Онлайн чтение книги Вечные мгновения
Истории (1909–1912). Воскресные дни (1911–1912). Сердце в руке (1911–1912). Затишье (1911–1912). Задумчивое лицо (1911–1912)

Русло, ширясь, пустеет от отлива к отливу.

Все мрачней и невзрачней топкий берег низовья.

Под мостом вороненым беглый луч торопливо

разрывает завесу, набухшую кровью.

Кромка моря! Как будто алмазная льдииа

в глубь заката дрейфует… Пакетбот запоздалый

бросил якорь в лимане и застыл лебедино

в полированном небе холоднее металла.

Стали запахом дали. В обмелевшей низине —

тростниковые крылья. И, как тусклую ризу,

солнце ткет — умирая, словно лист на осине, —

световые прожилки по кровавому бризу.

О эта девушка в раме!

С какой на меня тоскою

глядит она вечерами,

заслушавшись их покоя!..

…Сияя такой родною

звездою пути земного!

…Судьбою, забытой мною,

из мира сойдя иного!

Меняется все, что было,

И жалкая скоротечность,

что мучила и манила,

рассеивается… Вечность,

девический образ милый!

Подъезжаешь к Испании. Стелются тени.

Солнце замерло, стоя с вершинами вровень.

Мир открыт. Очертанья французских селений —

как бледнеющий фон в пятнах шиферных кровель.

Звон сальентских [23] Сальент — город в Каталонии, расположен неподалеку от Барселоны (юго-восток Испании). курантов плывет над округой.

Воскресенье. По рощицам ветер резвится.

Все прозрачнее небо. Дыхание юга

все хмельней. Все отчетливей волны пшеницы.

Доцветающий лог безмятежен и ласков,

и коровы мычат, разбредаясь низиной.

В самом сердце звучит перекличка подпасков…

Снова родина гибель отводит от сына.

Тишь, безлюдье, блаженство. Омытые долы

в колокольцах, как небо в затепленных звездах.

Тишь, блаженство, безлюдье. Лишь нотой веселой

бубенцам и ручью откликается воздух.

Луч в радужной аркаде запутался, играя,

и отсвет зелен, розов, янтарен, фиолетов;

бежит вода из чаши и ниспадает с края

висячими садами несчетных самоцветов.

Осыпал клест округу руладою чеканной,

простившись со своею серебряною клеткой.

Пронизанная солнцем, дрожит струя фонтана,

мерцая то багряной, то золотой расцветкой.

…Долина задремала. Одиннадцать. Ни тени.

Бьет колокол, и небо изранено стрижами.

И под волшебной синью толпятся сновиденья,

на немудреный праздник сходясь в безлюдном храме.

Неделя солнца и воды!

Веселье солнца и воды!

— Моей любви, моей беды! —

…Похмелье солнца и воды!

Над карнавальной суетой

бьет в окна ливень золотой!

— А сердце бродит сиротой! —

И вечер серый и пустой…

— В ее зрачках вечерний свет,

как будто верности обет.

(Вечерний свет, неверный свет!)

— Не узнаешь? — И да и нет…

Неделя солнца и воды!

Веселье солнца и воды!

— Моей любви, моей беды! —

…Похмелье солнца и воды!

Все было к исходу дня

лимонным и синим, мама.

Все было к исходу дня,

как на сердце у меня.

А сердце его глухое

молчало, меня казня!

…Все было к исходу дня

лимонным и синим, мама.

Уходит память,

тонкими ступнями

волнуя на ходу сухие листья.

Там, позади, покинутые стены,

а впереди все мертвенней и мглистей

теснятся по обочинам деревья

и сотни глаз выплакивает ливень —

как будто слепнет замершее время.

Я позади, но дом необитаем,

меня там нет, и вспоминать не надо…

Что ж, распростимся с тою, что уходит,

не бросив даже взгляда!

Не будь же слеп!

Не поцелуй руки,

целуя хлеб!

Воскресный январский вечер,

когда ни души нет в доме!

…Зелено-желтое солнце

на окнах, и на фронтоне,

и в комнате,

и на розах…

И капают капли света

в пронизанный грустью воздух…

Протяжное время сгустком

застыло

в раскрытом томе…

На цыпочках тихо бродит

Душа в опустелом доме,

упавшую крошку хлеба

разглядывая на ладони.

По закатному золоту неба журавли улетают… Куда?

И уносит река золотая золоченые листья… Куда?

Ухожу по жнивью золотому, ухожу и не знаю — куда?

Золотистая осень, куда же?.. Куда, золотая вода?

Море за садом?

Сад за кормой?

Слушая песню, идти с нею рядом?

Слушать, как песня прошла стороной?

Вспыхнуло солнце, родная моя,

и лучи вместо ливня пролились на сад.

Вспыхнуло солнце, родная моя,

и глаза мои свет, а не слезы струят.

Пели. Все время пели.

Где они пели — птицы, которые пели?

В дождевой канители заледенелы

голые ветки. Но — пели! Пели

птицы. В каком краю они пели —

птицы, которые пели?

В клетке — ни канарейки, ни свиристели.

Птицеловы не проходили. И опустели

рощи. Где ж они пели на самом деле?

Не знаю, где они пели,

птицы… Но пели — пели! —

птицы, которые пели.

Художник, ты изобразил

меня так живо, так правдиво,

что верится мне: это — я;

теперь меня изобрази, во

всем не схожего со мной,

чтоб верилось: изображенье — лживо.