Онлайн чтение книги Вам решать, комиссар!
Глава VI

Цепная реакция

1. Из телефонного разговора директора Тириша с банкиром Шрейфогелем:

Тириш: У меня для вас не слишком утешительные известия. В завтрашнем номере «Мюнхенских вечерних вестей» выйдут две статьи о спекуляциях земельными участками…

Шрейфогель: И что вы предприняли?

Тириш: Все, что было в наших силах. Пригрозили подать на них жалобу, попытались добиться судебного запрета публикации материалов до решения вопроса их принадлежности, направили к ним нашего поверенного в делах и пытались договориться. Но Вардайнер был непреклонен.

Шрейфогель: Вашими рассказами я сыт по горло. Вы ничего не добились, не сумели даже остановить эти статьи, значит, нарушили наш уговор. Жаль, очень жаль. Придется обратиться к другим. Премного благодарен, герр Тириш!

Едва повесив трубку, Шрейфогель набрал номер своего приятеля, банкира Борнекампа из Кёльна. Бернгард Магнус Борнекамп был президентом банковского дома, влиявшего на жизнь всей Федеративной Республики. Его вес в экономике и финансовые возможности едва ли не превышали возможности государства.

2. Из телефонного разговора директора банкира Шрейфогеля с банкиром Борнекампом:

Шрейфогель: Могу я обратиться с просьбой? Срочно нужна помощь.

Борнекамп: Разумеется, о чем речь?

Шрейфогель: Дело в двух статьях, которые могут появиться в завтрашнем издании одной из здешних газет — «Мюнхенских вечерних вестях». Они содержат информацию о купле-продаже земельных участков, происходивших якобы при соучастии нашего земельного правительства и властей ФРГ. Все это, разумеется, безответственный вымысел, и мы намерены обратиться в суд. Но когда столь провокационные и спорные материалы появляются на страницах газет, всегда существует опасность…

Борнекамп: Согласен с вами. Поручите, дорогой Шрейфогель, чтобы ваши сотрудники собрали необходимые материалы и поскорее их передали моим людям, конкретно — доктору Кетлеру. Когда все будет готово, я ознакомлюсь и приму меры.

Шрейфогель: Премного благодарен.

* * *

Бернгард Магнус Борнекамп работал в своем кабинете на вилле неподалеку от Кёльна. Кабинет был обставлен с дорогой солидностью, но без броской роскоши. Личный поверенный доктор Кетлер, тридцатишестилетний юрист, говоривший на пяти языках, включая русский, и старательно штудировавший китайский, за неполный час представил ему все, что удалось собрать:

а) фотокопии статей, готовых к печати в «Мюнхенских вечерних вестях»;

б) присланный по телетайпу перечень мер противодействия, безуспешно предпринятых «Мюнхенским утренним курьером», включая резюме разговора доктора Шлоссера с Вардайнером;

в) детальную информацию о «Мюнхенских вечерних вестях»: владельцы и соиздатели Бургхаузен и Вардайнер; у каждого по пятьдесят процентов акций, тираж 120 тысяч экземпляров, субботнее издание — 180–200 тысяч экземпляров, приблизительная оценка имущества издательства, включая типографию, здания и филиалы, — 120–150 миллионов марок.

Банкиру Борнекампу это не показалось пустяком; хотя обычно он оперировал гораздо большими суммами, но знал, что любая мелочь может иметь непредсказуемые последствия.

— Распорядитесь подготовить еще информацию о «Мюнхенском утреннем курьере».

— Над этим уже работают, — с готовностью доложил доктор Кетлер. — По первым оценкам они примерно сравнимы.

Борнекамп полистал тщательно подобранные бумаги. Нашел, что «Папир юнион», одна из фирм его собственного концерна, поставляет «Мюнхенским вечерним вестям» бумагу. Доставку большей частью производит «Евротранспорт», тоже его фирма. А «Рейнско-Рурская компания» — держатель договора на поставку нового оборудования — тоже принадлежит ему.

— Отлично! Соедините меня с Бургхаузеном! Но того нигде не было.

— Тогда с Вардайнером!

Но и Вардайнера найти не смогли.

Борнекампа это отнюдь не вывело из себя. По кратком размышлении он велел:

— Соедините меня с земельным министром юстиции!

* * *

Когда комиссар Циммерман раскручивал какое-то дело, для него и его сотрудников присутственных часов не существовало. Днем и ночью в отделе гудел народ.

Организатором непрерывных и неформальных рабочих совещаний, «посиделок», как именовал их фон Гота, обычно был не сам Циммерман, а в основном Фельдер, их главная организующая сила, который, как пчелка, собирал все, что принесли сотрудники: заметки, донесения, документы.

Циммерман лишь изредка вставал из-за стола и пересаживался к дискутирующим сотрудникам. И сразу беспорядочные споры превращались в эффективные, хотя и неформальные обсуждения.

В тот вечер по знаку инспектора Фельдера первым начал фон Гота:

— Фрау Шмельц собиралась развестись с мужем. Хорстман, видимо, хотел обеспечить ее доказательствами, облегчающими задачу. Но не успел. Гольднер полагает, что после Хорстмана должно было остаться множество взрывоопасных материалов о личной жизни некоторых видных людей.

Фельдер, у которого в голове, как в архиве, уже были упорядочены все данные по делу Хорстмана, доложил:

— Материалы эти, скорее всего, у Хельги Хорстман или у Лотара, кое-что, возможно, у Вардайнера. Хочу напомнить, что на месте преступления мы не нашли следов того, что жертву обыскивали. Судя по этому, убийца знал, что Хорстман не имеет привычки держать бумаги при себе. Целью убийства, вероятно, было воспрепятствовать Хорстману воспользоваться материалами, попросту навсегда заткнуть ему рот.

— Не слишком ли категорично? — усомнился фон Гота.

— Я только исхожу из фактов, которые просто бьют в глаза, — обиделся Фельдер. — И не хочу навязывать никаких выводов.

— От дорожной полиции ничего нового? — спросил Циммерман.

— Их техники, — доложил Фельдер, успевший успокоиться, — под командой Вайнгартнера как раз пытаются по глубине колеи и типу грунта вычислить вес машины, использованной убийцей. Результаты будут завтра.

— А что у вас, коллега Дрейер? — спросил Циммерман.

— Слежка за Ингеборг Файнер дала результаты, — доложила та. — Файнер встретилась с Вардайнером в чужой квартире, оставались они там около двух часов. И в то же время визит в другую чужую квартиру нанесла жена Вардайнера. Подробности переданы Фельдеру.

— Похоже, — невозмутимо заметил Циммерман, — что на поверхность всплывает одна постельная история за другой. Это не должно нас волновать и тем более отвлекать от нашей основной задачи. Но я все-таки хочу вам сообщить, что те два часа, на которые пришлось убийство и на которые у Вольриха с женой Хорстмана не было алиби, они вместе провели в отеле «У трех медведей».

— Но по всем инструкциям мы должны поставить в известность полицию нравов, — педантично заметил Фельдер.

— Давайте, только предварительно еще раз все проверьте, — согласился начальник. — И вообще, хочу вам посоветовать быть поосторожнее с этой кучей дерьма, скрытой роскошными шелками и бархатом. Никогда не известно, во что там вляпаешься.

* * *

— Вы уволены! — заявил Альбрехт Нейдхаммер, начальник отдела кадров «Мюнхенского утреннего курьера». — Мы разрываем ваш контракт в кратчайший срок!

— А можете вы мне сказать, с какой стати? — возмутилась секретарша Антония Бауэр, которой он сообщил эту жуткую новость.

— У нас для этого предостаточно весьма и весьма серьезных причин, — начал тот объяснять. — Мы выяснили, что вы в последнее время стали работать гораздо хуже, вам недостает рвения и ответственности за дела фирмы. Кстати, нам известно, что ваша личная жизнь не в порядке, что весьма прискорбно, но не имеет отношения к принятому решению.

— Вот, значит, как? Да вся ваша фирма — готовый обезьянник, где, если хочешь жить, святошу корчить не приходится!

— Я не хочу слышать это! И обсуждать буду лишь ваше увольнение. Если желаете объяснений, обратитесь к Вольриху.

* * *

Вальдемар Вольрих принял Антонию Бауэр сразу же. С деланым участием попытался положить руки ей на плечи, но Тони увернулась. Тогда отвел ее к дивану и сел рядом.

— Просто неслыханно, что позволяют себе кадровики! — огорченно заявил он. — Но я уже поговорил с ним. Спросил, как ему в голову пришло вас уволить. А он в ответ — что, я, мол, хочу отменить его решение? И знаете, Тони, что я сказал? Что ни одно решение не окончательно, если, конечно, человек, которого оно касается, может быть вам полезен.

— И что я должна сделать, чтобы вы отменили это решение?

— Ничего, милая Тони, — уверял ее Вольрих, поглаживая по плечу. Заметив, что та не отстраняется, он, разумеется, истолковал это как доказательство своей неотразимости. — Единственное, чего мы от вас ждем, моя милая, — это охотное и старательное сотрудничество. Я бы сказал так: понимание и желание.

— И вы не собираетесь со мной переспать?

— С удовольствием, Тони, но не обязательно сейчас — Вольрих полыценно ухмыльнулся.

«Боже, — говорил он себе, — разве есть на свете такая, чтобы я ее захотел и не заполучил? Я не упустил ни Ханнелору из рекламного, ни Лотту из отдела культуры, ни Марго из местных новостей. А Фелиция из рубрики «Для женщин» или Ил она из администрации — те даже и не пытались, так что успех на всех уровнях. И вершина — Хельга Хорстман. Рядом с ней эта Бауэр — только мелкий трофей в обширной коллекции».

— Но перейдем к делу, — напомнил он ей, а заодно и себе. — Я хотел бы узнать от вас кое-что конкретное.

— Небось о Лотаре? Ну сплю я с ним время от времени, разве это так важно?

— Да нет, это мне совсем неважно. — Вольрих старался казаться человеком, который в состоянии понять и принять все что угодно. — Я знаю, что Лотар с вами предпочитает говорить о более приятных вещах, чем о работе, но все равно вы о нем должны кое-что знать.

— Если я верно понимаю, вас интересуют бумаги Хорстмана?

— Отлично, Тони, вы все понимаете с полуслова. Ну так и что вы решили? Есть у вас желание рассказать кое-какие мелочи, которые так важны для нас? Например, что в этих бумагах и, главное, где бы их найти? И мы в два счета отменим ваше увольнение. А если вы достанете мне эти бумаги, вполне можете рассчитывать на приличное повышение.

— Какой же вы мерзавец! — сказала Антония Бауэр. Вольрих рассмеялся, хотя и через силу.

— Кем, интересно, ты себя воображаешь? Будущей женой редактора, который если не возьмется за ум, то быстро вылетит с работы? Так что, милочка, довольно разговоров — не позже чем завтра эти бумаги должны быть у меня на столе!

* * *

Когда инспектор Михельсдорф, продолжавший следствие по делу Хелен Фоглер, поздно вечером снова зашел в дискотеку «Зеро», ему тут же дал знак Рикки.

— Номер девять из вашего списка уже здесь!

— Так давайте его сюда!

Михельсдорф присел за стол Рикки. Юноша, приближавшийся к нему, сразу вызвал у него неприязнь. На таких молодых людей у него был нюх — слишком много он о них знал.

Юноша сел без приглашения и сразу начал:

— Можете не представляться, инспектор. Вы, насколько я знаю, из полиции нравов. В ваших списках есть моя фамилия, а что вам от меня надо, уже сказал Манфред Циммерман.

— Если вы собираетесь напомнить мне о папаше Циммермане…

— Знаете, моя фамилия Шмельц, но я не собираюсь напоминать даже о своем папаше…

— И кто ваш отец, я тоже знаю, — резко оборвал инспектор. — Только это тут ни при чем. Что вы знаете о Хелен Фоглер?

— То же самое, что и мой друг Манфред. Время от времени мне случалось с ней… поужинать, сходить в кино, распить бутылочку вина. Иногда случалось сделать ей подарок — скажем, несколько грампластинок, новое платье, деньги на такси, чтобы вернуться домой… Но ведь это не наказуемо, не так ли?

— Сколько вы ей давали денег?

— Всегда достаточно. Могу себе это позволить, ведь мой отец…

— Не вмешивайте сюда вашего отца!

— Послушайте, Михельсдорф, вы явно знаете, кто мой отец. Зато не знаете, как он ко мне относится. А он готов ради меня на все!

— Вы собираетесь меня запугать? — Теперь и Михельсдорф вышел из себя. — Ну тогда хватит шутить!

— А разве вы вообще способны на шутку? — скептически бросил Амадей, сын Анатоля Шмельца. Он представления не имел, на кого нарвался.

* * *

Беседа ассистента фон Готы с бывшим сотрудником афинской полиции Яносом Д., который находился в Мюнхене:

Фон Гота: До того как покинуть Грецию, вы были сотрудником афинской полиции?

Я нос Д.: Вы правы, но только отчасти. На самом деле все сложнее. Я состоял в антиправительственной боевой организации и поступил на службу в полицию с ее ведома, чтобы получить доступ к информации о готовящихся полицейских акциях и предупреждать товарищей. Когда земля начала гореть у меня под ногами, я эмигрировал. Попросил политического убежища в ФРГ.

Фон Гота: И еще в Афинах вы познакомились с Хайнцем Хорстманом?

Янос Д.: Я опекал его и помог добыть некоторые весьма важные материалы. Все — с согласия нашей организации.

Фон Гота: Хорстман был арестован. Почему?

Янос Д.: Его предали. Причем его же немецкие друзья. Он был им слишком неудобен. Не только потому, что собирал материалы, опасные в политическом плане, но еще и совал нос в личную жизнь своего прямого начальника и работодателя.

Фон Гота: Могу ли я толковать ваши слова так, что человеком, донесшим о его деятельности в афинскую полицию и тем самым вызвавшим его арест, был доктор Шмельц?

Янос Д.: Я не могу утверждать этого на сто процентов, но и не исключаю. Знаю точно, что Хорстмана арестовали, когда он пытался проникнуть на виллу актрисы Марии К., где, как обычно, пребывал доктор Шмельц. Там же находился и его шофер Хесслер.

Фон Гота: Греческая полиция подвергала Хорстмана интенсивным допросам?

Янос Д.: Вы имеете в виду, пытали ли его? Да, всю ночь. Поэтому он так выглядел наутро — едва мог говорить. Так вышло, что к самолету его доставил я. И вот тогда он сказал: «Я у этой сволочи в долгу не останусь!»

* * *

Из отчета инспектора Фельдера о беседе с фрау Хельгой Хорстман, проведенной в присутствии ассистентки Ханнелоры Дрейер:

«Место: квартира супругов Хорстман на Максимилианштрассе.

Время: воскресенье, 19.30–20.00.

Мы были приглашены в квартиру. Коллега Дрейер представила меня фрау Хорстман. Та настаивала, что желает говорить со мной наедине. По совету коллеги Дрейер я согласился, но она находилась в прихожей и оставила двери в гостиную приоткрытыми».

— Наконец-то в криминальной полиции нашелся порядочный мужчина! — приветствовала Фельдера Хельга Хорстман. Как обычно, на ней был лишь легкий халатик. На диван не села, а почти легла.

— Слава Богу, это не старая перечница вроде Циммермана или напомаженный пижон вроде фон Готы. Мужчину с первого взгляда видно!

Фельдера такое начало не смутило. Ко всему, что можно было ожидать от хозяйки, его по дороге подготовила Ханнелора Дрейер. И она не преувеличивала.

— Могу я вас просить ответить на пару вопросов? — вежливо спросил он.

— Вначале я у вас кое-что спрошу, — перебила Хельга. — Вы по работе часто вплотную имеете дело с женщинами, вот как со мной, например. Дрожи в коленках никогда не бывает?

— Нет, — честно ответил Фельдер. — В нашей работе обычно видишь столько грязи, крови и мерзости, что на близость женщины, даже хорошенькой, просто нет сил реагировать. И настроения тоже!

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Фрау Хорстман еще несколько раз пыталась перевести разговор на меня. Поэтому я попросил ее подтвердить, что во время убийства Хайнца Хорстмана она находилась в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. Она невозмутимо подтвердила это в полном соответствии с тем, что мы уже знали».

— Но Господи, герр Фельдер, — весело заметила Хельга Хорстман, — что вы строите из себя святого? Что плохого, если двое, которые нравятся друг другу, окажутся вместе в постели? По вам не скажешь!

— Ну тут все дело в том, где, как и когда, — задумчиво произнес Фельдер.

Хельга с улыбкой склонилась к нему, так, что Фельдер не мог не оценить все содержимое ее глубокого декольте.

— Милый инспектор, вы же не думаете, что нормальный человек занимается любовью, только когда испытывает возвышенные чувства или когда его совесть чиста? Я — человек нормальный, поэтому проделываю это охотно и удовольствием всегда и всюду. И представьте себе, бедолага Хайнц так и не сумел оценить мои способности. Особенно в последнее время. Это вам о чем-нибудь говорит?

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Мои попытки узнать о судьбе оставшихся после Хорстмана бумаг не дали никаких результатов. Фрау Хорстман сказала лишь, что будь у нее эти бумаги, она сумела бы ими воспользоваться с толком для себя».

— Что вы все ходите вокруг да около? — спросила Хельга Хорстман, поджав ноги и кокетливо потянувшись. — Я женщина добрая и понимающая, не хотите этим воспользоваться?

— Я на службе, — вяло оборонялся Фельдер.

— Это ничего не меняет, — не отставала Хельга. — Не хотите попробовать вести себя как герой крутого детектива? Вы постараетесь удовлетворить меня, а я вам за это предоставлю кое-какую информацию. Возможно, и какие-нибудь бумаги найдутся. Что вы на это скажете?

— Большое спасибо за беседу, — Фельдер торопливо поднялся и вылетел, минуя ассистентку Дрейер, за дверь.

* * *

— Ах, как тебе это идет! — восторженно воскликнул доктор Шлоссер, когда зашел за Маргот Циммерман, чтобы отвести ее поужинать и потом — на Бал наций.

Он считал, что Маргот всегда одевается с изысканным вкусом и что ее фигура, несмотря на склонность к полноте, по-прежнему хороша.

А Маргот Шлоссер казался рыцарем, настоящим джентльменом, который ненавязчив, который в ее обществе никогда не позволяет себе быть грубым или циничным и не скупится на знаки внимания. Чаще всего — на цветы, причем в любое время года и по любому поводу.

— Нас уже ждут. — Он предложил ей руку.

Мать Шлоссера, ожидавшая в машине у дома, при виде Маргот обрадовалась, но и забеспокоилась.

— Ну наконец-то, девочка моя! Что-то ты бледная…

— Да это все неоновые лампы, — попытался вмешаться Шлоссер.

— Или жизнь с Мартином, — съязвила фрау коммерц-советница Шлоссер. — Не хочу ничего плохого сказать о Мартине, хотя он навсегда остался грубым мальчишкой… Не то что Тони…

— Ну прошу тебя, мама, — осторожно перебил ее сын. — Ты обещала, что весь вечер будем только отдыхать.

— А я уже отдыхаю, сынок. — Она энергично притянула Маргот к себе. — И Маргот не обижается, она мой характер знает. Ведь я права, моя милая?

* * *

На этот, раз Бал наций совпал с первенством Европы по бальным танцам среди любителей. Участвовали восемнадцать пар, в основном с Запада.

Бал наций был крупнейшим событием светской жизни. Высокий взнос и вход только для приглашенных делали его типичным смотром мюнхенского высшего света. Здесь собирались хозяева пивоварен, отелей, торговцы недвижимостью, владельцы торговых центров, хозяева доходных домов и строительные подрядчики — все, кто в этом городе наживал миллионы и желал блеснуть в свете.

На балу наряду с земельным министром экономики и мюнхенским бургомистром присутствовали и члены земельного ландтага, торговой палаты, магистрата, союза предпринимателей, а также владельцы и издатели ведущих мюнхенских газет. В этом году среди них не было таких магнатов прессы, как Фридман из «Вечера» и Пробст из «Южнонемецких новостей», которые недавно отошли в мир иной. Не было и влиятельного Феликса Буттердака из «Меркурия» — в зимнюю непогоду он предпочитал солнечное побережье Испании. Зато свое участие подтвердили Бургхаузен и Вардайнер из «Мюнхенских вечерних вестей», а также Шмельц и Тириш из «Мюнхенского утреннего курьера». Правда, все четверо опаздывали. Ведущий чемпионата танцев объявил:

— Начинаем вступительный танец.

* * *

Инспектор Михельсдорф в 20.30 явился к шефу, комиссару Кребсу. Коротко доложив о проделанной работе, он заявил, что доказательств достаточно, чтобы заставить Фоглер говорить.

Пролистав бумаги, Кребс сказал:

— В отличие от вас, я думаю, что этого недостаточно.

— Для прокурора — да, допускаю, — не сдавался Михельсдорф. — Но если надавить как следует, ей все-таки придется заговорить.

Кребс поглядел на своего лучшего сотрудника с неудовольствием.

— Вы говорите — надавить?

— Это единственная возможность, — настаивал Михельсдорф. — Вы сами говорили: преступник всегда пытается повторить неудавшееся нападение, пусть даже на другую жертву.

— Тут я с вами полностью согласен.

— Значит, я могу действовать?

— Пожалуй, лучше сделать так, чтобы наши люди следили за Фоглер и при необходимости обеспечили ей охрану, — заметил Кребс.

— А лучше всего сделать и то и другое, — предложил Михельсдорф. — Будем следить за ней — и допрашивать тоже.

— Ну ладно, — сдался Кребс — Действуйте!

— Слушаюсь! — Михельсдорф был полон энергии. — Отправлюсь за Фоглер немедленно!

— Разумеется, не один.

— Вы хотите пойти со мной?

— Нет, с вами пойдет коллега Браш.

— Опять она… — кисло протянул Михельсдорф. — Ну ладно, если иначе никак…

* * *

Результаты предварительного этапа соревнований танцоров были очевидны. Югославы отпали после слоуфокса, швейцарцы сорвались на медленном вальсе, а французской паре не удался квикстеп. Остальные вышли в следующий круг.

Лотар из «Мюнхенского утреннего курьера», который должен был написать репортаж о чемпионате и которого якобы с санкции руководства откомандировал сюда Вольрих, кисло помечал что-то в блокноте. Эти вещи обычно поручались новичкам, но его откровенно провоцировали, и приходилось держать себя в руках.

Карл Гольднер представлявший «Мюнхенские вечерние вести», никаких заметок не делал. Репортаж такого рода он может написать хоть во сне. Начнет так: «Опять великолепный праздник!» Далее пойдет перечень всех собравшихся шишек — от федерального министра до владельца обувной торговли. Этого нужно помянуть — все же постоянный поставщик рекламы.

Гольднер имел свою точку зрения на всю эту показуху, но никогда ее не высказывал. Лишняя потеря времени — все равно никто не напечатает. Лениво и равнодушно следил он за суетой вокруг себя, но тут заметил, что появился Вардайнер.

Сев вместе с Сузанной за столик, Петер Вардайнер отметил, что Шмельца еще нет. Зато Тириш уже восседал в ложе, хмуро поглядывая вокруг. Недоставало также банкира Шрейфогеля, не видно было и его приближенных. Мюнхенский бургомистр, как всегда, сдержанно кивнул ему в знак приветствия. Увидел он и адвоката Шлоссера в компании двух дам. Ничего существенного, просто толпа публики на балу…

Вардайнер чувствовал себя прекрасно. Все шло как по нотам. Его статья против Шрейфогеля была в редакции принята на «ура». Только у Замхабера были замечания, но удивительно мало. Он с облегчением вспомнил об Ингеборг Файнер. Чудная девушка.

— Нам нужно с этим покончить, — сказал он ей.

И она ответила:

— Тебе виднее.

Ему казалось, что все в порядке. В том числе и с Сузанной. Он спросил ее:

— Ты ждала у Бендера, что я позвоню?

— Нет, — рассмеялась она.

— А почему нет?

— Не думала, что это еще могло что-то изменить. Зачем тебе звонить? Ведь ты обручен со своей газетой, а я — с тобой. И все.

— Спасибо, — сказал он.

— Начинаем полуфинал! — объявил распорядитель.

В это время на балу появился издатель Бургхаузен. Ни на кого не обращая внимания, он протиснулся прямо к Вардайнеру и хмуро бросил:

— Нам грозит катастрофа!

— Почему? — недоуменно воззрился Вардайнер.

— Ты же знал, что меня не будет! Я должен был уехать — дело не терпело отлагательства, — расстраивался Бургхаузен. — Значит, тебе нужно было быть под рукой, а ты взял и уехал…

— Да, потому что я закончил свою работу.

— И где ты был?

— Ты заявил, что нам грозит катастрофа. С чего вдруг?

— Из Кёльна звонил банкир Борнекамп!

— Ну и что? — беззаботно бросил Вардайнер.

Из восемнадцати танцевальных пар в следующий круг прошли только двенадцать. Из них четыре — из ФРГ (бурные аплодисменты).

— Господи Боже! — в отчаянии всплеснул руками Бургхаузен. — Неужели неясно, что нам грозит, если звонит Борнекамп?

— Похоже, он тоже наделал в штаны, — все так же беззаботно заметил Вардайнер. Но тут же напрягся, заметив, что появился Анатоль Шмельц, подсевший к Тиришу. Выглядели оба как плакальщики на похоронах.

— На этот раз мы приготовили им бо-ольшой сюрприз! — оптимистически заверил Вардайнер Бургхаузена, взяв при этом фрау Сузанну за руку.

— Можно сказать и так, — бесцветным голосом произнес Бургхаузен. — Но вот вопрос: кто будет смеяться последним?

* * *

Примерно в то же время — в 21.45 — инспектор Михельсдорф вместе с инспектором Браш — известной как Мамаша Браш — явились к Хелен Фоглер.

— Можно войти? — спросил он, добавив на всякий случай: — Мы из отдела комиссара Кребса.

— Пожалуйста, — сказала Хелен. — Только потише — дочка спит.

Михельсдорф, не дожидаясь приглашения, расселся в гостиной, достал из кожаного портфеля папку и раскрыл ее. Браш села ближе к Фоглер, наблюдая за обоими. Инспектор сразу перешел к делу:

— Надеюсь, фрау Фоглер, у вас было время подумать. И вы мне наконец расскажете о человеке, который выбросил вас из машины и избил.

— Не буду я рассказывать, — прямо сказала Хелен. — Я не обязана это делать, как мне сказал комиссар Кребс.

— Кребс вам сказал это, в самом деле? — Михельсдорф не верил своим ушам. — Поверить не могу!

— А я могу, — вмешалась Браш. — Поскольку дело о нанесении телесных повреждений, при каких бы обстоятельствах это ни произошло, может быть возбуждено только по требованию пострадавшего.

— Хочу обратить ваше внимание, коллега, — довольно резко заметил Михельсдорф, — что дело веду я.

— Я не хочу иметь ничего общего со всей этой историей, — пояснила Хелен. — Хочу забыть обо всем!

— Вполне вас понимаю, — согласилась инспектор Браш. Михельсдорф прищурился, недовольно тряхнул головой, потом нервно постучал пальцем по папке с документами.

— Фройляйн или фрау Фоглер, речь идет не только о вас. Вполне может случиться, что человек, которому не удалось нападение на вас, попытается повторить его на ком-то еще. И нужно этому помешать. Поэтому я изо всех сил пытаюсь получить показания о всех подробностях нападения и о преступнике!

— Изо всех сил? — предостерегающе спросила Браш. Михельсдорф упрямо не реагировал и угрожающе повысил голос:

— Мы знаем, что вы занимаетесь проституцией — встречаетесь с мужчинами за деньги!

— Кто вам это сказал?

— Таких хватает, — бесстыдно блефовал Михельсдорф. — К примеру, двое молодых людей — Амадей и Манфред. Ведь вы их знаете?

Хелен Фоглер недоверчиво покачала головой, потом умоляюще взглянула на Браш. Та понимающе улыбнулась.

— Нет, этого не может быть, они мои друзья.

— Думайте, как хотите. — Казалось, Михельсдорф решился атаковать напрямую. — Того, что мы о вас узнали, достаточно, чтобы зарегистрировать вас как проститутку. А огласка может оказаться для вас очень, очень неприятна. Но я все еще колеблюсь. Ведь речь идет о весьма серьезном преступлении, в расследовании которого нам нужно ваше сотрудничество. Вы на него готовы?

— Нет, — решительно заявила Хелен Фоглер.

— И не обязаны, — поддержала ее Браш. — Никто не может вас заставить.

— Коллега Браш! — засопел Михельсдорф. — Я обращаю ваше внимание, что вы мешаете мне выполнять свой долг!

— На здоровье, — невозмутимо отрезала Браш. — Ведь я-то знаю, что на основе тех бумаг, которые вы собрали, фрау Фоглер ни в чем обвинить нельзя. И я считаю, что недостоверную информацию нельзя выдавать за доказательства.

— Да я хоть к самому черту обращусь за помощью, — не выдержал Михельсдорф, — чтоб изловить этого мерзкого извращенца, того садиста, который вас избил и мог убить. И вам придется нам помочь, фрау Фоглер. Никуда вы не денетесь. Я вас в покое не оставлю!

* * *

Полуфинал чемпионата по бальным танцам продолжался. Лидировали английская и две немецкие пары. За ними с небольшим отрывом шли австрийцы, блестяще выступившие в венском вальсе, затем датчане и австралийцы, прекрасно исполнившие слоуфокс. Напряжение в зале росло.

Шмельц молча сидел рядом с Тиришем. Оба почти не замечали, что происходит вокруг.

— Ты представляешь себе, в каком мы положении? — Тириш пытался поделиться опасениями со Шмельцем. — Мы не сумели сорвать аферу Вардайнера, угробили свою репутацию, и теперь нам грозят серьезные неприятности!

— Но я-то здесь ни в чем не виноват! — взорвался Шмельц.

— Вот вечно ты так! Пойми, на этот раз дело не в том, чувствуешь ты или не чувствуешь за собой вину, речь идет о самом нашем существовании. Вчера вечером мы договорились со Шрейфогелем, что он примет участие в финансировании нашей фирмы, а мы со своей стороны гарантируем, что в прессе о нем не появится ни слова. И что в результате? Ты был Бог знает где, Вардайнер как с цепи сорвался, а мы не только не смогли его остановить, но даже не готовы начать кампанию в прессе. Где твоя обещанная редакционная статья, которая должна опровергнуть статью Вардатшера? И где статья в защиту Шрейфогеля? Неужели нельзя найти кого-нибудь, чтобы подготовить материал и написать?

— Ну что ты так расстраиваешься? — сказал Шмельц, лицо которого заливал пот. — Ты все воспринимаешь слишком мрачно!

— Слишком мрачно? — Тириш был взбешен. — Ты не выполняешь того, что обещал Шрейфогелю, а у того ходы к Борнекампу. А для Борнекампа, милый мой, наши сто миллионов ничего не значат. Захочет — враз проглотит… И не поперхнется! И все только потому, что ты вечно опаздываешь.

— Не отчаивайся, все будет в порядке, — неожиданно решительно заявил Шмельц.

— Но как? Печатные машины не остановишь!

— Завтра настанет наша очередь. Во имя святых принципов, основы нашего общества, которые должны победить.

— А ты не пьян? — заботливо спросил Тириш. — Что ты задумал?

— Сейчас я приглашу на танец Сузанну Вардайнер, — заявил Анатоль. — И попытаюсь окружить ее теплом и лаской!

Тириш потянулся за бокалом, допил его и в отчаянии простонал:

— Когда же ты перестанешь провоцировать Вардайнера?

— Это не провокация, а эффектный жест! Нечто вроде трубки мира! — продекламировал Анатоль.

Примерно в это же время комиссар Циммерман заглянул к своему приятелю и коллеге Кребсу — якобы на чашку кофе. Едва попробовав, тут же спросил:

— Ты сделал для меня список людей, с которыми встречается мой сын?

— Вот он, — после краткого колебания ответил коллега, — но неполный.

Циммерман с непроницаемым лицом изучал список долго и упорно. Потом устало откинулся на спинку кресла.

— Не думай, что они — испорченные и развратные типы, — поспешил утешить Кребс. — Конечно, как и вся нынешняя молодежь, они на все способны, но пока с законом не конфликтуют. Я бы сказал, это элитный кружок юных гомосексуалистов с достаточно высокими интеллектуальными амбициями. Как раз сейчас их лидер — Неннер, тот самый организатор хеппенингов.

— У меня не выходит из головы, что в этом списке рядом с моим сыном — Амадей Шмельц, — задумчиво сказал Циммерман. — Пожалуй, это случайно. Иначе я испугался бы.

* * *

Было уже около десяти, когда в Фолькс-театре по окончании полуфинала освободили танцевальную площадку для гостей. Анатоль Шмельц направился к столику «Мюнхенских вечерних вестей».

Петер Вардайнер, неустанно наблюдавший за залом, удивленно воскликнул:

— Да этот тип…

Бургхаузен молниеносно отреагировал:

— Ради Бога, Вардайнер, только без скандала! У нас и так неприятностей по горло.

— Я не ищу скандала, но боюсь, что его хочет спровоцировать Шмельц, — ответил Вардайнер, стараясь не встречаться взглядом с женой.

Анатоль Шмельц на подламывающихся от слабости ногах добрался наконец к столу конкурентов и обозначил поклон.

— Не возражаете?

Потом склонился гораздо ниже с преувеличенной учтивостью перед Сузанной.

— Могу я пригласить вас…

— Моя жена не танцует, — отрезал Вардайнер, чувствуя, что нужно добавить: «со всяким…» Но произнес совсем другое, тоже достаточно ясное: — Сейчас не танцует!

— За одним исключением. — Фрау Сузанна с улыбкой встала. — С доктором Шмельцем — когда угодно!

И, не обращая внимания на пораженного супруга, шагнула к сияющему Анатолю, взяла его под руку и вышла на паркет.

— Господи, Сузанна, — признался тот с облегчением, — ты даже не знаешь, как я тебе благодарен!

— Благодарен? За что? — спросила она голосом нежным и хрупким. — Что уберегла от скандала и тебя, и себя? Что тебе в голову взбрело? Ты что, не знаешь, что Вардайнер тебя терпеть не может, не в состоянии простить тебе историю со мной?

— Я должен был это сделать, — сказал Шмельц.

— Это, конечно, благородно с твоей стороны. Но и довольно глупо, — засмеялась Сузанна. — Не ожидала от тебя ни того, ни другого. Ты меня удивляешь.

В это ж время в полицай-президиум прямо с ужина у земельного министра юстиции прибыл генеральный прокурор доктор Гляйхер. Там он официально потребовал представить документы, касающиеся происшествия на Нойемюлештрассе в пятницу вечером.

Встретил его инспектор Фельдер, который представился как заместитель Циммермана. Все материалы он разложил на столе в зале заседаний. Приготовил и два блокнота, пять тщательно отточенных карандашей и пепельницу, хотя известно было, что Гляйхер не курит. Стояли там даже бутылка минеральной и два стакана.

— Благодарю. — Высокий гость подал Фельдеру руку. — Я хочу только сориентироваться — ничего больше.

Фельдер остался стоять, словно в боевой готовности исполнить пожелания высокого гостя, за его спиной. Этого расстояния было вполне достаточно — зрение у Фельдера было отличное.

* * *

Разговор инспектора Фельдера с комиссаром Циммерманом, состоявшийся спустя два часа:

Фельдер: Генеральный прокурор, как обычно, был предельно педантичен, не пропустил ни одной бумажки, прочел все протоколы, мне пришлось пояснить ему все подробности.

Только раз он что-то записал и довольно подробно: донесения из папки «С», где собраны данные о подозреваемых. Если я верно заметил, речь шла о донесении по слежке за Вардайнером и Файнер. Конкретно — об их пребывании в квартире Гольднера. Я сказал об этом коллеге фон Готе.

Циммерман (задумчиво): Ну ладно. — Дайте-ка мне это донесение. Что в нем могло быть такого интересного?

Фельдер: Не знаю, но, похоже, знает генеральный прокурор. Он был очень доволен и перед уходом сказал мне: «Хорошая работа, отличная слежка. Передайте это своему начальнику!»

Циммерман: Я многое дал бы, чтобы узнать, что же Гляйхер имеет в виду.

* * *

Анатоль Шмельц, держа в объятиях Сузанну Вардайнер, носился по паркету. Хорошим танцором назвать его было нельзя. Но тут достаточно было держаться подальше от остальных и переступать в такт.

— Ты же знаешь, я уважаю твоего мужа, — откровенничал он, склоняясь к ее уху. — Он великий журналист. И, кроме того, завидую ему из-за тебя. Чего ему не хватает, чтобы жить спокойно и счаотливо? А он все время создает какие-то проблемы!

— Не стоит делать Бог весть какие выводы по одной статье! Ведь ты об этом?

— Но речь идет, Сузанна, о самом нашем существовании в будущем!

— Знаешь, это я от тебя однажды уже слышала, Анатоль. Правда, при несколько иных обстоятельствах, но…

* * *

На самом деле эти «несколько иные обстоятельства» выглядели так:

Декабрь 1964 г. Банкет в честь американского ученого немецкого происхождения, удостоенного Нобелевской премии. Давал его в горном отеле «Айбзее» в Гармише богатый англичанин, который жил в Швейцарии и сделал состояние на производстве антибиотиков по патентам этого самого ученого.

Банкет был на уровне — от лучшей икры до лучших марок шампанского. На уровне был и состав гостей: министр образования и культуры, президент Академии наук, председатель Научного общества Макса Планка, председатель Союза врачей, менеджеры химической и фармацевтической промышленности, директора исследовательских институтов и прочие видные персоны.

Сузанна Вардайнер заменяла своего мужа, который предпочел футбольный матч команд «Бавария» (Мюнхен) и ФК «Кёльн». Анатоль Шмельц тоже, как обычно, был один и совершенно случайно оказался соседом Сузанны за столом.

С банкета они ушли вместе. Никто не обратил внимания, поскольку каждый больше всего старался убедить окружающих в своей значимости. Шмельц снял номер в отеле, где давали банкет. Заплатил за ночь, но пользовался им не больше двух часов. Запись в книге регистрации гласила: «Доктор Шмельц с супругой».

* * *

Сузанна Вардайнер так объяснила это через восемь лет: — Все было совершенно невинно. У Шмельца, который сидел за столом рядом со мной, после третьей перемены блюд — это было нашпигованное седло косули — вдруг начались желудочные колики. Ему стало так плохо, что необходимо было срочно лечь в постель. Я позаботилась о нем, но это не значит, что все время оставалась в его номере. Однако эта игра в добрую самаритянку заняла больше времени, чем я ожидала. Поэтому я попросила Шмельца поскорее отвезти меня в Мюнхен. Мне не хотелось, чтобы муж думал Бог весть что.

А что касается записи «Доктор Шмельц с супругой», то это глупое недоразумение, явно приписку сделал какой-нибудь язвительный портье. Другого объяснения я не нахожу.

Об этом же Ханс Хесслер, тоже через восемь лет:

— Я ехал не быстрее, чем всегда. Езжу я осторожно и аккуратно, даже когда хозяин спешит. Не хочу хвастаться, но я образцовый водитель. Сказал бы, что каждому следовало бы вести себя за рулем так, как я.

Неподалеку от Вальдхайма я вдруг ощутил удар по машине. Какое-то животное, вероятно косуля, вдруг выскочило из темноты. Вначале я хотел увернуться, но решил, что это небезопасно, и поехал прямо.

Нам повезло, ничего не случилось, и ничего нигде не было видно. Конечно, это была косуля. Доктор Шмельц и фрау Вардайнер могут подтвердить.

Об этом же Анатоль Шмельц:

— Я попрошу без измышлений и пустых догадок! Иначе подам в суд! Я только знаю, что на дорогу выбежала косуля или большой пес, или дикий кабан. Все это подтверждают — и мой шофер, и фрау Вардайнер, которую я подвозил в Мюнхен. Мы все отлично видели.

Если у вас есть еще вопросы, прошу вас обращаться к моему юрисконсульту доктору Шлоссеру!

Мнение доктора Шлоссера:

— Все совершенно ясно. Автомобиль сбил лесного зверя, выскочившего ночью на дорогу. Это подтверждают заслуживающие доверия свидетели. Историю осложняет то, что на том же поле примерно в то же время был сбит человек, по-видимому, пьяный. Полиция подробно изучила оба случая, и я им оказал всяческую помощь.

Через несколько дней я даже доказательства представил: вблизи дороги нашли мертвую косулю. Животное погибло от ран, полученных при столкновении с автомобилем. Стараясь всячески помочь полиции, я позаботился об экспертизе автомобиля — «Мерседеса-300», — которым управлял герр Хесслер. Расследование не нашло никаких обстоятельств, которые могли бы бросить хоть малейшее подозрение на лиц, которых я представляю. Экспертом от дорожной полиции был лейтенант Крамер-Марайн.

* * *

— Значит, опять вопрос жизни и смерти? — Сузанна Вардайнер ободряюще улыбнулась Анатолю Шмельцу, который все протискивался сквозь толпу. — Чего захочешь ты от меня на этот раз?

— Нам нужно помогать друг другу, — шепнул Анатоль, — причем твоему мужу помощь гораздо нужнее, чем мне. Но я хочу помочь прежде всего тебе…

— Прошу тебя, Анатоль, конкретнее, — остановила его Сузанна.

— Ну ладно, ты же видишь, что делается. Знаешь про его статью.

— В деталях — нет, но общее представление имею.

— А теперь представь, что из-за нее Борнекамп звонил нам из Кёльна. Ты знаешь, кто он? Понимаешь, что это значит? Этот не пощадит никого!

— И все это из-за статьи моего мужа?

— С этой статьей, по мнению Борнекампа — а тут решает он, — совершено, по крайней мере, три ошибки. Во-первых, что она вообще появилась. Во-вторых, что нам не удалось остановить ее публикацию. И в-третьих, что мы немедленно не начали кампанию опровержений. Так что, моя милая, мы все в одной лодке!

— И нужно поскорее с нее спасаться, пока эта кёльнская акула не проглотила всех?

— Умница, — благодарно улыбнулся Шмельц, в котором вновь воскресла надежда на успех. — Как было бы хорошо, если бы Вардайнер больше полагался на тебя.

— Петера не переделаешь, да я и не хотела бы. Но у Бургхаузена взгляд на жизнь гораздо более трезвый. Устроить вам беседу с глазу на глаз?

— Не мне, а Тиришу. Он знает все в деталях, а я бы предпочел…

— Начинаем финальный тур состязаний! — раздался голос распорядителя.

* * *

— Я уже привык, — величественно провозгласил апостол хеппенинга Неннер, — что большая часть общества, разумеется, и полиция в том числе, меня не понимает и не признает.

— Тут вы ошибаетесь, — заметил Михельсдорф. — Мы искусством очень даже интересуемся!

— И не пытайтесь убедить меня, уважаемый, — махнул рукой Неннер. — От полиции я ничего хорошего не жду, и ей тоже рассчитывать не на что. Прошу иметь это в виду.

Неннеру явно доставляло удовольствие ощущать себя жертвой полицейского произвола. Но в глубине души он все-таки надеялся, что о нем ничего не знают и ему ничего не смогут пришить.

Тут он ошибался. Инспектор Михельсдорф, который, как бульдог, шел по следу неизвестного сексуального маньяка, не оставлял ничего на волю случая. И на этот раз он подстраховался не только у Рикки, хозяина дискотеки «Зеро», но и у Гамборнера из отдела по борьбе с наркотиками, специалиста по организации облав.

Инспектор Гамборнер был так же неумолим и одержим своей работой, как Михельсдорф. Он создал коллектив опытных специалистов, которых было не отличить от хиппи, и часто добивался исключительных успехов.

Только началась беседа с Неннером, Рикки, как велел инспектор, кинулся к телефону и набрал условленный номер. Через три минуты команда Гамборнера уже шуровала на полную катушку. Сопровождали ее сотрудники в форме, перекрывшие все входы и выходы.

А еще через несколько минут, после молниеносно проведенного обыска, двух посетителей отправили на опознание, еще для одного вызвали «скорую помощь», в четвертом опознали преступника, находившегося в розыске. И наконец, нашли пятьдесят граммов гашиша в полиэтиленовом пакетике. Не у кого-нибудь, а у Неннера!

— Этим я займусь сам! — заявил Михельсдорф.

Гамборнер кивнул, приятельски подмигнув.

— Согласен. Только не забудьте прислать нам экземпляр протокола.

Прошло минут пять, и в заведении все выглядело так, как будто ничего не случилось. Рикки поставил на проигрыватель диск «Год спустя». И посетители, среди которых на этот раз не было Манфреда и Амадея — они сидели в «Сент-Джеймс клубе», опять азартно спорили, пили и целовались. По залу вновь поплыл сладковатый дым, поднимавшийся над заляпанными столами, переполненными пепельницами, лохматыми головами блаженно улыбающихся курильщиков марихуаны. И только Неннер, сидевший лицом к Михельсдорфу, тупо уставился в стол.

— Понятия не имею, как эта гадость могла попасть ко мне в карман.

— Главное, что она там была, — отрезал инспектор.

— Наверное, мне подсунули; уверяю, я настоящий художник, и творческой фантазии мне и так хватает. Наркотики я презираю…

— Кто вам поверит? — На Михельсдорфа это впечатления не произвело. — У вас нашли гашиш, и немало. Достаточно, чтобы вас не только арестовать, но, может быть, и отправить на лечение в закрытую спецбольницу.

— Вы говорите «может быть»? — Неннер поймал на лету намек инспектора. Теперь он походил на перепуганного мопса. — Может быть — это значит, что может и не быть?

— Дорогой мой, у нас есть один принцип: важнейшее важнее важного, — стараясь говорить мягко, пояснил Михельсдорф. — Понимаете, что я имею в виду?

Неннер понял.

— И что же важнейшее для вас в этом случае?

— Подробности вам ни к чему. Речь идет об известной вам Хелен Фоглер. Я хочу знать, когда и сколько требовала и получала она за известного рода услуги, которые оказывала мужчинам. Вам что-нибудь известно об этом?

— Вообще-то вряд ли, — осторожно произнес Неннер. — Но если это мне поможет избавиться от этой чертовой аферы с гашишем, то знаю совершенно точно.

— Тогда давайте, и поживее: имена, даты и все прочее!

Диалоги на балу в Фолькс-театре, во время финального тура чемпионата по бальным танцам

1. Вольрих и Лотар в дальнем ряду столов:

Вольрих: Похоже, вам тут не слишком нравится.

Лотар: Я выполняю свои служебные обязанности. Какая разница, нравится мне это или нет?

Вольрих: Ну что вы, для такого человека, как вы! Ведь вы у нас писатель! Мне говорили, «Человек в бурю» — одна из лучших книг о Второй мировой войне. И вдруг вы начинаете коллекционировать музыкальные шкатулки и редактировать дорожные репортажи… А вот теперь — репортерская поденщина. Не жаль своих сил?

Лотар: Знаете, чего мне жаль? Что вам никто как следует не даст под зад!

Вольрих: Не стройте из себя героя! Ведь завтра вы явитесь ко мне на ковер, и посмотрим, кто кому надает под зад!

2. Ассистент фон Гота и Карл Гольднер в «Серебряном баре»:

Фон Гота: Вы кажетесь весьма довольным собой, герр Гольднер. Жить самому и давать жить другим — типичный девиз нынешнего Мюнхена. Полагаете, так рассуждал и Вардайнер, когда последний раз одалживал у вас квартиру?

Гольднер: Ага, вы уже в курсе. Ну, впрочем, об этом многие знали. Ну и что? Квартира моя, могу с ней делать что хочу. Вы что-нибудь имеете против? Претензии с моральной точки зрения?

Фон Гота: Такую роскошь не могу себе позволить, особенно насчет вас. Но вот боюсь, что ваше великодушие не так неуязвимо, как вам кажется. И некоторые ловкачи уже нашли зацепку. Примите это как дружеское предупреждение.

* * *

— Я уже ждал тебя, — сказал отставной комиссар Келлер своему другу Циммерману.

Тот устало опустился в одно из кожаных кресел и пожаловался:

— Теперь я словно волк из сказки, который наглотался камней и не смог их переварить.

— Не философствуй, а рассказывай, что, собственно, случилось и почему ты уже несколько ночей не можешь как следует выспаться!

Циммерман начал подробно рассказывать о случае на Нойемюлештрассе, поглаживая при этом пса, который дружески терся о ноги. Не умолкал он и тогда, когда Келлер вышел на кухню и вернулся с двумя бутылками пива.

Когда через полчаса и рассказ, и пиво подошли к концу, Келлер задумчиво произнес:

— Я верю, Мартин, ты справишься сам. И даже не собираюсь обращать твое внимание, что в этом случае меня беспокоит больше всего: уж слишком много тут запутано людей из высшего общества. Ты сам это знаешь. Зачем ты, собственно, пришел?

— Одно мне не дает покоя, — признался Циммерман, доставая из кармана сложенный лист бумаги. — Вот список людей, задержанных в облаве, его мне передал Кребс.

Келлер долго изучал список, потом сказал:

— Если в двух внешне не связанных случаях появляются те же фамилии, значит, могут существовать какие-то зависимости. Всегда стоит этим заняться, и повнимательнее.

— Спасибо, — сказал Циммерман. — Я рад, что ты того же мнения.

— А что еще тебя беспокоит? — спросил Келлер.

— Одно из донесений — о слежке за Вардайнером и Файнер в квартире Гольднера. — Он протянул листок Келлеру.

Тот с видимым удовольствием его просмотрел.

— Ну, милый мой, — со смехом заметил Келлер, — ведь это самая банальная история, как будто из романа о галантном авантюристе.

— Но кто-то придает ей важное значение. А генеральный прокурор Гляйхер ее счел вообще важнейшим во всем деле. Можешь объяснить, почему?

Келлер сосредоточенно кивнул.

— У нас все еще действуют законы, по которым это можно толковать как наказуемый поступок. И при желании можно раздуть целое дело. Мне кажется, такого рода материалы не следовало бы держать вместе с другими. Лучше всего было бы спрятать их на самое дно сейфа.

— Но это не пройдет с людьми типа Гляйхера. Для них такие вещи — главное. Ты можешь это понять?

— К сожалению, да, — ответил Келлер. — Еще в мое время в Мюнхене был такой случай. У одного известного журналиста был роман с юной красоткой на стороне, а его нужно было обезвредить — слишком опасно был правдив и неподкупен. И знаешь, это удалось, хотя только на время.

— Ну, таких случаев полно каждый день. Что необычного и особенного в том, что мужчина в летах, видный собой и понимающий в этом деле, встречается с прелестной девушкой в квартире приятеля?

— Ты абсолютно прав, Циммерман. Банальнейший случай. Но это не должно, как материал расследования, попасть в полицейское дело. И тем более — попасть в руки генерального прокурора.

— Но что же здесь такого?

— Милый мой, такая мелочь дает юристу как минимум два повода раздуть дело. И человек масштаба Гляйхера сумеет этим воспользоваться. На этом при желании можно раскрутить весьма неприятный судебный процесс и даже повод для ареста. Точнее, для двух.

* * *

Бургхаузен и Тириш встретились в укромном уголке Фолькс-театра. Забот хватало обоим, поэтому они попытались найти взаимовыгодное решение.

— Давайте говорить напрямую, — категорически заявил Тириш. — Если в игру вступил Борнекамп, шутки окончены. Или мы быстро договоримся, или оба вылетим вон.

— Если говорить по делу, то Вардайнер перегнул палку, — согласился Бургхаузен. — Но и вы прибегли к методам, недопустимым в нашем деле. Ну ладно, как-нибудь шаг за шагом, точнее, статья за статьей, мы приведем все в порядок. Выставим доводы и контрдоводы, осторожные упреки и неброские признания — и все покроет мгла забвения.

— Согласен, в принципе это довольно несложно. Только нужно умерить прыть вашего Вардайнера.

— А вы посоветуйте как. По условиям нашего договора я не могу ни в чем его ограничивать, и, главное, сам он воображает себя газетным мессией.

— Тогда нужно просто послать его к черту!

— И вы знаете способ?

— А вдруг окажется, что он совершил что-нибудь уголовно наказуемое? Например, незаконно использовал закрытые документы?

— Но кто достанет доказательства и документы? — заинтересовался Бургхаузен.

— Этим займусь я сам, потому что Вардайнера нужно угомонить немедленно, иначе нас Борнекамп просто раздавит.

* * *

Инспектор Михельсдорф на розыски Манфреда и Амадея отправил самый надежный экипаж патрульной машины. Эти ребята прекрасно разбирались в характере и стиле всех мюнхенских ночных заведений.

Они поочередно навестили «Сент Джеймс клуб» с полночной толпой плейбоев, окруженных роем ярких девиц, готовых за приличное вознаграждение принадлежать душой и телом кому угодно. Потом «Тэйк севен», где в невзрачном дымном зале исполнялся танец живота. И, наконец, «Карнеби-стрит, 71», где преобладал мечтательный покой, которым наслаждались с закрытыми глазами. Там они и нашли Манфреда и Амадея.

Довольно быстро их уговорили перебраться в дискотеку «Зеро». Там Михельсдорф, державший себя как дома, атаковал сразу:

— Рад видеть вас, надеюсь, на этот раз вы будете вести себя серьезнее. Чтобы облегчить ваше положение, готов предположить, что при первой нашей встрече вы несколько ошиблись или неточно выразились.

— О чем это вы? — ухмыльнулся Манфред.

— Все мы люди, все можем ошибаться, инспектор, — подхватил Амадей. — Ведь вы в беседе с нами тоже могли ошибаться и неверно ставить вопросы. — Взглянул на Манфреда. — Теперь вы собираетесь извиниться?

— Нет, я хочу сообщить, что нашел свидетеля, готового подтвердить, что он состоял с Хелен Фоглер в интимных отношениях, — надменно заявил Михельсдорф.

— Не верим!

— И он не только утверждает, но готов сообщить и конкретные подробности. К примеру, когда с ней переспал и сколько заплатил. Никогда менее ста марок это не обходилось. И он утверждает, что вы оба…

— Кто этот мерзавец?

— Я вам не справочное бюро, — оборвал Михельсдорф, — и сообщаю только факты. И вам придется объясниться по этому поводу. И не пытайтесь отвертеться, дело идет о тяжелом уголовном преступлении. Иначе сами можете быть привлечены к ответственности.

— Ну, попадись нам в руки этот негодяй, — начал Амадей.

— Еще раз ему этого не сделать! — закончил Манфред.

* * *

Бал наций, так изысканно начавшийся, после полуночи превратился в непритязательную попойку. «Сливки общества» под влиянием алкоголя утратили весь светский шик и начали во всей красе являть свою истинную суть.

Гольднер обратился к фон Готе:

— Напиться — для них это значит забыться. Забыть о том театре, в который они превратили свою жизнь.

Фрау коммерц-советница Шлоссер наклонилась к Маргот Циммерман:

— Вот, милая, каков свет. И ты по праву принадлежишь ему. Ты очаровательна. Но муж твой не может ввести тебя сюда. А мой сын — может. И он все еще этого хочет.

Петеру Вардайнеру язык уже отказывался повиноваться. С трудом он повернулся к своему почетному гостю, депутату от оппозиции:

— Господи Боже, как же наш народ туп и глуп, и при этом послушен и лоялен! Стоит им втолковать о любом свинстве, что это святое дело, и сразу все готовы за него проливать кровь и даже давать деньги. Просто нет сил смотреть, нужно что-то делать!

Сузанна Вардайнер речь своего мужа прокомментировала так:

— Знаешь, Петер, на кого ты похож? На человека, которого сейчас хватит инфаркт.

* * *

— Я не мог не зайти к вам, — объяснял Тириш в дверях квартиры Хельги Хорстман. — Можно войти?

— Верите, я кого-то вроде вас ждала всю эту тоскливую ночь, — радостно ответила Хельга. — Сейчас я рада любому мужчине — а вы ведь мужчина, не так ли?

— Да, но не любой. — Тириш был несколько шокирован таким приемом, но старался держаться невозмутимо. — Признаюсь, я не просто заглянул на огонек. У меня для вас целая пачка денег!

— Теперь вы мне еще больше нравитесь, — уверяла Хельга уже у распахнутой двери в спальню. — Но неудивительно, вы мне всегда нравились!

* * *

Из некролога Хайнцу Хорстману в номере «Мюнхенского утреннего курьера» за понедельник:

«…Один из лучших… ныне ушел от нас в расцвете своей смелой творческой индивидуальности… Невосполнимая утрата… Уважаемый всеми, кто имел счастье работать с ним… Чтимый опечаленными коллегами и друзьями, обожаемый молодой красавицей женой… Стал жертвой трагического дорожного происшествия… мы его никогда не забудем!»

* * *

— Вы мне не поверите, Хельга, — уверял ее настойчиво и совершенно честно Тириш, — но я часто думал о вас. Особенно последнее время.

— Это очень мило с вашей стороны. — Она была полна ожидания.

— Вы роскошная женщина, а теперь еще и свободная!

— Свободна я была всегда. Вы этого не знали? — Вызывающе улыбнулась. — Нужно было попробовать. Вы многое упустили. Нет желания наверстать?

— Почему бы и нет, Хельга, тем более что я пришел не с пустыми руками. Кое-что у меня для вас есть.

— Что — давайте точнее!

Тириш распахнул смокинг и, прежде чем скинуть его, извлек из кармана толстую пачку банкнот. Он знал по опыту, что делает с людьми вид такого множества денег, потому и получил по чеку у знакомого торговца.

— Сколько же там? — вытаращила глаза Хельга.

— Десять тысяч марок.

* * *

Из некролога Хайнцу Хорстману в номере «Мюнхенских вечерних вестей» за понедельник:

«…Погиб при крайне загадочных обстоятельствах, которыми занимается как дорожная, так и уголовная полиция… Один из лучших журналистов Федеративной Республики, чьи уникальные способности… В последнее время занимался событиями в нашей стране, более того — в нашем городе… От этого изумительного таланта можно было ожидать новых, весьма неприятных для некоторых публикаций… Тем болезненнее эта утрата… особенно для сотрудников нашей газеты, которые надеялись увидеть его своим коллегой».

* * *

— Десять тысяч марок? — Хельга осеклась при виде стопки банкнот, которые в ее воспаленном мозгу вызвали фантастические картины. — Вы так меня цените?

— Это только задаток, — уклончиво пояснил Тириш. — Можете получить вдвое больше. Достаточно только подписать эту бумагу.

Документ составил доктор Шлоссер. Это был договор передачи права наследования на все рукописи Хайнца Хорстмана. Задаток в размере десяти тысяч марок. Еще десять тысяч — по передаче первой части наследства. И последние десять тысяч — после выполнения условий договора, по не позднее трех месяцев.

Торопливо подписав, Хельга накинулась на кипу банкнот, с наслаждением копаясь в них: десятки, пятидесятки, сотенные… От денег она испытывала почти физическое удовольствие.

— И что дальше? — спросила она наконец Тириша, с надеждой косясь на постель.

— Теперь надо выспаться, — ответил Тириш, пряча договор в карман.

— Ну, тут нам ничто не мешает, — вызывающе бросила она. Тириш встал, потянувшись за пальто.

— Завтра нам обоим нужно быть в хорошей форме — предстоят похороны вашего любимого мужа и нашего уважаемого коллеги. Вами завтра займется Вольрих.

И он направился к дверям. Хельга недовольно взглянула вслед, но разочарование ее длилось недолго. Вернувшись к куче денег, принялась раскладывать их на пачки.

* * *

Глубокой ночью в понедельник на Кенигинштрассе, почти в центре Швабинга, был обнаружен труп мужчины. Наткнулась на него влюбленная парочка, искавшая укромный уголок. Произошло это в 2 часа 14 минут.

Ближайшая патрульная машина была на месте через четыре минуты, в 2.18. Патрульные перекрыли окрестности и доложили начальству. Прислали эксперта — все того же смертельно уставшего Рогальски.

Прибыв на место в 2.37, он установил, что смерть произошла от повреждения черепа тупым предметом или от падения на бетонный бордюр. Поскольку обнаружились следы драки, речь шла не о несчастном случае, а об умышленном убийстве. Мертвец был идентифицирован как известный устроитель хеппенингов Неннер.