Онлайн чтение книги Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина
Глава седьмая

Сенлин промокнул шею влажным платком. Два охранника в запачканных сажей красных мундирах с рваными золотыми эполетами стояли у подножия мраморной колонны. У них за спиной стеклянная дверь в колонне излучала притягательный золотой свет.

Охранники выглядели подозрительно потрепанными. Ножны на бедрах не соответствовали друг другу, чего можно было ожидать от стандартного оружия, и они, похоже, не совсем отвечали рукояткам сабель, которые из них торчали. Пуговицы мундира одного охранника натянулись на животе, а манжеты брюк другого морщинились внизу, как будто штанины были слишком длинными. Сенлин решил, что они мошенники, опасные оппортунисты вроде тех, о ком предупреждал Адам, какая бы ирония в этом ни звучала.

Но другого пути в Салон не было. Если Мария продолжила их маршрут, она прошла здесь…

Что еще она могла делать, кроме как продолжать? Что еще он мог делать, кроме как предполагать?

Он потерял след Финна Голла после того, как слез с «пивной карусели». Мир вертелся перед глазами. Сенлин прошел, шатаясь, через толпу, которую отвлекло разлетевшееся во все стороны нижнее белье. Он завернул в первый же переулок, где его настигла ужасная, неистовая рвота. Едва желудок и голова достаточно очистились, он вышел из переулка и разыскал водопроводную колонку с ручным насосом. Намочил платок и попытался привести себя в чувство.

Когда к нему вернулась способность держаться на ногах достаточно твердо, он, чувствуя себя немного подавленным, пустился в путь к белой колонне. Он держался за портфель, как потерпевший кораблекрушение в открытом море держится за кусок доски. Он не мог допустить, чтобы его снова ограбили.

Самозваные привратники в это время изводили нищего монаха в сером одеянии. Взволнованный старый монах пытался проповедовать стражам, твердя: «башня должна быть спасена! Она больна от корня. Мы гниль! С нею надо покончить, прежде чем человеческая зараза распространится до облаков и звезд!» В его голосе звучали пронзительные нотки безумия. Сенлин немного читал о мистиках, исповедовавших божественность башни, хотя в книгах писали, что орден почти вымер.

Более крупный охранник, чья темная борода разрослась до самых глаз, уперся сапогом во впалую грудь монаха и опрокинул его на спину:

– Прочь с дороги, чокнутый, пока я тебе уши не открутил.

Этого оказалось достаточно, чтобы лишить мистика силы духа, и он побрел прочь, что-то бормоча и потирая ушибленный зад.

Не успел Сенлин подойти, как его обогнал энергично раскачивающийся жесткий кринолин. Турнюр крепился к молодой женщине с зарумянившимися щеками и бойкими светлыми локонами. Она была достаточно хороша собой, но казалась холодной и самодовольной. Завидев ее, самозванцы отступили от двери, поклонившись и шаркнув ногой с сомнительной грацией. Сенлин вспомнил слова Финна Голла: «Что угодно взлетит, если оно в юбке!»

Вскоре после того, как симпатичная барышня прошла через тепло светящиеся стеклянные двери, Сенлин предпринял, как он надеялся, уверенную и решительную попытку пройти между охранниками, задрав нос, как лорд. Но стоило ему приблизиться, просвет закрылся, и в конце концов он вынужден был остановиться и обратить внимание на самозванцев, которые мешали пройти.

– Не так быстро, мистер Голенастый, – сухо проговорил крупный охранник. – Чтобы без проблем попасть в Салон, надо заплатить таксу в два шекеля.

Сенлин ответил самым здравомыслящим тоном:

– Я заметил, что дама впереди меня ничего не платила. По-моему, вряд ли можно считать справедливым, что ради нее делают исключение, в то время как я… – Доводам Сенлина был положен конец: охранник помельче ткнул его кулаком в живот. Сенлин сложился пополам, и за первым быстрым ударом последовал второй.

Он наивно полагал, что откровенные головорезы окажутся восприимчивы к доводам рассудка. Ничего не оставалось, как выучить урок, заплатить два шекеля и продолжить путь.

– Чтобы без проблем проследовать в Салон, надо заплатить таксу в четыре шекеля, – сказал крупный охранник, мрачный как машина.

Второй жадно улыбнулся Сенлину, надеясь на новый протест.

Сенлин выпрямился и сунул руку в карман. В тот миг он был готов опустошить ботинки, будь это необходимо, чтобы покинуть сырой, пропитанный пивом и насилием нижний этаж. Над ним простиралась вся башня, а он застрял в сенях, увяз в нечистотах с ворами и попрошайками. Ну в самом деле грязь-шмазь.

Стеклянные двери колонны открывались в коридор с ковровым покрытием, который спиралью уходил вверх. Это напоминало переход из ночи в день. Чистый и пустой проход ограждали латунные перила и хорошо освещали мигающие газовые лампы. Похоже на лестницу в оперном театре, который Сенлин однажды посетил еще студентом. В сладко пахнущем воздухе откуда-то доносился глубокий, размеренный гул, – словом, здесь было уютно, как в материнской утробе.

Через несколько минут подъема по ковровой спирали Сенлин услышал шум приближающейся толпы. Обогнув излучину, он внезапно оказался в хвосте очереди путешественников, которая медленно продвигалась. Они были лучше и чище одеты, чем большинство людей, с которыми он столкнулся внизу и снаружи. Он обрадовался, что ему хватило здравомыслия купить новый костюм.

Он отметил, что женщины в кринолине нигде не видно, и озвучил это наблюдение мужчине, стоявшему впереди в очереди. Мужчина, от природы общительный, не промедлил с ответом: ей позволили пройти вперед.

– По-видимому, – объяснил мужчина, – имеется нехватка женщин для запланированной пьесы.

Сенлин не совсем понял, что к чему, но решил притвориться, будто понял; ни к чему демонстрировать свое невежество.

Новый знакомец Сенлина был одет в строгий костюм-тройку темно-синего цвета. Тонкие усики – хорошо ухожены и навощены. Окажись он на улицах Исо, его бы признали записным модником. Он представился как мистер Эдсел Пининг. Сенлин принял его за мелкого аристократа.

Пининг спросил, первый ли это визит Сенлина в Салон. Попытавшись ответить, Сенлин сглотнул невпопад, и слова прозвучали тихо и невнятно. Он всегда делался особенно неловким в светском обществе. Умение аристократов беззаботно общаться лишь выбивало Сенлина из колеи: их уверенность в себе подрывала его собственную.

– Я спрашиваю только потому, что вы выглядите слишком невозмутимым, – добродушно сказал Пининг. – Как будто вас ничто не тревожит. И тут я, такой взволнованный, что хочется бегать по стенам. – Он наклонился вперед, сцепив руки за спиной.

– Я думал, новички нервничают сильнее, чем ветераны, – сказал Сенлин, вновь обретая дар речи.

– Нисколько. Вы понятия не имеете, что вас ожидает. Для вас это просто слово: Салон. Параграф в путеводителе. Точка на карте. Но стоит один раз посетить Салон, и всю оставшуюся жизнь будете планировать возвращение. – Пининг провел рукой по смазанным маслом темным волосам на виске. Сенлин предположил, что они с Пинингом примерно одного возраста, хотя их зрелость и выражалась по-разному. – Взгляните на меня. Я витаю в облаках! Мне такое не свойственно. Дома я неучтивый, угрюмый инвалид. Я бухгалтер. У меня на пальцах мозоли от костяшек на счетах и пера. Нет, вы не представляете себе, как Салон вас преображает или позволяет преобразиться самим. Это мой четвертый визит.

Разговор, сердечный и беззаботный, сбил Сенлина с толку. Он противоречил всему, что произошло раньше: бедолагам у стены Бюро находок, крушению корабля, предательству Адама и зловещим предупреждениям Финна Голла про аппетиты башни и легкость, с которой та поглощала женщин. У него все еще болел живот от недавнего подлого удара. Но вот он здесь, ведет светскую беседу с денди.

– Разве это не надоедает?

– Обещаю, мистер Сенлин, это никогда не надоест. Сюжеты переписываются каждый месяц, комнаты заново обставляются, и игроки, конечно, меняются местами. Я мог бы посетить Салон сто раз и никогда не насытиться. Нужно лишь немного воображения. Острый ум, конечно, не помешает, но даже фермер сможет здесь развлечься. Жаль только, что представления такие короткие – как правило, неделя. Потом спектакль заканчивается, и мы должны снова стать собой. – Казалось, он сейчас расплачется.

Сенлин не совсем понял, о чем говорит Пининг. «Популярный путеводитель» отзывался о втором уровне башни, Салоне, как о театральном районе, который за много лет произвел на свет массу прекрасных действующих трупп. Они с Марией планировали посмотреть представление перед тем, как отправиться на отдых в Купальни с их доступными номерами и многочисленными минеральными источниками. «Путеводитель» содержал кое-какие предложения по анализу пьес и указания по зрительскому этикету, но в нем не было ничего относительно расписаний или конкретных деталей, потому что все это очень быстро устаревало. Уже не в первый раз после прибытия в башню Сенлин почувствовал себя неподготовленным. И все же, вспомнив совет Голла: «Сливаться с окружением и вести поиски, не вызывая подозрений», он решил приложить все усилия к тому, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.

Впрочем, он не мог представить себе пьесу, даже самую масштабную эпопею, которая шла бы неделю. Несомненно, это преувеличение.

Очередь медленно продвигалась. Пининг без умолку болтал, выдавая весь репертуар юмористических наблюдений и бесцветной философии, а Сенлин, обрадованный тем, что собеседнику для поддержания светского разговора помощи не требовалось, лишь время от времени улыбался и поддакивал. Вскоре устремленная вверх спираль превратилась в площадку у занавешенного арочного входа, за которым обнаружилась комната, напомнившая Сенлину театральный вестибюль. Перед ними были четыре кассы, украшенные богатой резьбой, а за каждой стоял сверкающий турникет. В кассах, которые размерами немного превосходили гробы, сидели мужчины в белых ливреях и пепельно-серых жилетах. Их лица – восково-бледные, как у трупов, – лишь усиливали сравнение.

За одетыми в форму людьми располагались четыре двери: первую отмечала латунная буква «К», вторую – «Ш», третью – «Э», а последнюю – «И».

– Это капельдинеры Салона. Они скажут, какую роль вы будете играть, и объяснят правила поведения на сцене. Обратите внимание на правила, мистер Сенлин. Эти вещи утомительны, но у каждой шестеренки есть свое предназначение, верно? – сказал Пининг без малейшего намека на серьезность.

Он поправил концы воротника, и тут капельдинер вызвал его вперед. Пининг рассмеялся – сердечно, но беспричинно. Таков был его способ смазывать шестерни, впрочем без особого эффекта. Капельдинер остался мрачен, как судебный пристав. Несмотря на весь энтузиазм, с которым Пининг говорил о прелестях Салона, во всей этой сцене было маловато гостеприимства.

Сенлину махнул другой капельдинер, у которого была яйцеобразная голова с морщинами, начинающимися от лысой макушки, окруженной ухоженным «бордюром» белых волос.

Капельдинер вручил ему карманного размера печатный буклет. Книжка напомнила Сенлину буквари его учеников: потрепанная, с грубым переплетом и неровным передним краем.

– Вы будете играть дворецкого, сэр, – объявил капельдинер, и морщины на его лице не дрогнули.

На обложке сенлиновского буклета красовался штамп с именем персонажа: «Исаак».

– Я ничего не понимаю. Я не актер. Я бы хотел присесть, может быть, где-то сзади… – начал Сенлин.

Взгляд капельдинера был настолько пустым, что Сенлин не понимал, выражает ли длинная пауза неверие или отвращение. Мужчина выглядел невыразительным, как дверной молоток. Сенлин шумно сглотнул.

– Вы и актер, и зритель, сэр, – сказал капельдинер. – Вы можете присесть, если хотите. Правила Салона перечислены на обороте программы; я предлагаю вам ознакомиться с ними. Самое важное, сэр, чтобы вы проходили только через двери, помеченные буквой «И». «И» – от Исаак. Вход в дверь другого персонажа приведет к удалению из Салона.

– А нельзя меня удалить прямо сейчас? Я спешу в Купальни. – Он не собирался посещать театр, каким бы оригинальным и современным тот ни был, пока Мария неизвестно где. Должен ведь существовать коридор для туристов, которые идут дальше…

– Никого не удаляют на верхние этажи, сэр, только в Цоколь. Если вы хотели обойти наши развлечения, вы должны были взять билет на корабль, – сухо сказал капельдинер. – Во-вторых, мы просим вас разжечь огонь в каждой комнате, куда вы войдете. Топливо предоставлено, и я могу заверить вас, что всем персонажам положено заботиться о каминах, а не только тем, кто играет роль дворецкого. Отказ поддерживать огонь в очагах приведет к удалению.

Билетер попросил двенадцать шекелей, которых хватило бы, чтобы заплатить за гостиничный номер на три ночи. Сенлин был удивлен и недоволен суммой, но не увидел иного выбора. Он недавно узнал, к чему приводит торг из-за вступительного взноса. Он мог вернуться в Цоколь – или заплатить и пойти дальше.

Для оплаты пришлось снять ботинок. Он бы смутился сильнее, если бы не заметил краем глаза, как новый знакомый, Пининг, снимает тщательно отполированную туфлю по той же причине. Похоже, Сенлин не первый, кто ходит по собственным сбережениям. Открытие заставило его почувствовать себя менее умным.

Сенлин прошел через отполированный турникет, но прежде, чем он открыл дверь, украшенную латунной «И», Пининг коснулся его руки и сказал:

– Через неделю вас вытащат из приключения, и это будет похоже на будильник, прерывающий прекрасный сон!