Онлайн чтение книги Вишенка.
IX. ХОРОШЕЕ И ДУРНОЕ

Уже пробило одиннадцать часов, когда Вишенка подошла к своей комнате, держа в одной руке корзинку, а в другой зажженную свечку. Она поставила подсвечник на пол, вынула ключ из кармана, отперла дверь и тихонько вошла в свою каморку.

Сабреташ крепко спал, спал, как человек беззаботный, у которого нет горестей, но сильно утомленный. Вишенка, однако, решила, что он будет доволен, если его разбудить поужинать. После ужина Сабреташ может вдоволь выспаться. Она подошла к кровати и начала его будить, приговаривая:

— Сабреташ, проснитесь, я принесла вам поужинать.

Солдат вскочил с испуганным криком:

— Что, что случилось, показался неприятель?

— Нет, нет, господин Сабреташ, неприятеля нет… Вы не в Африке…

Сабреташ осмотрелся:

— Ах, простите, мое милое дитя, это ваша комната, вы мне дали приют, да я теперь все припоминаю. Дело в том, что я как лег на вашу мягкую постель, так и заснул и выспался отлично.

— Вы не взыскательны!

— Мне снилось, что я еще в Африке, сражаюсь с целым отрядом арабов, в каком-то узком проходе, один, далеко, без всякой помощи. А ведь я был в такой переделке, видите ли, и удалось выбраться… Который час?

— Одиннадцать пробило.

— Значит, я спал три часа?

— Теперь поужинайте, — говоря это, Вишенка вынула из корзинки бутылку вина, хлеб, мясо, сыр и две большие груши.

— Как, все это для меня? — удивился отставной воин, смотря, как Вишенка накрывала на стол.

— Да, для вас, тут лишнего ничего нет, но насытиться можно.

— Да ведь это генеральский ужин, настоящий пир горой, и признаться, я весьма не прочь поужинать. Говорят, что сон изгоняете голод, но я все-таки с аппетитом поем.

— Ну, так садитесь за стол, я посижу с вами, если вам это не будет неприятно.

— Неприятно! Мне кажется, что ваше присутствие не может быть никому неприятным, что меня касается, то я очень счастлив… Ну, черт возьми, за что же вы так добры ко мне?

— Услужить другому всегда так приятно, когда можешь.

— Это, положим, так, но большая часть людей, оказывая услуги, ворчат или, что чаще случается, не оказывают их вовсе. Вы тоже со мной поужинаете?

— Нет, я уже ужинала, я не хочу, но я все-таки посижу с вами.

— И вы увидите молодца, который так же хорошо ведет себя за столом, как и перед неприятельской пушкой.

Сабреташ с большим аппетитом набросился на еду. Вишенка села напротив него. Если бы кто вздумал рассмотреть внимательно лицо молодой девушки, то заметил бы в нем отсутствие той беззаботной, спокойной веселости, которой дышало оно еще так недавно. Можно было легко отгадать, что она была сильно занята чем-то, что сердце ее наполнилось новым чувством.

— Прекрасно, да и к тому же вино, ничего не забыто, настоящий пир, за ваше здоровье, милое дитя!

— Благодарю вас, господин Сабреташ.

— Ваше здоровье, моя крошка, я не знаю вашего имени.

— Зовут меня Вишенкой.

— Вишенка, необыкновенное имя, я его буду помнить.

— Да и ваше имя тоже никогда не встречается.

— Сабреташ моя фамилия.

— Но у меня нет фамилии, нет и родителей.

— Неужели это правда, милая девушка, как же вы лишились родителей? Простите мое любопытство, я спрашиваю это из участия к вам, но если вам неприятно, то перемените разговор.

— Вы меня ничем не обидели, господин Сабреташ, моя история не тайна. Сегодня господин Шатулье рассказал ее всем актерам, и вам, конечно, я могу ее сообщить, если вас это интересует.

— Извините, моя крошечка, за мое участье к вам, ну расскажите же, можно и есть, и слушать одновременно, начинайте.

И Вишенка коротко рассказала Сабреташу историю своей жизни, уже известную читателю. По окончанию рассказа она показала солдату медальон, висевший у нее на шее под платком.

Сабреташ с большим вниманием рассмотрел медальон, бормоча:

— Черт возьми, как подумаешь, что ваша судьба зависит от этой безделушки… Здесь три буквы: С и два Л, не помните ли имя бедной кормилицы, которую бог знает чем окормил ваш негодяй-хозяин.

— Совсем не помню.

— А где она жила, не помните ли этого?

— И этого не помню.

— Понятно, можно ли помнить, когда вы были всего двух лет. И так ваша кормилица ничего не сообщила. Никто не справлялся о вас?

— Никто, никогда.

— И следу даже никакого нет, а бубновую даму с надписью вы бережете?

— Да, берегу, господин Сабреташ.

— Это ваша метрика, правду говоря, не думаю, чтоб она вам на что-либо пригодилась. Не огорчайтесь, вы и без всего прекрасная, умная девушка. Наконец, не вы одни, есть много людей, которые живут на свете, не зная своих родителей. Не печальтесь.

— Я не огорчаюсь.

— Хорошо делаете. За ваше здоровье!.. Какой отличной соус, по совести сказать, дядя Шатулье мастер своего дела. Жаль, что вы не попробовали.

— Мне есть не хочется.

— Ну, вот, Вишенка, и я вам сообщу мысль, которая мне сейчас пришла в голову. Если это не будет правда — скажите мне. Я не проницателен, но я все-таки скажу вам, что у вас есть что-то на душе, вижу по глазам, вы не так беззаботны, веселы, как когда мы с вами встретились впервые, а это еще было так недавно. Вы чем-то озабочены, не я ли причиной этому? Вы дали мне приют, а хозяева, быть может, не довольны этим, пожалуйста, не стесняйтесь, я сейчас же возьму котомку, палку и отправлюсь в путь. Не хочу, чтоб вас за меня бранили.

— Не в том дело, никто не знает, что вы у меня.

— В чем же дело?

— У меня голова кругом идет. Я вам скажу, а вы дадите мне совет. Дело идет о моем будущем.

— О вашем будущем… Это, черт возьми, не шутка!

— Я вам говорила уже, что в нашей гостинице остановились актеры, вы знаете, что это такое актеры, господин Сабреташ?

— Еще бы не знать, я до военной службы был учеником у декоратора в Париже, по праздникам я всегда бывал у отца в Баньони, по будням же мне удавалось иногда бывать в театре.

— Не правда ли, какое приятное занятие актеров, какое удовольствие представлять.

— Не знаю, лучше ли оно других занятий, я только помню, что, когда я жил на квартире на Бастампльской улице, тут же квартировала одна актриса, она готовила себе кушанье сама на жаровне и спала на такой маленькой кроватке, что ей приходилось поджимать ноги. Все это не до-называло ее богатства. Правда, что она была не молода и не хороша собой.

— Ах, если бы вы знали, господин Сабреташ, как те актеры, которые теперь остановились здесь, веселы, любезны! Как веселятся, они кажутся такими счастливыми.

— Но что же вам до всего этого, мое дитя?

— Да то… один из них, молодой человек… очень красивый… предполагает, что я могу иметь успех в театре… он предлагает мне оставить эту гостиницу… поступить в их труппу.

— Ба, да это настоящий вербовщик славных новобранцев, он набирает, но что же, мое дитя, вы ответили ему?

— Я не дала никакого решительного ответа, и сама теперь не знаю, что делать. Но я вам скажу правду… мне очень нравится их занятие: получать аплодисменты, забавлять всех, менять каждую минуту костюмы, то изображать маркизу, то султаншу. О! Это должно быть очень весело.

— Это так, но это лицевая сторона медали, я все вижу перед собой актрису — мою соседку, как она готовит завтрак на жаровне, как она спит в детской кроватке… О! Эта не должна была много веселиться, а между тем она играла в Парижском театре, я не знаю, в таком именно, но говорят, что в провинции актеры еще несчастнее, чем в Париже. Наконец, моя милая Вишенка, вы еще очень молоды, хороши собой… а в театре редкая женщина устоит против соблазна, вы на виду у всех. Лорнируют, потом хотят рассмотреть поближе, некоторые даже станут искать вашего знакомства. А если у вас не окажется призванья, не будет таланта, денег не хватит, вы вынуждены будете добывать средства нечестным путем.

— И так вы не советуете мне быть актрисой?

— Нет, мое дитя, откровенно, истинно я вам этого не советую…

— Но этот молодой человек… господин Анжело, его так зовут, говорит, что я гораздо скорее найду своих родителей, если пойду в Париж, чем сидя в этой гостинице.

— Насчет этого ничего не могу сказать, однако я думаю, если вам суждено будет найти ваших родителей, то вы этим будете обязаны не людям, а Тому, Кто выше людей. Без Его воли никто не может отклониться от предназначенного пути.

— Но если мне предназначено быть актрисой, почему я не сделаюсь ей?

Старый воин почесал себе затылок, пожал плечами и проворчал:

— Я не буду с вами об этом спорить.

— Что вы хотите сказать, господин Сабреташ?

— Я хочу сказать, что молодые девушки делают всегда то, что им нравится. Однако играть в театре не так легко, как вытирать тарелки. Вы, кажется, хотите, не учась, сразу появиться на сцене. Знаете ли, мой друг, что нельзя сделаться простым солдатом, не изучив маршировку?

— Господин Анжело хочет быть моим наставником, он играет всегда роли влюбленных.

— Гм… он играет роли влюбленных, очень может быть, и даже вне театра лучше, чем в самом театре. Берегитесь, этот молодчик одурачит вас: ему понравилось ваше личико, он подумал: «Вобью ей в голову театр, да и сделаю из нее, что захочу». Прихоть его пройдет, и ему и дела не будет, что он столкнул вас в этот омут. Берегитесь. Может быть, я строг, мое дитя, советы мои, может, скучны, надоел я вам, но я полюбил вас как отец, как брат, как друг.

Сабреташ взял руку молодой девушки и крепко пожал ее. Вишенка казалось, размышляла, потом она встала и заговорила:

— Вы правы, господин Сабреташ, я не должна слушать этого молодого человека, от этого могут быть дурные последствия. Я положительно буду следовать вашим советам и не уйду с актерами.

— И вы хорошо сделаете, мое дитя. Через некоторое время я надеюсь быть опять здесь, и, если вы не будете довольны своим житьем, мы тогда переговорим. Теперь же, прощайте.

— Да, да, пора спать, вы, верно, уйдете куда-нибудь на ночь.

— Нет, улягусь на эту постель, сосну тут два-три часа и с рассветом отправлюсь в путь, я не хочу, чтоб меня кто-либо видел в этой гостинице, я уйду пораньше, и никто не узнает, что я здесь ночевал.

— В самом, деле, вы отлично сделаете.

— Возможно ли выйти отсюда, не разбудив никого?

— Это очень легко. Вы пройдете на двор, дверь изнутри заперта только железной перекладиной, вы ее отодвинете, и больше ничего, в нашей стороне нет разбойников.

— Хорошо. Прощайте же, моя милая, благодарю вас за все то, что вы сделали для меня, я этого никогда не забуду. Я приду к вам еще раз повидаться. Черт побери! Кто побывал в Африке, тому нетрудно из Парижа пробраться в Немур. И если я когда-нибудь могу вам пригодиться, вы увидите, что я сумею быть благодарным.

— До свиданья, господин Сабреташ, поцелуйте меня.

Солдат поцеловал Вишенку в щеку. Молодая девушка взяла свечку и ушла, пожелав ему доброй ночи. Сходя с лестницы, Вишенка размышляла: «Пойду я в сарай, улягусь там на сено и отлично высплюсь… Нет, мне кажется, я не буду спать, я все думаю об этом молодом человеке, о том, что он мне говорил, я не смела сказать Сабреташу, что Анжело признался мне в любви, что он поклялся любить меня всю жизнь. Да, все это очень мило, но если это не правда… если он только хочет меня обмануть… Ну, а если у меня есть талант, если я могу иметь успех на сцене… все эти господа сказали мне, что у меня хороший голос. Но нет, все это глупости, нужно спать… и следовать советам Сабреташа.»

Чтобы пробраться на сеновал, Вишенке нужно было пройти через двор, подняться по лестнице, которая имела сообщение с комнатами актеров. Сердце Вишенки сильно забилось, когда она проходила мимо двери, которая вела в комнату Анжело.

Ей показалось, что кто-то идет. Какой-то непонятный страх объял ее, дрожащая, она с трудом добралась до сеновала. Отворив дверь, она почувствовала, что кто-то ее обнял, вошел с нею вместе и потом затворил дверь.

— Боже мой. Кто здесь? — шепчет Вишенка, вся дрожа.

Ей не отвечают, но нежно целуют. Она хотела вскрикнуть, но Анжело (это был он) прижал ее к своей груди со словами:

— Я буду любить тебя всю жизнь, я хочу, чтоб ты завтра поехала со мной.

Вишенка старалась оттолкнуть его, но темная ночь… она была одна… и Анжело так хорошо играл свою роль.