оказались на удивление ненадежными, – добавил Холмс.

– Вероятно, его не проинформировали о том, что его жертва покинула дом...

– Но было ли это случайностью или сделано намеренно?

– Мне кажется, у преступников должна быть хоть какая-то организованность...

– К сожалению, Майкрофт, это не государственные структуры.

– Верно, но хотя бы на элементарном уровне, чтобы обеспечить преступнику возможность выжить...

– И все же странно. Я не могу себе даже представить, чтобы Диксон мог сработать так неуклюже.

– Но ведь это же не самоубийство? После серии подготовленных этими мстителями убийств?

– Никто из нас не погиб, – напомнил ему Холмс.

– Пока, – пробормотала я, но они не обратили на меня внимания.

– Может, это какая-нибудь провокация? Надо подумать.

– Если его кто-то нанял... – начал Холмс.

– Может быть, Лестрейд проследит поступления на его банковский счет? – с сомнением в голосе предложил Майкрофт.

– ...и это не было просто прихотью моих старых знакомцев...

– Вряд ли.

– ...объединиться, чтобы уничтожить меня и всех моих близких...

– Полагаю, я был бы следующим, – произнес Майкрофт.

– ...тогда почему же мертв Диксон?

– Несчастный случай или самоубийство не подходят. А не мог ли тот, кто его нанял, сам взорвать его?

– Не теряй голову, Майкрофт, – одернул его Холмс.

– Это вполне обоснованный вопрос, – запротестовал тот.

– Да, возможно, – смягчился Холмс, – а если бы кто-нибудь из твоих людей взглянул на это до Ярда?

– Может, не до, но хотя бы одновременно.

– Впрочем, вряд ли там можно что-то найти.

– Но почему?

– Кто знает, может, кто-то избавился таким образом от необходимости платить? – практично заметил Майкрофт.

– Не думаю, что тут дело в деньгах.

– Пожалуй, если учесть, что бомба, приготовленная для мисс Рассел, высочайшего качества, – согласился Майкрофт.

– Меня особенно бесит то, что Диксон для нас теперь недоступен, – проворчал Холмс.

– Может, поэтому его и убрали?

– Но ему же не удалось расправиться с нами, – возразил Холмс.

– Они были недовольны его провалом и решили использовать иные методы.

– Это обнадеживает, – вставила я, – бомб больше не будет. – Но Холмс продолжил:

– Возможно, ты права. И все же мне очень нужно было бы с ним поговорить.

– Я сам виноват. Мне бы сразу же надо было установить за ним наблюдение, но...

– Ты же не мог предполагать, что он появится так быстро.

– Если бы только я добрался до Рассел чуть-чуть пораньше...

В конце концов мне надоел этот словесный теннис, и я вмешалась:

– Вы не могли «добраться до Рассел», потому что пролежали без сознания до вечера понедельника в результате воскресной попытки разнести вас на мелкие части.

Холмс посмотрел на меня, Майкрофт Холмс на своего брата, а я на свои руки.

– Я не говорил, что был без сознания, – мрачно заметил Холмс.

– И еще вы пытались уверить меня в том, что бомба взорвалась в понедельник вечером. Однако не учли, что я кое-что понимаю в этом деле. Кроме того, ранам на вашей спине было по меньшей мере сорок восемь часов, но никак не двадцать четыре, когда я увидела их в первый раз. В понедельник я была у себя до трех часов, и вы не связывались со мной. Миссис Томас развела огонь в обычное время. Так что в пять часов вы были еще без сознания. Однако когда я вернулась в восемь, мистер Томас чинил что-то в коридоре перед моей дверью без всякой на то необходимости. Теперь я знаю, что он знаком с вами, и все стало на свои места. Очевидно, где-то между пятью и восемью вы позвонили ему и велели приглядывать за моими комнатами до моего, возвращения. – Я полагаю, во вторник вы попросили его под каким-нибудь предлогом не пускать меня к себе до вашего появления – вы собирались приехать, несмотря на ранения. Однако мне кажется, вы думали прибыть значительно раньше, и поэтому мистер Томас покинул свой пост, как вы ему и велели, по истечении установленного времени. Что же задержало вас до шести тридцати?

– До шести двадцати двух. Целый ряд различных непредвиденных обстоятельств. Лестрейд опоздал на наше совещание, медсестра спрятала мою одежду, потом принесли пострадавшего парня, и я договаривался с медицинским персоналом, чтобы вновь прибывшего положили вместо меня; когда я наконец добрался до дома, то оказалось, что там полно полиции, и мне пришлось ждать, пока они уйдут на обед, и только тогда я пробрался в дом, чтобы взять все, что мне было нужно, и осмотреть то, что осталось от улья. Спасибо Уиллу, если бы не он, мне бы ни за что не справиться. Кроме того, я опоздал на поезд, а в Оксфорде никак не мог поймать такси.

– А почему бы вам было не позвонить из больницы? Или не послать телеграмму?

– Я послал телеграмму. Томасу. С какой-то крохотной станции, где, мне кажется, поезда останавливаются самое большое шесть раз в год. А в Оксфорде я позвонил ему и сказал, чтобы он ничего тебе не говорил.

– Но, Холмс, что побудило вас приехать? Почему вы решили, что мне угрожает опасность? Или это была простая предосторожность? – Он выглядел каким-то скованным, но вовсе не из-за больной спины. – У вас была какая-нибудь причина...

– Нет! – Это последнее слово, произнесенное мною, заставило его повысить голос, и нам стало ясно, что в его действиях не было никакой логической последовательности. – Нет, это было просто наваждение. Здравый смысл требовал, чтобы я оставался на месте преступления, предварительно известив тебя, чтобы была начеку, но я... честно говоря, я не смог подчиниться логике. Я только и думал о том, как бы побыстрее добраться до твоей двери, и когда обнаружил, что в состоянии ходить, тут же отправился к тебе.

– Как странно, – сказала я. – Я хотела было привести очередной контраргумент, но, немного подумав, решила, что не стоит. – Очень странно, – повторила я, – но все же приятно. Если бы не вы, я почти наверняка воспользовалась бы дверью, поскольку там были лишь две царапины на замочной скважине, один маленький листик и кусочек грязи на подоконнике.

С чувством облегчения Холмс ответил:

– Ты бы это заметила.

– Может быть. Но вряд ли додумалась бы до того, чтобы забраться наверх по плющу, да еще в такую жуткую ночь. Я сильно сомневаюсь на этот счет. В любом случае, вы пришли, обнаружили и обезвредили взрывное устройство. Кстати, а как сами-то вы попали ко мне, тоже по плющу? С такой спиной – вряд ли. Или вам удалось обезвредить бомбу не входя в комнату, стоя за дверью?

Холмс встретился глазами с братом и покачал головой.

– Учеба сделала ее совсем сумасшедшей, – произнес он и повернулся ко мне. – Рассел, всегда есть альтернатива. Альтернатива, Рассел.

Я замерла в изумлении, затем признала поражение.

– Лестница, Рассел. Во дворе стояла приставная лестница. Ты, должно быть, видела ее в течение последних нескольких недель.

Холмс и его брат разразились смехом, когда увидели выражение моего лица.

– Ну, хорошо, я совершенно упустила это из виду. Итак, вы взобрались по лестнице, обезвредили бомбу, спустились вниз, убрали лестницу и вернулись через коридор, оставив один листик и отпечаток лапы в конверте. Но, Холмс, вы не могли уж очень-то разминуться с Диксоном. Ведь все шло практически одно за одним.

– Думаю, мы разошлись на улице, но не разглядели друг друга за пеленой дождя.

– Это говорит о том, что Диксон или его босс были обо мне хорошо осведомлены. Преступник знал, где находятся мой комнаты. Он также знал, что миссис Томас будет убираться в них, и ждал, пока она уйдет. Это он мог видеть с улицы. Он поднялся по плющу в темноте, залез в окно и установил свой смертоносный сюрприз... – Я вспомнила, что хотела спросить у Майкрофта: – А мог он выйти через дверь после того, как установил бомбу?

– Конечно. Она была подготовлена таким образом, что устанавливалась на боевой взвод, когда дверь закрывалась.

– После он вышел через окно и исчез, и все это заняло у него чуть больше часа. Шустрый человек был этот мистер Диксон.

– И все же спустя тридцать часов он совершает фатальную для себя ошибку и погибает при взрыве в доме Уотсона, – задумчиво произнес Холмс.

– Наша юная леди напомнила мне о другом факте, над которым также стоит задуматься, – заметил Майкрофт Холмс. – Это осведомленность Диксона о ее привычках. То же самое можно сказать и в отношении тебя.

– То, что я проверяю ульи перед сном? Но, по-моему, так делает большинство пчеловодов, разве нет?

– Но ты же сам объявил во всеуслышание, что это твоя привычка, – в своей книге, не так ли?

– Да, это верно, к тому же, не случись это вечером, произошло бы утром.

– Не вижу большой разницы, – вздохнул Майкрофт.

– Думаю, надо было купить собаку, – с сожалением сказал Холмс.

– Однако ни в одном официальном отчете не упоминается имя мисс Рассел.

– Вне всякого сомнения, в деревне все знают о нашем сотрудничестве.

– Итак, этот парень читал твою книгу, знает деревню и знает Оксфорд.

– Возможно, Лестрейду удастся узнать что-нибудь по этому поводу.

– И надо еще иметь в виду, что он использовал, точнее использует, детей в качестве посланников.

– Довольно не похоже на обычных моих знакомцев, замечаешь?

– Да, ты говорил, но Уотсон сегодня забыл о том, что они предпочитают себя не обнаруживать.

– Мне не нравится то, что убийца использует детей, – произнес Холмс.

– Да, и это пагубно сказывается на их морали, надо думать, мешает их сну.

– И их учебе, – добавил нравоучительно Холмс.

– Но кто? – вырвалось у меня. – Кто это может быть? Не думаю, что у вас много врагов, которые ненавидят вас так сильно, что хотят смерти не только вашей, но и всех ваших друзей, и не жалеют денег на наблюдателей и террористов, к тому же они достаточно умны, чтобы организовать все это на таком уровне.

– Я все время думал над этим вопросом, Рассел, но без всякого результата. Есть немало таких, что подходят под первую категорию, кое-кто из них располагает солидными финансами, но я не могу припомнить никого, кто подходил бы под третью. Мне непонятно, чей сильный ум стоит за всем этим.

– Вы говорите, это сильный ум, да? – спросила я.

– Да, бесспорно, он умен. Умный, целеустремленный, по меньшей мере состоятельный и абсолютно безжалостный.

– Похоже на Мориарти, – бросила я в шутку, но он воспринял это всерьез.

– Да, в точности он.

– Но, Холмс, вы же не имеете в виду...

– Нет-нет, – поспешно добавил он, – рассказ Уотсона абсолютно точен. Он мертв. Это похоже на другого Мориарти, о котором мы не знаем. Кажется, для меня пришло время возобновить старые связи с преступным миром этого славного города. – Его глаза заблестели, а у меня замерло сердце.

– Сегодня? Но ведь ваш брат...

– Майкрофт вращается в гораздо более высоких кругах, чем те, что я имею в виду. Его область – политиканство и шпионаж, она мало пересекается с миром террористов и голодных уличных мальчишек. Нет, мне нужно пойти и навести справки самому.

– Я с вами.

– А вот этого ты не сделаешь. И не смотри на меня так, Рассел. Не то чтобы я пекусь о твоей добродетели, хотя в лондонских трущобах можно увидеть такое, от чего твои глаза полезут на лоб. Дело в том, что это задача как раз для одного старика, который давно известен в самых низах лондонского общества своими редкими визитами. Спутник вызовет комментарии, кривотолки.

– Но ваша спина?

– С ней все в порядке, спасибо тебе.

– А что сказал Уотсон? – настаивала я.

– Что она заживает гораздо быстрее, чем я того заслужил, – ответил он тоном, ясно дающим понять, что вопрос закрыт. Я сдалась.

– Значит, вы хотите, чтобы сегодня я осталась здесь?

– Это вовсе не обязательно, даже будет лучше, если ты уйдешь отсюда, и они будут это знать. Как мы... ах, да, – вздохнул он, вспомнив что-то. – Да, именно так. Майкрофт, где у нас коробочка с гримом?

Его брат поднялся со стула и вышел. Холмс покосился на меня.

– Рассел, если я ничего не узнаю к семи часам, то в семь сорок пять встречаемся в Ковент-Гардене. И в зависимости от результатов дня определимся, что делать дальше: вернуться ли сюда или отправиться домой как раз к Рождеству. – Последние его слова я восприняла с большой долей скептицизма.

– Надеюсь, сегодня вы будете осторожны более обычного, постараетесь остаться незамеченным и беречь спину? И всегда будете держать наготове револьвер, не так ли?

Он уверил меня в том, что будет предельно осторожен, после чего дал мне ряд инструкций, касающихся соблюдения маскировки, и объяснил, как добраться до Ковент-Гардена.

Вошел Майкрофт с маленьким чемоданчиком в руке, поставил его перед Холмсом и с беспокойством взглянул на нас.

– Сначала вы поедите, Шерлок. Будь добр, не тащи мисс Рассел на этот холод, предварительно ее не накормив.

Завтрак был всего лишь два часа назад, но Холмс не стал возражать.

– Да, конечно. Одни приготовления займут не меньше часа. Так что распорядись пока, чтобы нам приготовили ленч.

– Но первым делом, – напомнила я, – телефон. – Я заставила Холмса поговорить с миссис Хадсон. Это был долгий разговор, но в конце концов она согласилась остаться там, где находилась, и не приезжать ни в коттедж, ни в больницу. Мой разговор с Вероникой Биконсфилд был намного короче, и все же лгать друзьям всегда труднее, чем посторонним людям, и я не думаю, что она поверила в какие-то мои срочные проблемы. Расстроенная, я вернулась к еде, которую только принесли, Холмс же в это время готовил себя к вылазке.

Шерлок Холмс избрал себе профессию, и она подходила ему, как перчатка к руке. В восхищении, граничащем с благоговением, мы наблюдали, как его страсть бросать вызов судьбе, его жажда острых ощущений, его внимание к деталям, артистизм и пытливый ум объединились, чтобы трансформировать его лицо с помощью грима в подобие лица его брата. Вблизи сходство казалось незначительным, но стоило отойти на несколько ярдов, и оно становилось очевидным. Он вынул изо рта специальные прокладки, и я поспешила проглотить остатки моего ленча.

– Не знаю, насколько оправданно было пожертвовать собственными усами ради маскировки со стороны Уотсона, но тебе, Рассел, вовсе не помешало бы немного волос под носом. Майкрофт, будь добр, сходи и принеси брюки и пиджак Уотсона, которые лежат на его кровати, а также найди что-нибудь подходящее для прокладок и побольше лейкопластыря. – Вскоре под его руками я почувствовала, что прокладки утолщили мои щеки, на бровях добавилось волос, а на лбу появились нарисованные морщины. Он критично меня осмотрел.

– Не слишком двигай лицом. А сейчас я порву пару одеял, и ты ими укутаешься, чтобы за полнотой скрыть свой рост. Снимай рубашку, Рассел, – сказал он ровным голосом, и это было настолько обычно и естественно, что я уже взялась за воротник, когда Майкрофт неловко хмыкнул.

– Шерлок, разве это так уж необходимо? Мне кажется, пластырем можно приклеить к ее одежде все что угодно, а?

– Что? – Холмс непонимающе взглянул на него и только тут понял, в чем дело. – Ну да, конечно. – Он выглядел слегка ошарашенным. – Иди сюда.

С помощью различных ухищрений он придал моей фигуре очертания тела Уотсона, после чего надел на меня его шляпу, шарф и перчатки, оставив открытым только лицо в очках Уотсона, которые, впрочем, вполне мне подходили.

Холмс проделал сходную процедуру с собой, и вскоре мы стояли как пара египетских мумий. Он облачился в пальто брата и прибавил последние штрихи к своему гриму.

– Теперь еще раз прокрутим наш план... А, вот и Уотсон, вы как раз вовремя.

– Холмс? Это вы? А где мои брюки? Что вы делаете? – Удивленный и сонный голос Вэтсона напомнил мне об абсурдности всего этого предприятия, и расхохоталась. Холмс-Майкрофт искоса посмотрел на меня, но тут настоящий Майкрофт присоединился ко мне, и вскоре даже сам Холмс заулыбался.

– Мой дорогой Уотсон, мы делаем ноги. Враг выследил вас, чего я и опасался, или уже дежурил у дома. Если они притащились за вами, тогда, вероятно, они еще не знают, что я нахожусь в доме моего брата. К моему удовольствию, здесь слишком много «если», но от этого мало пользы. Пока. Я выйду сейчас, преобразившись в своего брата. Рассел – через двадцать минут одетая как вы, Уотсон. За дверью я поверну направо, поскольку мой маскарад более совершенен. Рассел же пойдет налево, так что они будут видеть ее только на расстоянии. Через двадцать минут после ее ухода вы двое тоже отправляетесь вместе, без головных уборов, медленно поворачиваете направо и следуете вниз по улице. У вас обоих будут револьверы, но я уверен, они не посмеют совершить двойное убийство средь бела дня. Уотсон, вы пойдете с Майкрофтом и будете в полной безопасности. Встретимся как только сможем.

Он надел шляпу Майкрофта, которая тут же съехала ему до бровей. Не обращая внимания на наши улыбки, он снял ее, наклеил изнутри несколько слоев пластыря и снова надел. Потом он обмотал шею шарфом Майкрофта, а на руки натянул его кожаные перчатки. С лица Майкрофта на меня смотрели глаза Холмса.

– В семь сорок пять, Рассел, где договорились. Ты знаешь, что делать. И, ради Бога, будь осторожна.

– Холмс? – Это был голос Уотсона. – Дружище, с вами все будет нормально? Я имею в виду вашу спину. Может, вам прихватить кое-что? У меня в саквояже флакон морфия... – замялся он.

Холмс с изумлением посмотрел на него, затем заразительно засмеялся. И успокоился лишь тогда, когда его гриму стала угрожать опасность.

– И после стольких лет знакомства... – развел он руками, – вы предлагаете мне морфий. Мой дорогой Уотсон, у вас настоящий талант все преувеличивать. – Холмс немного смягчился и приподнял бровь. – Вы же знаете, что я никогда не принимаю наркотики, когда расследую дело, Уотсон. – Он засунул в рот свои прокладки и вышел.

За ним сразу же увязался маленький оборванец, который до этого болтался возле слепого продавца карандашей. Вскоре надо было идти и мне. Я повернулась к Майкрофту, чтобы поблагодарить его и пожать ему руку, затем во внезапном порыве потянулась и поцеловала его в щеку. Он густо покраснел. Уотсон обнял меня, что, вероятно, со стороны выглядело очень трогательным, и я вышла на улицу с черным медицинским саквояжем в руке и револьвером в кармане.

За дверью я сразу почувствовала, что за мной наблюдают не только Уотсон и Майкрофт Холмс сверху, но и враждебные глаза сзади. Мне стоило большого труда спокойно шествовать походкой Уотсона, но я старательно играла свою роль и для всех остальных была всего-навсего пожилым доктором, возвращавшимся домой. Следуя инструкциям Холмса, я остановила кеб, но передумала и направилась в западном направлении, к Грин-парку, и поймала другой кеб. Отказалась и от него и на следующей улице села наконец в третий. Я громко назвала адрес Уотсона, но когда мы проезжали по Парк-лейн, изменила направление. Возле дома, о котором мне сказал ранее Холмс, я вышла, щедро заплатив кебмену, и поднялась на третий этаж, потом прошла по коридору до двери с надписью «Хранилище». С помощью ключа, который дал мне Холмс, я ее открыла и зашла внутрь. Включив свет, закрыв дверь и прислонившись к ней, я наконец перевела дух.

* * *

Все шло как было задумано. Хранилище было одним из потайных мест Холмса, которые находились в самых неожиданных местах по всему Лондону, от Уайтчепеля до Уайтхолла. Уотсон в одном из своих рассказов как-то упоминал о них, Холмс также пару раз затрагивал эту тему, но я никогда не бывала ни в одном из таких убежищ.

Это была небольшая старая комната без окон, в которой было только самое необходимое для жизни, но зато множество вещей и приспособлений для перемены внешности. В длинных железных ящиках, занимавших чуть ли не четверть комнаты, лежала различная одежда, а перед огромным столом, заваленным всякими карандашами, красками и коробочками, висело большое зеркало, окруженное электрическими лампами. Кухня состояла из раковины, газовой плитки и двух кастрюль. Там еще стояли стул и маленький столик, весь в пятнах краски. Из другой мебели была длинная софа, занимавшая еще четверть комнаты, и кричащих цветов китайская ширма, стоявшая за «кухней». Ширма, как я и предполагала, отделяла туалет.

Освоившись немного, я стала избавляться от своего наряда. Я аккуратно сложила одежду Уотсона, чтобы вернуть ему впоследствии, другие элементы маскарада – пластырь, прокладки и прочее – побросала за софу, грим с лица смыла над раковиной и, порывшись в куче одежды, достала оттуда рубашку и надела ее вместо своей, испорченной пластырем, которую также бросила за софу.

В кухне я обнаружила коробочку с чаем, чайник и несколько банок сгущенного молока. Приготовив чай, я налила его в кружку и села за стол, разглядывая предметы, находившиеся в комнате. Меня поразил сам факт ее существования. Странным все же был этот человек. Иметь полный шкаф усов, бород, разноцветных париков, как женских, так и мужских? Неужели Холмс в самом деле надевал эту рубашку? Сколько нормальных мужчин имеют в своем гардеробе ленточки для волос, нижнее женское белье, три пары накладных ресниц, две дюжины галстуков, коробку из-под сигарет, заполненную искусственными зубами? Но что самое главное, как ему удавалось незаметно содержать все это? Как он втащил сюда эту софу, не привлекая ничьего внимания, а зеркало? Да, это было большое здание, но неужели никто не обратил внимания на временами доносящийся из «хранилища» шум, на звук льющейся по ночам воды, на посещения странных лиц? Интересно, что бы сказал Холмс, если бы его задержали в гриме одного из самых отвратительных представителей низов и потребовали объяснений. Кто устанавливал раковину, оборудовал туалет? И кто, черт возьми, платил за газ, за электричество?

Чем больше я думала, тем больше разгоралось мое любопытство. Зачем этому человеку понадобилось подобное убежище, которое могло выдержать долгую осаду? Я нашла разложенными прямо на софе три банки трубочного табака, пакет с фунтом кофе и множество книг. Было совершенно ясно, что это было убежище не для отдыха и расслабления, ибо Холмс с его ростом вряд ли хорошо спал бы на этой софе. Разумеется, он приезжал сюда не отмечать праздники, о чем говорила узкая дорожка, вытоптанная по центру ковра от одного края к другому и свидетельствующая о том, что он часами ходил туда-сюда в раздумье.

Да, либо мой друг был болен паранойей, либо жизнь этого скромного пчеловода со странными способностями была гораздо сложнее и даже опаснее, чем я полагала.

Тем не менее, я не считала его сумасшедшим.

У меня не было никаких сомнений насчет того, что комнатой последний раз пользовались не так давно. Заварка в чайнике казалась относительно свежей, на посуде и столе осело совсем немного пыли, а воздух, хоть и душный, не был застоявшимся, и в нем чувствовался запах табака. Я покачала головой. Даже я не подозревала, насколько по-прежнему активной была его жизнь.

Я задалась вопросом, что же делать мне дальше. Конечно, я могла остаться здесь, пока не подойдет время нашей с Холмсом встречи. При мысли о взрывных устройствах и воображаемых убийцах кружка чая, разогретые бобы и какая-нибудь книга казались мне более чем соблазнительными.

Однако там, на улице, были Холмс и Уотсон с Майкрофтом, и прятаться в этой дыре значило для меня просто струсить. Нелогично, но верно. Вряд ли я могла что-то сделать для них, но мое самолюбие настаивало на том, что надо идти. Конечно, знай я, насколько хитер и изворотлив был наш противник, я скорее всего не покинула бы своего убежища.

После четырех лет войны манера одеваться претерпела серьезные изменения, стала гораздо менее требовательной, и даже представителей высших слоев общества можно было частенько увидеть в одежде, немыслимой до 1914 года. И все же у меня ушло довольно много времени, прежде чем я смогла отыскать себе что-нибудь подходящее. Это была твидовая юбка достаточной длины и более или менее приличная блузка. Чулки и подвязки я нашла быстро, но с туфлями были проблемы. Нога Холмса была больше моей, а выбор женской обуви был ограничен. Я нашла пару алых босоножек на четырехдюймовом каблуке и попыталась представить в них Холмса. У меня не хватило воображения. (Но если не Холмс, то кто же? Я поставила их, пораженная этой мыслью. «Не отвлекаться, Рассел», – приказала я себе.) Взяв пару черных туфель на низком каблуке, я обнаружила, что по крайней мере могу в них ходить.

Я включила свет и села перед зеркалом. (Интересно, многих ли молодых женщин учили основам макияжа мужчины?) Надев жемчужное ожерелье и маленькие серьги, я повязалась платком и взглянула на свое отражение.

Забавно. Ничто не подходило мне ни по размеру, ни по цвету, а ноги уже начали болеть, и все же я твердо решила идти. Я собрала одежду Уотсона, выключила свет, сделала глубокий вдох и резко дернула дверь.

Не последовало ни взрыва бомбы, ни выстрелов, и никто на меня не бросился. Я закрыла за собой дверь и отправилась тратить деньги, которые так бессовестно одолжила у брата Холмса.