Онлайн чтение книги Верная Рука
Глава I. ОЛД УОББЛ

В путешествиях, подолгу общаясь с представителями самых разных племен и народов (европейцы считают их дикими или — в лучшем случае — полудикими), мне довелось встретить немало людей, которых я и поныне вспоминаю с глубоким уважением и благодарностью. Но никто из них не стал мне близок более, чем Виннету, прославленный вождь апачей. Моим читателям уже знакомо имя этого благороднейшего из краснокожих. О том, как завязалось наше знакомство, я рассказывал в другой книге. Моя привязанность к нему неизменно росла, и где бы я ни находился, меня всегда влекло в эту величественную страну, к бескрайним прериям и лесам на склонах Скалистых гор. И я возвращался туда, твердо зная, что скоро увижусь с Виннету, хотя по понятным причинам никак не мог известить его о своем приезде. Иногда я отправлялся на Рио-Пекос, где жил клан Виннету, и получал необходимые сведения у родственников вождя, а чаще просто расспрашивал о нем всех встречных подряд — белых и индейцев. Молва о подвигах Виннету разносилась быстро, и стоило ему появиться где-нибудь хоть на один день, как об этом узнавали во всей округе.

Но чаще бывало так, что мы, расставаясь, уславливались о будущей встрече. Виннету, конечно, не пользовался часами, а определял время суток по Солнцу, Луне и звездам. Но он всегда поспевал к сроку и ждал меня в назначенном месте минута в минуту.

Мы разминулись лишь однажды, но и тут вождю не изменила его обычная пунктуальность.

В тот раз, прощаясь возле скалы Куто 1Couteau — нож (фр.), мы договорились, что увидимся через четыре месяца в Сьерра-Мадре.

— Мой брат помнит ручей, который бледнолицые называют Клир-Брук? — спросил Виннету.

— Да.

— Мы когда-то охотились в тех краях. Ты помнишь большой дуб возле нашего лагеря?

— Да, отлично помню.

— Вершина его засохла, и вверх он уже не растет. Этот дуб укажет нам место и время встречи. Виннету придет туда через четыре луны, в полдень, когда тень от дерева будет в пять раз больше, чем рост моего брата. Хуг!

Я был на месте в назначенный день, но не увидел ни Виннету, ни каких-либо следов его пребывания. Тень от дуба достигла тридцатифутовой длины, а кругом по-прежнему было тихо. Прошло несколько часов, и мое удивление сменилось беспокойством. Для индейца немыслимо нарушить данное слово, и отсутствие Виннету означало, что стряслась беда. Я терялся в догадках, одна страшнее другой, но потом решил проверить, не побывал ли он здесь до меня. Возможно, его планы нарушились вследствие каких-то непредвиденных обстоятельств; в таком случае Виннету непременно должен был оставить знак, который укажет, где он и что мне теперь следует делать.

Внимательно оглядев дуб, я заметил маленькую сосновую веточку, воткнутую в трещину коры на высоте человеческого роста. Это не могло быть случайностью. Хвоя на ветке оказалась совсем сухой — значит, она сломлена не меньше недели назад. Я осторожно вытащил ветку и увидел сложенный в несколько раз клочок бумаги, зажатый в ее расщепленном конце. Развернув записку, я прочел следующее:

«Пусть мой брат поспешит к Кровавому Лису 2Судьба и происхождение имени этого героя объясняется автором, кроме того, в романе «Дух Льяно-Эстакадо».. Команчи 3Команчи («враги», как их называли индейцы-юта) — крупная шошоноязычная народность, вытесненная в XVIII веке из северных лесов в прерии, где они превратились в кочевых охотников и коневодов. охотятся за ним, и Виннету поехал предупредить его об угрозе».

Как помнят мои читатели, Виннету легко обучился чтению и письму. Он быстро оценил удобство этого изобретения бледнолицых, и с тех пор в его походной сумке всегда находилось место для бумаги и письменных принадлежностей.

Но все же весть была не из приятных, хоть я и знал, что моего друга никогда никакая опасность не застигнет врасплох. А вот Кровавому Лису не позавидуешь. Скорее всего, он уже мертв, если только Виннету не удалось опередить команчей. Впрочем, мое положение немногим лучше. Дом Кровавого Лиса находится в небольшом оазисе, а на десятки миль вокруг — ровная, как стол, высохшая прерия. Путь к оазису проходит через земли команчей. Отношения с этим свирепым и воинственным племенем всегда были весьма напряженными, а теперь команчи «выкопали топор войны». Они уже совершили несколько кровопролитных набегов на своих соседей, и, если я живым попаду в их руки, меня ждет столб пыток.

В таких обстоятельствах, конечно, разумнее всего было бы позаботиться о собственной безопасности, однако я не мог пренебречь зовом друга. Виннету, не колеблясь, отправился выручать нашего приятеля, и мне остается только последовать за ним. Записка показывала, что он рассчитывает на мою помощь. Смогу ли я потом посмотреть ему в глаза, если сегодня струшу?

Правда, я один, но оружие у меня есть, патронов вдоволь, и подо мной отличный конь, резвый и послушный. К тому же я неплохо знаю местность, по которой предстоит проехать. И даже к лучшему, что я один: будь со мной кто-нибудь еще, это только осложнило бы все предприятие. Как только начинает пахнуть жареным, всегда лучше действовать в одиночку, чем в случайной компании, где не знаешь, на кого ты можешь положиться, а на кого — нет. Впрочем, все это не столь важно. Главное то, что Кровавый Лис в опасности и его надо выручать. Я вскочил в седло и стеганул поводьями по шее лошади.

Пока меня окружали утесы и заросли Сьерра-Мадре, беспокоиться было не о чем — здесь имелось достаточно мест для укрытия. Надо только соблюдать осторожность, а спрятаться от врагов я всегда успею. Но дальше простиралось голое, изрезанное ущельями плато, все растительное богатство которого составляли чахлые алоэ и редкие кактусы. Всаднику там укрыться негде, и он виден издалека. Если же в одном из каньонов я наткнусь на отряд команчей, то спасти меня смогут лишь резвость и выносливость моей лошади.

Самым опасным участком был каньон Мистэйк 4Mistake — ошибка (англ.) — по нему проходила известная всем местным племенам тропа с гор на равнину. Говорили, будто странным названием ущелье обязано когда-то разыгравшейся здесь нелепой и трагической истории: некий белый охотник застрелил своего лучшего друга, индейца племени апачей — застрелил по ошибке, приняв его впопыхах за одного из разбойников-команчей. Легенда это или быль, я не знал, и мне никак не удавалось выяснить имена участников драмы. Однако название укоренилось. Ходили слухи, что разгневанная душа убитого индейца осталась в этих краях и навлекает гибель на каждого бледнолицего, посмевшего войти в ущелье. Золотоискатели и охотники старались не появляться в Мистэйке,

Но меня заботил не дух, а возможность встречи с вполне материальными врагами. И действительно, еще задолго до входа в каньон я увидел многочисленные следы конских копыт. Мустанги здесь не водились, следовательно, к Мистэйку двигался отряд всадников. Они проехали незадолго до меня, направляясь в ту же сторону. Их лошади были подкованы — значит, всадники принадлежали к белой расе. Кто это и что им тут надо?

Через несколько сотен ярдов 5Ярд — в американских романах К. Мая используется английская система мер. Напомним читателю ее основные единицы: миля — 1609 м, ярд — 91,4 см, фут — 30,5 см, дюйм — 2,5 см. один из них спешился (видимо, подтянуть подпругу), а остальные продолжали свой путь. Тут я тоже слез с лошади и тщательно изучил следы. В красноватой пыли виднелись отпечатки сапог, а рядом, чуть левее — четкие, прямые борозды. Что ж, теперь что-то проясняется. Борозды могли быть оставлены только концом ножен. А раз на поясе у этого человека висит длинная кавалерийская сабля, то передо мной — правительственные войска. Скорее всего, солдаты посланы в карательную экспедицию против команчей.

Я пустил лошадь галопом. Следов становилось все больше; видимо, конные патрули постепенно присоединялись к основным силам. Скоро вдали показалась кактусовая «роща». Там, укрытые меж ребристых зеленых стволов, белели палатки лагеря.

Место было выбрано очень удачно: колючие заросли защищали отряд от внезапного нападения с флангов или с тыла, а равнина впереди хорошо просматривалась. Но в остальном солдаты проявляли удивительную беспечность, и мое приближение осталось незамеченным. Конечно, они не ждали, что кто-нибудь подъедет к лагерю с запада, но выставить часовых тем не менее было бы делом совсем не лишним. Расседланные лошади щипали скудную траву у входа в каньон. Наличие растительности указывало на близость источника.

Солдаты, спасаясь от жары, растянули свои шейные платки на колючках огромных кактусов — в пустыне даже малый клочок тени приобретает жизненную ценность. Большая палатка в центре лагеря предназначалась, видимо, для офицеров. Рядом были сложены мешки с продовольствием, и тут же расположилась на отдых группа людей — человек восемь или десять. Они давно не имели отношения к регулярной армии, и я понял, что это путешественники, решившие переночевать под защитой солдат. Меня тоже устраивал такой вариант. В противном случае пришлось бы провести бессонную ночь у костра, дабы не проснуться оскальпированным 6Оскальпировать — снять с пленника скальп. Само слово «скальп» — английское и означает кожу на черепе. Снятие скальпа, по свидетельствам очевидцев, происходило так: левой рукой индеец хватал пучок волос вокруг макушки, одновременно правой делал кольцевой надрез кожи в этом месте. С головы снимали кусок кожи размером с ладонь, захватывая, таким образом, то место, где волосы расходятся в стороны (чтобы с одной головы нельзя было снять несколько скальпов). Интересно, что европейские френологи именно в этом месте располагают центр чувства собственного достоинства. Вопреки распространенному мнению, скальпы вовсе не являлись символом мужества. В определенных случаях скальпы разрешалось снимать и женщинам. Многие индейские племена вообще не знали этого кровавого обычая. В северной Мексике скальпирование ввели, видимо, ирокезы и гуроны. На территории позднее возникших штатов Аризона, Калифорния и Нью-Мексико оно было очень широко распространено. «Расцвет» скальпирования наблюдается с XVII века, чему, безусловно, способствовало появление белых поселенцев. Испанские солдаты, например, охотно занимались в Северной Америке снятием скальпов с туземцев. Мало в чем уступали им англо-французские колонисты, которые щедро платили своим союзникам за скальпы враждебных им индейцев. В XIX веке белые торговцы усиленно снабжали индейцев ножами для скальпирования..

Я слез с лошади, сержант проводил меня к офицерской палатке и вызвал начальника отряда.

— Откуда едете, сэр? — спросил командир, после того как мы обменялись приветствиями.

— С гор Сьерра-Мадре.

— И куда направляетесь?

— В долину Рио-Пекос.

— Вряд ли вы туда доберетесь, пока мы не усмирим проклятых команчей. Вы не заметили каких-нибудь следов этих негодяев?

— Нет.

— Хм! Видно, перекочевали дальше на юг. Мы сидим тут уже две недели, но так и не видели ни одного краснокожего.

Мне стоило немалого труда удержать вертевшееся на языке слово «осел». Если хочешь увидеть индейцев — надо их искать, а не ждать, пока они сами пожалуют к солдатам. Капитан полагал, что коль скоро ему неизвестно местонахождение команчей, то и они не знают, где он. Но я мог бы присягнуть, что их лазутчики появляются здесь каждую ночь и, наверное, уже изучили лагерь не хуже, чем собственные вигвамы.

Словно прочитав мои мысли, капитан продолжал:

— Мне чертовски не хватает опытного проводника и разведчика. Такого, на которого я мог бы положиться. Прежде в этих краях частенько охотился некто Олд Уоббл 7Уоббл (англ. Wabble), прозвище, по-русски буквально означает Шатун.. Вот кто бы мне пригодился! Однажды он переночевал в лагере у моих людей, но, видно, что-то заподозрил и назвался Каттером. В лицо никто из нас его не знает, и дело разъяснилось только после отъезда бедняги. Потом патрульные встретили его приятеля, апача Виннету — он тоже мог быть нам очень полезен, но предпочел улизнуть. Так-то. А как ваше имя, сэр?

— Чарли, — скромно ответил я, поскольку считал совершенно излишним объяснять этому бравому вояке, что перед ним стоит не кто иной, как Олд Шеттерхэнд собственной персоной. У меня не было ни времени, ни желания поступать на службу в качестве шпиона, но и ссориться с военными без особой нужды не хотелось. Кинув быстрый взгляд на группу штатских, я с облегчением убедился, что среди них нет ни одного знакомого лица. Правда, меня могли выдать другие признаки. Всем старожилам Запада был отлично известен и мой вороной жеребец — подарок Виннету, и мои ружья (карабин для охоты на медведей — так называемый «медвежий бой» и штуцер мастера Генри). Но, очевидно, командир отряда не позаботился о том, чтобы собрать сведения о наружности Виннету, Олд Уоббла или Олд Шеттерхэнда. Узнав, что меня зовут Чарли, он не стал уточнять, имя это или фамилия, хмыкнул и вновь скрылся в палатке.

Однако кто-нибудь из солдат мог оказаться повнимательнее своего начальника — уж они-то наверняка были опытными вестменами 8Вестмен (англ.) — так в США называли жителей Дикого Запада, чаще всего охотников и трапперов.. Поэтому я незаметно засунул штуцер в кожаный чехол у седла, чтобы скрыть от любопытных глаз необычный затвор моего любимого оружия. «Медвежий бой» я оставил на виду, расседлал коня и пустил его пастись. Травы поблизости уже не осталось — ее успели потравить лошади кавалеристов, но зато в изобилии росли небольшие дынные кактусы. Мясистые, сочные и почти без колючек, они веками кормили и поили всех травоядных обитателей пустыни. Моя скотинка выросла в индейском табуне, и дынные кактусы были ей не в диковину.

Я подошел к отдыхавшим людям и попросил разрешения присоединиться к обществу.

— Добро пожаловать, сэр, — ответил один из мужчин, — присаживайтесь, где вам понравится. Меня зовут Сэм Паркер, и я всегда рад угостить любого смелого парня, которого повстречаю в пути. Перекусить желаете?

— Не мешало бы.

— Ну, так не стесняйтесь, отрезайте кусок по своему аппетиту. — И он протянул мне копченый окорок фунтов на восемь — десять.

— Мы тут все с Запада, сэр. А вы откуда будете?

Я отрезал себе кусок мяса и сказал:

— Мне, конечно, доводилось бывать по эту сторону Миссисипи, но не знаю, есть ли у меня право считать себя настоящим вестменом. Очень уж многих навыков и заслуг требует такое звание.

Мой собеседник одобрительно ухмыльнулся.

— Верно, сэр, истинная правда. Нынче не часто встретишь такого скромного человека, как вы. Чаще бывает, что парень начинает воображать себя чуть ли не президентом Соединенных Штатов, если сумел устроиться ночным сторожем. Ну что ж, ваше имя мы уже слышали — очень приятно познакомиться с вами, мистер Чарли. А чем вы занимаетесь в наших краях? Охотитесь, собираете мед или еще что-нибудь делаете?

— Я ищу могилы, мистер Паркер.

Мой собеседник вытаращил глаза.

— Что? Я не ослышался — вы ищете могилы? — он произнес каждое слово раздельно и по слогам.

— Да.

— Шутник вы, как я погляжу. Хотите нас одурачить?

— Поверьте, мне бы это и в голову не пришло.

— В таком случае, будьте любезны, объясните все толком, пока я не пощекотал вас ножом между ребер. Я не позволю какому-то новичку издеваться надо мной.

— Никто над вами не издевается, мистер Паркер. Просто я хочу побольше узнать о происхождении нынешних индейцев. Вы, наверное, слышали, что вещи, найденные в древних курганах, могут рассказать о жизни людей далекого прошлого.

— Хм! Помнится, я и вправду читал в одной книжке про чудаков, которые раскапывают могилы и, забравшись туда, изучают историю. Дурацкое занятие! Так вы тоже из числа этих недоумков?

— Ну да.

— Стало быть, вы ученый?

— Да.

— Что ж, Бог в помощь, сэр! Но будьте поосторожней — а то, глядишь, разроете какую-нибудь могилу, да и останетесь там на веки вечные. Уж если вам так интересны покойники, подыскали бы лучше местность, где вашей собственной жизни не грозит каждую минуту опасность. А здесь кругом команчи, того и гляди получишь в спину пулю или томагавк 9Томагавк — ручное метательное оружие у некоторых североамериканских народностей. Первоначально это была изогнутая деревянная палица с шарообразным навершием. Позднее томагавками стали называть завозимые европейцами железные топорики.. Стрелять умеете?

— Немножко.

— Хм, надо думать! Я тоже однажды решил было, что умею стрелять. Как-нибудь расскажу вам о том случае. Я вижу, у вас старая винтовка под патроны с дымным порохом, а это говорит о многом. Из такой штуки можно стену пробить! Ну а там, в чехле — ружье для воскресной охоты, верно?

— Не знаю, что вам и ответить, мистер Паркер. Я не очень-то разбираюсь в оружии.

— Ну, конечно! Говорю вам, сэр, здесь очень опасный край. Держите ухо востро, а если уж вам так хочется пошарить в индейских могилах, поезжайте с нами. Это надежнее, чем путешествовать в одиночку.

— Вы очень любезны, мистер Паркер. А куда вы направляетесь?

— В долину Рио-Пекос, как и вы. Мы слышали отсюда ваш разговор с капитаном.

Бросив на меня добродушно-насмешливый взгляд, он продолжал:

— Вы вроде бы неплохой человек, но опыта у вас не больше, чем у свежевылупившегося птенца. Так не годится, уважаемый сэр. Поэтому я еще раз предлагаю — присоединяйтесь к нам. Тогда у вас будет надежная защита, а одному вам не сносить головы. Ездить верхом вы умеете прилично, по крайней мере, для уроженца восточных штатов. Лошадка-то ваша прежде ходила в оглобле, так?

— Очень может быть, мистер Паркер, — добродушно ответил я, с трудом сдерживая смех. Не верилось, что можно принять за гужевую скотину чистокровного индейского жеребца, с которым мог сравниться только конь самого Виннету. Но вообще-то этот веселый болтун мне понравился, и я решил не пренебрегать его обществом. А в каньоне Мистэйк попутчики не помешают… Тем временем Сэм Паркер продолжал прохаживаться насчет моего коня:

— Ну, конечно, в оглоблях. И выглядит эта лошадка так же чинно и благопристойно, как и ее хозяин. Ей-Богу, кажется, что она тоже мечтает заглянуть в какую-нибудь допотопную гробницу! Но шутки в сторону, сэр, — решайте, едете вы с нами или нет. Мы отправляемся завтра, как только рассветет.

— С благодарностью принимаю ваше великодушное предложение, мистер Паркер, и надеюсь на вашу защиту и покровительство, — «прочувствованно» сказал я.

— Что ж, вы получите и то и другое. Полагаю, они вам весьма пригодятся. Честно говоря, я буду рад убраться из этого лагеря, пока капитан не надумал задержать меня или кого-нибудь из наших в качестве проводника. А ты как полагаешь, Джош, старина?

Последний вопрос был обращен к пожилому человеку довольно приятной наружности, но с удивительно сумрачным выражением лица. Казалось, его гнетет какое-то давнее, уже ставшее привычным горе. Звали его, как я узнал впоследствии, Джош Холи. Услышав замечание Паркера, он кивнул.

— Ты прав, и я того же мнения. Не хватало еще нам таскать из огня каштаны для этих барабанных шкур. Им бы следовало подрядить Олд Уоббла — вот кому такая работенка подошла бы. Жду не дождусь, когда мы покинем лагерь и уберемся из каньона Мистэйк.

— Это почему? Боишься духа убитого индейца?

— Бояться не боюсь, но и забыть о нем не могу. В Мистэйке я пережил такое, что выпадает не каждому, да еще и золото отыскал.

— Золото? В Мистэйке?

— Ага.

— Чепуха, приятель. Там его нет и отродясь не бывало.

— Видать, все-таки бывало, раз мы нашли его.

— Нет, ты серьезно? Значит, вы случайно наткнулись там на золотишко — верно, старина?

— Ошибаешься, Сэм. Просто один индеец показал нам, где оно.

— Рассказывай это кому-нибудь другому. Ни за что не поверю, будто краснокожий оказал такую услугу белому, хотя бы это и был его лучший друг.

— Бывают исключения, Сэм. Я говорю о том самом индейце, которого позднее убили ни за что ни про что в каньоне Мистэйк. Может, завтра я расскажу вам всю эту историю, когда мы проедем каньон. А сейчас лучше помолчу, да и перекусить пора. Передайте-ка мне мясо, Сэм. Оно недурно на вкус, хоть это всего лишь вилорог 10Вилорог (Antilocapra americana) — единственный представитель семейства вилорогах в отряде парнокопытных; внешне очень напоминает антилопу, характеризуется полыми ветвистыми рогами, которые периодически сменяет, причем рога растут как у самцов, так и у женских особей.. Но разве его сравнишь с куском бизоньего горба или лосиным филеем?

— Лосятина? О, да! — воскликнул Паркер, прищелкнув языком в неподдельном восторге. — Это поистине вкуснейшее жаркое, какого только можно пожелать. Когда разговор касается лосей, я всегда вспоминаю одного старожила. Собственно, он-то и сделал меня настоящим охотником.

— Кто же этот достойный человек? — поинтересовался я.

— Его имя упоминалось тут совсем недавно — Олд Уоббл.

— Как, сам старина Уоббл? Так ты знаком с ним? — удивился Холи.

— Знаком ли я с ним? Вот так вопрос! Рядом с Уобблом я пережил мое первое приключение на Диком Западе, то самое… эх, ладно, рассказу все по порядку, хоть вы и будете потом смеяться надо мной. Это ведь как раз история про моего первого лося 11Лось — речь идет об американском лосе (Alces americanus), или мунзе, как его называют индейцы. Это животное больше и тяжелее европейского лося. Индейцы высоко ценили мясо, рога и кожу мунзы. Они уверяли, что мясо лося придает человеку больше силы, чем какая-либо другая пища..

Он откашлялся, сел поудобнее и, придав лицу многозначительное выражение, начал рассказ:

— Вообще-то его зовут Фред Каттер, но из-за своей качающейся походки он получил подходящее к ней прозвище. В молодости он был ковбоем в Техасе и так привык к тамошней одежде, что продолжает носит ее и здесь, на севере. Вижу его как сейчас: длинный, худой, прямой, как жердь, в потертой кожаной куртке и таких же штанах. Рубашка, давным-давно потерявшая всякий цвет, распахнута на выдубленной ветрами и солнцем груди; голова под широкополой шляпой повязана платком, концы которого спадают на плечи. Охотничий нож на поясе, тяжелые серебряные серьги в ушах и неизменная сигара в костистой, загорелой ручище дополняли его облик, так хорошо знакомый всем жителям Запада.

Но, конечно, самым примечательным было его лицо — гладко выбритое, морщинистое, с толстыми, насмешливо изогнутыми губами и острым, длинным носом. Проницательные серые глаза подмечали все вокруг, и взгляд их неизменно выражал чувство спокойного превосходства. Тому имелись вполне достаточные основания — ведь при всей своей худобе и неуклюжей походке Олд Уоббл был непревзойденным стрелком, великолепным наездником, не знал конкурентов в метании лассо и не терял хладнокровия ни при каких обстоятельствах. «Что ж, this is clear» 12Это ясно! (англ.) В романах Карла Мая о Диком Западе речь героев очень часто содержит вкрапления (отдельные характерные словечки, восклицания, ругательства и т. п.) на английском языке. По логике вещей этого быть не должно, поскольку действие происходит в Соединенных Штатах и весь разговор идет, следовательно, по-английски. Сохраняя эмоционально окрашенные выражения в оригинальном виде, автор хотел дать почувствовать читателю их своеобразие и колорит, помочь ему как бы услышать речь героя. Мы решили сохранить в неприкосновенности эту характерную особенность его стиля. — говаривал, бывало, он, когда обстановка накалялась, и безмятежная интонация, с которой он это произносил, лучше любых свидетелей убеждала, что этот человек бывал и не в таких переделках.

В то время я заработал немного деньжат на строительных подрядах в Принстоне и решил осуществить мою давнюю мечту — отправиться в штат Айдахо на поиски золота. А чтобы ожидаемое богатство не пришлось делить на много частей, я взял лишь одного компаньона — звали его Бен Нидлер. Оба мы были желторотыми новичками среди диггеров 13Диггер (англ.) — старатель, золотоискатель. и только понаслышке знали о жизни на Западе. Но это нас ничуть не смущало. Закупив снаряжение, мы сели в поезд и тронулись в путь.

Конечным пунктом была станция Игл-Рок, дальше надо было идти пешком. И вот мы поплелись, нагруженные, как вьючная скотина, — ведь лошадей у нас не было. Не хватало и провизии, а охотиться мы тогда еще не умели. Наш скарб включал великое множество вещей и предметов, но все эти новехонькие, блестящие, добротно сделанные штучки обладали одним общим свойством — полной непригодностью для путешествия. Через неделю, уже на подходе к Пейетт-Форку, мы выглядели настоящими бродягами — грязные, в истрепанной одежде, с голодным блеском в глазах. Почти все, кроме оружия да еще некоторых инструментов, мы побросали в пути. Добравшись до реки, мы напились и с наслаждением окунули в холодную воду наши израненные ноги. В мыслях у обоих была только еда, и разговор вертелся вокруг всевозможных деликатесов — оленьего окорока, медвежьего филея, копченого бизоньего языка и, конечно, жаркого из лосятины. В этой местности наверняка водились лоси, и фантазия моего компаньона, подогреваемая волчьим аппетитом, разыгралась не на шутку.

— Эх, если бы Нам посчастливилось встретить одного из этих скотов! — приговаривал Бен, плотоядно облизываясь. — Первым делом влеплю ему пару зарядов между рогов, а потом…

— А потом ваша песенка будет спета! — внезапно произнес насмешливый голос, он доносился откуда-то сзади. — Лось быстро превратит вас в кашу своими копытами. Стрелять такому зверю меж рогов — бесполезное занятие, да и рогов-то у него чаще всего нет… А вы, джентльмены, судя по всему, были первыми учениками в какой-нибудь нью-йоркской школе или просто с неба свалились?

Мы оба вскочили и в изумлении уставились на нежданного собеседника, который вышел из-за кустов. Олд Уоббл стоял перед нами и с прищуром смотрел на нас.

Задав нам несколько вопросов, незнакомец (а тогда мы еще не знали, как его зовут) окончательно уяснил ситуацию и предложил следовать за ним. Тон его не допускал возражений, и мы покорно собрались в путь.

Примерно в миле от реки, на зеленом лугу, окруженном лесом, стояла бревенчатая хижина, или, как называл ее Олд Уоббл, «ранчо». За домом, почти вплотную к нему, располагались конюшня и коровник. Бывший ковбой стал независимым скотоводом, чем немало гордился. Вести хозяйство ему помогали белый объездчик Билл Литтон и несколько пастухов — вакерос, индейцев из племени снейк (змея 14Индейцы из племени «снейк» — «снейк», то есть «змеями», называли шошонов, исполнявших ритуальный танец змеи. Шошоны жили сначала от Айдахо до Калифорнии, но уже в начале XIX в. значительную часть своих земель уступили федеральному правительству, оставшись в трех резервациях (две — в Айдахо, одна — в Вайоминге).). Все они души не чаяли в своем патроне и были готовы идти за ним и в огонь, и в воду. Мы застали их за загрузкой большого фургона с брезентовым верхом.

— Вы, кажется, мечтали подстрелить лося, — заметил старик, когда мы подошли к ранчо. — Я как раз собираюсь на охоту в горы и, пожалуй, возьму вас с собой, погляжу, чего вы стоите. Если вы толковые ребята, то сможете остаться у меня. Но сперва зайдем в дом и перекусим, от голодного стрелка, ясное дело, проку не жди.

Сами понимаете, уговаривать нас не пришлось. Мы усердно работали челюстями, но, как только насытились, Уоббл объявил, что пора выезжать — мол, задерживаться из-за нас он не намерен. Нам предоставили хороших лошадей, и мы начали свою первую охотничью вылазку на Диком Западе.

Старик возглавлял кавалькаду; мне он велел держаться рядом с ним. По другую сторону от нашего предводителя шагал вьючный мул, недоуздок которого был привязан к седлу Олд Уоббла. За нами ехали Бен и Билл, а позади — фургон, запряженный четверкой лошадей. Правил ими один из индейцев с ранчо, по имени Пак-Му-И, то есть Кровавая Рука. Впрочем, несмотря на такое устрашающее имя, выглядел он совсем не кровожадно. Другие его соплеменники остались присматривать за домом и скотом, что свидетельствовало о полном доверии хозяина к своим краснокожим слугам.

Перейдя реку, мы миновали небольшую светлую рощу и очутились в широкой прерии, над морем волнующейся под ветром травы. Через несколько часов езды пошли холмы. Солнце уже клонилось к западу, и Олд Уоббл подал сигнал к остановке.

Лошадей распрягли, из фургона была извлечена просторная палатка, перед которой разложили костер. В этом месте наш предводитель рассчитывал задержаться на день-другой, поохотиться на вилорогов. Попадались и бизоны — в пути мы не раз видели их скелеты, а неподалеку от нашего лагеря валялся огромный, выбеленный дождями и солнцем, бизоний череп. Решено было, что назавтра мы — четверо белых — заберемся на заболоченное, покрытое кустарником плато и попробуем отыскать лосей, а Кровавая Рука будет охранять лагерь, не упуская возможности подстрелить антилопу, одинокого бизона или еще какую-нибудь иную дичь, если она окажется поблизости.

К удивлению, ни в этот, ни в следующий день нам так и не подвернулась никакая добыча. Олд Уоббл свирепел с каждый часом, а я втихомолку даже радовался такому невезению. Дело в том, что меня очень смущала предстоящая необходимость показать свое искусство в стрельбе. В колокольню с тридцати шагов я попадал достаточно уверенно, а вот если придется стрелять по какому-нибудь быстроногому животному, конфуза не избежать. Но меня не спасло даже отсутствие дичи. Уобблу взбрело на ум проверить наши способности еще до охоты, и он предложил мне и Бену пострелять в стервятников — эти чертовы птицы сидели рядком на дочиста обглоданном бизоньем скелете, шагах в семидесяти от нас. Мне выпало стрелять первым, и могу сказать одно: им не пришлось испытать чувство досады на меня. Я сделал четыре выстрела, и стервятников только прибавилось — они начали слетаться со всей округи. Эти твари знают, что ни один охотник в здравом уме не станет тратить заряды, а потому, заслышав пальбу, всегда воспринимают ее как приглашение к очередному пиршеству. Бен показал лучший результат: он подшиб одного уже третьим выстрелом. Остальные мигом разлетелись.

— Неподражаемо! — заявил Олд Уоббл, трясясь от смеха. — Вы оба, джентльмены, прямо-таки созданы для жизни на Западе, и беспокоиться о вашей участи незачем: такие лихие парни, как вы, не пропадут нигде. Даже обидно, честное слово. Вы уже все знаете и умеете, так что больше вам учиться нечему, this is clear!

Бен вынес насмешки старика со стоическим хладнокровием, но я рассердился и даже попытался дать ему отпор, что только усугубило мне положение.

— Помолчите, сэр, — грубовато оборвал меня старый охотник. Всю его веселость как рукой сняло. — Ваш приятель хоть с третьего раза умудрился попасть в грифа, а вам, похоже, надеяться вообще не на что. Вы не годитесь для наших краев, да и со мной вряд ли уживетесь. Послушайтесь доброго совета и поскорее возвращайтесь на Восток, откуда приехали.

Я почувствовал себя глубоко уязвленным. В конце концов, думал я, все дело здесь в тренировке. Не боги горшки обжигают, а мне за всю мою предыдущую жизнь довелось истратить пока не больше фунта пороха. И я решил во что бы то ни стало завоевать уважение ехидного старика.

На следующее утро мы начали подъем на горный кряж вблизи реки Соломон. Провизию, посуду, одеяла и прочие вещи погрузили на мула. Палатку и фургон, разумеется, оставили в лагере. Ну, вы сами знаете, каково ездить по тамошним горам: справа — отвесная скала, слева — пропасть, а между ними каменистая тропа фута в полтора-два шириной. Солнце жарит вовсю, и на небе ни облачка. Особенно опасным было то место, где каньон Снейк изгибается под острым углом. Вот где мы с Беном натерпелись страху! Слава Богу, что наши лошади привыкли к любым дорогам, а я не склонен к головокружениям.

Вскоре после того, как мы благополучно миновали трудный участок, нам встретилась опасность другого рода — сам я встретил ее тогда как щекочущее нервную систему, но вполне безобидное приключение. На повороте тропы мы столкнулись с группой индейцев. Восемь меднокожих всадников (четверо из них носили роскошные уборы из орлиных перьев, что свидетельствовало об их высоком статусе), казалось, не были ни испуганы, ни удивлены нашим внезапным появлением. Они безмолвно проехали мимо, ни разу не обернувшись и не изменив бесстрастного выражения лиц, столь свойственного индейцам. Их предводитель — он скакал впереди, и мне запомнился его прекрасный белый конь — держал в левой руке какой-то продолговатый, также украшенный перьями предмет непонятного мне предназначения. Все индейцы были безоружными.

Меня глубоко взволновала встреча с этими истинными хозяевами Америки. Их торжественная отчужденность ни на миг не вызвала у меня ощущения скрытой угрозы. Но совсем иначе отреагировал на случившееся Олд Уоббл. Едва индейцы скрылись за ближайшим холмом, как он натянул поводья и, оглянувшись, со злостью произнес:

— Черт возьми! Что здесь надо этим негодяям? Это паначи 15Паначи — видимо, имеется в виду одно из племен индейцев-навахов., а они враждуют с племенем снейк, к которому принадлежат мои воины. Хотел бы я знать, куда они едут; сдается мне, что прямиком к моему ранчо. А меня там нет, и это совсем некстати!

— Но ведь они безоружны! — заметил я. Но старик удостоил меня лишь презрительного взгляда и продолжил: — Охоту придется отложить, по крайней мере, на ближайшие два дня. Надо побыстрее вернуться в лагерь, а оттуда — домой. Мы должны их опередить. Хорошо еще, что здесь неподалеку есть удобная тропинка, которая позволит нам сократить путь. Лошади там не пройдут, но мы успеем обогнать апачей и пешком, если поторопимся. Вперед, ребята! Я не успокоюсь, пока не смогу взять на мушку этих парней!

Он пустил лошадь в галоп, и через пять минут бешеной скачки мы очутились в небольшой долине, со всех сторон окруженной отвесными громадами скал. Здесь было сумрачно, тихо и влажно, по каменным выступам стекали бесчисленные ручейки. В середине долины расстилался заболоченный луг, а по краям росли высокие ели.

— Там начинается тропа, — произнес Олд Уоббл, махнув рукой куда-то вперед. — Идя по ней, мы спустимся к лагерю до появления краснокожих. Но кто-нибудь должен остаться здесь с лошадьми, и я полагаю, что для этого дела как нельзя лучше подходит наш друг Сэм. А то, если произойдет заварушка, он, того и гляди, подстрелит вместо индейца одного из нас!

Под «нашим другом Сэмом» подразумевался, конечно, я, — Сэмюель Паркер, бывший подрядчик из Принстона. Не обращая внимания на мои протесты, старый охотник повторил приказ — охранять лошадей и ни под каким видом не покидать долину до его возвращения. Затем все трое взяли ружья и побежали по тропе. Через минуту они уже скрылись из виду.

Я дрожал от возмущения и гнева. Дело было не только в насмешливой грубости старика — меня изводила мысль, что он собирается перебить ни в чем не повинных индейцев. Неужели я допущу хладнокровное убийство восьми человек? Как видите, я был тогда очень глуп и ни черта не смыслил в порядках Дикого Запада.

Итак, решено! Привязав к дереву трех лошадей и мула, я вскочил на своего конька и помчался обратно, вслед за индейцами, по уже знакомой дороге. Расскажу им о замысле злобного старика, а потом вернусь в долину и буду ждать дальнейшего развития событий.

Я догнал индейцев у входа в каньон Снейк. Видимо, стук копыт заранее известил их о моем приближении — они повернули коней и ждали, застыли в седлах, как медные изваяния. Теперь, увидев их, я вспомнил, что не знаю индейского языка. Но отступать было поздно, и я, набравшись духу, спросил, говорит ли кто-нибудь из них по-английски. Мне ответил высокий воин на белой лошади:

— Я То-Ок-Уи, Быстрая Стрела, вождь шошонов Мой белый брат приехал, чтобы передать нам слова старого человека, чьи стада пасут люди племени снейк?

— Так ты его знаешь? — с удивлением спросил я. — Он считает вас врагами и сейчас готовится перестрелять из засады тебя и твоих людей. Но я — христианин, и долг велит мне предупредить вас об опасности.

Казалось, черные глаза индейца прожигают меня насквозь; он смотрел мне в лицо несколько секунд, потом спросил:

— Где вы оставили лошадей?

— В зеленой долине по ту сторону горы, — ответил я. Вождь обменялся короткими фразами со своими спутниками и снова задал вопрос:

— Мой брат недавно в этой стране?

— Со вчерашнего дня.

— Какая нужда привела бледнолицых в горы?

— Мы хотели поохотиться на лосей.

— Мой брат — великий охотник?

Я покачал головой и объяснил, что совсем не умею стрелять. Тут на его лице впервые промелькнула тень улыбки. Подробно расспросив меня о нашем путешествии и узнав мое имя, индеец произнес:

— Сэмюель Паркер звучит непривычно для уха краснокожего. Мы будем называть тебя Ат-Пуи, Доброе Сердце. Со временем, когда поживешь здесь подольше, ты станешь осторожнее — ведь сегодня твоя доброта могла принести тебе гибель. Радуйся, что мы не идем по тропе войны. Видишь этот вампум? 16Вампум — ожерелье, пояс или другое украшение из раковин и бус. Индейцы нередко пользовались вампумами в качестве своеобразных писем. — и он показал на тот самый продолговатый предмет в кожаном чехле, который привлек мое внимание еще при первой встрече. — Здесь — мирное послание вождей племени шошонов. Мы везем его на ранчо старого охотника, к нашим братьям из племени снейк; они передадут послание дальше. Нам некого бояться, и мы пришли без оружия, как и положено вестникам мира. Тем больше наша благодарность тебе. Сегодня ты спас меня и моих воинов от верной смерти. Если тебе вдруг понадобятся друзья, приходи к нам. Ат-Пуи, Доброе Сердце, всегда будет желанным гостем. Я сказал. Хуг!

Он подал мне руку, как европеец, и ускакал со своими людьми. Помню, я еще был настолько глуп, что выкрикнул ему вслед просьбу не выдавать меня старику. Несмотря на удовлетворение от сделанного, я чувствовал себя набедокурившим школьником.

Вернувшись на свой пост в зеленой долине, ваш покорный слуга Ат-Пуи принялся раздумывать, как бы скоротать оставшееся время. Мула и лошадей я расседлал и пустил подкормиться на сочной траве. В конце концов мне пришло в голову, что разумнее всего будет потренироваться в стрельбе. У меня имелся полный рог пороха, да еще в запасе целая жестянка в одной из вьючных сум и достаточное количество пуль. Думаю, с самого сотворения мира этот тихий уголок не знал такой канонады. Зато к тому моменту, когда рог опустел, я уже мог утверждать с чистой совестью, что попаду в колокольню даже с двухсот шагов.

К вечеру вернулись Олд Уоббл, Билл Литтон и Бен. Они застали индейцев уже в лагере, но, к своему удивлению, убедились в отсутствии у краснокожих каких-либо враждебных намерений. Кровавая Рука с благоговением принял священный вампум и обязался передать его дальше. Таким образом, миссия посланцев была исполнена, и они уехали домой.

Эту ночь мы провели у костра, под сенью вековых елей, а наутро сели на лошадей и снова двинулись в путь. Цель нашей экспедиции оказалась неподалеку — обширная долина неправильных очертаний, три-четыре мили в длину и столько же в ширину. К центру долина понижалась, и там поблескивало небольшое озерцо с узкими берегами, а вокруг него шли густые заросли кустарника, постепенно переходившие в настоящий лес. Голые, изрезанные трещинами скалы замыкали этот естественный «лосиный питомник» со всех сторон.

Расседлав мула, мы быстро оборудовали лагерь. Как и накануне, мне было велено оставаться при лошадях, а мои спутники тут же отправились на охоту. Около полудня издалека донеслось несколько выстрелов. Через час появился смущенный и раздосадованный Бен. Он навлек на себя гнев старика тем, что слишком рано выпалил по самке лося. Конечно, лосиха удрала, и Олд Уоббл прогнал моего друга с глаз долой, приказав «безмозглому новичку» возвращаться в лагерь и не распугивать дичь.

Охотники пришли к вечеру, но с пустыми руками и не в самом лучшем настроении.

— Следов-то мы видели достаточно, — рассуждал Уоббл, сидя у костра. Он обращался к Литтону, нарочито не замечая ни меня, ни Бена. — Но следы не только звериные — везде полно отпечатков мокасин. Ясное дело, краснокожие были здесь совсем недавно и перебили всю дичь. Наверное, ее здесь совсем не осталось, кроме той коровы, которую мы могли бы подстрелить, если бы не этот несчастный Ниддер… Вот что бывает, когда связываешься с новичками! Но я не привык бросать начатое дело, и мы не уйдем отсюда до тех пор, пока не добудем настоящего матерого лося!

Рано утром Олд Уоббл и Билл Литтон снова отправились на охоту; с нами старик по-прежнему не разговаривал. Что ж, это было его право, но и мы, если уж на то пошло, не нанимались к нему на службу и могли действовать, как пожелаем. Ночью мы с Беном уже обсудили один план, а сейчас приступили к его осуществлению. Мы не собирались сидеть в лагере и ждать новых насмешек, а задумали самостоятельную охотничью вылазку, чтобы еще до прихода старика вернуться с какой-нибудь добычей. Коль скоро индейцы разогнали всю дичь в этой котловине, значит, надо поискать ее в окрестных горах. Поход обещал быть довольно продолжительным, и мы решили взять с собой мула на случай, если удастся подстрелить лося или оленя.

Дойдя до перевала, мы осторожно огляделись, стараясь оставаться под прикрытием скал и кустов. В соседней впадине не было ни озер, ни болот, но зато мы не видели и признаков дикого зверья, не считая белок. Но зато здесь, по-видимому, находились какие-то люди; в двух сотнях ярдов от нас, на склоне горы, мирно пощипывал травку обыкновенный осел. Меня удивило, что на нем нет ни седла, ни уздечки. Может быть, он удрал от своих хозяев? Во всяком случае, его следовало поймать, и Бен взял на себя это трудоемкое дело. Он начал спускаться вниз, а я, держа под уздцы нашего мула, внимательно осматривал местность, надеясь заметить неведомых путешественников.

Бен одолел только половину расстояния, когда потянул легкий ветерок. Почуяв человека, осел задрал голову, всхрапнул и кинулся наутек. Меня в этот момент загораживал мул, и длинноухий беглец, заметив своего сородича, поспешил к нему. Аллюр его показался мне каким-то странным. Скоро нас разделяло не более пятидесяти шагов, и тут я внезапно понял, что это совсем не осел, а какое-то другое, дикое, животное. Опустившись для верности на колено, я быстро прицелился и выстрелил. Животное сделало еще два-три скачка, рухнуло в траву и больше не пошевелилось.

Осмотрев добычу, мы с Беном определили ее как «самку оленя», хотя, сказать по правде, и сами были не очень в этом уверены, наши зоологические познания были в то время, увы, невелики. Но это не имело значения.

Гордые и счастливые, мы взвалили тушу на мула и двинулись на поиски новой дичи.

Через полчаса, никого не встретив, мы пересекли впадину. Справа и слева высились отвесные скалы, а прямо впереди — довольно крутая гора с двумя вершинами. После краткого совещания решено было взобраться туда и посмотреть, нет ли с той стороны чего-нибудь интересного.

Мул, по-видимому, привык к подобным восхождениям. Несмотря на тяжелый груз, он ни разу не оступился, а мы с Беном в конце пути едва могли перевести дух, хотя несли только ружья. Впрочем, наши усилия оказались не напрасными — здесь и впрямь творилось нечто необычайное. Издали доносился невообразимый шум, в котором можно было различить человеческие голоса. Но деревья мешали обзору, и что именно там происходит, мы не видели — для этого требовалось подняться еще выше. Прыгая с камня на камень, нам удалось вскарабкаться на скалистый гребень слева от седловины. Тут я остановил моего друга — его светлая одежда слишком выделялась на фоне бурой скалы, — а сам полез дальше.

Наконец передо мной открылась панорама всей долины. Первое, что бросилось мне в глаза, это семеро краснокожих всадников. Они развернулись цепью и медленно ехали в нашу сторону, крича во всю глотку, хлопая в ладоши и вообще стараясь производить как можно больше шума. Их вопли звучали столь устрашающе, были исполнены такой ярости, что вселили тревогу даже в сердце невозмутимого мула: он насторожил уши и беспокойно помахивал хвостом. Опасаясь, как бы он не удрал, я окликнул Бена и попросил его спуститься вниз и успокоить нашу скотинку.

Продолжая осматриваться, я случайно глянул на противоположный склон седловины. К моему великому удивлению, я увидел там человека, и это был не кто иной, как вождь То-Ок-Уи, Быстрая Стрела. Нас разделяло не более сорока ярдов по прямой. Индеец сидел на каменном выступе, а когда я уставился на него улыбнулся и приложил палец к губам. Все это меня сильно озадачило. Почему я должен молчать? Что он тут делает и не за ним ли устроена погоня? Правда, два дня тому назад индейцы обоих племен действовали заодно, но мало ли из-за чего могли поссориться эти дикари. Смущала меня и новая деталь в экипировке Быстрой Стрелы: во время нашей первой встречи он был безоружен, а сейчас у него на коленях лежало ружье.

Пока я размышлял о причинах, которые привели индейца на выступ скалы, сзади послышался громкий шорок и стук камней. Кто-то, пыхтя, взбирался по крутому склону. Я оглянулся. Боже, что за ужасный зверь предстал передо мной! Очевидно, его-то и гнали краснокожие охотники. Свирепо фыркая, чудовище выскочило на седловину холма, оставив преследователей далеко внизу. Ни в каком кошмарном сне не могло бы мне привидеться столь пугающе-безобразное существо: огромное, больше двух ярдов в холке, с массивным кургузым туловищем и непропорционально длинными ногами. Глаза зверя горели яростью, дыхание со свистом вырывалось из широких ноздрей. В придачу ко всему у него была длинная всклокоченная борода, а на голове — что-то вроде двух костяных лопат.

Бен, внезапно очутившийся в нескольких шагах от этой невообразимой твари, издал пронзительный вопль, отшвырнул винтовку и кинулся прочь. Мул тоже не был обрадован неожиданным соседством: сделав гигантский скачок, он сумел приземлиться на все четыре копыта и помчался вслед за моим другом. Как тогда никто из них не свернул себе шею, улепетывая по острым камням, — это я не понимаю и сегодня.

Чудовище, напуганное возникшей суматохой, повернуло в мою сторону. Оно взбиралось по круче длинными, мощными прыжками, и времени на раздумье у меня не оставалось. Бежать! У меня даже и мысли не возникло воспользоваться ружьем, все, чего я хотел в тот миг, — это оказаться как можно дальше от страшного животного. Путь вниз был отрезан, и я с невероятной прытью рванул вверх по склону. На мое счастье, поблизости оказалась глубокая расщелина в скале, нечто вроде пещеры, и могу поклясться, что никогда ни прежде, ни потом и ни в одну дыру я не пролезал быстрее, чеем в ту дыру в тот день. Через минуту свет в моем убежище померк — страшилище просунуло туда свою огромную голову, пытаясь протиснуться вслед за мной. Но вход был слишком узок для его громоздкого тела, и животное, фыркнув, отскочило назад и побежало дальше. Сообразив, наконец, что оно испугано ничуть не меньше меня, я выглянул наружу — и как раз в этот момент индеец, по-прежнему сидевший на противоположном уступе, вскинул ружье. Грянул выстрел, и лось (вы, конечно, уже поняли, что страшилище было обыкновенным лосем, а я до тех пор видел их только на картинках) рухнул наземь так, словно ему в один миг подрубили все четыре ноги.

Быстрая Стрела спрыгнул со скалы и, стоя над убитым зверем, помахал мне рукой.

— Мой брат может спускаться! Этот пи-ир 17Пи-ир — лось на языке шошонов. пал от твоей пули и принадлежит тебе.

— От моей пули? — ошарашенно переспросил я, с опаской приближаясь к огромной туше.

— Да, — подтвердил кивком вождь. — Ты — Доброе Сердце, Ат-Пуи; ты старался спасти нас, когда мы были в опасности. За это ты должен получить среди твоих соплеменников славу великого охотника. Два дня назад, передав по назначению вампум, мы вернулись в долину, где было спрятано наше оружие. Дичи здесь осталось уже немного, и неудивительно, что вам удалось добыть лишь того детеныша, которого я видел недалеко от перевала. Ты, Доброе Сердце, честно признался, что не умеешь стрелять, но я хотел, чтобы почтение других бледнолицых к моему брату было не меньшим, чем моя любовь к нему. Поэтому воины-шошоны выследили старого пи-ира и погнали его вам навстречу, а я сидел здесь на скале и ждал. Запомни: старый бык — твоя добыча, и никто не посмеет сказать, будто это не так. Твой друг убежал, но скоро вернется, и я ухожу, пока он не увидел меня. Я буду рад, если наши дороги сойдутся вновь. Я сказал. Хуг!

С этими словами индеец сжал мою руку, затем повернулся и исчез в кустах по ту сторону перевала. Итак, благородный дикарь отблагодарил меня, подарив глупому новичку свой охотничий трофей и свою славу. Отказаться от этого щедрого дара было выше моих сил. Не забывайте, что я был тогда молод, и мне чертовски хотелось добиться признания в глазах Олд Уоббла, изводившего меня постоянными насмешками.

Дойдя до тропы, я заглянул вниз. Бен Нидлер и мул, оба целые и невредимые, ждали развязки событий на почтительном расстоянии, в тени высокой скалы. Увидев меня, они двинулись обратно, и вы можете представить изумление и зависть Бена, когда я небрежным тоном пригласил его полюбоваться результатом моего выстрела!

Но уже очень скоро я почувствовал угрызения совести, сообразив, что теперь на долю Бена выпадет двойная порция ехидных замечаний Олд Уоббла. Поэтому я предложил ему считать своей добычей лосенка, который стал нашей первой жертвой в тот знаменательный день. Мой друг чуть не пустился в пляс от радости и даже обнял меня от избытка чувств. Решено было, что я останусь возле туши, охранять ее от хищников, а Бен отправится назад, в заболоченную долину, и приведет сюда старика и Билла Литтона. Следовало позаботиться и о вьючных лошадях для перевозки мяса.

Вечером наступил час моего торжества. Оказывается, оба охотника вновь без толку потеряли день — они упорно бродили по зарослям, но так и не встретили никакой живности. При виде лося Уоббл утратил дар речи, и его обычное пошатывание сменилось чем-то вроде пляски святого Витта 18Пляска святого Витта — старинное название нервного заболевания хореи, которое выражается в непроизвольных некоординированных движениях..

— Что ж, сэр, — наконец произнес он, — готов признать, вы поставили меня на место. Должно быть, вы здорово позабавились, притворяясь, будто не умеете стрелять. Я не обижаюсь на шутку, ясное дело, но все же надеюсь, что вы больше не будете водить меня за нос, если хотите сохранить мою дружбу.

С тех пор прошло много лет, и мы с Фредом Каттером — Олд Уобблом совершили вместе не одну охотничью вылазку. Но вот что удивительнее всего: вместе с подарком вождя мне словно передалась частица его сноровки в обращении с оружием. Конечно, его я не превзошел, но все же обычно попадал не слишком далеко от места, в которое метил, а промахивался не чаще, чем любой средний охотник. Старик так ничего и не заподозрил. Великодушный индеец сдержал слово, и до нынешнего дня ни одна живая душа, кроме нас двоих, не догадывалась о том, что на самом деле тогда произошло. Такова история о моем первом лосе, джентльмены. Я сказал. Хуг!

Он умолк, и все начали оживленно обсуждать услышанное. Я не вступал в разговор. Каждый житель Дикого Запада неминуемо проходит стадию ученичества — и чем раньше это происходит, тем лучше. Мне повезло, и у меня в свое время было даже два наставника: сперва — Сэм Хокинс, маленький человечек, незнакомый с унынием, а потом — Виннету, лучший следопыт и лучший воин из всех, кто когда-либо вдевал ногу в стремя.

Что же до Олд Уоббла, то слышал я о нем давно и много разного, но пути наши еще ни разу не пересеклись. Он еще смолоду сделался какой-то полумифической фигурой. Везде рассказывались бесчисленные истории о его подвигах и проделках; никто никогда не знал, где именно он в данный момент находится и чем он занят. Время от времени Олд Уоббл объявлялся то здесь, то там, ввязывался в какую-нибудь невероятную передрягу, счастливо выбирался из нее и опять исчезал, давая охотникам и золотоискателям материал для новой легенды. По всем расчетам, бывшему королю ковбоев уже перевалило за девяносто лет. Он поседел задолго до того, как поселился в наших краях. Когда Олд Уоббл на своем вороном коне мчался по прерии, его длинные волосы, выбиваясь из-под шляпы, развевались на ветру, подобно белоснежной гриве. Но возраст ничуть не остепенил Олд Уоббла, и многие молодые люди могли бы позавидовать ловкости и энергии этого лихого старца, а может, наоборот, великовозрастного юноши, никто не оспаривал мнения, что мистер Каттер — весьма оригинальная личность, и мне очень хотелось познакомиться с ним. Но, похоже, я опять упустил такую возможность. Раз драгуны видели где-то неподалеку недавно оставленный лагерь Уоббла, значит, сам он сейчас находится уже за много миль отсюда. И ничего с этим не поделаешь.

Слушая Паркера, мы и не заметили, как наступил вечер. Опасаясь привлечь внимание команчей, мы не стали разводить костер, а наскоро поужинали и легли спать. Наутро, едва все собрались в дорогу, как нас вызвал командир правительственного отряда. Опасения Паркера подтвердились: капитан начал уговаривать кого-нибудь из старожилов остаться в лагере в качестве разведчика и проводника. Конечно, никто из них не согласился, и каждый привел не меньше полудюжины причин, по которым он должен выехать именно сегодня. У капитана хватило ума понять, что проводник, взятый на службу против воли, будет скорее вреден, чем полезен, и он не пытался настаивать. Но вид у бравого вояки был такой огорченный, что я не мог отказать себе в маленьком развлечении и предложил собственную кандидатуру. Он вытаращил глаза, потом махнул рукой и с досадой проворчал:

— Езжайте своей дорогой, мистер Чарли. Сомневаюсь, чтобы человек вашей профессии мог пригодиться в качестве разведчика. Ройтесь, если вам так хочется, в индейских могилах и не надоедайте людям, у которых и без вас забот по горло.

Ну что ж, отлично. Раз капитану уже сообщили о целях моего появления на Западе, значит, в дальнейшем моя персона не вызовет у него ни малейшего интереса. Такой вариант меня вполне устраивал. Мои спутники также видели во мне всего лишь безобидного новичка, и я постарался закрепить это впечатление: ссутулился, беспомощно болтал ногами, — в общем, постарался создать впечатление, что вот-вот вывалюсь из седла.

От лагеря драгун до каньона Мистэйк было около четырех часов езды. Этот отрезок пути мы проделали без всяких приключений. Все молчали — в такую жару даже у Сэма Паркера пропала охота разговаривать, и тишину пустыни нарушал только однообразный стук копыт по каменистой земле. По мере того, как наш отряд приближался к ущелью, лицо Джошуа Холи становилось все мрачнее и мрачнее. Впрочем, когда Паркер осведомился, собирается ли он выполнить свое вчерашнее обещание, Холи подтвердил, что сдержит слово и скоро расскажет нам об «ошибке», давшей имя каньону. Я уже догадывался о том, какова была роль самого Холи в той давнишней драме.

Наш путь лежал по скалистому плоскогорью, постепенно понижавшемуся к юго-востоку. Наконец тропа пошла круто вниз, и впереди замаячил вход в каньон. За долгие годы странствий мне довелось повидать немало ущелий, но ни одно из них не производило столь зловещего впечатления, как Мистэйк. Гранитный массив был здесь словно разрублен ударом исполинского топора. Гладкие отвесные стены вздымались вверх на сотни футов, и лишь на самом дне поблескивала темная лента ручья. Огромные кактусы казались сейчас заколдованными воинами, часовыми, охранявшими подступы к этому страшному месту. Но при всей своей гнетущей атмосфере каньон Мистэйк был для нас благодатным местом: там были тень и вода. Умные лошади, не дожидаясь понуканий, сами перешли на галоп, и через несколько минут мы ощутили столь желанную и благодатную прохладу. Мы остановились на берегу ручья. Джош Холи огляделся по сторонам, слез с коня, зачерпнул воды и, сделав пару глотков, произнес:

— Здесь я выполню свое обещание. Спешивайтесь, джентльмены. Выслушайте меня, если хотите узнать правду о духе каньона Мистэйк.

— О духе? Вот еще! — фыркнул Паркер. — Ты, кажется, вздумал потчевать нас сказками, Джош. В духов и призраков верят одни дураки, ну а историю об этом каньоне все мы помним не хуже тебя: белый охотник, обознавшись, нечаянно подстрелил своего приятеля-индейца. Ничего тут нет таинственного, странно только, почему никто не знает имени того охотника или каких-нибудь иных подробностей этой истории.

— Я знаю все подробности, знаю — ты слышишь, Сэм! — Холи провел рукой по лицу, словно пытаясь отогнать от себя тяжелые воспоминания. — Знаю, хотя, видит Бог, предпочел бы забыть их навсегда…

— Вот как? — удивился Паркер. — Стало быть, ты встречался с этим бедолагой, и он рассказал тебе о своей «ошибке»?

— Ох, если бы все было так, как ты говоришь! — Холи шагнул к большому гладкому валуну и, тяжело опустившись на него, продолжил:

— Я сам сделал тот проклятый выстрел, сделал его с этого самого камня, на котором сейчас сижу. Тогда, тридцать лет назад, я не жаловался на зрение, но как же подвели меня глаза в тот злосчастный день!

У меня был друг — настоящий, верный, преданный друг. Он принадлежал к племени апачей, и звали его Тхлиш-Липа, Гремучая Змея. Как-то раз я спас ему жизнь, и он обещал показать мне место, где есть золото, много золота. Я подобрал четверых надежных парней — работать вдвоем было бы слишком опасно. Наш прииск находился на земле команчей, и требовалось соблюдать предельную осторожность. Мы — пятеро белых — решили обойтись без лошадей, но Тхлиш-Липа не захотел расставаться со своим мустангом. В общем, он провел нас сюда, в верховья каньона. Сейчас здесь осталось лишь несколько кактусов, а в то время их было гораздо больше, целый лес; там мы построили маленькую хижину. Работали мы внизу, у ручья, на дне которого скрывалась золотая россыпь. Попадались нам и крупные самородки.

Индеец сказал правду — золота хватило на всех. Уже самая первая пробная промывка превзошла наши ожидания. Мы решили чередоваться в таком порядке, чтобы каждый день четыре человека мыли золото, один готовил еду и еще один охотился, добывая на всех свежее мясо. Охота в этих краях была рискованным занятием. Вождь команчей, Большой Бизон, частенько наведывался сюда; он славился своей жестокостью, а также умением оказываться именно в том месте, где его никак не ждали. И потому мы ни днем, ни ночью не расставались с оружием, будь то в хижине или на берегу ручья.

Прошло три недели. Мы работали как одержимые, и кожаные мешочки с золотым песком становились все тяжелей. В день, когда случилась беда, я с тремя другими парнями промывал песок в каньоне; мой друг — апач был в хижине, а наш шестой компаньон, Длинный Уинтерс, отправился на охоту.

Солнце пекло немилосердно, и Тхлиш-Липа решил немного вздремнуть. Он снял свою новую, расшитую узорами замшевую куртку, а чтобы не докучали слепни, натерся медвежьим жиром, как это делают все индейцы. Вдруг сзади раздался шорох. Он обернулся и увидел воина в боевой раскраске, который уже занес над ним приклад своего ружья. Увернуться Тхлиш-Липа не успел, но шапка из меха лисицы смягчила страшный удар команча. Оглушенный, мой друг без звука свалился на земляной пол хижины.

Ават-Кутс, Большой Бизон, огляделся по сторонам. Он быстро нашел наши мешки с золотом, и они тут же перекочевали к нему за пояс. Потом его внимание привлекла куртка убитого — как он думал — апача и злодеи облачился в нее, сбросив свою старую рубашку. Лисья шапка тоже приглянулась команчу, и он нахлобучил ее себе на голову.

Теперь можно было подумать об отступлении, и Большой Бизон тихо свистнул, подзывая коня. Осталось только оскальпировать врага. Схватив Тхлиш-Липу за волосы, он одним взмахом ножа сделал круговой надрез на коже и потянул ее вместе с волосами, сдирая кожу с темени. Придя в сознание от страшной боли, апач из последних сил попытался удержать руку мучителя. Они начали бороться, но предугадать исход поединка было нетрудно: Тхлиш-Липа, ослабевший от удара, раны и потери крови, не мог оказать серьезного сопротивления самому свирепому головорезу племени команчей. Но неожиданно где-то рядом прогремел выстрел, и пуля врезалась в стену хижины.

Возвращаясь с охоты, Длинный Уинтерс наткнулся на следы незнакомых мокасин. Он осторожно обогнул кактусовые заросли и увидел обоих индейцев, сцепившихся в смертельной схватке на пороге нашего жилья. Не было нужды разбираться, где друг, а где враг — любой из нас узнал бы одежду Тхлиш-Липы и за сотню ярдов. Поэтому Уинтерс метил в залитого кровью, полуголого незнакомца, но второпях промахнулся, а второго выстрела не потребовалось. Дальше все происходило очень быстро. При виде нового противника Большой Бизон бросил несчастного апача и кинулся к лошадям, и не подумав поднять с земли свое ружье. Ближе всего оказался мустанг Тхлиш-Липы. Команч взлетел в седло и помчался прочь. Путь назад ему был отрезан — там стоял Уинтерс, но Большой Бизон знал о существовании тропы, начинавшейся у верхнего края каньона. Эта тропа идет по узкому каменному карнизу и постепенно спускается до самого дна. Он и не подозревал, что в каньоне работают четверо бледнолицых, и спешил удрать, пока Уинтерс не влепит ему пулю между лопаток. А Тхлиш-Липа, почти обезумевший от боли и ярости, был готов умереть, но не упустить врага. Он вскочил на лошадь команча и поскакал вслед за ним, раскручивая над головой лассо.

Вы видите этот карниз — вот он, незаметный выступ на отвесной стене, по ту сторону ручья. Такая тропа опасна и для пешехода, а о том, чтобы во весь опор мчаться по ней на лошади, даже подумать страшно. Поэтому мы были просто поражены, услышав стук копыт по карнизу. Отсюда, снизу, мы могли разглядеть только головы и плечи всадников, но этого было вполне достаточно. Впереди на своем мустанге мчался наш друг Тхлиш-Липа, которого пытается догнать какой-то жуткого вида окровавленный индеец. До нас донесся крик: «Убейте его! Стреляйте!» Кто из двоих кричал, разобрать было трудно, да и зачем — все казалось яснее ясного! Я вскинул винтовку и приготовился. Первый всадник достиг дна ущелья и, не оглядываясь, поскакал дальше Появился второй. На карнизе не так-то просто размахнуться, чтобы метнуть лассо, и он уже отводил руку для броска довольно медленно. Тут я и выстрелил.

Он закачался в седле, потерял стремена и упал на землю. Мы подбежали к нему. Как описать наш ужас, когда мы увидели его лицо и поняли, в чем дело! «Эта собака — Ават-Кутс», — только и смог произнести настоящий индеец, он до последней минуты думал о мести врагу. Потом глаза Тхлиш-Липы остановились, а изо рта побежала струйка крови…

Холи замолчал. Его невидящий взор был прикован к месту трагедии. После долгой паузы он заговорил вновь:

— Тхлиш-Липа подарил нам золото, а в благодарность получил пулю. Мы похоронили нашего друга и дали каньону имя Мистэйк, что еще нам оставалось делать? Так это место все называют и поныне. Много раз в моем присутствии люди пересказывали эту историю, и никто не догадывался, что речь идет обо мне. Я молчал почти тридцать лет, но сегодня, вернувшись сюда, хочу наконец избавиться от этого груза. А теперь, когда все вы знаете, скажите мне: заслуживаю ли я названия убийцы?

— Нет, нет! Ты невиновен, Джош! — с жаром запротестовали слушатели. — Но что сталось с команчем? Ему удалось удрать?

— Нет. Мы нашли его неподалеку от каньона. Мустанг Тхлиш-Липы споткнулся на каменистой осыпи, и Большой Бизон не удержался в седле. Разговор с ним, сами понимаете, был короткий. Жизнь за жизнь — таков закон Запада

— А золото, Джош? По твоим словам, ручей оказался настоящим Эльдорадо. Вы все должны были уйти отсюда богачами. Не так ли?

— Нет, не так. С того дня добыча пошла на убыль, и очень скоро в наших промывочных лотках уже не попадалось ни крупицы металла. Мы поработали еще с неделю, а потом бросили. Словно дух места увел россыпь обратно под землю. А того, что мы успели добыть, хватило очень ненадолго. Карты, выпивка — сами знаете, как это бывает. Лишь одно приобретение так и осталось со мной навсегда — память о том, как моя пуля сбрасывает с седла окровавленного индейца, лучшего друга, какой у меня когда-либо был. Картина эта стоит передо мной днем и ночью, а в ушах звучит его предсмертный крик. Но довольно, поедем отсюда. Мне не следует слишком долго задерживаться в ущелье Мистэйк.

Холи поднялся с камня, на котором сидел, встряхнул головой и направился к своей лошади. Он уже взялся за повод, когда я удержал его руку со словами:

— Мистер Холи, ваши друзья вынесли единодушный вердикт — «невиновен». Я полностью согласен с их мнением, однако хотел бы, если позволите, добавить кое-что от себя.

— Добавить? — переспросил Холи, и в тоне его явственно послышалось презрение старожила к новичку, который настолько бестактен, что лезет с непрошеными утешениями.

— Да, мне хочется рассказать вам одну правдивую историю — она связана с событием, происшедшим в маленьком городе у меня на родине, в Германии.

— Какое мне дело до ваших немецких историй?

— Вы узнаете, какое дело, если выслушаете меня. Минутку внимания! Однажды магистрат решил заменить флюгеры на городской колокольне. За эту трудную и ответственную работу взялись два кровельщика — отец и сын. Отец, опытный верхолаз, мог бы взобраться на колокольню и с завязанными глазами, а вот сын овладел семейным ремеслом недавно и чувствовал себя на ней не очень уверенно. Но хорошие заработки позволяли ему кормить жену и четырех детей, так что о смене профессии он и не задумывался.

Мастера заранее укрепили лестницы от верхнего окна звонницы и дальше, к самому шпилю. В назначенный день они начали опасный подъем. Двигались медленно, подниматься быстрее мешал тяжелый медный флажок, который каждый из них держал в левой руке. Флажки нужно было установить вместо прежнего флюгера. Первым лез отец. Внизу собралась большая толпа любопытных.

Вдруг с крыши донесся крик ужаса — это кричал молодой кровельщик. Никто не мог понять, что его так напугало. Затем послышался спокойный голос отца. Разобрать отдельные слова не удалось, но, судя по интонациям, он уговаривал или успокаивал сына. Парень завопил вновь, бросил флюгер и протянул руку к следующей перекладине, пытаясь ухватиться за отцовский сапог. И тут толпа дружно ахнула: резким ударом ноги старый кровельщик сбросил сына с лестницы. Падение, глухой удар о каменные плиты паперти — и отец четырех детей превратился в груду мяса и переломанных костей.

— Ни за что не поверю, что такое возможно! Убить своего родного сына на глазах у всего города! — возмутился Холи.

— Не торопитесь, сэр; слушайте дальше. Через несколько минут, осознав случившееся, толпа забурлила от ярости. А старик, как ни в чем не бывало, лез дальше, добрался до шпиля и, выпрямившись во весь рост ловко и аккуратно заменил проржавевший флюгер на новый. Потом он тронулся в обратный путь. Казалось, он ничуть не взволнован, и это бесчеловечное хладнокровие было страшнее всего. Старый кровельщик благополучно спустился по шатким перекладинам лестницы и шагнул в слуховое окно, откуда он вылез вместе с сыном каких-нибудь полчаса тому назад. На площади, перед дверями, его ждали сотни разъяренных сограждан, охваченных единым желанием растерзать убийцу, как только он появится на ступенях. Но преступник почему-то не выходил. Его начали искать и скоро нашли в звоннице — старик лежал там на полу, без сознания, со всеми признаками нервной лихорадки. Видимо, он свалился, едва успев войти внутрь. Это зрелище отрезвило народ, и кровельщика отнесли домой. Около месяца он пролежал в беспамятстве, и врачи уже сочли его состояние безнадежным. Но кризис миновал, к старику вернулось сознание, и он начал поправляться. Как только мастер почувствовал, что может встать с постели и держаться на ногах, он сам явился в городской суд. Теперь скажите мне, мистер Холи: каким, по вашему мнению, должен был быть вынесенный ему приговор?

— Каким должен быть приговор? О чем тут толковать! Конечно, смертная казнь за убийство сына, — ответил заинтригованный Холи.

— Вы в самом деле так считаете, сэр?

— Конечно. Здесь все ясно, и не может быть никаких сомнений.

— Вы в этом уверены?

— Еще бы! Ваш кровельщик преднамеренно нанес удар, ставший причиной гибели парня.

— А особые обстоятельства дела — разве вы не приняли бы их во внимание, будь вы на месте судьи?

— Обстоятельства необычные, не спорю. Но неужели они исключают ответственность за убийство?

— Может быть, и нет. Но на суде дело обернулось совсем другой стороной.

— Это как же?

— Процесс над стариком привлек внимание всего города и даже попал в газеты. Большинство считало, что он будет осужден и не избежит встречи с палачом; другие добавляли, что, возможно, его — после осуждения — помилует король, заменив смертную казнь каторгой или тюремным заключением. Но о каком-либо сочувствии к подсудимому не было и речи — до тех пор, пока старый кровельщик не дал свои показания, одинаково неожиданные для публики и судей.

Что же произошло на куполе собора? Оказывается, у сына внезапно закружилась голова. Он потерял самообладание и закричал от страха. «Закрой глаза и подожди, — приказал отец. — Приступ сейчас пройдет, и все будет в порядке». Он хорошо знал, что в подобной ситуации спасти человека могут только выдержка и спокойствие. Но сын не слушал, его уже захлестнула паника. «Я не могу держаться… ничего не чувствую!» — завопил он, выпустил из рук медный флажок и попытался схватиться за ногу отца. Тот прекрасно понимал, чем это должно кончиться. В подобных случаях человек может рассчитывать только на себя. Если же он потерял голову, то попытка спасти его обернется смертью и для него, и для спасателя. Старый кровельщик знал много таких примеров.

Положение оказалось безвыходным. Правой рукой он держался за лестницу, в левой — тяжелый флюгер. На ноге повис безумный сын. Будь отец снизу, он еще попытался бы помочь парню, но сейчас такой возможности не было. Речь шла лишь о том, сколько жизней унесет внезапный приступ головокружения — две или одну. И он оттолкнул сына — оттолкнул от себя, но этого оказалось достаточно. Несчастный сорвался с лестницы и полетел с крыши.

Отец услышал глухой удар и тысячеустый вздох ужаса на площади, но не оглянулся. Глаза его застилала пелена, сердце разрывалось от горя и жалости, но он заставил себя забыть обо всем, двинулся вперед и закончил работу. Спокойная уверенность, так ужасавшая зрителей, объяснялась не равнодушием к судьбе сына, а сверхчеловеческим напряжением воли. И только когда он ощутил под ногами каменный пол, силы покинули его, и старый мастер потерял сознание. А теперь ответьте мне, мистер Холи, считаете ли вы по-прежнему, что этот человек заслуживал смертной казни?

— Хм! То, что вы сейчас рассказали, и впрямь показывает все дело в ином свете.

— Вот именно. Такое же впечатление сложилось и у судей, да и вообще у всех горожан. Были заслушаны показания множества людей — врачей и законников, строителей, ремесленников и даже трубочистов. Суд выслушал каждого, кто мог сказать со знанием дела что-нибудь о головокружениях на высоте и о том, как следует вести себя человеку, оказавшемуся в такой ситуации. Все без исключения подтвердили, что старик невиновен в убийстве и что он при всем желании, даже ценой собственной жизни, не мог бы спасти своего сына — парень был обречен с того момента, как выпустил из рук лестницу и начал цепляться за отца. Короче говоря, старика оправдали и освободили из-под стражи. Те самые люди, которые недавно собирались его линчевать, встретили мастера у дверей суда почтительным молчанием; они стояли перед ним, не смея поднять глаза. Кровельщик прожил еще много лет, заботясь о вдове сына и осиротевших внучатах. Он пользовался всеобщим уважением, и ему предоставляли самые почетные и выгодные заказы. Но уже никто и никогда не слышал его смеха, и улыбка ни разу не смягчила выражение его лица. Он не мог простить себя, хотя был безоговорочно оправдан и законом, и людским мнением. Ну, сэр, что вы об этом скажете?

— Скажу, что с ним поступили по справедливости, — ответил Джош. — Но какая связь между вашим кровельщиком и моим выстрелом в тот злополучный день?

— Неужели вы даже не догадываетесь об этой связи?

— Нет.

— Но это так очевидно. Вас мучает вопрос — являетесь ли вы убийцей? Я рассказал вам историю о человеке, который сознательно, отдавая себе полный отчет в своих действиях, лишил жизни родного сына — точно так же, как вы сознательно нажали на спусковой крючок тридцать лет назад. Герой моего рассказа был оправдан. Вот и подумайте, какой вердикт вынес был суд присяжных, доведись ему разбирать ваше дело.

Холи задумался, глядя в землю. Наконец его мрачное лицо просветлело, он протянул мне руку и произнес:

— Теперь я вас понял, мистер Чарли. Я слишком давно таскаю на душе этот груз, чтобы можно было так сразу взять и сбросить его. Но все равно — спасибо вам, сэр. Мне надо хорошенько подумать над услышанным. Кажется, вы не зря потратили время, растолковывая мне, что к чему. А теперь давайте поскорее уберемся из этого проклятого места!

Мы сели на лошадей и поехали дальше. Каньон был таким длинным, что только через час быстрой езды тропа вывела нас на открытое пространство. И здесь возвышались зеленые колонны огромных кактусов, многие из них были увешаны крупными, мясистыми плодами. Это зрелище натолкнуло Паркера на мысль об очередной забаве, и он обратился к своим друзьям со следующей речью:

— Согласитесь, джентльмены, что всегда полезно узнать заранее, чего стоит человек, который едет рядом с тобой. Мистер Чарли присоединился к нашему отряду и, надо полагать, покинет нас не очень скоро. А дорога опасна, в любую минуту могут появиться команчи, и нам придется отстреливаться. Не думаете ли вы, что мистеру Чарли следовало бы сделать несколько пробных выстрелов?

— Да, да! Верно, пусть покажет, на что способен! — послышались одобрительные возгласы; всех привлекла идея — посрамить самоуверенного новичка. Только Холи не произнес ни слова.

— Вы слышите, мистер Чарли? — теперь Паркер обращался непосредственно ко мне. — Надеюсь, вы не станете возражать против небольшого испытания вашей меткости?

— О нет, — ответил я, — но при условии, что буду не единственным участником.

— А кто вам нужен для компании?

— Конечно, вы.

— Я?

— Да, вы и все остальные джентльмены из нашего отряда. Уж если устраивается состязание в стрельбе, то само собой разумеется, что каждый покажет свое искусство.

— Не вижу надобности в этом. Разговор-то идет только о вас. Может статься, вы стреляете не лучше, чем я в те дни, когда впервые встретился с Олд Уобблом, и тогда нам следует иметь это в виду на случай какой-нибудь заварушки. Я хотел устроить такое испытание еще вчера, но решил не позорить вас перед солдатами. А здесь мы все свои, и смеяться над вами никто не будет, уж поверьте.

— Ну что ж! А какую мишень вы мне предложите, мистер Паркер?

— Видите вон те кактусы? До них примерно полторы сотни шагов. Неплохо будет, если вы сумеете сбить одно из «кактусовых яблок». Они легко отрываются, стоит только попасть.

— А вы сами можете отсюда попасть в такое яблочко, мистер Паркер?

— Дьявольщина! Вы что, сомневаетесь в этом? — вознегодовал Сэм Паркер.

— Неужели для вас так важно, сомневаюсь я или нет? — спросил я с самым невинным видом.

— Ну-ну! Нахальства у вас хоть отбавляй. Впрочем, ведь вы приезжий. Запомните, мистер Чарли: разговаривая с кем-нибудь на Западе, не вздумайте выражать сомнение в том, что он хороший стрелок, если не хотите оскорбить собеседника. Ни один старожил никогда не позволит себе подобной бестактности.

— В таком случае, — радостно заявил я, — вы тоже из новичков!

Этот спор доставлял мне живейшее удовольствие, которое хотелось продлить. Давно уже Олд Шеттерхэнду никто не предлагал продемонстрировать, умеет ли он стрелять, или нет. Между тем Паркер чуть не задохнулся от возмущения.

— Что? Я новичок? Это как понимать?

— Но вы же сами сказали, что ни один старожил не позволит себе такой бестактности. Тем не менее вы ее себе позволили и еще настаиваете на испытании моей меткости.

— О, это совсем другое дело. Мы-то все люди бывалые и можем доверять друг другу. Ну а вы, хоть и немолоды, здесь новичок. Тащитесь на своей извозчичьей лошаденке раскапывать всякие древности. Откуда нам знать, можете ли вы постоять за себя в случае опасности?

— Как вам угодно, — невозмутимо ответил я. — По-моему, мы с вами в равном положении. Вы не знаете меня, а я не знаю вас. Значит, я также имею право требовать проверки ваших возможностей. Да, я согласен пострелять, но лишь в том случае, если и вы покажете, чему научились за эти годы.

Он посмотрел на меня с неописуемым изумлением, потом расхохотался и воскликнул, обращаясь к остальным:

— Чему мы научились! Вот это здорово! Не правда ли, джентльмены? Сэм Паркер должен показать, чему он научился!

— А что здесь особенного? — возразил я. — Вы же сами вчера рассказывали, как развлекали своей стрельбой стервятников во время первой охоты с Олд Уобблом.

— Когда это было! С тех пор утекло много воды, и Сэмми Паркеру нет нужды экзаменоваться, словно прилежному ученику в воскресной школе. Ну, да ладно, будь по-вашему! Настоящий мужчина никогда не отказывается от испытания, и мы принимаем ваше условие, хоть оно и не лезет ни в какие ворота. Согласны, джентльмены?

Все охотно выразили готовность участвовать в состязании, и мы сошли с лошадей. Разумеется, я собирался показать именно такой результат, какого от меня ожидали. Не исключено, что вскоре нам придется вступить в бой с более опасными врагами, чем «кактусовые яблоки», тогда и поглядим, кто будет смеяться последним. А пока пускай потешаются над безобидным любителем старины. Я не мог понять только одного: пусть эти люди принимают меня за простодушного новичка, но неужели они совсем не разбираются в лошадях? Как они могут называть моего бесценного коня то «клячей», то «извозчичьей лошаденкой»? Мозгов у них, конечно, не сказать, чтобы много, но ведь глаза-то есть! Итак, мы взялись за ружья, и началась грандиозная трата пороха и зарядов. Паркер и Холи стреляли в общем неплохо, остальные оказались просто никудышными стрелками. Я добросовестно всадил три пули в скалу, совсем недалеко от кактуса, и это возбудило дружный смех присутствующих. Паркер торжествовал. Повернувшись ко мне, он произнес нравоучительным тоном:

— Так я и думал! Надо быть круглым дураком, чтобы вызвать на состязание Сэма Паркера, если сам не можешь послать пулю ближе, чем на двадцать шагов от цели. Не хочу вас обидеть, сэр, но, говоря напрямик, на такую стрельбу даже смотреть тошно! Ни в дичь, ни в индейца вам никогда не попасть, так что благодарите судьбу за нашу встречу. Вы мне все-таки нравитесь, и никто из нас не будет возражать против вашего общества. А оставить вас одного в этих краях было бы равносильно убийству!

Мы сели на лошадей и поехали дальше. Я уже привык к свойственной Паркеру манере выражаться и, конечно, нисколько не обижался на него — напротив, был очень доволен тем, что так удачно подтвердил его мнение обо мне.

Наш путь теперь проходил по плоскогорью, изрезанному глубокими ущельями. Оно постепенно понижалось к северу, и завтра, ближе к вечеру, можно было надеяться достигнуть долины Пекос. Кое-где уже попадались участки, покрытые настоящей травой, иногда одинокие чахлые кустики с переплетенными стеблями вьюнков ветками. После полудня мы увидели ручей, вдоль которого тянулись густые заросли кустарника. Ручей тек как раз в том направлении, которое нам было нужно, и мы поехали вдоль него. Здесь нетрудно было найти удобное место для лагеря, а наличие воды и корма для лошадей окончательно определило наш выбор.

Едва село солнце, мы остановились на ночлег. Паркер, по общему молчаливому соглашению считавшийся предводителем отряда, высмотрел уютную зеленую лужайку, с трех сторон окруженную кустами, с четвертой — граничащую с ручьем. Тут было достаточно просторно, вдоволь травы, и в то же время не приходилось опасаться, что лошади уйдут и потеряются в пустыне. Набрав сухого валежника, мы развели костер, а оба ветерана — Сэм и Джош — решили использовать последние минуты угасающего дня для охоты. Они углубились в береговые заросли и скоро вернулись с добычей — дюжиной куропаток, составивших нам великолепный ужин. Съев свою долю, я отошел от огня и прилег на землю недалеко от лошадей. Разговоры моих спутников не содержали для меня ничего нового, и я предпочитал побыть в одиночестве. Ну а они считали ниже своего достоинства вовлекать в беседу никчемного новичка, к тому же только что так опозорившегося. Один только Джош проявлял ко мне признаки дружеского внимания. Днем он не раз по нескольку минут ехал рядом со мной, иногда обращаясь ко мне с каким-нибудь незначительным замечанием; и слова его, и голос звучали при этом куда теплее обычного. Сейчас он сидел у костра, изредка вставляя в разговор короткие фразы. Видно было, что его занимает некая мысль, и я догадался, какая именно. Наконец Джош встал, тихонько подошел ко мне и, присев рядом, спросил:

— Не возражаете, если я составлю вам компанию, сэр? Или мне лучше уйти?

— Что вы, мистер Холи! Оставайтесь, я буду только рад.

— Вот и отлично. Вы кажетесь мне довольно молчаливым человеком, я тоже не болтун. Не хотелось бы произносить пустые слова, но сказать вам «спасибо» я просто обязан.

— За что?

— За ваш сегодняшний рассказ. Я думал над ним весь день, да и сейчас еще не во всем разобрался, но уже вижу, что он принесет мне облегчение. Ах, сэр, как это ужасно — столько лет чувствовать себя убийцей друга!

— Такое определение неприменимо к вам, мистер Холи. Если помните, я сказал это в самом начале, а потом постарался доказать на примере того кровельщика.

— Пусть так! В любом случае я перед вами в долгу и буду очень рад, если мы станем друзьями. Может, вы и не слишком важная птица у нас на Западе, но есть в вас что-то привлекательное. Не знаю, как это объяснить… Посмотришь вам в глаза — и на душе становится легче. И мне было чертовски досадно за вас из-за того дурацкого состязания, которое затеял Сэм. Вы тогда сильно огорчились?

— Нисколько.

— Да? Удивительно! Все-таки невелика честь так плохо стрелять.

— Но в этом нет и ничего позорного.

— Ну, знаете ли…

— У разных людей — разные таланты, мистер Холи. Самый плохой стрелок может оказаться мастером в каком-нибудь другом полезном деле.

— Наверное, вы правы; вопрос лишь в том, пригодится ли ему это мастерство здесь, на Западе. Но мне совсем неважно, что вы умеете, а чего не умеете. Я хочу сказать только одно: вы мне по сердцу и в случае какой-нибудь нужды можете на меня рассчитывать. Вот и все, а теперь давайте-ка помолчим.

Он растянулся не земле, немного повозился, чтобы устроиться поудобнее, и скоро задремал.

Сидевшие у огня продолжали беседовать. Они разговаривали гораздо громче, чем это было уместно в нынешней обстановке, но утихомирить их я не мог. Считая меня зеленым новичком, «ветераны», конечно, с презрением отвергли бы любой совет с моей стороны. А между тем они знали, что поблизости может оказаться отряд команчей; я же, прочитав записку Виннету, знал это наверняка.

Угрозу представляла не только их беззаботная болтовня, но и костер, отблески которого проникали сквозь кустарник. Выдавал нас даже невидимый ночью дым — обоняние индейца способно уловить запах горящих сучьев за сотню шагов, а то и больше. Призвать моих спутников к бдительности я не мог, мне не оставалось ничего другого, как самому постоянно быть начеку,

Я лежал в позе спящего, прижавшись одним ухом к земле (что позволяло еще издалека услышать стук копыт), а другим напряженно вслушивался в ночные звуки. В то же время я не переставал внимательно наблюдать за темной массой кустов. Прошло полчаса, и вдруг мой конь перестал щипать траву и насторожился: подняв голову, втянул ноздрями воздух и тихонько фыркнул, всматриваясь куда-то во тьму. Это означало, что оттуда к нам приближается человек, и этот человек — белый, а не индеец. Как я уже упоминал, моя животинка прошла полный курс индейской дрессировки.

— Иш-хош! — вполголоса проговорил я. Услышав эту команду, умный мой конь тотчас опустился на землю. Он выполнил свою задачу — предупредил хозяина об опасности, и теперь должен был вести себя смирно, чтобы чужак, наблюдая за лошадьми, ничего не заподозрил и действовал без опаски.

Скорее всего, незваный гость был один — какой-то отважный путник, заметивший наш огонь. То, что он старался остаться незамеченным, еще не свидетельствовало о его враждебных намерениях. Увидев костер, он отправился на разведку, а затем, выяснив, с кем имеет дело, он, надо полагать, подзовет свою лошадь и присоединится к нам. Для нас же увеличение численности отряда будет только кстати.

Тем не менее следовало соблюдать осторожность. Чуть повернувшись, я стал напряженно вглядываться в заросли, из-под полуопущенных век методично отмечал любое движение листвы, озаряемой отблесками костра. Вскоре я заметил очень медленное, еле уловимое, но произведенное явно человеком движение в гуще кустарника — чуть шевельнулась одна из ветвей. Пришелец подкрался так тихо, что я не сумел расслышать его шаги, хотя усердно напрягал слух. Теперь он стоял у края кустарника, пытаясь рассмотреть лица людей, сидящих у огня. Но ветки и листва создавали труднопреодолимую преграду даже для самого острого зрения, а отодвинуть их в сторону без явственного шороха было едва ли возможно. Значит, нашему гостю придется пустить в дело нож и срезать несколько побегов.

Не успел я прийти к такому выводу, как в сплошном покрове листвы образовался небольшой просвет. Способность видеть в темноте — природный дар, который у меня был развит к тому же многими годами тренировки. Сейчас, присматриваясь, я различил во мраке две блестящие точки — глаза ночного пришельца. Верхнюю часть его лица затеняли поля шляпы, а вокруг его головы замечалось что-то вроде легкого серебристого мерцания. Этот человек был, вне сомнения, стар, и свет звезд отражался от его длинных, белых как снег волос.

Прошло несколько секунд томительного ожидания, и вдруг тишину ночи прорезал громкий боевой клич. Покинув свое укрытие, пришелец бросился вперед и в два прыжка очутился у костра.

— Сэм Паркер! — радостно заорал он. — Сэмми, старый дружище! Раз ты здесь, мне больше незачем прятаться!

Люди у огня в испуге вскочили на ноги, поднялся и спавший рядом со мной Джош Холи. Я остался лежать.

— Олд Уоббл! — воскликнул Паркер. Осознав свою ошибку, он тут же поправился. — Я хотел сказать — Фред Каттер! Простите мне эту оговорку, мистер Каттер, но я прямо ошалел от неожиданности…

Итак, вот он — знаменитый Олд Уоббл, герой бесчисленных рассказов, передававшихся из уст в уста на Диком Западе, о котором мы говорили не далее, как вчера! Стоит, озаренный светом костра, раскачиваясь и дрожа, как лист на ветру, да еще и посмеивается. Выглядит он в точности так, как его описывали: огромные шпоры на сапогах, кожаные штаны, по виду не моложе своего владельца, рубашка распахнута на груди, на худых плечах болтается замшевая куртка. Узкое лицо изборождено морщинами, в ушах тяжелые серебряные серьги, широкополая шляпа надвинута на лоб. У пояса большой охотничий нож, в руке винтовка. Но, конечно, самым примечательным во внешности старого «короля ковбоев», как еще его называли повсюду, были его волосы — длинная белая грива, крупными волнами ниспадавшая ему на спину.

— Ха! Не извиняйся, Сэм, — ответил старик, окинув цепким взглядом всю поляну. — Я давно знаю, что все, и ты в том числе, зовут меня этой кличкой, и не обижаюсь, this is clear! Но должен сказать вам, ребята, что вы чертовски неосторожны, да. Разожгли костер, который виден за двадцать миль, и галдите так, что слышно за десять! Будь на моем месте полдюжины краснокожих, они прикончили бы вас всех за минуту, this is clear! Иные люди, сколько ни проживут, так никогда и не поумнеют. Ну, да ладно. Куда вы направляетесь, ребята?

— На Рио-Пекос, сэр, — ответил Паркер.

— Отлично. Нам по пути, и возможно, для вас найдется работенка. Вы видели военный лагерь в нескольких часах езды от каньона Мистэйк?

— Мы переночевали там, сэр.

— Солдаты еще там?

— Да.

— Хорошо, отлично! Мне надо спешить к ним. Всего несколько дней назад я был неподалеку от лагеря, но не думал, что придется возвращаться.

— Они видели ваши следы, — вставил Сэм.

— Так вот, у меня есть одна просьба ко всем присутствующим. Нужна помощь. Я все объясню, но сперва схожу за лошадью; я привязал ее за холмом, когда начал выслеживать вас. Обождите минуту.

С этими словами он перепрыгнул через ручей и скрылся в темноте. Люди у костра еще не вполне оправились от изумления, но быстро пришли в себя и заговорили все разом. Я сохранил роль зрителя и ограничился тем, что позволил встать моему коньку. Услыхав знакомую команду «Ши-ши!», он вскочил и снова начал спокойно щипать траву.

Вскоре вернулся Олд Уоббл, ведя в поводу свою лошадь. Он пустил ее пастись, подсел к огню и сказал:

— Костер слишком велик, this is clear, но теперь, раз уже я нашел вас и заодно убедился, что вокруг спокойно и команчей поблизости нет, можно оставить его как есть. Как долго вы собираетесь тут задержаться?

— Только на одну ночь.

— А если я предложу вам пробыть здесь завтрашний день и еще одну ночь?

— Трудновато!

— Еще бы! И все же дело стоит того. Однако прежде всего я должен выяснить, кто передо мной. Сэма я знаю не первый год, а что собой представляют остальные джентльмены?

Паркер назвал имена присутствующих и в заключение, кивнув в мою сторону, добавил:

— А там лежит мистер Чарли, немецкий ученый, он разыскивает старые индейские могилы.

— Индейские могилы? Странное увлечение! Но человек он надежный?

— Он новичок, — ответил Паркер, явно не собиравшийся щадить мое самолюбие. — Стрелять совсем не умеет, мажет на двадцать шагов.

— Хм, понятно. Однажды несколько подобных субъектов побывали у нас в прерии, чтобы изучить языки краснокожих племен. Я работал у них проводником и бывало чуть не лопался от злости. Ни один из этих буквоедов не знал, за какой конец надо брать нож или винтовку! Ученость только портит человека, this is clear. Ну а теперь скажите мне, ребята: как вы насчет того, чтобы добыть дюжину-другую индейских скальпов?

— Почему бы и нет? — храбро ответил за всех Сэм Паркер. — Но какого племени?

— Команчей.

— Было бы неплохо. Но вы уверены, что это дело выгорит наверняка, мистер Каттер?

— Не скрою, дело нелегкое, и надо будет рискнуть собственной шкурой. Ты боишься?

— Нет, но я хочу знать свои карты, прежде чем начинать игру. Думаю, вам следует рассказать без утайки, что именно нам предстоит и ради чего.

— Хорошо. Вы слышали когда-нибудь имя Олд Шурхэнда — Верной Руки? — Тут все оживились, а Паркер быстро спросил:

— Шурхэнд? Он попал в беду/

— Да. Так вы его знаете?

— Нет, лично никто из нас с этим человеком не знаком, но слышали о нем все. Это же лучший стрелок Дикого Запада.

— Ну, не преувеличивай. Стрелок он не из последних не спорю, и прозвище свое получил не зря, но вождь апачей Виннету или, например, Олд Шеттерхэнд — Разящая Рука стреляет ничуть не хуже. Но в любом случае Верная Рука заслуживает всяческого уважения, и мы с ним крепко подружились. Несколько дней назад мы расстались — мне надо было ехать в Форт-Стентон, а он собирался проведать апачей-мескалерос, чтобы узнать у них, где сейчас может быть Виннету. А вскоре прошел слух, что команчи выкопали топор войны. Шурхэнд об этом не знал, а путь его лежал через страну команчей. Я повернул назад и помчался за ним. Все складывалось очень удачно: я успел догнать и предупредить его, но на этом наше везенье кончилось. Мы не пробыли вместе и четверти часа, как столкнулись с целой оравой этих дьяволов-команчей.

— Гром и молния! И много их было?

— Больше сотни.

— А вас только двое?

— Да.

— И все же вам удалось ускользнуть! — восхитился Сэм.

— Только мне, но не ему, — ответил Олд Уоббл, и морщины на его лице обозначились еще резче.

— Вы бросили Шурхэнда одного?

— Да.

— Что за черт! Как вы могли так поступить?!

Старик выпрямился и внушительно произнес:

— Ты, кажется, хочешь упрекнуть меня в недостойном поведении — меня, Фреда Каттера по прозванию Олд Уоббл? Так вот, во-первых, читать мне мораль — не твоя забота. Запомни это, Сэмми, мой мальчик. А во-вторых, одна унция смекалки часто бывает куда полезнее, чем двадцать фунтов пороха. Да, я удрал. Почему бы и нет? Принимать бой с сотней врагов было бессмысленно, это понимал и Шурхэнд, и он сдался, не пытаясь оказать сопротивление. По-твоему, было бы лучше, если бы индейцы перестреляли нас, как кроликов? Или если бы мы оба попали в плен? Исход один — казнь у столба пыток, и лишь через много дней стало бы известно, что команчи отправили в Страну Вечной Охоты еще парочку бледнолицых. Нет уж, спасибо! Олд Уоббл не играет в такие игры. Я предпочел удрать. Их пули так и свистели вокруг меня, но ни одна не задела, и даже куртка моя осталась цела. В результате я жив, свободен и могу вызволить Шурхэнда из лап краснокожих. Разве это не лучше, чем быть убитым или попасться вместе с ним?

— Так-то оно так, мистер Каттер, но теперь люди будут говорить, что Олд Уоббл убежал, испугавшись команчей. Вряд ли такие разговоры придутся вам по душе, сэр.

— Заподозрить меня в трусости способен разве что законченный дурак. Но бывалый и опытный вестмен не попрекнет меня ни единым словом. Что легче: сдаться или пробиться сквозь сотню индейцев? Отвечай!

— Конечно, проще сдаться.

— То-то же. Но мы теряем время на болтовню, а надо скорее спасать Олд Шурхэнда.

— Ваша правда, мистер Каттер. Однако это чертовски опасное предприятие.

— Сам знаю, но нельзя же бросить друга в беде! Я сразу вспомнил о драгунах за каньоном Мистэйк и решил обратиться к ним за помощью.

— Думаете, капитан согласится дать вам своих людей?

— Едва ли он пойдет на это с большой охотой. Их интересует совсем другой клан племени команчей. Но я буду упрашивать и угрожать, пока не добьюсь своего.

— Жаль только, что времени в запасе маловато…

— Да, нужно поторапливаться. Краснокожие напали на нас вчера на рассвете. Я побуду с вами до утра, чтобы моя лошадь успела подкормиться и отдохнуть, и поскачу дальше. Значит, завтра к вечеру я достигну лагеря. Даже если они сразу же согласятся участвовать в этом деле, пройдет не меньше двух суток, прежде чем мы вернемся к месту стычки. Команчи, надо думать, не станут нас дожидаться, и неизвестно, сколько времени займет погоня. Дня два, пожалуй, а может, и больше. А с Шурхэнда в любую минуту могут снять скальп. В общем, положение невеселое, но как выручить его быстрее — ума не приложу. И я рассчитываю на тебя, Сэм, и на вас, джентльмены.

— А что мы можем сделать? — спросил Паркер, очевидно, уже позабыв о своем намерении обзавестись дюжиной индейских скальпов.

— Капитан, this is clear, выделит мне лишь несколько человек из отряда. Так вот, я прошу вас всех остаться тут еще на сутки и поехать со мной, когда я послезавтра вернусь с солдатами. Вас тут десяток, а десять вестменов с десятью винтовками — серьезная сила.

— Конечно, я не откажусь присоединиться к вам, сэр; думаю, не откажется и ни один из этих джентльменов. Боюсь только, как бы нам не опоздать. Может, попробуем обойтись без помощи военных, своими силами? Так мы сумеем выиграть двое, а то и трое суток. Подумайте об этом, сэр!

Олд Уоббл окинул оценивающим взором людей, сидевших вокруг костра. Видимо, результаты осмотра показались ему не очень утешительными, потому что в голосе его зазвучало сомнение:

— Сэм, твое предложение делает тебе честь, но не забывай, что речь идет об очень опасном деле. Ты уверен, что все твои спутники готовы рисковать жизнью ради незнакомого человека, пусть даже это будет знаменитый Шурхэнд?

— Хм! Спросите их сами, мистер Каттер!

Старик так и сделал — он поочередно задал присутствующим (всем, кроме меня) этот вопрос, получив десять утвердительных ответов. Но решимость чувствовалась лишь в словах Паркера и Холи. По тону остальных можно было понять, что они предпочли бы какое-нибудь менее опасное приключение.

— Ладно, — произнес Олд Уоббл, — теперь все стало достаточно ясно. Похоже, без солдат тут не обойтись. Ведь, скажем, от этого любителя древностей, — и он кивнул в мою сторону, — не дождешься вообще никакого толку! Эх, будь у меня сейчас хоть несколько бывалых парней! Дело-то не такое уж трудное. Я слыхал, что Виннету с Шеттерхэндом не раз выбирались невредимыми из куда более опасных переплетов. Да, Виннету… Поначалу у меня была мысль разыскать его и попросить о помощи, но клан мескалерос стоит где-то на Рио-Пекос, и я не знаю…

Тут он смолк на полуслове и вытаращил глаза. Ночную тишину разорвали яростный конский визг и ржание. Все объяснялось очень просто: лошадь мистера Каттера имела неосторожность устроиться пастись рядом с моим вороным, который не терпел непрошеного соседства. Оскалив зубы, он набросился на чужака.

— Чья это наглая скотина уродует там мою лошадь?! — заорал старик. Он вскочил, подбежал к сцепившимся животным и схватился за повод моего жеребца, собираясь оттащить его прочь. Но тот знал, как действовать в подобных ситуациях. Он взвился на дыбы и резко мотнул головой. Олд Уоббл полетел, как камень из пращи, и шлепнулся на траву в двух ярдах от меня. Но тут же поднялся, изрыгая проклятия, и уже хотел повторить попытку. Дело грозило кончиться бедой, и я предостерег его:

— Лучше заберите свою лошадь, мистер Каттер, и оставьте в покое мою. Она слушается только меня и вполне способна размозжить вам голову.

И правда, мой жеребец уже приготовился дать отпор любому посягательству на свою свободу: он повернулся задом и, изогнув гибкую шею, внимательно следил за каждым движением Уоббла, чтобы вовремя встретить врага сокрушительным ударом копыта. Напряженная поза коня подчеркивала его силу и изящество. В эту минуту, освещенный пламенем костра, он казался удивительным изваянием и не мог не вызвать восторга у знатока лошадей.

Ярость на выдубленном ветрами прерии лице короля ковбоев постепенно сменилась изумлением, а затем восхищением.

— Тысяча чертей, вот это зверюга! Ее надо как следует рассмотреть, — пробормотал он и, оставаясь на почтительном расстоянии от коня, обошел вокруг него.

— Такую лошадку встретишь не часто, this is clear! Эту породу выводят только у мескалерос. Я слышал лишь о двух таких жеребцах, на которых ездят…

Не договорив, он повернулся ко мне. Я все еще лежал на прежнем месте. Подойдя ближе, старый охотник пристально посмотрел мне в лицо, нагнулся, поднял мой «медвежий бой», оглядел его, хмыкнул и положил обратно. Затем между нами произошел следующий диалог:

— Это ваш конь, сэр?

Я кивнул.

— Вы купили его?

— Нет.

— Получили в подарок?

— Да.

Тут все его морщины сложились в неописуемо хитрую улыбку, а в глазах засветилась радость. Кивнув головой, старик снова принял серьезный вид и продолжал допрос:

— Позвольте узнать: ваша охотничья куртка — тоже подарок?

— Вы угадали.

— И вы действительно интересуетесь старыми индейскими могилами?

— Иногда.

— И вас зовут Чарли?

— Конечно.

— Ну еще бы! Должен сказать вам, сэр, что я немало слышал об одном белом, который носит это же имя. Чарли его называет побратим, некий индеец из племени апачей… Что ж, теперь мне остается только пожелать вам успеха в ваших изысканиях, this is clear! Извините, если я был немножко груб с вашей лошадкой. Больше это не повторится, будьте уверены.

И Олд Уоббл возвратился на свое место у костра. Он, конечно, раскусил меня, но дал понять, что сохранит мое инкогнито. Сэм и все прочие были несколько озадачены поведением старика и время от времени поглядывали на него недоуменно. Но Уоббл, казалось, уже забыл о моем существовании, и его лицо приняло свое обычное равнодушно-насмешливое выражение. Через минуту инцидент с лошадьми был забыт, и беседа вернулась в прежнее русло.

Убедившись, что никто не обращает на меня ни малейшего внимания, я встал, неторопливо пересек поляну и со скучающим видом вышел за полосу кустов, окаймлявших лагерь. Мне хотелось провести небольшую вылазку в разведывательных целях. Я уже смирился с возмутительной беспечностью моих спутников, но не мог понять, почему ту же самую ошибку допускает и Фред Каттер — опытнейший и хитрейший старожил Дикого Запада. Похоже, он и не помышляет об опасности. Но ведь не подлежит сомнению, что команчи отправили за ним погоню. Поступить иначе они попросту не могли. Тот из двоих, кому удалось ускользнуть, постарается как можно скорее освободить своего товарища, и нет нужды быть краснокожим воином, чтобы догадаться о столь очевидной вещи. Значит, Уоббла должны преследовать. Он имел преимущество во времени, но в погоню наверняка были отправлены лучшие наездники на самых резвых лошадях. За день скачки они сократили разрыв и сейчас могут находиться где-нибудь неподалеку. Остается только выяснить, ошибаюсь я или нет. Впрочем, в любом случае разведка — дело совсем нелишнее.

Перепрыгнув через ручей, я направился вниз. Глаза быстро привыкли к темноте, и ориентироваться было совсем нетрудно. Я старался придерживаться такого маршрута, который должен был избрать всадник — ведь индейцы, если они где-то поблизости, идут по следам Каттера. На случай внезапного нападения я достал свой охотничий нож и держал его наготове.

Продвигался я медленно, соблюдая полную тишину. Прежде чем сделать очередной шаг, всякий раз нужно было убедиться, что впереди не затаился враг. Дойдя до места, где уже не ощущался запах дыма от костра, я остановился и прислушался, потом сел на землю. Теперь следовало подождать. Если наши противники также устроились на ночлег, то встреча с ними может произойти только завтра утром. Если же они продолжают поиски, то у меня есть шанс узнать что-нибудь интересное.

Просидев больше часа и не заметив ничего подозрительного, я решил возвращаться в лагерь. Я встал и уже было повернулся, чтобы идти, когда до моих ушей донесся слабый, неясный шорох. Через минуту шорох повторился, но уже в другом месте. Сомнений не было: кто-то приближался, и этот кто-то старался производить как можно меньше шума. Я замер за кустом, весь обратившись в слух.

Теперь уже ясно слышались глухие удары лошадиных копыт по мягкой земле. Лошади шли шагом. Я увидел двух всадников — их лица четко вырисовывались на фоне ночного неба. Это были два воина-команча. Они проехали мимо меня, и я только начал прикидывать, последовать ли за ними, или спешить в лагерь, когда тот, что был впереди, натянул поводья, понюхал воздух и произнес:

— Уфф! Кажется, потянуло дымом.

— Мой брат не ошибся, — подтвердил второй, также принюхавшись.

— Бледнолицый пес забыл об осторожности и развел костер…

— Если это так, то лгут те, кто называет его великим воином. Такой ошибки не сделал бы и малый ребенок.

— Он никогда не был великим воином, и завладеть его скальпом будет нетрудно.

— Хорошо, что вождь послал за ним только нас двоих. И еще хорошо, что мы не остановились после захода солнца. Я был прав, когда уговорил моего брата поехать дальше! Мы быстро снимем скальп с бледнолицего и вернемся к Голубой воде. Но сейчас нам следует спешиться.

— Моему брату незачем напоминать мне об этом. Я знаю, что верхом на лошади к врагу не подкрадешься.

Оба индейца спрыгнули на землю и привязали своих лошадей к кустам. Они бесшумно направились к лагерю, а следом за ними двинулся и я. От того, который шел вторым, меня отделяло не более восьми шагов. Вопрос был в том, напасть ли на них прямо здесь, или дождаться, пока они войдут в кусты вокруг нашей поляны. Немного поразмыслив, я отверг второй вариант.

Убрав нож, я достал из кобуры мой тяжелый кольт. Три-четыре прыжка, и рукоятка револьвера обрушилась на голову индейца. Он упал, даже не охнув.

Первый обернулся и шепотом произнес:

— Что такое? Или мой брат?..

Я не дал ему договорить, разделавшись и с ним точно таким же образом. У одного из индейцев очень кстати нашлось при себе лассо. Я оттащил два бесчувственных тела в сторонку и связал по рукам и ногам, а напоследок еще прикрутил их друг к другу, спиной к спине. А чтобы у пленников не возникло соблазна скатиться по склону холма, я обвязал конец лассо вокруг небольшого деревца. Теперь индейцы не улизнут, даже придя в сознание, и я могу со спокойной душой возвращаться в лагерь.

Перескочив через ручей, я добрался до своего места и лег. Олд Уоббл пытливо взглянул на меня, но ничего не спросил; остальные не проявили никакого интереса по поводу моей прогулки. Спустя минуту старик обратился ко мне:

— Пока вас тут не было, сэр, мы еще раз обсудили все дело. И я хочу сказать вам, что раздумал связываться с солдатами.

— Вероятно, вас посетила более удачная мысль, мистер Каттер? — учтиво осведомился я. — Вы разработали новый план?

— Да. Я чуть не забыл того, о чем следовало вспомнить в первую очередь. Вы когда-нибудь слышали об Олд Шеттерхэнде?

— Конечно.

— Этот знаменитый охотник находится сейчас где-то неподалеку от Рио-Пекос, и я решил отыскать его и попросить о помощи. Как вы полагаете, он откликнется на такую просьбу?

— Я в этом совершенно уверен.

— Ха! — насмешливо воскликнул Паркер. — Интересно, откуда это мистер Чарли знает, на что согласится или не согласится такой человек, как старина Шеттерхэнд? И почему он так уверен, что Шеттерхэнд в одиночку способен освободить пленника из рук команчей?

— Вы переоцениваете мое невежество, мистер Паркер, — сказал я, решив немного сбить спесь с нашего предводителя. — Может, по сравнению с вами я и новичок, но все-таки сумел бы избежать тех ошибок, которые уже допустили вы и ваши товарищи.

— Что? Вы считаете, мы допустили ошибки?

— Именно так.

— Интересно знать, какие?

— Например, вы позволили мистеру Каттеру застигнуть вас врасплох и не заметили его приближения.

— Можно подумать, вы что-нибудь заметили!

— Вы правы.

— Не морочьте нам голову, мистер Чарли!

— Я могу доказать это.

— Так докажите, будьте любезны!

— Охотно. Мистер Каттер, скажите: срезали ли вы небольшую веточку, когда стояли в кустах, разглядывая наш лагерь?

— Да, верно, — подтвердил Олд Уоббл. — Срезал, чтобы лучше видеть. И заметить это можно было только в тот самый момент, но уж никак не после него, this is clear!

— Вот так штука! — протянул Паркер. — Но почему же вы никого не предупредили?

— Меня никто не спрашивал.

— Ха! А если бы там спрятался краснокожий?

— Я знал, что человек в кустах принадлежит к белой расе.

— Чепуха! Как можно это узнать, не видя самого человека?

— И вы считаете себя опытным вестменом, не умея определить, кто подошел к вам ночью — белый или индеец?

— Не вам меня учить!

— Это было бы невредно, поскольку вы, мистер Паркер, допустили и другую оплошность — такую, которая могла бы стоить всем нам жизни.

— Тысяча чертей! Объясните толком, что вы имеете в виду.

— Охотно. Ответьте мне, что, по вашему мнению, делают команчи, когда бледнолицый, которого они выслеживали, сумел вырваться и ускользнуть?

— Ну, это проще простого. Они скачут вслед за ним и стараются его поймать. Это всем известно.

— Похоже, всем, кроме вас, мистер Паркер.

— Что? Вы хотите оскорбить меня, сэр?

— Не оскорбить, а предостеречь. Вспомните: мистер Каттер улизнул от целого отряда команчей. Вы полагаете, что они не послали часть воинов в погоню?

— Черт возьми! Об этом я и не подумал!

— А подумать стоило бы. Индейцы должны были начать преследование хотя бы для того, чтобы бледнолицые не узнали о судьбе Шурхэнда.

— Тысяча чертей! — воскликнул Олд Уоббл, хлопнув себя по лбу. — Правда, сэр, истинная правда! Не понимаю, как я мог упустить из виду такую важную вещь! Конечно, меня наверняка преследуют, и эти негодяи пойдут на все, чтобы заполучить мой скальп!

— Ну вот. А мы беседуем здесь, не выставив часового.

— Будет сделано, и сию же минуту! — Олд Уоббл вскочил на ноги.

— Но этого недостаточно… — продолжал я.

— Что еще, сэр? Говорите скорее, и я сделаю все, что вы находите нужным!

Я получал истинное наслаждение, глядя на ошеломленные физиономии моих спутников. Они таращились то на меня, то на старика, не в силах постигнуть, с какой это стати Фред Каттер, легендарный Уоббл, вдруг начал слушаться какого-то безвестного новичка.

Первым не выдержал Сэм Паркер:

— Сэр, неужели вы действительно думаете, будто мистер Чарли способен дать нам дельный совет?

— Вот именно, думаю! — рявкнул старик. — Ты мог бы уже заметить, что он заботится о нашей безопасности куда лучше, чем мы. Итак, мистер Чарли?

Я сказал:

— Костер не виден за стеной кустов, но преследователи могут обнаружить нас по запаху дыма. Не исключено, что они уже где-нибудь поблизости. Неплохо было бы выслать лазутчиков, которые осмотрят окрестности лагеря хотя бы до той границы, где еще ощущается дым…

— Хорошо, отлично! — подхватил Уоббл. — Сделаем это не откладывая. Сэм, выбери двух-трех надежных ребят и отправь их на разведку. Пускай они смотрят во все глаза и держат ухо востро. Ты сам увидишь — это не пустая затея.

— Ладно, — проговорил обиженный Паркер. — Конечно, нам следовало предусмотреть такую возможность. Не понимаю, как я мог так оплошать! А теперь вот приходится выслушивать поучения от какого-то новичка, свихнувшегося на древних могилах. Но разведчиков мы сейчас отправим, и я сам пойду вместе с ними.

Он быстро отобрал четырех парней, и все они, взяв ружья, тут же скрылись во мраке. Беседа у костра прекратилась — те, кто остался, напряженно прислушивались к ночным звукам, пытаясь угадать, какие опасности могут подстерегать отважных следопытов. Я снова улегся в стороне под кустом, от души надеясь, что они не пройдут мимо двух моих пленников.

Миновал час, и из темноты донеслись шаги и голоса. Наши герои вернулись. Впереди с винтовкой наперевес гордо выступал Сэм; за ним двое его товарищей вели индейских лошадей, а еще двое — связанных команчей.

— Мистер Каттер! — закричал Паркер. — Полюбуйтесь-ка на наш улов!

Уоббл встал, заслоняя глаза от света костра, всмотрелся в темноту и, ахнув, воскликнул:

— Черт побери, два команча в боевой раскраске! Как вам удалось захватить их?

— Мы их нашли!

— Что? Нашли? Ну, это ты брось. Индеец не золотой самородок, чтобы лежать на месте и ждать, пока его найдут.

— Я и сам всегда так думал, сэр, ну, а сегодня засомневался. Мы действительно нашли их! Лежат себе рядышком, оба связаны, да еще и прикручены к дереву, а рядом стоят их лошади.

— Трудновато такое представить, — заметил Уоббл.

— Уж это точно. Но когда видишь это собственными глазами — приходится верить. Кто их мог так обработать, ума не приложу. Наверное, где-то поблизости находятся другие белые, не заметившие нашего лагеря.

Тут старик покосился на меня, кивнул и произнес:

— Да, ты прав; только не белые, а всего лишь один белый.

— Один?

— Да.

— Почему вы так решили?

— Скажи мне: индейцы ранены?

— Нет, даже ни единой царапины не получили, насколько я мог заметить.

— Значит, схватки не было. Нападавший оглушил обоих команчей прежде, чем они успели что-либо сообразить. Такое по силам только одному человеку, и я предоставляю тебе самому угадать, кто это.

— Гром и молния! Вы имеете в виду Шеттерхэнда?

— Верно, Сэмми.

— Он их подкараулил, сбил с ног и связал, как котят?

— Похоже, что так.

— Выходит, он где-то совсем рядом!

— Я так просто убежден в этом, — усмехнулся Олд Уоббл.

— Но почему же он скрывается от нас? — с недоумением спросил Паркер.

— О, у него могут быть на этот счет свои соображения. Говорят, что Шеттерхэнд никогда и ничего не делает без причины.

— А ведь вы еще раньше догадались, что он недалеко, и говорили об этом! — вспомнил Паркер. — Но надо же скорее отыскать его!

— Отыскать Шеттерхэнда? Но зачем?

— Как зачем? Ведь мы хотим выступить завтра утром и должны еще уговорить его присоединиться к нам.

— И все же искать его нет никакой необходимости. Вне всякого сомнения, ему отлично известно, что мы здесь и нуждаемся в его помощи. Будь уверен, когда этого потребуют обстоятельства, он объявится.

— Вы говорите так, будто он всевидящий. О Шеттерхэнде и впрямь рассказывают самые невероятные истории, но все-таки он человек, а не дух и знает лишь то, что сам увидел или услышал.

— Да, он человек, но могу держать пари: он знает о каждом вашем шаге и каждом слове за последние два дня.

— Ну уж!

— Подожди немного и убедишься сам.

— Не хочу спорить с вами, сэр. Лучше скажите, что нам делать с пленниками?

— Пока ничего, — отрезал Олд Уоббл. — Надо ждать появления Шеттерхэнда.

— Это слишком неопределенно, сэр, — запротестовал Паркер. — Так нельзя. Когда он придет, неизвестно, да и придет ли вообще? Я в этом совсем не уверен. А нам необходимо решить, как поступить с этими двумя. Не можем же мы взять их с собой! И лишние хлопоты, и постоянная опасность.

— Хм! Об этом я не подумал, — признался старик.

— А отпустить их тоже нельзя…

— Ясное дело!

— Стало быть, каждому по пуле в голову — вот весь разговор, — заключил Сэм. — Они это заслужили, и нечего с ними церемониться.

— Не торопись, Сэм! Ты ведь, наверное, слышал — Олд Шеттерхэнд убивает индейца лишь в самом крайнем случае и только обороняясь.

— Это меня не касается, — заявил Сэм. — Ваш Шеттерхэнд прячется неведомо где, и у нас есть все основания считать обоих краснокожих нашими пленниками. Мы вправе распорядиться их судьбой по законам Запада.

— Ладно, делай, что хочешь, — буркнул Олд Уоббл.

— Желаете ли вы быть одним из присяжных, сэр?

— Нет. Судите их сами, если угодно.

— Вспомните, они ведь гнались именно за вами!

— Может, оно и так, но до сих пор ни один из них не сделал мне ничего плохого.

— Ну, знаете ли, если бы они успели добраться до вас, мы бы с вами сейчас не беседовали. Так вы отказываетесь судить этих разбойников?

— Отказываюсь, но зато охотно возьму на себя роль зрителя.

— Как вам угодно, мистер Каттер. Итак, джентльмены, приступим!

Суд был недолгим и занял не больше двух минут. Любопытно, что никто не удосужился выяснить, понимает ли кто-нибудь из пленников английскую речь. Большинством голосов команчей приговорили к смерти; против этого решения высказался только Джош Холи. Казнь должна была состояться немедленно, и расторопный Паркер тут же сформировал расстрельную команду из трех человек. Я почувствовал, что настал момент вмешаться.

— Стоп, мистер Паркер! Подождите минуточку!

— Ну, в чем дело? — осведомился наш предводитель.

— Допущена судебная ошибка, которая делает приговор недействительным даже по закону Запада.

— Да что вы понимаете в законе Запада!

— Видимо, понимаю больше вас, если замечаю ваши промахи.

— Ого! Так в чем же я ошибся?

— Собственно говоря, ошибок несколько. Во-первых, проголосовали не все, имевшие на это право.

— Мистер Каттер отказался участвовать — вы что, не слышали?

— Я говорю не о нем.

— Тогда о ком же, черт возьми?

— О себе.

— Ах, о себе! Замечательно! Только не забывайте, что вы еще не заслужили права называться вестменом.

— Вестмен я или нет, не имеет значения. Я такой же член отряда, как и остальные джентльмены, а потому имею право высказаться при обсуждении столь важного вопроса.

— Вы так думаете? — ухмыльнулся Паркер. — Вы заблуждаетесь, уважаемый сэр. Никакой вы не «член нашего отряда», а новичок, взятый под защиту. А без нашего покровительства ваша жизнь не будет стоить и ломаного гроша.

— Мне не хотелось бы спорить по этому поводу. Допустим, что так, и оставим в стороне мою персону. Но есть и другая ошибка: вы не предоставили слова обвиняемым! Нельзя же приговаривать людей к смерти, даже не выслушав их!

— Выслушивать этих типов? Вот еще!

— Но в чем заключается их преступление?

— Дурацкий вопрос! Они хотели прикончить Олд Уоббла! — выпалил Сэм.

— У вас есть доказательства? Или обвиняемые признались? Можете ли вы вообще утверждать, что это команчи и что они преследовали мистера Каттера?

— Да разве вы не замечаете боевой раскраски на их физиономиях?

— Это не доказательство. Даже я, при всей моей неопытности, понимаю такую простую вещь.

— Ничего вы не понимаете и ничего не знаете!

— Ну почему же? К примеру, я знаю, что пленник и его жизнь принадлежат победителю, и никому другому. Кто из присутствующих станет утверждать, будто он одолел и связал этих индейцев?

— Хватит болтать чепуху! Оба краснокожих негодяя принадлежат нам, если только вы не потрудитесь сказать, куда подевался их таинственный победитель.

— С удовольствием сообщу вам это, мистер Паркер. Тот, о ком вы говорите, не прячется, и его легко увидеть.

— Где же?

— Здесь.

— Ну так покажите его, черт возьми! — потребовал Сэм.

— Он перед вами. Я к вашим услугам, мистер Паркер.

— Вы? Гром и молния! Вы утверждаете, будто сами, то есть собственноручно, справились с двумя команчами?

— Да.

— Но это же просто смехотворно! Такой выдумкой вам их не спасти. Пусть всякий назовет меня в глаза желторотым новичком, если вы сумеете побороть кого-нибудь из них.

— Ох, не зарекайтесь, мистер Паркер!

— Да вы хоть представляете, о чем говорите? Скрутить здоровенного команча — такое по силам разве что Олд Шеттерхэнду! И вы еще хотите в чем-то меня убедить?

— Не убедить, а показать. Смотрите! — Я встал и, схватив Паркера за пояс одной рукой, поднял его высоко в воздух. Держа нашего предводителя на весу, я крутанул его несколько раз, отчего он испуганно охнул, а затем осторожно поставил на землю.

— Теперь вы удовлетворены, мистер Паркер? Или надо еще показать, какое действие оказывает мой кулак, придя в соприкосновение с чьим-нибудь черепом, например, с вашим?

Сэм только беззвучно разевал рот и явно затруднялся с ответом. Но как раз в эту минуту один из команчей воскликнул на неплохом английском:

— Шеттерхэнд! Это Олд Шеттерхэнд! Так я и думал! — Очевидно, он разглядел мое лицо, когда я вышел из тени к костру.

Я повернулся к индейцу:

— Пленный воин знает меня?

— Да.

— Где ты меня видел раньше:

— В лагере вождя То-Кей-Хуна, у команчей-ракурроев. Жизнь сына великого вождя была в твоих руках, но ты не стал его убивать.

— Все правильно. Ты хорошо говоришь на языке бледнолицых, а значит, понял те слова, которые были произнесены здесь?

— Да.

— Ты слышал, что вас обоих приговорили к смерти?

— Да, мы это слышали. И мы слышали, как Олд Шеттерхэнд старался сохранить нам жизнь.

— Он делает это всегда. Я друг всех краснокожих племен и потому скорблю, узнав, что кем-то из них вновь вырыт топор войны. Вы можете победить бледнолицых раз или два, но это лишь ускорит вашу окончательную гибель. А я не хочу, чтобы умирали индейцы.

— Мы воины и не боимся смерти.

— Мне известна храбрость команчей, но все же жизнь лучше, чем смерть. Да и для вас будет мало чести, если племя узнает, что два воина были захвачены бледнолицыми в плен без боя, а потом расстреляны. От твоих ответов зависит, смогу ли я подарить вам жизнь. Как зовут вашего вождя?

— Вупа-Умуги (Большой Гром), никто и никогда не победил его.

— Где стоят палатки вашего лагеря?

— Этого я не скажу.

— Ваши воины вышли на тропу войны?

— Да.

— Сколько их?

— Не скажу.

— Где они теперь?

— Не знаю.

— На кого вы собираетесь напасть?

— Не скажу.

— На карту поставлена твоя жизнь, но ты предпочитаешь смерть предательству. Это не может не понравиться любому смелому человеку, в том числе и мне. Ты настоящий воин. Возвращайтесь домой и скажите своим вождям и всем воинам-команчам, что Олд Шеттерхэнд умеет ценить преданность и храбрость.

Я разрезал ремни, связывавшие обоих пленников. Тот, с кем я разговаривал, спросил:

— Олд Шеттерхэнд сказал, что нам надо уходить. Значит, мы свободны?

— Да.

— Мы можем идти, куда захотим?

— Да.

— А что будет с нашим оружием и лошадьми?

— Вы получите их обратно. Я не вор и не захватчик чужого добра.

— Так! Будете ли вы преследовать нас, чтобы узнать, куда мы направляемся?

— Нет, не будем. Порукой в том мое слово.

— Я знаю, что Олд Шеттерхэнд никогда не нарушает своего слова. Он самый благородный из бледнолицых, и мы расскажем об этом всем, когда вернемся к нашим вигвамам.

— Есть множество бледнолицых, которые думают и поступают так же, как я. Вот ваше оружие, а вон там стоят ваши лошади. Уезжайте! Но знайте, что мы будем охранять этот лагерь. Если вы останетесь поблизости или попробуете вернуться и выслеживать нас, вас встретят пули.

— Мы поедем вперед, не оглядываясь. Хуг!

Во время нашего диалога ни один из белых не проронил ни слова. Но тут Сэм Паркер не выдержал и подал голос:

— Вы это серьезно, сэр? — спросил он у меня.

— Конечно.

— Вы действительно хотите отпустить их?

— Ну да.

— Ради Бога, поймите меня правильно, сэр, но это будет ошибкой, такой ошибкой, которая…

Я постарался напустить на себя строгий вид и прервал его:

— Мистер Паркер, вы, кажется, поняли наконец, кто я такой?

— О, да! — благоговейно произнес Сэм.

— Не нужно еще раз доказать вам, что я не тот идиот, каким вы считали мистера Чарли?

— Нет, сэр, что вы!

— Тогда и не указывайте мне, Что следует делать, а чего не следует. Даже много лет назад вы не годились бы мне в советчики. Может, вы и обладаете немалым опытом но человек, который принимает за извозчичью клячу моего Хататитлу 19Хататитла — «молния» на языке апачей., не способен подсказать ничего дельного. Хватит!

И я отвернулся от пристыженного Паркера. Разумеется, я устроил ему эту выволочку не потому, что во мне взыграло уязвленное самолюбие, а в чисто практических целях. Нам еще предстоял совместный долгий путь и, возможно, нелегкие испытания. А я уже изучил характер Сэма Паркера и понимал, что его бахвальство и самоуверенность могут довести нас до беды. Поэтому я решил воспользоваться случаем и сбить с него спесь.

Команчи взлетели в седла, кивнули мне на прощанье и ускакали прочь. Это было слишком даже для Олд Уоббла, до сих пор молчавшего, хотя он, вне всякого сомнения, не слишком-то одобрял мои действия.

— Негодяи! — проворчал старик, поглядывая вслед исчезнувшим врагам. — Попались бы вы мне в руки! Не думаете ли вы, мистер Шеттерхэнд, что обошлись с ними чересчур мягко?

— Нет, мистер Каттер, не думаю.

— Не стану спорить; вы, конечно, понимаете, что делаете и почему. Но все-таки вам не следовало давать им никаких обещаний, а выследить эту парочку просто необходимо. Если мы хотим освободить Шурхэнда, надо же нам узнать, где он!

— А я уже знаю это, мистер Каттер. Я подслушал разговор индейцев за минуту до того, как напал на них. Шурхэнда увезли к Голубой воде, Саскуан-куи.

— Отлично, но мне это название ничего не говорит. Вы знаете, где это?

— Да, я был там два раза.

— Но ведь, вернувшись, они доложат обо всем своему вождю, и нас будет поджидать целое племя!

— О нет! Разве я тогда отпустил бы их! Нет, сэр, я не настолько глуп. Вспомните: я ни разу не упомянул имени Шурхэнда — наоборот, спросил у них, с кем они воюют. У индейцев нет никаких оснований полагать, что я знаю об истории с Шурхэндом, а стало быть, им нечего и тревожиться. Верьте слову, мистер Каттер, ошибки здесь не было. А отпустить их все равно следовало так или иначе. Пользы нам от пленных никакой, а хлопот с ними много. Но и одобрить их казнь я тоже не мог.

— Да, сэр, вы правы, this is clear. Но уверены ли вы, что они не вернутся и не попробуют подобраться к нам вновь?

— Эти двое не вернутся, мистер Каттер. Но могут появиться другие, и осторожность не повредит. Хорошо бы нам, не откладывая, потушить костер и перенести лагерь.

Так мы и сделали. Костер быстро закидали землей, затем все сели на коней и проехали несколько сотен ярдов вдоль ручья. Найдя подходящее место, мы без лишнего шума устроились на ночлег и улеглись, не забыв выставить двух часовых. Лежа в темноте, я еще долго слышал, как перешептываются мои спутники, обсуждая удивительное превращение недотепы мистера Чарли в легендарного Олд Шеттерхэнда. Кто мог быть доволен, так это Олд Уоббл: он нашел союзника, а также подтвердил свою репутацию самого хитрого и проницательного из вестменов, сразу же распознав меня по приметам.

Наутро прежде всего надо было выяснить, кто желает принять участие в задуманном предприятии, а кто нет. Оказалось, что желают все без исключения. Теперь, когда они признали во мне Шеттерхэнда, никто не сомневался, что наш поход к Саскуан-куи станет увлекательной прогулкой, которая, возможно, не обойдется без приключений, но завершится вполне благополучно. Даже Сэм Паркер не таил на меня зла и разделял общий энтузиазм. А Холи, улучив момент, шепнул:

— Кто бы мог подумать, сэр, что вы и есть Олд Шеттерхэнд! А вспоминая наш разговор, я радуюсь вдвойне. Я простой человек, сэр, но поставьте меня там, где будет трудно, и вы увидите, что я не посрамлю вашего доверия!

Наутро мы поехали по течению ручья. Русло его, постепенно расширяясь, перешло в неглубокую лощину, которая поворачивала на юг. В этом месте были заметны следы привала, и Олд Уоббл слез с коня, чтобы изучить их.

— Может, вы оставите это занятие, мистер Каттер? — попросил я. — Во-первых, пустая трата времени, а во-вторых, нам запрещены такие приемы…

— Запрещены? — удивился старик. — Кто может запретить мне рассматривать следы?

— Прошу прощенья, но я дал тем команчам слово, что мы не будем их выслеживать.

— Так вы думаете, это они?

— Конечно.

— Хм! Сомневаюсь.

— Почему же?

— Будь оно так, как вы говорите, мы бы еще раньше увидели отпечатки копыт, поскольку едем тем же путем.

— Нет, мистер Каттер. Индейцы проскакали ночью, за несколько часов до нас, и трава успели распрямиться. А здесь они отдыхали. Выехали, как и мы, на рассвете, не больше часа тому назад. Поэтому и след такой отчетливый.

— Звучит убедительно, не спорю. Странно только, что они рискнули устроиться на ночлег так близко от нашего лагеря. Их едва не расстреляли, а они как ни в чем не бывало укладываются спать! Им бы, не останавливаясь, мчаться к своим, подальше от опасности.

Сэм Паркер и все остальные поддержали старика, находя его версию вполне разумной. Мне пришлось пуститься в объяснения:

— Поставьте себя на место наших пленников, джентльмены. Они изрядно намаялись за вчерашний день, пытаясь изловить мистера Каттера, и вдобавок не самым лучшим образом провели первую половину ночи. А чтобы добраться до Саскуан-куи за один переход, им и сегодня придется ехать от восхода до заката. Выносливость человека, как и выносливость лошади, имеет свой предел. Им было просто необходимо поспать и дать отдых лошадям.

— Но все-таки почему так близко от нас? — упорствовал Уоббл.

— А почему бы и нет? Я отпустил их и обещал не преследовать, а индейцы знают, что Олд Шеттерхэнд держит слово. Есть и еще одно соображение: днем можно ехать быстрее, чем ночью, и меньше опасности сбиться с пути. Разумный человек не забывает об этом, а у меня нет оснований считать команчей глупцами. Проскакав пару миль, они решили дождаться дня и поступили совершенно правильно. А рано утром двинулись дальше, и это видно по следам — там, справа, вдоль берега. Следы совсем свежие, и ошибки тут быть не может.

— Давайте-ка изучим их поподробнее, — предложил Паркер.

— Нет, я дал обещание и сдержу его. К тому же я прекрасно различаю следы и отсюда. Там прошли две неподкованные лошади, а значит, здесь действительно ночевали наши команчи.

Сэм умолк, а Олд Уоббл ухмыльнулся и заметил:

— Хоть вы и дали им слово, мистер Шеттерхэнд, сдержать его на этот раз вам все равно не удастся.

— Почему?

— Черт возьми, неужели вы не понимаете? Мы едем той же дорогой и волей-неволей будем смотреть на следы. Или вы предложите нам всем зажмурить глаза?

— Разумеется, нет, мистер Каттер. Но кто сказал, что мы должны непременно ехать той же дорогой? Мы можем выбрать и другую.

— Только из-за вашего обещания?

— Это было бы глупостью. Есть более важная причина. Индейцы следуют вдоль ручья, чтобы не удаляться от водопоев. Ручей в конце концов впадает в Пекос, но делает большой крюк. Мы не станем плестись в хвосте у наших краснокожих друзей, а двинемся прямиком через пустыню на восток и прибудем к Голубой воде раньше, чем они. Не мне объяснять вам, как важен сейчас даже небольшой выигрыш во времени.

Саркастическое выражение на лице старого вестмена сменилось виноватой улыбкой. Он почесал в затылке и сказал:

— Да, мистер Шеттерхэнд, вы опять правы. А я-то считал себя умнее всех! Вы дадите мне сто очков вперед, ясное дело. У меня остается только один вопрос: насколько трудна та дорога, которой вы хотите нас повести?

— О, в ней нет ничего особенного, мистер Каттер. Местами пески, местами прерия. Но на всем протяжении — пологая равнина, ни ущелий, ни скал. Правда, есть и одно неудобство: путь безводный, так что всем — и людям, и лошадям — придется потерпеть до Рио-Пекос.

— На берегу которой нас встретят команчи. Вы учли это, сэр? Как мы доберемся до воды, если у самой реки расположен индейский лагерь?

— Не беспокойтесь, мистер Каттер. Я знаю, что такое Саскуан-куи, Голубая вода, и выведу наш отряд в другое место, где нам никто не помешает.

— Тогда мне больше нечего возразить. Да и вообще, с моей стороны глупо было спорить и сомневаться — я ведь достаточно наслышан о вас, мистер Шеттерхэнд. И если уж на то пошло, то я скажу вам одну вещь, которая вас обрадует, да, сэр, весьма обрадует.

— Вы изъясняетесь загадками, мистер Каттер. Какую же приятную новость вы принесли для меня?

— Я много-много старше вас, — торжественно произнес старик. — Согласно всем обычаям Запада, именно мне надлежало бы вести отряд и отдавать распоряжения. И все-таки я хочу сказать, — тут он прокашлялся, — хочу вам сказать… кхм! Да, так вот… гм, гм… я хочу…

Он пыхтел и отдувался, потирал руки, двигал плечами, раскачивался и подергивался всем своим тощим телом. Старый ковбой был гордым человеком, и задуманное признание давалось ему нелегко. Наконец, преодолев себя, он выпалил:

— Я хочу сказать, что готов подчиняться вам, как нашему законному командиру. Такого Олд Уоббл не говорил еще никому, this is clear! Ну как, сэр, вы довольны?

Одержав победу над собственным самолюбием, Уоббл явно надеялся, что я с удовольствием и благодарностью приму предложенную мне почетную роль. Но я жестоко разочаровал его, заявив:

— Так дело не пойдет, мистер Каттер. Мы свободные люди, а не солдаты, и нам не нужен капрал. О командире в армейском смысле не может быть и речи. Каждый из нас имеет равные со всеми остальными права и обязанности.

— Но не думаете же вы, что по любому вопросу у всех будет одно и то же мнение?

— Конечно, нет.

— Ну вот. А если возникнут разногласия и ссоры?

— Ссоры? Какие могут быть ссоры между разумными и порядочными людьми? Что до разногласий, то их всегда можно спокойно обсудить.

— Ну, допустим, обсудим мы их. Что дальше?

— Дальше действуем в соответствии с тем предложением, которое окажется правильным.

— А если другие считают его как раз неправильным, что тогда?

— Значит, они просто глупы, а с глупцами мне говорить не о чем.

— Как? Что-о? — протянул пораженный Олд Уоббл. Его изумление было столь велико, что он даже забыл обидеться. Хитрое, лисье лицо старого ковбоя приобрело в этот миг совсем несвойственное ему выражение овцы, которая собирается заблеять. Но постепенно возмущение взяло верх.

Он задергался вдвое сильнее обычного и, приплясывая от негодования, продолжал:

— Стало быть, глупцы, а с глупцами вы никаких дел иметь не желаете! Значит, по-вашему, от нас от всех ничего, кроме дурацких выходок, ждать не приходится?

— Мистер Каттер, я первый и с величайшей охотой поддержу любое дельное предложение, выдвинутое вами или кем-либо из этих джентльменов.

— Так, так! Ну а если мы будем упорно отказываться признать вашу правоту и настаивать на своем ошибочном мнении, как вы поступите?

— Тогда я предоставлю всей честной компании действовать, как заблагорассудится, и двинусь к Голубой воде, не дожидаясь окончания споров.

— Один?

— Разумеется.

— Но в одиночку даже вам едва ли удастся осуществить нашу затею!

— Я все-таки попытаюсь, если сделать это необходимо. Вы же сами знаете, мистер Каттер: человек с головой на плечах даже в одиночку добивается большего успеха, чем с дюжиной помощников, которые только путаются под ногами и мешают на каждом шагу.

— Можно выразиться и покороче: Олд Шеттерхэнд никогда не ошибается, он будет делать все, что сочтет нужным, а если мы с чем-нибудь не согласимся, бросит нас и пойдет своей дорогой. Так?

— Приблизительно.

— Но ведь получается, что вы добиваетесь именно права командира, со всеми вытекающими отсюда правами!

— Вовсе нет. Посудите сами: никто не обязан повиноваться мне, каждый может свободно высказывать и отстаивать свое мнение по любому вопросу. А что касается лично вас, мистер Каттер, то я уверен — мы с вами не разойдемся во взглядах и в критическом положении спорить нам будет не о чем.

Эта незатейливая лесть пролилась бальзамом на сердце старого ковбоя. Заметно повеселев, он воскликнул:

— Вот это хорошо сказано, сэр! Теперь все понятно. Начальников нет, но все действуют заодно. Если же нас с вами не послушают, то мы оставим их и завершим дело сами, вдвоем. Отлично, мистер Шеттерхэнд! Что ж, тогда в путь!

Мы поехали вверх по долине, не забыв напоить лошадей, прежде чем удаляться от ручья. Местность становилась все более пологой, и, выбравшись на равнину, мы пустили лошадей галопом, Уоббл держался рядом со мной, во главе кавалькады, и время от времени завистливо поглядывал на моего вороного, которому эта бешеная скачка доставляла видимое удовольствие.

Несмотря на более чем почтенный возраст, старик был превосходным наездником — он сидел в седле по-юношески прямо, чуть откинувшись назад, а за ним трепетала на ветру его длинная серебряная грива. Точно так же, бывало, развевались черные, как вороново крыло, волосы Виннету, когда мой друг мчался по прерии навстречу новым подвигам. Должен признаться, Олд Уоббл мне импонировал. Правда, в ходе наших ночных приключений с команчами он не выказал той проницательности, какой следовало бы ждать от столь бывалого человека. Однако, поразмыслив, я решил, что это объясняется непривычной обстановкой: король ковбоев привык к бескрайним просторам прерии, а в гористой местности, среди скал и ущелий, чувствовал себя не очень уверенно.

Больше часа мы ехали, не проронив ни слова, пока наконец я не выразил удивление по поводу затянувшегося молчания. Уоббл ответил:

— Вообще-то я люблю поговорить, но думаю, что вам едва ли придется по вкусу праздная болтовня.

— Вот как? Интересно.

— Насколько я знаю, вы из тех людей, кто предпочитает действовать, а язык держать за зубами. Мне рассказывали, что вам случалось, охотясь вместе с Виннету, не произносить ни слова по целым дням; только оказавшись в опасности, вы позволяли себе перекинуться одной-двумя короткими фразами, но чаще обходились взглядом или кивком. Вот я и молчу, чтобы вы не сочли меня болтуном.

Сдержав улыбку, я сказал:

— Виннету действительно не любит тратить много слов. К тому же мы с ним прекрасно знаем друг друга, и нам просто незачем пускаться в долгие объяснения по любому поводу. Но я буду очень рад, если и с вами, мистер Каттер, мы достигнем такого же взаимопонимания.

— Об этом не беспокойтесь! — заверил Олд Уоббл. — Я кое-что повидал на своем веку, и вы скоро сами убедитесь, что Фред Каттер — не какой-нибудь желторотый новичок и с ним можно иметь дело.

Местность, по которой мы теперь ехали, была такой, как я говорил, — каменистая равнина, иногда перемежавшаяся участками песчаной пустыни. Но к полудню впереди показалась полоса зелени — мы приближались к одному из притоков Рио-Пекос. Мы поехали вдоль этой безымянной речушки и через пару часов достигли места ее впадения в Пекос.

До захода солнца оставалось еще достаточно времени, чтобы успеть засветло добраться до Саскуан-куи.

Голубая вода представляла собой небольшое озеро, питавшееся подземными источниками и соединенное с рекой узкой протокой. Берега озера густо заросли ивняком, а дальше начинался подлесок, на фоне которого выделялись отдельные деревья. Вода в озере была и впрямь необычного ярко-голубого цвета, чем объяснялось его название. Теперь нам предстояло переправиться через протоку. Я знал, что в четверти мили от нас есть брод, но воспользоваться им мы не могли — ведь тогда двое команчей, которых мы сегодня обогнали, увидят наши следы и предупредят своих соплеменников. Значит, надо пускаться вплавь. Впрочем, возможность искупаться после жаркого дня была на самом деле вовсе не затруднением, а желанной наградой.

Очутившись на другом берегу, мы осмотрелись и с облегчением убедились, что никаких следов поблизости нет. Осторожно, шагом, мы поехали дальше, стараясь все время держаться вблизи деревьев. До озера было уже совсем близко, когда я слез с лошади, привязал ее к кустам и лег в траву. Олд Уоббл, не произнеся ни слова, последовал моему примеру; он, по-видимому, решил не отступать от своего решения — быть молчаливым, как Виннету, чтобы я не счел его болтуном. Но остальные не давали таких зароков и не видели смысла в моих действиях, а потому остались сидеть в седлах. После минутной паузы Сэм не выдержал:

— Зачем нам спешиваться? Ведь еще светло!

— Да, еще светло, но нам лучше остановиться здесь.

— Разве мы не поедем прямо к Голубой воде?

— Нет.

— Так вы хотите дождаться темноты?

— Да.

— Но ведь днем мы могли бы осмотреть следы на берегу, не правда ли, сэр?

— Могли бы, но при этом наверняка были бы замечены противником.

— А по-моему, если осторожно…

— Прекрати споры, Сэм, — прервал его Олд Уоббл, возмущенный строптивостью своего «крестника». — И не реви, как верблюд с дюжиной колючек в шкуре. Я молчу, и ты тоже помолчи. Мистер Шеттерхэнд знает, что делает. Если хотите подарить команчам свои скальпы — поезжайте вперед, никто вас не держит. А я остаюсь здесь.

Услышав такую отповедь, наши спутники уже без всяких колебаний сошли с коней. То же самое сделал и Сэм, пробурчав себе под нос:

— Полегче, полегче, мистер Каттер! Джентльмен вроде меня не станет терпеть, чтобы ему валили на голову целую кучу верблюдов!

— Джентльмен умеет держать язык за зубами, и это прежде всего! — отрезал Олд Уоббл. — Ты, конечно, многому научился со времен своей первой охоты на лося, но в присутствии мистера Шеттерхэнда веди себя поскромнее, даже если тебе что-нибудь не по нраву. Помалкивай и не спорь, иначе мы с мистером Шеттерхэндом просто уйдем и оставим вас тут — делайте тогда, что хотите, но я вам не стану завидовать.

Ну вот, подумал я, началось. Одергивая Паркера, Уоббл явно давал понять всем остальным, что мы с ним составляем как бы единое целое. А раз так, то он недолго выдержит свой добровольный обет молчания и скоро сам начнет приставать ко мне с вопросами, советами и соображениями. Досадно, но ничего не поделаешь.

Когда начало смеркаться, я встал и сказал:

— Сейчас самое время разведать обстановку. Я пойду, погляжу, где команчи. Ружье я оставляю здесь и прошу вас, джентльмены, ни в коем случае не покидать этого места. Краснокожие могут быть где-то поблизости.

— Верно, — поддержал меня Олд Уоббл. — Думаю, те два команча, которых мы отпустили, уже прибыли или вот-вот появятся.

— Они появятся не здесь, мистер Каттер. Они переправятся на другой берег ниже по реке — там есть брод.

— Вы уверены?

— Да. Именно поэтому я решил передохнуть здесь, а не возле озера. Меньше риска, что нас заметят.

— Ладно. Итак, вы собираетесь на разведку. Могу я составить вам компанию?

— Честно говоря, я предпочел бы идти один.

— Вы считаете меня настолько беспомощным и неуклюжим?..

— Вовсе нет, мистер Каттер. Зачем же так резко?

— Можно и помягче, но все равно получится в том же роде. А я говорю вам, сэр, что умею подкрадываться и выслеживать врага не хуже любого другого. И я доказал это не далее, как вчера!

— Но я-то ведь заметил вас, мистер Каттер!

— Не меня, а ветку, срезанную мной для обзора.

— Да, но, кроме шелохнувшейся ветки, и несколько раньше, я заметил ваши глаза.

— Мои глаза? Разве они светятся в темноте, как у койота?

— Не светятся, а блестят, как у каждого человека. Этот блеск нетрудно заметить, если обладаешь достаточно острым зрением. А вы к тому же держали их широко раскрытыми.

— Ну а как же иначе! Нельзя же зажмуриваться, когда хочешь что-нибудь рассмотреть.

— Вы полагаете? Наоборот, можно и нужно. Опытный, осторожный лазутчик, действуя ночью, обязательно прищуривается, чтобы его не выдал предательский блеск глаз. Я, например, в подобных случаях закрываю их совсем — конечно, после того, как увижу все, что требуется, — и целиком полагаюсь на слух. Как вы знаете, слух при закрытых глазах становится гораздо острее.

— Ох, а ведь правда! Да, у вас можно многому научиться, сэр!

— Коль скоро вы признаете это, упомяну еще одну деталь. Вас выдают не только глаза, но и волосы.

— Как это?

— А что тут удивительного? Ваши белоснежные седины прямо-таки сияют в темноте. Я рекомендовал бы вам на будущее, если уж возникнет необходимость кого-то выслеживать, повязать волосы хотя бы шейным платком. Иначе можете потерять их вместе с головой.

— Обязательно воспользуюсь вашим советом, мистер Шеттерхэнд. И мне кажется, именно сегодня подходящий случай, чтобы сделать это. Не так ли?

— Потому что я должен взять вас с собой?

— Вы догадливы.

— Но я повторяю, что предпочел бы идти один.

— Возможно, вы правы. Но все-таки вы тоже человек из плоти и крови и можете попасть в беду, получить рану или угодить в засаду. А мы будем ждать, не зная, где вы и как вам помочь.

— Все верно, мистер Каттер, и я был бы только рад вашему обществу, не будь нынешнее дело таким опасным. Малейшая ошибка может стоить жизни.

— Ну так я даю вам слово, что не сделаю даже этой малейшей ошибки!

— Даете слово? Хм! Тогда мне остается только поверить вам — и надеяться, что сдержать его окажется в ваших силах.

— Премного благодарен! Сейчас выполню ваше указание по части маскировки, и двинемся в путь.

Он быстро скрутил свои волосы в жгут, уложил его и повязал сверху платком. Когда эта процедура была закончена, Олд Уоббл спросил:

— Вы хорошо знаете местность? Я имею в виду, мы не наткнемся на команчей?

— Не беспокойтесь, мистер Каттер. Если бы мне не был знаком каждый куст на берегах Голубой воды, я не лежал бы здесь, а употребил дневные часы на разведку. Вы могли бы сами догадаться об этом.

— Браво! — воскликнул восхищенный Паркер.

Олд Уоббл повернулся к нему:

— Интересно, с чего это ты так разорался?

— Я крикнул «браво», — невозмутимо отвечал Сэм. За истекшие сутки он успел утратить значительную долю своего преклонения перед Олд Уобблом.

— Это я слышал, я ведь пока еще не оглох, — язвительно заметил старик. — Но мне хочется знать, что именно тебя так обрадовало?

— А то, что вы получили такой красивый щелчок по носу! — объяснил Сэм.

— Щелчок по носу? Ты о чем?

— Когда я позволил себе задать вслух очень важный вопрос, вы накинулись на меня, велели молчать и обозвали верблюдом — уж не помню, сколько у него на шкуре было колючек. А теперь сами обращаетесь к Олд Шеттерхэнду по каждому пустяку, и ему приходится учить вас, словно малого ребенка. «Вы могли бы сами догадаться об этом!» Смех, да и только! Вот я и кричу — браво!

— Заткнитесь, почтеннейший! Все мои вопросы были совершенно необходимы.

— Мои также.

— Это ты так думаешь. И вообще, только сумасшедший может орать во всю глотку «браво!», находясь вблизи лагеря команчей. Пойдемте, мистер Шеттерхэнд; ну его, этого типа!

— Оставим его тут навсегда? — спросил я, невольно улыбнувшись.

— Нет, всего лишь до нашего возвращения, — с достоинством ответил Олд Уоббл.

Я вручил Сэму мои ружья, и мы со стариком отправились на разведку.

Полоса зарослей вдоль протоки была довольно узкой. За ней начиналась широкая луговина, на которой также имелось достаточно кустов, среди которых мы в любой момент могли найти надежное укрытие. Скоро совсем стемнело, и я перестал тревожиться.

К моему огорчению, Олд Уоббл быстро позабыл урок, преподанный ему Паркером, и собственное решение — молчать, как Виннету. Оглядевшись по сторонам, он обратился ко мне — разумеется, шепотом:

— А что собой представляет Голубая вода?

— Нечто вроде круглого озера — или, скорее, пруда; озером обычно называют водоем больших размеров.

— И насколько велик этот пруд?

— Мне требуется двадцать минут, чтобы пересечь его вплавь в любом направлении.

— Я слышал, вы отличный пловец, а значит, пруд не очень-то маленький. Кстати, это правда, будто вы однажды вплавь спаслись от индейцев сиу? 20Сиу (американское произношение: «су») — сокращенное название, которое в XVIII в. французские колониальные власти и охотники-трапперы употребляли по отношению к племенам дакота: «nadowes-iw» или «natowessiwak», что буквально означало «змея», являясь метафорическим определением врага.

— Правда. И не один раз.

— И еще рассказывают, что вас не могли догнать лучшие пловцы племени… Это тоже правда?

— Ну, конечно. Иначе бы мы с вами сейчас не беседовали. А вы умеете плавать, мистер Каттер?

— Как рыба!

— Точно?

— Еще бы! Вы что, не верите мне?

— Я должен верить, раз вы это говорите. Но как рыба — это, пожалуй, слишком сильно сказано. Я, например, не решился бы утверждать, что плаваю как рыба. Но если серьезно, вы выглядите довольно-таки худым для пловца.

— О да! Что у меня есть? Кости да дубленая шкура, больше ничего. Вы считаете это помехой для плавания?

— Во. всяком случае, чаще всего бывает именно так.

— Ха! Кто так думает, тот ничего не смыслит в плавании. Толстяк будет хорошо держаться на воде, но затратит массу лишних сил, раздвигая ее своей тушей; я же, при моем телосложении, разрезаю воду, не встречая ни малейшего сопротивления. Ну, понимаете, как стрела: чем она длиннее и тоньше, тем глубже вонзается в мясо, this is clear!

Я не стал спорить, хотя мне это дело не казалось таким уж ясным, несмотря на темпераментные уверения Уоббла. Впрочем, я допускал и надеялся, что плавать он умеет неплохо, пусть даже и не «как рыба». Как ни крути, ковбой — существо сухопутное и его родная стихия — прерия, а не вода. А насколько прихвастнул неугомонный старик, скоро выяснится.

— Там есть острова? — поинтересовался Олд Уоббл после минутной паузы.

— Да, но только один, он в северной части озера, довольно близко от берега.

— Если краснокожие не разожгут огня, нам будет нелегко отыскать их в такой темноте…

— Вообще-то хватило бы и света звезд, но я думаю, команчи разведут костры. Бояться им тут некого, нападения врагов они не ждут, так с какой стати сидеть впотьмах?

— А откуда мы начнем поиски?

— На озере, как раз напротив острова, есть одно местечко, как нельзя более удобное для лагеря. Когда-то я провел там несколько ночей. Думаю, что и индейцы выбрали его. Это ровная площадка, а вокруг нее — густой кустарник, перемежающийся высокими деревьями.

— Плохо. Пробраться незамеченными сквозь кусты будет довольно трудно. Как вы полагаете, мистер Шеттерхэнд?

— К сожалению, тут вы правы, и все-таки нам придется это сделать. Надо учесть еще одно обстоятельство, которое может осложнить нашу задачу.

— Какое обстоятельство?

— На берегу, у воды, мало корма для лошадей, и скорее всего их отвели пастись по ту сторону зарослей, на луг.

— Хей-хо! Раз лошадей отогнали, значит, при них обязательно есть сторожа!

— Вот именно. Когда мы приблизимся, положение станет таким: перед нами — индейский лагерь, а сзади — табун и те, кто присматривает за ним. Потребуется удвоенная осторожность. Не забудьте, что индейские лошади так же чутки, как их хозяева. Ну а теперь давайте прекратим разговоры и постараемся быть повнимательнее.

Мы проделали уже половину пути. Чем ближе мы подходили к озеру, тем чаще останавливались и прислушивались, боясь наткнуться на индейцев. Но, к счастью, нам удалось избежать нежелательных встреч, и мы дошли до места, где протока соединялась с Голубой водой.

Полоса зарослей, изгибаясь, тянулась дальше — в широкую, заросшую травой низменность. Мы уже хотели спуститься туда, когда услышали голоса команчей. Невидимые собеседники перекликались где-то неподалеку.

— Па-Ку! — кричал один. — Па-Ку, где ты?

— Я здесь! — донесся ответ.

— Иди сюда! — позвал первый.

— Не могу, я занят, — ответил Па-Ку.

Затем снова наступила тишина. Я шепнул моему спутнику:

— Это диалект команчей-ракурроев, значит, мы нашли тех, кого искали. Вам он, вероятно, знаком?

— Да.

— Вы разобрали слова?

— Конечно. Один крикнул другому, что занят и у него нет времени.

— Верно. Очень хорошо, что вы владеете их языком. Ну что же, предположение подтвердилось — перед нами табун и те, кто сторожит его. Теперь идите за мной, только, ради Бога, ни одного лишнего звука!

Согнувшись в три погибели, мы быстро перебежали открытое пространство и добрались до края леса. Отсюда был виден костер, горевший на лугу примерно в полумиле от нас. Вокруг огня сидело несколько индейцев, а невдалеке паслись лошади.

— Действительно, все так, как вы говорили, — признался Олд Уоббл. — Здесь только табун и коноводы. Стало быть, там, за кустами, — Голубая вода и остальные индейцы.

— Да, и устроились они в том самом месте, где я и предполагал… Но пригнитесь пониже, мистер Каттер, а не то нас заметят.

Мы прокрались вдоль опушки еще на две или три сотни ярдов и остановились. Дальнейшее продвижение вперед было бы рискованно. С нашей новой позиции видна была узкая прогалина, нечто вроде естественной просеки, соединяющей пастбище с главным лагерем. Тут имелась тропа — очень удобная, но, к сожалению, воспользоваться ею мы не могли, поскольку по ней то и дело проходили команчи. Мы двинулись направо, параллельно тропе. Кустарник был очень густ, а самый незначительный шум — треснувший под ногой сучок или вспугнутая птица — грозил нам обнаружением и гибелью. Поэтому прошло немало времени, пока мы добрались до края зарослей и увидели лагерь.

Сразу же бросалось в глаза, что лагерь этот — военный, а не охотничий, о чем свидетельствовало отсутствие палаток. По всем признакам, индейцы находились тут не первый день и чувствовали себя в безопасности. Горело целых восемь костров, и при их свете мы насчитали полторы сотни воинов. Сейчас в лагере полным ходом шла заготовка продовольствия: у огня вялилось нарезанное длинными, тонкими ломтями бизонье мясо. Следовательно, отряду предстоит далекий поход, во время которого не будет возможности поохотиться. А из этого, в свою очередь, нетрудно заключить, что команчи направляются в какой-то пустынный район, где нет ни бизонов, ни другой крупной дичи. Я знал такую местность — раскаленные, выжженные солнцем пески Льяно-Эстакадо, посреди которых, в крохотном оазисе, скрывалось ранчо Кровавого Лиса,

Большая часть индейцев была занята разделкой убитых бизонов. Одни разрубали туши на части и отделяли мясо и жир от костей, другие разрезали его на ломти и развешивали для просушки. Несколько человек готовили ужин; рядом с ними уже вздымались груды жареного мяса. А поодаль, у двух небольших костров, сидели те, кто не снисходит до будничной работы — старейшины и вожди. Они тихо беседовали и курили длинные трубки. Меня очень огорчило то обстоятельство, что они сидели не вместе, а разделившись на две группы — значит, теперь и нам с Уобблом придется действовать порознь. Я твердо решил не отступать, пока мне не удастся подслушать разговор этих важных персон.

Остров, о котором я упоминал, смутно чернел над зеркальной гладью озера. Заметить его помогало слабое красноватое зарево — отблеск зажженного там костра, озарявшего вершины деревьев. Естественно, возникал вопрос: почему эта часть индейцев ночует на острове, а не в лагере вместе со всеми? Ответ напрашивался сам собой, и, чтобы удостовериться, что он верен, я еще раз внимательно оглядел лагерь. Так и есть — здесь одни краснокожие, белого пленника среди них нет.

Мы лежали за раскидистым кустом дикого хлопчатника, ветви которого давали надежную защиту даже от зорких глаз команчей. Олд Уоббл беззвучно шевелил губами, потом тихонько чертыхнулся и прошептал:

— Я еще раз пересчитал этих каналий. Сто пятьдесят четыре, будь они прокляты, но Шурхэнда среди них не видать. Неужели его прикончили?

— Нет.

— Нет? Откуда вы знаете?

— Он там. — Я кивком показал в сторону озера.

— Где?

— Там, на острове.

— Почему вы так в этом уверены?

— Потому, что больше ему быть негде.

— Это радует, хоть я и не понимаю, почему бы им не держать пленника в лагере.

— Остров — более надежное место.

— Не нахожу. Здесь за Шурхэндом следили бы три сотни глаз, а там его охраняют один-два человека, не больше.

— И все-таки, мистер Каттер, остров есть остров. Когда со всех сторон вода, бежать труднее, даже если к тебе приставлены всего один или два стража.

— Ну, из лагеря команчей улизнуть тоже нелегко. К тому же он наверняка связан.

— Да, конечно. Но индейцы должны были предусмотреть и всякие неожиданности — например, что кто-нибудь случайно обнаружит их лагерь, увидит пленника и попытается его спасти.

— Если вы правы, то хорошего в этом мало.

— Почему?

— Мы же хотим освободить Олд Шурхэнда, не так ли? А теперь выходит, что команчи все предвидели и специально упрятали его на остров. Надо пробраться туда, а как это сделать, если они уже начеку?

— О, только не горюйте раньше времени. То, что он на острове, а не в самом лагере, облегчает нашу задачу, и вы скоро убедитесь в этом. Но прежде всего надо подкрасться поближе к индейцам.

— Хотите послушать, о чем они говорят?

— Да.

— По-моему, это значит подвергать себя ненужному риску. Вы знаете, мистер Шеттерхэнд, я не трус и не покину вас, как бы ни сложилось дело. Но сейчас я просто не понимаю — зачем? Ничего важного мы там все равно не выведаем, поверьте!

— Важное или нет, а я все-таки попробую. Я делал так уже не раз, и почти всегда, подкравшись к врагам, узнавал что-нибудь полезное. Могу еще добавить, что успехи и победы Виннету во многом объясняются именно его умением скрытно пробраться в лагерь противников и заранее разведать их замыслы. Он-то и обучил меня этого искусству. Вы спрашиваете, что мы там сможем услышать? Да, конечно же, то, о чем говорят команчи. А о чем они могут говорить, кроме как о своих делах, войне с бледнолицыми, предстоящих набегах, а также, вероятно, о своем пленнике. Но риск велик, и, хотя я охотно верю в ваше мужество, скажу вам честно, что предпочел бы идти туда один.

— Это почему же?

— Я не знаю, хватит ли у вас сил и ловкости для такой затеи…

— Ого! Разве я показал себя беспомощным новичком? Или допустил какие-то промахи?

— Пока что нет, но до сих пор мы и не сталкивались с особыми трудностями. А сейчас очень ответственный момент.

— Ничего, я справлюсь.

— Вы уверены? Что же, не буду спорить. Видите вон те два маленьких костра, вокруг которых сидят по несколько человек? Это вожди, они-то нас и интересуют. Вы постараетесь подползти к тому костру, что ближе к нам. Кустарник подходит к нему почти вплотную, и у вас будет надежное прикрытие. А моя цель — дальний костер, тот, что у воды. Вы согласны?

— Согласен-то согласен, но для меня не много чести в таком распределении ролей. Ваша задача гораздо труднее и опаснее, это же очевидно.

— А хоть бы и так, для вас тут нет ничего зазорного. Но слушайте дальше. Мы встретимся здесь, на этом самом месте. Тот, кто вернется первым, подаст условный сигнал, который, разумеется, не должен привлечь внимания индейцев. Слышите, как кричат жерлянки? 21Жерлянки — родственные лягушкам земноводные; как и всем известные настоящие лягушки, входят в отряд Ecaudata (бесхвостых), но относятся к другому семейству. Вы сможете воспроизвести их кваканье?

— Думаю, да.

— Вот и отлично. Такой звук не вызовет подозрений даже у краснокожих. Вернувшись, квакните четыре раза, но во второй и третий разы — с меньшим промежутком, чуть-чуть быстрее. Вы поняли?

— Да. Это чтобы вы могли отличить мой сигнал от кваканья настоящих лягушек.

— Верно. Если я вернусь первым, сделаю так же. Ну а если вас обнаружат, то…

— Обнаружат? — возмутился Олд Уоббл. — Уж я постараюсь не высовываться, будьте покойны!

— Не зарекайтесь, мистер Каттер. Даже лучший следопыт не застрахован от невезения. Итак, если вас обнаружат, бегите без оглядки и не беспокойтесь за меня. Бегите к нашей стоянке, туда, где Сэм Паркер и все остальные. Я приду следом за вами.

— Ну, а если, наоборот, заметят вас?

— Тогда я тоже пущусь наутек, а вы последуете за мной. Еще вопросы есть?

— Нет. Задание я получил, и теперь его надо выполнить, this is clear!

— Удачи вам! Ну, вперед!

— Вперед! Вы будете мной довольны. Сейчас вы увидите, умеет Фред Каттер подкрадываться к врагам или нет.

С этими словами Олд Уоббл беззвучно ввинтил свое тощее тело в кусты и через мгновение скрылся из вида.

Мне же, как правильно заметил старик, предстояла более трудная задача. Костер, к которому предстояло подобраться, горел у самого берега, и между ним и мной не было ничего, что давало бы возможность скрытного передвижения — ни кустика, ни деревца. Что же делать? А приблизиться к индейцам нужно обязательно. В головном уборе одного из них я разглядел белое орлиное перо, из чего заключил, что это и есть Вупа-Умуги, знаменитый вождь команчей.

Оставался единственный путь — по воде. Вариант возможный, но очень рискованный, и применять его мне еще не приходилось. Впрочем, все необходимые средства были под рукой. Берега заросли высоким тростником, который, как я надеялся, сослужит мне хорошую службу. Теперь надо было раздеться, и притом в каком-нибудь укромном уголке, чтобы зоркие глаза команчей не заметили в темноте мою белую кожу. Я высмотрел место, где кусты спускались почти к самой воде, и прокрался туда. Достав из кармана пару тонких ремней, я нарезал ножом охапку тростника и связал его в большой сноп. Затем быстро разделся и спрятал одежду в кустарнике, а тростниковую вязанку водрузил себе на плечи, так что моя голова оказалась внутри. Раздвинув стебли, я устроил себе щели для обзора и вошел в воду.

Я то шел по дну, то пускался вплавь. Двигался я по необходимости очень медленно, все время следя за тем, чтобы сооружение у меня на голове не колыхалось и оставалось на одной и той же высоте, вровень с прибрежным тростником. Костер на берегу служил прекрасным ориентиром, и я знал, что распознать мой трюк, да еще в темноте, будет нелегко даже индейцам. Ну а если меня все-таки обнаружат, что совсем не исключено, я брошу вязанку и поплыву напрямик через озеро. В воде им меня не догнать, а на том берегу я вылезу и вернусь за своей одеждой.

Вначале, пока вода была мелкой, мне приходилось идти согнувшись; ноги вязли в черном иле, а кругом вздымались высокие стебли с острыми, как бритва, листьями. Любое неосторожное движение грозило весьма болезненным порезом. Наконец тростники кончились, дно стало тверже, и я вздохнул с облегчением. Скоро вода дошла до горла, и можно было пуститься вплавь. Весь путь составлял не более семидесяти ярдов, но за полчаса я не преодолел и половины. Ничего не поделаешь — ремесло лазутчика требует неторопливости. Возможно, пройдет не один час, прежде чем мы с Олд Уобблом встретимся и обменяемся впечатлениями.

Мне помог случай. На берегу раздались громкие возгласы, и я, всмотревшись, увидел двух индейцев, которые шли к костру. Это были мои знакомые — те команчи, которые охотились за Олд Уобблом. Естественно, их появление вызвало в лагере всеобщий интерес; даже вожди прервали беседу и повернулись к ним. Обернулся и главный вождь Вупа-Умуги. Воспользовавшись тем, что внимание индейцев отвлечено, я рванулся вперед и за считанные минуты достиг намеченного еще раньше места у края воды. Здесь тоже росли камыши; возле них я и устроился. Все тело я вымазал илом и грязью, лег, а подбородок положил на руки. Моя вязанка, неотличимая от других пучков тростника, скрывала голову. Теперь оставалось только смотреть и слушать.

Едва я успел принять описанное положение, как оба воина подошли к костру. Вождь встретил их словами:

— На ваших поясах не видно скальпа того бледнолицего, которого вы должны были убить. Вы ослепли и потеряли след? Или ваши лошади сбили ноги, и поэтому вам не удалось догнать его?

Один из команчей смотрел в землю, не смея поднять глаза, но другой, не смущаясь, ответил, глядя прямо в лицо своему грозному предводителю:

— Наше зрение остро, как прежде, и наши лошади здоровы.

— А где скальп?

— Он — на той голове, с которой мы должны были его снять.

— Значит, бледнолицый не умер?

— Он жив.

— Вы упустили его? — Глаза вождя блеснули гневом.

— Он ушел, — запинаясь, проговорил второй.

— Тогда вы — хромые собаки, неспособные изловить даже крота! Я пошлю вас обоих назад, в вигвамы, сидеть со старухами. Там для вас самое подходящее место!

— Вупа-Умуги — великий вождь племени команчей, — произнес первый воин. — Его слово — закон, и мы выполняем приказы. Но если приказ невыполним, то не за что ругать тех, кто ради него не жалел сил и рисковал жизнью. Мы не собаки, а опытные и храбрые воины; будь иначе, ты не отправил бы нас в погоню за этим бледнолицым. Ты не вправе оскорблять нас, не выслушав, по каким причинам мы не принесли тебе скальп бледнолицего.

Это было очень смело сказано, и я подивился мужеству говорившего. Вождь команчей славился своей жестокостью, причем проявлял ее по отношению к соплеменникам не менее рьяно, чем к врагам. Его уважали как великого воина, но не любили — он был слишком свиреп даже для команча. В пылу гнева он терял всякое благоразумие, и дерзкая речь могла стоить жизни любому из его воинов. И все-таки, хотя вождь племени является абсолютным владыкой, власть он получает только после того, как его выбирают, а не по наследству. Он остается вождем, покуда на деле доказывает свой опыт, ум и храбрость. Но если он потерял доверие племени, совет старейшин смещает его и выбирает нового вождя. Вупа-Умуги, конечно, всегда помнил об этом, как и о том, сколь незавидной бывает участь низложенного повелителя. Его рука уже метнулась к ножу, но он сумел подавить свою ярость, сел и произнес почти спокойным тоном:

— Хау, рассказывай. Я выслушаю тебя и решу, достоин ли ты по-прежнему звания воина-команча.

Индеец начал излагать по порядку все события, происшедшие с ними во время погони за Олд Уобблом. Старейшины слушали внимательно, не перебивая. Наконец он дошел до критического момента:

— И тут на наши головы обрушился внезапный удар, и мы упали и умерли 22В индейских языках смерть и потеря сознания обозначается одним и тем же словом.. Очнувшись, мы увидели, что скручены по рукам и ногам и привязаны к дереву.

— Скручены и привязаны к дереву? — вскипел вождь. — И даже не попытались драться?

— А сумел бы вождь ракурроев драться с врагом, который невидим?

— Нет. Но я вовремя замечу любого врага, который осмелится напасть на меня.

— Этого врага не успел бы заметить даже вождь.

— Этого? Так ты знаешь, кто вас победил?

— Да.

— Назови его имя!

— Олд Шеттерхэнд.

— Уфф! — с шумом выдохнул вождь и привстал от волнения. Этот возглас у индейцев соответствует нашему «ах!».

— Уфф, уфф, уфф, уфф, — подхватили его советники.

— Олд Шеттерхэнд! — яростно воскликнул Вупа-Умуги. — Эта белая собака, так часто ускользавшая из рук наших воинов! О, если бы я был на твоем месте!

— С тобой случилось бы то же самое.

— Ну нет! Ему не удалось бы безнаказанно подкрасться ко мне.

— Мы ведь сами в то время выслеживали бледнолицего, который удрал. Могли ли мы знать, что он встретит в пустыне друга? И что этим другом окажется непобедимый Шеттерхэнд?

— Знать вы не могли, но все равно должны были быть осторожнее.

— Мы старались. Заметив костер, мы слезли с лошадей и бесшумно двинулись вперед, чтобы увидеть лица сидящих у огня. Никто из них не заподозрил бы о нашем присутствии — никто, кроме Олд Шеттерхэнда, который знает все. Он догадался, что мы станем преследовать того бледнолицего, и заранее вышел нам навстречу. Он сидел и слушал. Ночь была очень темной, и увидеть его мы не могли — так же, как не смог бы и ты, о вождь. А когда мы поравнялись с ним, он вскочил и свалил нас обоих двумя ударами. Мои братья слышали о силе его руки?

Все подтвердили, что им это известно.

— Думаете ли вы, что кто-нибудь другой, окажись он на нашем месте, смог бы вовремя заметить Олд Шеттерхэнда или уклониться от его нападения?

Ответом ему было дружное «нет!».

Меня восхищало самообладание этого воина. Он защищался настолько умно, что привлек на свою сторону всех старейшин, и гнев вспыльчивого вождя теперь не мог иметь большой поддержки. Почувствовав это, он спокойно продолжал свой рассказ, и никто не перебивал его до самого конца. В заключение он произнес:

— Вот как поступил Олд Шеттерхэнд, которого команчи называют своим врагом. Но известно ли кому-нибудь из вас имя другого бледнолицего, чей скальп мы должны были принести?

Никто не ответил.

— А между тем мы все часто слыхали о нем.

— Я видел его в тот миг, когда он промчался сквозь ряды наших воинов, избежав каким-то чудом смерти или хотя бы раны. Но имени его я не знаю, — заметил Вупа-Умуги.

— У него очень длинные волосы, белые, как снег на вершинах гор. Вождь помнит об этом?

— Да.

— Более девяноста зим избороздили морщинами его лицо. На свете есть только один бледнолицый, который прожил столько лет, у которого такие волосы и который так владеет конем, что может уйти невредимым даже от нескольких сотен вражеских всадников.

— Уфф! — воскликнул пораженный вождь. — Мой брат говорит об Олд Уоббле?

— Да, я говорю о нем.

— Значит, это был он?

— Да.

— Верно, верно! Милостивые духи покинули племя команчей, иначе старику не удалось бы ускользнуть в то утро. Ни один из живущих ныне бледнолицых не пролил столько крови наших братьев, как эта беловолосая собака. Будь он убит, радость пришла бы в вигвамы всех команчей. Но удрал он в последний раз. Скоро мы опять увидим его — и больше не упустим! Быть может, это произойдет уже завтра.

— Вождь хочет послать за ним других воинов?

— Нет!

— Но что тогда?

На этот дерзкий вопрос вождь ответил еще в достаточно дружелюбном тоне, сопроводив свои слова пренебрежительным жестом:

— Мой брат, простой воин, желает знать, что задумал великий вождь ракурроев? Тебе не пристало спрашивать меня, но я отвечу, ибо хочу показать, что простил вам вашу неудачу. Так вот: мы не станем преследовать Олд Уоббла, он сам явится к нам!

— Он не придет, — твердо заявил воин.

— А я говорю — придет! — убежденно воскликнул Вупа-Умуги. — Он искал подмогу, чтобы освободить своего друга, который сейчас лежит, связанный, на острове. И нашел десятерых бледнолицых с Олд Шеттерхэндом во главе. Они придут сюда!

— Но они потеряли рассудок, если думают победить нас таким числом своих воинов!

— С ними Олд Шеттерхэнд. Под его руководством бледнолицые отважатся на что угодно.

— Но им неизвестно, где наш лагерь!

— О, это они легко узнают.

— Как? Кто может выдать нас?

— Ваши следы.

— Олд Шеттерхэнд обещал, что не будет нас выслеживать.

— И все-таки он это сделает.

— Нет, он не лжец. Никто не слышал, чтобы он хоть однажды нарушил свое слово.

В глазах вождя вспыхнули огоньки злости, и он произнес:

— Думаю, моему юному брату было бы полезно помолчать и не спорить с вождем в присутствии старших воинов.

Это была неприкрытая угроза, но, как я уже говорил, Вупа-Умуги, несмотря на свою храбрость и силу, не пользовался особой любовью племени. Поэтому сейчас, ощутив безмолвную поддержку во взглядах остальных команчей, воин смело продолжал:

— Я знаю, что молод и не могу сравниться мудростью с теми, кто сидит у этого костра. Но вчера ни один из них не был со мной и не говорил с Олд Шеттерхэндом. Поэтому пусть мне будет позволено передать то, что я сам пережил и услышал.

Ему ответил седовласый воин, сидевший рядом с вождем. Он сказал:

— Мой юный брат может говорить, ничего не опасаясь. Когда вырыт топор войны, нельзя упускать ни одной мелочи, неважной в дни мира. А встреча с Олд Шеттерхэндом — не мелочь. К тому же неподалеку от него всегда оказывается вождь апачей — Виннету.

— На этот раз он тоже был там? — спросил вождь.

— Нет, Виннету там не было, — уверенно ответил воин.

— Но, может быть, он был где-нибудь поблизости?

— Мы не замечали ни одного признака, который говорил бы об этом.

— Скажи, какие слова употребил Олд Шеттерхэнд, когда давал свое обещание? — поинтересовался старик. Воин подумал, припоминая, и медленно проговорил:

— Я спросил у него: будете ли вы выслеживать нас, чтобы узнать, куда мы поедем? Он ответил мне: «Нет, я даю тебе слово». Вот что было произнесено, не больше и не меньше.

— Раз Олд Шеттерхэнд так сказал, то это столь же надежно, как если бы ты выкурил с ним трубку клятвы. Он сдержит слово и не поедет по вашим следам. Хау! Мои молодые братья могут удалиться. Теперь мы знаем все, что хотели узнать.

Оба моих знакомых отошли от костра, а вместе с ними и все любопытствующие, давно уже теснившиеся вокруг. Я забыл сказать, что еще раньше сюда перебрались воины и из той группы, за которой должен был вести наблюдение Олд Уоббл. Таким образом, мой напарник остался без дела и, скорее всего, предпочел вернуться, наскучив бесцельным лежанием в темноте. Моя догадка тут же подтвердилась — издалека донеслось четырехкратное кваканье.

Не пора ли и мне подумать об отступлении? Момент был подходящий, поскольку индейцы, оживленно беседуя, расходились по местам, и вряд ли кто из них обратил бы внимание на чуть шевельнувшийся пучок камышей. Но мне не хотелось покидать столь выгодную позицию, и к тому же сейчас должен последовать обмен мнениями между вождем и его приближенными. Я решил остаться, рассудив, что смогу улучить удобную минуту и позже. В лагере еще не ужинали, и это внушало мне определенные надежды. При раздаче мяса не обойдется без шума и суеты, все будут заняты мыслью о еде — тут я и ускользну. А пока можно возобновить наблюдение.

Вождь, видимо, был немало раздражен тем, что старик вмешался в его беседу с молодым воином, и сейчас обратился к нему с такими словами:

— Мой брат, наверное, не подумал о том, как страдает достоинство вождя, если кто-то осмеливается спорить с ним, да еще получает в этом споре поддержку?

— Достоинство вождя может пострадать только от действий самого вождя, — спокойно ответил седоволосый индеец. — Все мы убеждены, что Олд Шеттерхэнд всегда остается верен своему слову, и лишь ты уверяешь, будто это не так.

— Просто я знаю эту белую собаку.

— Но ведь и мы его знаем. На его языке еще никогда не жила ложь.

— Да, но этот язык умеет говорить так хитро, как ни один другой. Он честнее прочих бледнолицых, но когда ему нужно кого-нибудь перехитрить, он становится изворотливее любой лисы. Слова его подобны утренней заре, за которой может последовать и солнечный, и пасмурный день. Он не лжет, это верно; он держит свои обещания; но на свой лад — как желательно ему, а не его противникам. Слова, сказанные им для вражеских ушей, все равно что пороховые зерна, — их надо взвесить, прежде чем высыпать в ствол ружья.

— Значит, вождь Вупа-Умуги думает, что обещание не преследовать наших воинов может иметь и какое-то другое толкование, понятное только Олд Шеттерхэнду?

— Нет. Он не пойдет по их следам. Но он не дал бы такого обещания, если бы не знал другой дороги.

— Но ее не существует!

— Так думает мой старший брат; я же думаю иначе, хотя также не видел ее. Вспомни, что говорят об Олд Шеттерхэнде: ему известно все, что он хочет знать. Или ему и вправду помогают злые духи? Я уверен: существование нашего лагеря у Саскуан-куи для него не тайна.

— Невозможно! Кто мог бы рассказать ему об этом? Но даже если бы он каким-то образом узнал о нашем лагере — разве это достаточная причина, чтобы он стремился сюда попасть?

— Он хочет освободить пленника.

— Разве они знакомы?

— Не знаю.

— Неужели они столь близкие друзья, что Олд Шеттерхэнд готов ради него рисковать собственной жизнью?

— Он готов идти на выручку любому бледнолицему.

— Даже имея при себе лишь одиннадцать человек против ста пятидесяти воинов?

— Олд Шеттерхэнд никогда не считает своих врагов. Да и зачем ему это? У него волшебное ружье, стреляющее без остановки. И все же он часто уклоняется от боя — не из страха, а потому, что не любит проливать кровь. Но тогда он идет на хитрость, а это еще опаснее, чем пули его волшебного ружья. Он скоро появится здесь — не затем, чтобы сражаться с нами, а чтобы с помощью какой-нибудь уловки выкрасть нашего пленника.

Старик задумался; уверенность вождя смутила его. Наконец он покачал головой и произнес:

— Слова доблестного Вупа-Умуги не изменили моих мыслей. Но когда вырыт топор войны, надо предвидеть любой поворот дела, как хороший, так и плохой, и как следует обдумать каждый из них. Я говорю, что Олд Шеттерхэнд не придет, ты же утверждаешь, что он придет обязательно. Так согласимся с твоим мнением и примем меры предосторожности. Если они окажутся излишними — тем лучше.

— Тем лучше? Неужто мой старший брат боится этой собаки? Я страстно желаю его прихода и надеюсь на него. Мы схватим Олд Шеттерхэнда и поставим у столба пыток, где он и умрет вместе с Олд Уобблом.

— Можешь ли ты схватить ветер, даже если пальцы твоей руки чувствуют его дуновение?

— Олд Шеттерхэнд — не ветер. Или ты забыл, что он уже не раз бывал в плену у команчей?

— Твои слова справедливы, но разве он всякий раз не ускользал от нас, подобно бесплотному духу?

— От меня он не ускользнет!

— Так будь наготове, когда он появится, и не упусти его.

— О, мне даже известно время его прихода.

— Когда же ты его ждешь?

— Завтра. Наши воины ускакали от него ночью, а сам он, конечно, выступил на рассвете. Значит, они опередили его на несколько часов. Сегодня вечером они приехали в лагерь, следовательно, он доберется сюда к завтрашнему утру.

— Прямо сюда?

— Нет, я позабочусь о том, чтобы перехватить его еще на Рио-Пекос.

— Ты знаешь место, где он будет переправляться через реку?

— Да. Там есть только один брод, и он наверняка известен Олд Шеттерхэнду. А если неизвестен, он все равно быстро его найдет.

— Олд Шеттерхэнду не нужны броды — он непревзойденный пловец.

— Я подумал и об этом. Наши воины займут участок берега по обе стороны от брода. Он не уйдет. Будь здесь Нале Масиуф со своими людьми, цепь получилась бы длиннее, но они вернутся только через три дня.

В этот момент кто-то произнес:

— Еда готова!

Все поспешили к кострам, у которых жарилось мясо. Вождь поднялся неторопливо, сообразно с достоинством человека, облеченного властью, и направился к огню, где ему предстояло выбрать лучший кусок жаркого. Ну а для меня как раз наступило время уйти, не прощаясь. На всякий случай я быстро окинул взглядом весь лагерь — и убедился, что никто из индейцев даже не смотрит в сторону берега. Тогда я покинул мое тинистое ложе, скользнул в глубокую воду и поплыл, не особенно заботясь о маскировке. Через несколько минут я выбрался на сушу в том самом месте, где полтора часа назад покинул ее.

Натянув одежду, я пошел разыскивать Олд Уоббла. Двигался я очень тихо, и старик заметил меня, только когда я коснулся его плеча. Он вздрогнул и вскочил.

— Черт подери! Это вы, сэр, или какой-нибудь краснокожий?

Пришлось сказать, что это именно я.

— Ну и ну! А я уж собрался всадить в вас нож! Думал, тут один из команчей.

— Будь это так, мистер Каттер, вам не пришлось бы воспользоваться ножом.

— Почему?

— Просто потому, что вражеский нож уже торчал бы у вас в спине.

— Ха!

— Поверьте! Ваш слух в порядке, как вы считаете?

— Уши у меня первый сорт, патентованные, this is clear!

— В таком случае жаль отличного патента, ибо они вам не пригодились! Судите сами: лежали вы тихо, вокруг — ни шороха, ни ветерка, и все-таки я подхожу к вам вплотную, оставшись незамеченным. А если бы то был не я, а команч?

— Тогда я непременно услышал бы его, — заявил Уоббл. — Невозможно, чтобы на свете жил еще один человек, способный передвигаться так же бесшумно. Но скажите мне, сэр, удачной ли оказалась ваша вылазка?

— Я доволен ее результатами.

— Я тоже, — гордо заметил Олд Уоббл.

— Что вам удалось выяснить?

— Вроде бы и немного, но нечто очень важное. Например, что Олд Шурхэнда стерегут только двое индейцев.

— Где же они его стерегут?

— Ах, так вам хочется это знать?

— Разумеется!

— То-то же. Не будь меня, кто бы вам это открыл?

— Ну, вообще-то я знаю это не хуже вас.

— Да? Так где он?

— На острове.

— Вы и раньше так думали, но это только предположения.

— Не предположения, а факт. Я ведь сейчас подслушивал разговоры вождя Вупа-Умуги.

— И он болтал об этом?

— Да.

— Экий осел! А я-то надеялся порадовать вас, подтвердить, что вы были правы.

— Не огорчайтесь из-за таких пустяков, сэр! Что у вас еще?

— Ничего, — уныло сказал Олд Уоббл. — Думал я принести вам важные вести, а вы, оказывается, уже сами все выяснили. Значит, грош цена моим успехам. Проклятье! Мне, может, удалось бы узнать и побольше, но тут вернулись вчерашние команчи, и все перебрались от моего костра к вашему. Ну а у вас, я думаю, улов побогаче?

— Да, но об этом позже. Здесь неподходящее место для беседы. Нам следует возвращаться, не теряя времени. Пойдем той же дорогой, какой пришли.

— Значит, опять ползти через эту чащобу! Вот что зовется «дорогой» у Олд Шеттерхэнда…

Обратный путь мы проделали с теми же предосторожностями, что и раньше, и, никем не увиденные и не услышанные, покинули окрестности индейского лагеря. Ночь была уже глубокая, и звезды светили ярко, что облегчало путь.

— Похоже, вы направляетесь прямо к нашей стоянке? — осведомился Уоббл, когда мы выбрались из зарослей.

— Конечно. А куда же еще?

— Хм! Сейчас вы будете смеяться, но я-то поначалу думал, что мы сразу провернем все дело и вернемся уже с мистером Шурхэндом.

— Это смелый замысел, мистер Каттер.

— При других обстоятельствах он был бы вполне осуществим. Скажем, если бы Шурхэнд находился не на острове, а на берегу озера, все было бы просто. Раз-два — и готово.

— Не понимаю.

— Хорошо, могу выразиться яснее. Мы подкрадываемся; перерезаем веревки; убегаем втроем; индейцы ничего не заметили; мы пробираемся к нашему отряду; вскакиваем на лошадей — и мчимся прочь!

— Действительно, звучит очень просто. А вам доводилось когда-нибудь совершать все это не на словах, а на деле?

— Мне-то нет, но говорят, что вам подобные номера удавались, и не единожды.

— Это еще не означает, что их можно повторять с прежним успехом. Всегда надо действовать, сообразуясь с обстановкой, а она всякий раз меняется.

— Жаль! Скажу вам откровенно: перед нашими спутниками — а ведь ни одного из них, согласитесь, не назовешь настоящим бойцом — мне хотелось бы появиться уже с готовой победой.

— Иными словами, вам хотелось бы погреться в лучах славы и пустить нашим друзьям пыль в глаза…

— Называйте это как хотите. Но ведь оно и впрямь почетно: спасти несчастного от пыток и смерти, освободив его — вдвоем! — из рук целой оравы команчей.

— Дело почетное, не спорю.

— Ну вот! А теперь все мои надежды пошли прахом.

— Почему?

— Да потому, что нам, видимо, будут помогать Паркер, Холи и все остальные.

— Зря вы так сокрушаетесь. С их стороны большого участия не потребуется. Они прикроют наш тыл — только и всего.

— Правда?

— Ну конечно. Освобождением Олд Шурхэнда займемся мы с вами, и никто другой.

— Ох, до чего приятно это слышать! Такая игра по мне!

— Но при условии, что плаваете вы действительно настолько хорошо, как уверяли меня…

— Как рыба, говорю вам, как рыба. Стало быть, нам придется поплавать?

— Да, если мы хотим попасть на остров.

— Верно, верно! Челноков тут нигде нет.

— Да если бы и были, все равно мы не смогли бы ими воспользоваться. Лодка на воде слишком заметна. Итак, оцените свои силы и скажите: сумеете ли вы доплыть с этого берега до острова и обратно?

— Что за вопрос! Да я доплыву хоть до Луны, лишь бы воды хватило!

— Отлично. Тогда наша задача упрощается. Мы плывем на остров, обезвреживаем часовых, освобождаем Олд Шурхэнда и тем же путем возвращаемся вместе с ними.

— Что? Как? — старик бы так изумлен, что остановился и схватил меня за руку. — Послушать вас, так это так же легко и быстро, как испечь лепешку!

— Несколько минут назад у вас тоже все было легко и быстро: раз-два — и готово!

— Да, но я говорил о действиях на суше, а не на воде. И еще вопрос: умеет ли плавать Шурхэнд?

— Ну, это вам виднее. Вы с ним знакомы, а я нет.

— Знаком, но в воде я его ни разу не видел.

— Да? Впрочем, думаю, это не так уж важно. Вестмен вроде Олд Шурхэнда непременно должен быть хорошим пловцом.

— Не забывайте, что он связан уже много часов. Руки и ноги у него затекли; сможет ли он сразу переплыть озеро?

— Я очень надеюсь на это. К тому же говорят, что Шурхэнд необычайно силен и вынослив.

— Это так; да, это так. Ладно, решено: он поплывет вместе с нами. Но звезды, звезды!

— Чем вам не угодили звезды?

— Они разгораются все ярче, и все до одной отражаются в озере, а это очень плохо.

— Только что вы собирались плыть до самой Луны. Почему же звезды вызывают у вас такую неприязнь?

— Вам бы все шутить! Вы прекрасно понимаете, о чем я толкую. Нас выдаст отражение звездного неба в воде.

— Кому же оно нас выдаст?

— Часовым на острове, this is clear!

— Я так не думаю.

— Да вы представьте: перед ними — зеркальная гладь. Но чуть только мы войдем в воду и поплывем, как по озеру пойдут волны и рябь. Звездные блики запляшут и замигают. Часовые обязательно заметят это и, конечно, насторожатся.

— А чем это нам повредит?

Мы пошли было дальше, но тут он вновь остановился и поглядел на меня с безмерным удивлением.

— Что-о? Чем это нам повредит? И это спрашивает не кто иной, как Олд Шеттерхэнд! Ну и ну! Такой вопрос странно было бы услышать даже от зеленого новичка! Чем повредит! Да просто часовые позовут себе подмогу, все остальные команчи тут же попрыгают в озеро и устремятся к нам. Тогда мы пропали, хоть и умеем плавать. Если собак много, от них не удерет и самый шустрый заяц.

— А может, они не станут звать на помощь, — предположил я, опять увлекая его вперед.

— Как это не станут? Обязательно станут! Они же увидят, что к ним приближаются двое белых, двое врагов! Да если даже они сразу и не завопят, то уж точно постараются всадить нам по нескольку пуль в голову!

— И этого они тоже не сделают.

— Я не понимаю вас, сэр!

— Они нас вообще не увидят.

— Не… что? Не увидят, хотя мы и взбаламутим все озеро?

— Рябь на воде они, конечно, заметят, а нас — нет. Мы должны замаскироваться.

— Замаскироваться? Час от часу не легче! Интересно, под кого? Вы будете Коломбиной, а я — Арлекино, так, что ли? Спасибо за такой маскарад!

— Вы меня неправильно поняли, мистер Каттер. Я хочу сказать, что нам следует спрятаться.

— Еще лучше! Куда же вы спрячетесь на воде?

— Под кучу тростника.

— Он не растет посреди озера. Только вдоль берегов.

— А мы прихватим его с собой.

— Чепуха! Индейца такой уловкой не проведешь.

— Я берусь доказать обратное. Используя этот способ, я сегодня подобрался к ним почти вплотную.

И я рассказал Уобблу о моем путешествии в камышовой «корзине». Он выслушал меня, поскреб в затылке и заметил:

— Что ж, может, оно и не так глупо, как мне показалось. Но один движущийся куст — это еще куда ни шло. Но два — совсем другое дело. Мы ведь не сможем плыть с абсолютно одинаковой скоростью; значит, обе вязанки будут то сближаться, то расходиться, то обгонять друг друга. Такая странность слишком бросается в глаза и обязательно вызовет подозрения.

— Вы совершенно правы, но нам и незачем делать две вязанки. Мы соорудим одну большую — этакий плавучий тростниковый островок, спрячемся под ним оба.

— Хм, недурно.

— Сперва поплывем побыстрее, а потом, когда окажемся в зоне видимости — медленно, словно нас несет течением.

— Да, но наша светлая кожа! Чтобы плыть рядом, не мешая друг другу, нужно не меньше семи футов свободного пространства. Не станем же мы делать такую махину. А белый цвет в темноте очень заметен.

— Поплывем одетыми, вот и все.

На его лице отразилось сомнение. Старик явно заколебался.

— Я вижу, такой вариант вас не очень привлекает, мистер Каттер. Одежда помешает вам держаться на воде?

— Ничуть! Но остается еще один вопрос: даже если все пройдет удачно, допустят ли часовые, чтобы наш куст или плот пристал вплотную к острову?

— А это и не требуется.

— Как же? Непонятно! Нам ведь надо на остров, так?

— Сейчас поймете. Вы умеете нырять?

— Не хуже лягушки, this is clear! На любую глубину, в любую сторону, сколько угодно!

— Очень хорошо. Смотрите: мы приближаемся к острову, часовые видят наше тростниковое укрытие и спускаются к воде — поглядеть, что это.

— Очень может быть. Но вряд ли им понравится, если оно вдруг полезет на сушу.

— Нет-нет. Оно медленно плывет мимо. Но в момент наибольшего сближения с берегом мы с вами ныряем и под водой плывем к острову, делая при этом большой крюк. Ступив на берег, мы окажемся за спиной у часовых, между ними и пленником. Я кидаюсь вперед и оглушаю обоих. Пары ударов, думаю, хватит.

— Превосходно, мистер Шеттерхэнд. Ну а я?

— Вы займетесь пленником. Надо будет тотчас же перерезать его путы и объяснить положение. Не исключено, что всем нам придется плыть обратно, не медля ни секунды, — в том случае, если один из часовых успеет разинуть рот и крикнуть.

— Это было бы нежелательно.

— Да. Теперь вы видите, мистер Каттер, что дело не такое простое, как казалось сначала, и увенчается успехом только при полной слаженности наших действий. Поэтому не обижайтесь, если я вновь спрошу — твердо ли вы уверены в своей способности выполнить все, что от нас требуется?

— Способен ли я? Я сделаю это с легкостью, сэр! С величайшей легкостью!

— Прошу вас, не торопитесь с ответом. Тут нельзя допускать легкомыслия. Я откровенно говорю вам, что считаю наше предприятие трудным и рискованным. Я знаю свои силы и верю в победу — если только не возникнут какие-то непредвиденные помехи. Но, повторяю, дело очень трудное и опасное.

— Сэр! Не говорите мне о легкомыслии! Вы видели когда-нибудь, как плавает Олд Уоббл?

— Нет.

— Или как он ныряет?

— Тем более.

— Тогда ни слова больше, и после того, как все закончится, вы сами признаете, что не могли бы найти лучшего помощника, чем я!

— Что ж, очень рад это слышать, ибо риск велик, как никогда раньше.

Но меня по-прежнему терзали сомнения — я не знал, в какой мере соответствуют действительности заверения Уоббла. Слишком уж они отдавали хвастовством, да и худоба такая, как у него, не способствует уверенному поведению человека на воде. С другой стороны, он был храбр и опытен, в этом сомневаться не приходилось. Высказывать ему, после стольких клятв, открытое недоверие — значило бы кровно обидеть самолюбивого старика. Мы уже почти дошли до места стоянки, и я решил прекратить обсуждение. Скоро все разъяснится само собой.

Наши спутники были в сильной тревоге, не зная, где мы и что с нами стряслось. Я вкратце рассказал им обо всем увиденном и услышанном, а затем изложил план спасательной операции. Паркер и Холи явно огорчились, увидев, что им по этому плану не досталось сколько-нибудь активной роли; остальные, похоже, испытали только чувство облегчения. Мы все сели на лошадей и рысью двинулись к противоположной (от лагеря команчей) стороне озера.

Берег и здесь окаймляла полоса кустарника, а у кромки воды в изобилии рос тростник. Вдали за спокойной гладью озера виднелись костры индейцев.

Спешившись и привязав лошадей, мы начали резать тростник. Несколько толстых сухих стеблей образовали раму, некое подобие плота. Там имелись два широких просвета, куда можно было просунуть голову и плечи, а по краям — ременные петли для рук. Сверху мы приладили целую копну камышей, сделав ее достаточно редкой, чтобы она не препятствовала обзору. В законченном виде, покачиваясь на воде, наше сооружение выглядело очень естественно и, пожалуй, даже могло считаться шедевром искусства маскировки.

Мы опустошили свои карманы, а из оружия оставили только ножи. Пора было начинать экспедицию, и тут ко мне подошел Сэм Паркер. Помявшись, он спросил:

— Так мы действительно не понадобимся вам, мистер Шеттерхэнд?

— Там — нет, — ответил я, кивнув в сторону озера. — Но ваше присутствие здесь совсем нелишне, и возможно, скоро потребуется ваша помощь.

— В чем?

— Если нас будут преследовать, то только по воде. Мы поплывем сюда по прямой линии от острова. Ваша задача — остановить погоню.

— Стрельбой?

— Да.

— В такой темноте! У плывущего человека на поверхности только голова. Но и днем-то не всегда отличишь белого от индейца. Как бы не задеть кого-нибудь из вас!

— Стреляйте лишь тогда, когда сможете разглядеть, в кого целитесь. Кроме того, мы окликнем вас из воды. Но если кто-то из нас еще в воде вступит в бой с одним из индейцев, не вздумайте стрелять, пусть даже это будет совсем близко от берега. Мы сумеем постоять за себя в единоборстве — и я, и мистер Каттер.

— Еще бы, this is clear! — жизнерадостно отозвался Олд Уоббл.

— За себя я ручаюсь. Насчет вас предполагаю, — ответил я, чтобы немного остудить его пыл. — И поэтому спрашиваю снова: по силам ли вам наше предприятие?

— Вы опять за свое? Сэр, за кого вы меня принимаете? Я, по-вашему, похож на хвастуна?

— Нет. Итак, вперед!

— Да, да, вперед! Через полчаса мы вернемся с победой, джентльмены!

И с этими словами старик отважно бултыхнулся в воду. Я последовал за ним, но с меньшим шумом и плеском.

Залезть под плот нам предстояло уже вблизи от острова, где нас могли бы заметить часовые. Пока что мы плыли свободно, толкая наше творение перед собой. Время от времени я поглядывал на Олд Уоббла, и поначалу он как будто оправдывал свою самооценку — плыл быстро и ровно, без видимых усилий. Но вскоре плот стал ощутимо крениться набок, и мой край слегка приподнялся из воды.

— Вы слишком налегаете на плот, мистер Каттер, — заметил я. — Вы не устали?

— Устал? Ничего подобного! — возмутился Уоббл. — Все дело в этих проклятых подтяжках, которые жмут мне грудь и сковывают движения.

— Зачем носить подтяжки, когда есть пояс!

— Э, вы этого не понимаете. Пояс — вещь необходимая сама по себе. А подтяжки нужны, чтобы не свалились штаны. При моем-то телосложении одним поясом не обойдешься, this is clear!

По части штанов он был, возможно, и прав: его феноменальная худоба создавала определенные трудности при пользовании этим предметом. Но я не мог понять, почему подтяжки должны мешать плаванью. Край плота погружался все сильнее, и я не выдержал:

— Прошу вас, мистер Каттер, возвращайтесь обратно! Время еще есть. Кажется, вы сегодня не в лучшей форме.

— Чепуха, сэр! Или вы не видите — я плыву легко, словно карась!

— Конечно, легко, потому что я толкаю вперед и плот, за который вы уцепились, и вас вместе с ним!

— Глупости! Ах, эти подтяжки! Погодите, я должен их снять, и тогда все пойдет как по маслу.

Держась одной рукой за край плота, он не без труда отстегнул подтяжки и спрятал их в карман. Похоже было, что это и впрямь принесло ему некоторое облегчение. Плот перестал заваливаться набок, и минут пять мы плыли вровень друг с другом, не произнеся ни слова. Но потом старик начал усиленно пыхтеть, да и в воду он теперь погрузился как-то неестественно глубоко. Я спросил:

— Вы не отяжелели, сэр?

— А что в этом удивительного? Одежда намокла, ясное дело, ну и… Тысячи чертей, этого еще не хватало!

Он ухватился за плот и, повернувшись, принялся ловить что-то в воде позади себя.

— Что вы там ищете, мистер Каттер?

— Ищу? Я… кхм… слушайте, мистер Шеттерхэнд, мне непременно нужно снова пристегнуть эти чертовы подтяжки!

— Зачем?

— А затем, что без них я теряю штаны. Они уже наполовину сползли с меня и теперь плывут почти отдельно. Не могли бы вы немного помочь мне, сэр?

Совместными усилиями мы водворили его штаны обратно, и путешествие продолжалось. Но мне уже было окончательно ясно, что хотя плавать Олд Уоббл и умеет, однако совсем не так хорошо, как думает. В этом не могло быть никаких сомнений: теперь мне приходилось толкать и плот, и повиснувшего на нем старика. Это ставило под угрозу весь план.

— Давайте вернемся, мистер Каттер, — предложил я, не видя другого выхода. — Вы уже устали, а самое трудное еще впереди. Подумайте об опасностях, которые ждут нас на острове!

— А я уже подумал, — бодро ответил мой спутник. — Именно поэтому я стараюсь не перенапрягаться, чтобы быть в форме в самый ответственный момент. Вернуться! Придет же такое в голову! Это же позор!

Позорить его мне совсем не хотелось, но как быть дальше — вот вопрос. Следует ли настаивать на возвращении, или все-таки рискнуть и понадеяться на него? Вполне возможно, что он действительно не устал, а просто экономит силы. К тому же мы успели проделать больше половины пути, и будет обидно, если это окажется впустую. И я решился плыть вперед — была не была! Но мои заботы от этого не уменьшились. Прошло еще несколько минут, и меня осенила одна идея:

— Устраивайтесь-ка вы на плоту, мистер Каттер. Ложитесь грудью на раму и отдыхайте. Плыть будем с прежней скоростью, а вы побережете силы.

— Хорошая мысль, — отозвался старик. — Но не будет ли вам слишком тяжело?

— О, не беспокойтесь. Только сделайте, о чем я прошу.

Он последовал моему совету и перебрался, если можно так выразиться, в «первый класс» нашего корабля. Когда мы поплыли дальше, он заговорил:

— Знаете, сэр, что я думаю? Часовые догадаются о нашем присутствии, даже если и не заметят нас самих.

— Каким образом?

— Они наверняка зададутся вопросом, с чего это куча тростника движется по спокойному озеру. Ведь здесь нет ни ветра, ни течения.

— Насчет ветра вы правы, а в остальном ошибаетесь. Со дна бьют ключи, и озеро соединено протокой с Рио-Пекос. Так что течение тут есть, хотя и медленное, и команчи об этом прекрасно знают. Плывущий куст их не удивит, проблема в другом.

— В чем?

— В вас.

— Ха! Сколько раз повторять, что напрасно вы тревожитесь. Когда дойдет до настоящего дела, я не подведу.

— Хм! О плавании как таковом я сейчас говорить не буду; к этому вопросу мы еще вернемся, прежде чем пускаться в обратный путь. В настоящий момент меня беспокоит ныряние. Если вы и с ним не справитесь, нам крышка.

— Помолчите, сэр! — непреклонно заявил Уоббл. — От меня требуются сущие пустяки: нырнуть поглубже, когда вы подадите сигнал, и вынырнуть через несколько десятков ярдов. Такое сумел бы и ребенок. А человеку моей комплекции, у которого на костях и мяса-то почти не осталось, нетрудно быть мастером ныряния!

Тут он был прав. Его непоколебимая самоуверенность вновь заставила меня прекратить спор, хоть я и понимал, насколько лучше было бы взяться за дело одному.

Мы приближались к цели, и я слегка отклонил плот, чтобы он двигался к острову не напрямик, а по касательной. Отсюда уже отчетливо виделись не только костры индейского лагеря, но и небольшой огонек, разложенный часовыми. Звездное небо отражалось в спокойной воде, и я греб плавно и медленно, стараясь лишний раз не плеснуть и не вызвать предательской ряби. Убедившись, что все идет как надо, я обратился к моему спутнику:

— Мистер Каттер, нам пора менять позицию.

— Ладно, сейчас будет сделано, — отозвался старик.

— Одну минуту. Хочу вас предупредить: с того момента, как мы спрячемся под тростником, разговаривать надо поменьше, и только шепотом!

— Само собой!

— Грести надо будет еле-еле, лишь слегка помогая течению. Предоставьте это мне.

— С удовольствием. Вы только скажите, когда настанет пора нырять.

— Вы действительно сумеете сделать это?

— Довольно шуток, мистер Шеттерхэнд. Не бойтесь за меня. Я даю вам слово, что со мной у вас трудностей больше не будет.

Тон у старика был гораздо серьезнее, чем прежде, и я немного воспрянул духом. Может, он и вправду неплохой ныряльщик?

Мы бесшумно поднырнули под плот, просунув головы в предназначенные для этого отверстия, а руки — в кожаные петли. Теперь каждый из нас висел в воде, словно гимнаст на кольцах. Плот по инерции увлекал нас вперед, и управлять им сейчас было очень легко — стоило лишь чуть шевельнуть рукой или ногой. В соответствии с планом оставалось ждать, пока нас заметят. Время тянулось томительно медленно.

— Увеселительная прогулка на яхте! — шепнул старик. — Вам хорошо все видно, сэр?

— Достаточно хорошо.

— Мне тоже. Теперь должна появиться голодная щука, которая примется обкусывать нам ноги и вообще… Как хорошо, что тут не водятся подобные твари — или, скажем, аллигаторы! Э, смотрите-ка!

— Я его вижу.

— А он видит нас. Ну-ка, что он станет делать?

До острова в этот миг было шагов шестьдесят. Сквозь разрыв в стене кустарника мы могли наблюдать костер, а на фоне его — темную фигуру индейца. Он спустился зачерпнуть воды и сейчас стоял, рассматривая наше «судно». Поглядев несколько секунд на неподвижную кучу тростника, команч повернулся и неторопливо пошел назад.

— Молодец этот парень! — восхитился Олд Уоббл. — И знать о нас ничего не хочет.

— Хорошо, если так; но лучше подождем еще немного. Может, они все-таки забеспокоятся.

Минута тянулась за минутой, остров надвигался, но никто из стражей больше не показывался. Сорок шагов… тридцать… двадцать… десять… Мы тихо скользили вперед.

— Мистер Каттер, — зашептал я, — пора! Я ныряю налево, вы направо, и плывем вдоль берега в разные стороны, чтобы не столкнуться под водой. Выбравшись наверх, мы окажемся у них в тылу. Но прошу вас, приложите все старания! Действовать надо быстро и тихо. Ваши руки еще в петлях?

— Нет.

— Вы готовы?

— Да. Могу нырять, this is clear!

— Тогда прочь от плота!

Набрав полную грудь воздуха, я нырнул и поплыл, огибая остров. Через несколько десятков ярдов я всплыл на поверхность, в два взмаха добрался до берега и прислушался. Ничто не нарушало ночной тишины. Олд Уоббла я отсюда видеть не мог, но был уверен, что и он благополучно достиг острова с другой стороны. Теперь следовало думать не о нем, а о часовых, и я, припав к земле, пополз меж кустов. Скоро я увидел обоих индейцев: они спокойно сидели у костра, один — спиной ко мне, другой — повернувшись в профиль. Чуть поодаль, под деревом, лежал пленник. Лицо его оставалось в густой тени, и огонь освещал только связанные ноги. Мне пора было приниматься за работу.

Очень медленно, чтобы не задеть ни ветки, ни травинки, я выпрямился и прикинул расстояние: в самый раз. Три быстрых прыжка, удар кулаком в висок одному, такой же удар другому — и оба команча, не никнув, мешками повалились на землю. Я оглядел их: они были живы, но надежно оглушены.

— Боги, да это белый! — удивленно воскликнул пленник. — Вы пришли, чтобы…

— Да, да, — торопливо прервал я его. — Мы побеседуем позднее, а сейчас нам надо спешить. Давайте сперва освободимся от этих украшений.

Я опустился на колени и вынул нож, собираясь перерезать ремни, которыми он был связан. В этот миг позади нас раздался шорох.

— Это вы, мистер Каттер? — спросил я, не оборачиваясь, поскольку никого, кроме Олд Уоббла, здесь быть не могло.

— Уфф! Уфф! — ответили два незнакомых голоса. Я вскочил и увидел двух мокрых индейцев, остолбенело глядевших то на меня, то на своих недвижимых товарищей. Впоследствии Олд Шурхэнд объяснил мне, что стражу на острове сменяли каждые три часа, очередная пара часовых прибыла вплавь, а прежние тем же путем возвращались в лагерь. Произошло непредвиденное — наш визит совпал с моментом смены караула.

Мое замешательство длилось не больше секунды. Бросившись к ближайшему индейцу, я схватил его за горло и опрокинул на землю ударом кулака. Но в тот миг, когда я повернулся ко второму команчу, он пришел в себя, отпрянул и пустился наутек, отчаянно вопя, словно за ним гнались черти. С разбега кинувшись в озеро, он поплыл к лагерю, даже в воде не переставая громко звать на помощь.

Нельзя было терять ни секунды. Подскочив к Шурхэнду, я поспешно разрезал его путы. Оказывается, он был не только связан по рукам и ногам, но и растянут между двумя толстыми кольями, вкопанными в землю.

— Вы можете двигаться, сэр? — спросил я, пока он осторожно поднимался на ноги. — Говорите скорее, прошу вас!

Я видел его впервые, но сейчас не было времени разглядывать нового знакомого. Он потянулся всем своим могучим телом, потом нагнулся, взял нож у одного из оглушенных индейцев, и ответил так спокойно, как будто мы с ним беседовали, сидя где-нибудь у горящего камина, в уюте и безопасности:

— Я смогу все, что вы потребуете от меня, сэр.

— И плыть тоже?

— Конечно. Куда?

— На тот берег озера. Там нас ждут мои спутники.

— Годится. Но давайте не будем откладывать это дело. Индейцы нагрянут сюда с минуты на минуту.

И правда, в лагере команчей уже поднялся дикий шум. Невозможно даже описать ту невероятную смесь воинственных криков, злобного рева и растерянных возгласов, которая доносилась до наших ушей. Вскоре эта какофония сменилась громким плеском — команчи прыгали в воду и плыли к острову, чтобы расправиться с врагами. Надо немедленно удирать. Но куда делся Олд Уоббл?

— Мистер Каттер! — позвал я, с трудом перекрикивая вопли разгневанных индейцев. — Мистер Каттер, где вы?

Шурхэнд уже стоял на берегу, поглядывая на приближающихся противников. На мои выкрики он обернулся и спросил:

— Каттер? Вы имеете в виду Олд Уоббла?

— Да. Мы приплыли сюда вместе, чтобы спасти вас, но потом он куда-то исчез.

— А другие белые с вами были?

— Нет.

— Ну, тогда не тревожьтесь. Я знаю старика; он всегда делает все по-своему.

— Но он погибнет!

— Не волнуйтесь! Этот старый пройдоха перехитрит самого дьявола. Будьте уверены — сейчас он в большей безопасности, чем мы с вами. Давайте-ка убираться отсюда. Все индейцы уже в воде, а плавают они хорошо. Живее, нам нельзя мешкать!

Он схватил меня за руку и потащил с поляны, к линии прибрежных кустов. Действительно, картина открывалась впечатляющая. Все пространство между островом и ближним берегом озера было усеяно блестящими от воды черноволосыми головами, а воздух звенел от устрашающих воплей из десятков глоток. Тех, кто вырвался вперед, отделяло от нас меньше пятидесяти ярдов, и раздумывать было уже некогда.

— Вы правы, — сказал я. — В воду! Следуйте за мной, и как можно быстрее.

Мы бросились в озеро и поплыли, стараясь делать сравнительно редкие, но мощные толчки — так поступает каждый умелый пловец, когда ему нужно поберечь силы. Индейцы нас заметили, и многоголосый вой усилился. Началось состязание — кто первым догонит добычу.

За себя я не волновался, зная, что могу дать сто очков вперед любому из них. Но Шурхэнд! Вестмен и знаменитый охотник, он был великолепным пловцом — в этом я уже успел убедиться. Однако дни, проведенные в плену, в вынужденной неподвижности, да еще с перетянутыми щиколотками и запястьями, не могли не сказаться на его состоянии. Пока что он держался отлично — плыл ровно и быстро, умело распределяя нагрузку на руки и на ноги. Я было уже успокоился, но вдруг заметил, что его движения потеряли прежнюю уверенность.

— Вы устали, сэр? — спросил я, отфыркиваясь.

— Нет, — ответил Шурхэнд, — но у меня, кажется, начинают неметь конечности. Все тело словно чужое.

— Понятно. Это из-за веревок. До берега дотянете?

— Надеюсь. Будь я в хорошей форме, меня не догнал бы ни один индеец, но когда так долго лежишь зашнурованным, кровь застаивается в жилах и утверждать наверняка, что дотяну, не берусь.

Вскоре у него начало сводить мышцы рук. Судорога — самый коварный враг пловца, а в нашем положении она означала бы верную гибель.

— Ложитесь на спину, — предложил я. — Дайте отдых рукам, двигайте только ногами.

Шурхэнд последовал моему совету. Это принесло ему некоторое облегчение, но скорость наша тут же упала вдвое. Я тоже перевернулся на спину, чтобы видеть преследователей. Все они были хорошо видны, хотя и растянулись на большое расстояние, так что половина озера прямо-таки кишмя кишела разъяренными команчами. Самый проворный вырвался далеко вперед, и от нас его отделяло метров семьдесят.

Шурхэнд поглядел в их сторону и сказал:

— Так не пойдет, нам нужно прибавить ходу. Ну-ка, попробую снова…

Он поплыл своим обычным стилем, но через минуту признался:

— Не могу, руки отказывают. Плывите дальше, сэр, а я остаюсь.

— Как это остаетесь? — опешил я. — И не думайте! Хотите пустить насмарку все мои труды? Ложитесь поперек, мне на спину, и я вас отлично довезу.

— Но я тяжел!

— Только не для меня.

— Бросьте. Получится слишком медленно, и команчи схватят нас обоих.

— Нет уж, придется им потерпеть. Прошу вас!

Но уговорить Олд Шурхэнда оказалось не так-то просто. В конце концов, после просьб и уговоров, он уступил и позволил мне взять его на буксир. Плавание возобновилось, но, конечно, плыли мы теперь гораздо медленнее, чем было необходимо в такой ситуации. А индеец все приближался, не выказывая ни малейших признаков утомления, и было ясно, что он скоро нас догонит. Время от времени, на фоне далеких лагерных огней, я видел его силуэт над темной гладью озера. Глазам этого индейца можно было позавидовать — он ни разу не потерял нас из виду в кромешном мраке. Но ведь его товарищи остались далеко позади.

Мы проделали уже три четверти пути, когда отважный команч, находившийся в тот момент метрах в двадцати, издал громкий боевой клич.

— Он догоняет! — заметил Олд Шурхэнд. — Это все из-за меня. Вы замечательный пловец, но тащить на себе такой груз было бы не под силу и великану.

— Чепуха! Несет вас вода — точнее говоря, нас обоих. Что же до индейца, то его я нисколько не опасаюсь.

— Я тоже, — отозвался Олд Шурхэнд. — Если он нападет, ему не поздоровится. У меня нож, и к рукам понемногу возвращается чувствительность.

— О нет. Предоставьте его мне. Все-таки я не был связан последние сутки.

— Хотите убить его? Честно говоря, я предпочел бы не проливать кровь, если в этом не будет суровой необходимости.

— Совершенно с вами согласен. Но я имею в виду совсем не кровопролитие. Я просто тресну его по голове и прихвачу с собой на берег в качестве трофея.

— А вы справитесь с ним? Мне известен лишь один человек, способный на такое дело, — вестмен по имени Олд Шеттерхэнд. Я, например, не сумею оглушить индейца первым же ударом, хоть на силу и не жалуюсь.

— Тут нужна не только сила, но и умение. Ну как, сможете вы пару минут продержаться на плаву?

— О да, конечно! Вероятно, смогу даже плыть!

— Вероятно! И собирались вступить в схватку со здоровенным индейцем? Да, Шурхэнд остается Шурхэндом.

— Я вижу, сэр, вам хорошо знакомо мое имя. Позволено ли мне узнать ваше?

— А я сейчас покажу вам, как меня зовут. Но сначала попробуйте поплыть.

Опыт удался — руки уже его слушались, кровообращение восстановилось. Это было, наверное, очень занятное зрелище: двое белых людей преспокойно беседуют посреди озера, ночью, под звездным небом, не обращая внимания на толпу завывающих команчей, которые изо всех сил стараются их догнать. Последние минуты, разговаривая, мы почти не двигались с места, и наш преследователь быстро сокращал разрыв. Мы вновь услышали пронзительный боевой клич.

— Итак, сэр, доверьте его моим заботам. Отдыхайте и наблюдайте, если угодно, — сказал я и, повернувшись, поплыл навстречу индейцу.

Увидев, что враг переходит в контратаку, он на мгновение остановился и крикнул:

— Я — Вупа-Умуги, вождь команчей. Мой нож напьется кровью двух белых собак! — И над водой блеснуло длинное лезвие.

Ах, вот кто это! Какая удача. До сих пор темнота не давала мне разглядеть его черты.

— Я — Олд Шеттерхэнд, — отозвался я. — Тот самый, который от тебя не уйдет. Поймай меня, попробуй!

— Олд Шеттерхэнд! — Шурхэнд и команч выкрикнули эти слова в одну и ту же секунду с одинаковым изумлением. Впрочем, индеец тут же прибавил:

— Сейчас ты сдохнешь, шелудивый койот!

И он нырнул. Расчет вождя был ясен, но я не собирался ждать, пока он приблизится и, неожиданно всплыв сзади или сбоку, нанесет мне смертельный удар ножом. Поэтому я поступил точно так же — нырнул, причем постарался уйти на большую глубину, чем мой противник. Чистая вода, подобно бриллианту, обладает свойством захватывать и сохранять дневной свет, что позволяет опытному ныряльщику, находясь у самого дна, видеть предметы столь же отчетливо, как на воздухе. Этот эффект особенно заметен вечером или ночью. Итак, я опустился на пять-шесть ярдов и глянул вверх. Ага, вот и вождь. Он плыл недалеко от поверхности, заранее отведя руку с ножом для мгновенного удара. Меня он не разглядел, и я рванулся вперед, так что вынырнули мы одновременно. Я находился чуть позади, и мой кулак тут же обрушился на его голову. Вождь обмяк, выронив нож, и я схватил его за волосы, чтобы он не утонул.

— Действительно, Шеттерхэнд! Доказательство вполне убедительное! 23Shatterhand — Разящая Рука (англ.). — смеясь, выкрикнул Олд Шурхэнд, когда я поплыл к нему, таща за собой оглушенного индейца.

— Да, сэр, это я. Извините, что представляюсь вам в необычайной обстановке и не совсем так, как принято в порядочном обществе.

— Ну, эта оплошность допущена с обеих сторон, — с улыбкой промолвил Шурхэнд. — Но вы не поверите, сэр, до чего я рад и…

— И так далее и тому подобное, — прервал я его, наперекор всем правилам хорошего тона. — Простите, сэр, но сейчас нам не до обмена любезностями. Поболтаем утром. А пока мне было бы приятнее всего узнать, что вы уже можете владеть руками.

— Кажется, еще не совсем.

— А вы попробуйте понемножку! Сами видите — вождь что-то разленился, и мне придется везти его на себе. Ну, поплыли!

И произошла удивительная вещь — Шурхэнд сумел двигаться без посторонней помощи! Сейчас, когда уже не требовалось чрезмерное напряжение, мускулы больше не отказывались служить телу, кровообращение в конечностях бывшего пленника восстановилось, и судороги не повторялись. Мы плыли не спеша и без приключений достигли берега. Здесь вождь — он все еще не пришел в сознание — был незамедлительно связан. Нас окружили друзья.

Предприятие вполне удалось — я освободил Олд Шурхэнда и взял в плен предводителя команчей. Но радость моя была омрачена потерей Олд Уоббла. Где он, что с ним?

Шурхэнд наотрез отказывался верить в его смерть.

Он говорил:

— Вам следовало бы получше узнать старика, джентльмены, прежде чем начинать его оплакивать. Такого проныру не погубят ни огонь, ни вода, и пуля для него еще не отлита. Держу пари, он сидит сейчас где-нибудь в укромном месте и посмеивается над нашими страхами. Свет не видывал другого подобного хитреца; он уцелеет и среди извержения вулкана, да при этом еще бифштекс себе на ужин поджарит! Ничуть не удивлюсь, если он сейчас объявится, и не один, а с какой-нибудь добычей.

— Если только он сам не стал ею, — резко ответил я. Равнодушие Олд Шурхэнда к судьбе старика удивляло и раздражало меня.

— Ну, если он попал в плен, проблемы не будет. Обменяем его на вождя.

— Так вы не собираетесь казнить индейца? — осведомился я, вспомнив эпизод с Паркером.

— Боже упаси! Изображать палача — не мое хобби. Лично мне благодарить его не за что, но если со стариком не случилось ничего плохого, то и вождя, думаю, следует отпустить.

— Совершенно согласен с вами, сэр. Но смотрите, сюда спешат наши краснокожие друзья!

Большинство команчей давно прекратило преследование и вернулось в своей лагерь, но некоторые, самые упорные, решили плыть до конца. Сейчас они были уже недалеко от берега, и на черном зеркале озера отчетливо вырисовывались их головы. Но теперь положение изменилось, и убедить в этом индейцев оказалось совсем нетрудно. После пары предупредительных залпов им не осталось ничего другого, как лечь на обратный курс. Враг был отбит, и спутники наперебой начали осаждать меня вопросами о приключениях на острове и во время обратного пути. Пришлось рассказывать, хотя на душе у меня было скверно.

Но прежде, чем я добрался до конца, наше внимание привлек громкий шорох и топот в зарослях. Казалось, там пробирается какое-то крупное животное или даже несколько. Мы замерли, прислушиваясь, и тут в предрассветном сумраке раздался знакомый насмешливый голос:

— Пригнись-ка пониже, краснокожий, а то ветки оставят тебя без носа, ясное дело!

— Ну вот и Олд Уоббл, — спокойно заметил Олд Шурхэнд. — Видите, джентльмены, я был прав. Посмотрим, сбылось ли мое пророчество полностью.

Мы вскочили на ноги. Кусты раздвинулись, и появился живой и невредимый Уоббл, ведущий под уздцы лошадь с сидящим на ней связанным индейцем. Еще две лошади шли следом, тяжело нагруженные объемистыми мешками и вьюками. Целый караван!

— Вот я и вернулся! — приветствовал нас Уоббл. — Да заодно и прихватил кое-что, для нас нелишнее. О, вы уже здесь, мистер Шурхэнд! Сердечно рад вас видеть. Я так и думал, что мистер Шеттерхэнд сумеет освободить вас и без моей помощи.

— Где вы пропадали, мистер Каттер? — спросил я, стараясь говорить строгим тоном. — Мы так беспокоились о вас!

— Беспокоились? Обо мне? Желал бы я знать, какая беда может случиться с Фредом Каттером! Слава Богу, я сам могу позаботиться о себе, да и не только о себе, как вы сейчас увидите.

— Но на острове вас не было!

— Конечно, нет. Я и думать забыл про остров.

— Это почему же?

— Честно говоря, мистер Шеттерхэнд, я был просто ослом. Думал, что чудо как хорошо плаваю и ныряю; но как поглядел на вас, то понял, что ошибался. Дорогу в один конец я с грехом пополам выдержал, но плыть обратно! Снова терять штаны, да еще когда тебя настигают индейцы! Нет, решил я, это не по мне. Уж если тонуть, так хоть с целой шкурой. В общем, когда вы нырнули, я остался висеть под плотом, предоставив события их естественному ходу. Вскоре поднялся невероятный крик, и команчи с того берега посыпались в озеро, как желуди с дуба, так что плот закачало на волнах. Лагерь мигом опустел; в погоне за вами приняли участие даже табунщики. Но за лошадьми надо присматривать, иначе они разбегутся. Это дело поручили вон тому парню. Я тихонько подгреб к берегу, выполз из-под моего плавучего шалаша, подкрался к бедолаге-краснокожему и треснул его по макушке. Он сразу «прилег отдохнуть», даже не спросив у меня разрешения. Я связал его, а потом вспомнил, что нам не мешало бы запастись провиантом, раз мы с вами хотим отправиться — ах да, молчу, молчу… В общем, сбегал я на пастбище, изловил трех крепких лошадок — одну для пленника, двух для поклажи. Кстати и седла рядом нашлись. Я торопился и даже побаивался, что не успею закончить дело до возвращения хозяев, но все обошлось. Набил вьюки сушеным мясом, и в путь! Когда участники неудачной погони за мистером Шеттерхэндом начали вылезать на берег, мы были уже далеко. И вот я опять вместе с вами, джентльмены. Как распорядиться добытым мясом, я знаю и даже могу поделиться своими мыслями. Ну а что до этого парня, то о его дальнейшей судьбе пусть поломает голову кто-нибудь другой; я — пас.

— Отпустим его завтра на все четыре стороны, — предложил Олд Шурхэнд.

— Ничего не имею против. Сюда он приехал верхом, но обратно пусть добирается на своих двоих! О, да вот и его доблестный вождь! А он здесь как очутился?

— Его взял в плен мистер Шеттерхэнд, — ответил Сэм Паркер.

— На острове?

— Нет, на озере, прямо в воде.

— Итак, морская битва. Потом расскажете мне, как происходило это сражение. Его вы тоже собираетесь отпустить, мистер Шеттерхэнд?

— Да.

— Жаль! Ему куда больше пристало бы висеть на суку, чем ходить по земле. Во всяком случае, освобождайте его не прежде, чем команчи вернут оружие мистера Шурхэнда и все прочие вещи, которые успели у него отобрать. Так-то, сэр! Я никогда не был другом индейцев. По мне, так ни один краснокожий не годится ни на что путное. А когда относишься к ним по-хорошему, они считают это признаком слабости. Если бы этот команч потонул в озере вместе с сотней своих головорезов, то все остальное человечество только выиграло бы, this is clear!