«Дорогая Доротея!..»

Онлайн чтение книги Варшава и женщина
«Дорогая Доротея!..»

1.

Дорогая Доротея!

Как Вы полагаете, откуда возникает любовь к Далекому? И что это такое – Далекое? «Берег дальний», который чудился Пушкину в «песнях Грузии печальной»? Впрочем, Пушкин-то как раз, кажется, маялся тоской по родине, и заунывное пение грузинки напомнило ему русскую азиатчину… Эх, не знаток я творчества Пушкина. Да не о нем и речь.

Однако феномен «любви к Дальнему» несомненно существует. Без него не мог бы состояться ни один крестовый поход. Вы никогда не задумывались над тем, что именно сгубило в конце концов крестоносцев? Лично я полагаю: им не хватило смелости последовать до конца таинственному зову «дальней любви».

Варвар убивает своего врага, насилует его жену, оставляет от его дома головешки и, глубоко удовлетворенный содеянным, удаляется.

Но истинное завоевание «Дальнего» начинается с того, что воин братается со своим врагом, берет в жены его сестру и строит свой дом поблизости от его дома.

Ибо совершенным воплощением любви является женщина. Как всякая девочка, Вы должны понимать всю важность прекрасной принцессы для истории человечества. Знаете ли Вы, что после завоевания крестоносцами Святой Земли там одна за другой народились прекрасные принцессы? Их было не менее десяти. Но не думаю, чтобы они были счастливы. Ведь их не любили…

Кроме одной. Ее имя – Мелисента. В других книгах оно пишется иначе – «Мелюзина». Но это не Ваша героиня, нет. Кто-то из дальних потомков. Она была графиней Триполитанской, младшей сестрой Триполитанского графа Раймона – того самого, у которого отвисшая нижняя губа. Эту Мелисенту полюбил, никогда ее не видав, по одним только добрым слухам о ней, один знатный человек, поэт. Его звали Джауфре Рюдель, князь Блаи. (Блая – это город недалеко от Бордо. Между прочим, там похоронены Роланд и Оливье, и меч Роланда Дюрандаль хранится там же; а вот его боевой рог Олифант – в Бордо).

Итак, Рюдель влюбился. Но только ли в далекую принцессу? Уверяю Вас – нет. Принцесса – это драгоценный камень; но существовала еще и оправа, не менее драгоценная и желанная. Оправой этой была Святая Земля с ее палящим солнцем, песком, с дорогими сердцу именами – Вифлеем, Еммаус… – ну и с женщинами, конечно. С таинственными женщинами, закутанными в черное покрывало, с синими браслетами на узких смуглых запястьях. (Кстати, Вам кто-нибудь рассказывал, что в бирюзу превратились кости людей, умерших от любви? Именно поэтому так много бирюзы в Святой Земле!)

Недавно я перечитывал стихи Рюделя и размышлял о человеке, который их написал. Он говорит о таинственных взорах «сарацинки» и «еврейки черноокой». Эти экзотические дамы, как ему представляется, непременно встретятся ему на пути к Далекой, которая, в свою очередь, является совершенным воплощением Любви, способным затмить всех и вся. И вот когда он увидит Далекую (пишет дальше Рюдель), то позабудет и сарацинку, и еврейку.

Заметьте: для того, чтобы позабыть, нужно, по крайней мере, иметь то самое, что необходимо позабыть. Следовательно, Рюдель твердо надеется на роман сперва с сарацинкой, а затем с еврейкой.

Честно говоря, я позавидовал ему. Ну вот что сказал бы, к примеру, мой друг, писатель Эугениуш Чума, если б я вдруг начал томиться по взору «еврейки черноокой»? Я скажу Вам, что бы он сказал. Он бы сказал, что я спятил. Во-первых, в Варшаве полным-полно евреек на любой вкус. Одни еврейки похожи на Рахиль, другие на Лию – читайте Библию, там все уже давно написано. Во-вторых, я и сам еврей. Хотя теперь я выкрест (никто не называет меня «католиком», даже я сам). Ну вот как бы это все выглядело?

Я купил Вашу книгу о Мелюзине. Я, конечно, уже прочел ее. Но прежде книги я прочел иное: Ваше лицо на фотографии. Это лицо я читал и перечитывал десятки раз, прежде чем решиться написать Вам письмо. Вы – истинная Далекая Принцесса. Минуя всех евреек и сарацинок. Рюдель писал стихотворные признания своей графинюшке и отправлял их за море, в Триполи. К сожалению, я – юморист. Пишу короткие смешные рассказы про варшавских обывателей, которые читают их в вечерних выпусках газеты и потешаются сами над собой. Поэтому и письмо получилось какое-то нечеловеческое.

Я люблю Вас, Доротея.

Ваш Юлиан

2.

Дорогая Доротея!

Верите ли Вы в чудеса? Я часто думаю о Вас и о чуде. Разумеется, у меня нет ни тени сомнения в том, что в большие, настоящие чудеса нашего Господа Бога Вы безусловно верите. В чудо жизни, чудо любви. Но я спрашиваю и о других, о мелких чудесиках, о всяких там выходцах с того света и прочем бесовском мельтешении, которое иногда бывает так забавно. Случалось ли Вам ставить пальцы «рожками», сыпать соль через плечо и плеваться? Я пытался представить себе Ваши пальцы, когда Вы пугаете ими черта. Есть ли у Вас пятнышко от чернил на сгибе среднего пальца? У всех прилежных девочек есть такое. Вчера я нарочно болтался возле гимназии и разглядывал учениц старших классов, пока на меня не начал свирепо глазеть тамошний дворник.

Есть у меня один сосед, холостяк, из тех, что вечно заходят одолжить соли или денег на выпивку, когда не хватает. Зовут его Збых. Мы не слишком дружим. Он слесарь и не читает вечернюю газету. Зато любит футбол.

Вчера как раз приходил ко мне этот Збых с двумя бутылками русской водки. Огляделся по сторонам (а глаза у него водянистые, немного выпученные, с красненькими прожилками) и прошептал: «Мне с тобой непременно надо выпить водки». Это прозвучало так таинственно, что я не нашел в себе силы отказаться. Конечно, Вы можете сказать: что тут такого таинственного, если слесарь Збых желает выпить водки со своим соседом? В принципе, ничего. Однако вид у Збыха был тревожный и вместе с тем задумчивый, и это-то меня и удивило.

Мы нарезали кровяной колбасы, хлеба, развели водой прошлогоднее варенье (Збых считает, что пить водку без «компота» негигиенично, а я уважаю чужие убеждения) – и приступили.

Первые две стопки Збых употребил молча. Затем его глаза вдруг наполнились ужасом, он отодвинул от себя стопку и без всяких предисловий произнес: «Вчера я видел покойного короля Яна Собеского».

Случилось это так. После футбольного матча Збых остался с друзьями возле стадиона. Они посидели немного на задворках, в заплеванных лопухах, а потом друзья куда-то делись, и Збых остался один. И видит: едет по футбольному полю всадник в чешуйчатом доспехе, рожа как медный таз, свирепая, с длинными вислыми усами и двойным подбородком. Збых, конечно, перепугался, поскольку сразу признал в верховом Яна Собеского.

Ян говорит ему страшным голосом: «Ну, Збышек, пора! Садись-ка, брат, позади меня в седло».

Збых кое-как добрался до Яна, ткнулся ногой в стремя и сам не понял как очутился в седле. От короля пахло разогретым на солнце железом, красные складки на загривке Яна лоснились потом, да и вообще выглядел Ян живее живого. Это особенно смущало Збыха.

Они поехали и скоро оказались на лугу, на берегу Вислы. Там поджидало их уже большое войско. Как увидели шляхтичи Яна Собеского со Збыхом в седле, так начали шуметь и браниться. «Что это вы, – говорят, – опаздываете!». Ян только рукой махнул, возражать не стал. «Поехали!» – кричит.

Тут окончательно понял Збых – плохо дело. Забился на коне позади Яна, ноги кое-как из стремян высвободил и мешком повалился на землю. Войско промчалось и сгинуло в волнах Вислы. Збых пролежал несколько часов без движения. «Чудом только и спасся», – так закончил он повествование. Впоследствии, когда мы допили с ним водку, он водил меня на луг и показывал то место, где упал с лошади, так что и всему остальному его рассказу я вполне верю. Збых говорит, что такие видения – к большой и кровавой войне.

А Вы что обо всем этом думаете? Напишите мне, милая, бесконечно милая, далекая Доротея. Ведь я до сих пор еще не видел Вашего почерка.

Ваш Юлиан

3.

Дорогая Доротея!

Получаете ли Вы мои письма? Если бы у Джауфре Рюделя был, как у меня, контракт с вечерней газетой, он тоже вряд ли сумел бы вырваться из Блаи в Триполи. Вот и я не могу покинуть Варшаву и помчаться к Вам, в Вильнюс. А между тем Вильнюс – единственное место на земле, где я могу получить ответы на все мои вопросы.

В Вильнюсе живет моя младшая сестра, но это, конечно, никак не сокращает расстояние между Вами и мной.

Amor de terra lonhdana,

Por vos totz lo cors mi dolor…

– как написал Рюдель своей возлюбленной, своей Принцессе Грезе, а в переводе это значит:

Любовь земли далекой,

По Вас мое сердце болит…

Я искал утешения в одном научном трактате, который называется «Amor de lonh, или Феномен Дальней Любви в свете мифопоэтического пространства новоплатонического куртуазного мифа». Читать эту книгу, как явствует из названия, нормальный человек не в состоянии. Скажу Вам правду: я ее и не читал. Я выискивал в ней хотя бы один абзац, который можно было бы понять. В результате охватил разумом вот какой тезис:

«На раннем этапе развития поэзии трубадуров мотив «дальности дамы» «обеспечивал» невозможность реализации любовного стремления и тем самым углублял новую концепцию любви как идеального, облагораживающего начала. У Джауфре любовный миф принял форму очищенной субъективной реальности, сопоставимой с неоплатоническими идеями. Поэт, поглощенный созерцанием совершенства возлюбленной, очищает свою любовь от инстинкта обладания и тем самым возвышается сам».

«Инстинкт обладания»! Каково! Вам не напоминает это давнишние дебаты в литературных клубах, где накокаиненные девицы с траурными глазами и искаженными, как будто измазанными кровью, ртами что-то вещали об «инстинктах обладания», «абсолютной свободе» и «революции пола»? Впрочем, в те ужасные годы Вы были еще девочкой, носили строгий фартучек и из большой жестяной лейки поливали мальвы в саду Вашей матушки.

Любовь на расстоянии, по идее, должна иметь несомненные преимущества. Например, издалека я не расслышу, как Вы брякнете какую-нибудь несусветную глупость, и, таким образом, не смогу в Вас разочароваться. Но милая Доротея! Что бы Вы ни сказали, пусть даже что-то совсем незначительное, это удивительным образом бесконечно мне дорого. В любом случае, я предпочел бы находиться рядом с Вами.

Джауфре Рюдель в конце концов поехал за море, в Святую Землю, но, как говорят, на корабле заболел и прибыл в Триполи уже умирающим. Дали знать Мелисенте, она прибежала на берег, и Рюдель у нее на руках скончался. Так пишет биограф. Кстати, я уверен, что он привирает.

Биограф опасался того, что Мелисента, перестав быть для Рюделя Принцессой Грезой, смутно обожаемой издалека, вообще перестанет быть обожаемой. Но это, как Вы понимаете, невозможно. Кроме того, биографа явно шокировали бы еврейка и сарацинка, а они необходимы.

Любовь! Как пишет Ростан, «великая любовь есть лучший перл в сокровищнице Неба».

Сеньор Джауфре, несомненно, умер в Палестине, но произошло это позднее, нежели принято считать, в чем у меня нет никаких сомнений.

Вообще же не следует думать, будто любовь к Далекой – весьма редкое явление, свойственное только мистически настроенной интеллигенции, которая начиталась книжек и теперь воротит рыло от молочниц и сотрудниц Главпочтамта, составляющих основной контингент брачного рынка. Любовь к Далекой – феномен весьма распространенный, и подчас он принимает довольно эксцентричные формы.

Третьего дня случилось мне вкупе с другими писателями и одним полуписателем выпивать в одном заведении. Мы вели себя прилично – насколько это возможно для писателей – и тем вызвали к себе симпатию других выпивающих. Один из них подсел ко мне, безмолвно одарил мокрым и холодным водочным поцелуем, похожим на первое прикосновение компресса, после чего допил мою водку и молвил так: «Я – мичман! Хочешь, покажу тебе карточку моей жены? У меня изумительно красивая жена!» С этим словом он полез куда-то к себе за пазуху, извлек гигантский бумажник, встряхнул его перед моим носом, бумажник распахнулся, оттуда посыпались деньги, мятые квитанции, какие-то увольнительные и прочий хлам. Мы с мичманом как-то одинаково замычали при виде этого водопада и спустились под стол – собирать. Наконец мичман закричал: «Нашел!». Мы тотчас остановили поиск и вернулись за стол, оставив прочие бумаги валяться на полу.

Мичман с торжеством протянул мне сильно замусоленную порнографическую открытку. «Видишь, – сказал он, – какая у ней красивая задница? Так вот, у моей жены почти такая же, только еще красивее!»

Милая Доротея, какие неприглядные истории я Вам тут рассказываю! Перечитал и ужаснулся. Но это все единственно с той целью здесь говорится, чтобы еще раз подчеркнуть мою изначальную мысль о большей распространенности «Дальней Любви», чем это принято считать, и о доступности этой высокой идеи даже для нетрезвого простонародья.

Ваш Юлиан


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
«Дорогая Доротея!..»

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть