Онлайн чтение книги Поднебесная Under Heaven
Глава 3

За последние пятьдесят лет армия Катая изменилась, и эти перемены продолжались. Старая система крестьянской милиции, которую призывали на часть года, а потом отсылали обратно на фермы собирать урожай, все менее соответствовала потребностям расширяющейся империи.

Границы отодвигались на запад, на север, на северо-восток и даже на юг, за Великую реку, через полные болезней тропики до морей с ныряльщиками за жемчугами. Столкновения с тагурами на западе и разными группировками племен богю на севере участились, и одновременно возросла необходимость охранять поток предметов роскоши, которые доставляли по Шелковому пути. Создание пограничных фортов и гарнизонов все дальше и дальше за пределами империи покончило с системой милиции, с ее солдатами-фермерами, то поступающими на службу, то покидающими ее.

Солдаты теперь были профессионалами, по крайней мере, им полагалось быть таковыми. Все чаще солдат и даже командиров набирали из кочевников за Длинной стеной, покоренных и ассимилированных катайцами. Даже военные губернаторы часто были иностранцами. Самый могущественный из них точно был иностранцем.

Это было знаком перемен. Огромных перемен.

Солдаты теперь служили круглый год, много лет, им платили из имперской казны, и им помогала армия крестьян, строящих крепости и стены, поставляющих продукты, оружие, одежду и развлечения любого рода.

Это гарантировало лучше обученных воинов, знакомых с местностью, но постоянная армия таких размеров требовала бо́льших затрат, и рост налогов был лишь наиболее очевидным последствием.

В годы относительного мира в регионах, где он держался, в отсутствие засухи или наводнений, когда богатство текло в Синань, Еньлин и в другие большие города в почти невероятных количествах, затраты на новые войска были допустимыми. В трудные годы они становились проблемой. Другие проблемы, хотя и не столь очевидные, тоже росли. На самом низком уровне, личности или нации, иногда можно увидеть первые семена грядущей славы, если внимательно посмотреть назад. Равно как и на самом высоком пике достижений можно услышать, – если ночи достаточно тихие, – как жучки подтачивают изнутри самое роскошное сандаловое дерево…

Достаточно тихая ночь. Раньше в каньоне выли волки, но теперь они замолчали. Для часовых на стенах крепости у Железных Ворот темнота уступала место почти летнему восходу солнца. Бледный свет раздвигал занавес теней, – как в кукольном театре на городском рынке, – открывая узкое пространство между стенами ущелья.

Уцзянь Нин, стоящий на своем посту на крепостной стене, подумал, что это не вполне правильно. Занавес уличного театра отодвигается в сторону, – он видел это в Чэньяо.

Нин был здесь одним из коренных катайцев – он пошел по стопам отца и старших братьев и поступил в армию. У него не было семейной фермы, которая могла бы обеспечить ему доход и куда он мог бы приезжать в гости. Он даже не был женат.

Свой отпуск раз в полгода он проводил в городе, стоящем между Железными Воротами и Чэньяо. Там были винные лавки и харчевни, и женщины, на которых можно потратить деньги. Однажды, получив отпуск на две недели, Нин доехал до самого Чэньяо, в пяти днях пути. Дом был слишком далеко.

Чэньяо был самым большим городом, который он когда-либо видел. Это место испугало солдата, и он больше никогда туда не ездил. Нин не верил, когда другие говорили, будто Чэньяо не так уж и велик по сравнению с другими городами.

Здесь, на перевале, в тишине, лучи рассвета проникали вниз. Сначала они падали на вершины утесов и вытаскивали их из тени, потом, когда солнце вставало над могучей империей за их спиной, прокладывали путь к еще темному дну долины.

Уцзянь Нин никогда не видел моря, но ему нравилось представлять себе обширные земли Катая, простирающиеся на восток до океана, и островов в нем, где жили бессмертные.

Солдат посмотрел вниз, на темный и пыльный внутренний двор. Поправил шлем. Новый комендант крепости был одержим шлемами и правильным ношением формы, как будто вопящие орды тагуров в любой момент налетят на долину и захватят крепость, если кто-то неправильно наденет тунику или перевязь меча.

Как будто, подумал Нин и сплюнул со стены сквозь дырку на месте отсутствующего переднего зуба. Как будто могущество Катайской империи во времена этой блестящей Девятой династии и триста солдат в этой крепости, стерегущей перевал, досаждали ему, подобно москитам.

Одного из них он прихлопнул у себя на шее. Дальше к югу они были еще хуже, но и в этот предрассветный час летало достаточно этих кровососов, чтобы раздражать человека. Нин взглянул вверх. Редкие облака, западный ветер в лицо. Последние звезды почти исчезли. Когда прозвучит следующий барабан, его вахта закончится, и он сможет спуститься вниз, чтобы позавтракать и лечь спать.

Он окинул взглядом пустое ущелье и осознал, что оно не пустое.

То, что он увидел в медленно рассеивающемся тумане, заставило его отправить посыльного за комендантом. Одинокий человек, приближающийся к форту перед восходом солнца, не представлял собой угрозы, но это было так необычно, что требовало присутствия на стене офицера.

Когда всадник подъехал ближе, он поднял руку, жестом прося открыть ему ворота. Сначала Нина поразило такое нахальство, но потом он увидел коня, на котором ехал этот человек.

Он смотрел, как приближаются конь и всадник, как принимают более четкие очертания, подобно духам, вступающим в реальный мир из тумана. Это была странная мысль. Нин снова сплюнул, на этот раз сквозь пальцы, для защиты от зла.

Он захотел владеть этим конем, как только увидел его. Каждый человек у Железных Ворот захотел бы получить его. Клянусь костями почтенных предков, подумал Нин, любой человек в империи захотел бы его!

– Почему ты так уверен, что не он привел ее к тебе? – спросил тогда Бицан.

– Он ее действительно привел. Или она привела его.

– Перестань умничать, катаец. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Вполне понятное раздражение. Они пили уже, по крайней мере, восьмую или девятую чашку вина, – среди студентов Синаня считалось признаком невоспитанности вести им счет.

К тому времени снаружи наступила ночь, но – освещенная луной, залившей внутренность хижины серебристым светом.

Тай также зажег свечи, думая, что свет поможет его собеседнику. Призраки были там, снаружи, как всегда. Слышались их голоса, как всегда. Тай к ним привык, но испытывал беспокойство при мысли, что это его последняя ночь в ущелье. Интересно, знают ли они об этом каким-то образом?

Бицан не привык – не мог привыкнуть – к таким вещам.

Голоса мертвых выражали нечто темное: гнев, печаль и жестокую боль, словно они навсегда застряли в моменте своей смерти. Звуки кружились за окнами хижины, скользили вдоль крыши. Некоторые прилетали издалека, от озера или от леса.

Тай старался вспомнить тот вызывавший сухость во рту ужас, с которым он жил здесь в первые ночи, два года назад. Трудно было возродить те чувства после такого долгого периода, но он помнил, как потел и дрожал в постели, сжимая рукоять меча.

Если чаши подогретого рисового вина помогут тагуру справиться с сотней тысяч призраков, за вычетом тех, которых Шэнь Тай предал земле за два года… так тому и быть. Это нормально.

Они похоронили Яня и его убийцу в яме, которую Тай начал копать в тот день. Она была еще недостаточно глубокой для костей, которые он собирался положить в нее, что делало ее подходящей для двух только что убитых катайцев: один – мечом, другая – стрелами, посланными в ночь.

Они завернули тела в зимнюю овечью шкуру, которой Тай до этого не пользовался (и больше никогда не воспользуется), и отнесли к концу длинного ряда холмиков в последнем свете дня.

Тай спрыгнул в яму, тагур подал ему тело Яня. Он положил друга в землю и выбрался из могилы. Потом они сбросили туда убийцу, забросали землей, лежащей рядом с вырытой ямой, и плотно утрамбовали ее сверху и вокруг плоской стороной лопат, чтобы сохранить от зверей. Тай прочитал молитву из учения о Пути и вылил на могилу жертвенное вино. Тагур стоял рядом, обратившись лицом к югу, к своим богам.

Уже почти стемнело, и они поспешно вернулись в хижину, когда вечерняя звезда, которую некоторые народы Катая называют «Великой Белой», появилась на западе, вслед за заходом солнца. Звезда поэтов по вечерам, звезда солдат по утрам.

Свежей еды не было. В обычный день Тай поймал бы рыбу или подстрелил и ощипал птицу чтобы приготовить в конце дня, или хотя бы собрал яйца, но в тот день на это не было времени. Поэтому они сварили соленую свинину и съели ее с капустой, лесными орехами и рисом. Еще тагуры привезли ранние персики, и это было хорошо. И у них было новое рисовое вино. Они запивали им еду и продолжали пить, когда трапеза была окончена.

Призраки проявились вместе со светом звезд.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать, – повторил Бицан, слегка повысив голос. – Почему ты так в нем уверен? В Чоу Яне? Ты доверяешь любому, кто называет себя другом?

Тай покачал головой:

– Доверчивость не в моем характере. Но Янь был слишком горд собой, когда увидел меня, и слишком изумлен, когда она обнажила мечи.

– Катаец не может предать?

Тай снова покачал головой:

– Я его знал. – Он сделал глоток вина. – Так же, как кто-то знал меня, если велел ей не вступать в бой. Она сказала, что предпочла бы убить меня в схватке. И она знала, что я здесь. А вот Янь не знал, и все же она позволила ему сначала поехать в дом моего отца. Не выдала, где я нахожусь, – он бы что-то заподозрил. Может быть. Он не был подозрительным…

Бицан пристально смотрел на Тая, обдумывая все это.

– Почему каньлиньский воин должен тебя бояться?

В конце концов, он был не так уж пьян. Тай не понимал, чем ему мог бы повредить ответ.

– Я учился у них. На горе Каменный Барабан, почти два года, – он наблюдал за реакцией собеседника. – Мне потребовалось бы время, чтобы восстановить мастерство, но кто-то, наверное, не хотел рисковать.

Тагур пристально смотрел на него. Тай налил ему еще вина из фляги на жаровне. Выпил свою чашку, потом наполнил и ее. Здесь сегодня погиб его друг. На постели осталась кровь. В мире появилась новая дыра, куда может проникнуть печаль.

– Об этом все знали? Что ты учился у каньлиньских воинов?

Тай покачал головой:

– Нет.

– Ты учился, чтобы стать убийцей?

Обычная, вызывающая раздражение ошибка.

– Я учился, чтобы узнать их образ мыслей, их тренировки, как они обращаются с оружием. Обычно они выступают телохранителями или гарантами перемирия, а не убийцами. Я уехал оттуда довольно неожиданно. Некоторые из моих учителей, возможно, до сих пор хорошо ко мне относятся. А другие, наверное, нет. Это было много лет назад. Мы кое-что оставляем после себя.

– Ну, это правда.

Тай выпил свое вино.

– Они считают, что ты их использовал? Обманул их?

Тай начал жалеть, что заговорил об этом.

– Я просто теперь их немного понимаю.

– И им это не нравится?

– Нет. Я не каньлиньский воин.

– А кто ты?

– В данный момент? Я между мирами, служу мертвым.

– О, ладно. Опять умничаешь, в катайском духе? Ты солдат или мандарин двора, будь все проклято?

Таю удалось улыбнуться:

– Ни то, ни другое, будь все проклято.

Бицан быстро отвел глаза, но Тай увидел, что он сдерживает улыбку. Этот человек не мог не нравиться.

Он прибавил, уже спокойнее:

– Это правда, командир. Я не умничаю. Я много лет назад покинул армию и не сдавал экзамены на должность чиновника.

Прежде чем ответить, Бицан снова протянул ему опустевшую чашу. Тай наполнил ее, потом долил в свою. Это начинало напоминать ему ночи в Девятом квартале. Солдаты или поэты – кто может выпить больше? Вопрос для веков или мудрецов.

Через мгновение тагур сказал, также мягко:

– Ты не нуждался в том, чтобы мы тебя спасали.

Снаружи раздался пронзительный вопль.

Невозможно было принять его за голос животного или за вой ветра. Тай знал этот голос. Слышал его каждую ночь. Он поймал себя на желании найти и предать земле именно эти останки перед тем, как уехать. Но невозможно узнать, где лежат те или иные кости. Это он понял за два года. Два года, которые заканчивались сегодня ночью. Он должен уехать. Человека послали его убить, так далеко. Ему необходимо узнать почему. Он еще раз осушил чашку.

– Я не знал, что они на нее нападут. И вы тоже, когда вернулись.

– Ну конечно, иначе мы бы не вернулись.

Тай покачал головой:

– Нет, это значит, что ваше мужество заслуживает уважения.

Ему в голову пришла мысль. Иногда вино отправляет твои мысли по такому пути, который ты бы иначе не нашел, подобно тому, как речной тростник скрывает, а потом открывает приток на болоте.

– Ты поэтому позволил младшему выпустить обе стрелы?

Прямой взгляд Бицана в смешанном свете его смущал. Тай начинал ощущать действие выпитого вина. Тагур сказал:

– Ее распластало по стене хижины. Они собирались раздавить ее насмерть. Зачем зря расходовать стрелы?

В лучшем случае, это половина ответа. Тай лукаво заметил:

– Зачем упускать возможность обеспечить солдату татуировку и повод похвастать?

Тагур пожал плечами:

– Это тоже. Он ведь вернулся обратно вместе со мной.

Тай кивнул.

Бицан сказал:

– Ты выбежал из хижины, зная, что они тебе помогут? – Голос его звучал напряженно. А почему нет? Они ведь сейчас слушали крики за стенами хижины.

Тай мысленно перенесся назад, в те отчаянные мгновения после смерти Яня.

– Я выбежал за лопатой.

Бицан шри Неспо рассмеялся коротким, неожиданным смехом:

– Против каньлиньских мечей?

Невольно Тай тоже рассмеялся. Отчасти из-за вина. И от воспоминания о пережитом страхе. Он тогда думал, что умрет.

Он стал бы одним из призраков Куала Нора.

Они снова выпили. Пронзительный голос умолк. Теперь начал вопить другой, не менее неприятный. Голос одного из тех, кто, казалось, до сих пор мучительно умирает где-то в ночи. Слушая его, разрывалось сердце и страдал рассудок.

Тай спросил:

– Ты думаешь о смерти?

Собеседник посмотрел на него:

– Каждый солдат о ней думает.

Такой вопрос задавать было нечестно. Это чужак, из народа, который совсем недавно был врагом и, весьма вероятно, еще будет врагом. Варвар в синих татуировках, живущий за пределами цивилизованного мира.

Тай выпил. Тагурское вино не заменит сдобренное пряностями или ароматами виноградное вино в лучших домах Девятого квартала, но сегодня ночью и такое хорошо.

Бицан вдруг пробормотал:

– Я сказал, что нам надо поговорить. Сказал об этом Гнаму, помнишь?

– Разве мы мало разговариваем? Жаль… жаль, что мы похоронили Яня там. Он бы заговорил тебя до такого состояния, что ты бы уснул, только чтобы отдохнуть от его голоса.

Похоронили там…

Такое неподходящее место для доброго, словоохотливого человека. И Янь проделал такой дальний путь… Какие вести он принес? Тай не знал. Он даже не узнал, осознал он, сдал ли его друг экзамены?

Бицан отвел глаза и посмотрел в окно на лунный свет. Он сказал:

– Если кто-то послал одного убийцу, могут послать и второго, когда ты вернешься или будешь в дороге. Ты это понимаешь?

Он понимал.

Бицан добавил:

– В крепости у Железных Ворот видели, как они ехали. Они спросят, где эти двое.

– Я им расскажу.

– И они пошлют сообщение в Синань.

Тай кивнул. Конечно, пошлют. Каньлиньский воин, приехавший так далеко на запад, в качестве убийцы? Это было важно. Не так важно, чтобы потрясти устои империи, Тай не был настолько важной фигурой, но случившегося достаточно, чтобы отправить сообщение из сонного пограничного форта. Его отправят с военной почтой, и оно дойдет очень быстро.

Бицан спросил:

– Значит, твой траур закончился?

– Почти. Он закончится к тому моменту, когда я попаду в Синань.

– Ты отправляешься туда?

– Придется.

– Потому что ты знаешь, кто ее послал?

Этого он не ожидал.

«Мне это предложил Синь Лунь». Последние слова Яня на земле, в жизни, под девятью небесами.

– Может быть, я знаю, как это выяснить…

Возможно, он знает даже больше, но он не готов думать об этом сегодня ночью.

– Тогда у меня есть другое предложение, – произнес тагур. – Даже два предложения. Чтобы попытаться спасти твою жизнь. – Он коротко рассмеялся и осушил еще одну чашку. – Кажется, мое будущее тесно связано с твоим, Шэнь Тай, и с полученным тобой подарком. Тебе нужно оставаться в живых так долго, чтобы ты успел послать за своими конями.

Тай это обдумал. Это было разумно с точки зрения Бицана – не надо было слишком напряженно думать, чтобы понять, что это правда.

Оба предложения тагура были хорошими.

Таю бы ни одно из них не пришло в голову. Ему необходимо вернуть себе прежнюю проницательность раньше, чем он доберется до Синаня, где тебя могут отправить в ссылку за то, что отдал лишний поклон, или не сделал нужного количества поклонов, или поклонился первым не тому человеку Он одобрил обе идеи тагура, с одним добавлением, которое казалось ему нужным. А потом они допили остатки вина из фляги, погасили свет и легли спать.

Перед тем как наступило утро, когда луна склонилась к западу, тагур тихо произнес со своего места на полу:

– Если бы я провел здесь два года, я бы стал думать о смерти.

– Да, – ответил Тай.

Свет звезд. Голоса снаружи, звучащие то сильнее, то слабее. Звезда Ткачихи раньше была видна, сияла в окно. На другом берегу Небесной Реки от своего возлюбленного…

– В основном они выражают скорбь, да?

– Да.

– Но они бы ее убили.

– Да…

* * *

Тай узнал стражника на воротах; тот приезжал к озеру, по крайней мере, дважды, с присланными ему припасами. Он не помнил его имени. Коменданта звали Линь Фун, это он знал. Невысокий решительный человек с круглым лицом и манерами, которые наводили на мысль о том, что крепость у Железных Ворот – лишь остановка на его пути, промежуток в карьере.

С другой стороны, комендант приехал к Куала Нору через несколько недель после того, как прибыл в крепость прошлой осенью, чтобы самому увидеть странного человека, который хоронит там мертвых.

Фун дважды поклонился Таю, когда уезжал вместе с солдатами и повозкой, и потом припасы привозили точно в срок. Честолюбивый человек этот Линь Фун, и несколько высокомерный. И он явно знал, когда навестил Тая у озера, кем был его отец. Но Тай решил, что в нем виден человек чести, и у него возникло ощущение, что комендант знаком с историей этого поля боя в горах.

Одним словом, не тот человек, которого ты выбрал бы в друзья, но ведь Тай приехал к Железным Воротам не за этим.

Комендант стоял, безупречный в своем мундире, сразу же за воротами, когда они открылись. Только что рассвело. В первую ночь своего путешествия Тай спал, но на вторую ночь его разбудили волки. Они не были в опасной близости или голодными, насколько он мог судить, но он предпочел прочесть молитвы за отца в темноте и поехать дальше под звездами, а не лежать на твердой земле в горах без сна. Никто из катайцев не был в хороших отношениях с волками, ни в легендах, ни в жизни, и Тай не был исключением. Он чувствовал себя в большей безопасности верхом на коне, и он уже влюбился в гнедого сардийского жеребца Бицана шри Неспо.

Они не потеют кровью, эти «божественные кони» – это легенда, поэтический образ, – но если бы кто-нибудь захотел прочитать о них изысканные стихи, Тай был бы рад выслушать их и одобрить. Он с безрассудной скоростью мчался сквозь ночь, луна светила ему в спину, и его охватила иллюзия, что этот большой конь не может неверно поставить копыто, что в скорости скрывается только радость, и нет никакой опасности в темноте ущелья.

Конечно, можно погибнуть, думая так. Но Таю было все равно: эта скачка слишком опьяняла. Он гнал сардийского коня по направлению к дому в ночи, и его сердце ликовало, пусть только в тот момент. Он сохранил скакуну тагурское имя – Динлал, что на их языке означало «призрак, дух» – и это ему подходило, во многих смыслах.

Обменяться лошадьми – это было первое предложение Бицана. Таю понадобится некий знак отличия, указал он, нечто такое, что его будет определять, убеждать людей в правдивости его рассказа о полученном подарке. Один конь, как символ двухсот пятидесяти коней в будущем.

Динлал также доставит его по назначению быстрее.

Обещание сардийских коней, которых может получить только он, должно сохранить ему жизнь, заставить других способствовать ему в поисках людей, которые явно не хотели, чтобы он остался в живых, и помочь выяснить почему.

Это было разумное предложение. Как была разумной – для Тая – та поправка, которую он внес в это предложение.

Он написал это на бумаге перед тем, как они расстались утром: документ, предоставляющий Бицану шри Неспо, командиру тагурской армии, право свободного выбора любых трех коней из двухсот пятидесяти в обмен на собственного коня, отданного по необходимости и по просьбе, и знак благодарности и признания мужества, проявленного в момент предательства приехавших из Катая людей у Куала Нора.

Последняя фраза должна помочь Бицану при встрече с его собственным командованием; оба они понимали это. Тагур не спорил. Он явно отдавал вместе с гнедым жеребцом нечто такое, что значило для него очень много. Через несколько мгновений после того, как Тай отправился в путь на восходе солнца, мчась вместе с ветром, он начал понимать почему.

Второе предложение Бицана имело целью ясно выразить то, что иначе оставалось опасно неопределенным. Настала очередь тагура взяться за чернила и бумагу за столиком Тая и писать на языке Катая, и его каллиграфия была медленной и выразительной.

«Нижеименованному командиру армии Тагура доверяется обеспечить передачу сардийских коней, подаренных высокочтимой и возлюбленной принцессой Чэнь Вань, по своей милости и с высшего благословения Льва Санграма в Ригиале, катайцу Шэнь Таю, сыну генерала Шэнь Гао, только ему одному и никому другому. Этих коней, числом двести пятьдесят, в данный момент, будут пасти и чистить…»

Там были еще подробности, определяющие местонахождение коней – на землях тагуров возле границы, недалеко от города Хсень в Катае, на некотором расстоянии от того места, где они сейчас находились, – и точные обстоятельства, при которых будут они переданы из рук в руки.

Эти условия были рассчитаны на то, чтобы никто не мог заставить Тая подписать приказ против его воли. В Синане были люди, и часто талантливые, обученные методам получения подобных подписей. И были другие, столь же искусные в их подделке.

Это письмо Тай должен был вручить коменданту крепости у Железных Ворот, чтобы тот скопировал его, а копию отправил с военной почтой ко двору императора.

Это могло сыграть решающую роль. Конечно, могло и не сыграть, но потеря империей этих коней, вполне возможно, приведет к тому, что любого нового убийцу (и тех, кто заплатил ему или ей) выследят, подвергнут пыткам для получения информации и изобретательно выпотрошат перед тем, как позволят умереть.

Пока Тай ехал на восток, и, конечно, особенно сейчас, когда въезжал на Динлале в открытые ворота крепости и натягивал поводья перед Линь Фуном в главном внутреннем дворе, он понимал: после того как пришло известие, что первая попытка провалилась, могли послать и второго убийцу. Но он не ожидал увидеть убийцу здесь, в крепости у Железных Ворот, за спиной у коменданта. Одетую в черное, с двумя скрещенными каньлиньскими мечами в ножнах за спиной.

Она была меньше ростом, чем первая женщина, но ее движения отличались той же гибкостью. Такая походка почти выдавала воина Каньлиня. Так двигаться и даже так стоять обучали на горе Каменный Барабан. Там заставляли танцевать, балансируя на шаре.

Тай пристально смотрел на женщину. Черные волосы не подвязаны и падают до талии. Он понял, что она только что проснулась. Что, впрочем, не делало ее менее опасной.

Тай достал лук из футляра на седле и наложил стрелу на тетиву. В горах обычно держат лук и стрелы наготове, против волков и котов. Он не спешился, поскольку умел стрелять из седла: сперва служил в северной коннице за Длинной стеной, а потом обучался на горе Каменный Барабан. В этом последнем факте можно увидеть иронию, если настроение подходящее. За ним посылали воинов Каньлиня. Посылал один человек…

– Что вы делаете? – спросил комендант.

Женщина остановилась в пятнадцати шагах от него. У нее были широко расставленные глаза и широкий рот. Учитывая, кто она такая, может статься, она стоит слишком близко, если у нее есть кинжал. Тай заставил коня отступить на несколько шагов.

– Она здесь для того, чтобы убить меня, – произнес он довольно спокойно. – Другая женщина из Каньлиня уже пыталась, у озера.

– Нам об этом известно, – ответил комендант Линь.

Тай моргнул, но не оторвал глаз от женщины. Медленными движениями она стряхнула кожаные ремни сначала с одного плеча, потом с другого, все время держа руки на виду. Мечи упали у нее за спиной в пыль. Она улыбнулась. Он не поверил этой улыбке.

Во дворе собралась толпа солдат. Как же, утреннее приключение! Здесь, на краю света, их бывает немного.

– Откуда вам об этом известно? – уточнил Тай.

Комендант бросил быстрый взгляд на женщину позади него. Пожал плечами:

– Она сказала нам вчера ночью. Она приехала сюда, преследуя ту, другую. Приехала на закате. Хотела ехать к вам ночью. Я велел ей подождать до утра, сказал, что если у Куала Нора может произойти что-то нехорошее, то оно уже произошло, так как те, другие, на несколько дней опередили ее. – Он помолчал. – Что-нибудь действительно произошло?

– Да.

Лицо коменданта осталось бесстрастным.

– Они мертвы? Толстый студент и женщина?

– Да.

– Оба? – Женщина заговорила в первый раз. Голос ее на рассветном дворе прозвучал тихо, но ясно. – Сожалею…

– Горюешь о своей компаньонке? – Тай сдерживал гнев.

Она покачала головой. Улыбка исчезла. У нее было умное, живое лицо, высокие скулы; распущенные волосы отвлекали его внимание.

– Меня послали убить ее. Я горюю о ее спутнике.

– Толстый студент, – повторил Линь Фун.

– Этот студент был моим другом, – сообщил Тай. – Чоу Янь проделал долгий путь из знакомого ему мира, чтобы рассказать мне что-то очень важное.

– Он это сделал? – Снова женщина. – Он тебе сказал?

Она шагнула ближе. Тай быстро поднял руку, держа в другой лук. Она остановилась. Снова улыбнулась широким ртом. Улыбка каньлиньского воина может сама по себе внушать беспокойство, подумал Тай.

Она покачала головой:

– Если бы я приехала убить вас, вы были бы уже мертвы. Мне даже не пришлось бы подходить к вам близко. Вам это следует знать.

– Возможно, ты хочешь сначала получить ответы на свои вопросы, – холодно ответил он. – И ты это знаешь.

Теперь пришла ее очередь заколебаться. Это доставило ему удовольствие. Она слишком уверена в себе. На горе Каменного Барабана были в ходу не только клинки, луки и пружинистые прыжки, которые заканчивались ударом ноги в грудь или в голову и, довольно часто, смертью. Там учили, как обезоружить противника словами, сбить его с толку или успокоить.

Его друг мертв. Убит одной из таких женщин-воинов. Он держал это в себе, испытывая холодную ярость.

Теперь ее взгляд стал оценивающим, но не в том смысле, как раньше у других женщин. Она оценивала его не для схватки – либо тянула время, на мгновение оказавшись в невыгодном положении, либо говорила правду о том, зачем она здесь. Ему нужно было решить. Я мог бы просто застрелить ее, подумал Тай.

– И почему одного каньлиньского воина послали убить другого?

– Потому что она – не каньлиньский воин.

Комендант крепости повернулся и посмотрел на нее.

Женщина продолжала:

– Она ушла полгода назад. Покинула предназначенное ей святилище недалеко от Синаня и исчезла в городе. Начала убивать за деньги. Потом ее кто-то нанял, как мы узнали, чтобы поехать сюда и сделать то же самое.

– Кто ее нанял?

Девушка покачала головой:

– Мне не сказали.

– Она была воином Каньлиня. Она хотела драться со мной и сказала, что не делает этого только потому, что получила точный приказ.

– И вы думаете, такой приказ можно отдать воину, который служит Каменному Барабану, господин Шэнь Тай? Вы были на Горе. Вам следует знать.

Тай перевел взгляд с нее на Линь Фуна. Тот слушал очень внимательно. Все это для него было новостью, конечно, а новости на таком дальнем западе были звонкой монетой.

Таю вовсе не хотелось, чтобы его жизнь обсуждали на открытом дворе крепости. Она, вероятно, это понимает, подумал он. Она игнорировала его вопрос о том, зачем ее сюда послали. Это могло говорить о сдержанности или быть способом увести его в менее открытое место.

Его жизнь была такой простой, всего несколько дней назад…

– Комендант может приказать кому-нибудь меня обыскать, – предложила девушка тихим, четким голосом. Словно прочла его мысли. И прибавила: – У меня в правом сапоге кинжал. Больше ничего. Можно еще связать мне руки, чтобы мы могли поговорить наедине или в присутствии коменданта, если пожелаете.

– Нет, – Линь Фун бросил на нее гневный взгляд. Ему не нравилось такое решительное поведение женщины. Любому военному офицеру это не понравилось бы. – Я буду присутствовать. Не вы здесь ставите условия. Вы оба находитесь под моей ответственностью, и, по-видимому, уже погибли люди. У меня тоже есть вопросы, нужно доложить наверх.

Всегда требовалось докладывать наверх. Империя могла бы утонуть в этих докладах, подумал Тай.

Женщина пожала плечами. У Тая возникло ощущение, что она предвидела или даже намеренно вызвала такую реакцию. Ита, ему нужно принять решение.

Он вложил стрелу в колчан и поклонился. Посмотрел вверх и направо. Стражник с дыркой на месте зуба и намечающейся лысиной все еще стоял на стене, глядя вниз. Тай показал на него рукой.

– Вон тот пусть позаботится о моем коне. Выведет, напоит и накормит его. Я помню, что он разбирается в лошадях.

В любое другое время выражение радости на лице этого человека доставило бы ему удовольствие.

Таю позволили на несколько минут остаться одному чтобы умыться и переодеться. Он переобулся в расшитые туфли, которые ему дали. Слуга – один из приграничных жителей, прислуживающих солдатам, – взял его одежду и сапоги для верховой езды, чтобы почистить их.

Много лет назад Таю пришла в голову мысль: обычно ожидают, что важные жизненные решения появятся после долгих и сложных размышлений. Иногда так и происходит. Но в других случаях можно проснуться утром (или вытереть лицо и руки в пыльном приграничном форте) и внезапно ясно осознать, что выбор уже сделан. Осталось только осуществить его…

Тай не видел ясного плана своей дальнейшей жизни и не мог бы сказать в то утро, почему у него внезапно возникла такая уверенность.

Ожидавший солдат проводил его через два внутренних двора в приемный павильон коменданта в восточном конце крепости. Он объявил о приходе Тая и откинул полотняный клапан, закрывавший дверной проем от ветра. Тай вошел.

Линь Фун и женщина уже были там. Тай поклонился, потом сел вместе с ними на приподнятую платформу в центре комнаты. Он устроился на циновке скрестив ноги и неожиданно обнаружил рядом с собой чай на синем лакированном подносе, украшенном рисунком веток ивы с двумя строчками из поэмы Чань Ду о плакучей иве.

Павильон был скромно украшен, и все же он оказался красивее, чем все помещения, куда Таю доводилось входить за эти два года. На низком столике за спиной коменданта стояла бледно-зеленая ваза. Тай долго смотрел на нее. Вероятно, слишком долго. Выражение его лица, подумал он кисло, наверное, немного напоминало выражение лица того солдата, когда он смотрел вниз со стены на коня.

– Это очень красивое изделие, – заметил он.

Линь Фун улыбнулся, довольный, и не в силах это скрыть.

Тай откашлялся и поклонился, не вставая:

– Развяжите ее, пожалуйста. Или не связывайте ее из-за меня.

Безумие на первый взгляд. Но он был так уверен, что прав, что это его даже пугало.

Он посмотрел на женщину, которую тщательно связали по рукам и ногам. Она спокойно сидела на другой стороне возвышения.

– Почему? – комендант Линь, как бы ему ни понравился комплимент его вкусу, не любил менять свои планы.

– Она не нападет на меня в вашем присутствии, – Тай осознал это, пока умывался. – Каньлинь существует уже шестьсот лет, благодаря тому, что ему могут доверять и двор, и армия. Но это доверие будет сильно подорвано, если один из воинов убьет коменданта военной крепости или человека, находящегося под его защитой. Их святилища, их неприкосновенность могут быть уничтожены. И, кроме того, я думаю, что она говорит правду.

Женщина снова улыбнулась, опустив большие глаза, словно веселилась про себя.

– Комендант может быть участником моего заговора, – произнесла она.

В интимной обстановке этой комнаты, не заглушенный ветром во дворе, ее тихий голос смущал его. Прошло уже два года с тех пор, как я слышал такой голос, подумал Тай.

– Но это не так, – возразил он раньше, чем комендант мог высказать свое возмущение. – Я не такая уж важная персона. По крайней мере, не был ею раньше.

– Раньше чего? – спросил комендант, забыв о том, что собирался сказать.

Тай ждал. Линь Фун несколько мгновений смотрел на него, потом резко кивнул солдату. Тот шагнул вперед и начал развязывать женщину, при этом стараясь не ступать на платформу: дисциплина здесь была на высоте.

Тай смотрел, пока он не закончил, а потом продолжал вежливо ждать. Через секунду комендант понял намек и отпустил солдат.

Женщина аккуратно скрестила ноги и положила ладони на колени. На ней по-прежнему была черная туника с капюшоном и черные штаны в обтяжку для верховой езды, и то, и другое из простого пенькового волокна. Она воспользовалась паузой, чтобы заколоть волосы наверх. Она не потерла запястья, хотя тугие веревки должны были натереть кожу. У нее маленькие руки, отметил Тай; никто бы не подумал, что она может быть воином. Но он-то знал.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Вэй Сун, – ответила она с легким поклоном.

– Ты живешь на горе Каменный Барабан?

Она нетерпеливо покачала головой.

– Вряд ли я добралась бы сюда так быстро. Я из святилища возле Ма-вая. Как и та отступница.

Тай сказал глупость. Гора Каменный Барабан, одна из Пяти Священных Гор, находилась далеко на северо-востоке. А вот названное ею место – недалеко от Синаня, рядом с почтовым постоялым двором и знаменитыми горячими источниками с их павильонами, бассейнами и садами, куда ездит отдыхать император и его фавориты.

– Раньше чего, господин Шэнь? – повторил комендант. – Вы мне не ответили.

Таю потребовалось сделать усилие, чтобы в его голосе не прозвучало раздражение, но оно присутствовало. Резкий, придирчивый человек. И в данный момент – очень важная для Тая персона. Тай повернулся к нему.

Очевидно, момент настал.

Он живо ощущал развилки дорог, разветвления рек; один из тех моментов, после которых жизнь уже не может быть такой, какой была бы в другом случае.

– Я получил подарок от тагуров, – сказал он. – От их двора и от нашей собственной принцессы.

– Принцесса Чэнь-Вань сделала вам персональный подарок? – Изумление, причем – плохо скрытое.

– Да, комендант.

Линь Фун явно усиленно думал.

– Потому что вы хоронили мертвых?

Пусть этот человек занимал незначительный пост, но он не был глупцом.

Тай кивнул:

– Они в Ригиале оказали мне слишком большую честь.

– Слишком большую честь? Они варвары! – резко возразил команд ант Линь. Он взял свою фарфоровую чашу и отпил горячего, пряного чая. – Они не понимают, что такое честь.

– Возможно, – ответил Тай, стараясь говорить бесстрастным тоном.

Потом он рассказал им о конях и смотрел, как они оба реагируют.