Онлайн чтение книги Ветер в ивах
VI. М-Р ЖАББ

Это было ясным утром в начале лета, когда река уже возвратилась в свои берега, а горячее солнце, будто за веревочки, вытягивало из-под земли все зеленое и пушистое, и колючее. Крот и Водяной Крыс с рассвета готовились к открытию навигации: красили, смолили, драили, чинили весла, смазывали уключины, разыскивали запропастившийся куда-то багор — словом, к завтраку они потрудились на славу и ели не менее энергично, когда вдруг их дружелюбные препирательства о планах на день грубо оборвал тяжелый стук в дверь.

— Вот же!., чуть было не чертыхнулся Крыс, от неожиданности запачкав бороду яичным желтком. — Даже мимо рта пронес, простите. И будьте любезны, Крот, — вы ведь уже поели? — посмотрите, кто там пришел.

Крот вышел в прихожую, а через мгновение Крыс услышал сдавленный крик и бросился было на помощь, но тут двери гостиной распахнулись, и Крот значительно, даже несколько надменно объявил:

— Г-н Барсук!..

И крик, и дальнейшее поведение Крота легко объяснялись: официальный визит г-на Барсука к ним или к кому бы то ни было — событие воистину из ряда вон выходящее! Обычно, если он необходим, его приходится отлавливать рано поутру или поздно вечером, когда он неслышно скользит вдоль живых изгородей, — там вы его, может быть, и поймаете, хотя и вряд ли; а не поймаете — придется вам выслеживать его дом в самой чащобе Леса Дремучего, что само по себе предприятие серьезное и рискованное.

Барсук со свойственной ему солидностью прошествовал в гостиную и стоял, глядя на животных более чем строго. Крыс уронил ложечку на скатерть и сидел с открытым ртом.

— Час пробил! — прогудел Барсук.

— Какой час? — Крыс взглянул на каминные часы и беспокойно заерзал.

— Вам бы следовало спросить: чей час, — гудел Барсук. — Час Жабба пробил, говорю я. Я обещал прижать его к когтю, как только окончится зима. Сегодня я займусь этим.

— Ах, да! Час Жабба, конечно же, — заметно оживился Крыс. — Ура! Теперь я вспомнил: «Мы сделаем из него разумного Жабба!».

— Из достоверных источников, — продолжал Барсук, степенно садясь в кресло, — мне стало известно, что сегодня утром в Жаббз-Холл пригонят новый, исключительно мощный автомобиль. По договору с фирмой Жабб может отказаться от него, если он ему не понравится. Но без нашего вмешательства этого не произойдет. В данный момент Жабб, я полагаю, уже облачается в столь дорогие ему зловонные доспехи, превращающие сравнительно миловидного Жабба в объект, от одного вида которого порядочные животные корчатся в судорогах. Надо действовать — пока не поздно. Вы оба сейчас же последуете за мной в Жаббз-Холл и спасательные работы будут приведены в исполнение!

— Вы правы! — вскочил Крыс. — Мы спасем несчастное животное! Мы обратим его на путь истины! Он станет праведнее, чем за все прожитые годы вместе взятые!

Они тут же пошли осуществлять акт милосердия; Барсук предводил воинство. (Животные, когда идут группой, выстраиваются целесообразно и разумно — в колонну, — и не рассыпаются кое-как по всей ширине дороги, совершенно бесполезные друг другу и беспомощные в случае опасности или иной неприятности.)

На парадной аллее Жаббз-Холла, как и предвещал Барсук, их ослепил блеском новехонький автомобиль огромных размеров. Ярко-красный — любимый цвет Жабба — он стоял у парадного крыльца. Животные приближались к особняку, когда двери широко распахнулись, и мистер Жабб, прогромыхивая крагами, шлемом, защитными очками и во всех отношениях чрезмерным плащом, вразвалочку сбежал с лестницы, на ходу надевая кирзовые рукавицы.

— Привет! Рад вас видеть, друзья! — вскричал он. — Вы как раз вовремя: сейчас я вас с ветерком… Сейчас с вас… я к вас…

Жабб запнулся и закончил приветствие растерянным кваканием, так строги и непреклонны были взгляды животных, проникавшие, казалось, даже сквозь прорезиненный плащ.

Барсук взошел по лестнице к парадным дверям.

— Введите, — приказал он, ни на кого не глядя.

Негодующий Жабб, как раненый птеродактиль, засверкал очками, затопотал, загромыхал складками плаща, — но все впустую: нисколько не устрашенные, миссионеры схватили язычника и потащили по лестнице спасать от заблуждений.

Когда двери за группой захвата захлопнулись, Барсук, не тронувшись с места, повернул голову к шоферу фирмы и веско сказал:

— Боюсь, вы сегодня не понадобитесь. Мистер Жабб передумал. Автомобиль ему ни к чему. Прошу понять: это окончательное решение мистера Жабба. Езжайте. Промедление смерти подобно.

Барсук протиснулся в двери и запер их.

— Вот так! — сказал он Жаббу, когда все четверо собрались в холле. — Прежде всего, прошу снять всю эту чешую.

— Не намерен! — решительным фальцетом заявил Жабб. — Что означает это чудовищное ущемление прав животного? Требую безотлагательных объяснений!

— Снять, — коротко приказал Барсук.

Жабб лягался и изрыгал проклятия; чтобы приступить к выполнению приказа, пришлось повалить его на пол. Крыс сел на гонщика верхом, а Крот одну за другой снял, отстегнул, стащил все детали гоночного костюма. Похоже было, что вся мощь Жабба заключалась в роскошном доспехе и когда его разоблачили, исчез и Пожиратель Пространств, Гроза селянина, разложившись на гору хлама и самого заурядного зеленого Жабба. Экс-пожиратель сник и обмяк. Делая вид, что ему очень смешно, он глуповато хихикал и заискивающе смотрел в лица миссионеров, поняв, вероятно, смысл происходящего.

— Вы прекрасно знали, что рано или поздно этим кончится, — пояснил Барсук. — Вы пренебрегали нашими предостережениями, вы продолжали транжирить деньги, оставленные вашим отцом — животным достойным — решительно достойным. И моим другом, кстати. Далее. Вы бросаете тень на всех животных нашего уезда трениями с полицией, своим предосудительным лихачеством, своими авариями. Права, о которых вы изволили упомянуть, — вещь хорошая, но мы, животные, никогда не позволяем своим друзьям сходить с ума далее определенных границ; вы эти границы преступили. С другой стороны, вы паренек неплохой, и я не хочу быть с вами жестоким. Я сделаю еще одну устную попытку вернуть вам рассудок. Вы пойдете со мной в курительную и услышите там кое-что о вашем поведении; посмотрим, таким ли Жаббом вы вернетесь оттуда, каким войдете сейчас.

Он твердо взял Жабба за лапу, вывел в курительную комнату и плотно прикрыл дверь.

— Бесполезно, — скривился Крыс. — Словом его не спасти. У него тоже язык без костей. Говорильня получается.

Они расположились в мягких креслах XVIII в. и терпеливо ждали. Через закрытые двери, вздымаясь и опадая в волнах красноречия голос Барсука казался далеким гулом прибоя. Вскоре проповедь начали заглушать протяжные всхлипывания, исходившие, очевидно, из груди Жабба — существа мягкосердечного и весьма чувствительного, легко принимавшего любую точку зрения, правда, на время.

Не прошло и часа, как из дверей вышел Барсук, торжественно поддерживая вконец размякшего Жабба. От раскаяния собственная кожа стала ему велика и сидела мешком; поджилки тряслись, а щеки, буквально вспаханные и обильно политые слезами, обещали богатый урожай хороших поступков.

— Садитесь, Жабб, — тепло сказал Барсук, указывая на стул. — Друзья мои, мне приятно сообщить вам, что Жабб наконец постиг ошибочность своего образа жизни. Он искренне раскаивается в содеянном: он дал торжественное обещание забыть автомобилизм полностью и навсегда!

— Очень хорошая новость, — с серьезностью заметил Крот.

— Очень хорошая, спору нет, — не совсем уверенно согласился Крыс, внимательно всматриваясь в Жабба. — Если только он… если только… — Крыс никак не мог отделаться от впечатления, что в голубом тумане заплаканных глаз Жабба снова восходила звезда его порочной любви. — Остались формальности, — самодовольно продолжал Барсук. — Жабб!

Я хочу, чтобы вы торжественно повторили перед друзьями те выводы, к которым мы с вами пришли в ходе беседы. Первое: я раскаиваюсь и признаю всю глупость своих поступков. Прошу. Последовала долгая пауза. Жабб затравленно озирался по сторонам, избегая выжидательных взглядов. Наконец, он заговорил:

— Нет! — не совсем внятно, но твердо сказал он. — Я не раскаиваюсь. И это вовсе не глупости! За автомобилями будущее!

— Что? — Барсук был ошарашен. — Вы… Вы… изменник! Разве вы не говорили там…

— Так то там, — поморщился Жабб. — Там я все что угодно мог сказать. Вы так тонко знаете психологию животного. И так умеете по полочкам разложить. Вы же знали, что там со мной можно сделать все. А я с тех пор все заново обдумал и понял, что на самом деле во мне нет ни раскаяния, ни сожаления! И было бы свинством с моей стороны обманывать вас — разве не так?

— Стало быть, вы отказываетесь дать обещание никогда больше не прикасаться к автомобилю?

— Конечно, отказываюсь! — с жаром ответил Жабб. — Наоборот: я клянусь, что на первом же автомобиле — би-би! фффыыы-рр! — и нет меня!!!

— Ну-с, что я вам говорил? — шепнул Крыс Кроту.

— Очень хорошо, — зловеще протянул Барсук, медленно встал и, опять ни на кого не глядя, продолжил: — Раз увещеваниям вы не поддаетесь, посмотрим, что можно сделать силой. Я предусмотрел всё. Вы, уважаемый мистер Жабб, частенько просили нас погостить в вашем уютном особнячке; что ж, мы готовы удовлетворить ваши просьбы. Когда нам удастся переубедить вас, мы уйдем — но не раньше… Взять его! Отвести в спальню и запереть. Потом обдумаем дальнейшие действия.

— Это все ради вашей пользы, Жабби, вы же знаете, — ласково дышал Крыс в ухо брыкающегося Жабба, помогая Кроту дружески волочить больного вверх по лестнице. — Подумайте, как хорошо нам будет вместе, как только вы оправитесь от этого прискорбного недуга.

— Мы обо всем позаботимся, так что не беспокойтесь и выздоравливайте, Жабб, — говорил Крот. — Проследим, чтобы ваши деньги не транжирились, как бывало.

— Подумайте только, Жабби: вам больше не угрожают досадные разбирательства с полицией, — закончил Крыс, впихнув его в спальню.

— И произвол женского персонала в больницах, — добавил Крот, повернув ключ на один, а после взгляда Крыса и на второй оборот.

Они спустились в Холл. Некоторое время все трое молчали, хмуро слушая, как приникший к замочной скважине Жабб упражнялся в сквернословии.

— Да… Трудный случай, — вздохнул Барсук. — Никогда не видел Жабба таким решительным. Осмелел. Подрос паренек. Но ничего: посмотрим, чья возьмет. Значит так: его нельзя ни на мгновение оставлять без часового. Удерет. Придется дежурить по графику, пока вся эта дурь не повыветрится.

Они составили график. Ночевать в комнате Жабба условились поочередно, а дневные часы поровну распределили между собой.

Поначалу дежурства изматывали заботливых сиделок. Когда Жаббу приходило на ум устроить очередное ДТП, он сооружал из стульев грубое подобие автомобиля, усаживался на стул водителя и, втянув голову в плечи, начинал разгоняться. Взгляд его все более каменел, звуки, коими он изображал рев мотора, становились все неприличней и отвратительней, — он мчался все быстрей и быстрей, и вот! — наконец-то! — катастрофа: Жабб взлетал в неуклюжем сальто-мортале, шмякался об пол и лежал распластанный среди груды обломков в совершенном удовлетворении. Через минуту припадок повторялся.

Но время шло, и приступы, столь донимавшие любящих друзей, становились все реже. Тем не менее, многочисленные попытки развлечь больного терпели неудачу: Жабба ничто не интересовало, он стал ко всему равнодушен и угасал на глазах.

В одно прекрасное утро Крыс, в соответствии с расписанием, поднялся наверх сменить Барсука. Барсук выглядел по-утреннему несолидно: ему никак не сиделось, он то и дело суетливо поправлял прическу, бил по карманам, проверяя, на месте ли спички, табак и так далее — душа его уже с полчаса блуждала по родовым землям и охотничьим угодьям, поэтому поздороваться Барсук позабыл, а вежливый Крыс, поняв что к чему, не поздоровался тоже, чтобы не подчеркивать оплошности друга.

— Все еще в постели, — торопился Барсук. — Слушать ничего не желает, знай себе твердит: оставьте меня в покое, он уже ничего не хочет, не исключено, что ему скоро станет лучше, и все пройдет, так что не стоит беспокоиться… В таком духе. Будьте начеку, Крыс. Когда Жабб начинает строить из себя паиньку и ведет себя ниже травы тише воды, — тогда он более всего опасен и непредсказуем! Он что-то замыслил. Знаю я его. Так что глядите в оба, Крыс. Ну, мне пора.

— Как чувствуете себя, дружище, — улыбался Крыс, подходя к одру Жабба.

В течение нескольких минут Жабб собирался с силами. Наконец, послышался совсем немощный, дряхленький голос:

— Большое спасибо, Крысси. Это так любезно с вашей стороны — интересоваться моим здоровьем. Оставим его. Скажите лучше, как чувствуете себя вы и многоуважаемый Крот?

— Ну, у нас-то все в порядке, — ответил Крыс и добавил неосторожно: — Крот на охоту пошел: Барсук его пригласил. Они вернутся к ленчу, так что мы с вами проведем это славное утро вдвоем, самым приятным образом — я позабочусь об этом. Хватит киснуть, Жабби! Взгляните, какое утро! Будьте молодцом, вставайте быстренько!

— Мой милый, добрый Крыс, — тяжело вздохнул Жабб. — Как плохо вы понимаете мое нынешнее состояние. О каком «вставайте быстренько» вы говорите? Возможно, я никогда больше не встану. Но пусть вас не тревожит это. Я не хочу быть обузою для своих друзей и, думаю, скоро перестану быть ею. Надеюсь, ждать осталось недолго.

— Вот-вот! И мне хотелось бы надеяться, что недолго, — задушевно подхватил Крыс. — С вами, Жабб, приходилось несладко все это время! И мне приятно слышать, что этим мукам наступает конец. Сами подумайте: в такую-то погоду, в самом-то начале навигации! Нехорошо с вашей стороны, очень нехорошо! И дело вовсе не в том, что мы из-за этого до обидного много теряем!

— Боюсь, что дело как раз во мне, — обреченно решил Жабб. — И я могу по-животному понять вас. Это так естественно. Вы устали возиться со мной. Я не смею больше задерживать вас. Просто не имею права… Конечно, я как бревно в глазу. Я давно догадывался, что мешаю вам жить.

— Конечно, как бревно, — согласился Крыс. — Но можете мне поверить: ради вас я готов снести все, лишь бы вы стали разумным животным.

— Если бы я осмелился, Крысси, — голос Жабба все слабел и слабел, — я попросил бы вас — в последний раз, вероятно, — как можно скорее сбегать в деревню — хотя уже поздно, наверное, — и привести доктора… Впрочем, не стоит беспокоиться. Это всего лишь недомогание, и пусть будет, что будет…

— Гм-м… С чего это вам доктор понадобился?

Крыс подошел ближе. Ненормальный лежал неподвижно, но как-то уж очень плоско; кроме того, голоса у него почти не стало, и повстречайся они на улице, Крыс едва ли узнал бы его.

— Теперь вы заметили? — прошептал Жабб. — Хотя, нет: зачем вам? Замечать что-нибудь так хлопотно. А завтра вы скажете себе: «Ах, если б я раньше заметил! Ах, если б я помог ему?!». Но нет: это хлопотно. Не обращайте внимания и забудьте мою просьбу.

— Послушайте, старина, — Крыс начинал тревожиться, — конечно, я приведу доктора, если вы считаете, что он необходим. Но… Едва ли вам так уж плохо; времени-то прошло — всего ничего. Давайте поговорим о другом.

— Мой дорогой друг, — тоскливо улыбнулся Жабб, — боюсь, что ваше «поговорим» здесь не поможет. Да и доктора, кстати, вряд ли смогут помочь. Но больным свойственно цепляться за соломинку… И еще, Крысси. Мне крайне неприятно утруждать вас, но я подумал, что вам все равно по пути: не заглянете ли вы мимоходом и к юристу? Пусть он навестит меня. Бывают такие минуты, Крысси… — впрочем, мне следовало сказать «настала такая минута» — когда приходится думать о завещании… Чего бы это ни стоило исчерпанному здоровью.

«Юрист! Да он совсем плох!» — всполошился Крыс и бросился вон из комнаты, не забыв, однако, тщательно, на два оборота, запереть двери.

На улице он остановился поразмыслить. Барсук и Крот были далеко, и советоваться Крысу пришлось с самим собой.

— Береженого бог бережет, — думал он вслух. — Жабб, бывало и раньше подозревал в себе страшные болезни безо всяких на то оснований: он юноша мнительный… Но — юрист!!! Такого я не припомню. И потом: если на самом деле его здоровье в порядке — физическое, я имею в виду — то врач назовет его юным ослом и тем самым успокоит беднягу… А нам это на руку. Пожалуй, стоит выполнить его просьбу: обернусь я мигом, а Жаббу необходимы положительные эмоции!

И Крыс побежал к деревне, обманутый собственным милосердием.

Как только в замке повернулся ключ, Жабб легко спрыгнул с постели и, спрятавшись за портьерой, жадно и нетерпеливо провожал Крыса взглядом, пока тот не скрылся из вида. Тогда он, хохоча и потирая лапки, как можно быстрее надел самый нарядный костюм из подвернувшихся в спальне, открыл потайной ящичек в туалетном столике и набил карманы деньгами; затем, связав простыни в подобие каната, от закрепил конец на среднике окна в стиле Тюдор — кстати, очень украшавшего спальню — и ловко соскользнул на землю. Там он еще раз потер лапки, повернулся спиной к двери и, засвистев модный мотивчик, тронулся в путь.

Не веселым был этот ленч для Крыса. Едкие, если не сказать зверские замечания Барсука легко себе представить, и потому приводить их не стоит. Крыс и переживал-то вовсе не из-за них: всего больнее было услышать, как Крот — даже Крот! — хоть и защищал друга, как мог, все же не удержался от обидных оценок и сказал:

— На этот раз, Крысси, вы были немного тупицей. Но и Жабб, разумеется, тоже не промах.

— Он так ловко все обыграл, — упавшим голосом оправдывался Крыс.

— Он вас обыграл! — сказал Барсук, будто оплеуху влепил. Затем он утерся жирной салфеткой и, откинувшись в кресле, уже спокойнее продолжал: — Ладно. Слова делов не делают. Сейчас он уже далеко — это ясно. А самое скверное, — Жабб припишет своему уму то, что произошло по вашей глупости, Крыс. В самоуверенности он может такое натворить! Лучше не думать об этом… Одно утешение — мы тоже свободны теперь, нам некого караулить, растрачивая попусту драгоценное время. Но пока, пожалуй, нам лучше ночевать в Жаббз-Холле: Жабба могут доставить сюда в любой момент — на носилках или в наручниках.

Так говорил Барсук, не догадываясь, что готовит Судьба, и как много воды — и какой бурной воды! — утечет, прежде чем Жабб возвратится в свое родовое гнездо.

* * *

Между тем Жабб, нарядный и беззаботный, проворно шагал по шоссе в нескольких милях от дома. Сначала он пробирался огородами да полями, но теперь, когда почувствовал себя в безопасности и увидел, что солнце по-свойски улыбается ему, и вся Природа вторит победной песне его тщеславного сердца, он шел, приплясывая от самодовольства.

— Чисто сработано, — хихикая, признавался он себе. — Единоборство разума и грубой силы. Бедняга Крыс! О-ёй! Представляю, что будет, когда Барсук вернется с охоты! Крыс-си — достойнейшее животное, у него множество положительных качеств, но увы: слишком мало ума и полное отсутствие образования. Да, за Крыса надо будет взяться как-нибудь, я смог бы ему помочь.

Переполненный хвастливыми мыслями, он шел, запрокинув голову и надменно растянув губы, пока не достиг городка. Увидев через дорогу вывеску «Алый Лев», Жабб вспомнил, что еще не завтракал и в пути страшно проголодался. Он направился в трактир, заказал все меню и уселся в кофейной комнате.

Развалясь в кресле, он готовился к заключительной части трапезы, когда вздрогнул внезапно, выронил сигару, настороженно замер и наконец беспорядочно затрясся всем телом; сладчайшие звуки «би-би» становились все ближе, все слаще… Распространяя зловоние, к «Алому Льву» подъехал автомобиль. В потугах скрыть овладевшее им чувство и навести резкость во взгляде, Жабб ухватился за ножку стола всеми четырьмя лапами.

В комнату ввалилась развеселая, голодная компания, во все стороны расплескивая многословные впечатления о прогулке и достоинствах колесницы, домчавшей ее в этот миленький трактирчик. Жабб весь превратился в уши и взволнованно вбирал в себя каждое слово. Наконец он понял, что больше терпеть не в силах: он хотел видеть его! Оставив деньги на безнадежно расшатанном столе, он незаметно выскользнул из трактира; шевеля пальцами в карманах и независимо высвистывая нечто неопределенное, вошел во двор… Вот он! Автомобиль стоял гордо, но как-то неприкаянно, что ли. Неприкаянно?! Не поворачивая головы, Жабб пошарил глазами. Сомнений не оставалось: вся челядь и прочий трактирный люд разбежались обедать. «А что в этом такого? Я только взгляну на него разок», — Жабб медленно ходил вокруг автомобиля, осматривал; оценивал его, выпятив нижнюю губу в завистливом пренебрежении. Все тело спортсмена ныло от наслаждения.

— Модель неплохая, но… подумаешь! Наверняка заводить вспотеешь! — Жабб не заметил, что произнес эти слова вслух, да и когда было заметить, если уже через секунду он бешено вращал ручку стартера?

Еще мгновенье — и мотор застучал в унисон тщеславному сердцу, старая страсть пробудилась в Жаббе и восстала, и выпрямилась во весь рост: широко расставив задние лапы и сверкая глазами, во дворе захолустного трактира стоял Пожиратель Пространств! С высоты своего нечеловеческого роста он видел, как Жабб уселся на место водителя; с высоты своего роста он видел, как Жабб выжал сцепление и вырулил за ворота; с такой высоты понятия добра и зла, греха и возмездия казались бирюльками.

Жабб прибавил обороты. Автомобиль послушно подмял под себя улицу и, сожрав ее, бросился на шоссе, помахивая смрад ным хвостом пыли. А кто за рулем? За рулем Жабб! Гремучий Жабб, Гроза Селянина, Демон с Большой Дороги!

— В канаву, в канаву, ничтожества! Под колесами — вечная ночь! — хрипло хохотал Жабб, жадно тиская грушу. — В канаву!

Автомобиль пережевывал в пыль бесконечные мили, а Жабб все газовал неизвестно куда и хохотал, и плакал, и бибикал — безоглядно счастливый, бескорыстно и чисто влюбленный в свое раскрепощенное «я».

А завтра — разве так уж важно это вечное «завтра»?

* * *

— На мой взгляд, — бодренько изрек Председатель Суда Присяжных, — единственная трудность этого дела состоит в том, чтобы изыскать возможность наказать оголтелого головореза и закоренелого негодяя, коего мы видим сегодня киснущим на скамье подсудимых, не просто по заслугам, а в достаточной степени строго. Давайте подытожим: на основании неопровержимых доказательств он признан безусловно виновным, во-первых, в угоне дорогостоящего автомобиля с целью присвоения; во-вторых, в нарушении общественного порядка, выразившемся в создании крайне опасной дорожной ситуации и, в-третьих, в особо дерзком неповиновении органам сельской милиции. Г-н Клерк, будьте добры, огласите суду высшие меры наказания по упомянутым Статьям уважаемого Законодательства. Смягчающих обстоятельств не перечисляйте, потому что их все равно нет и не будет.

Клерк почесал кончик носа гусиным пером и гугниво обратился к суду:

— Кое-кто может подумать, что кража автомобиля есть самое тяжкое из совершенных злодеяний; так оно и есть. Однако, препирательство и сопротивление полиции, несомненно, заслуживают самого сурового пресечения; так тому и следует быть. Памятуя о том, что за воровство полагается двенадцать месяцев лишения свободы (более, чем мягкое наказание, так мне кажется), да три года за лихачество на проезжей части (что я лично расцениваю как откровенное потакание безрассудству владельцев транспортных средств), да еще пятнадцать годков за оказание сопротивления органам (каковое, судя по свидетельским показаниям, было крайне вызывающим, если верить десятой доле того, что мы услышали, — как я обычно и делаю) — памятуя, как сказано, об упомянутом, общий срок при правильном сложении цифр, составит девятнадцать лет лишения свободы, а потому…

— Первоклассно! — тряхнул париком Председатель.

— … а потому лучше округлить срок до двадцати лет, тем самым, исключив возможность каких-либо недоразумений.

— Превосходное предложение! — одобрительно закивал Председатель. — Осужденный! Придите в себя и встаньте! Вы приговорены к двадцати годам на этот раз, но запомните, в следующий раз нам предстоит очень серьезный разговор — в чем бы вы ни обвинялись! Уведите его.

Никакие протесты, повизгиванье и мольбы злополучного Жабба не помогли: черствые блюстители порядка набросились на него, заковали в кандалы и выволокли из зала суда.

Они вели его по площади, где праздная публика осыпала преступника ругательствами, гнилыми помидорами и занюханными крылатыми словами, вроде: «не уверен — не обгоняй», «знай, сверчок, свой шесток» и тому подобными; по улицам — мимо школьников, светившихся от счастья, как всегда при виде джентльмена, попавшего в историю; по гулкому откидному мосту, под черным оскалом решетки в зияющую пасть ворот угрюмого замка, чьи старинные башни терялись в тучах; мимо казарм с гогочущей солдатней и мимо часовых, хмыкавших так, что стыла кровь (часовому позволено только хмыкать, если ему неймется выразить презрение и отвращение к нарушителю Законодательства); мимо закованных в латы всадников, метавших стальные взоры сквозь прорези шлемов; по внутренним дворам, где кровожадные бульдоги силились сорваться с цепи и месили лапами воздух, мечтая растерзать Жабба в клочья; мимо допотопных надзирателей, прислонивших тусклые алебарды к стене, чтобы подремать над флягой прокисшего эля, — все вперед и вперед вели притихшего Жабба: через комнату пыток, где он только и разглядел, что дыбу да тисочки для ног — так там было мрачно; мимо дверцы в зал нешумных камерных казней на маленьком, будто любительском эшафоте; все вели и вели, и вели пока, наконец, не втолкнули в самую сырую темницу самого сырого подземелья.

Там их поджидал древний тюремщик с охапкой огромных ключей.

— Язви его! — ругнулся сержант полиции и неторопливо вытер пот со лба, выжидая, пока эхо перестанет гоготать. — Эй, старче! Забирай этого гнусного Жабба, неисправимого татя чудовищной силы и изобретательности. Охраняй и пестуй его, как зеницу ока. Заруби себе на носу, рухлядь ты этакая: в случае чего своей плешью ответишь, чтоб вы сдохли тут оба!

Сухорукий тюремщик подтолкнул м-ра Жабба, и тот послушно вошел в камеру. Ключ ржаво усмехнулся, а замок, не мигая уставясь на Жабба, медленно высунул холодный язык…

Все. Отныне Жабб стал беспомощным узником самой сырой камеры самой надежной тюрьмы самого неприступного замка старой доброй Англии.