Онлайн чтение книги Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)
Глава двенадцатая

Сегодня Громовы раньше, чем обычно, пообедали, так как Мария Дмитриевна с Ольгой и Любочкой ехали в Оперу и после нее на званый вечер. Петр Модестович был по служебным делам у царя.

Вера еще не выходила в большой свет и нашла, что ей лучше остаться одной дома. Побыть одной несколько спокойных часов в своей уютно обставленной комнате было для ее нынешнего состояния тем приятнее, чем реже выпадало это одиночество. Поэтому, лишь только все уехали, она вернулась в свою комнату. Села у весело потрескивающего камина, чтобы за приятным чтением по возможности забыть печальные мысли, омрачавшие ей в последнее время душу.

Книга, которая привлекла ее внимание, должно быть, была действительно интересной, так как она читала ее с большим усердием. По временам она ее опускала и смотрела, задумавшись, на пылающий огонь. Но эти перерывы были коротки. Она снова бралась за книгу и углублялась в чтение, как будто боялась, что исчезнет очарование вызванных книгой образов. Храбрая девочка вела отважную борьбу.

Размышлениям Веры помешал приход горничной, которая передала своей госпоже письмо и тут же тихо удалилась.

Был час, когда доставлялась почта из-за границы, и Вера обычно получала письма от Владимира. Но уже долгое время письма от него не приходили. Поэтому в первый момент она не смела поверить в счастье исполненного желания. Она преодолела страх и, быстро оглядев почерк на конверте, убедилась, что письмо действительно от Владимира. Сердце ее ликовало. Она сломала печать и стремительно пробежала строчки, чтобы как можно быстрее утешиться в постигшем ее горе. Океан любви несла она навстречу своему нареченному. Вне себя от счастья чувствовала от этого так долго ожидавшегося письма подтверждения его памяти.

Но лишь начала она читать, как лицо ее побледнело и вся она задрожала как в лихорадке. Строчки прыгали перед глазами, будто в бешеном хороводе, и она с большим трудом закончила чтение. Письмо выпало из ее рук. Немой ужас застыл на бескровном лице.

Вот что написал Владимир после получения совета от отца:

«Дорогая Вера! Уже долгое время ко мне приходят разными путями достоверные известия о новом особом положении, которое Борис Иванович Беклешов занимает в Вашей семье, о вашем кокетстве с ним, которое приняло такие формы, что стало известно и посторонним людям, и, наконец, о предстоящем вашем обручении с ним, что уже стало предметом разговоров в городе. Вы пренебрегли моими частыми замечаниями по этому поводу, сделанными в мягкой и деликатной форме, и игнорировали их с холодным пренебрежением. Но разве так поступают обрученные? Имеете ли вы право своим молчанием возбуждать в моем сердце подозрение? Тот, кто действительно любит и чувствует себя невиновным, не пожалеет усилий и слов, чтобы успокоить любимого человека и убедить его в неосновательности его подозрений. Я должен, к сожалению, верить моим родителям, которые сказали мне: Вере Петровне неизвестно чувство любви, вместо любви у нее одно кокетство. Если бы вы действительно любили меня, пылко и сердечно, любили бы меня так, как я представлю себе любовь, вы бы никогда не дали повода для малейших подозрений, вы бы не оставили меня так долго без единого слова успокоения, без единого слова любви и не подвергли мукам ревности. Но вы не знаете, что такое любовь, вы меня никогда не любили!

Прежде чем мы продолжим обмен письмами, я ожидаю от вас объяснений в оправдание Вашего поведения. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись, как над ребенком, и не собираюсь жертвовать для кокетки своим счастьем и сердечным покоем. Ваш несчастный Владимир».

Много времени прошло, прежде чем Вера могла собраться с мыслями и ясно понять смысл жестоких слов. Они, проникнув в ее доверчивое сердце, оглушили ее и лишили самообладания. Был ли это тот самый Владимир, которому она поклонялась, которого уважала? Как он мог написать такое письмо? Неужели его доверие к ее любви было построено на зыбком песке и злые сплетни могли его поколебать? Какое право он имел упрекать ее, в то время как его собственная жизнь (как она ошибочно предполагала) заслуживает не меньше упреков.

Она не знала за собой никакой вины. И поэтому вдвойне мучительно сознавала всю несправедливость обвинений. И она, больно раненная этими несправедливыми упреками, должна еще извиняться, оправдываться?

Ее женская гордость была возмущена, нравственное достоинство оскорблено. И все это уступило место отчаянию. В юном сердце смешались ужасные, сбивающие с толку чувства. В этот момент она его и любила и ненавидела. Как он мог, как смел бросить ей такие обвинения?

Неподвижно сидела она у камина и пристально смотрела на гаснущий огонь. Время от времени он еще вспыхивал. А потом потух. И только слабое тление еще напоминало о нем. Не было ли это символом ее любви, ее счастья?

Ничто не нарушало окружавшей ее тишины. Только монотонное тиканье больших стенных часов из Шварцвальда. Но она его не слышала. Не слышала и кукушку, не устававшую отсчитывать часы. Сколько времени она просидела так, как во сне, она не знала. Она потеряла счет времени. Боль и отчаяние перешли в летаргический сон, и у нее не было ни воли, ни сил пробудиться. Она боялась пробуждения.

Но вот при входе послышались шаги. Она узнала голос Ольги, говорившей у самой ее двери:

— Уже поздно. Вера, конечно, спит. Не будем ее будить. Спокойной ночи, Любочка!

— Спи спокойно, Ольга.

Две двери открылись и так же тихо закрылись. Снова наступила тишина.

Вера опасалась, что Ольга может все-таки зайти. Любой ценой она хотела скрыть от сестры свою ужасную тайну и опасалась, что у нее не хватит для этого сил.

Слова Ольги Вера слышала, будто сквозь сон. Слышала, как она ушла к себе и, слава Богу, избежала с ней встречи.

Но долго быть одной она не могла. Вскоре она услышала, как дверь ее комнаты отворилась. В дверях стояла Любочка в ночном платье. То, что увидела Любочка, заставило ее остаться стоять на пороге комнаты. Верный инстинкт, что происходит что-то важное, привел сюда мнимую подругу в этот ночной час.

Вера поднялась при ее появлении. Обеими руками провела по лицу, как будто хотела стереть ужасное воспоминание. Ее взгляд, как притянутый магнитом, упал на несчастное письмо, лежавшее у ее ног, и этот взгляд воскресил в ее сознании все, что случилось.

— Ах, Любочка! Я ужасно несчастна!

И это был первый стон ее измученного сердца. Обессиленная, подавленная, Вера упала обратно в кресло.

— Почему ты так несчастна, моя дорогая? — спросила Любочка участливым голосом и ласково обняла отчаявшуюся девушку. — Скажи только одно слово. Я помогу тебе, утешу.

Вместо ответа Вера подняла письмо Владимира и протянула его Любочке. Как только Любочка узнала почерк, она сразу все поняла и села, чтобы прочесть важное письмо.

Верино летаргическое состояние сменилось лихорадочным беспокойством, и она начала ходить по комнате взад и вперед большими шагами. Любочка не спешила с письмом. Два, три раза она прочла его медленно и вдумчиво, запоминая каждое слово, чтобы в точности повторить Борису. Подумала и над тем, какой совет следует дать Вере. Наконец, она отдала письмо и сказала вполголоса:

— Как мог Владимир написать такое бессердечное, оскорбительное письмо? Оболгать и обмануть невинную! Он мне кажется просто жалким!

Казалось, Любочка говорит сама с собой, так как эти фразы были обращены не к Вере, а отрывисто вырывались, как размышление вслух. Но Вера слышала эти фразы хорошо, и они, подобно искре для пороховой бочки, накаляли ее чувства и вели к взрыву. Вдруг она остановилась перед Любочкой и почти угрожающе посмотрела на нее.

— Ты осмеливаешься его оправдывать?

— По моему мнению, он больше заслуживает жалости, чем осуждения, — отвечала Любочка тем спокойнее, чем все возбужденнее казалась Вера. — Он дал себя обмануть.

— Он не дал себя обмануть! Он должен был с возмущением прогнать клеветника и меньше всего имел право обвинять меня и требовать от меня оправдания, в то время как я с большим правом могла бы это сделать в отношении его самого, — отвечала Вера, все более возбуждаясь.

— И все-таки он любит тебя.

— Невозможно! Этому я никогда больше не поверю. Любовь исключает недоверие.

— Ты судишь слишком строго, Вера, — сказала Любочка успокаивающим тоном.

— Слишком строго судить я не могу, так как он оскорбил мою любовь и мое доверие. Его поведение по отношению ко мне мерзко! Я этого никогда ему не прощу.

Лицо Любочки ничем не выдало крайнюю радость при виде того враждебного настроения, в которое втянулась Вера по отношению к своему некогда так любимому Владимиру.

Любочка продолжала под видом защиты Островского еще сильнее настраивать Веру против него. Но постепенно создала впечатление, будто Вера убедила ее в своей правоте. И вдруг спросила ее:

— Что ты собираешься с этим письмом делать, моя дорогая?

— А что мне остается кроме как забыть недостойного! — отвечала Вера с новым взрывом отчаяния.

— Это наказание злодей действительно заслуживает, — отвечала Любочка. — Но я думаю, ты должна бы сначала еще раз ему написать. Последнее слово не должно быть за ним. Своим молчанием ты лишь признаешь свою вину.

— Этой возможности его надо в любом случае лишить, — отвечала Вера. — Спасибо за совет, Любочка, я ему напишу. Сомнения в моих убеждениях у него не должно остаться.

И она опять начала мерить комнату шагами, но через несколько минут остановилась перед Любочкой. Та молчала.

— Одной мне письмо не написать, — сказала Вера. — Скажу слишком много или слишком мало, потому что голова моя идет кругом. Помоги мне, Любочка. Ты ведь точно знаешь, что и как мне написать.

— Охотно, моя дорогая Верочка, я как раз и думала об этом письме. Садись за свой письменный стол, я попытаюсь продиктовать тебе несколько строк. Если ты будешь согласна с содержанием письма, то мы его тут же и отправим в Париж.

Вера испугалась такой спешки, но Любочка не дала ей времени опомниться: дескать, куй железо, пока горячо. Она подвела нерешительную Веру к письменному столу, вложила ей в руки перо и продиктовала следующее письмо:

«Владимир Николаевич! Ваше последнее письмо я получила сегодня вечером. Сказать, какое оно произвело на меня впечатление, было бы делом напрасным, так как в вашем нынешнем настроении вы меня не поймете. На клеветнические обвинения, которые вы мне швырнули в лицо, я считаю для себя достойным ответить одной фразой. Я ожидала, что вы поспешите их взять назад и попросить меня о прощении. Теперь же, к моей большой скорби, должна допустить, что вы не чувствовали любви ко мне, в которой меня постоянно уверяли. Поэтому, приняв все это во внимание, сообщаю, что, не ожидая более письма от вас с извинениями, я прекращаю с вами переписку. Вера».

Когда Любочка закончила диктовать, она, взяв письмо в руки, прочла его громко еще раз.

— Ты с этим согласна? — спросила она. Вера разрыдалась.

— Кто мог бы подумать, — сказала она, плача навзрыд, — что я могла Владимиру написать такое письмо.

— Не плачь так громко, мой ангел, — сказала Любочка. — Не теряй сразу надежду.

— Но, Любочка, он меня больше не любит! Я чувствую это, иначе он не прислал бы такое оскорбительное письмо.

— Ты — дурочка, Вера, и не знаешь мужчин. Я тебе говорю, что еще ничего не потеряно, и ты увидишь, какое чудесное действие окажет твое письмо. Раньше, чем через 14 дней, ты получишь ответ, в котором он будет умолять тебя о прощении.

— А если он не ответит? Если он из-за сурового тона моего письма почувствует себя обиженным?

— Не беспокойся об этом, — отвечала Любочка. — Он ответит без сомнения… Конечно, — добавила она, медля после короткой паузы, — если вопреки всем предположениям от Владимира не придет письмо с извинениями, то это будет ясным доказательством, что он только искал предлог разорвать с тобой. Но в эту возможность верить мы не хотим. Пиши быстрее адрес, и утром я сама отнесу на почту.

Вера сделала то, что ей приказали. Она слушалась безропотно, как ребенок. У нее, психически истощенной и морально раздавленной всем тем, что на нее обрушилось, не было никаких собственных желаний. Любочка, с трудом добившаяся решения поставленной перед ней задачи, уложила ее в кровать, предоставив самой себе. Последнее, что сказала ей Вера, была просьба ничего не говорить о пережитом родителям и сестре. Любочка охотно это обещала. Скрыть все, что произошло, было в ее интересах.