Чудачества Тан Иня

Онлайн чтение книги Удивительные истории нашего времени и древности
Чудачества Тан Иня














Ночью рог трубит, барабан стучит,

      а наутро — кричит петух.

То солнце восходит на небеса,

      то луна нисходит к земле.

Время года сменяется: осень, зима,

      весна — и лето опять.

Путь повозок и лодок — на север, на юг,

      путь иных — на запад, восток.

Глянешь в зеркало — возраст увидишь свой,

      свой постаревший лик;

В этом мире земном перепутано все —

      не найдешь порядка ни в чем.

И если хочется между дел

      найти тишину и покой,

Овощами солеными закуси

      кувшин молодого вина.


Стихи эти написаны одним талантливым писателем из *Усяни. Фамилия его Тан, имя Инь, *второе имя Боху. Ума он был исключительного, эрудиции необычайной. Одинаково искусен был он и в *каллиграфии, и в живописи, и в музыке. Стоило ему взять в руки кисть — ария или ода, стихи или проза тотчас ложились на бумагу. Человек вольнолюбивый, он был выше предрассудков, гордо глядел на мир и пренебрегал почестями и богатством.

Родился он в городе *Сучжоу, а потом семья его переехала в местечко Уцюй.

Когда Тан Инь был еще *сюцаем, он в подражание стилю *«нанизывания жемчуга» сочинил «Напевы о цветке и луне». В них больше десяти стихотворений, и в каждом стихе, в каждой строчке есть слова цветок и луна. Например:


В широких просторах тень шелохнулась,

      цветок кивает луне.

Люди давно возвратились в покои,

      луне не расстаться с цветком.

Смотрит луна из-за тучки украдкой

      на нежную прелесть цветка.

Ночью глубокой цветок засыпает,

      сияньем луны озарен.


Стихи эти вызвали общее восхищение. Цао Фэн, градоначальник Сучжоу, прочитав эти стихи, высоко оценил талант их автора. Как раз случилось так, что государственные экзамены в области должен был принимать Фан Чжи, инспектор школ. Цао Фэн рекомендовал ему Тан Иня как одаренного и достойного человека. Надо сказать, что Фан Чжи был ярым противником поэзии, подражающей древним стилистам. Когда ему стало известно, что Тан Инь позволяет себе вольности и часто не считается с правилами этикета, он собирался вынести Тан Иню порицание и даже наказать его; воздержался он от этого только благодаря настояниям Цао Фэна. Тан Иню, таким образом, удалось избежать неприятностей, но до экзаменов он допущен не был. Лишь перед самыми экзаменами Цао Фэн добился своего. И хотя имя Тан Иня последним значилось в списке *«пропущенных талантов», но, как бы то ни было, он стал *цзеюанем.

К тому времени, когда Тан Инь прибыл в столицу для сдачи экзаменов на высшую ученую степень, слава о его незаурядных талантах еще больше возросла. Вельможи и князья, не считаясь со своим высоким положением, старались подружиться с поэтом и почитали за честь знакомство с ним.

В то время столичными экзаменами ведал *Чэн, управляющий делами наследника престола. Преследуя свою личную выгоду, он часто практиковал продажу тем экзаменационных сочинений. Теперь, побаиваясь людских пересудов, он искал человека, давно известного своими талантами. Чэн надеялся, что заслужит всеобщее одобрение, если в списке выдержавших экзамен на первом месте будет значиться фамилия действительно достойного человека. Поэтому, узнав, что в числе экзаменующихся находится Тан Инь, Чэн очень обрадовался и собирался провести его как первого кандидата, выдержавшего экзамен на степень *цзиньши.

Тан Инь знал об этом и как-то, по простоте душевной, за вином похвастался:

— Могу сказать определенно, что в этом году первым на экзаменах пройду я!

Многие уже знали о том, что Чэн небезупречен в делах, да тут еще и чувство зависти к талантам Тан Иня, и люди подняли шум, повсюду рассказывая о несправедливости главного экзаменатора. Об этом был подан доклад императору. Вскоре появился указ, по которому Чэна сняли с поста экзаменатора и разжаловали; кроме того, и его и Тан Иня посадили в тюрьму.

Когда Тан Инь был освобожден и вернулся в родной город, он окончательно отбросил мысль о карьере и славе и всецело предался вину и стихам. Все величали его Тан-цзеюань. Каждым листочком с его каллиграфией, каждым его рисунком и стихом дорожили, как драгоценностью.

Тан Инь в это время особенно увлекался живописью. Какие бы чувства ни овладевали им — радость или гнев, печаль или блаженство — все они находили отражение в его рисунках. Любой его рисунок брали нарасхват, не считаясь с ценой. У Тан Иня есть стихотворение «О сокровенном», где именно об этом говорится:


Бессмертия эликсир не варю,

      созерцанию не предаюсь;

Торговля совсем не моя стезя,

      хлеборобом также не стал.

В вольном порыве шелк распишу,

      рисунок продам знатокам,

Но этот труд ничуть не сочту

      делом, что кормит меня.


Но поведу свой рассказ дальше. Из шести ворот Сучжоу: Фэнмэнь, Паньмэнь, Сюймэнь, Чанмэнь, Лоумэнь, Цимэнь — Чанмэнь самое оживленное место: сюда стекаются лодки, экипажи. Поистине:


По лестницам то вверх, то вниз

      три тысячи зеленых рукавов снуют.

Миллионы золотых монет плывут,

      стекаются сюда со всех сторон.

Уж близится рассвет. Когда ж конец придет

      для той торговли шумной?

Повсюду слышен гул людской толпы

      и разговор на разных языках.


Как-то раз Тан Инь очутился в районе Чанмэнь. Он сидел на борту большой прогулочной джонки в окружении литераторов, которые пришли поприветствовать знаменитого поэта и протягивали ему свои веера, чтобы он нарисовал или написал им что-нибудь на память. Тан Инь сделал тушью несколько набросков и написал несколько четверостиший. Между тем слух о том, что здесь сидит знаменитый поэт, распространялся, и все больше и больше народу сходилось на берег. Тан Иню все это наскучило, и он приказал слуге подать большой кубок вина. Опершись на окно, он принялся за вино, как вдруг его взору представилась разрисованная джонка, которая, покачиваясь на волнах, плыла мимо. Блестящее убранство джонки бросалось в глаза. Молодая служанка с очаровательным лицом и стройным тонким станом стояла у окна каюты. На женщине было синее платье. Выглядывая из окна, она пристально смотрела на Тан Иня и улыбалась, рукой прикрывая ротик. Джонка проплыла мимо. Приведенный в душевное смятение прекрасным обликом служанки, Тан Инь стал расспрашивать лодочников, не знают ли они, кто хозяин джонки. Оказалось, что владелец ее — ученый Хуа из *Уси. Тан Инь решил тотчас отправиться в погоню и стал громко кричать, надеясь, что удастся подозвать какую-нибудь маленькую лодку. Но ни одной лодки поблизости не оказалось. Поэт был в полном отчаянии; он собирался было послать слугу на поиски, как увидел, что из города выплывает какая-то джонка. Мало заботясь о том, свободна ли она, Тан Инь стал громко кричать и махать руками, призывая джонку к себе. Когда джонка подошла к берегу, из каюты вышел какой-то человек.

— Боху, куда это тебе вдруг так срочно понадобилось? — спросил он, обращаясь к Тан Иню.

Тан Инь взглянул на говорившего: это был не кто иной, как его близкий друг *Ван Яи.

— Тороплюсь навестить одного друга, который приехал издалека, поэтому и спешу. А ты куда держишь путь?

— Я с родичами направляюсь в *Маошань возжечь в храме свечи. Через несколько дней вернемся.

— Я тоже собирался съездить туда, но все не было попутчиков. Раз я тебя сегодня встретил, уж воспользуюсь случаем.

— Ну если хочешь ехать, отправляйся поскорее домой и собери все, что нужно. Я здесь причалю и буду тебя поджидать.

— Незачем мне заходить домой. Сразу и поедем.

— Надо же взять ароматические свечи и *прочее.

— Приедем в Маошань, там все куплю.

Тан Инь отослал домой слугу и, не попрощавшись с людьми, которые ожидали, пока он им что-либо напишет или нарисует, прыгнул в джонку приятеля. Едва успев обменяться приветствиями с Ван Яи и его попутчиками, Тан Инь закричал:

— Отчаливайте поскорей!

Лодочники, услышав, что новый пассажир — это Тан Инь, не посмели ослушаться и тут же взялись за багры и весла.

Вскоре Тан Инь увидел впереди ту самую разрисованную джонку и тотчас приказал лодочникам идти за ней следом. Никто не знал, с чем было связано такое распоряжение, но возражать Тан Иню не стали. На другой день приехали в Уси. Заметив, что джонка, которую он преследовал, входит в город, Тан Инь обратился к своим спутникам:

— Было бы непростительно, попав сюда, не захватить с собой *хуэйшаньской воды. Прикажите лодочникам: пусть они поедут туда набрать воды из источника. Мы их здесь подождем и завтра двинемся дальше. А пока сойдем на берег и прогуляемся по городу.

Лодка отчалила, а Тан Инь и его друзья сошли на берег и направились в город. В самом оживленном и многолюдном месте Тан Инь отстал от друзей и, оказавшись в одиночестве, стал разыскивать разукрашенную джонку. Не зная города, он метался то туда, то сюда, но джонки и следа не было. Наконец он вышел на какую-то широкую улицу и вдруг услышал крики: «Дорогу! Поберегись!»

Тан Инь остановился. Справа приближался роскошный паланкин, который несло человек десять, за ним толпой следовали служанки.

С древних времен говорят: «Коль суждено, так встретишь и на краю света» — среди сопровождавших паланкин девиц была та самая служанка в синем платье, которую он увидел у ворот Чанмэнь.

Обрадованный, Тан Инь не выпускал паланкин из виду.

Процессия остановилась у большого здания. Женская прислуга вышла приветствовать прибывших, и вскоре все скрылись за воротами. Тан Инь узнал от прохожих, что дом этот принадлежит ученому Хуа и что в паланкине приехала его жена.

Собрав эти сведения, Тан Инь расспросил, как пройти к реке. На условленном месте его уже поджидала джонка, вернувшаяся из Хуэйшаня. Вскоре подошли Ван Яи и вся компания.

— Куда же это ты пропал? — спрашивали Тан Иня приятели. — Заставил нас искать тебя по всему городу.

— Сам не знаю, как это случилось, — ответил тот. — Как только мы попали в толпу, я вас потерял. Города я совсем не знаю, полдня потратил на то, что расспрашивал дорогу, и вот только теперь сумел добраться сюда.

О том, что было на самом деле, Тан Инь ни словом не обмолвился. Посреди ночи, во сне, Тан Инь начал вдруг кричать не своим голосом. Перепуганные друзья разбудили его и стали расспрашивать, что с ним.

— Только что во сне мне явилось божество в золотой кольчуге с золотой палкой в руках. Оно обрушилось на меня с палкой, ругая за то, что я отправился возжечь курения без должного благочестия. Я пал ниц перед божеством, молил о прощении и обещал, что месяц буду жить в уединении и поститься, а затем отправлюсь с покаянием в Маошань. Завтра с рассветом вы поедете дальше, а я вернусь на некоторое время домой. Придется нам расстаться.

Все поверили рассказу Тан Иня.

Когда рассвело, около них как раз оказалась небольшая лодка, которая, как выяснилось, держала путь в Сучжоу. Тан Инь простился с друзьями и пересел в нее. Проехав немного, он сказал лодочнику, что забыл кое-какие вещи и должен возвратиться в город. Лодка повернула и вскоре причалила к набережной.

Расплатившись с лодочником, Тан Инь отправился на постоялый двор. Там он распорядился, чтобы ему принесли старое платье и поношенную шапку, переоделся во все это и стал похож на бедняка. В таком облачении он пришел в закладную лавку, которую содержал при своем доме господин Хуа, сделал вид, что собирается заложить свои вещи, и заговорил с управляющим лавкой. При этом он держал себя очень скромно, говорил тихо.

— Фамилия моя Кан, имя Сюань, я уроженец уезда Усянь, — представился Тан Инь управляющему. — Я неплохо умею писать и жил тем, что учительствовал в одном месте; а вот недавно у меня умерла жена, я потерял место и теперь остался совершенно один, без средств к существованию. Я бы хотел попасть в услужение в какой-нибудь знатный дом и работать переписчиком. Не нужен ли такой человек, как я, вашему хозяину? Если он возьмет меня, я буду очень благодарен и никогда этого не забуду, — сказал в заключение Тан Инь, *вытащил из рукава листочек, на котором было написано несколько строк образцовым почерком, и передал его управляющему.

Увидев, что иероглифы написаны очень красиво и аккуратно, управляющий сказал Тан Иню:

— Сегодня вечером я буду у хозяина и скажу ему о тебе. Зайди завтра за ответом.

Действительно, в этот же вечер управляющий показал хозяину образец письма случайного посетителя.

— Хорошо написано, — хвалил ученый, рассматривая листок. — Не похоже на почерк простого грамотея. Пусть завтра придет ко мне.

Когда на следующее утро Тан Инь явился в закладную лавку, управляющий провел его к хозяину. Тан Инь приветствовал ученого низким поклоном. Поглядев на посетителя, господин Хуа понял, что имеет дело не с простолюдином. Он узнал фамилию, имя и родину пришельца, а затем спросил:

— Приходилось ли вам когда-либо заниматься *классическими книгами?

— В детстве я сдавал экзамены за начальную школу, но дальше этого дело не пошло, — ответил Тан Инь. — Классические книги, правда, я еще до сих пор помню.

— Какие, например? — поинтересовался ученый.

Тан Инь изучал *« Книгу исторических деяний» и фактически хорошо разбирался во всем «Пятикнижии», но поэт знал, что ученый интересуется *«Книгой перемен», и поэтому ответил:

— «Книгу перемен».

Ученый очень обрадовался.

— Писцов и переписчиков у меня хватает, но я могу вам предложить состоять при моем сыне и следить за его занятиями, — сказал он.

Затем господин Хуа спросил у Тан Иня, каковы его условия.

— Ни о каком вознаграждении я не осмелюсь просить. Хотел бы только получить кое-какие вещи, чтобы приодеться, и, если потом я смогу вам угодить, просил бы женить меня на хорошей женщине. Этого мне было бы вполне достаточно.

Такой ответ еще больше обрадовал ученого. Он тут же приказал управляющему подыскать в закладной лавке для Тан Иня подходящее платье и дал Тан Иню *новое имя, Хуа Ань. Тан Иня провели в комнату для занятий, где представили сыну господина Хуа.

Молодой человек давал Тан Иню переписывать рукописи, и Тан Инь, замечая ошибки в иероглифах или фразах, всегда исправлял их.

— Вы, оказывается, прекрасно разбираетесь в литературе, — сказал Тан Иню сын хозяина, просмотрев его исправления и удивившись тому, как хорошо все сделано. — Когда же вы бросили учиться?

— Я все время занимался, и только нужда заставила меня идти в услужение.

Хозяйский сын был очень доволен Тан Инем и попросил его исправлять его ежедневные уроки. Тан Инь делал это с большим усердием и так искусно, что в его руках, как говорится, железо становилось золотом. Иногда, если тема сочинения была непонятной и трудной, Тан Инь объяснял ее. Когда у Хуа-сына что-либо не получалось, Тан Инь писал за него сам. Учитель молодого Хуа, видя, как преуспевает его ученик, как-то раз похвалил его перед хозяином. Тогда господин Хуа попросил принести последние сочинения сына.

— До этого мой сын сам не мог дойти, — произнес вслух Хуа, покачивая головой, когда проглядел сочинения. — Если все это не списано, то безусловно сделано за него кем-то другим.

Он велел позвать сына и стал расспрашивать его. Тот не посмел скрывать и признался, что все это результат исправлений Хуа Аня.

Ученый был немало удивлен; он приказал позвать Хуа Аня, дал ему тему и предложил тут же написать на нее сочинение.

Нисколько не задумываясь, Тан Инь взялся за кисть, и сочинение тотчас было готово. Когда он протягивал свое сочинение ученому, тот заметил, что у него нежные руки, но на левой руке шесть пальцев. Хуа стал читать сочинение: и стиль, и мысли в нем были прекрасны; по иероглифам можно было судить об искусном каллиграфе. Все это привело хозяина в восхищение.

— Раз ты так искусен в современном литературном стиле, то, наверно, знаком и с произведениями древности, — сказал Хуа и взял Тан Иня к себе в качестве секретаря.

Когда надо было написать какое-нибудь письмо или доклад, Хуа лишь излагал новому секретарю свои соображения, а зачастую просто поручал ему писать вместо себя; ему же поручили вести книги в закладной лавке. В бумагах, написанных секретарем, ученому никогда не приходилось что-либо добавлять или отбрасывать. С каждым днем хозяин все больше доверял Тан Иню и удостаивал его своими милостями и наградами куда больше, чем остальных служащих. Тан Инь обычно на хозяйские наградные покупал вино или какие-нибудь яства, щедро угощал других, работавших в кабинете ученого, и не было в доме человека, кто не полюбил бы нового секретаря. Вот почему Тан Иню удалось без особого труда разузнать кое-что о молодой служанке в синем платье, которую он впервые увидел в джонке. Ее звали Цюсян, и прислуживала она самой госпоже Хуа, ни на минутку не отлучаясь от своей хозяйки, так что повидать ее не было никакой возможности.

Был как раз конец весны, и Тан Инь на мотив «Песни об иволге» сложил стихи, в которых изливал свою тоску:


Ветер и дождь провожают весну,

*Тоскует кукушка,

В вихре кружатся цветов лепестки.

Ворота богатого дома закрыты,

Мхом зарастает заброшенный двор.

Поник, обгорев, одинокий светильник,

Полуспущен незанятый край одеяла,

Со мной лишь моя одинокая тень,

И капают, капают горькие слезы.

Не сбылись надежды вернуться домой,

Напрасно мечтал я о встрече с любимой,

Весенние грезы — за гранью небес.


Как-то раз, случайно зайдя в комнату Тан Иня, господин Хуа увидел на стене эти стихи. Он понял, что сочинил их его секретарь, и стал еще больше расхваливать его. Однако ученый тогда не предполагал, что его секретарь в своих стихах имеет в виду кого-то определенного, и считал тоску одиночества вполне естественной для молодого человека в полном расцвете сил.

Случилось, что в это время управляющий закладной лавкой заболел и умер. Господин Хуа временно поручил своему секретарю исполнять его обязанности. Больше месяца Тан Инь заведовал лавкой. К своим обязанностям он относился очень добросовестно и честно. Господин Хуа собирался окончательно передать ему эту должность, но считал, что на холостяка нельзя полагаться в делах так, как на женатого. Посоветовавшись по этому поводу с женой, ученый позвал сваху и попросил ее подыскать для нового управляющего лавкой подходящую жену.

Тан Инь дал свахе три *лана серебра и попросил передать от его имени госпоже Хуа, что он отлично понимает, что господин и госпожа облагодетельствовали его и что та милость, которую они ему теперь оказывают, собираясь его женить, безгранична, как земля и небо. Он просил также передать, что хотел бы получить в жены какую-либо служанку из дома Хуа; иначе, мол, если ему в жены подберут женщину из другого дома и она не будет знакома с обычаями и нравами семьи Хуа, то это окажется не совсем удобным.

Сваха все это передала госпоже, а та — мужу.

— Ну что ж, — сказал господин Хуа, — так не только ему, но и нам будет удобнее. Однако не следует забывать, что, когда Хуа Ань нанимался к нам на работу, он не требовал никакой платы и только выразил надежду, что ему подберут хорошую жену. Сейчас он у нас в доме доверенное лицо и лучший работник, и потому, если жена придется ему не по душе, трудно быть уверенным в том, не примет ли он какого-либо иного решения. Думаю, лучше всего позвать его в гостиную, собрать туда всех служанок и предложить ему самому выбрать одну из них.

— Ты прав, — ответила госпожа Хуа, кивнув головой в знак согласия.

В тот же вечер госпожа Хуа сидела в главном зале, ярко освещенном свечами. По обе стороны, выстроившись в ряд, стояли служанки — человек двадцать, — разодетые в самые лучшие платья. Все это выглядело так, будто *богиня Запада сидит в Яшмовом дворце, окруженная своими феями.

Госпожа приказала позвать управляющего закладной лавкой.

Войдя в зал, Тан Инь низко поклонился хозяйке, и та сказала:

— Господин говорил, что ты усерден в работе, и мы решили сосватать тебя. Так вот, выбирай из этих служанок любую.

С этими словами она приказала старой мамке взять свечу и посветить управляющему, чтобы он мог лучше разглядеть каждую из них.

Тан Инь оглядел всех служанок: многие были хороши собой, однако Цюсян среди них не оказалось. Тогда он отошел в сторону и стал там, не говоря ни слова.

— Спроси Хуа Аня, которая ему понравилась? — приказала госпожа мамке. — Пусть он ту себе и берет.

Тан Инь продолжал молчать. Госпоже Хуа это не понравилось.

— Уж слишком ты требователен и разборчив! — сказала она Тан Иню. — Неужели из всех этих служанок нет ни одной, которая пришлась бы тебе по вкусу?

— Я благодарен госпоже за исключительную милость и за то, что мне самому дозволено выбрать себе жену. Как я, ничтожный человек, смогу отблагодарить за все это, право, не представляю. Но здесь еще не вся личная прислуга госпожи. А коли уж госпожа столь добра, то я хотел бы видеть их всех.

— Ты, пожалуй, думаешь, что мне жалко тебе их показать, — засмеявшись, сказала госпожа Хуа. — Ладно, позовите и тех четырех с моей половины, — распорядилась она. — Пусть посмотрит, пусть будет так, как он хочет.

Надо сказать, что те четыре служанки — каждая имела свои обязанности и звали их Чуньмэй, Сяцин, Цюсян и Дунжуй. Чуньмэй ведала головными украшениями, румянами и белилами; в ведении Сяцин находилось приготовление ароматов и чая; Цюсян отвечала за платья всех четырех времен года; на обязанности Дунжуй лежали вина, фрукты и сладости.

Поспешив на зов госпожи, служанки не успели переодеться и пришли каждая в чем была. На Цюсян было прежнее синее платье.

Мамка ввела служанок в зал, и они стали за спиной своей хозяйки. В зале ярко горели свечи, и было светло как днем. Тан Инь сразу же приметил среди них ту, которая покорила его своей красотой, но продолжал стоять, не раскрывая рта. Догадливая старая мамка подошла к нему сама и спросила:

— Ну, кого же ты выбрал?

Тан Инь отлично знал имя своей избранницы, но не посмел назвать его и, указывая на нее пальцем, произнес:

— Если бы вон ту, в синем платье, я был бы вполне удовлетворен.

Госпожа Хуа оглянулась на Цюсян и улыбнулась. Затем она попросила управляющего покинуть зал.

Тан Инь вернулся в лавку с радостью и тревогой на душе. Он был доволен тем, что все так хорошо складывалось, но боялся, как бы дело не сорвалось. И вдруг он случайно бросил взгляд на луну, яркое сияние которой освещало все вокруг, как днем.

Шагая взад и вперед по комнате, он стал *скандировать стихи:


В зелени тополя ветер стихает,

      птицы на ветках находят приют;

Думы мои, безнадежные думы

      позднею ночью уснуть не дают.

Высказать думы и чувства мои

      трудно мне тем, кто меня окружает, —

Ясной луне я поведаю их,

      синее небо пусть их узнает.


На следующий день госпожа Хуа рассказала обо всем мужу. Для Тан Иня была отведена брачная комната, приготовлены кровать с пологом, различная мебель, утварь, — чего только там не было. Кроме того, вся прислуга без конца несла Тан Иню, как будущему управляющему, подарки, и его комната выглядела теперь так, словно на парадной разукрашенной открытке.

Был выбран *благоприятный день для свадьбы. Господин Хуа с супругой взяли на себя обязанность главных распорядителей брачной церемонии. В парадном зале совершили торжественный обряд, а затем молодых под звуки музыки ввели в их новую комнату. Там Тан Инь и Цюсян *«соединили чаши» и стали мужем и женой.

Нечего здесь и говорить о том, как они были счастливы.

Ночью Цюсян сказала Тан Иню:

— Ваше лицо мне очень знакомо. Где же я вас видела?

— Подумай сама, — ответил Тан Инь.

Прошло несколько дней, и однажды Цюсян спросила мужа:

— Не вас ли я видела в большой прогулочной джонке возле ворот Чанмэнь?

— Да, это был я, — с улыбкой ответил Тан Инь.

— Если так, то зачем же вы нанялись в этот дом? Вы ведь не простолюдин?

— Я не мог забыть улыбки, которой ты одарила меня, проезжая мимо на джонке. Поэтому мне и пришлось так поступить, чтобы снова тебя встретить.

— Из своей лодки я заметила, что вас окружали молодые люди, которые протягивали вам свои веера и наперебой просили вас написать или нарисовать им что-нибудь. А вы, не обращая на них никакого внимания, облокотились на окно и стали пить вино так, будто возле вас никого и не было. Тогда-то я и поняла, что вы не из простых людей, и невольно улыбнулась.

— Если ты сумела в простом человеке признать ученого, — ответил ей Тан Инь, — то тебя поистине можно сравнить с *Хунфу и *Вэньцзюнь.

— Затем, — продолжала Цюсян, — я как будто еще раз видела вас уже здесь, на улице Наньмэнь.

— Ну и острые у тебя глаза! — с улыбкой заметил Тан Инь. — Действительно, это так.

— Если вы не простолюдин, то кто же вы на самом деле? Могу ли я узнать вашу настоящую фамилию и имя?

— Я — Тан Инь из Сучжоу. Сама судьба подарила мне нашу встречу, и все получилось так, как я хотел. Теперь я тебе все объяснил, и ты понимаешь, что оставаться я здесь больше не могу, а с тобой я хотел бы прожить вместе до самой старости. Так скажи, согласишься ли ты уехать со мной отсюда?

— Если вы, знатный и ученый человек, ни с чем не посчитались и решили снизойти до меня, простой служанки, как осмелюсь я поступить против вашей воли и не последовать за вами?

На следующий день Тан Инь взял книгу расходов по лавке, подвел все итоги и написал подробный счет, затем составил счет на платья и украшения, полученные от хозяина, включив сюда также и постель с пологом и всю утварь, которая ему была дана при женитьбе. Другую опись он составил на все подарки, которые ему были преподнесены в этом доме. Ни одной ниточки не хотел он унести с собой из дома ученого.

Все три счета Тан Инь сложил в книжный шкафчик, ключ от которого оставил в замке. Затем он написал на стене следующие стихи:


Решив однажды на досуге побродить,

      поехал я в *пещеры Хуаяна,

Но с полдороги вдруг обратно повернул

      в погоне за красавицей прелестной.

Повсюду следовать хотел я за Хунфу

      и с ней одной делить уединенье.

Посмел просить у благородного *Чжу Цзя

      пристанища усталому бродяге.

Уж раз добился я успеха своего,

      так можно ли смеяться надо мною!

Хотя и бросил дом ничтожнейший слуга,

      но полон он стыда за свой поступок.

И если, сударь, вам захочется узнать,

      как называюсь я на самом деле —

«Навес» в фамилии от знака «процветанье»,

      и «крышка» в имени от знака «повеленье».


В тот же вечер Тан Инь нанял маленькую лодку, велел подать ее к дому Хуа и ночью, когда все спали, запер свою комнату и покинул дом ученого. Вместе с Цюсян они сели в лодку и отправились в Сучжоу.

Утром слуги нашли комнату Тан Иня запертой на замок и тотчас побежали доложить об этом хозяину. Когда по приказу Хуа комната была открыта, хозяин увидел, что все в ней осталось так, как было; в книжном шкафчике он нашел три счета, составленные с предельной точностью.

Ученый задумался: он не мог понять, что бы все это могло означать. Подняв голову, он увидел стихотворение, написанное на стене. Стихи ясно говорили ему, что его слуга в действительности был не Кан Сюанем, как он отрекомендовал себя вначале, но никак не мог понять, что же в конце концов заставило этого человека так долго пробыть в его доме. В честности секретаря хозяин не сомневался, так как у него не пропало ни гроша. Не мог он понять и того, как Цюсян согласилась убежать вместе с ним; не знал, где находятся теперь беглецы.

«Не беда, что пропала служанка, — думал про себя господин Хуа. — Но надо бы хоть выяснить, в чем тут дело».

Поразмыслив, хозяин велел своим слугам позвать людей из областного управления, изложил им все, как было, дал денег и поручил найти Кан Сюаня и Цюсян. Те разыскивали их повсюду, но так и не напали на их след.

Прошло больше года, и господин Хуа почти забыл об этом происшествии. Однажды он случайно оказался в Сучжоу, куда поехал навестить друга. Когда он проходил мимо ворот Чанмэнь, слуга, сопровождавший его, обратил внимание на какого-то ученого, который в книжной лавке рассматривал книги. Лицом и всем своим обликом ученый очень походил на Хуа Аня. На левой руке у него было шесть пальцев. Слуга поспешил доложить об этом хозяину. Тот, не поверив, снова послал его в лавку и велел внимательно присмотреться к этому человеку и узнать его фамилию и имя.

Когда слуга подходил к лавке, ученый, разговаривая с кем-то, уже спускался к выходу. Пронырливый слуга решил не упускать случая и тихонько последовал за ними. Те направились к воротам Тунцзымэнь и сели там в лодку. С ними было четверо или пятеро слуг. Внимательно разглядев ученого, слуга окончательно убедился в том, что это не кто другой, как Хуа Ань. Для верности слуга вернулся в книжную лавку и спросил хозяина, кто это сейчас рассматривал у него книги.

— Это почтенный цзеюань Тан Боху. Сегодня он пирует у *Вэнь Хэншаня на лодке.

— Значит, тот человек, который с ним вместе вышел отсюда, и есть господин Вэнь Хэншань, — поинтересовался слуга.

— Нет, это *Чжу Чжишань, тоже известный ученый.

Слуга в точности передал все своему хозяину. Крайне удивленный, Хуа призадумался:

«О Тан Ине, его проделках и легкомыслии я давно слышал. Неужели Хуа Ань — это он?! Завтра же отправлюсь к нему с визитом, чтобы убедиться, так это или нет».

На следующий день господин Хуа отослал Тан Иню свою визитную карточку, а затем сам отправился в Уцюй, где жил поэт. Хозяин поспешил выйти навстречу гостю. Обменявшись приветствиями, хозяин и гость уселись друг против друга. Господин Хуа, еще и еще раз внимательно присмотревшись к поэту, окончательно убедился в том, что это Хуа Ань.

Когда Тан Инь стал угощать гостя чаем, господин Хуа обратил внимание на белые, как яшма, руки хозяина и на шестой палец на его левой руке. Хуа хотел было расспросить его обо всем, но как-то затруднялся начать разговор.

После чая Тан Инь пригласил гостя посидеть у него в кабинете. Господин Хуа, сомнения которого еще не были разрешены, охотно согласился. В кабинете все было аккуратно прибрано, во всем был виден порядок.

Вскоре было подано вино, за которым гость и хозяин просидели немало времени. Наконец господин Хуа завел разговор на интересовавшую его тему.

— В вашем уезде, — начал он, — живет некий Кан Сюань. Человеку этому не удалось окончить свое образование. Несмотря на это, он прекрасно разбирается в литературе. Не знаете ли вы его?

— Н-да, — как-то неопределенно протянул Тан Инь.

— В прошлом году, — продолжал Хуа, — он нанялся ко мне секретарем. Я назвал его Хуа Анем. Первое время он занимался с моим сыном, потом я поручил ему ведать перепиской в моем кабинете и в конце концов сделал управляющим закладной лавкой. Так как он не был женат, я предложил ему на свой вкус выбрать в жены какую-либо служанку. Он выбрал Цюсян. Через несколько дней после свадьбы он со своей женой бежал, не взяв никаких вещей, так что я никак не мог понять причину его исчезнования. Я разослал в разные места людей, чтобы навести о нем справки, но его так и не нашли. Может быть, вам что-нибудь известно об этом?

Тан Инь опять пробурчал что-то невнятное. Было ясно, что хозяин не хочет ничего вразумительного ответить, и господин Хуа не выдержал.

— Человек этот был очень похож на вас; на левой его руке тоже был шестой палец, — заявил Хуа. — Не кажется ли вам странным такое совпадение?

И на это Тан Инь ничего определенного не ответил. Через какой-то миг он вдруг поднялся с места и вышел из кабинета. Хуа тем временем стал рассматривать книги, лежавшие на столе. В одной из них гость нашел листок со стихами. Это оказались как раз те самые стихи, которые господин Хуа прочел на стене в комнате управляющего.

И тут в кабинет вернулся Тан Инь.

— Эти стихи, — сказал господин Хуа, протягивая ему листок, — сочинены Хуа Анем. В почерке, которым они написаны, я узнаю его руку. Как вышло, что они оказались здесь, в вашем кабинете? Ведь не случайно же все это. Очень прошу вас объяснить мне, в чем дело, и рассеять мои сомнения.

— Позвольте об этом рассказать вам немного позже.

— Если вы мне все расскажете, я посижу, — сказал терявшийся в догадках гость, — в противном случае разрешите откланяться.

— Ответить на ваши вопросы нетрудно, прошу вас только отведать еще вина.

Хуа выпил еще. Затем Тан Инь преподнес гостю большой кубок.

— Это уж слишком, — ответил захмелевший Хуа. — Больше я не в состоянии пить. Очень прошу вас разрешить мои сомнения. Это единственное, чего бы мне хотелось, и больше мне ничего не надо.

— Прошу вас съесть хоть чашку риса, — не унимался Тан Инь.

После еды был подан чай. Незаметно наступили сумерки. Слуга зажег свечи. Совершенно сбитый с толку, господин Хуа наконец поднялся и стал прощаться.

— Прошу вас, почтенный, еще немного задержаться, — остановил его Тан Инь. — Сейчас я отвечу на ваши вопросы и рассею ваши сомнения.

Приказав слуге посветить, хозяин провел гостя во внутренние покои, где ярко горели свечи, и позвал жену. Господин Хуа увидел, как в сопровождении двух служанок в комнату легкими *«лотосовыми шажками» вошла молодая женщина. Ее лицо было скрыто жемчужной бахромой головного убора.

Господин Хуа, смущенный появлением молодой женщины, хотел было удалиться, но Тан Инь удержал его за рукав.

— Это моя жена. Почтенному другу моей семьи она обязана поклониться, так что незачем вам стесняться ее.

Слуги расстелили ковер, молодая женщина подошла к гостю и четырежды земно поклонилась ему. Господин Хуа поспешил ответить на приветствие. Но Тан Инь остановил его и просил не обременять себя церемониями. Гость, не без стеснения, ответил женщине только двумя обычными поклонами и чувствовал себя чрезвычайно неловко.

Когда церемония была закончена, Тан Инь подвел молодую женщину к гостю и с улыбкой сказал:

— Прошу вас посмотреть хорошенько. Только что вы говорили, что я похож на Хуа Аня. Не признаете ли вы в этой женщине Цюсян?

Посмотрев внимательно на жену Тан Иня, господин Хуа громко рассмеялся и, поспешив еще раз ей поклониться, стал просить извинения.

— Это мне следует просить у вас прощения, — заметил Тан Инь.

Хозяин и гость вернулись в кабинет. Тан Инь приказал снова подать вино и закуски. Кубки осушались и снова наполнялись.

За вином гость попросил, чтобы хозяин посвятил его во всю эту историю. Тогда Тан Инь подробно рассказал ему все, что с ним случилось, начиная с того дня, когда он впервые возле Чанмэнь увидел в лодке служанку, и кончая побегом. Гость и хозяин, хлопая в ладоши, громко смеялись от удовольствия.

— Теперь я уже, конечно, не смею смотреть на вас как на секретаря, — шутил господин Хуа, — придется вам приветствовать меня как тестя.

— Боюсь, что тогда вы будете вынуждены снова потратиться на приданое, — заметил Тан Инь, и оба расхохотались.

Необычайно довольный проведенным вечером, господин Хуа простился с Тан Инем.

Возвратясь к себе на лодку, Хуа вынул из рукава листочек со стихотворением Тан Иня, положил его перед собой на стол и стал перечитывать, вдумываясь в каждую строку:

«В самом начале сказано: «Решив однажды на досуге побродить, поехал я в пещеры Хуаяна», — здесь говорится о том, как он поехал в Маошань возжечь в храме свечи.

Далее: «Но с полдороги вдруг обратно повернул в погоне за красавицей прелестной». Тут явно говорится о встрече с Цюсян и о том, что эта встреча заставила поэта бросить все остальные дела.

Теперь дальше: «Повсюду следовать хотел я за Хунфу и с ней одной делить уединенье. Посмел просить у благородного Чжу Цзя пристанища усталому бродяге». Значит, когда Тан Инь поступал ко мне в услужение, он уже помышлял о браке с Цюсян и о бегстве с ней.

Третья пара строк: «Уж раз добился я успеха своего, так можно ли смеяться надо мною! Хотя и бросил дом ничтожнейший слуга, но полон он стыда за свой поступок». Ну, здесь все понятно.

Наконец, последняя пара строк: «И если, сударь, вам захочется узнать, как называюсь я на самом деле —«навес» в фамилии от знака «процветанье» и «крышка» в имени от знака «повеленье». У иероглифа «процветание» и у иероглифа «тан», являющегося фамильным знаком Тан Иня, верхние части совершенно одинаковы; знак «повеленье» имеет наверху точно такую же «крышку», как и знак «инь», которым пишется его имя. Так что под этой иероглифической шарадой скрывались его фамилия и имя — Тан Инь. А я-то сам не сумел во всем этом разобраться!

Ну что ж, хоть поступок его и похож на безумство, но из моего дома он не взял ничего даже из тех вещей, что были ему подарены, а это одно уже свидетельствует о его исключительной порядочности. И все же не зря его называют ветреником».

До́ма господин Хуа рассказал о случившемся жене, которая в свою очередь немало была всем этим поражена. Господин и госпожа Хуа собрали для своей бывшей служанки богатое приданое стоимостью около тысячи ланов и отослали его со старой мамкой господину Тан Иню.

С тех пор обе семьи породнились, и члены этих семей постоянно поддерживали добрые отношения друг с другом.

Приключения Тан Иня, описанные здесь, до сих пор еще являются излюбленной темой рассказов в провинции Цзянсу. До нас дошла песня Тан Иня «Я свечи возжигал в молчании смиренном», в которой он говорит о своих сокровенных чувствах и мыслях. Очень хорошо написано! Вот что в ней сказано:


Возжигаю курения, молча сижу

      и в себе разбираюсь самом;

Обращение к буддам бормочут уста,

      размышления в сердце моем.

Есть ли речи такие в устах у меня,

      что могли бы людей обмануть?

Есть ли мысли подобные в сердце моем,

      что кому-то представятся злом?

Почитание старших, надежность и честь

      появляются только тогда,

Когда люди умеют заставить уста

      быть созвучными сердцу во всем.

Все другие достоинства слишком малы,

      и когда кто-то следует им,

Как бы он ни старался себя отточить,

      не сравнится со мною ни в чем.

Люди веткой цветущей украсят главу,

      в руки винную чашу возьмут;

Любят люди смотреть на танцующих дев,

      слушать — отроки песни поют.

Об утехах с красотками да о пирах

      мы слыхали от древних мужей,

И сегодня, согласно их мудрым речам,

      все такое постыдным зовут.

Но бывает и так, что в сердцах у людей

      то же самое, что на устах:

Без конца замышляют других обмануть,

      не по правилам Неба живут.

Иль дела неблагие творят в темноте,

      отрекаясь от них на свету,

Только пользы от этого им никакой, —

      вот уж, право, нестоящий труд.

Так послушайте вы, кто собрался сюда,

      я сегодня поведаю вам:

Житель мира сует непременно умрет,

      если был он однажды рожден.

Коль умершему перед владыкой *Яньло

      от стыда не придется краснеть,

Вот тогда убедиться сумеем мы в том,

что был мужем достойнейшим он [6]Перевод Л. Меньшикова. .





Читать далее

Чудачества Тан Иня

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть