Онлайн чтение книги Ультиматум
Альфред Элтон Ван Вогт. Эрзац вечности

Грейсон освободил Джона от ремней, которыми тот был привязан к койке.

— Харт, — произнес он резко.

Лежащий не пошевелился. Грейсон, немного помедлив, пнул его в бок.

— Черт бы тебя драл, Харт! Напряги же мозги. Я тебя отвязываю. Я ухожу, и, скорее всего, надолго.

Джон Харт так и не открыл глаза и, похоже, не почувствовал удара. Тело его было расслабленным, лицо бескровным, темные влажные волосы слиплись в беспорядке.

Грейсон продолжал все так же настойчиво:

— Слышишь меня, Джон? Я — ухожу — искать — Мэлкинза. Его нет уже четыре дня. Он обещал вернуться через сутки. Они давно прошли. Ясно?

Ответа не последовало. Грейсон повернулся было, чтобы идти прочь, но опять остановился.

— Джон. Если я не вернусь, ты должен знать, куда мы сели. Это новая планета. Постарайся же понять, наконец: мы здесь никогда не бывали. Наш корабль попал в аварию. Мы спустились на спасательном модуле. У нас нет горючего, чтобы взлететь. Мэлкинз пошел его искать. Я ухожу искать Мэлкинза.

Харт оставался безучастным. Грейсон вздохнул и с неохотой стал выбираться наружу. Свет ударил ему в глаза, он постоял, зажмурившись, а потом побрел к далеким холмам, подернутым голубой дымкой. Настоящей надежды отыскать Мэлкинза у него, говоря по совести, не было.

Трое, и один из них буйно помешанный, оказались на планете где-то далеко в стороне от трансгалактических линий сообщения. От мыслей об этом Грейсона мутило, и он вяло фиксировал в сознании, как вокруг в дрожащем воздухе выступали и вновь пропадали какие-то смутно знакомые ему земные картины — облитые розовыми цветами деревья, за которыми угадывался дом, луг, золотистый от одуванчиков, исчезающая в зыбком мареве дорога. Чего-чего, а психических феноменов и галлюцинаций в космических полетах он напробовался в жизни до отвала. И теперь его не очень смущали эти видения. Но все же.

Грейсон прекрасно помнил, как еще несколько дней назад, когда они шлепнулись сюда с последней каплей горючего в аварийном баке, место выглядело гиблым, как ни одна дыра во Вселенной. Но к утру приборы уже показывали наличие атмосферы. В ней можно было дышать не хуже, чем в пилотском отсеке корабля. А сейчас, машинально подумал Грейсон, воздух напоминал тот, которым он в последний раз наслаждался на Земле во времена своего благословенного сельского отрочества в глубинке американского штата.

Как бы в ответ на это воспоминание мягкий ветерок погладил Грейсона по лицу. Пахло фиалками. Птицы щебетали в ветвях деревьев. Пение одной из этих птах удивительно напоминало трели лугового жаворонка.

…Он бродил весь день, и, конечно, не отыскал следов Мэлкинза. Ничто не говорило и о том, что внешних местах когда-либо появлялось разумное существо. Никаких признаков даже самого примитивного жилья не попадалось ему на глаза. Но когда стали спускаться сумерки, Грейсона окликнул по имени женский голос. Космонавт, вздрогнув, вгляделся в зыбкую мглу. Там стояла его мать, но еще совсем молодая и не похожая на ту, что умерла восемь лет назад. Она бесшумно подошла к нему и строго, размеренно произнесла:

— Билли, ты забыл надеть калоши.

Грейсон уставился на нее, не веря своим глазам, но тут же оправился от первого изумления. Недоверчиво коснулся того, что выглядело его галлюцинацией. Мать сжала его пальцы. Ее рука была теплой, живой. Она снова выговорила:

— Пойди к отцу и скажи — обед готов.

Грейсон высвободил руку, попятился и настороженно огляделся. На травянистой лужайке не было никого, кроме них. Грейсон нахмурился и пошагал прочь. На ходу он усилием воли заставил себя оглянуться, но видение уже исчезло. И тут же обнаружил, что рядом с ним идет некто. Он долго старался не смотреть в ту сторону, но нервы скоро сдали. На этот раз Грейсон увидел мальчика лет пятнадцати, в котором сразу же признал себя в детстве. И прежде чем подступавшая темнота скрыла лицо его спутника, рядом с Биллом появился еще один двойник, помоложе первого.

— Билли в кубе, — подумал Грейсон. Его начал душить нервный смех. Он побежал.

Когда обессилевший космонавт упал на травяное ложе, то, прежде чем забыться во сне, он слышал уже десяток перебивавших друг друга детских голосов.

…Его разбудил прохладный рассвет. Грейсон вскочил на ноги, смутно вспоминая вчерашний кошмар. Страхи, испытанные им, уже не казались реальными. Он обнаружил, что забрался на холм. В это время лучи восходящего светила озарили лежавшую перед ним долину. Грейсон взглянул туда и обомлел. То, что раскинулось внизу, было его родным городом Каллипсо в штате Огайо.

Он долго протирал глаза и больно щипал себя. Но город не желал исчезать. Грейсон осторожно стал спускаться с холма.

Да, это его старый, знакомый до каждой асфальтовой трещинки Каллипсо. Нисколько не изменившийся, не перестроенный с тех пор, как он покинул его, будучи семнадцатилетним мальчишкой. Грейсон машинально направил шаги к собственному дому. Черт возьми, в нем жили!

Дверь распахнулась, и Грейсон невольно отпрянул. Оттуда выглянул один из вчерашних пацанов.

— Эй, — позвал Грейсон. Маленький Билли взглянул исподлобья и, ничего не ответив, шмыгнул назад. Грейсон, почувствовав слабость в ногах, прилег на газон возле дома и закрыл глаза.

— Кто-то, — сказал он сам себе, — или что-то? Оно берет образы из моей памяти и показывает мне их. — И Грейсон подумал, что если не хочет сойти с ума, то ему надо изо всех сил держаться этой догадки.

* * *

Пошел шестой день после того, как Грейсон покинул спасательный модуль. Джон Харт пошевелился на койке. Глаза его открылись.

— Дайте поесть, — хрипло проговорил Харт. Подождав ответа, сумасшедший нехотя поднялся и поплелся в камбузный отсек. Там он нашел и жадно проглотил первую попавшуюся пищу. Затем, подобравшись к наружному люку, толкнул его. Незапертый Грейсоном люк подался.

Перед Хартом расстилался зеленый пейзаж. Цветочные запахи благоухали в бодрящем, прохладном воздухе планеты. Впервые с тех пор, как он был связан и водворен в санитарный бокс космолета, сумасшедший почувствовал в себе движение мысли. Ему стало лучше.

Харт спрыгнул на землю, не воспользовавшись лестницей. Невзирая на наступавшие сумерки, он побрел к холмам. С молодой девушкой, которая догнала его и заговорила с ним, он дружил в детстве. Они долго болтали и в конце концов решили пожениться. Как-то так получилось, что церемония бракосочетания совершилась немедленно, в симпатичнейшем домике, расположенном в предместье Питсбурга, штат Нью-Йорк. Венчал их старый священник, причащавший Харта в ту пору, когда он был подростком. Старик приехал на смешном допотопном автомобиле. На бракосочетании присутствовали родные обоих новобрачных. Затем молодая пара отправилась проводить медовый месяц к Ниагарскому водопаду с остановкой в Нью-Йорке, после чего улетела на аэротакси в Калифорнию вить семейное гнездышко. Как-то без перерыва Джон стал отцом троих детей и хозяином ранчо со ста тысячами голов скота. По прерии скакали нанятые им ковбои, разодетые, с побрякушками, похожие на киноактеров.

* * *

На планете, казалось, еще совсем недавно безжизненной и мрачной, тем временем расцветала цивилизация. Грейсон, перед глазами которого бурлила эта новая, существовавшая по каким-то странным законам жизнь, временами снова и снова спрашивал себя, не является ли все это бредом его свихнувшегося мозга. Но он чувствовал себя здоровым, как никогда. И между тем пережил уже шесть поколений своих потомков в семье, родоначальником которой стал в том самом городе Каллипсо.

…Однажды, когда Билл Грейсон был в Нью-Йорке и переходил Бродвей, мимо него быстро прошел человек, фигура, манеры и походка которого были ему хорошо знакомы. Он встал, как вкопанный, и завопил:

— Генри! Генри Мэлкинз, погоди!

Человек обернулся и кинулся к нему. Это был Мэлкинз, собственной персоной. Мужчины обменялись радостным рукопожатием, но тотчас же пристально и с недоверием стали всматриваться друг в друга. Первым неловкое молчанье нарушил Мэлкинз. Он повел Грейсона в знакомый ему бар за углом. После двух бокалов виски им вспомнился Джон Харт. Грейсон, оказывается, встречал его с месяц назад, почти все такого же чокнутого, по, как ни странно, не буйствующего и обходящегося без посторонней помощи. При этом безумец на каждом шагу сорил старинными золотыми монетами, будто какой-нибудь сказочный арабский шейх.

— Дела, — протянул Мэлкинз. Он вытер пот со лба. — Билл, — задумчиво сказал он. — Послушай. Покарай меня бог, если я понимаю, что тут происходит. Не поверишь, но за неделю пролетает целое десятилетие. И так все время. Вокруг все смертны, кроме меня. По такому бешеному календарю каждые сорок лет я женюсь на очередной двадцатилетней девушке, а к концу месяца она уже старуха. Ты не думаешь, что все это нам только чудится? В один прекрасный день мы внезапно проснемся в нашей ракете, а перед глазами — снова та безвоздушная мрачная пустыня с четырьмя градусами по Кельвину ночью и семьюстами в полдень… Ладно, пусть не так. Но тогда, откуда все это берется?

— Я думал об этом, — серьезно ответил Грейсон. — Представь себе, что какому-то сверхсуществу или нечистой силе, обитающей на этой планете, понравились образы, хранящиеся в нашей памяти. И вот она решила воплотить их в материальные объекты для нашего или собственного развлечения.

— Так почему же эти материализованные образы недостойны моего интеллекта? — нетерпеливо перебил его Мэлкинз. — Отчего, прости меня, эта твоя реальность напоминает не то, чего я хотел бы или о чем думаю, а настоящий бедлам?

— Бедлам… — повторил Грейсон, и вдруг его осенило. — Черт побери, так ведь это же… Харт! Это не наши с тобой трезвые мысли, а его сумасшедший бред с первого же дня воплощается в реальность на этой планете!

— Как? — не сразу понял Мэлкинз.

— Да очень просто. Пойми, это так и есть: действительность здесь возникает из образов человеческой памяти. Но мы с тобой два здоровенных тренированных звездолетчика. Наши организмы, даже если бы мы очень этого захотели, не шибко-то поддаются гипнозу и телепатии. Только вот детские впечатления, которые лежат уже глубоко, в подкорке, мы излучаем как бы бессознательно. Поэтому они и материализуются. А вот мозг Харта полностью беззащитен. И я тебе скажу: хорошо, что с “подачи” сумасшедшего в первый же день на месте камней появилась зеленая лужайка, а космическая мгла над планетой запахла фиалками. Давай скажем ему спасибо, что в его черепной коробке в это время не полыхнул адский пожар на Альфе Центавра или не завелись осьминоги с Бетельгейзе XXIX!

Мэлкинз все еще ошалело переваривал эту информацию.

— Слушай, — сказал он потрясенно, осознав правоту Билла. — Когда я в свое время читал философов, объясняющих жизнь, то всегда чувствовал себя так, будто вот-вот скачусь в бездну… А как ты думаешь, Билл, — можем ли мы теперь как-нибудь отделаться от Харта?

Грейсон мрачно усмехнулся.

— Так, выходит, ты еще не знаешь?

— О чем ты говоришь, черт возьми?

Пристально посмотрев на приятеля, Грейсон неохотно протянул руку:

— У тебя есть оружие?

Мэлкинз с удивлением подал ему плазменный пистолет. Проверив индикатор, Грейсон на глазах у онемевшего от ужаса Мэлкинза приставил дуло к виску и нажал кнопку. Ослепительный, тонкий, как иголка, луч прожег ему череп и оставил в деревянной панели соседней с ним стены широкое тлеющее отверстие.

Невредимый Грейсон, прищурив глаз, наставил дуло на своего приятеля.

— Ну что, попробуем на тебе? — насмешливо спросил он.

Мэлкинз нервно выхватил у него пистолет. Усилием воли заставив себя успокоиться, он проговорил:

— Я уже давно заметил, что не только не старею, но и никогда не устаю. Могу не спать сколько угодно… Билл, что нам делать?

— Я думаю, что после Харта, когда-нибудь, у здешнего бога, Генри, дойдет очередь и до наших извилин.

Билл встал и протянул руку приятелю:

— Ладно, Генри. Я рад был с тобой повидаться. Надеюсь, мы будем повторять эту встречу каждый год и делиться новостями.

— Но…

Грейсон невесело улыбнулся.

— Возьми себя в руки, дружище. Нам выпал самый маловероятный выигрыш во Вселенной. Мы будем жить вечно. Если что-нибудь пойдет не так, нас снова поставят на ноги.

— Но кто же все-таки забавляется с нами?

— Спроси меня этак через миллион лет. Может быть, я к тому времени буду знать ответ на твой вопрос.

Он вышел из бара.