Часть первая

Онлайн чтение книги В зловещей тиши Сагамора
Часть первая

Глава 1

Когда Паркер переставал следить за собой, он начинал непроизвольно ощупывать собственное лицо, которым очень гордился после пластической операции. Вот и сейчас, внимательно просматривая местную, линбрукскую, газету, он легонько водил указательным пальцем по всем выпуклостям и впадинам своего нового лица. Он уже дошел до особенно зловеще-неприятного ему раздела “Некрологи”, когда в дверь его номера постучали. Паркер опустил газету и бегло оглядел комнату. Выглядела она вполне пристойно: нигде не валялось, не стояло и не лежало ничего высыпающего и предосудительного. Он с легкостью, неожиданной при столь массивном телосложении, подошел к двери и быстро распахнул ее.

За дверью оказался невысокий мужчина, одетый совершенно по-идиотски: изумрудно-зеленые брюки, апельсинового цвета рубашка, чернильного цвета галстук и комбинированные, белые с черным, туфли... Клоунский наряд почему-то завершала спортивная твидовая куртка, в нагрудном кармане которой, для пущей пикантности, виднелся уголок лилового платка; на локтях модники были нашиты овальные заплаты из черной кожи. Левая рука вольно засунута в карман штанов, правая напряженно держалась под расстегнутой полой куртки, смешно копируя бессмертный жест Наполеона. Возраст незваного гостя, если судить по коричневому лицу, отмеченному печатью почти всех известных Паркеру пороков, колебался от сорока до семидесяти лет; все существо его, казалось, излучало дешевый и плоский лоск ипподромного “жучка” и человека, регулярно напивающегося до мертвецкого состояния...

Он обнажил прокуренные зубы:

— Ну ты воче, Паркер!.. И всегда-то не блистал красотой, а уж теперь на рыло без слез не взглянешь… С чем тебя и поздравляю!

Этого типа звали Тифтус, личность он был ничтожная, пижон провинциального пошиба и весьма ненадежный партнер; себя называл туманно — “мастер запорных устройств”... Паркер никогда не работал с ним.

Тифтус, кажется, решил показать ему все свои неприглядные зубы:

— Может, хоть войти дашь?.. У меня к тебе разговор...

“Ну, начинается”, — подумал Паркер. Для него было ясно, что разговор пойдет о Джо Шире. Для проформы он все-таки процедил:

— О чем мне с тобой говорить?..

— Ну уж конечно, в коридоре-то не о чем! Где ж твое замечательное воспитание?..

— Иди на фиг, — сказал Паркер.

Тифтус улыбался все более натянуто и напряженно. Наклонив голову, он слегка выдвинул из-под полы свою правую руку, совсем немного, совсем чуть-чуть, но так, чтобы Паркер разглядел темный, с маслянистым блеском ствол автоматического пистолета двадцать пятого калибра...

— Эй, мистер зомби, нельзя ли понежней? — все так же улыбаясь, но уже с угрозой проговорил Тифтус. — Посидим поговорим о прошлых днях, о старых друзьях...

Да, безусловно, он притащился сюда из-за Джо! Паркер отступил, приглашающе кивнул Тифтусу. Едва тот ступил за порог, как хозяин комнаты, сделав выпад правой, послал молниеносный и убийственно-точный удар каменным ребром своей тяжкой ладони прямо по печени. Дурацкая павлинья важность сошла с потрепанного лица Тифтуса, теперь оно напоминало сплошь изрезанную морщинами серую шкуру издохшего от старости в саванне слона.

Паркер подхватил своего назойливого посетителя под мышки и одновременно пинком ноги захлопнул дверь, втаскивая Тифтуса в комнату.

Откуда-то из глубины Тифтуса раздавался сиплый, прерывистый звук, словно заунывно сигналила далекая пожарная машина. Паркер дотащил гостя до кресла, вынул у него пистолет и, подойдя к окну, зорко оглядел улицу. Прямо перед отелем, словно гигантский черный лакированный жук, стоял “форд”, на капот его, изнывая от бездействия, облокотился толстый капитан Янгер в уже запыленной ковбойской шляпе. Соломенный свет сентябрьского солнца озарял весь этот бесконечно скучный, сонный, заштатный городишко, где пыль на улицах стояла, как в дикой прерии, а жителей было раз-два и обчелся. Золотился прямо напротив отеля вокзал железнодорожной станции Сагамор, штат Небраска. Подняв клубы пыли, по широкой, совсем деревенской улице, как рыдван, прогрохотала машина. И вновь все стихло, ни единой живой души, кроме растолстевшего на приволье капитана, больше не было в утреннем мире. Сообщники, коль они есть у Тифтуса, либо ждут в вестибюле, либо спрятались на этаже.

Паркер убрал в стол некрупный автоматический пистолет, вытащенный из-за пазухи посетителя, и без всякого интереса посмотрел на Тифтуса. Тот осел в кресло, как манекен из витрины деревенского магазина, — его вытащили, чтобы переодеть, продавщицы, да так и оставили, приткнув куда придется с безвольными, висящими, как плети, руками. Из недр Тифтуса все еще сигналила отдаленная пожарная машина.

У Паркера, по его разумению, было еще достаточно времени, чтобы найти интересующую его информацию. Он безмятежно устроился в кресле, бестрепетно пробегая рядок фамилий в траурных рамках, и вскорости наткнулся на ту, что искал: ШАРДИН Джозеф Т. Живущих родственников не имеет. Похороны в среду, в десять часов утра. Отпевание у Бернарда Глиффа. Погребение на кладбище Гринлон.

Стало быть, в среду, в десять утра. Паркер отогнул манжету и посмотрел на часы. Большая стрелка подходила к одиннадцати. Наверное, там все уже закончилось, раз ни одна живая душа не пришла проводить старика Шира...

Паркер свернул газету и вновь стал внимательно просматривать границу за страницей, изучая все ее заголовки. Он рассчитывал получить хоть какую-то дополнительную информацию о смерти Джо, но имя его упоминалось один-единственный раз — в некрологе.

Зато на седьмой странице Паркер обнаружил фотографию: толстый капитан Эбнер Л. Янгер что-то назидательно вдувает в уши трем деревенским амбалам. Подпись гласила: “Совещание по безопасности движения”... Паркер даже наклонил от себя газетную полосу, чтобы заглянуть капитану Янгеру в глаза, но и на снимке две трети лица было скрыто полями ковбойской шляпы и глубокой тенью от них.

Свернув газету, Паркер обернулся к Тифтусу, чье дыхание практически выровнялось, а лицо вновь поменяло цвет: оно стало цинково-белым, с коричневыми кругами у глаз и нездоровыми розовыми пятнами по центру отвислых щек. Теперь физиономия Тифтуса как никогда напоминала маску клоуна; боль исходила из приоткрывшихся щелочек глаз, он некрасиво дышал ртом, а яркий, кричащий наряд выглядел еще нелепее.

Паркер нехотя пробормотал:

— Нечего тут отдыхать... Пришел говорить — говори...

Тифтус пошевелил губами, словно глухонемой; голос не слушался его; закрыв свой запекшийся рот, он громко сглотнул слюну и, наконец, проскрежетал:

— Не надо было так... — И с неожиданной детской обидой добавил: — Меня просто ужасно тошнило!..

— Послушай, мальчик, сколько тебе, интересно, лет? Пора бы знать, как обходиться с любимой игрушкой! Никогда не суй пистолет под нос тому человеку, которого убивать не думаешь. Ты болван, и еще раз болван, а теперь выкладывай, что тебе надо...

— Отвали от меня, ублюдок!.. — Тифтус лелеял и нянчил великую свою обиду.

— Как Шир отдал концы?

Тифтус вздрогнул, как от удара, и моментально забыл все свои обиды. Он ошарашенно уставился на Паркера:

— Ешь твой клёш! Ну ты крутой!.. Откуда ж мне знать?

— Тебя тут не было, что ли?

— Меня?!!

Паркеру надоел этот бессмысленный разговор. Наклонившись к Тифтусу, он постучал согнутым пальцем в его костлявую грудь. Тифтус поежился, а Паркер постучал сильней.

— Слушай, фрей, не задавай лишних вопросов... Спрашиваю я, а ты отвечаешь! Но — не наоборот!.. Начнем сначала?

— Ох, Паркер... Ты себя ведешь как хунвейбин! Зачем-то ввел мне наркоз, а ведь я пришел вместе воздух понюхать...

— Ну, Тифтус, ты меня достал! Ты можешь хотя бы здесь, в приличном месте, в отеле, оставить свой тюремный жаргон?.. Стало быть, пришел ко мне поговорить с пистолетом?

— Ну все, все! Замнем для ясности! Прошу пардону... — Он несколько оправился после удара, и вновь напоминал смехотворного и жалкого боевого петушка. — Мне, конечно, не надо было брать с собой хлопушку!..

— Ты не даешь мне новой информации. Расскажи о том, чего не знаю...

Тифтус поднял над собой свои хилые кисти; указательный и средний пальцы на правой руке были желты от никотина.

— Паркер, нам нечего делить, Паркер, — убедительно проговорил он. — Мы с тобой не мокрушники, никто из нас не собирается другого заделать, фиг ли нам враждовать?

— Да я вообще к тебе ничего не имею. Когда ты явился в эту дыру?

— А вот только что... Даже чемоданы так и кинул в номере. Слез с поезда, улицу перешел, увидел тебя, заходящего в отель, ну и вперед... Узнал внизу у портье, какой у тебя номер... Мне дали комнату этажом выше. Бросил чемоданы и к тебе... Почему мы должны собачиться?

— Мы, вроде, никогда с тобой и не были особенно близки, во всяком случае, на пару не работали... Тифтус становился все увереннее:

— Отчего бы нам не попробовать? Тем более, что цель у нас одна...

— Да? Вот новости! И какая же, если не секрет?..

— Ты ведь, в натуре, знаешь об этом деле не больше меня... Но все время вынюхиваешь: вдруг мне что-то известно!

Паркеру и впрямь хотелось разведать, что, в представлении Тифтуса, он, Паркер, знает. Однако выяснить это надлежало аккуратно, чтобы незваный гость не понял того, что нелюбезный хозяин обладает сам нулевой информацией... Паркеру ничего не осталось, как затаиться и ждать, пока балаболка Тифтус нечаянно проговориться. Он молвил небрежно:

— Плевать мне на то, что ты где-то нащупал... И вообще, с какой стати ты взял, что я стану с тобой работать? Ты мне не напарник. Заметь себе это, пожалуйста! Репутация у тебя еще та...

— Что ты, что ты!.. — горячо и возбужденно залопотал Тифтус. — В этот раз все будет железно! Что один надыбает, сразу скажет другому... Ты тоже поимей в виду, что я из этой пыльной дыры рвать когти раньше времени не намерен... И ты тут, и я тут... Оба здесь будем болтаться. Учти, народу в Сагаморе немного... подозрительно, если кой-кто начнет кой-кого хватать за жабры! Нам просто судьба работать на пару...

Паркер не стал упоминать о капитане Янгере, которому он явно показался подозрительным, и лишь сдержанно поинтересовался:

— А если я и в самом деле не знаю, о чем ты?.. Тифтус весело рассмеялся, показывая все свои малопривлекательные зубы:

— Ой, да кончай ты, Паркер, травить!.. Сам-то зачем сюда примчался, газеты, что ли, читать в отеле, или хоронить старикашку Джо?

Паркер взвесил все “за” и “против”: разумеется, Тифтус глуп как пробка, но своего не упустит. Вытянуть что-то из него вряд ли удастся. А настаивать на расспросах никак нельзя — заподозрит, что у Паркера и взаправду информации — голый ноль...

Паркер интимно склонился к Тифтусу, облокотясь левой рукой на спинку кресла за его головой, и негромко сказал:

— Годится, Тифтус... Так и быть, придется выложить тебе всю правду, зачем я тут.

Тифтус даже подался ближе к его лицу, чтобы лучше расслышать шепот...

Удар, посланный прямо в челюсть, был страшен: мотнувшись назад, голова Тифтуса безжизненно пала на грудь, он стал сползать с кресла, но Паркер коленом подтолкнул его обратно.

Паркер мгновенно обследовал Тифтусовы карманы. В твидовой куртке, кроме надушенного какими-то пошлыми духами лилового платка, не было ничего; в нагрудном кармане апельсиновой рубашки он обнаружил запечатанную пачку тонких сигарок с отвратительными фильтрами из пластика; в одном кармане изумрудных штанов сиротливо лежала плоская зажигалка, выгравированные на ней инициалы одаряемого и дарителя — “С. Ф. от Д. В.” к нынешнему владельцу зажигалки никак не подходили; в другом кармане, не иначе, как на счастье, обреталась кроличья лапка, а с нею — ключ от номера и мелочью — пятьдесят семь центов; бумажник был утоплен глубоко в заднем кармане этой замечательной по яркости одежды.

Паркер перебрал содержимое бумажника, обнаружив следующее: выданную Адольфу Тифтусу карту социального страхования; полученные им же в Неваде потрепанные водительские права; снимки четырех, вероятно, самых любимых Тифтусом, лошадей; моментальную фотографию самого Тифтуса, которую выплюнул ему фотоавтомат; в банкнотах — шестьдесят четыре доллара; истертую на сгибах вырезку из “Дейли телеграф”, где упоминался Тифтус на открытии ипподрома во Фригольде еще до войны; дырявую змейку перфоленты с двумя какими-то телефонами, записанными впопыхах; приторно-слащавую цветную фотографию двух субтильных китаянок, снятых в неприличных позах. Паркеру китаянки не понравились.

Вся эта дребедень не пролила ни лучика света на вопрос: почему в Сагаморе объявился незадачливый Тифтус... Телефоны начинались совсем с другого кода цифр, нежели в Сагаморе, об ипподроме здесь иные обыватели и слыхом не слыхивали, да старик Джо Шир и появлялся-то на бегах несколько раз в своей жизни — только когда с изумительной дерзостью брал ипподромные кассы... “Джо, слава Богу, был не игрок, потому и сохранял в наших кругах реноме человека, которому верили”, — со вздохом подумал Паркер, и тут же засмеялся парадоксальности своей мысли.

Разложив все находки, кроме ключа от номера, вновь по карманам злополучного щеголя, Паркер аккуратно перекинул Тифтуса, словно жрец жертвенного козла, через плечо, вынес его в холл на этаже и примостил в ближайшее кресло.

Холл, как, впрочем, и весь этаж, был абсолютно безлюден. Подумав, Паркер вернулся в свой номер, взял из стола Тифтусов пистолет, сунул его в карман, вышел, закрыл свою дверь на ключ, вновь взвалил на плечо Тифтуса, жутковато смотревшегося в этом крашенном масляной краской холле, и, мерно ступая, прошествовал мимо красной лампочки у выхода на лестницу.

Тифтус был легкий, как мумия. Паркер без труда поднялся с ним на его пятый этаж, прошел по пустому холлу к номеру Тифтуса, и вставил ключ в замочную скважину.

В номере Тифтуса все было именно так, как он и рассказывал. Нераспакованный чемодан брошен на кровать. В кресло швырнули верблюжье пальто с замахрившимся воротником и манжетами... Тифтус не лгал, — он и впрямь, все кинув как попало, бросился к Паркеру...

Подойдя к застеленной голубым покрывалом кровати, Паркер опустил Тифтуса возле чемодана, потеснив последний. В то же мгновение дверь ванной рывком распахнулась, и резко обернувшийся Паркер увидел бронзовую от загара женщину, с белым махровым полотенцем через плечо явившуюся в дверях. Весь ее наряд состоял из розовых мягких туфель без задников, на каблучках. При виде незнакомца она не смутилась, а, непринужденно покачавшись на каблучках, отставила поэффектнее ногу, подражая кому-то. Пшеничная копна волос, черный треугольник внизу живота, два ослепительно белых треугольника — на груди и на бедрах...

Плотная и крепкая, как смуглое ядрышко ореха, она вовсе не была толста; высокие скулы, зоркие, чуть раскосые глаза, чувственный рот... “Глаза карманницы, а рот проститутки”, — деловито отметил для себя Паркер. Низким, хрипловатым голосом она спросила:

— Интересно, какого шута вам здесь нужно?

Стало быть, Тифтус оставил в своем номере не только чемодан и пальто, а еще и девицу. Та, сообразуясь со своим новым положением дамы, обитающей в отеле, тут же поди достала бездну разноцветных нарядных флаконов и флакончиков и вальяжно принялась плескаться в ванной... Паркер внушительно сказал:

— Скройся с глаз и закрой рот!..

— Еще чего... Что ты сделал с моим дружком?!

— С кем, с кем? — фыркнул Паркер.

— А что особенного? Он хоть и небольшой, но неутомимый...

“Да, — иронически подумал Паркер, — и, вдобавок раза в два старше тебя, детка, если ты и в самом деле тянешь на свои тридцать лет...” Вслух он сказал с максимальной свирепостью:

— А ну двигай отсюда! Мы с ним на пару работаем...

После некоторых раздумий девица все-таки задрапировалась полотенцем. Она напоминала теперь фотомодель с низкопробного настенного календаря, висящего где-нибудь в пожарной части. Девица неуступчиво ответила:

— И не подумаю! Я должна знать, что такое стряслось с моим бедным Адольфом...

— Споткнулся о непомерное самомнение...

— Над шуткой смеяться или пока обождать?..

Подойдя к ней, он положил свою тяжелую ладонь примерно посередине белого махрового полотенца и молча оттеснил девицу в ванную. Паркер закрыл дверь на защелку и посмотрел на неподвижно лежащего Тифтуса. Девица несколько раз требовательно постучала, но, послушав в ответ тишину, решила не тратить усилий даром.

В том, что она не станет звать полицию, — Паркер не сомневался. У подобных особ своя нелегкая выучка, и не исключено, что Тифтус приоткрыл перед ней хотя бы часть своего плана, — следовательно, подружка его будет спокойно сидеть и ждать, когда ее вызволит горничная либо дежурная по этажу.

Освободив чемодан из-под ноги Тифтуса, Паркер устроил его на туалетный столик и, открыв, принялся бегло просматривать содержимое, отбрасывая от себя вещи.

За пару минут он был окружен целой кучей разнообразно-унылого барахла: попугайские веши Тифтуса, мятная зубная паста, мазь от геморроя, цинковая мазь, патроны для Тифтусова пистолета, масло для роста волос, три астрологических календаря, и все те же несексапильные, жалко-субтильные, пресные китаянки печально смотрели на Паркера с фотографии. И ни малейшего намека на то, зачем пожаловал в Сагамор потрепанный Тифтус...

Допросить с пристрастием девицу? Ну нет, каким бы остолопом ни был Тифтус, он вряд ли с нею говорил о чем-то серьезном. Он прихватил сюда подружку развлечься между дел, и не более того. Сам Паркер был консервативен в этом вопросе: женщины порой нужны после выполненной работы, но вовсе не во время оной...

Разумеется, можно подождать, когда очнется замечательный попугай Тифтус, и открыто спросить его о начатой игре... Паркер даже замотал головой — так претило ему это ожидание, вилянье из стороны в сторону, зависимость от какого-то жалкого типа... “Уходит время, японская мануфактура, — думал Паркер, — а спрашивать Тифтуса — окончательно засветить свою нуль-информацию...”

Он кинул ключ от номера в пустой теперь чемодан, хозяин которого, говоря на тюремном жаргоне, все еще отдыхал от введенного наркоза... В ванной шумела вода.

Справа от номера Тифтуса располагалась лестница, далее — кабина лифта, но Паркеру отнюдь не улыбалось мелькать в вестибюле... Свернув влево, он сразу за углом обнаружил то, что искал: обшарпанную дверь с надписью “Пожарный выход”.

Дверь пошла тяжело, — она разбухла от испарений ванных комнат; последний раз ее открывали не иначе, как под Новый год. Паркер с трудом пролез в образовавшийся проем на площадку за дверью, и оказался на старой широченной провинциальной лестнице, спускающейся вплотную к стене отеля несколькими маршами прямо на уличный асфальт. Ступени лестницы разноголосо скрипели, краска на перилах облупилась и пожухла. Миновав крошечный тамбур, в котором противно пахли мусорные бачки, мельком отметив выходящие сюда двери рабочих подсобок, Паркер вышел на улицу.

В этом сонном Сагаморе солнце уже вошло в свою полуденную силу. Свет был ярок и радостен; из кухни маленького ресторанчика при отеле упоительно пахло шкворчашими на огне свиными отбивными, жареным луком, подрумянивающимся в кипящем масле картофелем... Волна превосходного кофейного аромата дошла до ноздрей Паркера и заставила их вздрогнуть. Здесь, в провинциальной глуши, в ресторанчиках еще кормили с восхитительной сельской добросовестностью. Ах, не прав ли был старый Джо Шир, окончательно кинув здесь якорь, обзаведясь уютным игрушечным домом, пестуя цветники и деревья в саду, вдыхая зимой морозный воздух диких прерий, а летом стряхивая со шляпы шоколадную пыль, приносимую ветром с великих просторов Америки?..

Перед тем, как ступить на открытую всем взорам мостовую, Паркер некоторое время поизучал ее из-за угла. Нет, слежки за ним не было; куда-то испарился капитан Янгер; никто в штатском не болтался с видом бесприютного дурачка у единственной в городке афишной тумбы, — все было чисто, и путь, несомненно, свободен.

Паркер дошел до полуоткрытого здания аптеки на углу: здесь он узнает, как добраться в похоронное бюро, упомянутое в некрологе линбрукской газеты.

Глава 2

В пустом зале одуряюще пахли увядшие белью розы. Полумрак скрадывал размеры помещения. Шафрановый свет исходил от ламп в форме перевернутых чашечек цветов и едва достигал тисненых коричневых обоев ближайшей стены. Темно-шоколадный, пушистый ковер под ногами заглушал шаги; плотные, из ворсистой материи шторы драпировали окна и двери. Шафрановый свет пропадал, терялся в этих густых, поглощающих его красках, которые так любили старинные живописцы. В центре, вокруг пустого наклонного подиума в плетеных ивовых корзинах теряли сознание розы. Белые лепестки осыпали зловещую и невыразимо-печальную поверхность подиума, на котором совсем недавно стоял катафалк; нежная шелковистая плоть цветов на глазах старела, словно бы подсыхала, сворачиваясь в дряблые старческие кулачки...

После яркого, ослепительного солнечного дня там, на улице, Паркер на мгновение помедчил у дверей, давая привыкнуть глазам к полумраку. Зал был безнадежно опустелый. Ни единой живой души не было, да и не могло, казалось, быть час назад у дверей, или рядом с катафалком, ни единый человек не присаживался в эти роскошные бархатные темно-шоколадные кресла.

Паркер для чего-то проверил, плотно ли закрыл за собой уличную дверь, покосился на свои пыльные башмаки, пригладил волосы и; бесшумно ступая по толстому ворсу, направился через комнату.

Откинув плотные шторы, драпирующие дверь, и ступив в соседнее помещение, Паркер перевел дыхание. У него было такое ощущение, словно его переместили во времени. Из бархатной мглы эпохи королевы Виктории он оказался в пластиковом веке ЭВМ. Стены комнаты покрывал слой светло-серого пластика, весьма приблизительно “работающего” под штукатурку, потолок был отделан несерьезными, на взгляд Паркера, белыми звукоизолирующими плитками какой-то прессованной дряни, сплошь усеянной рядами черных, совершенно безуютных отверстий. Пол покрывал черный, мягко пружинящий под ногами линолеум. Внимательно оглядевшись, Паркер сообразил, что он находится в приемной похоронного бюро: две двери, одна против другой, расходились из нее; Паркер выбрал ту, что помассивнее. Закрыв ее за собой, он ступил в небольшую комнату, сработанную все в том же компьютерном стиле, и лишь старинный застекленный двустворчатый шкаф с темными кожаными переплетами в глубине его, — несколько оживлял обстановку... В бюро не раздавалось ни единого голоса, но массивная серая электрическая пишущая машинка была включена, и еле слышно стрекотала. В каретке ее торчал листок с каким-то текстом. Однако на письменном чистом столе ровным счетом ничего не лежало; никакой одежды не висело и на вешалке. Паркер поежился и, пожав плечами, направился было в холл, как вдруг, словно бы неизвестно откуда взявшийся, смурной тяжеловесный малый образовался возле него. Он был в каком-то слишком тесном костюме, чрезмерно облегающем его полноватое тело, в шоферской кепке и грязно-серых нитяных перчатках.

Малый недружелюбно посмотрел на Паркера из-под густых бровей:

— Вы что тут делаете?

— Я Глиффа ищу...

— А? Кого?

— Я ищу Бернарда Глиффа, владельца вашей конторы. Это ведь твой босс, не так ли?..

— Я и сам знаю, кто такой Глифф, — сумрачно и обиженно ответил малый, горестно уставясь на башмаки Паркера.

— Ну-ну... Может, ты знаешь, как его найти?

Смурной малый в нитяных перчатках казался чрезвычайно обиженным, однако, как понял Паркер, не его скромная особа была тому причиной. У малого просто было такое лицо... Какая-то жестокая обида была ему нанесена, быть может, в детстве или отрочестве, но и теперь, за давностью лет та крошечная ранка в душе не заживает, все саднит, все ноет, и бедняга никак не может расправить брови и радостно и вольно вздохнуть... И, наверное, до самой смерти будет смотреть на белый свет исподлобья. Хмурясь еще пуще, малый все же уронил:

— Ну да, я знаю...

—Где?

— Они наверху отдыхают...

— Как то есть отдыхает?!

— Ну, если утром мы провожаем клиента, то потом мистер Глифф спит... Он, что ли, вам сильно нужен?

— Я хотел узнать о Джозефе Шардине, честно говоря...

— О ком, о ком?..

— Ну, клиент с гринлонского кладбища, утром вы его хоронили, — нетерпеливо пояснил Паркер.

— Ай, да ну их, — зевнул малый, — я их не запоминаю... Вот если кузен или деверь — тогда еще помню...

— Господи, да ты разбудишь наконец Глиффа?

— А то!.. Только вам тут быть нельзя, в смотровую идите! — Паркер отправился, по своему разумению, в темно-шоколадную комнату с цветами, осыпающимися на отшлифованный подиум. Пока он слонялся минут семь по густому ковру, он передумал все свои неотложные мысли: очнулся ли Тифтус, засек ли капитан Янгер его, Паркера, отлучку из отеля? Знать бы наверняка, сколько ему на все про все отпущено времени!..

Как ни прислушивался Паркер, Глифф материализовался из-за шторы пугающе неслышно. Высокий плотный человек шагал к нему, почему-то сутулясь, как полицейский. Владельцу похоронного бюро было где-то около пятидесяти лет; белое, тестообразное лицо обрамляли темные волосы, поседевшие на висках; плоский, словно у индейца, нос, обвисающие, рыхлые щеки; размыто-голубые, слегка навыкате, глаза... Глифф усердно таращил их, крутя головой, чтобы стряхнуть остатки сна, и выглядел потешно и чуть виновато.

— Бернард Глифф, — предупредительно улыбнулся он и вложил в мощную пятерню Паркера свою пухлую, сложенную лодочкой, ладонь.

Паркера неоднократно выручал весьма идущий ему образ состоятельного бизнесмена, разъезжающего по своим надобностям, вот и теперь, небрежно наклонив голову, он веско сказал:

— Чарльз Виллис.

В прежние свои приезды в Сагамор Паркер пользовался этим вымышленным именем, и не видел причин придумывать в этот раз иное...

Выглядел он действительно внушительно и несколько даже импозантно: недюжинный, хваткий и, вероятно, безжалостный к слабым конкурентам господин, торгующий игральными автоматами или, может, вышедшими из моды автомобилями...

— Бенни успел доложить, что вы были близки бедному, бедному мистеру Шардину, — заученно слезливо-слащаво проговорил Глифф.

Цепкие зрачки Паркера успели запечатлеть ту долю секунды, когда при упоминании имени Шардина в холодных рыбьих глазах Глиффа вспыхнул и погас огонь. Буквально долю секунды...

— О да, потому я и здесь...

— Прошу вас в контору, там можно спокойно поговорить... Обиженного на весь свет малого по имени Бенни, как выяснилось, глиффовского шофера, не было видно нигде. Вслед за владельцем похоронного бюро Паркер вошел в контору и устроился на стуле для посетителей, Глифф плавно осел в свое глубокое кресло, как взятый на прикол серебристо-белый дирижабль.

— Весьма грустно, что умер мистер Шардин... Весьма грустно, — почему-то дважды произнес Глифф приличествующее моменту трафаретное сожаление.

— Газеты ничего не пишут, почему он умер...

— О, насколько помню, сердечная недостаточность... Вы ведь знали близко мистера Шардина? — В рыбьих глазах снова вспыхнул мгновенный жутковатый огонь.

— Более-менее, пока он еще был у дел...

— Ясненько, — кивнул Глифф, опуская глаза и домиком составляя ладони. — Я сам-то, знаете ли, не имел чести быть знакомым с мистером Шардиным, да и поселился он у нас недавно, — дружески доверительно поведал он.

Паркеру вовсе ни к чему была его не нужная никому доверительность, он жаждал информации...

— И вы никогда не встречались с ним? — подыграл он светски-любезной, ничего не значащей беседе двух чужих, случайных людей.

— К моему большому сожалению, — нет, хотя, по свидетельству тех, кто с ним знаком, это был весьма приятный и уступчивый человек...

“Уступчивый”, — написал Паркер у себя в голове высокими огненными буквами и невинно осведомился:

— Отчего, в таком случае, его хоронили вы? Глифф был несколько шокирован и даже чуть-чуть обиделся, но с достоинством произнес:

— Так принято, когда нет никаких родственников. Похороны берет на себя муниципалитет. Я получил заказ... — Глифф пожал плечами, словно говоря: да, смерть чудовищна, но деться некуда, ему приходится прислуживать ей, справляя погребальные обряды... Сделав приличествующую моменту паузу, он гораздо жизнерадостнее подошел к интересующему его вопросу:

— Вы ведь приехали из родных мест мистера Шардина?

— Нет, просто вместе работали... Кто уполномочен заниматься наследством?

— Вроде бы” городской банк. Да, вспомнил, именно он. Мистер Шардин там открыл счет, но умер, не оставив завещания, так что суд поручил банку всем распоряжаться... Стало быть, вы работали вместе? — спросил он с таким видом, точно впервые задавал вопрос.

— Да, совсем немного, — подтвердил Паркер.

Глифф совершенно определенно имел в этом деле свой интерес. Паркер все время был начеку, лихорадочно соображая о подоплеке происходящего, но отвечал так, будто чем-то озабочен и опечален.

Он рассеянно и словно бы между прочим спросил:

— Интересно, а кто был его лечащим врачом?

— Врачом? — удивился Глифф. — По-моему, доктор Рейборн. А почему вы задали этот вопрос?

— Не исключено, что я повидаюсь с доктором... Хоть мы и расстались с Джо довольно давно, хотелось бы просто чисто по-человечески выяснить, что с ним сталось...

— Ну, что там могло с ним статься... Все мы болеем, старимся, наконец, умираем, обычная история... По документам, кажется, мистеру Шардину шел семьдесят первый год? Нечего Бога гневить, он прожил долгую жизнь и, я надеюсь, — тут Глифф испытующе уставился на собеседника, несколько даже игриво наклонив голову, — счастливую? Да вы-то ведь знаете лучше меня...

— Ну, конечно, — вяло кивнул Паркер, — жизнь он прожил интересную... Скажите, как мне отыскать мистера Рейборна?

— Это буквально в квартале отсюда, Лейн-авеню; но, честно говоря, мистер Виллис, я бы на вашем месте не стал встречаться с врачом, лишний раз травить себе душу... Кто умер, того не воскресить, а живым — жить дальше...

— Я, собственно, воскрешать его не собираюсь, — сухо заметил Паркер, — а вот узнать обстоятельства смерти — хочу!

— Послушайте, но вы ведь, надеюсь, далеки от мысли, что ваш приятель умер, кхм, как бы это поделикатнее выразиться, — с чьей-то помощью?

— Да нет, конечно, у него и прежде сердце пошаливало, — удрученно солгал Паркер. — Оттого-то и выбрал, наверное, ваш городок, уютную, милую гавань... И кому, собственно, нужен был тихий старик, мирно живущий на пенсию в своем домике?

— Вот-вот, — живо согласился Глифф, улыбаясь каким-то своим мыслям. — Золотое времечко, сам сплю и вижу, когда выйду на пенсию, буду предоставлен самому себе... Ох, простите, я как-то заболтался и прослушал, чем же, собственно, занимался-то мистер Шардин?

“Внимание, — сказал себе Паркер, — вот главное, что мучает этого хмыря”.

— Да ничем особым не занимался, просто жил, как многие, в свое удовольствие, — глазом не моргнув, отрезал Паркер и, предвосхищая очередной вопрос, решительно встал. — Не смею больше отнимать у вас время...

— О, вы меня вовсе ни от чего не отвлекаете! — На Глиффа было жалко смотреть. Если бы мог, он, верно, схватил бы Паркера за руку и не отпустил до тех пор, пока все не выпытал... Но он все же овладел собой и, фальшиво улыбаясь, поднялся из своего глубокого кресла.

Старательно улыбаясь, собеседники обменялись прощальным рукопожатием, причем Глифф и тут был однообразен.

— Бесконечно рад познакомиться с приятелем мистера Шардина; как жаль, что вы так мало поведали об этом, несомненно, замечательном человеке!.. Хотелось бы знать о нем больше: как и чем он жил, с кем дружил, что думал о жизни...

— Для него уж все кончено, — не в тон ему брякнул Паркер.

— Да, все кончено, — эхом ответил Глифф, удивительно быстро переходя с элегически приподнятого тона к тону оскорбительно-раздраженному…

Глава 3

На зеленом газоне, в аккурат под вывеской “Похоронное бюро” в позе терпеливого ожидания сидел Тифтус. Как только Паркер миновал темно-сиреневую тень здания и, щурясь, ступил под солнце, Тифтус подошел, смущенно улыбаясь.

— Ну, варит мой котелок?! — без всякого перехода горделиво спросил он, постучав костяшками пальцев по темени.

— Что такое?

— У тебя в номере почему-то валялась местная газета. Я и спросил себя: на фиг, в натуре, Паркеру задрипанные здешние новости? Ясно дело, — чтобы найти гробовщика по некрологу. Ну так варит?

Паркер смотрел на него тяжелым взглядом сверху вниз:

— Я влепил тебе нынче дважды. Первый раз — под дых, второй раз был чистый нокаут. Но ты, видно, ждешь не дождешься третьего раза... И котелок у тебя варит только в этом направлении...

— Зря ты так, Паркер. Я ж тебе сказал, что сильно изменился... Ты мог бы, не пижоня, на меня положиться. Хочешь, будем работать на пару?.. Ну, а не хочешь — твое дело, я и к этому готов. В общем, решай! — Тифтус улыбался вполне нахально и независимо, но что-то новое, не свойственное ему появилось в улыбке...

— Всего хорошего, — сказал Паркер и зашагал прочь. Но Тифтус был не из тех, кто принимает в расчет словесные увещевания. Он тут же засеменил следом, несмело посмеиваясь, все норовя подравняться и ступать с Паркером нога в ногу.

— Ты, воче, напугал Ронду до потери пульса, — с некоторым даже восхищением вспомнил он вдруг, точно Паркер сыграл с ней ужасно забавную, хоть и нелепую шутку.

Стало быть, Ронда... Имя, наверное, выбрала, полагая, что оно безумно идет к загару...

— Запомни, Паркер, — после непродолжительного молчания возобновил атаку Тифтус, — в этом деле и ты и я, — как лошади на ипподроме, идем по кругу на равных основаниях... Я лично отступать не собираюсь.

Паркер шагал, не обращая на него внимания. Тифтус, задыхаясь, уже почти бежал за Паркером, словно некрупная собака.

— Куда ты, в натуре, так чешешь-то, Паркер?.. Ты, что ли, знаешь, где дом Джо?..

Паркер непроницаемо молчал. Тифтус, обливаясь потом, еще и задавал на бегу вопросы:

— Ты, значит, у него и раньше бывал?.. Вы ведь были кореши, да, Паркер?..

Его спутник по-прежнему не считал нужным ему отвечать.

— Ох, я ведь все знаю, Паркер, все знаю! Ты к нему даже и в гости ездил. Мне говорили... Ну постой хоть минутку, дай отдышаться... Все-таки ты очень самоуверенный фраер... Думаешь, надыбал об этом деле больше меня?.. Фу, не могу больше... Ты ж меня знаешь, Паркер, я мужик веселый, легкий, не жадный. Всегда шиковал, когда мог... Давай договоримся, а?..

Рассчитывая, что Тифтус в конце концов вольно или невольно проболтается, Паркер, не сбавляя шагу, бросил:

— О чем, собственно, договоримся?

— Да о дележке, — упоенно завопил Тифтус, точно это слово было для него магическим, и повторил: — Всего-навсего о дележке... Ведь я, в натуре, не прошу у тебя половину, — с потешным самодовольством, крайне гордый своей широтой и щедростью, проговорил он. — Ясное дело, Джо был тебе ближе, у тебя и прав на его бабки больше... Я понимаю... но я, Паркер, тоже здесь, и ты меня не можешь просто так, за здорово живешь, отстегнуть... У меня есть свой, хоть и небольшой, интерес. Мою долю все же надо по совести обговорить...

— Сколько?..

— Да уж как скажешь...

Идиотский Тифтус! Тараторил он без устали, вел себя так, словно на руках у него — карты-козыри, но при этом исходил от него все тот же ноль информации. Треп, треп, и ничего существенного... Ясно лишь одно: он примчался в Сагамор, учуяв запах денег, и денег немалых, уповая на заначку старого Джо Шира. Пребывание Паркера в городке Тифтус расценил соответственно... Но вот нет ли связи между нынешней прытью Тифтуса и предсмертными, судя по всему, просто чудовищными неприятностями Джо Шира? А может быть, и самой смертью старика? Да и капитан Янгер в своей дурацкой ковбойской шляпе все торчит у отеля, караулит кого-то... Чересчур много вопросов, практически нет ответов и катастрофически мало времени...

Грустно, что сюда заявился именно Тифтус — хронический неудачник, очень плохой партнер, редкостный промах и ляп расточительной матушки-природы. Был бы вместо него другой, с которым можно хоть нормально работать, — Сале или, скажем, Генди Мак-Кей, — Паркер уж давно бы имел информацию и стал хозяином положения... С любым другим напарником — пожалуйста, но только не с Тифтусом!..

Никогда в жизни Паркер не станет с таким иметь дело! Эта вечная пошлость, дурной пошиб, вульгарные ходы и поступки! Надо же было додуматься привезти с собою на дело девицу! Натурально, у Паркера имелась женщина, но она осталась там, где ей и положено, — в Майами. Он же не “радостный” — как говорят в тюрьме о психах, — чтобы везти ее с собой-. Если кто-то, взять хоть их волчью породу, карабкается к добыче, но не в силах бросить на время изящную жизнь, — пиши пропало!..

Тифтус дышал ему в плечо:

— Скажи свое слово, Паркер!..

Да, иного выхода нет, от него так просто не отделаться: липуч, как пластырь. Паркер внезапно стал, повернулся к жалкому своему преследователю и захватил в кулак его апельсиновую рубашку.

— Ну, держись. Это будет в третий раз, как обещано...

— Не бей меня, — затравленно дернулся Тифтус.

Паркер ударил, но так, чтобы Тифтус, получая свое, честно им заработанное, не потерял сознания.

Тифтус от удара осел, да так и остался сидеть, потерянно глядя перед собой, — старообразный, нелепый в своей разноцветной одежде.

Паркер склонился к нему, остывая от гнева:

— Не рекомендую больше привязываться ко мне, следующий раз для тебя будет последним... Надеюсь, ты успел изучить меня за это время: если я сказал — сделаю...

Тифтус безмолвствовал. Он просто понуро сидел на газоне, не смел двинуться с места.

Паркер осмотрелся. Обычная захолустная улица, тихая, широкая, превосходно заасфальтированная, с жилыми коттеджами типовой постройки, с цветниками, множеством деревьев, малахитовыми газонами. Несколько автомобилей проехало мимо них, они притормаживали, видимо, в машинах с интересом наблюдали своеобразное общение двух незнакомцев. Впрочем, ни один из водителей не решился остановиться. Праздных горожан, гуляющих перед обедом, не было видно.

— Пока, Тифтус, — бросил, уходя, Паркер. Тифтус все так же безучастно и неподвижно глядел перед собой. Местные автомобилисты, проезжающие по своим надобностям, некоторое время пялились на безвкусно одетого небольшого незнакомого человека, почему-то облюбовавшего их сагаморский ухоженный малахитовый газон. Наконец Тифтус неуверенно поднялся и тронулся своим путем в сторону, противоположную той, куда уходил от него Паркер.

Глава 4

За увитой плющом чугунной оградой возвышался двухэтажный коттедж с двумя флигелями, каждый из которых имел самостоятельный вход. Медная табличка у парадной двери отсвечивала на солнце. Лишь подойдя вплотную, Паркер смог прочесть: “Доктор А. Д. Рейборн”.

Паркер ступил на просторную террасу, у дверей которой была табличка с надписью: “Приемная”. Он понюхал воздух — того противного медицинского запаха, которым пахнут даже волосы медсестер, не говоря уж о их руках, халатах, сумках и чулках, — того мерзкого запаха слышно пока не было... От руки нарисованная на картоне стрелка показывала направо. Паркер двинулся в соответствии с обозначением по дощатым половицам, краска с которых была стерта подошвами многочисленных посетителей доктора. Стены и оконные переплеты застекленной террасы недавно покрасили сияющей голубой масляной краской, мебель отсюда вынесли, эхо шагов Паркера гулко отдавалось в пустом, словно бы нежилом, помещении. Терраса примыкала к внутренней комнате, над дверью которой красовалась табличка: “Позвонив, пожалуйста, входите!” Паркер поступил, как ему предлагали, но войти не смог — дверь оказалась заперта. Паркер уже с некоторым раздражением позвонил вновь — длительно и настойчиво.

Он уже собирался отправляться ко входу в коттедж, на поиски хоть какой-то живой души, но ручка повернулась, дверь отворилась, и разгневанная женщина в белом, видимо, медсестра, и абсолютно не в его вкусе, встала на пороге, загораживая вход:

— Мы принимаем лишь с двух часов! Паркер сурово объяснил:

— Мне по личному делу. Я не пациент.

— Очень жаль, но мы принимаем с двух.

— Тогда я сам его поищу! — Паркер спокойно повернулся и направился к выходу на пахнущую краской террасу.

— Да не примет он вас, — как заведенная крикнула зануда-медсестра вдогонку. — Мы с двух работаем...

Паркер проследовал по все тем же сбитым ногами половицам к еще одной двери, выходящей в эту застекленную, наполненную сентябрьским солнцем террасу и вновь позвонил. Из глубины дома послышались тяжелые шаги, и грузный человек в заляпанных краской рабочих брюках и нечистой футболке вышел к нему.

— Слушаю. Что вам угодно?

— Я хотел бы видеть доктора Рейборна.

— А это я, как ни странно, — доверительно глянул на него грузный мужчина, почесывая на груди седые волосы, приоткрытые вырезом футболки. Иронически указывая на испачканные краской брюки, он сообщил: — Решил вот собственноручно сделать кой-какой ремонт...

Было ему где-то под пятьдесят. Иронически-доверительная, профессиональная манера общения казалась даже симпатичной.

— Коли вы пациент — я обычно веду прием от двух до пяти... Конечно, когда случай не из ряда вон выходящий, — сказал он весьма хладнокровно.

И Паркер мгновенно представил себе эти экстраординарные случаи: какого-нибудь малыша, проглотившего пуговицу и захлебывающегося от рева на руках у помертвелой от ужаса мамаши, или обильную телом городскую матрону, решившую родить “птенчика” на радость себе и мужу, и чуть не падающую в обморок от внезапно открывшегося кровотечения... Паркер сумрачно проговорил:

— Я не лечиться пришел. Мне надо узнать о Джо Шардине...

— Джозеф Шардин!.. — доктор вскричал это таким тоном, словно большей радости Паркер просто не мог ему доставить. — Так вы его знали, голубчик?

— Мы старые приятели, — все так же сумрачно сказал “голубчик” и представился: — Чарльз Виллис.

— О, милости прошу, проходите!.. С громадным удовольствием поговорю с вами. — Рейборн радушно похлопал Паркера по предплечью и, закрывая дверь, выходящую на террасу, пригласил, мотнув головой в сторону расположенных в глубине дома апартаментов:

— Пожалуйста сюда, в гостиную...

Грузный доктор двигался впереди. Они оказались в просторной комнате с высокими потолками, заполненной антикварной мебелью; в окна лился роскошный солнечный свет; боковая стена была расписана по штукатурке изысканным растительным узором, глаз выхватил темно-зеленые стебли, лимонные пятна, белые лилии...

Рейборн возбужденно говорил:

— Джозеф Шардин был превосходнейшим человеком. Такое существо горько и больно терять, вы меня понимаете... Прошу садиться.

Паркер не исключал, что Глифф уже позвонил Рейборну о своем посетителе. В тихих провинциальных городках, где все знают друг друга с лицо, и из поколения в поколение дружат семьями, владелец похоронного бюро в любом случае позвонил бы доктору, лечившего умершего пациента, узнав, что кто-то интересуется последним... Стало быть, доктор весьма артистично играет в свою неосведомленность, и ему для чего-то нужно казаться таким радушным и общительным говоруном...

Усевшись в полотняный шезлонг, явно принесенный с террасы (доктор не хотел рабочей одеждой пачкать свою драгоценную мебель), Рейборн увлеченно продолжал:

— Так вы, по всей видимости, были другом Джозефа Шардина?

— Мы вместе работали, — уклончиво ответил Паркер, глядя на парусину шезлонга, провисшую под тяжестью доктора почти до самого паркета. — И это было много лет назад...

Паркер не то чтобы уходил от расспросов о Джо Шире, он просто не знал толком, какую легенду тот выбрал для себя, обретаясь в Сагаморе, и от каких, соответственно ей, дел, ушел на покой; Паркер элементарно боялся попасть впросак.

— Давно ли, по вашим сведениям, Джозеф Шардин оставил работу? — любезно спросил доктор, все более в своем парусиновом кресле приближаясь к наборному паркету.

— Как вам сказать... Лет пять-шесть назад...

— Когда он здесь объявился, — доктор значительно кивнул, словно только что заключил с Паркером весьма важное соглашение, — ходили какие-то разговоры о его родственниках, кажется, живущих в тридцати пяти милях отсюда, в Омахе... Послушайте, а может, я все напутал? Или у другого моего пациента родственники в Омахе? Ах, память, память... С другой стороны: передо мной проходит такая уйма разного народу... Так что же родственники? На похоронах никого не было...

Ситуация становилась критической, и Паркер лихорадочно соображал, как ему поступить. Джо, поселившись в Сагаморе, периодически навещал Омаху, и вот там-то, в своей квартире, в недрах многолюдного города, словно зверь в родном убежище глухого и темного леса, жил в свое удовольствие. Иногда встречался с друзьями, изредка консультировал разработчиков какого-нибудь крупного дела... А вот здесь, в Сагаморе, это был ничем не примечательный пожилой господин, страстный рыболов, любящий, к тому же, сыграть с каким-нибудь соседом в шахматы, поговорить на вечерней заре на крылечке, покуривая трубочку... И ежели свои отъезды в Омаху он объяснял, рассказывая тут сказки о родственниках, — после его смерти эти сказки развеялись как дым, потому что ни одна живая душа не приехала из Омахи на похороны старика и никто не предъявлял прав на его наследство...

Лучше всего, безусловно, притвориться незнающим.

— Я, честно говоря, не имел особых сведений о его родственниках... — неопределенно прищурился на дымчатую люстру Паркер.

— Он не был одинок, — высокопарно проговорил доктор, — хоть и любил одиночество... Мне, во всяком случае, не верилось, что он заброшен, как многие старики, сохнет от тоски, стоит в могиле одной ногой... Все это вздор, он был подтянут и бодр, он жадно любил жизнь... или я не прав?..

— Долго вы наблюдали его как пациента?

— Три последних года, — мгновенно ответил Рейборн и поощрительно кивнул сам себе.

— А давно ли?.. — начал Паркер, но вопрос задать не удалось — в соседней комнате прозвучала резкая трель телефонного звонка. Предостерегающе подняв руку, доктор чутко вслушивался в плохо различимый тихий женский голос, отвечающий на звонок.

Паркер слушал вместе с доктором, храня полное молчание; он вглядывался в Рейборна — тот напоминал охотничью собаку — весь напружинившийся, устремленный вдаль, только что не дрожали крупные ноздри носа...

Послышались шаги в коридоре, и давешняя медсестра-зануда вошла в комнату. Она значительно взглянула на доктора, предварительно смерив негодующим взором Паркера, который все же пробрался в комнаты, и кротко сказала:

— Доктор, вас!..

— Благодарю, я поговорю из этой комнаты... — Медсестра-зануда удалилась, а Рейборн с усилием выбрался из шезлонга.

— Прошу извинить, я быстро...

— Ну разумеется...

Доктор прошел к высокому и узкому окну, перегородив своей грузной фигурой поток меловых солнечных лучей, и устроился из весьма неудобным для сидения, на взгляд Паркера, резном антикварном стуле, стоящем у пестрого инкрустированного столика. Телефон на нем не был виден Паркеру то ли из-за лакированного разноцветного дерева, то ли из-за сложного сплетения растительных узоров на занавесях, на фоне которых он стоял.

Взяв трубку, доктор приглушенно сказал:

— Рейборн у телефона.

На фоне ослепительного светового потока он был вполоборота повернут к Паркеру, и тому, не видящему выражения лица доктора, оставалось только гадать о сути телефонного разговора по интонации да обмолвкам.

Доктор, между тем, ворковал в трубку:

— ...То, о чем мы говорили? Да, он звонил мне! — Рейборн чуть повернулся к Паркеру и покивал головой, давая понять, что вот-вот завершит разговор; затем продолжил: — Да, это именно он. Разумеется, нет. — Доктор некоторое время выслушивал какой-то треск в трубке, потом безрадостно сказал: — Постараюсь, но обещать не могу. — Ему вновь что-то протрещали, на что он с неудовольствием повысил голос: — Знаешь что, сам занимайся!.. Привет... — На этом доктор аккуратно опустил трубку.

Из всего услышанного нельзя было заключить доподлинно, что разговор велся о нем, Паркере, но если предположить, что это так, то восстановить таинственный диалог труда не составляло. В случае, если Глифф, Рейборн и Янгер связаны между собой, Глифф не только позвонит доктору, но поставит в известность и капитана полиции... Чтобы найти капитана Янгера, вероятно, понадобилось время: не исключено, что он, разинув рот, долго торчал перед отелем, наконец какой-нибудь нарочный из полицейских доложил ему о звонке Глиффа, Янгер обследовал номер Паркера, понял, что он пуст, и вот теперь позвонил Рейборну.

Итак, Паркер мысленно прокрутил весь разговор сначала. Когда Рейборн отвечал: “Да, он звонил мне”, — он имел в виду Глиффа. Когда повернулся, покивал Паркеру, зорко оглядев его залитое светом из окна лицо и подтвердил: “Да, это именно он”, — сие означало, что доктору сказали приметы именно его, Паркера, и Паркер собственной персоной эти приметы продемонстрировал. Когда он уверил кого-то: “Разумеется, нет”, — надо было понимать, что он ничего не сказал своему незваному гостю. Когда же безрадостно промолвил: “Постараюсь, но обещать не могу”, — стало быть, подтверждал, что постарается задержать Паркера до появления Янгера. Такой расклад реален, если верно, что речь шла о Паркере, а Янгер, Глифф и Рейборн орудуют вместе.

Между тем, Рейборн вернулся в свой отвисший до пола шезлонг.

— Пациент звонил, — искательно улыбаясь Паркеру и пожимая плечами, заметил он. — У врачей это вечная история... Так на чем нас прервали, простите?

— Года три, если не больше, я не имел известий от Джо, — солгал Паркер. — Когда у него стало болеть сердце?

— Последние года два началась аритмия, — в свою очередь солгал доктор. — Но поначалу его беспокоило только высокое давление...

Сердце у Джо Шира забарахлило лишь месяца за три до смерти, и Паркер на все сто процентов уверен в этом... Он прекрасно был осведомлен, что в Омахе Джо Шир посещал своего лечащего врача, но по другим поводам. Стало быть, шквальная, кинжальная боль сердечного приступа настигла старика внезапно, без всяких предупредительных звонков, если он доверился здешнему эскулапу, а не своему высокооплачиваемому медицинскому светилу в Омахе... Итак, это объяснение, и объяснение единственно верное, так же как очевидно, что доктор городит явную ерунду, в то время, как полицейский капитан Янгер находится на пути сюда.

Что ж, Паркер и сам не прочь поговорить с капитаном, выяснить и явные, и потенциальные его возможности, но время тому пока не пришло. Ему, Паркеру, предстояло еще наработать материал для этой встречи.

Он легко поднялся.

— Не смею больше занимать ваше время... Я и так его отнял у вас предостаточно...

— Что вы, ради Бога... — Доктор с трудом выбрался из своего обвислого шезлонга и, стремясь замаскировать некоторую свою нервозность, стал говорить, что придет в голову: — У нас еще есть время... Я принимаю с двух...

— Мне нужно в отель, — твердо сказал Паркер.

Рейборн растерянно следовал за ним, продолжая уговаривать:

— Я и кофе не успел вам предложить, старый я болтун... А может, хотите чего покрепче? Господи, ну десять-то минут роли не играют... Я бы с такой отрадой поговорил с вами об этом достойнейшем человеке, так рано покинувшем нас... Чудный, редкий господин... Куда вы так бежите, вы ведь только зашли... Давайте по рюмочке, а?..

Паркер открыл дверь и, стоя на пороге, окинул доктора серьезным, внимательным взглядом. Тот заморгал совсем испуганно, куда девалась его профессиональная ироническая невозмутимость.

— Не исключаю, что я загляну, когда будет время, — пообещал Паркер и, выйдя на крыльцо, закрыл за собой дверь.

Он почти прошел квартал, когда, оглянувшись, увидел, что возле увитой плющом ограды остановился черный, похожий на лакированного гигантского жука “форд”.

Не убыстряя шаг, Паркер свернул за угол, предоставив событиям в коттедже доктора развиваться своим чередом.

Глава 5

Ближе к окраине городка, между двумя роскошными коттеджами, затесался игрушечный белый панельный дом, за ним виднелись огороженные участки земли, на которых шло полным ходом строительство. Со стороны пустырей к дому вела еще одна дорожка. На заднем дворе шелестела подсыхающей листвой единственная кривая яблонька.

Паркер подходил к дому не далее, как нынче ночью, и через парадный вход, со стороны роскошных коттеджей. Теперь же он шел днем, со стороны заднего двора. Он ступал по коричнево-бурой почве пустырей, поросших бурьяном, сунув руки в карманы пальто, поеживаясь от неожиданно холодного при ярком солнце осеннего ветра.

Он шел и видел искривленную яблоню во дворе, поблескивающие окна дома, голубовато-серый асфальт подъездной дороги, ярко-зеленый газон на обочине. Зеркально отсвечивающие стекла не позволяли рассмотреть комнаты, но, что самое отрадное, на обочине не было припаркованных автомобилей...

Да, старина Джо так вжился за эти годы в роль увлеченного садоводством и земледелием господина, что и в самом деле, живя на покое в свое удовольствие, — стал делать успехи... От лиловато-серой, сплошь состоящей из сучьев яблоньки в палевой крапчатой листве, к узкому заднему крыльцу в три ступени, вела дорожка из буро-красной черепицы, впаянной в землю. На верхней площадке крыльца приютилась коробка с пустыми, хорошо вымытыми молочными бутылками, стояла метла, лежала мотыга, ветер трепал два картонных ящика из-под пива. В стойку крыльца был вбит крюк, на нем висело складное устройство, не доступное для понимания Паркера. Он знал только, что оно для натягивания бельевых веревок при сушке белья. Но бельевого шнура в этом приспособлении не было.

Наружная дверь была не заперта, но внутренняя оказалась закрыта. Повернув ручку, Паркер налег на дверное полотно. Оно держалось хорошо. Крепкие двери заказал Джо Шир для своего домика — стариковской своей игрушки... Паркер на мгновение задумался: инструмента при нем не было, он как-то не рассчитывал, что сразу придется идти на взлом. Медлить, однако же, было нельзя ни в коем случае.

Широко распахнув наружную дверь, он с разбегу подпрыгнул и нанес страшный удар правой ногой в полотно внутренней двери немного выше замка. От удара жалобно задребезжало стекло в окошке над дверью.

После второго чудовищного пинка взламываемая дверь подалась и, хряснув, из всех сил ударила в прилегающую стену. Паркер затворил за собой наружную дверь, внутреннюю теперь удалось только притворить, замок был безнадежно испорчен. Паркер вошел в жилье Джо Шира.

Он оказался в небольшой, странно уютной квадратной кухне, с полом из линолеума цвета морской волны и пестрыми ситцевыми (“канареечными” — подумал Паркер) занавесками на окнах. Занавески были отделаны оборочками или рюшечками — и то и другое было труднодоступно для понимания Паркера. В углу стоял не слишком большой старомодный холодильник, недавно покрашенный белой эмалью, Паркер, и не присматриваясь, увидел неровные полосы от малярной кисти. На старинном трехъярусном буфете и на ореховой столешнице деревянного кухонного стола ничего лишнего не было, но в раковину сгрузили одну тонкую фарфоровую тарелку, серебряные нож и вилку, почти просвечивающего фарфора кофейную чашку и два простецких стеклянных стакана. Открыв холодильник, Паркер был немало удивлен, что тот работает, — стало быть, никто не отключал электричество... Холодильник до отказа заполняли всевозможные замороженные полуфабрикаты, снизу стоял серебряный подносик с гамбургерами и хот-догами, сливки, шоколадного цвета бутылки с пивом, в золотой фольге на полочке лежал нераспечатанный брикет масла. Он заглянул в морозильник — там в крупных кристаллах инея кроваво краснела клубника...

Паркер задумчиво закрыл холодильник и медленно осмотрелся кругом. Что собирался он сыскать в этой уютной кухоньке закоренелого холостяка, жившего всласть в глухомани, по-детски {или по-стариковски) радовавшегося вкусной еде и своей отгороженности от целого мира? Паркер хотел бы сыскать ответы на вопросы, неожиданно вставшие перед ним здесь, в такой мирной, на первый взгляд, и все-таки подспудно зловещей, словно сгущающейся вкруг него, тиши Сагамора.

Во-первых, что произошло? Во-вторых, как умер Джо Шир? Убит ли он? Если убит, кто убийца? И, в-третьих, — что за роль в этой истории у капитана Янгера?

Как бы там ни было, Паркер интуитивно начал свое расследование с кухни.

Здесь, кроме разнообразных кулинарных снастей и принадлежностей, да следов хоть и рачительного, но все же мужского хозяйствования, не было ничего примечательного.

Завершив обследование, Паркер уже собирался было перейти в комнаты, как вдруг вспомнил одну существенную вещь.

Вынув из ящика стола кухонный нож, он снял с полки жестяную, желтую, в белый горошек банку с мукой, поднял откидную крышку, и два-три раза погрузил нож, так, что тот поскреб о самое дно. Кроме муки, в банке ничего не было.

Все это было весьма странно. В банке всегда лежал неприкосновенный запас Джо Шира — тщательно запаянный утюгом целлофановый пакетик с двадцатью банкнотами по пятьдесят долларов. Легендарный специалист по сейфам, старый медвежатник, Джо Шир, подобно тривиальной домохозяйке, прятал деньги таким образом на случай непредвиденный, экстраординарный — например, если придется срочно бежать из Сагамора, а деньги со счета в банке по каким-то причинам снять нельзя. Два года назад, в последний наезд к нему Паркера, Джо рассказал о заначке и показал, где она спрятана.

Денег в кухонном тайнике не было, и Паркер никак не мог объяснить себе их исчезновение. Ничто не говорило о том, что на кухоньке орудовал грабитель, — если бы таковой был, он бы непременно прихватил лежащие на видном месте серебряные столовые приборы...

Следовательно, деньги взял некто, знающий об этом наивном, но по обывательским понятиям, надежном хранилище. И, кроме самого Джо Шира, сделать это было некому. Но, с другой стороны, если Джо взял деньги — он должен был тут же через десяток минут выехать из Сагамора, поскольку банкноты из банки с мукой раз и навсегда предназначались для бегства из Сагамора, и более ни для чего...

Паркер задумчиво поставил эту цыплячью банку на полку, смыл с лезвия ножа муку, и сунул нож обратно в ящик стола. После этого он вышел в недлинный коридор, куда выходили двери всех комнат этого игрушечного дома — двух спален и гостиной; там, дальше, в конце коридора, ступени лестницы, снабженной перилами, спускались в подвал, а другая скрипучая лестница, завивающаяся винтом, вела к люку в чердаке, на котором Джо все мечтал со временем обустроить мансарду...

Первой на пути была гостиная. Он ступил в комнату, казавшуюся небольшой из-за старомодной превосходной мебели темного дерева. Джо Шир питал страсть к этим горкам, буфетам, комодам, шифоньерам, кушеткам с округлыми формами, к которым очень подходили оранжевые абажуры не менее волнующих форм и пикейные или плюшевые покрывала. Паркер внимательно осмотрелся. Все до единой вещи из упрямой консервативности старого человека были до конца дней обречены находиться в раз и навсегда отведенных местах... Что все они успешно и осуществляли, невзирая на ушедшего в небытие хозяина. Новый телевизор помещался в овальной старинной вальяжной горке, и не раздражал глаз своей чужеродностью этому миру.

Взгляд Паркера наткнулся на термостат, прикрепленный у двери. Паркер недоуменно поднял брови. В доме стояла теплынь, по меркам Паркера даже несколько чрезмерная. Войдя в дом, он сначала как-то не почувствовал феноменальности этого факта, поскольку для человека нет ничего более естественного, нежели теплое жилье... Но здесь... В этом доме никто не жил, он опустел три дня назад...

Паркер специально подошел посмотреть на шкалу термостата. Регулятор стоял на делении в тридцать три градуса по Цельсию, ртуть в комнатном термостате поднялась до такой же риски... Стало быть, и электричество не отключено, и обогреватель работает...

Ну а телефон?

Возле плюшевой кушетки на невысоком овальном столике стоял телефон. Паркер снял трубку и через долю секунды услышал гудок. Аппарат работал...

Опустив трубку, Паркер недоуменно осмотрелся вокруг. Кто-то зачем-то поддерживал здесь все режимы, необходимые для жизни. Паркеру стало слегка не по себе.

Эту тайну разгадать он пока не умел. Подстегиваемый собственным неприятным холодком между лопаток, он стал скурпулезно осматривать гостиную, надеясь найти хоть малую улику, которая заставит работать разум и даст выход на версию... Но — тщетно. Все, что было подозрительного в гостиной, — работающий термостат, включенный телефон — и только. Паркер обыскал всю комнату, перетряс все накидки, покрывало, скатерть, салфетки — бесполезно. Ни под стульями, ни под валиками кушетки, ни под хорошего письма акварелями, развешанными по стенам, — ему не удалось обнаружить ровным счетом ничего. Паркер томик за томиком поснимал в полки над кушеткой все книги, перелистал их — ни многозначительных отчеркиваний, ни закладок в них не было.

Естественно, он занимался лишь внешним осмотром. Не исключено, что в круглые валики кушетки были встроены выдвижные пеналы с алмазами, за панелью телевизора прикреплено три килограмма героина, нельзя было сбрасывать со счетов, что на оранжевом шелке абажура могли написать симпатическими чернилами завещание, но Паркер, хмыкнув, отмел все эти бульварные детективные бредни. Махнув рукой на подозрительную, но совершенно невинную гостиную, он перешел к ванной.

Шкафчик аптечки в кафельной, цвета слоновой кости ванной красноречиво поведал ему о многом. Джо Шира и впрямь посещали в последние годы некоторые недуги, но они не имели никакого отношения к сердечной недостаточности. Тюбики мазей, пузырьки настоек, таблетки, капсулы, порошки свидетельствовали о бессоннице, запорах, геморрое, о распространенных болезнях типа простуды... Паркер исследовал сигнатуру на склянках и скляночках: все без исключения лекарства приготовлялись в Омахе, в аптеке “Файвкорнер”, по прописям доктора Квилли. Все содержимое аптечки в ванной, как на судебном процессе, показывало, что доктор Рейборн никогда не выписывал ни одного лекарства Джозефу Шардину.

Но, прежде чем покинуть ванную, Паркер поднял крышку сливного бачка. Иные господа прятали свои ценности непосредственно в бачке, естественно, запечатав их в целлофановую пленку, или же прикрепляли пакет к исподу крышки скотчем... Паркер не отыскал ничего.

На очереди была спальня для гостей. Она выглядела попроще парадной гостиной и напоминала недорогой номер в отеле средней руки: платяной шкаф с зеркалом, кровать, покрытая коричневым, в белую клетку пледом, персиковый ковер на лакированном желтом полу, туалетный столик... Явно случайным казался здесь кухонный стул — его, вероятно, хозяин намеревался водворить на место, да не успел. К Джо Ширу иногда приезжали приятели, он оставлял их ночевать, как, например, Паркера. Хотя Джо охотнее принимал гостей из своей глубоко сокровенной, тайной жизни в холостяцкой квартире в Омахе, он, тем не менее, любил щегольнуть тишиной и покоем своего захолустья и приглашал друзей в Сагамор, как выражался, “подышать чистым воздухом”...

В гостевой спальне кровать была тщательно заправлена, а платяной шкаф, кроме пакетика с нафталином, пяти пустых треугольных плечиков для одежды и платяной щетки не имел в данный период времени иного содержимого. Пусто было и в туалетном столике.

Уютная, отлично прибранная комната с кремовыми шелковыми шторами, и вновь — ноль информации, за исключением свидетельства того, что Джо не принимал в последнее время приезжих гостей.

Спальня Джо Шира могла потрясти непосвященного. Она являла поистине разительный контраст с остальными чинными и заботливо убранными помещениями.

Разгневанные хозяйки, заставая такую картину, характеризуют ее выражениями типа “кавардак”, “кабак”, даже почему-то “бардак”, но в данном случае у них вышло бы и бесцветно и бледно...

Можно было, кстати, предположить, что стая грабителей перетряхнула спальню три-четыре раза, и все, не имея времени, — на скорую руку, но Паркер твердо знал, что этот разгром — в порядке вещей, сие — нормальное состояние спальни Джо Шира.

Да, во всем доме царили почти корабельные чистота и порядок, но в спальне все вечно стояло вверх дном... И это лишь потому, что Джо Шир, будучи молодым и неосторожным, единственный раз в жизни загремел за решетку и целых четыре года провел в непререкаемо-железном порядке тюремной камеры...

Паркер мучительно-долго, старательно и, в конце концов, в итоге бессмысленно обыскивал спальню Джо Шира. Утомясь, он вышел в коридор, подводя итоги скурпулезного осмотра дома. Все, что изъято здесь, — целлофановый пакет с тысячью долларов из банки с мукой. Работающее отопление, включенный телефон — свидетельства того, что дом после смерти хозяина служил кому-то пристанищем. Но кому именно, Паркер не мог разгадать.

Следовало проверить под конец подвал и чердак. Паркер еще постоял в коридоре, раздумывая и посматривая на люк чердака. Отчего-то он сказал себе, что оставит чердак на потом. Приняв решение, он повернулся и едва отворил тяжелую, массивную дверь в неосвещенный подвал... вдруг человек в мешке, надетом на голову, внезапно бросился на него из тьмы... Паркер успел зафиксировать какой-то страшный, тяжкий замах руки, успел услышать тихий свист рассекаемого воздуха — и на голову его обрушился чудовищной силы удар. Пальцы левой руки Паркера еще успели скользнуть по выпуклым волокнам лохматящейся остистой мешковины... Глаза еще успели увидеть веер лестничных ступенек, со страшной скоростью летящих навстречу, но тут мозг взорвался ослепительной вспышкой, словно перегорела электрическая лампочка... Паркер потерял сознание.

Глава 6

Это был не человеческий голос, а длиннотелая противная гусеница, блуждающая по левой половине его лица. Ее наждачное тело царапало ушную раковину, двигалось по надбровной дуге от виска в глазницу, и там вспыхивало огненными кругами. Но гусеница вновь оживала и вновь начинала свое путешествие по его бедному, истерзанному ее пильчатым брюхом лицу. Голос — нет, все-таки гусеница! — он или она были неразрывно связаны с болью, и Паркер мотал головой, чтобы избавиться от этой нестерпимой, неотвязной от него пилы...

Он шевельнулся, и сознание его стало возвращаться от огненных кругов и бугристых присосок мерзкой твари — к действительности. Он разделил этот голос, словно гусеница, блуждающий в ушной раковине, — и боль, что свела всю левую часть лица... Он стал медленно осознавать, что они — не едины, а просто два разных ощущения... Он сделал усилие — и стал вникать в человеческую речь, звучащую где-то, как ему показалось, очень высоко над его головой.

— ...Не дури, Виллис, пора оклематься... Мне тут некогда болтаться, вставай! Давай, давай, поднимайся! Нечего тут валяться, нашел тоже место...

Паркер почувствовал, что кто-то схватил его за левое плечо, застонал от боли, повернулся на правый бок и вдруг, обретя ясность сознания, открыл глаза. Он увидел над собой физиономию капитана Янгера и, с трудом собрав имеющиеся в наличии силы, уселся на твердом полу.

Подвал, в который он упал, был теперь ярко освещен цепью лампочек, идущих по центральной балке полового перекрытия, бетонный пол Джо выкрасил в идиотский серо-голубой цвет.

Капитан Янгер теперь присел на вторую ступеньку ведущей в дом лестницы. Он был все в той же ковбойской шляпе, но вид имел озадаченный.

Он спросил так, словно сто лет знаком с Паркером:

— Ну, ты как, теперь в норме?

Паркер ответил каким-то заржавелым голосом:

— Кто-то меня оглушил...

— А не сам ли ты, голубь, навернулся в потемках? Паркер не удостоил его ответом. Сознание было зыбким, дробящимся, концы с концами трудно сводились. Вероятно, разумней всего давать минимум информации, неровен час, ляпнешь не то, потом расхлебывай кашу...

Капитан Янгер навел на него указательный палец:

— Порядочно ты подпортил себе витрину...

Паркер смолчал; закрыв глаза, он пережидал головокружение.

Но капитан Янгер не унимался:

— Не вырубайся, слышишь? Надо перекинуться парой слов... На кой шут ты там взялся копать?

Паркер разлепил веки и впервые осмысленно уставился на Янгера:

— Что-что?

Янгер ткнул пальцем в угол.

— Вон там зачем ты рыл, как боров? Что, интересно, ты думал найти?..

Паркер осторожно повернул голову в указанном направлении. Когда-то у Джо в подвале был закут из широких плах, там он держал угольные брикеты. Но к дому подвели стационарный газ, переоборудовали печь, поставив газовую горелку, и отпала надобность в твердом топливе. Пол на месте угольного закута так и не залили бетоном, и сейчас в этом месте была вырыта яма, а рядом — внушительный холмик извлеченной земли.

— Так зачем? — повторил капитан.

— Я этим не занимался.

— Так я тебе и поверил... Ты что, Виллис, всерьез думаешь, что я осел?..

Паркер искоса взглянул на Янгера. Выходит, капитан и впрямь убежден, что Паркера обуял археологический зуд... Стало быть, ни Янгер, ни его гипотетический подручный к тому, чтобы оглушить Паркера, рук не прикладывали... “Японская мануфактура!” — мысленно произнес Паркер свое любимое ругательство. Значит, еще кто-то орудовал поблизости, и этого неизвестного Янгер пока что не вычислил...

Тифтус? Да навряд ли этот остолоп мог опередить Паркера и затаиться под домом Джо Шира.

Сдобная слоеная физиономия Янгера приблизилась почти вплотную к лицу Паркера. Хриплым, свистящим шепотом полицейский торжественно произнес:

— Виллис, я прекрасно понял, что ты надумал тут откопать. Я это усек сразу, как только увидел тебя в Сагаморе. Тебе стукнули, что старый хрен откинул копыта, и ты быстро подсуетился, раскатал губы на его денежки...

Паркер покрутил головой, не понимая, что говорит ему Янгер.

— До меня как-то не доходит, что ты имеешь в виду. Посторонись, пожалуйста, дай мне подняться...

— Да пожалуйста!..

Янгер выпрямился и чуть отошел в сторону, чтобы не мешать Паркеру. Тот дотянулся до перил и, ухватившись, поднялся, пробормотав:

— Давай-ка наверх!..

— Так зачем ты все-таки рыл яму, а. Виллис?

— Тренировал мускулы... — Паркер, опираясь на перила, аккуратно одолевал ступеньку за ступенькой. Янгер тащился вослед, по-бабьи причитая:

— Запомни, ты мне выложишь все, Виллис!.. — Видно, тайное раздражение на весь белый свет мешалось в нем с преувеличенным чувством собственного достоинства; он был похож на индюка, у которого из хвоста озорник только что выдернул перо...

Паркер, поднявшись, направился прямо в джошировскую ванную цвета слоновой кости.

Физиономия, увиденная им в овальном зеркале над раковиной, могла бы вдохновить гримера из фильма ужасов. Вся левая половина его замечательного нового лица (которым он в глубине души тайно гордился), от крутой скулы до корней светлых волос состояла из мелких кровоподтеков, левое веко напухло и побагровело, и, если срочно не сделать примочки, фингал будет просто шикарный...

Янгер, стоящий в дверях ванной, не преминул усугубить и без того нерадостную картину в зеркале.

— Классно ты шваркнулся, милый друг, ничего не скажешь...

— Лучше позвони своему марионетке-доктору, без него не обойтись, — пробурчал Паркер.

О докторе Паркер проговорился исключительно в приступе раздражения и в сумеречном состоянии души... Делать этого не следовало, но сознание было рваным и зыбким, Паркер никак не мог прийти в норму после удара лопатой. Он повернулся к Янгеру всей левой, малиново расцветающей стороной лица.

— Но ты ведь и так все прекрасно знаешь! Во-первых, что я вырыл такую ямину без лопаты... Во-вторых, я сам, из наклонностей к мазохизму, разбил себе физиономию... В-третьих, ты совершенно определенно знаешь, что именно я в подвале искал. Так чего тебе надо еще?

— Постой-постой, что ты мне лепишь тут о лопате? — обескураженно вытаращился капитан.

Паркер позволил себе усмехнуться:

— А где, интересно, ты видел в подвале лопату? Это ведь ею меня так отделали, ничем иным...

В то же мгновение в руке капитана Янгера возник пистолет.

— Лопату нашел ты, — неуступчиво бросил полицейский и, подумав секунду, торжественно объявил: — А вообще, ты был с напарником, он потом и забрал лопату...

— Господи, какая ерунда! Подумай, что ты говоришь... Янгер вкрадчиво начал, прищурив глаза:

— Виллис, куда он делся? Давай играть в открытую... Поделись со мной информацией: его приметы, кличка, явочная квартира, куда он в конце концов приткнется... Это с твоей стороны. А с моей — сразу будет объявлен розыск, мы сыщем его, мы это умеем делать... Один ты не справишься, а вдвоем со мной — запросто... Ну, и доля твоя от тебя не уйдет.

Паркеру было смешно, однако он сдержался.

— Некоторых, кхм, чудаков, видно, хлебом не корми, дай им наставить пушку на человека... Сначала мне нужен доктор, а поговорим потом.

Янгер, после минутного раздумья, глубокомысленно изрек:

— Вот-вот... Поскольку для тебя не важно время, которое мы упускаем, я делаю вывод, что тебе точно известно, где теперь твой напарник.

Паркер скучающе разглядывал в зеркале собственное ухо. В конце концов Янгер начитался бульварных детективных романов, и ему можно только посочувствовать. Надо подождать, когда к нему вернется трезвый и будничный взгляд на вещи.

Капитан полиции, некоторое время побарабанив пальцами по дверному косяку, убрал пистолет.

— Ладно, Виллис, годится. Пошли в гостиную, я звякну доктору, пускай поставит тебе свинцовые примочки... Потом обсудим наши дела. В участок я тебя, так и быть, не повезу. Побудем тут, но учти: от разговора со мной ты не отвертишься, пусть только доктор обработает твои фингалы!..

В гостиную Паркер вошел первым. Он тут же занял старомодное глубокое кожаное кресло у самого окна, расположившись так, чтобы мощный световой поток, облекающий голову и плечи, не давал Янгеру рассмотреть выражение его, притемненного на ярком оконном фоне, лица. Капитан Янгер, лаконично переговорив по телефону с доктором, по-хозяйски устроился на кушетке, зачем-то положил на колени пистолет. Паркер бросил на него бесстрастный взгляд. Обвисшие на коленях брюки, весь его давно не глаженный костюм, дурно сидевший на нем, залихватская ковбойская шляпа, съехавшая назад, — придавали ему вид нерасторопного и мешковатого деревенского увальня, попавшего в большой город и не знающего толком, как себя вести...

Они помолчали. Янгер сказал вдруг:

— Спорим, угадаю твои мысли! Вот, ты думаешь, сидит передо мной неразвитый захолустный полицейский... Думай, милый друг, Виллис, что угодно. Мне, в сущности, плевать... Ты, Виллис, можешь поразмышлять о чем угодно до того, как явится доктор Рейборн. Вот он помажет все твои фингалы, и тогда ты поступишь в мое полное распоряжение. И я с большим интересом послушаю твои сказки и лично о тебе, и то, что ты сочинишь мне о Джо Шире.

Лишь мгновение спустя до Паркера дошло то сверхъестественное, что было в речи капитана. Янгер, абсолютно легко и спокойно, словно бы обмолвившись, обронил подлинное имя умершего, а вовсе не то, что выбито на скромной муниципальной надгробной плите... Паркер все так же бесстрастно взглянул на капитана и узрел его торжествующую, самодовольную ухмылку, претендующую на то, чтобы называться загадочной...

Глава 7

Стоило Паркеру захотеть, он, несомненно, утолил бы жадный интерес капитана Янгера и к своей скромной персоне, и к незаурядной личности Джо Шира. В том волчьем логове, где обретался и Джо Шир, и он сам, все подчинялись на редкость примитивным законам. Паркер, собственно, и прибыл-то в тишайшее захолустье, истязаемый одной мыслью: следует ли немедленно покончить с явно задурившим, утратившим нюх, позорно ослабевшим старым волком, или переложить решение на плечи судьбы и отойти в сторону. О себе самом Паркеру пришлось бы говорить совсем кратко: он был грабителем.

Пару-тройку раз в год он брал какой-нибудь банк, ювелирный магазин, крупную состоятельную фирму, богатую компанию... Мелкую работу с отдельным обывателем он презирал. И вовсе не тайное сострадание к частным лицам двигало им, но проницательная догадка: у мощного финансового объединения капиталу неизмеримо больше, нежели у индивидуального лица; нравились ему и те организации, что все еще выдавали своим служащим зарплату натуральными, живыми деньгами, а не занимались всякой ерундой с безналичным расчетом.

Паркер, как правило, не работал один. На всякое дело тщательно подбирались высококвалифицированные специалисты, в группе придерживались обязательного разграничения деятельности каждого участника. К примеру, Паркер всегда блистал в наиболее близких ему отраслях: разработке хитроумной идеи ограбления и обеспечении силовой поддержки. Напарники его взваливали на свои плечи всю остальную, порой черновую, работу. Она была весьма разнообразна: сообщники Паркера умели не только, обойдя здание снаружи, начертить довольно точный план расположения комнат в нем, они ухитрялись, словно летучие мыши, карабкаться по стенам домов, вскрывать внутренние перекрытия, обнажая доступ к сейфам, взрезать автогеном этих хваленых бронированных чудовищ, этих идолов, которым поклонялись вечно прилизанные служащие всемирно известных банков, где шифры сейфов знали лишь два-три облеченных высоким доверием, безупречных господина.

Паркер не только детально продумывал остроумные способы изъятия лишних, на его взгляд, денег, но олицетворял собой весь карающий государственный институт: ему иногда приходилось убирать коррумпированного подельщика, или того, кто вдруг начинал строить полиции глазки...

Больше всего времени отнимала подготовительная работа — сама операция по взлому совершалась порой за считанные минуты. Таким образом, Паркер если и бывал плотно занят — то, в общей сложности, — не более месяца в году. Одиннадцать оставшихся месяцев были в полном его распоряжении, и Паркер вполне безбедно существовал на шикарных океанских курортах, не особо, впрочем, разрушая свое здоровье, но стараясь всячески тренировать и развивать неукротимый, деятельный, спартанский ум. Последние годы он легально обретался под именем Чарльза Виллиса, который был бизнесменом, владельцем то ли платных стоянок автомобилей, то ли чего-то в этом роде... Все то, чем он владел, никогда не давало ему дохода, но вполне оправдывало его налоговые декларации, так что к Чарльзу Виллису, существу отнюдь не экстравагантному, да еще с безупречными документами, подкопаться было не так-то просто.

Как Чарльз Виллис он и в этот раз вполне счастливо проживал в Майами-Бич, после того, как славно потрудился в Северной Дакоте, взяв банк в Коппер-Каньоне... Он даже позволил себе, в качестве поощрения, завести роман с новой женщиной, как вдруг, словно больной голубь, порхнуло к нему в отель письмецо Джо Шира.

“Паркер,

у меня тут сложности, но думаю уладить их сам. На всякий случай, пока все не образуется, держись от меня подальше. Я практически не бываю в Омахе, все время живу в Сагаморе, в своем доме, известном тебе... Хочу предупредить тебя: если люди, которым ты нужен, будут связываться с тобой через меня, — пусть минуют меня и выходят на тебя напрямую... Я как передаточное звено временно пока не действую. Писем писать тоже не буду, черкну, если все обойдется.

Твой Джо”.

Джо Шир считался в их кругах личностью почти легендарной. Он в первый раз взял сейф еще до начала первой мировой войны. Всю сознательную жизнь он посвятил своей оригинальной профессии и достиг в ней таких высот, которые и не снились рядовому взломщику сейфов. В мире, кажется, не существовало бронированного чудовища, перед которым Джо спасовал бы. Что любопытно, осознавая себя мастером высокого класса, он постоянно стремился к совершенствованию своего искусства. Желая быть в курсе всех технических новинок, он без конца штудировал, принимал к сведению или отбраковывал тот гигантский материал, что услужливо предоставляли заинтересованным лицам фирмы-производители банковских сейфов. Все их рекламные проспекты, якобы секретные руководства по эксплуатации, все справочные брошюры сходились к нему через сеть подставных абонентов, год за годом усердно выписывающих на свои адреса это море щеголеватых изданий на глянцевой бумаге.

Джо захватывал шире: он имел разные там банковские вестники и банковские бюллетени, сводки частных сыскных агентств, к нему стекались сведения от фирм-изготовителей замков, от многочисленных служб по охране и сигнализации... Джо отнюдь не принадлежал к тому весьма распространенному отряду взломщиков сейфов, в котором каждого медвежатника полиция легко вычисляет по оригинальному, устоявшемуся, навсегда опробированному почерку... Ничего подобного не происходило с Джо Широм. Он не боялся ломать надоевшие штампы, приевшиеся стереотипы, и в каждом новом деле не желал использовать, как другие, только лишь сверло, или лом, или автоген, или нитроглицерин, — он был личностью творческой, ищущей, а изобретательности его поистине не было предела. В годы его нешумной славы не один высокий полицейский чин мысленно рвал на себе волосы при одном упоминании дерзкого и неуловимого преступника.

Но пришло время и Джо Ширу отложить в сторону орудия труда. Как и у многих солидных людей, подвизавшихся на первых ролях в преступном мире, у Джо имелись безупречные поддельные документы на вымышленное имя, была куча бумаг и бумажек, удовлетворивших бы любого, самого въедливого налогового инспектора, иронически улыбаясь, Джо обзавелся картой социального страхования: играть так играть! Но самое невероятное — это пенсионные чеки, которые стали поступать регулярно, едва Джо Ширу исполнилось шестьдесят пять! Джо как безумный хохотал над этим курьезом, однако с тех самых дней перестал играть с государством в опасные игры, присмирел и практически отошел от активной деятельности на своем поприще. К нему, правда, иногда разлетались по старой памяти посланцы от групп, разрабатывающих новые дела, и Джо чисто из спортивного интереса консультировал некоторые мероприятия; в основном же он был теперь всего лишь передаточным звеном, тем, через кого могли связаться между собой нужные друг другу люди. В этом качестве немало послужил он и Паркеру.

Отношение к пенсии у Джо было двойственное. С одной стороны — он смеялся над мизерностью (на его взгляд) сумм, приходящих на вымышленное имя — “Без-слез-не-взглянешь” — так именовал он про себя пенсионные чеки, привыкнув жить на широкую ногу и не имея нужды считать десятки и сотни тысяч, протекавших сквозь его артистически тонкие пальцы. Кое-что он, впрочем, отложил себе на старость, и этого, как понял Паркер в свой последний визит к старику, ему должно было хватить до самой смерти.

С другой стороны, Джо стал бы, вероятно, бурно протестовать, перестань к нему поступать эти бедняцкие, на его взгляд, деньги. Дело в том, что пенсия, какая бы она ни была, волшебным образом приравнивала Джо ко всем остальным гражданам великой страны, он начинал чувствовать себя честным и достойным стариком и даже, смущенно кряхтя, признался Паркеру, что так называемые пенсионные дни отмечает как праздники небольшим стариковским загулом — с пивом, с пышным тортом (безе с орехами), — он почему-то с детским постоянством жадно любил всю жизнь именно такие торты...

Паркеру, честно говоря, все сладости были как-то без надобности.

Сделавшись Чарльзом Виллисом, наш герой, как чумы, сторонился всякого, кто пытался идентифицировать его как Паркера, — ведь поистине бесценным было для него это alter ego, — по крохам, год за годом нарабатывался имидж бизнесмена, человека широких взглядов, надежного, но жесткого партнера...

Да и безупречные документы, положим, на имя Чарльза Виллиса, стоили в свое время безумных денег... Впрочем, подобную двойную игру вели очень многие люди его круга, аналогичной двойной жизнью жило подавляющее большинство знакомцев Паркера, имеющих на плечах голову, а не ночную посудину, как, например, болтун и гуляка Тифтус.

В такой ситуации некий нейтральный человек, служащий передаточным звеном, или, если угодно, “почтовым ящиком”, между желающими установить контакт партнерами, — такой человек был особенно важен и нужен. Долгие годы услуги именно такого рода Джо Шир и оказывал Паркеру.

Два года назад Паркер обитал у Джо на квартире в Омахе, — дело в том, что фотогеничное и мужественное лицо Паркера как-то слишком примелькалось в полицейских отчетах о хитроумно и отчаянно ограбленных банковских сейфах. Паркер смотрел, смотрел с кислой улыбкой на все растущую популярность выразительных черт своего лица, нервы у него не выдержали, и он решился на крайний шаг: пластическую операцию.

Джо, там, в Омахе, подыскал ему отличного хирурга, дело было сделано прекрасно; с тех пор Паркер не видел Джо Шира.

Получив письмецо от него, Паркер, помнится, слабо и рассеянно поудивлялся, что там такое стряслось с обычно осторожным Джо, но за приятными хлопотами, связанными с проживанием шальных денег и с новой женщиной, как-то забыл о Джо; он, впрочем, был уверен, что тот сам справится со своими невзгодами. Временно не действующее передаточное звено его пока мало беспокоило — деньги из Северной Дакоты все не кончались, новых дел он пока не планировал.

Второе письмо было словно гром среди ясного неба; пришло оно через месяц после первого.

“Паркер,

прости меня, старика. Ты знаешь, я никогда никого ни о чем не просил. Всю жизнь был гордым и независимым. Да, видно, стар сделался.. Мне нужна твоя помощь. Ты человек молодой, сильный, сможешь мне помочь не особенно и рискуя, а потом будешь у меня отдыхать; попивая пивко... Я бы лет десять назад и сам справился, да теперь я не тот. Совсем не обижусь, коли ты не захочешь приехать помочь мне, но если решишь — выезжай немедленно. Вот только денег я тебе не смогу дать. Сумею правда оплатить железнодорожные билеты в оба конца. Если тебе одному скучно, Паркер, возьми свою женщину, я и ей оплачу все дорожные расходы, ты не сомневайся. Но в любой ситуации, Паркер, умоляю тебя, ради Бога, не звони мне!

Твой постаревший Джо”.

Паркер перечитал письмо трижды, так он был ошарашен им. Ясно, что аккуратные строки выведены рукой Джо Шира, стиль послания свойствен старику несомненно, но содержание! Люди их круга, бывало, обращались друг к другу за помощью, но свои личные проб темы каждый был обязан решать сам! Можно попросить о предоставлении тайного убежища, чтобы пересидеть там всплеск полицейской активности, можно попросить взаймы денег под “навар” от предстоящего дела, но — только...

Ни один из тех, кого знал Паркер, никогда не стал бы писать жалкие слова об оплате, о каком-то возмещении денег, тьфу! за железнодорожные билеты в оба конца... Все это означало, что у старика либо начался форменный сдвиг по фазе, либо — что гораздо хуже! — ему кто-то так наседает на пятки — дальше ехать некуда. И с деньгами у него полный аут, ясное дело, раз пишет такие пошлости в письме. Господи, куда же делся весь его солидный денежный запас? Не на приют же для омахских детей-сирот он всю эту громадную сумму анонимно зафутболил, как однажды размечтался в припадке старческого сумасшествия в присутствии Паркера?.. Правда они тогда крепко поддали...

Ругаясь про себя на чем свет стоит, Паркер побросал в чемодан необходимые вещи и позвонил в агентство воздушных сообщений, бронируя билет на рейс до Омахи.

Мысли его лихорадочно кружили около последнего письма старенького и, видно, вконец ослабевшего старого приятеля.

Из эгоизма, свойственного молодости, Паркер вначале думал вовсе не о сложностях, посетивших Джо Шира. Старик был где-то далеко за глазами, отсюда, из Майами-Бич представлялся бесплотным, нереальным, его зыбкий и призрачный образ не задевал ни одной струны в душе Паркера. Но вот о себе в связи в Джо Широм Паркер задумался крепко.

У Джо была превосходная память на адреса, цифровые коды телефонов, он знал о Паркере всю подноготную, помнил его лицо еще до пластической операции, мог перечислить десятка два продуманных и осуществленных Паркером денежных экспроприации, — в общем, мог, да-да, мог по старческой своей немощи заложить Паркера со всеми потрохами, и засадить милого дружка в клетчато-полосатые интерьеры на долгие годы, а то и на веки вечные!..

До получения тревожного письма Паркер как-то не думал о таких перспективах, поскольку Джо не внушал опасений: это был старый, но мудрый волк, смотревший на мир трезвым, тяжелым холодным взором, не покупающийся на отравленные приманки, за милю не подходящий к замаскированным капканам, чуявший по ветру, где затаились охотники со своими вонючими стволами, из которых вылетает огонь. В общем, Джо реально и трезво осознавал мир, себя и свое место в нем.

Но сейчас все, к сожалению, разительно изменилось. Картина мира исказилась, стала неверной и зыбкой в слезящихся глазах потерявшего нюх, ослабевшего с голоду старого зверя. Выгрызая из кровоточащей лапы льдинки, оставляя красный след на снегу, он поковыляет прямо на красные флажки охотников, а то, еще хуже, — потрусит рысцой прямо к святая святых — волчьему логову, где блестят голодными глазами волчата, и лежит, положив голову на тяжелые лапы, волчица...

За выжившим из ума зверем охотники подойдут к самому логову...

Паркер летел высоко над замлей, полузакрыв глаза, но сон так и не опустил свои прохладные ладони ему на веки. Самолет шел курсом на северо-запад, через весь материк, с дикими наводнениями на его могучих реках; с чудовищными лесными пожарами, с муравьиным копошением людей в городах; с океанским ветром, треплющим флаги и полосатую парусину над зеркальными стеклами магазинов; с ветром горных долин, несущим кофейную пыль и сдувающим соломенную шляпу с большими полями с прелестного, в крупных золотистых локонах затылка какой-нибудь незнакомки в розовом платье, летящей по серебристо-серому шоссе в своем белом открытом автомобиле где-то там, под кучевыми облаками, далеко внизу...

Хотя, честно говоря, Паркеру было не до незнакомок. Он даже не поднял глаза на стюардессу, уже несколько раз настойчиво предлагавшую ему как алкогольные, так и другие напитки...

В Омаху Паркер прилетел на склоне дня во вторник, а поздно вечером уже выходил из поезда в Сагаморе; здесь он снял номер в отеле.

В этот раз он не рассчитывал останавливаться у Джо, помня его письмо, полное смятения и страха.

Он, как всегда, зарегистрировался в местном отеле под уже ставшим ему привычным именем Чарльза Виллиса. Теперь, задним числом вспоминая свои действия, Паркер угрюмо думал о том, что знай он, как повернутся дела, — никогда бы не стал понапрасну трепать безупречное, никаким криминалом не запятнанное имя Чарльза Виллиса... Тем более, если в игру вступил этот, ползущий, как на дрожжах, полицейский капитан в дурацкой ковбойской шляпе.

А тогда, вечером, Паркер, мигая бессонными глазами, вошел в отель “Сагамор”, и ночной портье, окинув взором чуть ли не единственного за сутки постояльца, от нечего делать спросил себя о роде его занятий. Под утро портье все же решил, что, если новый постоялец чем и торгует, — либо оружием, либо спиртным... Дело в том, что Сагамор находился вдали от излюбленных праздными туристами маршрутов, достопримечательностей в городе не было никаких, лишь дымили по окраинам несколько заводиков, перерабатывающих мясо, молоко, овощи и фрукты; продукты переработки поставлялись на стол горожан.

Отель “Сагамор”, с его скрипучими лестницами, проржавелыми кранами, желтоватыми ваннами, прожженными покрывалами на ревматических кроватях, существовал исключительно за счет заезжих коммивояжеров...

Дождавшись полной темноты, Паркер направился к Джо, чтобы получить исчерпывающие ответы на ряд интригующих вопросов.

Он опасливо пошел пешком, передвигаясь с большой осторожностью, хоронясь от редких прохожих, дабы никто не засвидетельствовал, что видел приезжего незнакомца у дома старика, пораженного некими таинственными напастями...

Уже при звездах он подошел к парадному входу, позвонил, и, пока слушал, как скатывается ветер по черепичной кровле, еще поразмышлял, почему это старые люди так любят сидеть в потемках, как вдруг с крыльца соседнего коттеджа молодой мужской ломающийся голос крикнул ему, что мистер Шардин умер вчера и хоронить его будут завтра поутру...

К такой новости Паркер готов не был.

Он еще постоял под звездами, послушал ветер, шелестящий в подсыхающих лианках каких-нибудь повилик и плющей, оплетающих крыльцо, и в состоянии смятения вернулся в отель. Стало быть, старый Джо был уже мертв, когда Паркер получил от него тревожное письмо... Что же с ним было, какие скоты обложили его, так взволновав и напугав?! И не грозят ли неприятности Паркеру? Джо отстранял его от себя еще в первом письме, все ставил между собой и Паркером запретительные знаки, некие шлагбаумы, — следовательно, не хотел навести своих преследователей на старого приятеля...

Теперь Джо не стало, свои тайны он унес за пределы жизни, и Паркеру их не откроет никто, кроме Паркера. Следует разузнать — как умер старик, не помог ли кто ему отправиться на тот свет, и есть ли в этом задрипанном городишке живая душа, знающая о существовании Паркера и могущая сделать гадость пусть не ему, но Чарльзу Виллису...

Выяснить все это следовало как можно скорее, чтобы обязательно успеть самому нанести упреждающий удар.

Он плохо спал в отеле в эту ночь, все слышалось: под кем-то скрипел рассохшийся паркет в его номере; все чудилось: озаряется смоляная бездна зеркала, и чье-то мученически искаженное лицо высветляется из глубины.

Рано утром, спустившись в холл. Паркер спросил у нового, только что заступившего портье газету, но печаталась она здесь единожды в неделю, в четверг; впрочем, все местные новости можно было почерпнуть из газеты округа, в Линбруке, милях семи от Сагамора.

У пышного железнодорожного вокзальчика, с колоннами и лепниной по фасаду, томился без всякой надежды на пассажира водитель единственного на стоянке такси. Паркер нанял его старомодный, запыленный “шевроле” до Линбрука и обратно.

В соседнем городке, выходя из редакции со вчерашней газетой в руках, Паркер обнаружил впритык стоящий за “шевроле” черный “форд”, похожий на лакированного гигантского жука.

Располневший господин в коричневом, видавшем виды костюме, и комической шляпе цвета кофе с молоком, наклонясь к таксисту в “шевроле”, о чем-то говорил с ним, но, завидя Паркера, тут же прервал беседу, тяжело забрался в свой “форд” и выжидательно замер, пристроив подбородок на скрещенные руки, лежащие на руле.

Весь обратный путь этот тип в ковбойской шляпе неотступно гнал свой “форд” за “шевроле”, так что Паркер спросил таксиста, мотнув головой в сторону бурого облака пыли за их машиной:

— Кто это, если не секрет?

— Вы имеете в виду того, кто со мной говорил? — переспросил таксист так, словно старался уйти от прямого ответа. Паркер внимательнее оглядел сбоку высокие скулы нервного, недовольного чем-то лица, длинные светлые волосы, старую армейскую куртку, до такой степени выгоревшую на солнце, что недавно отпоротая нашивка рядового, напоминающая раздвинутые под углом два пальца, явственно просматривалась на рукаве, словно нанесенная темной краской по трафарету. Таксисту было около тридцати.

— Явно полицейский, — продолжил Паркер, так и не дождавшись ответа.

— Предположение годится, — пробормотал парень, краем глаза взглянув на пассажира.

— А какого рода?

— Да самого гнуснейшего...

— Я не о том, — засмеялся Паркер. — Я спрашиваю — местный он или из округа?

— Здешний, глава сагаморской полиции...

— А сколько их, полицейских, всего-то у вас? — снисходительно осведомился Паркер, щелчком выстрелив в открытое окошечко окурок.

— Может, двенадцать, а может и пятнадцать, кто их пересчитывал! — лениво ответил шофер, следя за дорогой.

— Да, штат у него внушительный... В каком он чине — комиссар?

— Нет, капитан. Там у него еще несколько лейтенантов, а все остальные сержанты...

Паркер приподнял брови. Таксист, кажется, и не прочь был перемыть косточки шефу полиции, но что-то ему явно мешало. Вообще дорожный треп шел как-то принужденно, со скрипом, не было в нем легкости и небрежности... Паркер, хмыкнув, поинтересовался:

— Ну а имя-то хоть есть у вашего капитана?

— А как же! Янгер. Капитан Янгер...

— Что он выпытывал обо мне?

— Мы о вас вообще не говорили. Болтали о своем.

— Ну-ну, — усмехнулся Паркер и поглядел в заднее окно: “форд” неотвязно тащился следом. Паркер откинулся на сиденье, закуривая новую сигарету, и насмешливо спросил:

— Что ж ты не пополнил собой численность полицейских сержантов?

Таксист, потемнев, согнулся за рулем, и “шевроле” набрал хорошую скорость. Теперь “форд” позади был почти не виден, а шофер, убирая газ, вымолвил со значением, но очень тихо:

— У меня ведь есть работа...

— Ясненько, — сказал Паркер и больше не проронил ни слова. Уже возле отеля “Сагамор”, получив от Паркера щедрые чаевые, шофер доверительно зашептал:

— Он выспрашивал меня обо всем: ваше имя, видел ли я вас раньше и о чем мы говорили, для чего вам газета и не назывались ли вами какие люди...

— Спасибо. Вот тебе сверх всей платы...

— Да если б и знал, в жизнь бы не сказал этому подонку... Выйдя из такси, Паркер проводил глазами теперь еще более запыленный “шевроле”, который выруливал на стоянку у вокзала, пышностью напоминающего сливочный торт.

Черный “форд” притормозил буквально в пяти метрах от Паркера. Капитан Янгер с видимым усилием выбрался из автомобиля, достал из заднего кармана мятых коричневых брюк мокрый комочек носового платка, столкнул назад ковбойскую шляпу, повисшую за плечами на резинке, вытер влажно блестящий под солнцем лоб, протер зубчатую кожаную ленту внутри шляпы, надернул свой экстравагантный головной убор на лоб и засунул значительно потемневший платок на прежнее место. Затем из внутреннею кармана своего лоснящегося коричневого пиджака он достал сигару и проделал с ней манипуляции, явно доставляющие ему удовольствие: развернул сигару, откусил и выплюнул ее кончик, поднес к ней бледный на солнце огонек спички.

На Паркера он не смотрел.

Пройдя стеклянные двери отеля, Паркер миновал вестибюль, переходящий в грандиозный, слишком несоразмерный со всем небольшим четырехэтажным зданием холл: на коврах, цветом напоминающих перезрелые персики, паслось стадо диванов, обитых зеленым кожезаменителем. Портье сиротливо торчал за своей пустой необъятной стойкой.

Паркер легко взбежал вверх по лестнице, и капитану Янгеру, курящему у входа, новый постоялец отеля больше виден не был.

И вот теперь, во время визита в дом к Джо Ширу, судьба вновь свела их, Паркера и Янгера, Янгера и Паркера, повернула лицом друг к другу и выжидательно остановилась рядом, скрестив на груди прекрасные руки...

Паркер пока не умел ничего отчетливо сформулировать, но явственно сознавал, что влип в какую-то крупную передрягу.


Читать далее

Ричард Старк. В зловещей тиши Сагамора
Часть первая 23.12.15
Часть вторая 23.12.15
Часть третья 23.12.15
Часть четвертая 23.12.15
Часть первая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть