ЗА ВЕЛИКОЙ СТЕНОЙ

Онлайн чтение книги Великий охотник
ЗА ВЕЛИКОЙ СТЕНОЙ

Вот когда сбылись заветные мечты Пржевальского!

В январе 1870 года он был уже в Петербурге, и П. П. Семенов принял героя Уссурийского края, что называется, с распростертыми объятиями. Они вместе разглядывали карту Центральной Азии, оживленно обсуждая планы нового похода. Истоки Голубой реки, область озера Кукунор – вот куда двинется теперь Пржевальский. В Петербурге он читал описания путешествий в Тибет. Путешественниками были люди разные. XIV век дал монаха Одорика из Порденоне. Он считался первым европейцем, побывавшим в Тибете. Миссионер Одорик прожил года три в Пекине, и, возвращаясь оттуда через Шэньси, проник в Лхасу, столицу Тибета. Рассказ Одорика о его странствии был беден подробностями. После него ни один европеец в течение трехсот лет не проникал в Тибет. Наконец другой монах, иезуит Антонио Андрада, в 1624 году вышел из Индии, достиг перевалов через Гималаи, преодолев их, добрался до истоков Ганга и оттуда прошел к Кукунору. Иезуит описал свой поход и издал в Лиссабоне книгу на португальском языке.

Затем снова два отца иезуита, француз Дорвиль и австриец Грюбер, посетили Лхасу. К холму далай-ламы они пришли в 1661 году из Пекина через Синин, прожили в Тибете более двух месяцев и оттуда проехали в Индию.

XVIII век дал двух путешественников-монахов Фрейре и Дезидери. В Лхасу они пробрались из-за Гималаев. Тосканцу Дезидери удалось прожить в Тибете с 1716 по 1729 год. Но его дневники остались неизданными. Когда Дезидери жил в Лхасе, он неожиданно встретился там с тридцатью монахами из ордена капуцинов. Их привел в Тибет в 1719 году Орацио делла Пенна. Этот настойчивый монах прожил в Лхасе двадцать лет. Он основал там католическую миссию, изучил жизнь и обычаи тибетцев и овладел в совершенстве их языком. Труды Орацио делла Пенна считались наиболее ценными. Они служили основой для сочинений о Тибете, которые издавались в Риме еще в XVIII веке. Миссия Пенна накопила много материалов о Тибете; они лежали в римских хранилищах.

В Тибете и Лхасе побывал и голландец Самуил ван де Путте. Он пришел туда из Индии около 1730 года. Голландец, подобно итальянцу делла Пенна, изучил язык тибетцев и долго прожил в Тибете. Он даже ездил из Лхасы в Пекин с тибетским посольством и вернулся в столицу далай-ламы, таким образом дважды пройдя через Тибет.

В конце XVIII века в Тибет стали заглядывать и англичане. Генерал-губернатор Британской Индии Уоррен Гастингс послал в 1774 году к тибетцам некоего Георга Богля. Но чиновники Тибета не очень ласково приняли англичанина из Калькутты.

Вслед за Боглем был послан Самуил Тернер. Но и эта поездка не увенчалась успехом. Калькутта хотела, чтобы Тибет торговал с Индией, но Цянлун, китайский император, упорно отклонял всякие предложения англичан. Капитану Тернеру пришлось вернуться в Калькутту с пустыми руками. Капитан написал книгу о своей поездке в Тибет, издав ее в Лондоне. В 1792 году гурки напали на Тибет и отторгли от его владений Непал. Китайский наместник в Лхасе решил, что дело не обошлось без участия Англии. С тех пор Тибет сделался запретной для европейцев страной.

Вскоре англичанин Томас Маннинг тайно пробрался в Лхасу. Он лицезрел далай-ламу. Но приказ, присланный из Пекина, заставил англичанина срочно покинуть Лхасу. Вслед за Маннингом в Лхасу потянулись монахи-лазаристы Гюк и Габэ. Переодетые ламами, они выехали из Китая и явились в столицу Тибета. Но их в конце концов узнали и выпроводили. Они написали книгу о своих приключениях в Тибете. Ее перевели в России – «Путешествие через Монголию в Тибет, к столице Тале-ламы, сочинение Гюк и Габэ» (издание К. С. Генрих, М., 1866). Книга Гюка была написана очень живо и занимательно.

Пржевальский Гюка не любил и не верил ему, несмотря на всю увлекательность его стиля. Пржевальский даже подвергал сомнению все путешествие Гюка, хотя впоследствии Потанин разыскал в Азии гюковского проводника – Самдаджембу. Очевидно, виноват был сам Гюк. Он иногда допускал фантастические измышления. Раскройте Гюка на 108-й странице, и вы поймете все возмущение Пржевальского – зоолога и великого знатока птиц. Гюк, например, описывал монгольскую «птицу» величиной с перепела, с волосатыми ногами; пальцы были, «как у зеленых ящериц», покрыты такой «твердой чешуей», что нож будто бы не брал ее. Эта птица звалась китайцами «драконовой ногой»!

Гюк писал: «К нам принесли однажды двух живых «драконовых ног». Они были очень дики, волосы на их ногах ощетинивались при каждом приближении к ним, они кусались и недолго жили, потому что ничего не ели. Мы их зарезали; мясо имело приятный вкус дичи, но было очень жестко...»

С улыбкой читал Пржевальский эти откровения о щетинистых птицах.

О Тибете в то время писали и англичане. Они собирали сведения об этой почти неизвестной европейцам стране. Такими собирателями были доктор Хукс, Бриан Гудзон, Кэмпбэлл, Вильсон, Вилькокс, Крик, Гуннингам и другие.

Некоторые исследователи чуть ли не всю жизнь подготовляли себя к опасному походу в Тибет. Венгр Александр Чома жил и умер в Гималаях. Он изучал тибетский язык, литературу и географию запретной страны. Но Чома умер, не перешагнув каменного порога Тибета, и его одинокая могила затерялась в горах Дарджилинга.

Монахи-лазаристы, живя в Пекине, создали там богатую восточную библиотеку; в ней можно было найти много сведений о Тибете.

Немало потрудились над историей Китая и Тибета и русские ученые монахи из Пекинской миссии. Отцы Иакинф, Илларион, Аввакум, Палладий печатали свои труды о Центральной Азии. Крупным ученым был Иакинф Бичурин, знакомый Пушкина. Этот блестяще образованный монах написал такие классические труды, как «История Тибета и Хухунора», «Описание Чжунгарии», «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена».

Палладий был известен как комментатор Марко Поло, Аввакум написал «Очерк истории сношений Китая с Тибетом». Но никто из современных Пржевальскому авторов – ни Риттер, ни Иакинф, ни Хукер – не бывал сам в Тибете.

Последним путешественником-литератором, посетившим страну запрета, был Гюк. Многие считали его непреложным авторитетом.

Найдется ли человек, который откроет каменные двери Тибета, познает его вековые тайны и расскажет в новых, простых и правдивых книгах обо всем, что он увидит за поясом бесплодных пустынь и диких гор?

Пржевальский был твердо убежден, что именно ему суждено стать этим человеком.

Пржевальского уже считали «своим человеком» в Географическом обществе. В доме у Александровского сада он встречался с Литке, Северцовым и с Петром Кропоткиным. Сюда приходил еще один человек, о котором тогда много и по-разному говорили, – Миклухо-Маклай. В то время он отстаивал свое право на путешествие в Океанию. Пржевальский тоже хлопотал, добиваясь от власть имущих лиц поддержки своих новых дерзаний.

А. Е. Влангали, генерал-майор и русский посланник в Пекине, находился тогда в Петербурге. Именно от Влангали и исходили малоутешительные вести: Ордос, Кукунор, верхнее течение Желтой реки отрезаны от собственно Китая дунганским восстанием. Но разговоры о дунганах не смущали Пржевальского.

Он начал сборы. Ягунова на этот раз взять с собой не пришлось. Преданный товарищ по уссурийским скитаниям учился в Варшаве.

Бывший ученик Пржевальского, молодой офицер Михаил Пыльцов, дал согласие идти со своим учителем.

Вот они едут из Кяхты на Ургу на двухколесной таратайке, которую тащит весь обвешанный лиловым репейником старый двугорбый верблюд. Переводчик-казах едет верхом на другом верблюде, а Фауст – верный легавый пес Пржевальского – бежит рядом со скрипучей таратайкой. В ней путники добрались до Урги.

Под сводами ургинских кумирен царило смятение – престол великого хутухты монгольского пустовал. Нового хутухту надо было найти в Тибете, а путь туда был закрыт дунганскими повстанцами. Дунгане в то время были хозяевами положения в ближних к Урге городах, в том числе в Улясутае. Вся Урга была под ружьем. Русский консул в Урге, Яков Шишмарев, не советовал Пржевальскому в такое опасное время отправляться в путь через Гоби. Но Великий Охотник пропустил мимо ушей слова консула. Нечего сидеть зря в Урге и разглядывать вершину священной горы Богдо-Ула! По декабрьскому холоду, навстречу гобийскому ветру караван вышел из Урги. Пржевальский и Пыльцов, скрючившись в таратайке, стучали зубами от холода. Вороны летали за караваном, как бы надеясь на близкую добычу. Новый, 1871 год застал путников в просторах Гоби, среди необозримых равнин, где свежий снег еще прикрывал скрипучую почву – крупный красноватый песок. Здесь было много охотничьих соблазнов: в редкой траве в стороне от верблюжьей тропы паслись стада пугливых антилоп-джейранов. Но что делать, если на холоде нельзя зарядить штуцера?

В стуже, в ледяном ветре проходили дни и ночи. Область Халха осталась позади, верблюды уже шагали по земле цахаров – стражей богдыханской границы. Скоро кончится лютое Монгольское нагорье, подернутое голубой поземкой.

Перевалив через холодные горы, путники увидели у своих ног долины, обвитые белым домашним дымом, зимнее серебро реки и узлы острых горных хребтов. Они перешли Гоби!

У Калгана караван остановился, и Пржевальский, вывалившись из таратайки, разминал ноги, прохаживаясь вдоль Великой китайской стены. Это, действительно, куда внушительнее смоленского кремля, где в детстве Великий Охотник ловил воробьев! Трехсаженные стены из дикого камня, башни сажени на три выше стен, мощные зубцы. Великая стена пронизывала просторы Азии на четыре тысячи верст – от Маньчжурии до верховьев Желтой и терялась где-то в дунганских краях.

Через Калган проходил и «Великий чайный путь» в Россию: с Голубой реки и Тяньцзиня – на Ургу и Кяхту.

Здесь, в Калгане, Пржевальский пять дней отдыхал в домах русских торговцев чаем. Он стрелял на лету калганских голубей и терпеливо составлял длинный список китайских блюд, чтобы знать, что заказывать в харчевнях.

И вот – снова вперед!

Таратайка осталась, к счастью, в Калгане. Собран новый караван, люди отдохнули. Дорога вела путников к Пекину цветущей долиной, где часто попадались и города. В горах Нам-Ху высилась каменная стена. Она висела над пропастями, взбираясь на почти недоступные утесы, и от нее, как ветви от ствола, отходили еще три толстые стены. Они лежали поперек ущелья Гуаньгоу, и для того, чтобы пройти, к Пекину, надо было миновать несколько гулких крепостных ворот. Зимнее серебро рек было обманчиво. Снег в этих благодатных долинах таял под лучами дневного солнца. Зимующий грач спокойно расхаживал по мокрому полю, дрозд кричал на сияющих ветвях. И курки штуцера были теплы от солнца. Пржевальский чувствовал это, когда выцеливал жирную дрофу, что бродила в стороне от дороги на Пекин.

Дел в Пекине было много. Пржевальский ходил по пыльным базарам, приторговывал верблюдов и верховых лошадей, покупал паклю, гипс, квасцы, пропускную бумагу для коллекций. Денег на экспедицию в обрез; европейцы ужасались, как Пржевальский пойдет с такими средствами в столь далекий путь. Ни один из европейцев, живших в Пекине в то время, не бывал в областях к западу от Великой китайской стены. Несколько лет тому назад, как говорили, из Пекина на Ордос пошел геолог американец Помпелли, но вернулся обратно, убоявшись опасностей. Бородатый барон Рихтгофен хотел достичь провинции Ганьсу, но поворотил вспять, узнав о начале дунганского восстания. Рихтгофен где-то в более безопасном месте писал свое огромное сочинение «Китай».

В Пекине было заветное место, куда путника тянуло, как магнитом. Пржевальский узнал о существовании кумирни Хуансы возле ворот Аньдин. Там находили приют купцы из Тибета, приведшие в Пекин караваны с грузами ревеня, мехов, рогов антилопы. Вот где можно было увидеть жителей запретной страны!

Пржевальский закупил в китайских лавчонках зеркальца, бусы, кораллы, ножи; все это он будет продавать жителям пустынь и гор. Вот чем он завоюет расположение ордосцев и кукунорцев.

Бережно пересчитав все состояние экспедиции – четыреста рублей, Пржевальский с Пыльцовым и двумя казаками вышел из Пекина, миновал проход Губэйкоу в Великой стене и вскоре ступил на землю монгольской степи. Февраль и март прошли в борьбе со снежными ветрами. Пыльные ураганы дружили здесь с метелью, градом и дождем.

В середине марта 1871 года Пржевальский вошел в Далайнор, город буддийских ваятелей. Статуи будд отливались из бронзы и чугуна простыми монгольскими кустарями. Далайнорские боги шли отсюда даже в Тибет.

Пржевальский торопился на озеро Далайнор наблюдать весенний пролет птиц. Берега озера были освещены ярким огнем; горели степные травы, и алые языки пламени качались в ночной тьме. Здесь было добыто для коллекции сто тридцать разных птиц. Путники окоченевшими руками набивали чучела. Так прошло тридцать дней. Затем караван снялся и направился снова к городу Калгану.

В Калгане пришлось расстаться с прежними казаками и взять двух новых, прибывших из Урги.

От Калгана начался поход по раскаленному Монгольскому нагорью, под отвесными лучами майского солнца.

Пыльцов исходил все склоны хребта Шар-Хада, охотясь за бабочками и пауками.

На земле цахаров высился второй горный хребет – Сума-Хада, а уже за этой скалистой гранью лежала область монголов-уротов. В земле уротов Пржевальскому пришлось раз и навсегда закрыть свою торговлю, а себя лишить звания бродячего торговца. Дело в том, что монголы, приходя на стоянку толпами, настойчиво требовали у торговца самые непредвиденные вещи-товары – медвежью желчь, статуи Будды, тибетские лекарства. Все это отражалось на научной работе. И вот раз Пржевальский объявил свою походную лавку закрытой, покупателям посоветовал ехать за идолами в Далайнор.

Пржевальский объявил громогласно, что он не торговец, а русский нойон (сановник) и путешествует по разным странам.

Радости путников не было конца, когда они с орлиных высот горного хребта Муни-Ула увидели золотистое ложе великой Желтой реки (Хуанхэ).

Муни-Ула! Путники находились на западном конце огромного хребта Дациншань, куда не проникал еще никто из европейцев. Здесь, по поверьям кочевников, на вершине Шара-Орой покоилась железная чаша Тамерлана, и у той же вершины лежал окаменевший слон. Александр Гумбольдт считал, что система Дациншаня связана с Небесными горами; настало время проверить великого географа. Недаром Пржевальский знал Гумбольдта чуть ли не наизусть.

Две недели Пржевальский прожил в Муни-Ула, в соседстве с грифами и облаками. Когда караван спустился вниз, в долину Желтой реки, путешественник увидел ошибку Гумбольдта – хребет Дациншань не имел никакой связи с Небесными горами. Он кончался здесь, как бы низвергаясь в долину Хуанхэ.

Под несмолкаемый треск кузнечиков Пржевальский, Пыльцов и казаки подошли к глиняным стенам города Баотоу. Начальник города в красных одеждах пообещал Пржевальскому пропустить его в страну Ордос – на тот берег Желтой реки. Они пили вместе с мандарином благоуханный чай, и важный начальник Баотоу снисходительно рассказывал русским о занятиях жителей города. Ночевали гости в тесной фанзе, под охраной пяти китайских солдат, причем весь вечер солдаты пускали во двор фанзы за особую плату любопытных, желавших хоть одним глазком посмотреть на русских смельчаков.

На другой день обрадованный мандарин сжимал в кулаке обещанный подарок – томпаковые часы-луковицу. Четыре странника, переправившись через Хуанхэ, проложили первые следы на огромном плато Ордоса, втиснутом, как в раму, в излучину Желтой реки.


Читать далее

ЗА ВЕЛИКОЙ СТЕНОЙ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть