Глава 4

Онлайн чтение книги Ведьма
Глава 4

Византийские мастера для княгини Ольги возвели на киевской Горе большую светлую хоромину из камня: обрамленное пузатыми колоннами белокаменное крыльцо с торжественно восходящей лестницей, вдоль фасада галереи на круглых подпорах, большие окна с полукруглыми сводами окружала затейливая резьба, ввысь поднимались шатровые кровли, крытые яркой черепицей. Красиво, богато, солидно. Как раз под стать такой правительнице, как Ольга Киевская. И все же варягу Свенельду среди этих стен тяжело дышалось, словно белокаменные своды давили на голову, не давали сосредоточиться. А ведь Свенельду было о чем подумать. Поэтому, едва бояре стали покидать высокую светлую гридницу княгини, еще толпились в белокаменных сенях, обсуждая полученные известия, как Свенельд торопливо протиснулся промеж них и кинулся прочь. Миновал мощенный плоским камнем двор, взбежал на окружавшую княжеские постройки стену городни, где едва не столкнулся с охранником, кинулся мимо, пока не застыл под знакомой косо наклоненной кровлей градских заборолов, прижался виском к деревянной подпоре, вдохнул знакомый запах старой древесины. Эта подпора тут небось еще со времен Олега Вещего стояла, а до сих пор запах бука улавливается, не развеяли его ветры над Горой, не смыли дожди.

Постепенно мысли стали успокаиваться. Свенельд прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Столько событий произошло в последнее время, столько надо сделать. С чего начать? Ехать ли на погребение погибшей мамушки Липихи? Посылать ли людей на поиски невесть куда пропавшей жены? А может, ляд с ними со всеми, а ему лучше обмозговать, как теперь быть с Ольгой, или обдумать да оценить возможности и силы соперников? Ибо теперь, когда Свенельд уже ощущал свою силу, он неожиданно понял, сколько у него недругов в Киеве. Старые боярские роды, ведущие свое начало от князей-основателей Кия, Щека и Хорива, смотрят на него косо и явно замыслили недоброе. У Свенельда есть свои люди при них, сообщают, что бояре сплотились против него, чуют, что теперь он может на княжескую шапку замахнуться. Ведь Ольга что? Вдовица прежнего князя, один сын ее далеко, да и того мало кто на княжение позовет, второй – дитя малое, глуздырь[50]Глуздырь – маленький ребенок. совсем. Ну не Ольге же, в самом деле, над Русью стоять! А поддержать княгиню может только он, Свенельд. Если сам не захочет взять под свою руку и дружину, и Киев, а там и всю Русь.

Свенельд понимал, что сейчас у него есть возможность ухватить жар-птицу удачи за хвост. Если не опалится ее огнем. Когда уж тут кручиниться о смерти мамки Липихи, когда заботиться, куда его боярыня пропала. Ему бы власть удержать, взлететь на сильных крыльях, подчинить… саму Ольгу. И сказать ей то, что таила душа его: как она мила ему, что если все еще хочет быть княгиней, то пусть назовет его князем. А он и ее подле себя посадит, как жену свою, как суложь любимую, желанную… И княгиню. А что? Была Ольга княгиней при Игоре, станет княгиней при Свенельде. Она согласится! Свенельд знал, что нравится ей, что только узы брака с князем Игорем удерживали ее от того, чтобы открыться. И если он покличет – она придет в его объятия.

Но пока Свенельд не решался заговорить с княгиней о подобном. Ее бояре, ее советники-волхвы окружали Ольгу плотным кольцом, да и она сама за ними хоронилась, словно понимала, что от нее Свенельд потребует. Вот и смотрит, как будто он из верного воеводы врагом ее вмиг сделался. А того не ведает, глупая, как у него душа болела за нее. Видел он, с каким лицом она выслушивала весть о кончине мужа своего Игоря. И что ей тот Игорь! Ведь давно между ними не было нежности, одни заботы государственные, Игорь все в разъездах да походах был, иных любил… Свенельд не стал додумывать до конца мысль, кого именно, как оказалось, любил Игорь. Зато он вспомнил, как княгиня вышла из гридницы, когда узнала про смерть мужа, как в переходе кинулась всем телом о каменную твердую стену, как завыла по-волчьи. Даже толстая кладка камня не сокрыла ее истошных криков и рыданий. Именно тогда Свенельд понял, что те ласковые взгляды княгини, какие порой ловил на себе, ничего не стоят перед тем чувством, какое она испытывала к Игорю. Но Свенельд утешил себя мыслью, что это княгинюшка так не только с горя, но и от страха рыдает. Ведь одна с малым княжичем у власти осталась. И кто поддержит ее? Разве такое когда бывало, чтобы женщина над воинством стояла? Ибо править на Руси может лишь тот, за кем сильная дружина.

Над высокой кручей Горы, над разлившимся Днепром пронесся сильный порыв ветра. Свенельд подставил ему лицо, вдыхал жадно. И ощутил влагу на лице. Ах, этот бесконечный сырой дождь, которому, казалось, не будет конца. Вон на Живин день тихо как отгуляли, волхвы не устраивали шумного торжества, понимая, что гибель князя не повод для ликования. И каковы бы требы они ни возносили на капищах, но и в светлый праздник Живы не смогли вытребовать у небес солнышка. Неудачу свою объясняли тем, что это чародеи древлянские мешают им ворожить, что идет с их стороны нечто темное и мрачное. Ну да кому как не посаднику Свенельду знать, на что древляне способны.

По сути он ожидал, что древляне могут покончить с Игорем. Как и понимал теперь, что войны с древлянами не избежать. А вот отчего так дерзки древляне, озадачивало. Конечно, он прознал, что князь их Мал вел переговоры с соседними племенами бужан и волынян, но ведь Свенельд уже успел перекупить сговорившихся с Малом послов соседних племен, больше им заплатил и был уверен, что не полезут волыняне и бужане в сечу ради древлян. Знает ли о том Мал? Советники его небось знают, они неглупы. И все же Мал ведет себя так, словно не боится мести. И все эти россказни, что у древлян сейчас новое сильное колдовство, что и в чащи их не проникнешь, что не опасаются они русских ратей. Мол, их чародейство… а плевал Свенельд на их чародейство! Он твердо знал, что сильный человек победит любую нежить наколдованную, справится с любой жутью. Случалось уже, не подивят его ничем древляне. А вот посеять раздоры на Руси, когда ни один, ни другой из детей Игоря не в силах воинство против восставшего племени возглавить – это они могут. Ольга ведь женщина, а при княжиче за кормильца Игорь боярина Асмунда оставил. И если Святослав теперь первый наследник, то и Асмунд высоко стоит, может править от имени воспитанника. Вот только рати достойной нет за Асмундом. А за Свенельдом есть. Ольга же может опираться только на отряд варягов Игоря, каких он в Киеве оставил. Эти до последнего будут верны княгине, эти отомстить за князя захотят, их золотом не переманишь, для них месть за предводителя – дело чести. И уж только Ольге решать, кому стоять над теми варягами: Асмунду верному или славному Свенельду.

И вот теперь все ждали, что же произойдет, как поведет себя Ольга, да еще как отреагируют на последние новости князья других русских земель. Кто удержит теперь огромную Русь на поводе, не даст взбрыкнуть да вырваться на волю… под власть многих, вдруг понявших, что слабая женская рука не удержит такие удила? Вот он бы, Свенельд, смог удержать.

Свенельд уже второй день думал обо всем этом, на совете все больше отмалчивался, размышлял. От этих мыслей не отвлекло ни известие, что Липиха убилась, ни весть о пропаже жены. Хотя, может, лучше сделать вид, что только эти домашние дела его и волнуют, уехать в Дорогожичи да понаблюдать издали, как тут все пойдет? И как долго будут спорить бояре с посланцами иных князей, и кто потребует веча, а кто и захочет оградить Ольгу от древлян и станет помогать ей удержать власть. Ибо уже пошла весть, что в Припять вышли струги с древлянскими послами, идут к Днепру. Эта весть особенно интересовала Свенельда. Ведь по здравому разумению древляне против Руси не выстоят, им бы затаиться и к войне готовиться, а они еще и на переговоры идут. И выходило, что есть у древлян основания верить в свою силу и не страшиться кары за убийство русского князя.

От этих мыслей голова кругом шла. Свенельд провел устало по лицу ладонью, стал смотреть с заборолов, как на соседней горе Детинке носились кругом вскачь всадники, показывали свое умение. Это свободное пространство на Детинке было как раз недалеко от гостевого хазарского подворья, чтобы воинственные и грозные соседи Руси могли видеть, каковы наездники-удальцы на Руси имеются. А ведь и впрямь удальцы. Вон как ладно у них получалось. С городни Свенельд видел, как лихо несутся конники на горячих скакунах по кругу, как на всем скаку рубят выстроенные по центру колья, как свешиваются с седел, поднимают брошенные шапки, как на полном скаку проныривают под лошадиным брюхом и тут же с ходу метают сулицы[51]Сулица – короткое копье, дротик. в соломенного истукана в стороне. А еще поговаривают, что русы уступают степнякам в умении сражаться верхом! Вот пусть хазарские торговцы и посмотрят на таких вот неумелых!

Некогда Свенельд сам воевал в степях, знал, что именно там русские витязи перенимают у печенегов умение и от стрелы уворачиваться, и откидываться в стременах за лошадиный круп, уходя от рубящего сабельного удара. Ну а этих удальцов привел не кто иной, как молодой черниговский воевода Претич. У парня едва первая борода пробивается, а уже прославился в степных дозорах, охраняя порубежье со Степью. И прислал его князь Тудор Черниговский. Вроде как для помощи прислал, но ведь заодно и показать так хотел, какие славные витязи под его рукой ходят, что он сила, и если что… то и его можно выкрикнуть князем Руси, если вече соберется. А то вон и Гиля Смоленский захочет свою власть проявить, если не отстанет открыто от Руси, став самостоятельным правителем. А там и родич Игоря Володислав скажет, чтобы новгородцы кричали его на княжение. Новгородцы же хитры, с них станется требовать княжью шапку для слабосильного сына Игоря Глеба, какой в их руках послушен и покорен будет. Да что там говорить: вон в самом Киеве бояре захотят кого-то своего на стол киевский посадить, потеснив Ольгу и маленького Святослава. Этим власть варягов уж страсть как приелась. Все норовят припомнить, что они по роду древнее и нарочитее будут, чем пришлый род Рюрика. А на самого Свенельда смотрят так злорадно, как будто уже решили для себя его участь. Ну, это мы еще поглядим, кто кого! Вот переговорит он с княгиней и…

Тут Свенельд вдруг понял, что не знает ответа Ольги. Это ранее она его возвеличивала и приближала, ныне же сторонится, едва взглянет, едва слово скажет. Теперь она все больше с варягами Игоря толкует. Вон у нее какие ярлы из отряда Игоря остались – и Лейв, и Грим, и Хакон. Ольга их возвысила, их и Асмунда, который с этими варягами дружен и почитай что свой среди них, хотя по матери и славянин смоленский. А вот верного Свенельда княгиня сторонится… Свенельду стало грустно. Эх, Ольга!.. А он ведь ей даже про то поведал, что его Малфрида – чародейка, когда княгиня была напугана вестями о колдовской силе древлян. Успокаивал: дескать, что все их колдовство лесное, когда тут, в Киеве, сама прославленная чародейка Малфрида обитает. Он думал так княгиню успокоить, а она, как услышала о Малфриде, вмиг поменялась в лице. Он сперва думал, что ревность былая в ней пробудилась, ведь знал, как Ольга ревновала Игоря к чародейке. И лишь потом узнал, что Ольга той же ночью сама помчалась в Дорогожичи, с Малфридой о чем-то долго толковала. А о чем они говорили – никому не ведомо. Ольга молчит о том, да и Малфрида куда-то пропала, не выспросишь у нее. Свенельду даже намекнули, что его боярыня просто испугалась гнева мужа, после того как мамку его с лестницы спихнула. Свенельд не хотел об этом думать. Хотя и знал, что не на простой древлянке женился, сам некогда видел, какой она может быть… когда нечто темное и злое брало в ней верх.

Позади на забороле послышались неторопливые шаги. Свенельд не спешил поворачиваться, угадал уже по этой неровной поступи, что это приближается кормилец княжича Асмунд. Некогда этот муж был славным воеводой, ходил под рукой Игоря. Ну да в последнее время прихварывать заметно начал и все больше делами тут, в Киеве, заведовал. А ведь мог Асмунд с помощью живой и мертвой воды вернуть себе прежнюю силу и от хворей избавиться. Тот же Свенельд не пожалел бы для него заветной склянки. Ведь у Асмунда богатств хватило бы и золотом за новую жизнь расплатиться. Но не желал он того. И Свенельд догадался, что старый воевода подался в христианство. Да и не забылось еще, как тот сокрушался, когда днепровским половодьем церквушку христиан на Подоле разрушило. А эти почитающие чужого Христа люди странные, их и живой водой не приманишь, все о душе своей пекутся. Мол, пить чародейскую воду – это губить душу. А для христиан душа важнее даже жизни. Странный народ, упрямый.

– У тебя дело ко мне, Асмунд? – медленно повернулся к кормильцу варяг.

Асмунд стоял рядом, кутаясь в серую накидку с красивой меховой опушкой. И голова у него была серая, русые гладкие волосы сединой присыпаны, как и длинные вислые усы. Лицо худое с вечным налетом щетины, будто ему, одному из нарочитых мужей, и побриться лишний раз недосуг.

– Послушай, Свенельд, – глядя куда-то в сторону, начал Асмунд, – тут боярыня твоя объявилась.

– Где? – встрепенулся Свенельд.

– У входа в детинец[52]Детинец – укрепление внутри града, крепость, кремль. стоит. Воротники[53]Воротники – стражники, несущие службу подле главных ворот. ее внутрь не пустили, приняли за бродяжку. Она и впрямь как бродяжка смотрится: грязная, растрепанная, одетая в лохмотья, как будто с чучела огородного какую-то дерюгу стащила. Но я ее увидел из окна и поспешил тебе сообщить, пока дворня всякого болтать не стала.

Свенельд так и кинулся, пронесся по заборолу, только полы его шитой золотом накидки заполоскались. Сбежал вниз, почти расталкивая собравшийся во дворе детинца люд, поспешил к воротам. Так и есть, она, Малфутка… или все же ведьма Малфрида? Что-то в ней было иное, на милую улыбчивую Малфутку сейчас и не похожа. Затравленно озирается, сама хмурая, волосы взъерошены, лицо грязное, к тому же и впрямь в рубище вырядилась, как бродяжка.

Свенельд еще не протолкался к ней сквозь толпу во дворе, как у ворот подле Малфриды оказался верхом молодой черниговский воевода Претич. Он как раз въезжал в арку срубных ворот, когда вдруг резво соскочил с седла и к ней:

– Малфрида? Ты?

И этот в ней только ведьму видит. Откуда знает? И не опасается, не смущается ее странным видом, а просто просиял, за руки стал хватать.

– Али ты не признала меня, Малфрида? Али забыла, как мы с тобой воевали с печенегами в крепости Малодубовец?[54]Об этих событиях рассказано в романе «Ведьма и князь».

Она какое-то время смотрела на него. Ишь, выглядит как нищенка, а взгляд, осанка, манера держаться чисто княжеские.

Свенельд наконец приблизился, быстро скинул с плеч свою сверкающую накидку, закутал жену, стремясь скрыть ее непотребный вид. Она как и не заметила, все больше на Претича глядела, хмурила темные брови, как будто силилась что-то припомнить.

– Не лезь, Претич, – отстранил его Свенельд. – Это жена моя.

– Жена? – удивился черниговец.

Н-да, в таком виде ее и супружницей признать неудобно. Свенельд постарался поскорее увести ее прочь от любопытных взоров, но она вдруг остановилась, увернулась из-под обнимавшей ее руки Свенельда, и к Претичу:

– Претич! Ты? Ну и витязем же ты стал, соколенок!

Похоже, и впрямь признала да обрадовалась. Вон как улыбается. Свенельду стало не по себе. И с кем только не якшалась его Малфутка… Уж лучше бы ей и оставалась – тихой да ласковой. А то – Малфрида. И что он теперь с ней делать будет, с отродьем чародейским?

Претич весело подбоченился:

– Что, хорош? Я больше не тот мальчишка, которому ты голову морочила. – И добавил уже серьезнее: – А я-то как часто вспоминал тебя, Малфрида, все разыскать силился.

И едва обниматься к ней не полез, пришлось Свенельду вмешаться, почти оттолкнуть излишне рьяного черниговца.

Сверху, с заборолов, на них глядел Асмунд, со стороны хмыкали в бороды киевские нарочитые бояре Свирька и Прастен, иные кмети оборачивались, бабы дворовые перешептывались и посмеивались. Свенельд услышал, как варяжский ярл Грим сказал кому-то: он-де давно понял, что боярыня Свенельда и есть та самая чародейка, с которой их князь любился.

У Свенельда горело от стыда лицо, пока уводил жену, ощущал спиной множество взглядов. Они свернули за ближайшие постройки, обогнули частокол капища, пошли по широкой улице верхней Горы. Малфрида шла рядом вроде как послушно, но черных глаз не сводила, рассматривала пытливо, словно что-то силясь прочесть у него на лице. Не отвела взора, и когда они вошли в его городское жилище, когда Свенельд затворял за ними дверь в истобке[55]Истобка – центральное теплое помещение в деревянной постройке., взмахом руки выгнав сидевших там челядинок.

– Чего пялишься? – неожиданно грубо спросил, когда они остались одни.

– Да вот спросить хочу…

– Это я должен спросить, где тебя леший носил? Ты боярыня моя али кто?

Она наконец отвела взор, окинула взглядом помещение. В небольшое окошко вливался свет серого дня, со двора доносилось протяжное кудахтанье наседки, где-то бухала кузница.

– Раньше ты меня сюда не приводил, – сказала она, разглядывая резьбу на лавках, тканые полосатые дорожки на широких половицах, алое сукно на длинном столе. – Все от людей прятал в Дорогожичах.

– Как же тебя было не прятать, когда любой молодец залетный может похвалиться, что знал тебя? И мало ли что между вами было… Мне же честь семьи надо было блюсти, раз выбрал тебя своей боярыней.

– Выбрал… меня… – тихо повторила она и вздохнула, словно с каким-то облегчением.

Свенельд же оставался суров, сел в противоположном углу, как будто и находиться подле нее ему было тяжело. Малфрида смотрела на него, чуть склонив голову к плечу. Вот он, ее ладо, ее муж ненаглядный. Хорош собой, сильный, нарядный, уверенный в себе. К такому любая пойдет не раздумывая… А он выбрал ее. Как древлянке Малфутке и мечталось когда-то в глухих чащах.

Но сейчас она видела его как будто иначе, чем ранее: и как Малфрида-чародейка, и как наивная доверчивая Малфутка. Как Малфутка, она его еще любила, а вот как Малфрида… Отчего-то вспомнилось, как некогда древлянские волхвы разбудили в ней ненависть к нему, требовали, чтобы погубила по их приказу посадника Свенельда. Он же спас ее от ярости древлян, женой сделал, но все же не мог полюбить, как ей того хотелось. Чувствовал, какова она на самом деле… ведьма древлянская. Но еще Малфрида понимала и некое роковое сплетение их судеб: они со Свенельдом сблизились и она родила ему дочку, потом стала его женой, и значит, они связаны так, что она не может сделать ему зла, должна оберегать его, ибо ведьмы охраняют тех, кто им близок, и не могут погубить. Погубить ближнего для них – это принести себе самой гибель, это уведет их из мира живых в мир теней. Как Малфутка, она торговалась с Кощеем за любимого мужа, а как Малфрида – понимала, что правильно поступила, встав на его защиту. И как Малфутка, она просто хочет сохранить его для себя. Но вот хочет ли она быть его женой как Малфрида?

– Что смотришь, будто я диво невиданное? – не выдержал наконец Свенельд. И словно вспомнив о чем-то, грубо спросил: – Ты что с моей ключницей Липихой сделала, а? Сообщили, что ты с лестницы ее столкнула. Да как ты осмелилась на такое?

Она вдруг прервала его громким заливистым смехом. И в нем было нечто столь нехорошее, что у Свенельда волосы зашевелились на затылке. Нет, его древляночка милая никогда так не смеялась. Так кто же перед ним?

А Малфрида глядела на него уже без тени улыбки.

– Я и не прикасалась к твоей мамке Липихе. Но я, похоже, знаю, кто погубил ее. Женщина не из этого мира, высокая и статная, с длинными белыми волосами, которая старится и умирает в считанные мгновения. Блазень, живущий в твоем тереме в Дорогожичах. Знаешь такую? Вижу, что знаешь, – кивнула она, заметив, как он побледнел, встать было хотел, но вновь осел на лавку.

Свенельд старался взять себя в руки, унять неожиданную дрожь. Откуда Малфутка могла знать про Межаксеву, жену его прежнюю? Его и поныне род Прастена попрекает, как будто Свенельд повинен в кончине их родички. Ведь сгинуть в единую ночь… А родне Межаксева жаловалась на Свенельда, всякое наговаривала на мужа. Она была опасна, она поняла, что Свенельд мечтает ни много, ни мало о самой княгине, вот и грозилась сообщить о том в детинце, самому князю Игорю. Кто бы ей поверил? Да уж нашлись бы такие. А это грозило Свенельду потерей всего, чего достиг. Его бы изгнали, сам Игорь не потерпел бы его подле Ольги. А Межаксева все свое: скажу кому надо, да скажу. Вот тогда-то Липиха и решила ему помочь. А как – он только позже узнал, когда явился на погребение Межаксевы и Липиха тихим шепотом ему все рассказала. Он ведь тогда привез из древлянских лесов воды чародейской, живой и мертвой. Межаксева красавица была, стариться не хотела, вот и потребовала, чтобы муж и ей водицы той дал. Он-то просьбу ее выполнил, да только Липиха по своему разумению поступила. Водица мертвая все болезни лечит, хвори на корню в теле изводит, но может и погубить, если сразу не принять живой воды, продляющей жизнь и младость. И вот Липиха, дав Межаксеве испить мертвой водицы, склянку с живой на обычную воду заменила. И боярыня стала стариться и умирать у нее на глазах, в труп разложившийся превратилась, а потом… Липиха ее вновь спрыснула из склянки с мертвой водой – и Межаксева стала как была. Только мертвая.

Когда Липиха Свенельду все то поведала, когда бухнулась в ноги, причитая, что если бы не избавились они от боярыни, та бы немало бед Свенельду принесла, он только молчал потрясенно. На устроенной тризне по жене и смотреть на Липиху не мог. А потом отпустило. Сообразил, какую услугу ему мамка оказала. И простил ее, даже возвысил. А выходит… Выходит, блазнем бесплотным стала его Межаксева.

Малфрида с усмешкой наблюдала за лицом мужа. Потом вздохнула, как будто с сожалением, поглядела в окошко как-то скучающе.

– Успокойся, боярин. Мертвая помстилась за себя, успокоилась и больше не появится. Но тебе сейчас иная беда грозила, и куда более страшная. Продали тебя бояре как жертву Кощею темному, ну да я уже выторговала твою жизнь. Не расплатилась еще, да только теперь ты мне поможешь. А не поможешь… плохо будет и тебе и мне.

Свенельд потряс головой, словно отгоняя наваждение. Что она говорит? Ну, про блазня… это понятно. А при чем тут какой-то Кощей?

– Ты разозлить или рассмешить меня захотела, Малфрида?

Так, значит, для него она прежде всего Малфрида… не Малфутка. Ну да значит, теперь так и быть.

А Свенельд вдруг рассмеялся – легко и беззаботно, как только он умел. Еще улыбаясь, постучал себя костяшками пальцев по лбу.

– Дуришь меня? Кощеем стращать надумала?

Она смотрела на него и молчала. И постепенно ее муж перестал смеяться, даже ощутил неприятный холодок под ложечкой.

Свенельд был наслышан о страшилище русских сказок, Кощее зловещем. Мол, живет где-то на дальнем севере могущественный и страшный кудесник, полутруп-получародей искусный, хранитель огромных подземных сокровищ, питающий свою колдовскую силу от этих богатств. Еще сказывали, что в древности ему самых пригожих девиц и молодцев в жертву приносили, чтобы он оставался в своем кромешном мире, чтобы не совался к людям. Но ведь сказы все это. А чтобы этому темному Кощею и ныне живого человека пообещали, да еще нарочитого воеводу… Чудачества какие-то, басни бредовые. Скажи Свенельду об этом кто иной, а не его древлянская ведьма-жена, он бы и впрямь только смеялся. Но Малфрида сама была связана с темными силами, она была частью их. А каковы могут быть эти силы, Свенельд испытал на собственной шкуре. Недаром же был он посадником древлянским, ему приходилось встречаться с нелюдями в чащах и сумеречных болотах тех краев, схлестывался с ними, с самим змеем Смоком сражаться приходилось[56]Об этом рассказывается в романе «Ведьма».. Да, будучи посадником у древлян, всякого насмотрелся Свенельд, и то, о чем пели под перезвон струн слепые гусляры, что-де витязь Свенельд нежить рубил-губил, не только сказкой-страшилкой для него было. А теперь… Неужели это темное колдовство, которое так не любила и презирала деятельная и живая душа Свенельда, теперь вновь выбрало его своей целью? От этого не только сердце застучит, не только ком в горле станет. С этим так просто не справиться. Да и были у него враги-соперники в Киеве, которые, понимая, что воевода Свенельд им не по зубам, могли и к чародейству обратиться. А против чародейства не всякий выстоит. И хотя Свенельд всегда верил, что человек, если он духом крепок, сильнее любых чар, все одно ему стало не по себе. И все его нынешние сложности, все помыслы о власти и соперничестве за киевский стол показались вдруг какими-то мелкими… будто и нереальными. А вот то, что говорит эта странная женщина… Жена его, им же самим избранная, – удивило и… стыдно признаться – напугало.

– Кто продал меня? – спросил негромко.

– Да какая разница? А вот теперь нам надо…

Но на полуслове Малфрида вдруг умолкла, прислушиваясь. Свенельд тоже различил какие-то голоса извне, топот ног, потом взволнованный голос Ольги прозвучал в сенях.

Тотчас дверь распахнулась и на пороге возникла сама княгиня. Лицо такое бледное, что соболья опушка шапочки почти черной казалась, а глаза горели ярче камней самоцветных на блестящих колтах. Сощурилась было со свету, потом на Свенельда глянула, будто и не заметив, пошарила глазами по истобке, а как увидела Малфриду, так и кинулась к ней.

– Ты пришла, ты все-таки пришла!..

– Пришла, княгиня. И теперь будем думать, как далее поступить. Ибо что у древлян и впрямь чародейство невиданное взросло, я теперь понимаю. Как и понимаю, что не обойтись мне без вашей помощи, а вам – без моей.


Через несколько дней в Киеве только и разговоров было о том, что на подходе древлянская ладья с послами. Люди собирались на склонах киевских круч, всматривались в широко разлившийся вольный Днепр с его уходящими вдаль заводями, с исчезающим в сырой дождливой дымке низинным противоположным берегом. И все гадали – с чем прибудут послы от извечных врагов-древлян? Мира запросят или войны? Но если древляне на убийство правителя Руси решились, то как теперь осмеливаются являться в Киев?

Разное люди говорили. Одни требовали созвать рать со всех русских земель да наказать древлян. Другие советовали скликать вече и решить, кто станет во главе Руси. Были и такие, кто считал, что с древлянами прежде всего должен разобраться древлянский посадник Свенельд, но на таких даже шикали, говорили, что Свенельд и так много власти забрал, а за противоборство с древлянами и вовсе княжескую шапку потребует. Но в одном люди сходились: дерзких древлян необходимо наказать, показать им, что Русь уже едина и не потерпит самоуправств. Но все же кто возглавит рать против древлян? Уж не Ольга. Куда уж вдовице, да еще с малым сыном полки водить. Пусть лучше мужа себе подыскивает, что же ей теперь остается, как не искать защитника для малого княжича.

В Киеве многие считали, что разбираются в этих вопросах. Чай, они не новгородцы надменные, которые только и могут, что глотки на сходках рвать; и не смоляне, которые только торгами своими и сильны, а в походы уже много лет не выступали. И только они, Киев, стольный град, могут решить, и кого на княжеский стол сажать, и кого в защитники кликать. Но даже за такими заносчивыми высказываниями таился страх: а вдруг случится, что пока они тут судят да рядят, дикие древляне, пользуясь безвластием, пойдут на Киев? Вон, старожилы киевские сказывали, сколько бед и забот было Киеву от древлян, пока Олег их не прибрал под себя.

Но когда ближе к вечеру показался на реке древлянский корабль, жители столицы приумолкли. Киевляне всегда славились как умелые корабелы, всегда торговые гости покупали у них суда, когда шли на далекий полудень в Корсунь[57]Корсунь – так на Руси называли торговый город Херсонес в Крыму., но и здесь еще не видели такой отменной ладьи-насады. Была она длинная, хорошо осмоленное дерево бортов казалось зловеще черным, корма и нос высоко подняты. Порывы ветра раздували квадратный красно-черный парус, а на высоком штевене[58]Штевень – приподнятая оконечность носа. изваяна оскаленная тварь: на чудище некое похожа, сплошные зубы и глаза.

Гребцов на ладье находилось не больше двенадцати, но на внутренних скамьях сидело еще человек двадцать. К тому же все пространство возле мачты было завалено какими-то тюками. На корме тоже размещались мешки и бочонки, плотно увязанные и покрытые шкурами. Не знай в Киеве, что древляне решились на переговоры как дерзнувшее выказать непокорность племя, так можно и решить, что просто гости торговые прибыли с товаром на киевские рынки.

Древлянская ладья пристала возле Боричева узвоза – широкого подъема на Гору. Ожидавшие внизу на пристани люди перекинули мостки на борт, чтобы древляне могли сойти с удобствами. Послы как-никак.

– Ишь какие, – переговаривались в толпе наверху зрители.

При этом многие стали поглядывать туда, где на заборолах городни стояли именитые киевляне. И во главе их княгиня Ольга. Ветер развевал ее длинное белое покрывало под собольей шапочкой, она удерживала у горла темную, опушенную соболем накидку. Подле нее стояли именитые мужи: бояре в высоких шапках, волхвы в светлых одеяниях, варяжские воеводы в шеломах и кольчугах. Ближе всего к Ольге стояли ее советник Асмунд и Свенельд. А вот за плечом Ольги виднелась женская фигура боярыни Свенельда, Малфутки. Она была в темно-красном одеянии, длинное в тон платью головное покрывало надвинуто до самых глаз, на своих соплеменников-древлян, казалось, и не глядит из-под покрова.

Киевляне шептались, что в последнее время Ольга благоволит к супруге Свенельда, почитай не расстается с ней. А еще шла молва… что странная эта боярыня-древлянка, вон челядь из терема княгини поговаривала, что все с волхвами та общается, с ними да с Ольгой. И Ольга слушает ее, как никого до того не слушала.

Вон и сейчас княгиня перво-наперво оглянулась к ней, потом вновь посмотрела на древлянских послов, медленно и величаво подымавшихся по широкому Боричеву узвозу, движущихся сплоченной группой, как будто вот так, скопом, они чувствовали себя увереннее.

И вновь киевляне говорили, глядя на них: ишь какие!

Древлянские послы были немолоды, но и не совсем старые, старшины, как говорят о таких. Они были в пышных меховых накидках, головы обнажены, длинные аккуратно расчесанные волосы ниспадали на меховые оплечья, у большинства они были стянутые вкруг головы богатыми золочеными обручами, на шее почти у каждого висела золотая гривна[59]Гривна – здесь : шейное украшение, указывавшее на высокий статус носящего его., широкие обручья сверкали чеканкой по металлу. Знатно смотрелись послы, значительно, впору в пояс таким кланяться. Вот тебе и дикие древляне. Иные бояре киевские такого солидного вида не имеют.

На стене Малфрида негромко поясняла Ольге:

– Самых значительных людей к тебе прислали, княгиня. Это старейшины родов, каких у древлян особым почетом наделяют. Видишь, какие длинные у них волосы – это знак благородных родов. Древляне все больше охотники да звероловы, они обычно длинные волосы не отпускают, в лесах да чащах с такой гривой особо не пошастаешь. Ее могут позволить себе только самые почтенные да еще волхвы, те, кто над людьми стоит, правит, а в промыслах не участвует. Честь тебе оказали древляне, княгиня.

– Честь!.. – повторила Ольга сквозь зубы, будто выплюнула какое-то ругательство. – Что ж так мало прислали? Боятся?

Малфрида не ответила. Она тоже не ожидала, что посольство к Ольге окажется таким немногочисленным. Ей же нужно было много лучших людей. Тьму, как повелел Кощей. Но и на этих Малфрида глядела как на мертвецов. Как на жертву. Пусть поведают княгине, чего хотят, а там… Там поглядим.

Она негромко сказала, чтобы княгиня вела себя, как меж ними уговорено. Ольга же только кивнула согласно. Асмунд, слышавший их речи, слегка покосился, но не стал вмешиваться. Заметил только, что Малфрида тихо отошла… так тихо, как будто и не стояла только что подле Ольги в своем мрачном одеянии цвета запекшейся крови. Без единого украшения или вышивки-оберега[60]Вышивки у славян имели символическое значение, охраняли от всякой порчи и беды.. Как будто ничья сила не нужна была ей в помощь. Сама себе такое выбрала.

Малфрида прошла по переходам к каменному терему княгини. Стражи ее пропустили беспрепятственно. В самом же тереме было тихо, крытая сукном каменная лестница вела вверх, в широкую просторную гридницу. Здесь упруго изгибались над головой светлые своды, большие окна застеклены прозрачными шариками в частых переплетах, на стенах развешано дорогое оружие, начищенное до блеска, внушительные щиты с богатыми умбонами[61]Умбон – металлическая бляха по центру деревянного щита.. Почти все пространство гридницы покрывало алое гладкое сукно. Позади стоявшего на возвышении резного позлащенного кресла княгини на стене широко раскинулся парчовый византийский покров-ковер с изображением расходящихся лучей. Когда Ольга сидела в этом кресле, создавалось впечатление, что лучи исходят прямо от нее самой.

Сейчас в светлом каменном покое княгини было пустынно, только в углу Малфрида заметила нескольких волхвов, которые ползали на четвереньках и что-то шептали негромко. Такие солидные служители богов, а ползают по указанию древлянки Малфриды.

– Ну что, получается? – спросила она их.

Один из них, худой, скорее молодой, чем старый, но какой-то старообразный, вскинул на нее гневное лицо.

– Если обманула, если потешиться так над нами хочешь… Я сам в ваших древлянских лесах не единожды бывал, заклятия постигал, но чтобы такую тарабарщину творить… Издеваешься?

Два других волхва, солидные и аскетически худые, тоже оторвались от бересты, на которой были сажей выведены какие-то знаки, и сурово поглядели на боярыню. Это она составила заклинание безграничного доверия, выбрала самых сильных из местных чародеев и заставила плести чары, тянуть невидимую нить от стены до стены. И каждый, кто переступит через эти невидимые нити, не сможет рассуждать здраво, а будет только доверять послушно. Волхвы водили руками, шептали странные звуки, каким Малфрида их обучила, но она все оставалась недовольной. И что это киевские чародеи такие слабосильные? Не чета древлянским, говорила, чем и обозлила несказанно. Но ведь Ольга повелела повиноваться ведьме во всем.

– Да я бы и сама управилась, – почти прошипела в ответ ведьма, оскалив ровные белые зубы, – сама бы сплела чары, коли б дитя под сердцем не носила.

Это они понимали. Даже самая могущественная чародейка обречена на бессилие, когда беременна. Но все равно… чтобы ползать… Она же только и твердит, что сил у них маловато, чтобы просто кинуть с руки заклятие.

И тут Малфрида, видя, что они все еще мешкают, наклонилась к главному из них, этому молодцу старообразному, и сказала негромко, чтобы лишь он услышал:

– Похоже, что сила у тебя только на разгулище на Лысой горе была, Коста волхв. Но в турью шкуру тут рядиться ты уже не можешь.

Его глаза широко распахнулись. Пробормотал: неужто это она с Кощеем там была? Но Малфрида уже отходила. Застыла за креслом княгини, стояла, опустив голову с надвинутым до глаз покрывалом, лишь порой поглядывала со странной улыбкой, наблюдая, как Коста и прочие с новым усердием стали наводить знаки, сличая с рисунками на бересте.

Но вот за дверью раздался гул голосов, шаги, движение. Волхвы, как раз успев закончить, поспешили отойти. Двери тут же распахнулись, стремительно вошла Ольга – быстрая, порывистая, серые глаза почти белыми кажутся от напряжения. Каково это ей – древлян поганых в лучшей своей гриднице принимать!..

Малфрида стояла, потупив очи. Ни на кого не глядела, но все улавливала: и как Ольга торопливо взошла на возвышение и опустилась в кресло, как сопровождавшие ее ближайшие советники и воеводы занимали места на скамьях. А потом Малфрида ощутила приближение самих древлян. Как – и сама не понимала. Но словно видела, как они неторопливо всходят в невиданный ими доселе богатый каменный терем, как стараются держаться степенно, не выказывая восхищения княжескими палатами.

Она подняла глаза, только когда они начали входить в дверную арку. Потом взглянула туда, где стояли, сцепив пальцы и опустив головы, полянские волхвы. Их губы почти не шевелились, но Малфрида знала, что они наговаривают ее заклинание. Она сама стала его нашептывать, хотя понимала, от нее сейчас мало толку. Но все же…

– Инда согни, шшш, кара, белла, согни выю, нррааа…

Действительно, нечто невразумительное на первый взгляд, если исходить из местных наговоров, где уже забыты все звуки леса и ветра, звериный говор, где остались только слова. Но что такое слова? Они почти не несут магии, они слабее…

Малфрида следила за послами, как они переступают незаметные на полу знаки. Волхвов среди них нет, никто ничего не почувствовал. Вот то один, то другой шагал через заветную черту, она следила за их поступью – двое или трое из них были в сапогах, обмененных на торге, но большинство в обычных древлянских постолах[62]Постолы – обувь древних славян, кроенная по ноге, крепящаяся завязками., хотя и богато отделанных, выложенных проволочными узорами, украшенных речным жемчугом. Постолы придерживали завязанные крест-накрест ремешки с металлическими пряжками, обертывая ноги поверх меховых онучей до самых колен.

Только когда все послы выстроились полукругом перед княгиней Киева, Малфрида взглянула на их лица. Некоторые показались смутно знакомыми. Но для себя ведьма отметила главное: они были уже под действием заклятия. И хотя продолжали держаться достойно, но словно утратили прежнюю невозмутимость, оглядывались по сторонам, цокали восхищенно языками, даже улыбались. Ну чисто дети престарелые… доверчивые. Значит, получилось заклинание у Косты и его приспешников.

Ольга приветствовала их словами:

– Вижу, гости добрые ко мне пожаловали.

Ее нарочито спокойный голос никак не вязался с ее прежней порывистостью движений. Могла себя держать в руках княгиня. Малфрида даже подивилась ее силе духа, ощутила уважение. Ведь общалась с княгиней все предшествующие дни, знала, как ту гнет страх и ненависть. А вот поди же…

Древляне кланялись Ольге неглубоко, с достоинством, как и положено мужам в летах – лишь чуть склоняя длинноволосые головы. Но улыбались.

– Да, явились мы, княгиня.

– Так говорите, что привело вас ко мне?

– Ты сама, поди, знаешь, – выступил вперед их выборный, степенный седой старик, высокий и значительный по виду. Вот только его светлая, приветливая улыбка как-то не вязалась с его почтенным обликом – будто умиляет и радует старого древлянина что-то. – Ведь мы уже отправили к тебе посыльного с вестью. Ты знаешь, что случилось.

Ольга смотрела на них и молчала. Послы стали переглядываться, словно в недоумении. Потом начали говорить, вроде как и по отдельности, но почти перебивая друг друга.

– Мужа твоего мы убили, Игоря Киевского…

– Он как волк расхищал и грабил наши земли…

– Наши люди собрали вече и порешили: если волк повадился к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьем его.

– Вот и погубили мы Игоря, чтобы нас не погубил. Это мудро и справедливо.

– А наши князья хорошие, потому что берегут Древлянскую землю…

– Князь Мал среди наших правителей самый значительный и родовитый, пойди за него.

– Куда же тебе теперь самой без мужа? Муж любой бабе нужен. А Мал у нас – молодец в самом соку.

– Тебя Мал выбрал в жены.

– А сына твоего Святослава мы тоже к себе возьмем. И сделаем с ним все, что захотим, если ты не будешь послушна мужу.

Тут Ольга резко встала, и древляне вмиг как по команде утихли.

Малфриде с ее места не было видно, что отразилось на лице княгини, но понимала, что Ольгу более чем возмутила подобная открытая доверчивость древлян.

И они это уловили. Перестали улыбаться, смотрели исподлобья. Лишь кое-кто стал коситься по сторонам, заметив, что вместе с княгиней повставали и ее воеводы. Но не трогались с места, не сводя глаз с Ольги.

Несколько мгновений в гриднице было тихо. Малфрида неожиданно отметила, что ее развлекает создавшаяся ситуация. Надо же, древлянка Малфутка бы сейчас вся дрожала от страха, а вот душа ведьмы Малфриды только забавляется происходящим.

Наконец княгиня взяла себя в руки. Сказала спокойно:

– Это все, что вам велено передать мне?

Старшина послов негромко, но твердо произнес:

– Остальное тебе передавали с посыльным, княгиня. Ты знаешь, о чем речь. И знаешь, что будет, если с нами что-то случится. Знаешь, какой силой владеют теперь древляне и… кому мы приносим жертвы!

«Чернобогу и Морене приносят, – почти весело думала Малфрида. – Мне бы хотелось на такое поглядеть».

Но она заставила себя вспомнить про Игоря, который любил ее… и которого любила она… кажется, что любила. Она попыталась возродить в себе ненависть к этим людям, но ничего не получалось. Ей было просто любопытно.

Ольга медленно опустилась в кресло. Молчала. Постепенно стали успокаиваться и окружающие. Малфрида заметила, как на Ольгу глядит ее Свенельд. Один миг, один жест княгини – и он невесть что может сотворить.

«И как же мы с ней будем делить его?» – подумала ведьма, и вдруг поняла, что это ей уже не так и интересно. Она вообще ощущала в последнее время какое-то охлаждение к ранее обожаемому мужу. Но ей забавно было видеть, как Свенельд смотрит на княгиню.

«Думаешь, ты нужен ей, Свенельд разлюбезный? Нет, ей нужна только я! Она слушает меня во всем!»

Малфрида смотрела в затылок княгини, разглядела даже, какой узор вышит на ее шапочке над собольей опушкой: крылатая Гамаюн, полудева-полуптица, знающая обо всем на свете. Своеобразный оберег, дающий мудрость. Ну же, княгиня пресветлая! Или забыла, что с тобой обговаривали?

Ольга вдруг сгорбилась на миг – то ли от взгляда ведьмы, то ли под грузом обязательств.

– Я все понимаю, – изрекла негромко. – И вот что я вам скажу, мужи именитые: любезна мне ваша речь! Мужа мне уже не воскресить, но хочу воздать вам – послам и сватам от нового суженого! – воздать честь перед всеми людьми, перед всем Киевом! Но это завтра. Ныне же идите к своей ладье, ложитесь в ней спокойно почивать, утром же я пришлю за вами.

По мере того как Ольга говорила, ее слабый голос крепчал, становился громче. Она выпрямилась, ее тонкие руки крепко сжали резные завитки на подлокотниках кресла.

– И когда явится к вам посыльный от меня, когда поклонится и пригласит в палаты мои, отвечайте ему: «Не поедем на конях, ни пешими не пойдем, но понесите нас на ладье прямо на Гору Киевскую!» Так я честь вам выкажу, мужи именитые! Пусть все знают, что уважаю ваше племя и князя его!

Древляне сперва недоуменно переглянулись, но вот один из них улыбнулся, потом второй. Приосанились, поглядывали горделиво на советников Ольги. Малфрида видела, как понуро опустил голову Свенельд, как молча и с достоинством выдержал их самодовольные взгляды Асмунд. Варяги тоже держались невозмутимо, только ярл Грим словно тихо выругался, отвернулся с искаженным яростью лицом. И это особо порадовало древлян. Выходили гурьбой, сияющие и величавые.

Ольга же, едва закрылась за ними дверь, спешно вышла из гридницы. Малфрида последовала за ней. Нашла Ольгу под лестницей, уводившей в горницы. Та жалась в углу, будто дворовая девка, плечи ее подрагивали. Но едва зашелестел подол длинного одеяния Малфриды, резко обернулась. Быстро смахнула слезы.

– Все ли, как решено, я сделала?

Спросила вроде как послушно, но голос… как проклятие насылала.

Малфрида медленно кивнула.

– Все так, княгиня пресветлая. Одно плохо – мало их. Мне больше понадобится.

– Мало? Пока мало! – выкрикнула Ольга, и ее серые светлые глаза потемнели от ненависти. Яркие губы решительно сжались. – Ибо будет их еще много! Столько, сколько надо, чтобы смыть кровавый след из царства злой Морены для мужа моего!

«И чтобы откупиться от Кощея за моего мужа!» – довольно отметила Малфрида. И вспомнила утробный глухой голос темного повелителя: «Тьму их хочу. Но чтобы не каленым булатом…»

«Будет тебе жертва, чудище! – подумала. – И это только начало».


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
1 - 1 03.03.16
2 - 1 03.03.16
3 - 1 03.03.16
Часть I. Апрель 945 года
Пролог 03.03.16
Глава 1 03.03.16
Глава 2 03.03.16
Глава 3 03.03.16
Глава 4 03.03.16
Глава 5 03.03.16
Глава 4

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть